Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Е.И. Трофимова "Зарубежные переводы произведений Чарской: польский вариант"
В дореволюционный период «польский вектор» в творчестве Чарской проявлялся достаточно слабо. К примеру, в её историческом сочинении «Желанный царь», где речь шла о завершении Смуты и прекращении польской интервенции в начале XVII века. Теснее с рассматриваемой темой связана последняя повесть «Приют Мадонны», опубликованная в 1918 году на страницах журнала «Путеводный огонёк»; в ней рассказывается о судьбе русских офицеров, попавших в госпиталь под Варшавой после ранений, полученных на германском фронте.
Тем не менее, связи писательницы с Польшей в последние два десятилетия существования Российской Империи были достаточно интенсивны в ином плане. Являясь частью общероссийского экономического и культурного пространства, Царство Польское было той территорией, где действовала развитая сеть распространения книжной и журнальной продукции. Тем паче, что русскоязычная аудитория была весьма обширна и включала представителей всех национальностей, проживавших в этом регионе, а журнал «Задушевное слово», в котором регулярно публиковалась Л.Чарская, был доступен – в том числе и через подписку – во всех городах и местечках Западного края. Это полностью относилось и к книжным изданиям прозы и поэзии писательницы. Подтверждением тому служат отзывы юных читателей и читательниц Чарской из Варшавы, Быдгоща, Лодзи, Люблина, печатавшиеся в разделе «Почтовый ящик» и свидетельствовавшие о несомненной её популярности. Например, Андрей Михайлов из Варшавы писал о том, что ему очень понравилась Ксаня, героиня повести «Лесовичка», а читательница Е.Богданович из Гродно даже даёт содержательную оценку творчества писательницы, отмечая, что она «хорошо описывает детскую душу, детские характеры…»1. Феликс Перетрутов из Люблина высоко оценивает поэтический дар Лидии Алексеевны, проявившийся в очень понравившемся ему стихотворении «Вихрь»2.
Творчество Чарской находило отклик и в местной прессе, где появлялись профессиональные рецензии. Газета «Варшавский дневник» выходила на русском и польском языке, и на её страницах в 1911 году по поводу «Записок маленькой гимназистки» было написано: «все повести талантливой на редкость, и весьма чутко понимающей детскую душу писательницы, представляют большой интерес <…> для детского чтения»3. В 1912 году там же опубликована рецензия на рассказ «На радость царевичу», где, в частности, отмечалось: «Красивый рассказ из детской жизни императора Петра Великого, принадлежащий перу любимого автора юношества Л.А.Чарской, художественно передаёт небольшой эпизод из времён детства Петра, когда боярин Матвеев подарил царевичу крохотную каретку, запряжённую крошками-конями»4.
В дореволюционный период книги Чарской выпускались каждый год разными издательствами, а также в виде приложений к журналу «Задушевное слово», в котором она была постоянным автором. Неизменным успехом пользовались издания и переиздания таких произведений, как «Записки институтки», «Княжна Джаваха», «Сибирочка», «Записки сиротки», повести «За что?», «На всю жизнь», «Цель достигнута», «Большой Джон», основанные на биографии самой писательницы. После Октября 1917 года ситуация резко изменилась: закрываются многие журналы и издательства, формируются идеологические приоритеты новой власти, книги Чарской перестают издаваться, а ранее выпущенные в 1920-е, и особенно в 1930-е годы изымаются из библиотек. Само материальное положение писательницы стало ужасным: в 1924 году она была окончательно уволена из Александринского театра, на сцене которого прослужила 26 лет. Ко всем бедам добавилось и пошатнувшееся здоровье: туберкулёз подрывал жизненные силы, требовал дополнительных средств на лечение. Лидии Алексеевне приходилось обивать пороги различных учреждений и домов влиятельных лиц, дабы хоть изредка получать небольшие пособия и материальную помощь. Меньше чем за полгода до смерти Чарской (18 марта 1937 г.) ей с середины 1936 года, благодаря хлопотам редактора журнала «Работница и крестьянка» Л.П.Маториной, стала выплачиваться небольшая пенсия. Подлинным чудом можно считать то, что при всех этих прискорбных обстоятельствах Чарской удалось с 1925 по 1929 гг. выпустить пять детских книжечек, правда, под псевдонимом Н. Иванова.
