Любопытно

[silent-gluk]

Одно из самых известных стихотворений Чарской в 1910-м году стало песней, о чём сообщал журнал «Задушевное слово» для старшего возраста за 28 февраля 1910 года:

«Не рви цветов»

Редакциею музыкально-вокального журнала «Музыка и пение» выпущено стихотворение Л.А.Чарской «Не рви цветов» с музыкою Р. Шумана в виде песни для хора. Читателям «Задушевного слова» это стихотворение известно: оно помещено в сборнике Л.А.Чарской «Голубая волна», приложенном к нашему журналу. Несколько других стихотворений той же писательницы положено тоже на музыку.

НЕ РВИ ЦВЕТОВ. СТИХОТВОРЕНИЕ Л.ЧАРСКОЙ

Не рви цветов, не надо!
Их нежный аромат
Наполнил воздух сада,
Они так красят сад!
Ведь у тебя, малютка,
Есть дома много роз...
А здесь вот незабудка,
Вот ландыш, полный слёз;
Левкой — такой душистый,
Горошек, резеда,
Ромашки серебристой
Пахучая гряда;
И с нивы занесённый
Прелестный василёк,
И мак кичливо-сонный,
И белый-белый дрок.
Не рви ж цветов, не надо!
Их нежный аромат
Наполнил воздух сада,
Они так красят сад!


Отсюда: vk.com/wall-215751580_2226

@темы: текст, Стихотворения, Сборники, ссылки, Чарская, Голубая волна, Задушевное слово, Песни

---

Любопытно

[silent-gluk]

Обзор издания 1906 года повести Чарской "Газават" в RARUS'S GALLERY.
(много красиво отсканированных иллюстраций повести и подробнейшая биография писательницы)

www.raruss.ru/bind-edition/bindings3/4052-chars...

Отсюда: vk.com/wall-215751580_2209

@темы: ссылки, Газават, Чарская, биография, иллюстрации

---

Любопытно

[silent-gluk]

Е.И. Трофимова "Зарубежные переводы произведений Чарской: польский вариант"
В дореволюционный период «польский вектор» в творчестве Чарской проявлялся достаточно слабо. К примеру, в её историческом сочинении «Желанный царь», где речь шла о завершении Смуты и прекращении польской интервенции в начале XVII века. Теснее с рассматриваемой темой связана последняя повесть «Приют Мадонны», опубликованная в 1918 году на страницах журнала «Путеводный огонёк»; в ней рассказывается о судьбе русских офицеров, попавших в госпиталь под Варшавой после ранений, полученных на германском фронте.

Тем не менее, связи писательницы с Польшей в последние два десятилетия существования Российской Империи были достаточно интенсивны в ином плане. Являясь частью общероссийского экономического и культурного пространства, Царство Польское было той территорией, где действовала развитая сеть распространения книжной и журнальной продукции. Тем паче, что русскоязычная аудитория была весьма обширна и включала представителей всех национальностей, проживавших в этом регионе, а журнал «Задушевное слово», в котором регулярно публиковалась Л.Чарская, был доступен – в том числе и через подписку – во всех городах и местечках Западного края. Это полностью относилось и к книжным изданиям прозы и поэзии писательницы. Подтверждением тому служат отзывы юных читателей и читательниц Чарской из Варшавы, Быдгоща, Лодзи, Люблина, печатавшиеся в разделе «Почтовый ящик» и свидетельствовавшие о несомненной её популярности. Например, Андрей Михайлов из Варшавы писал о том, что ему очень понравилась Ксаня, героиня повести «Лесовичка», а читательница Е.Богданович из Гродно даже даёт содержательную оценку творчества писательницы, отмечая, что она «хорошо описывает детскую душу, детские характеры…»1. Феликс Перетрутов из Люблина высоко оценивает поэтический дар Лидии Алексеевны, проявившийся в очень понравившемся ему стихотворении «Вихрь»2.

Творчество Чарской находило отклик и в местной прессе, где появлялись профессиональные рецензии. Газета «Варшавский дневник» выходила на русском и польском языке, и на её страницах в 1911 году по поводу «Записок маленькой гимназистки» было написано: «все повести талантливой на редкость, и весьма чутко понимающей детскую душу писательницы, представляют большой интерес <…> для детского чтения»3. В 1912 году там же опубликована рецензия на рассказ «На радость царевичу», где, в частности, отмечалось: «Красивый рассказ из детской жизни императора Петра Великого, принадлежащий перу любимого автора юношества Л.А.Чарской, художественно передаёт небольшой эпизод из времён детства Петра, когда боярин Матвеев подарил царевичу крохотную каретку, запряжённую крошками-конями»4.

В дореволюционный период книги Чарской выпускались каждый год разными издательствами, а также в виде приложений к журналу «Задушевное слово», в котором она была постоянным автором. Неизменным успехом пользовались издания и переиздания таких произведений, как «Записки институтки», «Княжна Джаваха», «Сибирочка», «Записки сиротки», повести «За что?», «На всю жизнь», «Цель достигнута», «Большой Джон», основанные на биографии самой писательницы. После Октября 1917 года ситуация резко изменилась: закрываются многие журналы и издательства, формируются идеологические приоритеты новой власти, книги Чарской перестают издаваться, а ранее выпущенные в 1920-е, и особенно в 1930-е годы изымаются из библиотек. Само материальное положение писательницы стало ужасным: в 1924 году она была окончательно уволена из Александринского театра, на сцене которого прослужила 26 лет. Ко всем бедам добавилось и пошатнувшееся здоровье: туберкулёз подрывал жизненные силы, требовал дополнительных средств на лечение. Лидии Алексеевне приходилось обивать пороги различных учреждений и домов влиятельных лиц, дабы хоть изредка получать небольшие пособия и материальную помощь. Меньше чем за полгода до смерти Чарской (18 марта 1937 г.) ей с середины 1936 года, благодаря хлопотам редактора журнала «Работница и крестьянка» Л.П.Маториной, стала выплачиваться небольшая пенсия. Подлинным чудом можно считать то, что при всех этих прискорбных обстоятельствах Чарской удалось с 1925 по 1929 гг. выпустить пять детских книжечек, правда, под псевдонимом Н. Иванова.

Всё это сопровождалось агрессивным остракизмом со стороны новых руководителей советской литературы для детей. К примеру, К.И.Чуковский заявлял, что Чарская отравляет детей «сифилисом милитаристических и казарменно-патриотических чувств», а С.Я.Маршак сожалел о том, что Чарскую очень трудно «убить» (конечно, в литературном отношении). И эти филиппики громогласно провозглашались с трибуны Первого Всесоюзного съезда советских писателей5, что неизбежно придавало им оттенок политического доноса. В общем, атмосфера была такова, что, казалось, имя Чарской навечно погружается в Лету. Да и смерть писательницы в 1937 году прошла как бы незаметно, похороны осуществились за счёт людей, любивших и сострадавших ей – О.И.Капица, М.М. и В.В.Зощенко.

Однако пути Господни неисповедимы, и в творческой судьбе Лидии Алексеевны (а судьба писателя это не только его жизнь, но и жизнь его творений) случился неожиданный, даже можно сказать, чудесный поворот. Здесь уместно отметить, что до Октябрьской революции её произведения издавались не только на русском языке: существовали немногочисленные немецкие, французские, английские и чешские переводы. Из дореволюционных переводов на польский язык пока обнаружена информация о повести «Первые товарищи»6. И то, что произошло в Польше, начиная с середины 1920-х годов, с полным основанием можно назвать польским ренессансом писательницы. Мне удалось подсчитать, что с 1924 по 1939 годы, то есть вплоть начала Второй мировой войны в Польше вышло в свет свыше 50 переводов повестей, рассказов и сказок писательницы.

Большинство книг Чарской выпускались варшавскими издательствами: «Дешёвая библиотека» (Biblioteka Groszowa), «Поморская книга» (Ksiaznica Pomorska), «Новое издательство» (Nowe Wydawnictwo), «Популярная книга» (Ksiaznica Popularna), также издательствами Пжеворского (J. Przeworski), Нитецкого (J. Nitecki) и Л. Фишера (L. Fiszer), имевшим отделения в Лодзи, Катовице и Быдгоще.

Для работы над текстами привлекались такие известные переводчики, как Марцелий Тарновский и Зофья Дромлевитшова (девичья фамилия Хиггер). Первый переводил произведения Г.Х. Андерсена, Ш. Перро, братьев Гримм, М.Твена, Т. Драйзера. Тарновский сделал доступными для польского читателя такие повести Чарской, как «Записки институтки», «Вторая Нина», «Княжна Джаваха», «Джаваховское гнездо». Дромлевитшова перевела «Дом шалунов», «Первых товарищей», «Южаночку», «Лесовичку», «Сестру Марину», «Юркин хуторок», многие другие. Она и сама оставила заметный след в польской культуре: была не только переводчицей, но и сценаристом, писательницей, внёсшей большой вклад в развитие документального кино. Кроме упомянутых авторов, переводами Чарской также занимались Алина Хиггерова и Элжбета Зайячковская.

Переводческая работа над произведениями Чарской имела свои особенности, связанные со своеобразием польской жизни, в том числе и политической, в период между двумя мировыми войнами. Вряд ли можно назвать 1920 – 30-е годы благоприятными для развития культурных связей между двумя странами. Советско-польская война 1920 года и последующая напряженность на новых границах способствовали сохранению обоюдной настороженности и недоверию. Всё подпитывало русофобию во многих слоях Польского государства. Эти процессы усиливались и общеевропейским всплеском национализма. В Советском же Союзе капиталистические страны, включая Польшу, также воспринимались как источник постоянной опасности для первого в мире рабоче-крестьянского государства. Ощущение угрозы и напряженности пронизывало политическую атмосферу 1930-х годов, и казалось, для перевода книг Чарской атмосфера была не самая благоприятная. Но существовали и противоположные интенции.

