Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Роман Лидии Чарской "К солнцу" нигде не публиковался и долгое время был утерян даже в центральных библиотеках страны. Прочитаем несколько его глав... Вторая глава тут: vk.com/allcharskaya?w=wall-215751580_2725
Далее я дам ссылку на сканы книги полностью.
Роман всё больше и больше начинает отличаться от детской версии "Особенная". Чарская сама в дальнейшем немилосердно отредактировала свой роман "К солнцу", создавая "повесть для молодых девушек" (фраза из романа служит тому иллюстрацией: "Но тут тетя Зина как-то разом спохватилась, вспомнив, что еще далеко не все можно говорить племяннице"). Все суровые рассуждения тёти Зины, например, о России вычеркнуты в "Особенной". Именно в этой главе объясняется название романа.
Лидия Алексеевна Чарская
К солнцу. Роман. Продолжение
III
Мария Александровна, или блестящая Мими Зарюнина, как ее называли в свете, где она вращалась, вышла очень замуж за пожилого видного по занимаемому им посту генерала Горного. Это был рьяный, суровый и исполнительный служака доброго старого времени. Почему выбор его остановился на блестящей, нарядной и несколько легкомысленной Мими, этого не знал никто. Предполагали, однако, что дело произошло исключительно из-за редкой красоты очаровательной девушки, сумевшей тронуть этого сурового представителя воинства. Не долго, однако, пользовался своим счастьем влюбленный генерал. Через семь лет он неожиданно умер, оставив вдовою совсем молодую женщину с тремя детьми, из которых старшей Ирине было всего шесть лет, сыну Анатолию четыре года, а младшая Лидия, или Лика, была еще двухмесячным младенцем.
Мария Александровна уехала с детьми в имение мужа, оставленное ей с крупною суммою капитала.
Событие подкралось так неожиданно, что молодая женщина не успела даже отдать себе отчет, как она перенесет потерю. Мария Александровна, не испытывая никогда страстного влечения к своему пожилому мужу, не могла, однако, не уважать его и не ставить высоко его традиций. Поэтому она, искренне оплакав его, решила посвятить себя целиком воспитанию своих двух девочек и сына Толи, на которого возлагала самые горячие надежды.
Но Мария Александровна была еще слишком молода, чтобы отказаться от привычной жизни. Прожив три года в "Нескучном", она не выдержала в конце концов и, забрав подросшую детвору, снова вернулась в Петербург, где ее ждали выезды, балы и рауты, опера и круг друзей, который с удовольствием принял в свой центр молодую, богатую и крайне интересную вдовушку.
К девочкам была приставлена сухая и чопорная англичанка мисс Пинч, к семилетнему Толе - веселый и жизнерадостный швейцарец г.Колье.
Дети мало заботили Марию Александровну. Они пользовались завидным уходом со стороны воспитателей. Только трёхлетняя Лика постоянно тревожила мать. Девочка росла худеньким, болезненным и слабым ребенком, подверженным постоянным простудам севера. Никакие летние поездки к морю в дачные местности в роде Ораниенбаума или Сестрорецка не помогали девочке. Год от году бледненькая худенькая Лика становилась все бледнее и прозрачнее; Мария Александровна пробовала возить ее на лето в "Нескучное", жертвуя собою, отнимая от себя прелесть дачных удовольствий. Но ничего не помогло. Здоровье Лики не улучшалось.
И вот, как снег на голову, на семью Горных упала внезапно приехавшая в Россию belle soeur (золовка) Марии Александровны, Зинаида Владимировна Горная, родная сестра покойного генерала.
Зинаида Владимировна безвыездно проживала за границей, бредила прогрессом и культурными эволюциями Европы и искренне негодовала на отсталость и неблагоустройство родины. Это было до крайности странное существо. Она боготворила Россию и, благодаря этой чуть ли не сверхъестественной, фанатичной любви к ней, бежала от неё, чтобы не видеть всех «недоимок, недоглядок и упущений», как поясняла она всем и каждому, заинтересованному причиной её добровольного изгнания. Зинаида Петровна была воплощением добра. Она сыпала щедрой рукой помощь нуждающимся, отказывая себе во всем. Резкая, но чрезвычайно добрая, честная и прямая, она представляла собой редкое необычайное явление.
Она неожиданно перелетела из цветущих долин и от прозрачно голубых озер Италии прямо в суровые сугробы России, в семью золовки и прямо приступила к цели.