Всё это сопровождалось агрессивным остракизмом со стороны новых руководителей советской литературы для детей. К примеру, К.И.Чуковский заявлял, что Чарская отравляет детей «сифилисом милитаристических и казарменно-патриотических чувств», а С.Я.Маршак сожалел о том, что Чарскую очень трудно «убить» (конечно, в литературном отношении). И эти филиппики громогласно провозглашались с трибуны Первого Всесоюзного съезда советских писателей5, что неизбежно придавало им оттенок политического доноса. В общем, атмосфера была такова, что, казалось, имя Чарской навечно погружается в Лету. Да и смерть писательницы в 1937 году прошла как бы незаметно, похороны осуществились за счёт людей, любивших и сострадавших ей – О.И.Капица, М.М. и В.В.Зощенко.
Однако пути Господни неисповедимы, и в творческой судьбе Лидии Алексеевны (а судьба писателя это не только его жизнь, но и жизнь его творений) случился неожиданный, даже можно сказать, чудесный поворот. Здесь уместно отметить, что до Октябрьской революции её произведения издавались не только на русском языке: существовали немногочисленные немецкие, французские, английские и чешские переводы. Из дореволюционных переводов на польский язык пока обнаружена информация о повести «Первые товарищи»6. И то, что произошло в Польше, начиная с середины 1920-х годов, с полным основанием можно назвать польским ренессансом писательницы. Мне удалось подсчитать, что с 1924 по 1939 годы, то есть вплоть начала Второй мировой войны в Польше вышло в свет свыше 50 переводов повестей, рассказов и сказок писательницы.
Большинство книг Чарской выпускались варшавскими издательствами: «Дешёвая библиотека» (Biblioteka Groszowa), «Поморская книга» (Ksiaznica Pomorska), «Новое издательство» (Nowe Wydawnictwo), «Популярная книга» (Ksiaznica Popularna), также издательствами Пжеворского (J. Przeworski), Нитецкого (J. Nitecki) и Л. Фишера (L. Fiszer), имевшим отделения в Лодзи, Катовице и Быдгоще.
Для работы над текстами привлекались такие известные переводчики, как Марцелий Тарновский и Зофья Дромлевитшова (девичья фамилия Хиггер). Первый переводил произведения Г.Х. Андерсена, Ш. Перро, братьев Гримм, М.Твена, Т. Драйзера. Тарновский сделал доступными для польского читателя такие повести Чарской, как «Записки институтки», «Вторая Нина», «Княжна Джаваха», «Джаваховское гнездо». Дромлевитшова перевела «Дом шалунов», «Первых товарищей», «Южаночку», «Лесовичку», «Сестру Марину», «Юркин хуторок», многие другие. Она и сама оставила заметный след в польской культуре: была не только переводчицей, но и сценаристом, писательницей, внёсшей большой вклад в развитие документального кино. Кроме упомянутых авторов, переводами Чарской также занимались Алина Хиггерова и Элжбета Зайячковская.
Переводческая работа над произведениями Чарской имела свои особенности, связанные со своеобразием польской жизни, в том числе и политической, в период между двумя мировыми войнами. Вряд ли можно назвать 1920 – 30-е годы благоприятными для развития культурных связей между двумя странами. Советско-польская война 1920 года и последующая напряженность на новых границах способствовали сохранению обоюдной настороженности и недоверию. Всё подпитывало русофобию во многих слоях Польского государства. Эти процессы усиливались и общеевропейским всплеском национализма. В Советском же Союзе капиталистические страны, включая Польшу, также воспринимались как источник постоянной опасности для первого в мире рабоче-крестьянского государства. Ощущение угрозы и напряженности пронизывало политическую атмосферу 1930-х годов, и казалось, для перевода книг Чарской атмосфера была не самая благоприятная. Но существовали и противоположные интенции.
