Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Топос Царского Села в автобиографической прозе Лидии Чарской. Е.Трофимова
Е.И.Трофимова (Москва)
Топос Царского Села в автобиографической прозе Лидии Чарской.
(с конференции 29-11-2010-01-12-2010 Программа XVI Царскосельской научной конференции «Царское Село. На перекрестке времен и судеб») www.tzar.ru/science/conferences/1541245659
«Моё дорогое Царское! Моя родина! Мой любимый желанный город! Возможно ли, что я снова поселюсь под тенью твоих роскошных парков, среди чудесных озёр, каналов, водопадов, красивых затей, беседок и мостиков, от которых веет глубокой исторической стариной!». Это слова Лидии Чермиловой – героини произведений и литературного двойника выдающейся русской детской писательницы Лидии Алексеевны Чарской.
В её биографии довольно много лакун, противоречий, недосказанностей. Во многом это «вина» самой писательницы, которая не оставила ни развернутых сведений о своей жизни, ни авторских воспоминаний. Исследователям приходится самим восстанавливать неизвестные и неясные страницы её личной и публичной жизни. А документальных свидетельств осталось не так уж и много, хотя, будем надеяться, дальнейшие архивные разыскания позволят многое разъяснить.
Лидия Алексеевна Чарская (1875-1937) несомненно достойна этих трудов. Только сейчас, когда преодолены многие предубеждения относительно её творчества, когда исследователи приступили к серьёзному изучению наследия писательницы, становится очевидным огромный вклад Чарской в становление и развитие русской детской литературы, в развитие нравственной и патриотической линий отечественной культуры. Да, исторические катаклизмы прервали их непрерывное нарастание, но не смогли уничтожить совсем. Доказательством тому – высказывания людей уже новой, советской формации, которые признавали положительное и благотворное нравственное воздействие книг Чарской. Назову имена. Пантелеев и Цветаева, Пастернак и Евгения Гинзбург, Панова и Друнина; имена исследователей и литературоведов, начавших свою работу в конце 80-начале 90-х гг.: Е.О.Путилова, Р.А.Зернова, В.А.Приходько, С.А.Коваленко, Ст.Никоненко, И.И.Казакова и другие.
В данном сообщении я не претендую на окончательное раскрытие всех упомянутых выше «тайн», мне хотелось бы лишь выделить из общего перечня те, которые напрямую связаны с Царским Селом. Поэтому данная работа будет иметь несколько фрагментарный, черновой характер, поскольку потребуется много кропотливой исследовательской и архивной работы, чтобы прояснить неясности биографии Часркой, в том числе и царскосельского периода.
Царское Село было важным топосом для писательницы, повлиявшим на сложение её личности, формирование мироощущения, сознательной и бессознательной сторон ментальности. В этой географической точке она пережила первые мгновения счастья и духовного взлёта, но здесь же посетило её глубокое горе, здесь ей были нанесены незаживавшие душевные травмы.
Одна из них связана с именем родной матери. Хорошо известно имя её отца – военного инженера Алексея Александровича Воронова. О матери же Чарской, умершей при родах, энциклопедические статьи умалчивают. Тем не менее, опираясь на автобиографическую прозу писательницы, мы можем утверждать, что звали её Ниной. Прямое упоминание этому мы находим на страницах таких произведений, как «За что?», «На всю жизнь», «Цель достигнута» и пр. Косвенным подтверждением является то, что для Чарской имя Нина было излюбленным женским именем. Его носила одна из самых знаменитых героинь – Нина Джаваха, а также героини других повестей и рассказов («Вторая Нина», «Люда Влассовская», «Записки маленькой гимназистки» и некоторые другие). К этому можно добавить, что среди литературных псевдонимов, которыми пользовалась писательница, был и такой – «Н. Иванова». По высказыванию Т.Д.Исмагуловой (1), это не совсем псевдоним. Иванова – по фамилии третьего мужа, а «Н. скорее всего «Нина» - имя её любимой героини». Кто знает, может быть, частично этот псевдоним и представляет собой своеобразный мемориал имени её матери – Нина? Конечно, это только интуитивное предположение.
А где же началось детство Лиды Вороновой?