Одной из них, думается, являлась сравнительная молодость новой польской культуры. Всё-таки со времени обретения независимости прошло слишком мало времени для вызревания свежих творческих сил, в том числе и в области литературы. А к середине 1920-х годов, когда обстановка более или менее стабилизировалась, неудовлетворённый запрос общества стал ощутим и на книжном рынке, в том числе и на произведения для детей и юношества. Национальный потенциал в этом отношении был ещё очень слаб, поэтому издателям волей-неволей приходилось обращаться к заимствованиям. Лидия Чарская в этом отношении была очень удачным, даже удобным, выбором. Во-первых, её многие знали и помнили по своему, совсем ещё недавнему, «российскому» детству. В пользу Чарской говорило и то, что её никак нельзя было связать с большевицкой пропагандой, а царская Россия всё дальше уходила в прошлое. Действовал и ещё один, кажущийся на первый взгляд малозначительным, фактор. Чарская - литературный псевдоним Лидии Алексеевны Чуриловой, урождённой Вороновой - звучал довольно лояльно для польского уха, во всяком случае, не слишком «иностранно», и это утверждение, как я убедилась на своём опыте, имеет достаточно прочные основания. В разговоре с одной польской русисткой я рассказала о своих исследованиях, касающихся Чарской, она знала имя этой писательницы, поскольку в детстве и юности зачитывалась её книгами. Каково же было изумление этого профессора, когда от меня она услышала, что Чарская – русская! Моя визави искренне считала Чарскую полькой.

Вполне понятно, что в первую очередь польских издателей привлекали произведения, связанные с нравственной проблематикой, описанием событий, катаклизмов, треволнений семейной и школьной жизни со столкновением характеров, различного рода приключениями, одиночеством, поисками и обретением дружбы. Идеально подходили и сказки, то есть те темы и сюжеты, которые можно назвать общечеловеческими, или даже «общедетскими», открывающими ребёнку путь к познанию мира, людей и самого себя. Вряд ли в Польше, в царившую тогда политическую и идеологическую атмосферу могли вписаться такие произведения Л.А.Чарской, как «Святой отрок», «Грозная дружина», «Крещение Руси», «Царский гнев», имевшие ярко выраженную патриотическую, прорусскую и православную направленность.

Польских издателей привлекали иные произведения. Примерная статистика такова. Дважды – в 1927 и 1935 выходили «Джаваховское гнездо», в 1934 и 1938 годах - «Большой Джон»; в 1931 и 1937 – «Первые товарищи»; в 1935 и 1939 - «Юркин хуторок» и «Дикарь». В серию «Библиотека для детей и молодёжи» включалась повесть «Солнышко», под польским названием «Kasia Kasienka: Losy jednej Kasi». Трижды (1924, 1928 и 1929 гг.) - «Записки институтки» и (1931, 1935 и 1937 гг.) - «Тасино горе». Однако чаще всего, а именно, четыре раза переиздавались «Княжна Джаваха» и «Вторая Нина». Обе появились на книжных прилавках с середины 20-х по 1939 гг.

Любопытно просмотреть данные по издательствам. Среди них особенно активными были три фирмы. Издательство Людвика Фишера выпускало книги Чарской 10 раз (1925 – 1936гг.) Примерно столько же книг с 1935 по 1937гг. напечатало варшавское «Нове выдавництво» («Новое издательство»). Но особенно выделяется деятельность варшавского издательства Й. Пжеворского, в котором регулярно, с 1933 по 1939 год, выходили книги нашей русской писательницы. Особенно плодовитыми были 1933 и 1935 годы, когда в свет было выпущено по пять изданий. Всего же Пжеворский издал двадцать три произведения Лидии Алексеевны. Кстати, именно это издательство было последним и единственным, которое напечатало четыре книги Чарской в трагичном для Польши и всей Европы 1939 году.

Сложившаяся после Первой мировой войны в Польше политическая и идеологическая конъюнктура с присущими ей цензурой и самоцензурой привела к тому, что выходили не только прямые переводы произведений Чарской, но и их пересказы с соответствующей интерпретацией и адаптацией, которых требовала складывающаяся польская культура. Ярким примером такой «полонизации», переиначивания произведений русской писательницы может служить её известнейшая повесть «Люда Влассовская», написанная Чарской в 1903 году. Опубликованная в 1925 году в Варшаве издательством Нитецкого и им же переизданная в Познани в 1929 году, повесть обрела не только новое название – «Зося Висовская» (Zosia Wisowska), но и вполне национальное содержание. Герои получили привычные польскому уху имена, действие было перенесено в родные пенаты. Аналогичная история произошла и с повестью «Сестра Марина», выпущенной издательством Пжеворского в 1934 году и превращённой в «Сестру Марту».

Польский феномен Лидии Чарской раскрывает новый аспект творческой судьбы писательницы, и данная работа представляет попытку осмыслить хотя бы некоторые стороны этого явления, суммировать и обдумать имеющийся материал. Многое остаётся не совсем ясным. В частности, такой вопрос: а знала ли сама Чарская о своей популярности в Польше? Ведь обмен информацией между СССР и Европой был достаточно интенсивен особенно в период нэпа. К тому же проживала Лидия Алексеевна в Ленинграде, через который шли человеческие и информационные потоки из-за границы, да и контакты с издательствами и писательской средой у неё всё же были. Надеюсь, что дальнейшие изыскания в этой области дадут ответы и на данный вопрос, и на многие другие.

Феномен этой популярности Чарской является также и весомым аргументом в многолетнем споре о литературном качестве её произведений. Противники писательницы обвиняли Чарскую в распространении идеологически заразных болезней (К.И. Чуковский), в эротизме и жеманстве (Е.Я.Данько)7. Другие – как С.Я. Маршак - сожалели, что никак не удаётся уничтожить интерес к Чарской уже совсем нового, вполне советского, поколения. Иные предрекали ей скорое забвение (Н.А.Саввин)8.

Поэтому рассмотренный выше «ренессанс» книг писательницы недвусмысленно говорит в пользу другой точки зрения, таких критиков и писателей, как Фёдор Сологуб9, Марина Цветаева10, Борис Васильев11, Ю.В.Друнина12, которые видели в творчестве Лидии Алексеевны несомненные достоинства, понимание ею особых требований, предъявляемых к детской и юношеской русской литературе, её сюжетике, языку.

Например, советский писатель Леонид Пантелеев, автор отнюдь не сентиментальных книг «Республика Шкид», «Пакет», в конце жизни написал: «Среди многих умолчаний, которые лежат на моей совести, должен назвать Лидию Чарскую, моё горячее детское увлечение этой писательницей. Сладкое упоение, с каким я читал и перечитывал её книги, отголосок этого упоения до сих пор живёт во мне…»13. А Вера Фёдоровна Панова в 1972 году так оценивала творчество Лидии Алексеевны: «Чарская имела головокружительный успех, и теперь, поняв, как это трудно – добиться успеха, я вовсе не нахожу, что её - был незаслуженным. <…> Она выдумывала щедро, смело, знала то, о чём писала. Воздадим должное писательнице, покорившей в свой час столько сердец…»14.

Изучение зарубежного «инобытия» литературного наследия Чарской даёт серьезные основания полагать, что подобные же чувства к её книгам испытывали в 1920-1930 годы многие юные читатели и читательницы в близкой нам Польше.

ЛИТЕРАТУРА

Задушевное слово, ст. возр. – 1908. – № 11.
Задушевное слово, ст. возр. – 1910. – № 16.
Варшавский Дневник. – 1911. – 20.ХII.
Варшавский Дневник. – 1912. – 11.XII.
Первый Всесоюзный съезд советских писателей 1934 года (стенограф. отчёт). – М.:ГИХЛ, 1934; (репринт – М.,1990). – 714 с. – С.180. – С.22.
«Готовится перевод на польский язык повести Л.А.Чарской «Первые товарищи», переводчица Ванда Кнобляух» (Задушевное слово, ст.возр. – 3 апреля 1911. – № 23).
Данько Е.Я. О читателях Чарской // Звезда. – 1934. – № 3. – С. 124-140.
Саввин Н.А. Опыт ежегодника детской литературы. Детская литература и журналистика за 1913 год. – М., 1914. – С. 180.
Сологуб Ф.К. Статья о Чарской. – ИРЛИ, ф.289, оп.1 (доп.), ед.хр.57.
Цветаева М.И. Памяти Нины Джаваха//Книга стихов. – М., 2004. – С. 18-19.
Васильев Б.Л. Летят мои кони. Повести и рассказы. – М., 1984. – С. 169-170.
Друнина Ю.В. С тех вершин (страницы автобиографии) // Избранное в 2 тт., Т.2 – М., 1989. – 575с. – С. 277-337.
Пантелеев Л. (Еремеев А.И.). Как я стал детским писателем // Собр. Соч. в 4 тт., Т.3. – Л., 1984. (1984). – С. 316-320.
Панова В.Ф. Заметки литератора. – Л., 1972. – С.149.
Источник:

dom-gertsyk.jimdofree.com/app/download/75271024...

Отсюда: vk.com/@allcharskaya-ei-trofimova-zarubezhnye-p... через vk.com/wall-215751580_2204

---

Школьные годы в старой России

[silent-gluk]

"Школьные годы в старой России".

Совместное обучение девочек и мальчиков до революции. Смешанные средне-учебные заведения в дачных посёлках и сельских местностях

Сегодня для нас нет ничего необычного и новаторского в том, что мальчики и девочки учатся вместе. Скорее нестандартно смотрятся в наше время гендерно разделённые классы.

Когда мы говорим о дореволюционном обучении, мы понимаем под этим прежде всего гимназии - отдельно мужские, отдельно женские. Таков был самый популярный вид средних школ старой России, но на самом деле были и школы смешанного обучения (для обоих полов, как они назывались в документах), которые иногда встречаются на страницах произведений Лидии Чарской. В «Малютке Марго» подобной школой является пансион или приют мистера Джона, куда внезапно попадает Маргарита Бернар в одном из своих приключений.

«В самом конце длинного переулка дачной местности стоит небольшой домик. Здесь живут зиму и лето, круглый год. И круглый год в нижнем этаже домика по вечерам горит висячая лампа под широким зеленым абажуром, освещая восемь детских головок.
Это — воспитанники и воспитанницы мистера Джона, выдающего себя за знатного англичанина, приехавшего из Лондона. Но многие из соседей знают, что мистер Джон не только не знатный англичанин, но и вовсе не англичанин.
Впрочем маленьким детям решительно все равно кто их хозяин: англичанин или турок, швед или, грек, русский или немец. Он их привел сюда в теплую уютную дачу прямо с глухих петербургских улиц, где они просили милостыню y прохожих, или из сырых грязных подвалов, где они жили впроголодь среди взрослых нищих. Он привел их сюда и поселил здесь, предоставил им сытую и хорошую жизнь.
Воспитывал мистер Джон детей по-своему. Он старался, чтобы дети знали грамоту и счет, и, в то же время заботился об их здоровье и учил их гимнастике. Обыкновенно y мистера Джона жило восемь человек детей».