Одной из них, думается, являлась сравнительная молодость новой польской культуры. Всё-таки со времени обретения независимости прошло слишком мало времени для вызревания свежих творческих сил, в том числе и в области литературы. А к середине 1920-х годов, когда обстановка более или менее стабилизировалась, неудовлетворённый запрос общества стал ощутим и на книжном рынке, в том числе и на произведения для детей и юношества. Национальный потенциал в этом отношении был ещё очень слаб, поэтому издателям волей-неволей приходилось обращаться к заимствованиям. Лидия Чарская в этом отношении была очень удачным, даже удобным, выбором. Во-первых, её многие знали и помнили по своему, совсем ещё недавнему, «российскому» детству. В пользу Чарской говорило и то, что её никак нельзя было связать с большевицкой пропагандой, а царская Россия всё дальше уходила в прошлое. Действовал и ещё один, кажущийся на первый взгляд малозначительным, фактор. Чарская - литературный псевдоним Лидии Алексеевны Чуриловой, урождённой Вороновой - звучал довольно лояльно для польского уха, во всяком случае, не слишком «иностранно», и это утверждение, как я убедилась на своём опыте, имеет достаточно прочные основания. В разговоре с одной польской русисткой я рассказала о своих исследованиях, касающихся Чарской, она знала имя этой писательницы, поскольку в детстве и юности зачитывалась её книгами. Каково же было изумление этого профессора, когда от меня она услышала, что Чарская – русская! Моя визави искренне считала Чарскую полькой.
Вполне понятно, что в первую очередь польских издателей привлекали произведения, связанные с нравственной проблематикой, описанием событий, катаклизмов, треволнений семейной и школьной жизни со столкновением характеров, различного рода приключениями, одиночеством, поисками и обретением дружбы. Идеально подходили и сказки, то есть те темы и сюжеты, которые можно назвать общечеловеческими, или даже «общедетскими», открывающими ребёнку путь к познанию мира, людей и самого себя. Вряд ли в Польше, в царившую тогда политическую и идеологическую атмосферу могли вписаться такие произведения Л.А.Чарской, как «Святой отрок», «Грозная дружина», «Крещение Руси», «Царский гнев», имевшие ярко выраженную патриотическую, прорусскую и православную направленность.
Польских издателей привлекали иные произведения. Примерная статистика такова. Дважды – в 1927 и 1935 выходили «Джаваховское гнездо», в 1934 и 1938 годах - «Большой Джон»; в 1931 и 1937 – «Первые товарищи»; в 1935 и 1939 - «Юркин хуторок» и «Дикарь». В серию «Библиотека для детей и молодёжи» включалась повесть «Солнышко», под польским названием «Kasia Kasienka: Losy jednej Kasi». Трижды (1924, 1928 и 1929 гг.) - «Записки институтки» и (1931, 1935 и 1937 гг.) - «Тасино горе». Однако чаще всего, а именно, четыре раза переиздавались «Княжна Джаваха» и «Вторая Нина». Обе появились на книжных прилавках с середины 20-х по 1939 гг.
Любопытно просмотреть данные по издательствам. Среди них особенно активными были три фирмы. Издательство Людвика Фишера выпускало книги Чарской 10 раз (1925 – 1936гг.) Примерно столько же книг с 1935 по 1937гг. напечатало варшавское «Нове выдавництво» («Новое издательство»). Но особенно выделяется деятельность варшавского издательства Й. Пжеворского, в котором регулярно, с 1933 по 1939 год, выходили книги нашей русской писательницы. Особенно плодовитыми были 1933 и 1935 годы, когда в свет было выпущено по пять изданий. Всего же Пжеворский издал двадцать три произведения Лидии Алексеевны. Кстати, именно это издательство было последним и единственным, которое напечатало четыре книги Чарской в трагичном для Польши и всей Европы 1939 году.
Сложившаяся после Первой мировой войны в Польше политическая и идеологическая конъюнктура с присущими ей цензурой и самоцензурой привела к тому, что выходили не только прямые переводы произведений Чарской, но и их пересказы с соответствующей интерпретацией и адаптацией, которых требовала складывающаяся польская культура. Ярким примером такой «полонизации», переиначивания произведений русской писательницы может служить её известнейшая повесть «Люда Влассовская», написанная Чарской в 1903 году. Опубликованная в 1925 году в Варшаве издательством Нитецкого и им же переизданная в Познани в 1929 году, повесть обрела не только новое название – «Зося Висовская» (Zosia Wisowska), но и вполне национальное содержание. Герои получили привычные польскому уху имена, действие было перенесено в родные пенаты. Аналогичная история произошла и с повестью «Сестра Марина», выпущенной издательством Пжеворского в 1934 году и превращённой в «Сестру Марту».