Из повести «За что?» мы узнаём о нелюбимой няньке со злым-презлым, цыганским лицом, которая одевает девочку «как куколку» и выводит гулять в Большой Царскосельский парк. В этом променаде имеется значительная доля тщеславия – хорошо одетая Лида для няньки представляет своеобразный объект хвастовства перед другими нянями и гувернантками. Отсюда можно сделать некоторые выводы. Во-первых, семья Вороновых жила недалеко от парка. И, во-вторых, территория этого императорского парка была открыта для публичного посещения, где, как пишет Чарская, было «чудесное, прозрачное озеро с белыми лебедями». Как видим, в этом фрагменте уже присутствует внутренний конфликт – внешняя красота, почти идиллия, соседствует с психологическим побуждениями совсем иного рода – нелюбовью, недобротой, тщеславием, хвастовством.
Для более глубокого проникновения в творческий мир писательницы необходимо подробнее узнать о жизни её отца – вышеупомянутого Алексея Александровича Воронова. Лидия Алексеевна, как сейчас бы сказали, была «папиной дочкой». Любила она его самозабвенно, видя в нём совершенного взрослого, некий этический и эстетический идеал, воплощавший в глазах девочки самые лучшие человеческие качества. Поэтому его вторая женитьба стала для Лидюши не только потрясением, но почти катастрофой, повлекшей за собой весьма неприятные последствия. Впрочем, здесь следует оговориться, может быть, эта эмоциональная встряска и помогла раскрыться тому удивительному творческому началу, которое было заложено в Лидии Вороновой. Однако, что же всё-таки конкретно известно о её отце. По образованию Воронов был военным инженером. И на момент рождения дочери, и в первые годы её жизни он служил в одном из лейб-гвардейский стрелковых полков в Царском Селе. Точно назвать этот полк или батальон я пока не могу – здесь требуются архивные разыскания. Известно, что Алексей Александрович затем был переведен в Шлиссельбург, но позже вновь вернулся с семьёй в Царское Село. Известно также, что он со своим полком принимал участие в военных действиях. Об этом говорится в повести «За что?». И здесь существует хронологическая загадка. Чарская пишет, что отец ушел на русско-турецкую войну. Последней открытой войной России с Турцией была война 1877-1878 гг. Алексей Александрович, конечно, мог принимать в ней участие, но его дочери тогда было от силы три-четыре года. А в повести Лидия хотя и маленький ребёнок, но, по крайней мере, лет пяти-семи. Отсюда следуют такие предположения: или имеет место художественный вымысел с хронологической аберрацией, или речь идёт о какой-то другой войне. Единственным событием 1880-х годов, которые, с одной стороны, соответствуют предполагаемому возрасту Лидии, а, с другой, подразумевают столкновение интересов Русской Империи с Османской, было восстание 1883 года, приведшее к образованию Королевства Сербии. Пролить свет на это может лишь исследование архивных документов.
Свою жизнь Алексей Воронов – мы можем это утверждать с достаточной долей уверенности – закончил в Царском Селе. Во всяком случае, на сайте жителей Царского Села находится следующая запись: «Воронов Алексей Александрович – 1902, военный инженер, полковник, начальник инженерной дистанции в Ц.С.» (2).
Конечно, хотелось бы определиться и с местом жительства семейства Вороновых, узнать улицу и номер дома, в котором провела детство будущая писательница. В повести «За что?» мы находим описание некоторых частей этого дома. Дом, видимо, был индивидуальным, то есть не являлся полковой квартирой в большом здании. Но и не представлял собой особняк в полном смысле этого слова, потому что Чарская упоминает о некоем общем дворе, где она играла с детьми из других семейств. Перед домом имелся небольшой сад, где росли кусты смородины и рябина. Где-то рядом находилась «любимая сиреневая беседка», о которой упоминает в письме в Шлиссельбург её детский друг Коля Черский. В тексте Чарской мы встречаем поэтическую картинку этого уголка: «Поздние розы цветут и благоухают... Небо нежно голубеет над сиреневой беседкой, где мы сидим обе - я и Катишь... Катишь чуть ли не в сотый раз объясняет мне сколько видов причастий в русском языке, а я смотрю осовевшими глазами на красивую зелёную муху, попавшуюся в сети паука» (3).