Как мы видим, здесь учатся и мальчики, и девочки, попавшие к организатору пансиона с улицы, и это вынужденные меры. Два учебных заведения частного порядка мистер Джон не смог бы организовать - преподает он в своей школе один, а ещё на две школы нужно было бы больше денег.

Самое знаменитое совместное обучение и воспитание, конечно же, мы встречаем в «Джаваховском гнезде». Нина Бек-Израэл, «вторая Нина», выросла и устроила на Кавказе приют для детей обоего пола, которые оказались в тяжелой ситуации - их родители погибли, а сами дети также были близки к гибели на улице. Здесь также есть особая ситуация - место, где находится Джаваховское гнездо, уединенное, отдаленное от людей. И, естественно, княжна Нина собрала вместе и мальчиков, и девочек, иначе и быть не могло…

«В часовне сама Люда читает молитвы, хор детей поет, и затем все идут в кунацкую на ранний завтрак. В девять - уроки. Тетя Люда и Нина занимаются с детьми всем, что проходят в средне-учебных заведениях. Нина сама преподает мальчикам математику и латынь. Специально ради этого она прошла то и другое в последние два года. Эти уроки двух женщин, сильных и энергичных не менее любого мужчины, невольно привлекают к науке, заставляют любить ее и жадно, стремительно постигать ее светоч.

Все дети приблизительно одного возраста, от 12 до 15 лет.
Мальчики готовятся в гимназию. Только Селим хочет быть военным. С ним отдельно занимается казачий есаул, князь Андрей Кашидзе. Он же учит одинаково, мальчиков и девочек, стрельбе и верховой езде, развивая их силу и ловкость. Нина готовит Гему и Марусю в средние классы тифлисского института. Судьба дальнейших занятий Селтонет еще не решена».

Мне показалась интересной та деталь, что Нина уже после института выучила сама латынь и математику, чтобы преподавать мальчикам. Ведь латинский язык обычно изучали только в мужских гимназиях.

Есть и ещё варианты упоминаний совместных пансионов; это рассказ «Предательница» из сборника рассказов «Синие тучки»:

« - Господин учитель… Володя не проливал чернил.
- А ты что скажешь, Вася Минакин? - обратился к маленькому семилетнему Васе Рагодин.
- Володя не виноват! - получился громкий ответ мальчика-пансионера.
- А ты, Миша Стомилов?
- Володя не виновен!
- Маня Рошина!
- Нет! Не виноват Володя!
- Вера Оливина!
- Нет!»

И стихотворение «Трудная задача» из детского сборника «Весёлая дюжинка»:

«Злится Маша. Грише скверно.
Соня плакать хочет.
Только Мишенька усердно
У доски хлопочет».

В начальном образовании дети могли быть разного пола в одной школе, начиная со среднего возраста они разделялись в соответствующие заведения. Но, в целом, до начала 20 века, да и в начале двадцатого столетия подобное смешанное обучение было большой редкостью и не одобрялось обществом и, самое главное – Министерством Народного Образования.

Вопрос был настолько острым, что в популярном двухнедельном издании «Журнал для хозяек» (№ 9 от 15 июня 1912 года) к читателям обратилась редакция, предложив обсуждение темы совместного обучения детей разного пола. Журнал часто писал на злободневные темы и привлекал читательниц к выражению мнений.
(письма и статьи в прикреплённом файле - vk.com/doc146990166_672674994?hash=Pt3vdrPrzUWx... )

После революции и реформ в 1905-1907 годах стали образовываться в сельских и дачных местностях средние школы для совместного обучения мальчиков и девочек: так было дешевле и удобнее собирать детей вместе. Все они основаны были по просьбам жителей (часто крестьян) различными местными обществами. Если начальные школы еще присутствовали в большом количестве в селах и деревнях, то для дальнейшего обучения детям, начиная с 9-10-летнего возраста, приходилось каждый день с большими усилиями добираться до ближайшего города. Детям решили помочь, и - появились сельские гимназии!

Известны сельские гимназии (или средние учебные заведения с программой гимназии) в слободе Покровской Самарской губернии (ныне г.Энгельс), в посёлке Подобедовка под Санкт-Петербургом (1906 г.), в дачной местности Лосиноостровской под Москвой, в селе Всехсвятское Московской губернии (ныне - станция метро Аэропорт), в Ростокинском селе (сейчас станция Ростокино МЦК)… Подобные появлялись уже позже и в Рязанской губернии, Костромской и др.

Но особенно мне близка история открытия такой сельской гимназии для лиц обоего пола в дачном поселке Малаховка Московской губернии в 1908 году, одной из самых ранних. С большим трудом и настойчивостью, не без помощи известных людей (при активном содействии московского губернатора), жители воплотили эту идею, ведь много было министерского сопротивления...

Почти каждый день я хожу мимо неё. А в прошлом году гимназия праздновала 115-летие со дня открытия.
Сначала Красково-Малаховское среднее учебное заведение находилось в съемном помещении, но с 1910 года было построено каменное здание на деньги «Общества устройства загородного средне-учебного заведения смешанного типа близ станций Красково-Малаховка Московско-Казанской железной дороги» при огромной поддержке писателя Н.Телешова. Причём здание сохранилось до наших дней.

Историю Красково-Малаховской гимназии подробно можно прочитать здесь, на странице музея: dzen.ru/a/YBVXStPJFFDGdyYi
и в книге В.С.Жохова «Красково-Малаховская гимназия» (2021 г.)

Отсюда: vk.com/wall-215751580_2203

@темы: Стихотворения, Сборники, ссылки, Реалии, Чарская, Предательница, Рассказы, Джаваховское гнездо, Малютка Марго, Синие тучки, Трудная задача, Веселая дюжинка

---

Любопытно

[silent-gluk]

Любопытно, а мне кажется или нет, что книги Чарской какие-то вневременные? (Ну, не считая тех, которые про Первую мировую, естественно.) Там практически нет "примет времени", по которым можно определить, когда действие происходит... Разве что "герой Плевны" Влассовский и кавказская война с Шамилем упоминаются - только так и можно определить, что действие той же "Княжны Джавахи" - все же 19 век, а не начало 20...

Сравним хоть с трилогией Бруштейн - там тебе и смерть Александра III упоминается, и дело Дрейфуса, и смерть Виктории, и мултанское дело...

Или у Катаева - и броненосец "Потемкин", и русско-японская война, и смерть Толстого...

А у Чарской только по упоминанию автомобиля или аэропланов можно предположить, что "Волшебная сказка" и "Генеральская дочка" - это уже 20 век...

Ладно, можно предположить, что институтки жили в очень закрытом, замкнутом мире. Но ведь и там, где речь не об институте, то же самое.

Или я просто плохо знаю историю и примет времени не вижу?..

@темы: мнение о книге, Чарская, История

---

Любопытно

[silent-gluk]

И совсем по-другому выглядят повести Чарской, когда осознаешь, что они - "из прошлой жизни". Т.е. были таковыми еще в момент написания. Идет война, все такое - а Чарская пишет о былом, о мирном времени. Причем абсолютно без сожалений типа "ах, как было прекрасно, ах, как мы не ценили этого, ах, что было утрачено". Во всяком случае, я не могу отличить ее повести военных лет от написанных до войны. Конечно, если речь в них не идет прямо о военном времени (а вот эти повести я читать не могу. Понимаю, конечно, что Чарская - дитя своего времени, что она отражала господствующие настроения... Но этот ура-патриотизм и поголовно плохие и помогающие Германии немцы - даже давно живущие в России - и разоблачающие/обманывающие их "дети Антанты" (не только русские, вспомним француженку "мадмуазель Муму")... Кстати, у кого это из советских писателей мне попадалась та же мысль - что немец по крови обречен помогать Германии? Правда, там речь шла о Второй мировой.).

@темы: мнение о книге, Чарская

---

Любопытно

[silent-gluk]

Пришло время написать большой #отзыв на роман Лидии Чарской "Сибирочка".

Во-первых, что хочу отметить, так это то, что в отличие от других книг автора, которые я читала, героиня не 14-16-летняя барышня, а маленькая девочка. Это настраивает несколько на иной лад в восприятии сюжета, полностью исключает какие-либо романтические линии и заставляет переживать за беспомощного ребенка втрое больше, чем за любого безбашенного подростка.

Во вторых, первая часть книги буквально пронизана холодом. Когда читаешь, все время хочется укутаться и выпить горячего чаю. Люди с очень сильным воображением могут испытывать моральные страдания от постоянного описания того, как дети мерзнут. А ведь это не единственная их беда!

В третьих, конечно. не обходится ни одна книга Чарской без противного подростка, который строит козни ГГ. На это раз этим подростком стал Никс. Но, как часто опять же бывает у автора, он в итоге становится всё-таки чуточку лучше, чем был в начале. Такая довольно приятная трансформация образа под действием настоящей беды, а не выдуманных плюшек.

Нельзя обойти стороной и образ главного злодея книги. Здесь это Зуб, который становится тенью ребят, преследуя их повсюду: и в сибирской тайне, и в столичном Петербурге. Образ коварного, вероломного и совершенно безжалостного преступника, который легко играет на чужих чувствах. Одного не пойму: ну что он так прицепился к девчонке-то?)) Не она причина его бед. Но, видимо, когда ум короток, а нож длинен, то думать клинок явно мешает.

Очень понравился образ князя Гордова. Заметно, что Чарская очень сочувственно относилась к тому сословию, которое позже назовут "контрой"... К слову, роман написал в 1910 году, когда ещё и намека на октябрьский переворот нет... И тем милее мне произведение начала века. Здесь показаны различия в людях, исходя из ЦВЕТА ИХ ДУШИ, как верно сказала Герта, а вовсе не того сословия, которое они занимают. Не от положения в обществе это зависит. И в этом я с автором абсолютно согласна.

- Если ребенок живой. его нельзя по щелчку угомонить (Аля).
- Если ребенок скромный, то и медные трубы его не испортят (Шура).
- Если в человеке есть червячок зависти, то большие возможности лишь раздуют этот изъян до размеров удава (Никс)
- А вот если у человека благородное сердце, то даже плохой пример бандитов и угрозы убийц не заставит его свернуть с пути истинного (Андрюща).