— Сестра, отдайте мне Лику, — сказала она. — Я сделаю из нее здоровую, сильную женщину.
Мария Александровна сначала заохала:
— Расстаться с Ликой! С этим белым хрупким ангелом! Нет! Нет! Это ужасно! Это ужасно!
— Тогда нечего было писать, что Лика умирает, когда вы не хотите спасти ее! — резко выкрикнула энергичная тетка Горная и этим решила все: Лику отпустили с нею, Лику ей отдали.
Но, к довершению всего, увозя Лику от матери, ее новая воспитательница поставила в условие последней: не навещать дочери за границей, не растравлять сильными впечатлениями хрупкого организма ребенка и дать девочке возможность подняться при нормальных условиях жизни.
Мария Александровна повздыхала, поплакала, но, ради интересов дочери, согласилась.
Десятилетняя Лика без особенного горя рассталась с семьей. Мать она привыкла видеть ежедневно лишь очень непродолжительное время по утрам. Пока та совершала свой сложный туалет - единственный час, который Мария Александровна, занятая светом и выездами, могла посвящать детям. С сухой, требовательной, и как бы застывшей в своей английской невозмутимости мисс Пинч у Лики не было ничего общего, со сестрою Ириной, точным сколком той же мисс Пинч, еще меньше, с Толей... Но Мария Александровна была против дружбы ее с Толей, находя, что мальчик может дурно влиять на склад характера "барышни", и таким образом Лика была вполне одинокой среди своей большой семьи.
Восемь лет за границей промчались, как во сне. Тетя Зина горячо привязалась к бледной хрупкой Лике. Зиму они жили в Париже, где к Лике ходили учителя, лето — в Италии, где-нибудь около Пармы или Негри, у тихо плещущих, вечно голубых и вечно юных волн Адриатики.
Ежемесячно из России приходили письма от матери. Лика с затаенным смятением пробегала их. Лишенная присутствия матери, девочка унесла с собою за пределы России прелестный образ Марии Александровны. Если она чуждалась дома, в Петербурге, этой обаятельной, всегда блестящей и шумящей шелками красавицы, то на далеком расстоянии, оторванная от нее, беленькая Лика в своих детских грезах идеализировала этот образ матери. Не мало способствовала этому и тетя Зина.
Время шло. Лика подростала. Вместе с любовью к матери, какою-то заоблачною любовью к далекому, недосягаемому существу, тетя Зина постаралась внушить Лике и любовь к родине, фанатическую, бесконечную любовь. Как мать любит больное искалеченное дитя, так и Зинаида Владимировна Горная любила Россию, так научила она любить ее и Лику обиженной, болезненно уязвлённой любовью. «Тягучее ползанье за хвостом прогресса», «недоносок цивилизации», «недальновидность национального разума» — вот слова и эпитеты, которыми награждала тетя Зина свою холодную, неприветную для взора, но чудно-прекрасную страну.
— Гляди, — гуляя, как-нибудь под сводом собора Петра в Риме, неожиданно восклицала тетка, хватая Лику за плечи, — гляди! Наши не додумались бы до этого. А, ведь, можно было бы! О, Господи, как можно! При нашем всесильном российском золоте, при усовершенствовании европейской цивилизации… Так нет же! Нет! Нет! - и она почти с ненавистью смотрела на мраморные колонны этого одного из семи мировых чудес, завидуя и злясь, что в ее далекой родине нет ему подобного.
Тогда Лика робко заикалась о храме Христа Спасителя в Москве и Исаакия в Петербурге и получала в ответ целую прокурорскую, обличительную речь со стороны тетки, разражавшейся обличительными филиппиками против застоя русского прогресса.
А маленькая Лика, внимательно вслушиваясь в слова тетки, всем сердцем обнимала милую родную страну, в которой, по словам тети Зины, было не так, о, далеко не так хорошо, как в первых культурных странах шагающей быстрыми шагами вперед Европы.
И в большом сердечке маленькой девочки, умевшем горячо воспринимать в себя всякие добрые побуждения, зародилась впервые мысль, как улучшиться, как достичь совершенства, как дойти до общего уровня их стране.
Этот вопрос сорвался у Лики впервые, когда они, странствуя по Швейцарии, остановились как-то в одной жалкой, бедной деревушке.
Вместо ответа тётя Зина поманила крошечного мальчугана и спросила его, умеет ли он читать. Мальчик гордо взглянул на любопытную иностранку и отвечал утвердительно.