Интересную информацию по топосу дома Вороновых даёт внимательное изучение карты Царского Села конца XIX века. На ней обозначены не только улицы и площади, но и места дислокаций воинских частей. В частности, в районе София на Павловском шоссе обозначены казармы 1-го лейб-гвардии Стрелкового полка. На пересечении улицы Волконской и Кадетской мы обнаруживаем казармы 4-го Стрелкового полка. Левее по карте между той же Волконской и Фуражной расположился 3-й Стрелковый полк. Хотя на карте и нет отметки, но известно, что недалеко в зданиях провиантских магазинов на Гатчинском (Красносельском) шоссе находились казармы 2-го Стрелкового батальона. Таким образом, именно район Софии представляется тем жизненным пространством, где проходила жизнь семьи Вороновых, где формировался круг детских впечатлений будущей писательницы.
Внимательное изучение текстов писательницы позволяет, к счастью, более точно указать место расположения её дома. В повести «На всю жизнь» в начале второй части мы находим это важное указание. После пребывания в Шлиссельбурге повзрослевшая Лидия возвращается в Царское Село. Воспоминания настолько сильно её взволновали, что ей немедленно хочется увидеть дом, где прошло детство. «Скорее! Скорее к Белому Дому! <…> Извозчик, на дачу Малиновского!» (4). Обратившись к карте Царского Села конца XIX века, мы видим на Павловском шоссе обозначение т.н. Дачи Малиновского, где и находился дом семьи военного инженера Воронова.
Царское Село для Чарской стало и местом некоторых важных духовных откровений. Одно из такого рода событий – пасхальная служба в Царском Селе. Лидия в это время – воспитанница Павловского института в Санкт-Петербурге, с его достаточно жесткой дисциплиной, отгороженностью от окружающего мира. «Заточение» девочки усугубляется и сложностью её отношений с мачехой, что препятствует частому посещению родного дома, общению с обожаемым отцом –«солнышком», как она его называла. Поэтому, известие, что ей позволено прибыть в Царское Село на пасхальные каникулы вызывает восторженную реакцию: «Неделю дома, в Царском! Целую неделю! Господи! Моё сердце то бьётся сильно-сильно, то замирает до боли сладко, до боли радостно. Мне кажется, что я не вынесу, задохнусь от прилива странного и непонятного мне самой восторга. Что-то до того огромное, до того светлое вливается волной в меня, под этот звон колоколов, в эту пасхальную полночь! А впереди ещё лучшее, ещё более радостное ждёт меня. Сегодня я иду с тётей и Катишь в первый раз к заутрене. Я столько лет ждала этого дня» (5).
Эта буря эмоций, эта экзальтация пробуждают в душе девочки какие-то новые, дотоле дремавшие творческие силы. «И вдруг неожиданно я поднимаю голову и прислушиваюсь... Кто это говорит подле? Что за странные звуки носятся и поют вокруг меня?.. Что за удивительные слова слышу я в пространстве вместе с каким-то властным голосом, приказывающим мне произнести их громко?.. Я невольно подчиняюсь этому голосу и прямо из моего сердца, или откуда-то ещё глубже, плавно, чуть слышно, льются, как струйки ручейка, как песня жаворонка, звучные, стройные строфы:
“Звёзды, вы, дети небес,
Пойте свой гимн светозарный,
Пойте: “Спаситель Воскрес!”
Ангел сказал лучезарный.
Слышишь ты дивный привет,
Ты, одинокий, родимый...
Здесь тебя около нет...
В сердце моём ты, любимый...
Ты далеко... ты в пути...
Все же я вижу родного...
Солнышко! В детской груди
Много восторга святого.
Солнышко! сердце поёт,
Папу-Алёшу зовёт...
О, приезжай, ненаглядный!”
Я стою, вся точно заколдованная... Теперь мне понятно только, что слова эти никем не сказаны, никем не произнесены, а выросли просто из меня, из моей груди. Я сочинила их... Я сама! Шум и звон наполняют мой слух, мою мысль, мою голову. Все поёт, ликует в моей душе. Я сочинила стихи, <…> Я — поэтесса!» (6).