Польский феномен Лидии Чарской раскрывает новый аспект творческой судьбы писательницы, и данная работа представляет попытку осмыслить хотя бы некоторые стороны этого явления, суммировать и обдумать имеющийся материал. Многое остаётся не совсем ясным. В частности, такой вопрос: а знала ли сама Чарская о своей популярности в Польше? Ведь обмен информацией между СССР и Европой был достаточно интенсивен особенно в период нэпа. К тому же проживала Лидия Алексеевна в Ленинграде, через который шли человеческие и информационные потоки из-за границы, да и контакты с издательствами и писательской средой у неё всё же были. Надеюсь, что дальнейшие изыскания в этой области дадут ответы и на данный вопрос, и на многие другие.
Феномен этой популярности Чарской является также и весомым аргументом в многолетнем споре о литературном качестве её произведений. Противники писательницы обвиняли Чарскую в распространении идеологически заразных болезней (К.И. Чуковский), в эротизме и жеманстве (Е.Я.Данько)7. Другие – как С.Я. Маршак - сожалели, что никак не удаётся уничтожить интерес к Чарской уже совсем нового, вполне советского, поколения. Иные предрекали ей скорое забвение (Н.А.Саввин)8.
Поэтому рассмотренный выше «ренессанс» книг писательницы недвусмысленно говорит в пользу другой точки зрения, таких критиков и писателей, как Фёдор Сологуб9, Марина Цветаева10, Борис Васильев11, Ю.В.Друнина12, которые видели в творчестве Лидии Алексеевны несомненные достоинства, понимание ею особых требований, предъявляемых к детской и юношеской русской литературе, её сюжетике, языку.
Например, советский писатель Леонид Пантелеев, автор отнюдь не сентиментальных книг «Республика Шкид», «Пакет», в конце жизни написал: «Среди многих умолчаний, которые лежат на моей совести, должен назвать Лидию Чарскую, моё горячее детское увлечение этой писательницей. Сладкое упоение, с каким я читал и перечитывал её книги, отголосок этого упоения до сих пор живёт во мне…»13. А Вера Фёдоровна Панова в 1972 году так оценивала творчество Лидии Алексеевны: «Чарская имела головокружительный успех, и теперь, поняв, как это трудно – добиться успеха, я вовсе не нахожу, что её - был незаслуженным. <…> Она выдумывала щедро, смело, знала то, о чём писала. Воздадим должное писательнице, покорившей в свой час столько сердец…»14.
Изучение зарубежного «инобытия» литературного наследия Чарской даёт серьезные основания полагать, что подобные же чувства к её книгам испытывали в 1920-1930 годы многие юные читатели и читательницы в близкой нам Польше.
ЛИТЕРАТУРА
Задушевное слово, ст. возр. – 1908. – № 11.
Задушевное слово, ст. возр. – 1910. – № 16.
Варшавский Дневник. – 1911. – 20.ХII.
Варшавский Дневник. – 1912. – 11.XII.
Первый Всесоюзный съезд советских писателей 1934 года (стенограф. отчёт). – М.:ГИХЛ, 1934; (репринт – М.,1990). – 714 с. – С.180. – С.22.
«Готовится перевод на польский язык повести Л.А.Чарской «Первые товарищи», переводчица Ванда Кнобляух» (Задушевное слово, ст.возр. – 3 апреля 1911. – № 23).
Данько Е.Я. О читателях Чарской // Звезда. – 1934. – № 3. – С. 124-140.
Саввин Н.А. Опыт ежегодника детской литературы. Детская литература и журналистика за 1913 год. – М., 1914. – С. 180.
Сологуб Ф.К. Статья о Чарской. – ИРЛИ, ф.289, оп.1 (доп.), ед.хр.57.
Цветаева М.И. Памяти Нины Джаваха//Книга стихов. – М., 2004. – С. 18-19.
Васильев Б.Л. Летят мои кони. Повести и рассказы. – М., 1984. – С. 169-170.
Друнина Ю.В. С тех вершин (страницы автобиографии) // Избранное в 2 тт., Т.2 – М., 1989. – 575с. – С. 277-337.
Пантелеев Л. (Еремеев А.И.). Как я стал детским писателем // Собр. Соч. в 4 тт., Т.3. – Л., 1984. (1984). – С. 316-320.
Панова В.Ф. Заметки литератора. – Л., 1972. – С.149.
Источник:
dom-gertsyk.jimdofree.com/app/download/75271024...