Рекомендую роман к прочтению всем, кто любит трогательные истории о настоящих личностях, не изменяющих себе, пусть даже им всего 9 или 12 лет от роду.

Отсюда: vk.com/wall206858767_5831 через vk.com/wall-215751580_2195

@темы: ссылки, мнение о книге, Чарская, Сибирочка

---

Любопытно

[silent-gluk]

Рады сообщить, что теперь, когда оцифровано большинство номеров старинного детского журнала "Путеводный огонёк" за 1904-1918 годы, можно прочитать повесть Л.Чарской "Приют Мадонны" на сайте РГБ. В журнале очень много и других интересных повестей и рассказов того времени. Ранее я выкладывала сканы повести из личной библиотеки. За недостающее окончание повести благодарю Наталию.

Из статьи Е.Трофимовой о повести:

"Творчество Лидии Алексеевны Чарской (1875–1937), популярнейшей детской писательницы первых двух десятилетий XX века, широко известно в основном по произведениям, вышедшим до 1917 года.

Революционные события февраля и октября 1917 года радикально изменили не только политическую, но и культурную ситуацию в стране. Произведениям писательницы, ориентированным на традиционные ценности царской России, было трудно вписаться в быстро меняющиеся реалии начавшейся Гражданской войны. Поэтому удивителен факт, что весь 1918 год в журнале «Путеводный Огонек» из номера в номер публикуется повесть Чарской «Приют Мадонны. Повесть из недавнего прошлого». Произведение интересно не только тем, что речь в нем идет о первом годе Великой войны (так именовали современники Первую мировую), но о тех настроениях и надеждах, которые переживали подданные Российской империи в условиях германской агрессии и оккупации.

Действие повести происходит в имении графа Лаговского под Варшавой. Сам граф находится в действующей армии на Кавказском фронте. В имении осталась его мать графиня Ядвига, жена Валерия Павловна и дочь Ева. В графском доме развернут лазарет для раненых русских офицеров и солдат. Среди них командир роты сибирских стрелков — Иван Спиридонович Белов. «Будучи дважды ранен он оставался в строю, и только третья тяжелая штыковая рана свалила его с ног…». Здесь же лежат контуженный осколком снаряда в голову молодой кавалерийский поручик Вадим Павлович Струйский и семнадцатилетний офицер Михаил Закутов, который находится в очень тяжелом состоянии. «Этому бредившему сражениями <…> юноше не повезло с первого же боя. Осколком «чемодана» [Так солдаты называли снаряды крупнокалиберной артиллерии
в эпоху Первой мировой войны. — Е. Т.] бедняге оторвало по колено ногу…».
Название имения «Приют Мадонны» связано с располагавшейся на его территории католической часовни в честь Богоматери.
Среди положительных и активно действующих лиц — управляющий имением Феликс Пшебальский и его сын Янек. Но кроме этих героев, Чарская выводит и их антагонистов — предателей и шпионов Кноррингов, командира немецких уланов Шульца и его жестоких подручных". Полностью статья: charskaya.diary.ru/p221240469_statya-o-priyute-...

Сайт РГБ, повесть, с 14 страницы журнала: viewer.rsl.ru/ru/rsl60000148464?page=14&rotate=...

Отсюда: vk.com/wall-215751580_2186

@темы: текст, ссылки, Чарская, Приют Мадонны

---

Любопытно

[silent-gluk]

"На дворе свирепствовала вьюга. Первые дни нового года напугали метелями и стужей людей. Свист ветра, его завывание в трубах и дикая пляска метелицы заставили обитателей прятаться по домам.
В монастырском пансионе все спало в эту ненастную ночь."

Л.Чарская. Лесовичка

Отсюда: vk.com/wall-215751580_2181

@темы: текст, ссылки, Чарская, Цитаты, Лесовичка

---

Читатели "Задушевного слова" о книгах Чарской

[silent-gluk]

"Я очень интересуюсь повестью "Люда Влассовская" и потому спрашиваю Л.А.Чарскую: жива ли теперь Люда Влассовская и была ли она в самом деле? Потом прошу еще ответить мне, какой это институт. Мне кажется, что это Смольный или Николаевский".

Отсюда: vk.com/wall-215751580_2168

@темы: ссылки, мнение о книге, Чарская, Люда Влассовская, Задушевное слово

---

Любопытно

[silent-gluk]

Любопытная параллель: и Лене Икониной ("Записки маленькой гимназистки"), и Наде Таировой ("Волшебная сказка") предлагают уйти от родных и жить в богатом доме. Но Лена отказывается - она нужна в семье родных, а Надя соглашается. Видимо, поэтому Лена - героиня положительная, а Надя - скажем так, не очень. И вообще, примечательна линия "знания своего места", "места по рождению". Причем в основном для девочек. И Глаша ("Дели-акыз") возвращается к крестьянской жизни в России, и Надя Таирова возвращается к своим, и потерянные дети находятся и возвращаются в предназначенный им по рождению круг ("Дом шалунов", к примеру). Причем для мальчиков это не обязательно: становится российским офицером Селим, бедный кабардинец по рождению ("Дели-акыз"; ладно, армия - признанный социальный лифт), Вася становится своим в семье священника и вместе с его детьми получает образование, на какое в своей семье не мог бы рассчитывать, растет у Ртищевых и ходит в гимназию приемыш Митя ("Волшебная сказка"), то же Яша из "Записок сиротки"...

@темы: Дели-акыз, мнение о книге, Чарская, Волшебная сказка, Записки маленькой гимназистки, Дом шалунов, Записки сиротки

---

"Фортепиано за стеной"

[silent-gluk]

Из журнала "Задушевное слово для старшего возраста", 1909 год.

ФОРТЕПИАНО ЗА СТЕНОЙ.
Рождественский рассказ Л.А. ЧАРСКОЙ. Окончание.

III.

Поздно, около полуночи только вернулась Зиночка в свою комнату. Весь вечер провела она у больной.

Они ужинали вместе в роскошной, нарядной комнате. Потом больная играла на рояле Зиночке, рассказала ей всю свою одинокую, грустную, сиротскую жизнь… И сердце здоровой девушки содрогалось от сочувствия при этом повествовании больной…

Прежде чем лечь в постель, Зиночка написала письмо своей сестре Маре, школьной учительнице в деревню… «Не огорчайся, милая, ——писала между прочим Зиночка,— не падай духом, не считай себя несчастной. Я тоже, как и ты, тосковала, изнывала и сетовала на судьбу... А теперь... Нет… Слушай, Мара: мы не можем считать себя несчастными ни на одну минуту... Если бы ты видела и знала сколько есть в мире истинно несчастных людей! А мы, мы сильные, здоровые, у нас есть молодость, энергия, определённая цель в жизни, родные, милые люди, для которых мы обязаны работать и трудиться… Будем же бороться, будем работать, моя Мара, будем смело и бодро идти по дороге жизни и помнить, что есть на свете люди много несчастнее, обездоленнее нас».

Отсюда: vk.com/wall-215751580_2167

@темы: текст, ссылки, Чарская, Рассказы, Фортепиано за стеной

---

Любопытно

[silent-gluk]

"Нюта бросила в окно машинальный взгляд. Там, за двойными рамами, теперь уже стойко и непоколебимо установилось белое царство зимы. Декабрь дышал за стеною своим студеным мертвым дыханием. Запушенные иглами инея и скованные его морозной лаской, стояли высокие дубы и липы. Серо-белое зимнее небо высилось над землей. Снежило, и рой белых пушистых мошек сыпался с неба, устилая свежим налетом и без того высоко наметенные горки сугробов в саду."

Л.Чарская. Сестра Марина

Отсюда: vk.com/wall-215751580_2165

@темы: текст, ссылки, Чарская, Цитаты, Сестра Марина

---

Любопытно

[silent-gluk]

Юные воспитанницы Лидии Чарской

В январе исполнилось 145 лет со дня рождения самой популярной детской писательницы XIX века Лидии Чарской.

Лидия Алексеевна Чарская (настоящая фамилия Воронова) (1873-1937), русская детская писательница и поэтесса, актриса. Большая часть произведений Чарской посвящена школьной жизни, в основном её книги – о воспитанницах закрытых школ-пансионов, любви, девичьей дружбе «Записки институтки», «Белые пелеринки». Также одна из излюбленных тем писательницы – приключения потерянных, осиротевших или похищенных детей «Лесовичка», «Сибирочка». Ею было написано множество книг и рассказов по истории России «Смелая жизнь», «Газават», «Так велела царица». Кроме того, писала также сказки: «Дуль-Дуль, король без сердца», «Мельник Нарцисс», «Чудесная звёздочка», «Дочь Сказки», «Король с раскрашенной картинки», «Подарок феи», «Царевна Льдинка».

После революции повести и рассказы Чарской практически не печатались.

В 1991 г. издательством «Детская литература» была переиздана «Сибирочка», а в 1994-м появился в продаже сборник «Волшебная сказка», в который вошли повести «Княжна Джаваха», «Лесовичка» и «Волшебная сказка». Сейчас книги Чарской активно переиздаются, многие повести включаются в серии «Детская библиотека», «Школьная библиотека», «Заветная мечта» и другие.

Всего за свою жизнь Чарская написала более 80 книг. Наиболее известными из них стали:

«Записки институтки» (1901)
«Княжна Джаваха» (1903)
«Записки маленькой гимназистки» (1908)
«Сибирочка» (1908)
«Смелая жизнь» (1908)
«Вторая Нина» (1909)
«Лесовичка» (1909)
«Тайна института» (1916)
В настоящее время повести писательницы вновь набирают популярность, ведь они рассказывают о доброте и любви к ближнему, о сострадании и самоотверженности, об отзывчивости и человеколюбии, о желании отозваться на чужую боль и бескорыстии – словом, о тех человеческих качествах, которые востребованы во все времена.

Мы заново открываем для юных читателей имя Лидии Чарской и представляем ее лучшие произведения для детей и юношества.

«Сибирочка» (1908)

«Сибирочка» – одно из самых известных произведений Лидии Чарской. Страшная участь ждала малышку, едва не погибшую в глухой тайге. К счастью, девочка выжила и нашла приют у старого птицелова Михалыча. Он-то и назвал свою приемную внучку Сибирочкой. На долю главной героини повести выпало немало тяжелых испытаний и потрясений: смерть любимого дедушки, плен у беглых каторжников, нелегкая работа в цирке и предательство близких. Но сильный характер и доброе сердце помогли Сибирочке преодолеть все напасти и, в конце концов, обрести любящую семью.