Здесь также возникает весьма интересная проблема места: в какой церкви молилась Чарская, и где располагался этот храм. Имеются некоторые предположения. Первым можно назвать Софийский собор, что был расположен в самой гуще полковых комплексов. Однако есть аргументы в пользу другого храма. Описывая пасхальное богослужение, Чарская указывает, что оно происходило в Стрелковой церкви. Вот её слова: «Колокола гудят протяжно, звонко и непрерывно по всему городу. Всюду расставлены плошки, зажжена иллюминация. Стрелковая церковь освещена тысячью огней». (7). Просмотр доступных документов приводит к выводу, что речь может идти о храме лейб-гвардии 2-го Царскосельского стрелкового полка. Эта батальонная церковь во имя Святого Преподобного Сергия Радонежского была освящена в 1857 году в старых казармах. В 1879 году она была переведена в район новых казарм стрелкового батальона и в 1889 году была освящена уже в новом здании. В 1921 году церковь была закрыта, её здание сохранилось в перестроенном в 1903-04гг. виде (архитектор А. Г. Успенский). Адрес этого храма: Царское Село, Фуражный пер., д. 4. (8). Эта справка, кстати, даёт некоторые основания предполагать, что Алексей Александрович мог нести службу именно в этом стрелковом полку.
Есть ещё один важный момент в жизни Л.А.Чарской, который связан с Царским Селом. Речь идёт о её первом замужестве. Избранником Лидии становится офицер Борис Чурилов (в повести – Борис Чермилов), служивший в одном из местных полков. Внешность и личность Чурилова вполне соответствовала стилю конца XIX века, отмеченного чертами позднего романтизма и декадентства. «Из-под чёрных, слегка нависших бровей глядят большие чёрные же глаза, блестящие, угрюмые и печальные в одно и то же время. Вертикальная морщина пересекает лоб. Губы наполовину скрыты густыми чёрными усами. И на всём лице, угрюмом и печальном, лежит как будто печать неудовольствия и затаённого раздражения» (9). Романтическими оказались и обстоятельства их неожиданного знакомства. Случайно поранив руку на царскосельском катке Лидия, дабы успокоить боль, удалилась в глубь парка. Вдруг из кустарника вышел медведь, который, конечно, весьма напугал девушку. К счастью сразу появился и хозяин зверя – это был Борис Чурилов. Вскоре молодые люди поженились. Где же жила молодая семья? Текст повести «На всю жизнь» даёт нам некоторую подсказку этого топоса. В начале её третьей части говорится о двухэтажном длинном здании, неподалёку от которого громоздятся «нескладные громадные здания. Это казармы. За казармами бесконечно широкое поле, в конце его – кладбище, угрюмое и жуткое» (10). Далее говорится о большом жёлтом здании, где находятся квартиры офицеров-стрелков, и где располагается двухэтажная квартира Чуриловых. Обратившись к карте конца XIX века, мы обнаруживаем в нижней её части в конце Гусарской улицы Казанское кладбище. От него к центральной части Царского Села, действительно тянется огромное поле, вернее два. На первом располагались Пороховые погреба, а вторым было Учёбное поле с тирами стрелковых, гусарских и кирасирских полков. Если исходить из описания Чарской, то дом молодожёнов должен был стоять где-то в районе пересечения Гатчинского шоссе и Фуражной улицы. В пользу этого предположения говорит и то, что там, на карте, обозначены казармы 3-го Стрелкового полка.
Завершая своё сообщение, еще раз хочу сказать, что факты и предположения, изложенные здесь очень «сырые» и требуют дальнейших кропотливых изысканий. Однако нет сомнений, что детальное изучение конкретных обстоятельств и фактов жизни Лидии Алексеевны Чарской, в том числе и её царскосельской составляющей, очень важны для понимания и оценки её творческого наследия.
ЛИТЕРАТУРА
ИСМАГУЛОВА Т.Д. Реальная и мифологическая биография Лидии Чарской//Детский сборник. – М.:О.Г.И., 2003. С.218.
См.: pushkin-history.info/bukva-v-voa.html.
ЧАРСКАЯ Л.А. За что? – М.: Паломник, 2007. С. 111.
ЧАРСКАЯ Л.А. На всю жизнь. – М.: Паломник, 2008. С.156.
ЧАРСКАЯ Л.А. За что? – М.: Паломник, 2007. СС. 177-178.
ЧАРСКАЯ Л.А. Т а м ж е. СС. 179-180.
ЧАРСКАЯ Л.А. Т а м ж е. С. 180.
См.: al-spbphoto.narod.ru/Hram/nohram3.html.
ЧАРСКАЯ Л.А. На всю жизнь. – М.: Паломник, 2008. С. 183.
10. ЧАРСКАЯ Л.А. Т а м ж е. С. 238.