Отсюда: vk.com/@allcharskaya-ei-trofimova-zarubezhnye-p... через vk.com/wall-215751580_2204
В дореволюционный период «польский вектор» в творчестве Чарской проявлялся достаточно слабо. К примеру, в её историческом сочинении «Желанный царь», где речь шла о завершении Смуты и прекращении польской интервенции в начале XVII века. Теснее с рассматриваемой темой связана последняя повесть «Приют Мадонны», опубликованная в 1918 году на страницах журнала «Путеводный огонёк»; в ней рассказывается о судьбе русских офицеров, попавших в госпиталь под Варшавой после ранений, полученных на германском фронте.
Тем не менее, связи писательницы с Польшей в последние два десятилетия существования Российской Империи были достаточно интенсивны в ином плане. Являясь частью общероссийского экономического и культурного пространства, Царство Польское было той территорией, где действовала развитая сеть распространения книжной и журнальной продукции. Тем паче, что русскоязычная аудитория была весьма обширна и включала представителей всех национальностей, проживавших в этом регионе, а журнал «Задушевное слово», в котором регулярно публиковалась Л.Чарская, был доступен – в том числе и через подписку – во всех городах и местечках Западного края. Это полностью относилось и к книжным изданиям прозы и поэзии писательницы. Подтверждением тому служат отзывы юных читателей и читательниц Чарской из Варшавы, Быдгоща, Лодзи, Люблина, печатавшиеся в разделе «Почтовый ящик» и свидетельствовавшие о несомненной её популярности. Например, Андрей Михайлов из Варшавы писал о том, что ему очень понравилась Ксаня, героиня повести «Лесовичка», а читательница Е.Богданович из Гродно даже даёт содержательную оценку творчества писательницы, отмечая, что она «хорошо описывает детскую душу, детские характеры…»1. Феликс Перетрутов из Люблина высоко оценивает поэтический дар Лидии Алексеевны, проявившийся в очень понравившемся ему стихотворении «Вихрь»2.
Творчество Чарской находило отклик и в местной прессе, где появлялись профессиональные рецензии. Газета «Варшавский дневник» выходила на русском и польском языке, и на её страницах в 1911 году по поводу «Записок маленькой гимназистки» было написано: «все повести талантливой на редкость, и весьма чутко понимающей детскую душу писательницы, представляют большой интерес <…> для детского чтения»3. В 1912 году там же опубликована рецензия на рассказ «На радость царевичу», где, в частности, отмечалось: «Красивый рассказ из детской жизни императора Петра Великого, принадлежащий перу любимого автора юношества Л.А.Чарской, художественно передаёт небольшой эпизод из времён детства Петра, когда боярин Матвеев подарил царевичу крохотную каретку, запряжённую крошками-конями»4.
В дореволюционный период книги Чарской выпускались каждый год разными издательствами, а также в виде приложений к журналу «Задушевное слово», в котором она была постоянным автором. Неизменным успехом пользовались издания и переиздания таких произведений, как «Записки институтки», «Княжна Джаваха», «Сибирочка», «Записки сиротки», повести «За что?», «На всю жизнь», «Цель достигнута», «Большой Джон», основанные на биографии самой писательницы. После Октября 1917 года ситуация резко изменилась: закрываются многие журналы и издательства, формируются идеологические приоритеты новой власти, книги Чарской перестают издаваться, а ранее выпущенные в 1920-е, и особенно в 1930-е годы изымаются из библиотек. Само материальное положение писательницы стало ужасным: в 1924 году она была окончательно уволена из Александринского театра, на сцене которого прослужила 26 лет. Ко всем бедам добавилось и пошатнувшееся здоровье: туберкулёз подрывал жизненные силы, требовал дополнительных средств на лечение. Лидии Алексеевне приходилось обивать пороги различных учреждений и домов влиятельных лиц, дабы хоть изредка получать небольшие пособия и материальную помощь. Меньше чем за полгода до смерти Чарской (18 марта 1937 г.) ей с середины 1936 года, благодаря хлопотам редактора журнала «Работница и крестьянка» Л.П.Маториной, стала выплачиваться небольшая пенсия. Подлинным чудом можно считать то, что при всех этих прискорбных обстоятельствах Чарской удалось с 1925 по 1929 гг. выпустить пять детских книжечек, правда, под псевдонимом Н. Иванова.