Чарская Л. А. Сибирочка : повесть : [12+] / Л. Чарская ; худож. П. Гавин. - Москва : Искательпресс, 2013. - 175 с. - (Школьная библиотека).

Шифр: 84(2=411.2)5; Авт. знак: Ч-22;

Инв. номер: 1358640-кибо (Комплекс информационно-библиотечного обслуживания)

«Записки маленькой гимназистки» (1908)

Маленькая Лена Иконина счастливо жила с мамой в городе Рыбинске на берегу Волги. После смерти матери девочке пришлось отправиться в далекий Петербург - к дяде, своему единственному родственнику. Неласково встретила девочку новая семья. Двоюродные братья и сестры предпочитают дразнить и задирать Лену, а не дружить с ней. Добрая и доверчивая девочка не находит понимания и в гимназии, куда ее определил дядя... Маленькая гимназистка уже готова отчаяться, когда у нее появляется надежная подруга. С этого момента жизнь Лены начинает меняться...

Чарская Л. А. Записки маленькой гимназистки : [для среднего школьного возраста] / Л. Чарская. - Москва : Мир Искателя ; Искательпресс, 2013. - 126, [1] с. - (Школьная библиотека).

Шифр: 84(2=411.2)5; Авт. знак: Ч-22;

Инв. номер: 1352724-кибо (Комплекс информационно-библиотечного обслуживания)

«Тасино горе» (1909)

История маленькой Таси Стогунцевой, главной героини книги «Тасино горе», интересна и поучительна. Она так непослушна и своенравна, что мама решает отдать ее в пансион для девочек – на исправление. Но и там проявляется скверный характер девочки, поэтому отношения с другими воспитанницами у шалуньи не складываются. И она убегает из пансиона. Немало испытаний выпадет на долю Таси, прежде чем она вернется домой. Но они многому научат избалованную девочку.

Чарская Л. А. Тасино горе : [для младшего школьного возраста] / Лидия Чарская ; худож. И. Петелина. - Москва : ЭНАС-КНИГА, 2016. - 190, [1] с. : цв.ил. - (Заветная полка).

Шифр: 84(2=411.2)5; Авт. знак: Ч-22;

Инв. номер: 1388004-кибо (Комплекс информационно-библиотечного обслуживания)

«Люсино детство» (1918)

Повесть входит в состав трилогии «Люсина жизнь», повествующей о непоседливой девочке-дворянке. Люся живет в родовом имении с папой, бабушкой и тетей, которым трудно уследить за озорной и подвижной девочкой. Ее проделкам и выдумкам поистине нет конца. Поэтому на семейном совете было решено взять в дом гувернантку.

Чарская Л. А. Люсино детство : [повесть : для младшего школьного возраста] / Лидия Чарская ; худож. Е. Володькина. - Москва : ЭНАС-КНИГА, 2017. - 77, [2] с. : цв. ил. - (Заветная полка).

Шифр: 84(2=411.2)5; Авт. знак: Ч-22;

Инв. номер: 1388001-кибо (Комплекс информационно-библиотечного обслуживания)

Отсюда: www.nbrkomi.ru/str/id/141/2933 через vk.com/wall-215751580_2164

---

Любопытно

[silent-gluk]

"Еще одно последнее усилие – и она достигает города и идет уже по улицам, пустым, словно вымершим в эту Рождественскую ночь. Высоко над головою Лизы на темном небе горит крупная Вифлеемская звезда.
«Это та звезда, - с трудом припоминает девочка, - которая появилась на небе в ночь Рождения Спасителя! Она привела к яслям родившегося Младенца вифлеемских пастухов. Может быть, и меня она приведет домой к доброму Павлу Ивановичу и к моим маленьким друзьям!»

Л.Чарская. Лизочкино счастье

Отсюда: vk.com/wall-215751580_2163

@темы: текст, ссылки, Чарская, Лизочкино счастье, Цитаты

---

Любопытно

[silent-gluk]

СЕНТИМЕНТАЛЬНАЯ ПРОЗА В КРУГЕ ЧТЕНИЯ ДЕТЕЙ И ПОДРОСТКОВ
«Новый мир» №10, 2020
Telegram
Фикс Ольга Владимировна родилась в 1965 году в Москве. Окончила сельхозтехникум по специальности «ветеринария», Московскую ветеринарную академию, Литературный институт им. А. М. Горького и медицинское училище по специальности «акушерка». Работала ветврачом в Московской области, публиковалась в журналах «Мы», «Крестьянка», «Лехаим». С 2006 года живет в Израиле, работает медсестрой в родильном отделении Иерусалимской больницы «Шаарей Цедек» и ветврачом в частной ветеринарной клинике. Публиковалась в израильских журналах «Иерусалимский журнал», «22», «Артикль». Романы «Улыбка химеры» (2018), «Темное дитя» (2019), «Сказка о городе Горечанске» (2020) вышли в московском издательстве «Время».

Эссе выполнено в рамках учебной программы магистратуры МГПУ по специальности «Проектирование и сопровождение программ в сфере чтения детей и молодежи».







Сделала некоторую уборку и нашла давно потерянную книжку Евгении Тур (псевдоним Елизаветы Салиас-де-Турнемир, урожденной Сухово-Кобылиной) «Княжна Дубровина». Стерла с нее пыль и бережно поставила на полку.

В детстве и отрочестве мне дико не хватало так называемых «девчачьих книг». Настолько, что я часами сидела в иностранном отделе Центральной юношеской библиотеки на Преображенке на полу между стеллажами и глотала их на языке оригинала одну за другой, не жуя. К счастью, я училась в английской школе и английский к тринадцати годам у меня был свободный.

Нет, я там, конечно, и другие книги брала. Руссо, Вольтера, Дидро. Диккенса, Гюго, Альфонса Доде. «Воспоминания» Анастасии Цветаевой, «Прозу» ее сестры Марины — все, чего в простых районных библиотеках было не достать. Я была серьезная девица, в очках.

Но тем не менее «Леди Джэн с голубою цаплей», «Гайди», «Аня из зеленых мезонинов», «Ребекка с фермы Саннибрук», «Домик в прерии», «Маленькая принцесса» — все они были мной прочитаны и многократно оплаканы.

Сентиментальная проза для детей и подростков считается литературой второго сорта. Ее презрительно называют «девачковой». Хотя она вовсе не всегда о девочках и вовсе не только девочки ее читают. «Маленький лорд Фаунтлерой» Фрэнсис Беннет, «Без семьи» Гектора Мало, «Сердце» Де Амичиса и «Волчонок» Александры Анненской рассчитаны, скажем так, на более широкую аудиторию. Чарская тем не менее лидирует.

Вот, например, цитата из статьи Л. Пантелеева «Как я стал детским писателем»:

«Среди многих умолчаний, которые лежат на моей совести, должен назвать Лидию Чарскую, мое горячее детское увлечение этой писательницей. В [моей] повести Лёнька читает Диккенса, Твена, Тургенева, Достоевского, Писемского, Леонида Андреева… Всех этих авторов читал в этом возрасте и я. Но несколько раньше познакомился я с Андерсеном и был околдован его сказками. А год-два спустя ворвалась в мою жизнь Чарская. Сладкое упоение, с каким я читал и перечитывал ее книги, отголосок этого упоения до сих пор живет во мне — где-то там, где таятся у нас самые сокровенные воспоминания детства, самые дурманящие запахи, самые жуткие шорохи, самые счастливые сны»[1].

Мало того, оказалось, на этих книгах выросло поколение авторов-фронтовиков. Борис Васильев, автор фронтовых повестей, в том числе знаменитой «А зори здесь тихие», вспоминал, что «писатель сумел превратить этих (исторических) мертвецов в живых, понятных и близких мне моих соотечественников. Имя этого писателя некогда знали дети всей читающей России, а ныне оно прочно забыто, и если когда и поминается, то непременно с оттенком насмешливого пренебрежения. Я говорю о Лидии Алексеевне Чарской, чьи исторические повести — при всей их наивности! — не только излагали популярно русскую историю, но и учили восторгаться ею. А восторг перед историей родной страны есть эмоциональное выражение любви к ней. И первые уроки этой любви я получил из „Грозной дружины”, „Дикаря”, „Княжны Джавахи” и других повестей детской писательницы Лидии Чарской»[2].

Ему вторит фронтовая поэтесса Юлия Друнина: «...есть, по-видимому, в Чарской, в ее восторженных юных героинях нечто такое — светлое, благородное, чистое, — что... воспитывает самые высокие понятия о дружбе, верности и чести... В 41-м в военкомат меня привел не только Павел Корчагин, но и княжна Джаваха»[3].

Помню, как счастлива я была, обнаружив у кого-то Чарскую с ятями!

Да что там яти! Язык! До сих пор мне неясно, баг этот ее язык или фича. Даже ее современницы на таком не писали. Ни Анненская, ни Новицкая, ни Кондрашова, ни Лукашевич. Многих из них сегодня переиздали. Все они, с разными вариациями, писали истории о бедных Золушках и Гаврошах. Писали языком простым, без изысков, так что и современная девочка с удовольствием прочтет, если ей захочется (а многим хочется, мои дети и дети моих друзей с удовольствием читают). Но язык Чарской — это, конечно, нечто! Впрочем, он мало чем отличается от языка, которым написаны опубликованные не так давно воспоминания институток. Конечно, если мы станем читать воспоминания об Институте А. Бруштейн, Веры Фигнер, Е. Водовозовой, там язык будет принципиально другой. Но там и сантиментов не много.

Но мне было тогда все равно, каким языком она писала. Мне тогда казалась, что вот я умирала от голода — и мне дали кусок хлеба!

Всем известно, как не любил Чарскую К. И. Чуковский. Как он разгромил ее в своей статье 1912 года. И пошлая она, и истеричная, и машина штамповальная! Но даже его разгромная статья о Чарской практически начиналась со слов: «Вся молодая Россия поголовно преклоняется перед нею, все Лилечки, Лялечки и Лёлечки. <…> Детским кумиром доныне считался у нас Жюль Верн. Но куда же Жюлю Верну до Чарской! По отчету одной библиотеки дети требовали в минувшем году сочинения: Чарской — 790 раз»[4].