Отсюда: vk.com/@-215751580-topos-carskogo-sela-v-avtobi...
Е.И.Трофимова (Москва)
Топос Царского Села в автобиографической прозе Лидии Чарской.
(с конференции 29-11-2010-01-12-2010 Программа XVI Царскосельской научной конференции «Царское Село. На перекрестке времен и судеб») www.tzar.ru/science/conferences/1541245659
«Моё дорогое Царское! Моя родина! Мой любимый желанный город! Возможно ли, что я снова поселюсь под тенью твоих роскошных парков, среди чудесных озёр, каналов, водопадов, красивых затей, беседок и мостиков, от которых веет глубокой исторической стариной!». Это слова Лидии Чермиловой – героини произведений и литературного двойника выдающейся русской детской писательницы Лидии Алексеевны Чарской.
В её биографии довольно много лакун, противоречий, недосказанностей. Во многом это «вина» самой писательницы, которая не оставила ни развернутых сведений о своей жизни, ни авторских воспоминаний. Исследователям приходится самим восстанавливать неизвестные и неясные страницы её личной и публичной жизни. А документальных свидетельств осталось не так уж и много, хотя, будем надеяться, дальнейшие архивные разыскания позволят многое разъяснить.
Лидия Алексеевна Чарская (1875-1937) несомненно достойна этих трудов. Только сейчас, когда преодолены многие предубеждения относительно её творчества, когда исследователи приступили к серьёзному изучению наследия писательницы, становится очевидным огромный вклад Чарской в становление и развитие русской детской литературы, в развитие нравственной и патриотической линий отечественной культуры. Да, исторические катаклизмы прервали их непрерывное нарастание, но не смогли уничтожить совсем. Доказательством тому – высказывания людей уже новой, советской формации, которые признавали положительное и благотворное нравственное воздействие книг Чарской. Назову имена. Пантелеев и Цветаева, Пастернак и Евгения Гинзбург, Панова и Друнина; имена исследователей и литературоведов, начавших свою работу в конце 80-начале 90-х гг.: Е.О.Путилова, Р.А.Зернова, В.А.Приходько, С.А.Коваленко, Ст.Никоненко, И.И.Казакова и другие.
В данном сообщении я не претендую на окончательное раскрытие всех упомянутых выше «тайн», мне хотелось бы лишь выделить из общего перечня те, которые напрямую связаны с Царским Селом. Поэтому данная работа будет иметь несколько фрагментарный, черновой характер, поскольку потребуется много кропотливой исследовательской и архивной работы, чтобы прояснить неясности биографии Часркой, в том числе и царскосельского периода.
Царское Село было важным топосом для писательницы, повлиявшим на сложение её личности, формирование мироощущения, сознательной и бессознательной сторон ментальности. В этой географической точке она пережила первые мгновения счастья и духовного взлёта, но здесь же посетило её глубокое горе, здесь ей были нанесены незаживавшие душевные травмы.
Одна из них связана с именем родной матери. Хорошо известно имя её отца – военного инженера Алексея Александровича Воронова. О матери же Чарской, умершей при родах, энциклопедические статьи умалчивают. Тем не менее, опираясь на автобиографическую прозу писательницы, мы можем утверждать, что звали её Ниной. Прямое упоминание этому мы находим на страницах таких произведений, как «За что?», «На всю жизнь», «Цель достигнута» и пр. Косвенным подтверждением является то, что для Чарской имя Нина было излюбленным женским именем. Его носила одна из самых знаменитых героинь – Нина Джаваха, а также героини других повестей и рассказов («Вторая Нина», «Люда Влассовская», «Записки маленькой гимназистки» и некоторые другие). К этому можно добавить, что среди литературных псевдонимов, которыми пользовалась писательница, был и такой – «Н. Иванова». По высказыванию Т.Д.Исмагуловой (1), это не совсем псевдоним. Иванова – по фамилии третьего мужа, а «Н. скорее всего «Нина» - имя её любимой героини». Кто знает, может быть, частично этот псевдоним и представляет собой своеобразный мемориал имени её матери – Нина? Конечно, это только интуитивное предположение.
А где же началось детство Лиды Вороновой?