Всё это сопровождалось агрессивным остракизмом со стороны новых руководителей советской литературы для детей. К примеру, К.И.Чуковский заявлял, что Чарская отравляет детей «сифилисом милитаристических и казарменно-патриотических чувств», а С.Я.Маршак сожалел о том, что Чарскую очень трудно «убить» (конечно, в литературном отношении). И эти филиппики громогласно провозглашались с трибуны Первого Всесоюзного съезда советских писателей5, что неизбежно придавало им оттенок политического доноса. В общем, атмосфера была такова, что, казалось, имя Чарской навечно погружается в Лету. Да и смерть писательницы в 1937 году прошла как бы незаметно, похороны осуществились за счёт людей, любивших и сострадавших ей – О.И.Капица, М.М. и В.В.Зощенко.
Однако пути Господни неисповедимы, и в творческой судьбе Лидии Алексеевны (а судьба писателя это не только его жизнь, но и жизнь его творений) случился неожиданный, даже можно сказать, чудесный поворот. Здесь уместно отметить, что до Октябрьской революции её произведения издавались не только на русском языке: существовали немногочисленные немецкие, французские, английские и чешские переводы. Из дореволюционных переводов на польский язык пока обнаружена информация о повести «Первые товарищи»6. И то, что произошло в Польше, начиная с середины 1920-х годов, с полным основанием можно назвать польским ренессансом писательницы. Мне удалось подсчитать, что с 1924 по 1939 годы, то есть вплоть начала Второй мировой войны в Польше вышло в свет свыше 50 переводов повестей, рассказов и сказок писательницы.
Большинство книг Чарской выпускались варшавскими издательствами: «Дешёвая библиотека» (Biblioteka Groszowa), «Поморская книга» (Ksiaznica Pomorska), «Новое издательство» (Nowe Wydawnictwo), «Популярная книга» (Ksiaznica Popularna), также издательствами Пжеворского (J. Przeworski), Нитецкого (J. Nitecki) и Л. Фишера (L. Fiszer), имевшим отделения в Лодзи, Катовице и Быдгоще.
Для работы над текстами привлекались такие известные переводчики, как Марцелий Тарновский и Зофья Дромлевитшова (девичья фамилия Хиггер). Первый переводил произведения Г.Х. Андерсена, Ш. Перро, братьев Гримм, М.Твена, Т. Драйзера. Тарновский сделал доступными для польского читателя такие повести Чарской, как «Записки институтки», «Вторая Нина», «Княжна Джаваха», «Джаваховское гнездо». Дромлевитшова перевела «Дом шалунов», «Первых товарищей», «Южаночку», «Лесовичку», «Сестру Марину», «Юркин хуторок», многие другие. Она и сама оставила заметный след в польской культуре: была не только переводчицей, но и сценаристом, писательницей, внёсшей большой вклад в развитие документального кино. Кроме упомянутых авторов, переводами Чарской также занимались Алина Хиггерова и Элжбета Зайячковская.
Переводческая работа над произведениями Чарской имела свои особенности, связанные со своеобразием польской жизни, в том числе и политической, в период между двумя мировыми войнами. Вряд ли можно назвать 1920 – 30-е годы благоприятными для развития культурных связей между двумя странами. Советско-польская война 1920 года и последующая напряженность на новых границах способствовали сохранению обоюдной настороженности и недоверию. Всё подпитывало русофобию во многих слоях Польского государства. Эти процессы усиливались и общеевропейским всплеском национализма. В Советском же Союзе капиталистические страны, включая Польшу, также воспринимались как источник постоянной опасности для первого в мире рабоче-крестьянского государства. Ощущение угрозы и напряженности пронизывало политическую атмосферу 1930-х годов, и казалось, для перевода книг Чарской атмосфера была не самая благоприятная. Но существовали и противоположные интенции.