— Видишь! Видишь! – торжествуя, говорила Горная Лике, — все! все! все! А у нас какой процент безграмотных? А? Посещение школ должно быть обязательно; это рассеет громадную долю мрака… А потом...
Но тут тетя Зина как-то разом спохватилась, вспомнив, что еще далеко не все можно говорить племяннице.
В пятнадцать лет у Лики появился голос. Боясь за хрупкое здоровье девочки, Зинаида Владимировна стала, однако, исподволь учить Лику пению. Был приглашен «маэстро», по имени синьор Виталио, и стал знакомить девочку со своим любимым искусством. Это был дивный человек, положивший всего себя на дела милосердия, проконцертировавший всю свою молодость с благотворительными целями и теперь отдававший себя целиком на славу родного искусства.
— Если у меня окажется голос, я буду также эксплоатировать его в делах милосердия! — во время одного из уроков сорвалось с губ шестнадцатилетней Лики.
— Дитя мое! Дорогое дитя! — мог только выговорить итальянец, потрясенный до глубины души этим чистым детским порывом. — Помните, что вы сказали, Лика! Это — великие слова.
— Да! Да! - вскричала восторженная девочка, — и не только тогда… но и всегда это будет. О, синьор Виталио, и ты, тетя! Слышите ли? Я всегда... всеми силами... буду стараться сеять все доброе вокруг себя... Господи, если б вы знали, как хорошо мне! Как я счастлива! Как все любят меня! Тётечка! Вчера еще синьор Виталио сказал, что у меня хороший голос. Господи! Как мама обрадуется! Какое счастье будет!.. За что мне все это?
— Да Лика, это - громадное счастье иметь хороший голос! Господь дает его немногим избранным, дитя мое. Надо заслужить это благо, — почти молитвенно произнес старый учитель.
— Я заслужу! - пылко вскричала девочка, — клянусь вам, я заслужу его! Вот тетя говорит всегда, что в России нет солнца, что там мгла беспросветная и что солнце так далеко в тучах, что мы все, как слепые, не видим его... Так надо же, чтобы оно светило, улыбалось. Синьор Виталио! Тётя! Пусть и я, и другие такие же, как я, молодые и сильные, стремятся к нему. Ведь, если делать много добра, много хорошего и светлого, оно появится? оно засияет? И будет хорошо, как и здесь, как и всюду? Скажи мне, тетя! Синьор Виталио! Скажите!
— Дорогое дитя! — могла только выговорить Горная.
Ещё через год Лика выступала с благотворительной целью в пользу недостаточных русских слушателей цюрихского университета. Небольшая колония русских и все итальянское население города откликнулись на призыв молодой девушки. Вслед затем благодарною Ликой и ее учителем был дан концерт в Милане в пользу неаполитанских рыбаков, пострадавших от наводнения.
Синьор Виталио мог гордиться своей ученицей. Она обладала прекрасным голосом и школою.
Юная певица привела в восторг слушателей. Успех Лики превзошел все ожидания. Один из директоров итальянской оперы предложил ей ангажемент, неслыханно-выгодный для такой молоденькой девушки. Но тетя Зина поблагодарила за высокую честь маэстро и увезла Лику в Негри, где у нее была крошечная вилла.
В ту же осень тетка и племянница получили письмо, извещавшее о вторичном замужестве Марии Александровны и исполненное самых ярких дифирамбов по адресу её мужа, занимавшего очень видное место при одном из министерств. А еще через два года новое письмо матери к Лике перевернуло весь прежний строй жизни молодой девушки.
Лику отзывали назад в Россию.
(орфография романа сохранена)
Отсюда: vk.com/wall-215751580_2780
Далее я дам ссылку на сканы книги полностью.
Роман всё больше и больше начинает отличаться от детской версии "Особенная". Чарская сама в дальнейшем немилосердно отредактировала свой роман "К солнцу", создавая "повесть для молодых девушек" (фраза из романа служит тому иллюстрацией: "Но тут тетя Зина как-то разом спохватилась, вспомнив, что еще далеко не все можно говорить племяннице"). Все суровые рассуждения тёти Зины, например, о России вычеркнуты в "Особенной". Именно в этой главе объясняется название романа.