Из повести «За что?» мы узнаём о нелюбимой няньке со злым-презлым, цыганским лицом, которая одевает девочку «как куколку» и выводит гулять в Большой Царскосельский парк. В этом променаде имеется значительная доля тщеславия – хорошо одетая Лида для няньки представляет своеобразный объект хвастовства перед другими нянями и гувернантками. Отсюда можно сделать некоторые выводы. Во-первых, семья Вороновых жила недалеко от парка. И, во-вторых, территория этого императорского парка была открыта для публичного посещения, где, как пишет Чарская, было «чудесное, прозрачное озеро с белыми лебедями». Как видим, в этом фрагменте уже присутствует внутренний конфликт – внешняя красота, почти идиллия, соседствует с психологическим побуждениями совсем иного рода – нелюбовью, недобротой, тщеславием, хвастовством.
Для более глубокого проникновения в творческий мир писательницы необходимо подробнее узнать о жизни её отца – вышеупомянутого Алексея Александровича Воронова. Лидия Алексеевна, как сейчас бы сказали, была «папиной дочкой». Любила она его самозабвенно, видя в нём совершенного взрослого, некий этический и эстетический идеал, воплощавший в глазах девочки самые лучшие человеческие качества. Поэтому его вторая женитьба стала для Лидюши не только потрясением, но почти катастрофой, повлекшей за собой весьма неприятные последствия. Впрочем, здесь следует оговориться, может быть, эта эмоциональная встряска и помогла раскрыться тому удивительному творческому началу, которое было заложено в Лидии Вороновой. Однако, что же всё-таки конкретно известно о её отце. По образованию Воронов был военным инженером. И на момент рождения дочери, и в первые годы её жизни он служил в одном из лейб-гвардейский стрелковых полков в Царском Селе. Точно назвать этот полк или батальон я пока не могу – здесь требуются архивные разыскания. Известно, что Алексей Александрович затем был переведен в Шлиссельбург, но позже вновь вернулся с семьёй в Царское Село. Известно также, что он со своим полком принимал участие в военных действиях. Об этом говорится в повести «За что?». И здесь существует хронологическая загадка. Чарская пишет, что отец ушел на русско-турецкую войну. Последней открытой войной России с Турцией была война 1877-1878 гг. Алексей Александрович, конечно, мог принимать в ней участие, но его дочери тогда было от силы три-четыре года. А в повести Лидия хотя и маленький ребёнок, но, по крайней мере, лет пяти-семи. Отсюда следуют такие предположения: или имеет место художественный вымысел с хронологической аберрацией, или речь идёт о какой-то другой войне. Единственным событием 1880-х годов, которые, с одной стороны, соответствуют предполагаемому возрасту Лидии, а, с другой, подразумевают столкновение интересов Русской Империи с Османской, было восстание 1883 года, приведшее к образованию Королевства Сербии. Пролить свет на это может лишь исследование архивных документов.
Свою жизнь Алексей Воронов – мы можем это утверждать с достаточной долей уверенности – закончил в Царском Селе. Во всяком случае, на сайте жителей Царского Села находится следующая запись: «Воронов Алексей Александрович – 1902, военный инженер, полковник, начальник инженерной дистанции в Ц.С.» (2).
Конечно, хотелось бы определиться и с местом жительства семейства Вороновых, узнать улицу и номер дома, в котором провела детство будущая писательница. В повести «За что?» мы находим описание некоторых частей этого дома. Дом, видимо, был индивидуальным, то есть не являлся полковой квартирой в большом здании. Но и не представлял собой особняк в полном смысле этого слова, потому что Чарская упоминает о некоем общем дворе, где она играла с детьми из других семейств. Перед домом имелся небольшой сад, где росли кусты смородины и рябина. Где-то рядом находилась «любимая сиреневая беседка», о которой упоминает в письме в Шлиссельбург её детский друг Коля Черский. В тексте Чарской мы встречаем поэтическую картинку этого уголка: «Поздние розы цветут и благоухают... Небо нежно голубеет над сиреневой беседкой, где мы сидим обе - я и Катишь... Катишь чуть ли не в сотый раз объясняет мне сколько видов причастий в русском языке, а я смотрю осовевшими глазами на красивую зелёную муху, попавшуюся в сети паука» (3).