Одной из них, думается, являлась сравнительная молодость новой польской культуры. Всё-таки со времени обретения независимости прошло слишком мало времени для вызревания свежих творческих сил, в том числе и в области литературы. А к середине 1920-х годов, когда обстановка более или менее стабилизировалась, неудовлетворённый запрос общества стал ощутим и на книжном рынке, в том числе и на произведения для детей и юношества. Национальный потенциал в этом отношении был ещё очень слаб, поэтому издателям волей-неволей приходилось обращаться к заимствованиям. Лидия Чарская в этом отношении была очень удачным, даже удобным, выбором. Во-первых, её многие знали и помнили по своему, совсем ещё недавнему, «российскому» детству. В пользу Чарской говорило и то, что её никак нельзя было связать с большевицкой пропагандой, а царская Россия всё дальше уходила в прошлое. Действовал и ещё один, кажущийся на первый взгляд малозначительным, фактор. Чарская - литературный псевдоним Лидии Алексеевны Чуриловой, урождённой Вороновой - звучал довольно лояльно для польского уха, во всяком случае, не слишком «иностранно», и это утверждение, как я убедилась на своём опыте, имеет достаточно прочные основания. В разговоре с одной польской русисткой я рассказала о своих исследованиях, касающихся Чарской, она знала имя этой писательницы, поскольку в детстве и юности зачитывалась её книгами. Каково же было изумление этого профессора, когда от меня она услышала, что Чарская – русская! Моя визави искренне считала Чарскую полькой.
Вполне понятно, что в первую очередь польских издателей привлекали произведения, связанные с нравственной проблематикой, описанием событий, катаклизмов, треволнений семейной и школьной жизни со столкновением характеров, различного рода приключениями, одиночеством, поисками и обретением дружбы. Идеально подходили и сказки, то есть те темы и сюжеты, которые можно назвать общечеловеческими, или даже «общедетскими», открывающими ребёнку путь к познанию мира, людей и самого себя. Вряд ли в Польше, в царившую тогда политическую и идеологическую атмосферу могли вписаться такие произведения Л.А.Чарской, как «Святой отрок», «Грозная дружина», «Крещение Руси», «Царский гнев», имевшие ярко выраженную патриотическую, прорусскую и православную направленность.
Польских издателей привлекали иные произведения. Примерная статистика такова. Дважды – в 1927 и 1935 выходили «Джаваховское гнездо», в 1934 и 1938 годах - «Большой Джон»; в 1931 и 1937 – «Первые товарищи»; в 1935 и 1939 - «Юркин хуторок» и «Дикарь». В серию «Библиотека для детей и молодёжи» включалась повесть «Солнышко», под польским названием «Kasia Kasienka: Losy jednej Kasi». Трижды (1924, 1928 и 1929 гг.) - «Записки институтки» и (1931, 1935 и 1937 гг.) - «Тасино горе». Однако чаще всего, а именно, четыре раза переиздавались «Княжна Джаваха» и «Вторая Нина». Обе появились на книжных прилавках с середины 20-х по 1939 гг.
Любопытно просмотреть данные по издательствам. Среди них особенно активными были три фирмы. Издательство Людвика Фишера выпускало книги Чарской 10 раз (1925 – 1936гг.) Примерно столько же книг с 1935 по 1937гг. напечатало варшавское «Нове выдавництво» («Новое издательство»). Но особенно выделяется деятельность варшавского издательства Й. Пжеворского, в котором регулярно, с 1933 по 1939 год, выходили книги нашей русской писательницы. Особенно плодовитыми были 1933 и 1935 годы, когда в свет было выпущено по пять изданий. Всего же Пжеворский издал двадцать три произведения Лидии Алексеевны. Кстати, именно это издательство было последним и единственным, которое напечатало четыре книги Чарской в трагичном для Польши и всей Европы 1939 году.
Сложившаяся после Первой мировой войны в Польше политическая и идеологическая конъюнктура с присущими ей цензурой и самоцензурой привела к тому, что выходили не только прямые переводы произведений Чарской, но и их пересказы с соответствующей интерпретацией и адаптацией, которых требовала складывающаяся польская культура. Ярким примером такой «полонизации», переиначивания произведений русской писательницы может служить её известнейшая повесть «Люда Влассовская», написанная Чарской в 1903 году. Опубликованная в 1925 году в Варшаве издательством Нитецкого и им же переизданная в Познани в 1929 году, повесть обрела не только новое название – «Зося Висовская» (Zosia Wisowska), но и вполне национальное содержание. Герои получили привычные польскому уху имена, действие было перенесено в родные пенаты. Аналогичная история произошла и с повестью «Сестра Марина», выпущенной издательством Пжеворского в 1934 году и превращённой в «Сестру Марту».