Очень трудно жить юной, но уже запойной читательнице, когда вокруг не хватает книг о самом важном: о чувствах, переживаниях, физическом взрослении. Я не буду говорить о классиках — классиков как таковых всегда мало. И они обычно говорят о высоком. А хотелось книг об обыденном и простом. Фантастика, приключения, поэтика труда, юмор, даже сатира (порой — только в детской литературе и сохранявшаяся в советское время), да, это было. И это тоже было нужно, важно и интересно. Очень согревала и поддерживала литературная сказка (я помню, как мне во втором классе дали на одну ночь «Семь подземных королей» Волкова; я ночь не спала и к утру дочитала!).

Но катастрофически не хватало чувств. Дети в книгах казались бесполыми, похожими на стойких оловянных солдатиков.

С тоски мы рано брались за романы — Мопассана, Стендаля, Жорж Санд, Флобера, Золя. Но все это было тоже не то — о взрослых, не о таких, как мы.

Или переписывали от руки по двадцать пять страниц подряд сентиментальные рассказики и повести о несчастной любви в пионерском лагере из «песенника» в «песенник». И не лень же нам было!

Чем привлекают детей и подростков эти книги? Почему даже самые идейные дети рабочих и крестьян в тридцатые годы добывали их правдами и неправдами, зачитывались ими под партой? «Он родился и растет в другом мире, среди других отношений, — сетовала в 1934 году Елена Данько, — он дышит воздухом нашей эпохи. Школьница пишет заметки в стенгазету, организует соревнование в школе и пионеротряде, и она же простодушно вписывает в графу „самых интересных книг” своей анкеты — жизнь В. И. Ленина и... повести Чарской (дев. 12 лет, происхожд. из рабоч.)»[5].

«Аня из Зеленых мезонинов» Люси Монтгомери, допустим, по моему скромному мнению, шедевр. Недаром Астрид Линдгрен вспоминает о ней как об одной из любимых, прочитанных в детстве и оказавших влияние на ее творчество. Но и в книгах попроще: «Поллианне», «Леди Джен», «Что Кейти делала», «Маленькой принцессе», «Балетных туфельках», «Маленьких женщинах» и «Маленьком домике в прерии» есть свое обаяние. На этих книгах выросло во всем мире не одно поколение. И, что немаловажно, девочки в них, хоть и вполне инициативные, бойкие и живые, при этом вполне себе остаются девочками: шьют, вяжут, учатся убирать и готовить, мечтают выйти замуж и завести детей.

Но советская девочка должна быть другой! Она должна вырасти в нового человека! Она как минимум должна ничем не отличаться от мальчика. Никаких таких мечт о замужестве и детях — одна учеба в голове и стремление овладеть будущей профессией.

Хотя, конечно, шить, мыть, убирать и готовить девочка тоже должна уметь. Выучиться этому как-нибудь незаметно, между делом. Само собой, говорить о таких пустяках и тем более писать о них в книгах даже как-то неприлично. Так же, как, например, о месячных.

Я помню ровно две советские книги, где упоминается о приходе первых месячных. Обе, разумеется, не детские и написаны мужчинами. Одна из них «Детство Люверс» Бориса Пастернака, другая — сборник рассказов Юрия Нагибина.

В советское время сентиментальных книжек для детей и подростков на русском языке не было совсем. Никаких — ни плохих, ни хороших. Дореволюционные не переиздавались, а новых к производству не принимали. Боролись с «традициями Чарской». Книг про девочек вообще было мало. «Динка» Осеевой, «Дорога уходит вдаль» Бруштейн, «Девочка в бурном море» Воскресенской, «Повесть о рыжей девочке» Будогодской, «Светлана» Артюховой — пальцев на одной руке хватит пересчитать[6]. Да и сколько в этих книгах уделено личному, а сколько общественному?

Произошло это не случайно. Советская власть, как мы помним, считала, что сперва все надо «разрушить до основания» и только потом уже «а затем...» Гонениям подвергались не только сентиментальные детские повести, но и сказки, и вообще любые литературные произведения сомнительного содержания. Мы долгие годы жили без множества прекрасных стихов, практически без всего Серебряного века. И ничего, выжили. Другой вопрос, пошло ли это нам на пользу.

Когда в 1921 году Наркомпрос РСФСР счел произведения Лукашевич не соответствующими духу времени, когда на Первом съезде писателей в 1934 году Чуковский и Маршак обрушились на Чарскую, которую, по словам Маршака «не так-то легко убить» и «она продолжает жить в детской среде, хоть и на подпольном положении»[7], когда Шкловский написал, что «Маленький лорд Фаунтлерой» — это вредная книга о том, что лорды могут быть и хорошими, и что достаточно быть хорошим лордом, чтобы делать добро, и потому «…носить первого мая на палке чучело Керзона или Чемберлена и дома читать маленького лорда — это значит самому иметь два сердца и две шкуры»[8] — вот тогда всему этому пласту не только русской, но и всей мировой детско-юношеской сентиментальной прозы был подписан приговор. Отныне все, что хоть отчасти могло подпасть под эту ошельмованную категорию, не издавалось, не переводилось, изымалось из библиотек.

И мы остались без Ани с ее Зелеными мезонинами, с ее искрометным юмором. Кстати, автор «Ани…», Л. М. Монтгомери, сама постоянно подтрунивает над преувеличенными чувствами героини: «Я не могу есть, потому что я в бездне отчаяния. Если вы никогда не были в бездне отчаяния, то вы не знаете, почему при этом так трудно есть. Понимаете, в горле образуется ком и мешает что-либо проглотить»[9]. Остались без трудолюбивых и мужественных обитателей «Маленького домика в прериях», которые все сеют и сеют, хотя «Одно зерно суслику, второе зерно суслику, и третье тоже суслику»[10], без доброго и чудаковатого «противника лордов» маленького лорда Фаунтлероя и многих-многих других.

В последние годы большинство этих книг переиздали. И, пожалуй, не меньше уже вышло новых, современных книг, о сегодняшних девочках и мальчиках — например, их часто издает «Аквилегия». И новое поколение детей, которых так часто трудно бывает усадить за книгу, с удовольствием их читает.

Конечно, немаловажную роль здесь играет то, что сентиментальную прозу читать легко. Елена Данько писала, что «заставить читателя думать, но в то же время не переутомить его, не ослабить его интереса — задача, требующая большого мастерства. У нас есть такие книги („Солнечная” К. Чуковского, „Часы” Пантелеева, „Швамбрания” Л. Кассиля и др.), но все же таких книг немного, а „трудных” много»[11].

Если вы думаете, что с 1934 года что-нибудь изменилось, то не надейтесь. Хороших и легких книг по-прежнему не хватает.

«Придерживаясь того взгляда, что дети — прежде всего люди, а не только объекты воспитательного на них воздействия, и что в вопросах, касающихся детей, необходимо, до известной, по крайней мере, степени, считаться так же и с мнениями и взглядами их самих…»[12] — писал сто с лишним лет назад критик Виктор Русаков.

Чего хочет ребенок? Увлекательного чтения? Замирания сердца, сладкой жути, как на американских горках, томления и тревоги, сочувствия и сопереживания? И одновременно — тайной уверенности в том, что добро обязательно восторжествует. Да-да, именно книжек из «Розовой библиотеки». Даже повторяемость, избитость основных сюжетных ходов бывает особенно мила детскому сердцу, особенно на фоне бесконечных маленьких вариаций и неожиданных поворотов. Все знают, как любят дети, когда им без конца пересказывают одну и ту же сказку, но каждый раз чтобы на новый лад. Это успокаивает, дает чувство уверенности. Да, мир вокруг ежедневно стремительно меняется, но принцесса в итоге все равно выходит за принца, а кот в сапогах делает хозяина маркизом — что-то наверняка остается навсегда незыблемым.

И все это сентиментальная проза готова предоставить с избытком. Ты даже не замечаешь, как перелистываешь страницы, хотя вчера еще думал, что читать скучно, трудно и неприятно. Уже за одно это следует благодарить подобные книжки — их читают даже те, кто вовсе даже читать не любит и не хочет.

Начнут с них, а после мало-помалу… Навык-то уже есть.

Хотя критики детской литературы по-прежнему смотрят свысока. Дескать, зачем нужны книжки о девочках? Зачем все эти бантики, ленточки, нежности, поцелуи, ожиданья звонка, стука в дверь?

Но невозможно ведь убедить человека, что он не испытывает потребности в чем-то, если он на самом деле эту потребность испытывает!

Мне никогда не забыть, как я тосковала по этим книжкам в детстве. До сих пор не могу спокойно пройти мимо прилавка с розовыми и золотыми обрезами. Так что я очень рада, что в жизни сегодняшних детей эти книги есть. А уж читать их или нет, пусть сами решают.

На самом деле под понятие «сентиментальная проза» подходит любое прозаическое произведение. Главное, чтоб в нем уделялось достаточно внимания чувствам, переживаниям и эмоциям главных героев, позволяя читателю переживать всю гамму чувств вместе с ними. А так-то ведь книга может быть о чем угодно! В эпопее Монтгомери много внимания уделяется вопросам канадского школьного образования. В «Маленьком домике в прерии» рассказывается об освоении Дикого Запада. В «Сестре Марине» Чарской показана работа медицинских сестер в годы Первой мировой войны.

А что до книги Евгении Тур «Княжна Дубровина», то я ее люблю в первую очередь за третью часть.

Первые две части сравнительно традиционны, все те же вариации сказки о Золушке (не плюйтесь, мы все в детстве в глубине души Золушки, даже самые красивые, богатые и заносчивые с виду). Девочка осиротела, ее передают из рук в руки, от одних родственников к другим, по-своему мила, но отличается строптивым нравом. В последней приемной семье родители небогатые, но добрые, девочка привязывается к ним всей душой, но тут — бац! — умирает богатый знатный прапрадедушка и девочка внезапно становится владелицей громадного состояния. Начинается вторая часть. Девочку перевозят в Москву, помещают под присмотр старых дев теток, чтобы те вышколили ее и подготовили к жизни в большом свете. Девочка, понятное дело, бунтует, рвется в прежнюю приемную семью, ее смиряют, она приучается к послушанию, начинает если не любить, то все же как-то понимать воспитательниц — тоже все очень традиционно.

Но вот в Москву приезжает старший сын ее бывшего приемного отца, студент-юрист. С его помощью ГГ в восемнадцать лет избавляется от постылой опеки старых дев и вступает во владение своими имениями.