Лидия Алексеевна Чарская
К солнцу. Роман. Продолжение
III
Мария Александровна, или блестящая Мими Зарюнина, как ее называли в свете, где она вращалась, вышла очень замуж за пожилого видного по занимаемому им посту генерала Горного. Это был рьяный, суровый и исполнительный служака доброго старого времени. Почему выбор его остановился на блестящей, нарядной и несколько легкомысленной Мими, этого не знал никто. Предполагали, однако, что дело произошло исключительно из-за редкой красоты очаровательной девушки, сумевшей тронуть этого сурового представителя воинства. Не долго, однако, пользовался своим счастьем влюбленный генерал. Через семь лет он неожиданно умер, оставив вдовою совсем молодую женщину с тремя детьми, из которых старшей Ирине было всего шесть лет, сыну Анатолию четыре года, а младшая Лидия, или Лика, была еще двухмесячным младенцем.
Мария Александровна уехала с детьми в имение мужа, оставленное ей с крупною суммою капитала.
Событие подкралось так неожиданно, что молодая женщина не успела даже отдать себе отчет, как она перенесет потерю. Мария Александровна, не испытывая никогда страстного влечения к своему пожилому мужу, не могла, однако, не уважать его и не ставить высоко его традиций. Поэтому она, искренне оплакав его, решила посвятить себя целиком воспитанию своих двух девочек и сына Толи, на которого возлагала самые горячие надежды.
Но Мария Александровна была еще слишком молода, чтобы отказаться от привычной жизни. Прожив три года в "Нескучном", она не выдержала в конце концов и, забрав подросшую детвору, снова вернулась в Петербург, где ее ждали выезды, балы и рауты, опера и круг друзей, который с удовольствием принял в свой центр молодую, богатую и крайне интересную вдовушку.
К девочкам была приставлена сухая и чопорная англичанка мисс Пинч, к семилетнему Толе - веселый и жизнерадостный швейцарец г.Колье.
Дети мало заботили Марию Александровну. Они пользовались завидным уходом со стороны воспитателей. Только трёхлетняя Лика постоянно тревожила мать. Девочка росла худеньким, болезненным и слабым ребенком, подверженным постоянным простудам севера. Никакие летние поездки к морю в дачные местности в роде Ораниенбаума или Сестрорецка не помогали девочке. Год от году бледненькая худенькая Лика становилась все бледнее и прозрачнее; Мария Александровна пробовала возить ее на лето в "Нескучное", жертвуя собою, отнимая от себя прелесть дачных удовольствий. Но ничего не помогло. Здоровье Лики не улучшалось.
И вот, как снег на голову, на семью Горных упала внезапно приехавшая в Россию belle soeur (золовка) Марии Александровны, Зинаида Владимировна Горная, родная сестра покойного генерала.
Зинаида Владимировна безвыездно проживала за границей, бредила прогрессом и культурными эволюциями Европы и искренне негодовала на отсталость и неблагоустройство родины. Это было до крайности странное существо. Она боготворила Россию и, благодаря этой чуть ли не сверхъестественной, фанатичной любви к ней, бежала от неё, чтобы не видеть всех «недоимок, недоглядок и упущений», как поясняла она всем и каждому, заинтересованному причиной её добровольного изгнания. Зинаида Петровна была воплощением добра. Она сыпала щедрой рукой помощь нуждающимся, отказывая себе во всем. Резкая, но чрезвычайно добрая, честная и прямая, она представляла собой редкое необычайное явление.
Она неожиданно перелетела из цветущих долин и от прозрачно голубых озер Италии прямо в суровые сугробы России, в семью золовки и прямо приступила к цели.
— Сестра, отдайте мне Лику, — сказала она. — Я сделаю из нее здоровую, сильную женщину.
Мария Александровна сначала заохала:
— Расстаться с Ликой! С этим белым хрупким ангелом! Нет! Нет! Это ужасно! Это ужасно!
— Тогда нечего было писать, что Лика умирает, когда вы не хотите спасти ее! — резко выкрикнула энергичная тетка Горная и этим решила все: Лику отпустили с нею, Лику ей отдали.
Но, к довершению всего, увозя Лику от матери, ее новая воспитательница поставила в условие последней: не навещать дочери за границей, не растравлять сильными впечатлениями хрупкого организма ребенка и дать девочке возможность подняться при нормальных условиях жизни.
Мария Александровна повздыхала, поплакала, но, ради интересов дочери, согласилась.