Польский феномен Лидии Чарской раскрывает новый аспект творческой судьбы писательницы, и данная работа представляет попытку осмыслить хотя бы некоторые стороны этого явления, суммировать и обдумать имеющийся материал. Многое остаётся не совсем ясным. В частности, такой вопрос: а знала ли сама Чарская о своей популярности в Польше? Ведь обмен информацией между СССР и Европой был достаточно интенсивен особенно в период нэпа. К тому же проживала Лидия Алексеевна в Ленинграде, через который шли человеческие и информационные потоки из-за границы, да и контакты с издательствами и писательской средой у неё всё же были. Надеюсь, что дальнейшие изыскания в этой области дадут ответы и на данный вопрос, и на многие другие.
Феномен этой популярности Чарской является также и весомым аргументом в многолетнем споре о литературном качестве её произведений. Противники писательницы обвиняли Чарскую в распространении идеологически заразных болезней (К.И. Чуковский), в эротизме и жеманстве (Е.Я.Данько)7. Другие – как С.Я. Маршак - сожалели, что никак не удаётся уничтожить интерес к Чарской уже совсем нового, вполне советского, поколения. Иные предрекали ей скорое забвение (Н.А.Саввин)8.
Поэтому рассмотренный выше «ренессанс» книг писательницы недвусмысленно говорит в пользу другой точки зрения, таких критиков и писателей, как Фёдор Сологуб9, Марина Цветаева10, Борис Васильев11, Ю.В.Друнина12, которые видели в творчестве Лидии Алексеевны несомненные достоинства, понимание ею особых требований, предъявляемых к детской и юношеской русской литературе, её сюжетике, языку.
Например, советский писатель Леонид Пантелеев, автор отнюдь не сентиментальных книг «Республика Шкид», «Пакет», в конце жизни написал: «Среди многих умолчаний, которые лежат на моей совести, должен назвать Лидию Чарскую, моё горячее детское увлечение этой писательницей. Сладкое упоение, с каким я читал и перечитывал её книги, отголосок этого упоения до сих пор живёт во мне…»13. А Вера Фёдоровна Панова в 1972 году так оценивала творчество Лидии Алексеевны: «Чарская имела головокружительный успех, и теперь, поняв, как это трудно – добиться успеха, я вовсе не нахожу, что её - был незаслуженным. <…> Она выдумывала щедро, смело, знала то, о чём писала. Воздадим должное писательнице, покорившей в свой час столько сердец…»14.
Изучение зарубежного «инобытия» литературного наследия Чарской даёт серьезные основания полагать, что подобные же чувства к её книгам испытывали в 1920-1930 годы многие юные читатели и читательницы в близкой нам Польше.
ЛИТЕРАТУРА
Задушевное слово, ст. возр. – 1908. – № 11.
Задушевное слово, ст. возр. – 1910. – № 16.
Варшавский Дневник. – 1911. – 20.ХII.
Варшавский Дневник. – 1912. – 11.XII.
Первый Всесоюзный съезд советских писателей 1934 года (стенограф. отчёт). – М.:ГИХЛ, 1934; (репринт – М.,1990). – 714 с. – С.180. – С.22.
«Готовится перевод на польский язык повести Л.А.Чарской «Первые товарищи», переводчица Ванда Кнобляух» (Задушевное слово, ст.возр. – 3 апреля 1911. – № 23).
Данько Е.Я. О читателях Чарской // Звезда. – 1934. – № 3. – С. 124-140.
Саввин Н.А. Опыт ежегодника детской литературы. Детская литература и журналистика за 1913 год. – М., 1914. – С. 180.
Сологуб Ф.К. Статья о Чарской. – ИРЛИ, ф.289, оп.1 (доп.), ед.хр.57.
Цветаева М.И. Памяти Нины Джаваха//Книга стихов. – М., 2004. – С. 18-19.
Васильев Б.Л. Летят мои кони. Повести и рассказы. – М., 1984. – С. 169-170.
Друнина Ю.В. С тех вершин (страницы автобиографии) // Избранное в 2 тт., Т.2 – М., 1989. – 575с. – С. 277-337.
Пантелеев Л. (Еремеев А.И.). Как я стал детским писателем // Собр. Соч. в 4 тт., Т.3. – Л., 1984. (1984). – С. 316-320.
Панова В.Ф. Заметки литератора. – Л., 1972. – С.149.
Источник:
dom-gertsyk.jimdofree.com/app/download/75271024...
Отсюда: vk.com/@allcharskaya-ei-trofimova-zarubezhnye-p... через vk.com/wall-215751580_2204