И тогда начинается третья часть — совершенно своеобычная. Внезапно девочка обнаруживает, что от нее зависят жизни кучи людей: крестьян, дворни, прислуги, их детей, стариков-родителей. Пока она росла, имения стояли заброшенные, управляющие и старосты воровали, бедняки нищали, здания ветшали и рушились. Срочно надо исправлять! И девочка начинает учиться всерьез управлять имением, становясь вдруг похожей на Короля Матиуша и чем-то даже на Маленького принца с его розой и баобабами.

Ну и, наконец, о языке. Вовсе не всегда сентиментальная проза пишется плохим языком. Основное требование здесь, по сути, то же, что и к вообще языку детской литературы, — понятно, лаконично и просто. Книги с обилием подтекста и языковых изысков очень нравятся нам, взрослым, дети же этого подтекста в лучшем случае не заметят, в худшем — могут просто отложить книгу. Пастернак, собираясь писать «Доктора Живаго» говорил, что хочет «писать совсем просто, как Чарская»[13].

Но Чарская же писала невозможным языком! Бедные дети, как же они?

А очень просто. Прочтут и забудут. Как роса скатиться с листа. Потому, что не язык для них сейчас в книгах главное.

Л. Пантелеев с изумлением писал когда-то: «Прошло не так уж много лет, меньше десяти, пожалуй, и вдруг я узнаю, что Чарская — это очень плохо, что это нечто непристойное, эталон пошлости, безвкусицы, дурного тона. Поверить всему этому было нелегко, но вокруг так настойчиво и беспощадно бранили автора „Княжны Джавахи”, так часто слышались грозные слова о борьбе с традициями Чарской — и произносил эти слова не кто-нибудь, а мои уважаемые учителя и наставники Маршак и Чуковский, что в один несчастный день я, будучи уже автором двух или трех книг для детей, раздобыл через знакомых школьниц роман Л. Чарской и сел его перечитывать.

Можно ли назвать разочарованием то, что со мной случилось? Нет, это слово здесь неуместно. Я просто не узнал Чарскую, не поверил, что это она, — так разительно несхоже было то, что я теперь читал, с теми шорохами и сладкими снами, которые сохранила моя память, с тем особым миром, который называется Чарская, который и сегодня еще трепетно живет во мне.

Это не просто громкие слова, это истинная правда. Та Чарская очень много для меня значит. Достаточно сказать, что Кавказ, например, его романтику, его небо и горы, его гортанные голоса, всю прелесть его я узнал и полюбил именно по Чарской, задолго до того, как он открылся мне в стихах Пушкина и Лермонтова.

И вот я читаю эти ужасные, неуклюжие и тяжелые слова, эти оскорбительно не по-русски сколоченные фразы и недоумеваю: неужели таким же языком написаны и „Княжна Джаваха”, и „Мой первый товарищ”, и „Газават”, и „Щелчок” и „Вторая Нина”?..

Убеждаться в этом я не захотел, перечитывать другие романы Л. Чарской не стал. Так и живут со мной и во мне две Чарские: одна та, которую я читал и любил до 1917 года, и другая — о которую вдруг так неприятно споткнулся где-то в начале тридцатых. Может быть, мне стоило сделать попытку понять: в чем же дело? Но, откровенно говоря, не хочется проделывать эту операцию на собственном сердце. Пусть уж кто-нибудь другой попробует разобраться в этом феномене. А я свидетельствую: любил, люблю, благодарен за все, что она мне дала как человеку и, следовательно, как писателю тоже»[14].

А вот как объясняет это Елена Данько:

«Лубочная картинка „Красная Шапочка” в детстве казалась мне прекрасной. Потом выяснилось: Красная Шапочка — пучеглазый урод, головастик. Румянец сполз на нос героине и замарал часть пейзажа. У зеленого волка из пасти висят два языка — красный и черный. В детстве я видела другую девочку и другого волка на той же картинке. Их создало мое воображение. Трамплином для воображения послужила спектральная яркость лубочных красок.

Бессознательно поглощаемая пошлость не проходит даром для читателя. Но материал, который дети приспособляют на свою потребу, вовсе не обязан быть пошлым.

Мальчик взобрался на сосенку и раскачивается вместе с ее верхушкой. Ветер, скрипят сучья, пахнет смолой. Мальчик чувствует себя сильным и смелым. Он — капитан корабля, кругом бушует море. Мальчик раскачивается сильнее и декламирует:



Белеет парус одинокий...



В стихотворении нет „бури”, но последние строчки: „а он мятежный ищет бури, как будто в буре есть покой”, позволили мальчику все стихотворение приспособить к собственной „буре”. Словами и ритмом лермонтовского стихотворения мальчик выражает свои собственные эмоции. Объективизация литературного произведения наступит позже.

Тут-то и обнаружит читатель подлинную ценность того материала, который он когда-то наполнял своим содержанием. Из „Лизочкиного счастья” читатель вырастет как из старого пальтишка, из „Тома Сойера” вырасти труднее, из „Сказок” Пушкина вырасти нельзя. Но до определенного возраста читатель использует любой материал, лишь бы этот материал какой-то своей стороной годился на потребу формирующейся психики читателя, служил трамплином для воображения и указывал выходы собственной, возрастной героике читателя»[15].

К каким же выводам это должно нас привести? Ну, прежде всего очевидно, что сентиментальная проза самостоятельно читающему ребенку и подростку нужна. Она явно отвечает каким-то потребностям его души, несет в себе нечто необходимое для его развития, насыщает эмоциональный голод. Она также неистребима из круга детского чтения, как и сказка.

Но мы вовсе не обязаны писать ее плохим или сниженным языком просто потому, что ребенок и так схавает, и притом без особого вреда для себя. Как и любая другая литература, сентиментальная проза для детей должна быть качественной.

И она есть, эта простая, понятная детям современная качественная сентиментальная проза. Прежде всего это проза Екатерины Каретниковой, Майи Лазаренской, Юлии Линде и даже, не побоюсь сказать, многозначная и глубокая проза Евгении Басовой порой тяготеет к этому жанру. Потому что кто сказал, что сентиментальная проза не имеет право быть глубокой и многозначной? Главное ведь, чтоб говорилось о чувствах, причем ясно, просто и лаконично.

Но, пожалуй, самым сентиментальным из всей современной детской литературы я назвала бы комикс-поэму Алексея Олейникова «Соня из 7 „Буээ”».

Потому что она о чувствах и написана пусть необычным, но простым, легким и понятным современным детям языком рэпа и комикса.


[1] Пантелеев Л. Как я стал детским писателем. — «Детская литература», 1979, № 11.



[2] Васильев Б. Летят мои кони. — Васильев Б. Повести и рассказы. Избранное. В 2 тт. М., «Художественная литература», 1988. Т. 2, стр. 39 — 40.



[3] Цит. по статье: Лукьянова И. Неубитая .



[4] Корней Чуковский. Чарская. — «Речь», 1912, 9 (22) сент.



[5] Данько Е. О читателях Чарской. [В основу очерка положен материал анкетного обследования читателей-пионеров, предпринятого ДКВД Смольнинского района, и материал моих заметок, сделанных во время работы с читателем.] — «Звезда», 1934, № 3.



[6] Тут можно добавить разве что роман В. Киселева «Девочка и птицелет» и рассказ Р. Погодина «Дубравка» (прим. ред.).



[7] Содоклад С. Я. Маршака о детской литературе на 1-м Всесоюзном съезде советских писателей (Заседание второе. 19 августа 1934 г., утреннее) .



[8] Шкловский В. О пище богов и о Чарской. — «Литературная газета», от 5 апреля 1932 (№ 16).



[9] Montgomery L. M. Ann of Green Gables. N.-Y., «Penguin», 1981, стр. 28 (перевод Фикс О.).



[10] Уайлдер Л. И. Долгая зима. Городок в прерии. Книга пятая. Перевод с английского М. Беккер. Стихи в переводе Н. Голля. — Калининград, «Янтарный сказ», 2002.



[11] Данько Е. О читателях Чарской. — «Звезда», 1934, № 3.



[12] Русаков В. О чем и как пишут дети. История почтового ящика «Задушевного слова». СПб.; М., Т-во М. О. Вольф, 1913.



[13] Лукьянова И. Неубитая .



[14] Пантелеев Л. Как я стал детским писателем. — «Детская литература», 1979, № 11.



[15] Данько Е. О читателях Чарской. — «Звезда», 1934, № 3.

Отсюда: nm1925.ru/articles/2020/zhurnal-10-2020/sentime... через vk.com/wall-215751580_2162

@темы: статьи, ссылки, мнение о книге, Газават, Чарская, Вторая Нина, Грозная дружина, Щелчок, Мой первый товарищ, Дикарь, Княжна Джаваха, Сестра Марина

---

Любопытно

[silent-gluk]

"Дни тянулись бесконечной, пестрой вереницей, выводя лентой события одно за другим, одно за другим. Подступали святки.
В общине готовились отпраздновать Рождество. Было решено устроить елку для бедных детей, по примеру прошлых лет, по раз установленному обычаю, вкоренившемуся с первых же дней основания общежития сестер.
С этою целью сестры устроили складчину. Покупали ситец, бумазею, полотно, детскую обувь, шапки, чулочки, теплые куртки. Наскоро шили платьица, рубашки, белье для мальчиков и девочек, детей обездоленной петербургской голытьбы."

Л.Чарская. Сестра Марина

Отсюда: vk.com/wall-215751580_2160

@темы: текст, ссылки, Чарская, Цитаты, Сестра Марина

---

Любопытно

[silent-gluk]

Из книги Матвея Гейзера "Самуил Маршак":

ВРЕМЯ ПЕРЕМЕН И РЕШЕНИЙ ВСТРЕЧА С АЛЕКСАНДРОМ БЛОКОМ
В Петербург Маршак вернулся из Ялты летом 1906 года. Время это было непростое. После подавления революции 1905 года в умах царило смятение, что конечно же не могло не отразиться и на литературе. Впоследствии Маршак не раз будет возвращаться к этому времени в беседах с молодыми литераторами, на семинарах молодых писателей. А позже объединит их в цикл «Не память рабская на сердце». Есть в этих заметках такие мысли: «Что же такое „вдохновение“?
В пору упадка поэзии вдохновением называют некое полубредовое, экстатическое состояние сознания. То состояние, когда разум заглушен, когда сознательное уступает место подсознательному или, вернее, бессознательному, когда человек как бы „выходит из себя“. Недаром многие поэты этой поры в поисках пьяного вдохновения прибегают к наркотикам. Кокаин, опиум, гашиш — неизменные спутники декаданса».