Интересную информацию по топосу дома Вороновых даёт внимательное изучение карты Царского Села конца XIX века. На ней обозначены не только улицы и площади, но и места дислокаций воинских частей. В частности, в районе София на Павловском шоссе обозначены казармы 1-го лейб-гвардии Стрелкового полка. На пересечении улицы Волконской и Кадетской мы обнаруживаем казармы 4-го Стрелкового полка. Левее по карте между той же Волконской и Фуражной расположился 3-й Стрелковый полк. Хотя на карте и нет отметки, но известно, что недалеко в зданиях провиантских магазинов на Гатчинском (Красносельском) шоссе находились казармы 2-го Стрелкового батальона. Таким образом, именно район Софии представляется тем жизненным пространством, где проходила жизнь семьи Вороновых, где формировался круг детских впечатлений будущей писательницы.
Внимательное изучение текстов писательницы позволяет, к счастью, более точно указать место расположения её дома. В повести «На всю жизнь» в начале второй части мы находим это важное указание. После пребывания в Шлиссельбурге повзрослевшая Лидия возвращается в Царское Село. Воспоминания настолько сильно её взволновали, что ей немедленно хочется увидеть дом, где прошло детство. «Скорее! Скорее к Белому Дому! <…> Извозчик, на дачу Малиновского!» (4). Обратившись к карте Царского Села конца XIX века, мы видим на Павловском шоссе обозначение т.н. Дачи Малиновского, где и находился дом семьи военного инженера Воронова.
Царское Село для Чарской стало и местом некоторых важных духовных откровений. Одно из такого рода событий – пасхальная служба в Царском Селе. Лидия в это время – воспитанница Павловского института в Санкт-Петербурге, с его достаточно жесткой дисциплиной, отгороженностью от окружающего мира. «Заточение» девочки усугубляется и сложностью её отношений с мачехой, что препятствует частому посещению родного дома, общению с обожаемым отцом –«солнышком», как она его называла. Поэтому, известие, что ей позволено прибыть в Царское Село на пасхальные каникулы вызывает восторженную реакцию: «Неделю дома, в Царском! Целую неделю! Господи! Моё сердце то бьётся сильно-сильно, то замирает до боли сладко, до боли радостно. Мне кажется, что я не вынесу, задохнусь от прилива странного и непонятного мне самой восторга. Что-то до того огромное, до того светлое вливается волной в меня, под этот звон колоколов, в эту пасхальную полночь! А впереди ещё лучшее, ещё более радостное ждёт меня. Сегодня я иду с тётей и Катишь в первый раз к заутрене. Я столько лет ждала этого дня» (5).
Эта буря эмоций, эта экзальтация пробуждают в душе девочки какие-то новые, дотоле дремавшие творческие силы. «И вдруг неожиданно я поднимаю голову и прислушиваюсь... Кто это говорит подле? Что за странные звуки носятся и поют вокруг меня?.. Что за удивительные слова слышу я в пространстве вместе с каким-то властным голосом, приказывающим мне произнести их громко?.. Я невольно подчиняюсь этому голосу и прямо из моего сердца, или откуда-то ещё глубже, плавно, чуть слышно, льются, как струйки ручейка, как песня жаворонка, звучные, стройные строфы:
“Звёзды, вы, дети небес,
Пойте свой гимн светозарный,
Пойте: “Спаситель Воскрес!”
Ангел сказал лучезарный.
Слышишь ты дивный привет,
Ты, одинокий, родимый...
Здесь тебя около нет...
В сердце моём ты, любимый...
Ты далеко... ты в пути...
Все же я вижу родного...
Солнышко! В детской груди
Много восторга святого.
Солнышко! сердце поёт,
Папу-Алёшу зовёт...
О, приезжай, ненаглядный!”
Я стою, вся точно заколдованная... Теперь мне понятно только, что слова эти никем не сказаны, никем не произнесены, а выросли просто из меня, из моей груди. Я сочинила их... Я сама! Шум и звон наполняют мой слух, мою мысль, мою голову. Все поёт, ликует в моей душе. Я сочинила стихи, <…> Я — поэтесса!» (6).
Здесь также возникает весьма интересная проблема места: в какой церкви молилась Чарская, и где располагался этот храм. Имеются некоторые предположения. Первым можно назвать Софийский собор, что был расположен в самой гуще полковых комплексов. Однако есть аргументы в пользу другого храма. Описывая пасхальное богослужение, Чарская указывает, что оно происходило в Стрелковой церкви. Вот её слова: «Колокола гудят протяжно, звонко и непрерывно по всему городу. Всюду расставлены плошки, зажжена иллюминация. Стрелковая церковь освещена тысячью огней». (7). Просмотр доступных документов приводит к выводу, что речь может идти о храме лейб-гвардии 2-го Царскосельского стрелкового полка. Эта батальонная церковь во имя Святого Преподобного Сергия Радонежского была освящена в 1857 году в старых казармах. В 1879 году она была переведена в район новых казарм стрелкового батальона и в 1889 году была освящена уже в новом здании. В 1921 году церковь была закрыта, её здание сохранилось в перестроенном в 1903-04гг. виде (архитектор А. Г. Успенский). Адрес этого храма: Царское Село, Фуражный пер., д. 4. (8). Эта справка, кстати, даёт некоторые основания предполагать, что Алексей Александрович мог нести службу именно в этом стрелковом полку.
Есть ещё один важный момент в жизни Л.А.Чарской, который связан с Царским Селом. Речь идёт о её первом замужестве. Избранником Лидии становится офицер Борис Чурилов (в повести – Борис Чермилов), служивший в одном из местных полков. Внешность и личность Чурилова вполне соответствовала стилю конца XIX века, отмеченного чертами позднего романтизма и декадентства. «Из-под чёрных, слегка нависших бровей глядят большие чёрные же глаза, блестящие, угрюмые и печальные в одно и то же время. Вертикальная морщина пересекает лоб. Губы наполовину скрыты густыми чёрными усами. И на всём лице, угрюмом и печальном, лежит как будто печать неудовольствия и затаённого раздражения» (9). Романтическими оказались и обстоятельства их неожиданного знакомства. Случайно поранив руку на царскосельском катке Лидия, дабы успокоить боль, удалилась в глубь парка. Вдруг из кустарника вышел медведь, который, конечно, весьма напугал девушку. К счастью сразу появился и хозяин зверя – это был Борис Чурилов. Вскоре молодые люди поженились. Где же жила молодая семья? Текст повести «На всю жизнь» даёт нам некоторую подсказку этого топоса. В начале её третьей части говорится о двухэтажном длинном здании, неподалёку от которого громоздятся «нескладные громадные здания. Это казармы. За казармами бесконечно широкое поле, в конце его – кладбище, угрюмое и жуткое» (10). Далее говорится о большом жёлтом здании, где находятся квартиры офицеров-стрелков, и где располагается двухэтажная квартира Чуриловых. Обратившись к карте конца XIX века, мы обнаруживаем в нижней её части в конце Гусарской улицы Казанское кладбище. От него к центральной части Царского Села, действительно тянется огромное поле, вернее два. На первом располагались Пороховые погреба, а вторым было Учёбное поле с тирами стрелковых, гусарских и кирасирских полков. Если исходить из описания Чарской, то дом молодожёнов должен был стоять где-то в районе пересечения Гатчинского шоссе и Фуражной улицы. В пользу этого предположения говорит и то, что там, на карте, обозначены казармы 3-го Стрелкового полка.
Завершая своё сообщение, еще раз хочу сказать, что факты и предположения, изложенные здесь очень «сырые» и требуют дальнейших кропотливых изысканий. Однако нет сомнений, что детальное изучение конкретных обстоятельств и фактов жизни Лидии Алексеевны Чарской, в том числе и её царскосельской составляющей, очень важны для понимания и оценки её творческого наследия.
ЛИТЕРАТУРА
ИСМАГУЛОВА Т.Д. Реальная и мифологическая биография Лидии Чарской//Детский сборник. – М.:О.Г.И., 2003. С.218.
См.: pushkin-history.info/bukva-v-voa.html.
ЧАРСКАЯ Л.А. За что? – М.: Паломник, 2007. С. 111.
ЧАРСКАЯ Л.А. На всю жизнь. – М.: Паломник, 2008. С.156.
ЧАРСКАЯ Л.А. За что? – М.: Паломник, 2007. СС. 177-178.
ЧАРСКАЯ Л.А. Т а м ж е. СС. 179-180.
ЧАРСКАЯ Л.А. Т а м ж е. С. 180.
См.: al-spbphoto.narod.ru/Hram/nohram3.html.
ЧАРСКАЯ Л.А. На всю жизнь. – М.: Паломник, 2008. С. 183.
10. ЧАРСКАЯ Л.А. Т а м ж е. С. 238.
Отсюда: vk.com/@-215751580-topos-carskogo-sela-v-avtobi...