Излишне говорить, что такие времена для литературы не очень благодатны. Безвкусные произведения не лучшим образом влияют на читателей. Однажды, получив письмо от своей двоюродной сестры С. М. Гиттельсон, преисполненное восторга от творчества Лидии Чарской (впрочем, не одна она зачитывалась ею), Маршак ответил ей стихами:

«Милая Соня,
Тебя я люблю,
Но Чарскую Лиду —
Совсем не терплю.

У Лиды, у Чарской
Такой есть роман:
В семье одной барской
Родился болван.

И няньки, и бонны
Ходили за ним.
Был мальчик он томный
Лицом — херувим…

Подняв свою полу,
Не чистил он нос,
И отдан был в школу,
Едва лишь подрос...

Врешь, милая Лида,
Неслыханно врешь!
Он только для вида
Всегда был хорош.

Сказали мне детки,
Что твой фаворит
Дурные отметки
От папы таит.

Что он надоеда,
Пройдоха, пострел.
Не раз без обеда
Он в классе сидел.

…Заносчив он слишком,
Гордится родней,
И прочим мальчишкам —
Пример он дурной…»

Сразу видно, что Маршак читал "Счастливчика" и намеренно исказил его содержание)

Полный текст стихотворения отсюда: s-marshak.ru/articles/marshak/marshak05.htm


Отсюда: vk.com/wall-215751580_2157

@темы: ссылки, мнение о книге, Чарская, Счастливчик

---

"Фортепиано за стеной"

[silent-gluk]

Из журнала "Задушевное слово для старшего возраста", 1909 год.

ФОРТЕПИАНО ЗА СТЕНОЙ.
Рождественский рассказ Л.А. ЧАРСКОЙ. Продолжение.

II.
Что это? Опять эти ужасные звуки?
Боже мой! Да когда же им будет конец?

Если бы хоть сегодня, ради кануна светлого праздника, бренчать перестала! Бог знает что такое! Ни отдыха, ни покоя…

Зиночка со злостью вскакивает со стула и мечется по своей клетушке, не зная что предпринять... Ведь это наконец ужасно, эта игра за стеною! Хотя бы дала покойно встретить праздник ей, Зиночке, наедине с её печальными мыслями... Не пойти ли к ней, попросить ее не бренчать?... Зиночка задумывается снова. Что если так и сделать: пойти в комнату к богатой соседке и убедить ее дать хотя бы на минуту покой ей, усталой, измученной, переутомленной Зиночке…

Маленькое колебание... минутная борьба... И вот она за дверью... Войти в широкий, в этот вечерний час всегда пустынный, коридор и остановиться у дверей соседки для Зиночки— секундное дело…

Три удара в дверь. Слабое «войдите»—и Зиночка останавливается пораженная.
Сон или нет?

Действительно, роскошно обставленная комната... Ковры, нарядная мебель, картины, безделушки… Фарфор, бронза, статуэтки на столиках и этажерках… Тяжелые портьеры, драпри, рояль… А у рояля…

Зиночка едва сдерживает крик ужаса, жалости, почти испуга... У рояля, в широком самокате-кресле, вся обложенная подушками, сдать девушка лет 20, с прозрачно-бледным личиком, с огромными, глубоко запавшими в орбитах глазами. Мучительное страдание, следствие физического недуга, ясно выражено на её покорном, кротком лице… Это не лицо живого человека… Нет… Эти глаза уже видят ужасы загробного мира… Их дни сочтены.

Подле рояля стоит ёлка, зажжённые свечи, красивые бомбоньерки, фонарики, безделушки… А больная девушка тихо наигрывает на рояле знакомый Зиночке рождественский гимн…
Зиночка замирает на пороге... Её глаза широко раскрыты. Сердце сжимается от жалости к несчастной больной.

Трогателен образ девушки за роялем... Но вот она повернула голову в сторону Зиночки... Улыбка озарила её печальное, покорное судьбе, измученное личико. Она кивнула Зиночке, как знакомой, и заговорила глухим слабым голосом, протягивая ей руки:

- Ах, как я рада, что вы пришли, милая, добрая девушка!.. Вы захотели навестить бедную, одинокую больную? Благодарю, благодарю вас от души... Я отпустила мою сестру милосердия встречать праздник с её родными... Ведь каждый хочет провести этот вечер в родной семье... Только у меня нет такого желания. Я совсем одинока... Совсем, совсем одна в большом-большом мире. Я больная… Серьезно больная... Я давно приговорена к смерти… Я это знаю... Но мне не жаль жизни... Я так одинока! Я скоро умру... И это к лучшему... Свое богатство завещаю бедным детям... тем самым, которым я помогаю при жизни. Пусть оно облегчит их нужду... А вы, милая девушка, вы счастливы, вы не одиноки?

Большие глаза больной остановились на лице Зиночки в ожидании ответа. Это румяное, свежее, здоровое, круглое личико лучше всего отвечало за свою обладательницу.
Разве, имея силы, способность к труду, здоровье, родных и близких можно считать себя несчастной?

И Зиночка поняла это… Жгучий стыд за своё малодушие, за ни на чём не основанную тоску и за обманчивое суждение о богатой соседке наполнил её душу… Острая жалость наводнила сердце.
Бедная вы! Бедная! Милая, дорогая! - могла только выговорить Зиночка и, крепко обняв незнакомую девушку, горячо поцеловала её.

Кроткая, радостная улыбка снова осенила лицо больной.

— Ну, вот! Ну, вот! Сейчас я так счастлива, право! — заговорила она своим слабым голоском. — Сегодня, благодаря вашему приходу, у меня такой славный, такой чудесный сочельник! Дай вам Бог всего лучшего за это на земле!
И слабые, исхудалые ручонки сжали сильные, здоровые руки Зиночки.
(окончание следует)

Отсюда: vk.com/wall-215751580_2153

@темы: текст, ссылки, Чарская, Рассказы, Фортепиано за стеной, Задушевное слово

---

"Фортепиано за стеной"

[silent-gluk]

С СОЧЕЛЬНИКОМ РОЖДЕСТВА ВСЕХ! В ПОДАРОК - НОВЫЙ РОЖДЕСТВЕНСКИЙ РАССКАЗ!

Из журнала "Задушевное слово для старшего возраста", 1909 год.

ФОРТЕПИАНО ЗА СТЕНОЙ.
Рождественский рассказ Л.А. ЧАРСКОЙ

В ветхой, подбитой «рыбьим мехом», по выражению квартирной хозяйки, шубёнке, Зиночка Арнольдова прошла к себе.
Бедная, бедная маленькая комнатка. Четыре шага в длину, три в ширину… Узенькая чистая постель, небольшой колченогий столик, стул с рваным сиденьем, умывальник, под старенькой простыней повешенный на двух гвоздях гардероб — вот и всё, всё Зиночкино царство.
Ёжась от холода, потирая закоченевшие руки (перчаток купить не на что), Зиночка, как была в шубёнке и потёртой шапочке из старого линючего меха, опустилась на одинокий стул у окна и стала смотреть на улицу. Сегодня — сочельник, канун Рождества... Когда-то сочельник был самым знаменательным днём в жизни Зиночки. Когда-то, давно!.. Ах, как кажется давно, а между тем это было так еще недавно. Жили широко, богато... Был жив отец. Приезжали из пансиона на рождественские каникулы она, брат Стива, сестра Марочка.... Ах, как весело было!

В большом доме в усадьбе — тепло, уютно, светло... В столовой вкусный, деревенский ужин, сласти, печенья, пузатый самовар... В гостиной елка… Роскошная красавица в пёстром уборе с очаровательным запахом свежей хвои… Елка, украшенная как будто для младшей сестрёнки Танечки, а в сущности для них всех, для неё, «большой» Зиночки, для студента Стивы, для хорошенькой гимназистки Мары. Всех радует ёлка... Всех… Мать садится за рояль, играет, всегда один и тот же рождественский гимн, всем известный гимн в честь рождённого в Вифлееме младенца.

А дети поют… Ах, что за чудные, светлые воспоминания... Все это
кануло в вечность, все пропало, исчезло без следа. Отец умер... Они разорились... Имение пошло с молотка... Мать приняла место кастелянши земской больницы, бедное место с грошовым жалованием. Брат, оканчивая академию, борется с нуждой. Сестра Мара — сельская учительница. Эта хорошенькая, как майская бабочка, нарядная и веселая Мара, принуждена похоронить свою молодость в глуши... Она, Зиночка, приехала сюда в город на заработок... Бегает с утра до ночи по урокам, чтобы прокормить себя, чтобы не висеть на шее у матери, помочь младшей сестренке Тане…

О, какая жизнь!
Зиночка вздрагивает своими круглыми плечиками и нервно ежится. Сегодня сочельник. От Мары утром получено письмо. Бедняжка Мара изнывает там, в деревне, жалуется на тягость жизни. Пишет, что ей этот труд не под силу. И мать, и Мара, и Стива так бьются в борьбе с жизнью! И она, Зиночка, не меньше их... Сегодня все люди радуются, веселятся. У соседки за стеною с утра возня, украшают ёлку. Счастливая эта соседка, живёт припеваючи, никуда не выходит, читает книжки, пишет письма и бренчит на фортепиано! Ах, это ужасное фортепиано за стеною! Оно одно из злейших бед Зиночкиного существования. Сколько раз приходится возвращаться Зиночке нравственно усталой и физически разбитой с её уроков… (Еще бы! ученики и ученицы попадаются такие тупые, ленивые‚ бестолковые)... Где-бы отдохнуть в тишине и покое, а тут этот рояль! Соседка за стеною бренчит на нём с утра до ночи. Да как ей не бренчать? Она богатая! Счастливица! Ей не надо бегать по урокам с утра до ночи и уставать как ломовой лошади... Лучшую комнату, с шёлковой мебелью, с портьерами и коврами снимает она у хозяйки... Коридорная горничная рассказывает целые легенды о щедрости «богатой» жилицы. Зиночка завидует ей. Богатство, роскошь, уютный уголок с портьерами, дорогой мебелью, коврами! И рояль... Зиночка поникает русой головкой на руку и глубоко, глубоко задумывается...

(продолжение следует)

Отсюда: vk.com/wall-215751580_2152

@темы: текст, ссылки, Чарская, Рассказы, Фортепиано за стеной, Задушевное слово