Десятилетняя Лика без особенного горя рассталась с семьей. Мать она привыкла видеть ежедневно лишь очень непродолжительное время по утрам. Пока та совершала свой сложный туалет - единственный час, который Мария Александровна, занятая светом и выездами, могла посвящать детям. С сухой, требовательной, и как бы застывшей в своей английской невозмутимости мисс Пинч у Лики не было ничего общего, со сестрою Ириной, точным сколком той же мисс Пинч, еще меньше, с Толей... Но Мария Александровна была против дружбы ее с Толей, находя, что мальчик может дурно влиять на склад характера "барышни", и таким образом Лика была вполне одинокой среди своей большой семьи.
Восемь лет за границей промчались, как во сне. Тетя Зина горячо привязалась к бледной хрупкой Лике. Зиму они жили в Париже, где к Лике ходили учителя, лето — в Италии, где-нибудь около Пармы или Негри, у тихо плещущих, вечно голубых и вечно юных волн Адриатики.
Ежемесячно из России приходили письма от матери. Лика с затаенным смятением пробегала их. Лишенная присутствия матери, девочка унесла с собою за пределы России прелестный образ Марии Александровны. Если она чуждалась дома, в Петербурге, этой обаятельной, всегда блестящей и шумящей шелками красавицы, то на далеком расстоянии, оторванная от нее, беленькая Лика в своих детских грезах идеализировала этот образ матери. Не мало способствовала этому и тетя Зина.
Время шло. Лика подростала. Вместе с любовью к матери, какою-то заоблачною любовью к далекому, недосягаемому существу, тетя Зина постаралась внушить Лике и любовь к родине, фанатическую, бесконечную любовь. Как мать любит больное искалеченное дитя, так и Зинаида Владимировна Горная любила Россию, так научила она любить ее и Лику обиженной, болезненно уязвлённой любовью. «Тягучее ползанье за хвостом прогресса», «недоносок цивилизации», «недальновидность национального разума» — вот слова и эпитеты, которыми награждала тетя Зина свою холодную, неприветную для взора, но чудно-прекрасную страну.
— Гляди, — гуляя, как-нибудь под сводом собора Петра в Риме, неожиданно восклицала тетка, хватая Лику за плечи, — гляди! Наши не додумались бы до этого. А, ведь, можно было бы! О, Господи, как можно! При нашем всесильном российском золоте, при усовершенствовании европейской цивилизации… Так нет же! Нет! Нет! - и она почти с ненавистью смотрела на мраморные колонны этого одного из семи мировых чудес, завидуя и злясь, что в ее далекой родине нет ему подобного.
Тогда Лика робко заикалась о храме Христа Спасителя в Москве и Исаакия в Петербурге и получала в ответ целую прокурорскую, обличительную речь со стороны тетки, разражавшейся обличительными филиппиками против застоя русского прогресса.
А маленькая Лика, внимательно вслушиваясь в слова тетки, всем сердцем обнимала милую родную страну, в которой, по словам тети Зины, было не так, о, далеко не так хорошо, как в первых культурных странах шагающей быстрыми шагами вперед Европы.
И в большом сердечке маленькой девочки, умевшем горячо воспринимать в себя всякие добрые побуждения, зародилась впервые мысль, как улучшиться, как достичь совершенства, как дойти до общего уровня их стране.
Этот вопрос сорвался у Лики впервые, когда они, странствуя по Швейцарии, остановились как-то в одной жалкой, бедной деревушке.
Вместо ответа тётя Зина поманила крошечного мальчугана и спросила его, умеет ли он читать. Мальчик гордо взглянул на любопытную иностранку и отвечал утвердительно.
— Видишь! Видишь! – торжествуя, говорила Горная Лике, — все! все! все! А у нас какой процент безграмотных? А? Посещение школ должно быть обязательно; это рассеет громадную долю мрака… А потом...
Но тут тетя Зина как-то разом спохватилась, вспомнив, что еще далеко не все можно говорить племяннице.
В пятнадцать лет у Лики появился голос. Боясь за хрупкое здоровье девочки, Зинаида Владимировна стала, однако, исподволь учить Лику пению. Был приглашен «маэстро», по имени синьор Виталио, и стал знакомить девочку со своим любимым искусством. Это был дивный человек, положивший всего себя на дела милосердия, проконцертировавший всю свою молодость с благотворительными целями и теперь отдававший себя целиком на славу родного искусства.
— Если у меня окажется голос, я буду также эксплоатировать его в делах милосердия! — во время одного из уроков сорвалось с губ шестнадцатилетней Лики.
— Дитя мое! Дорогое дитя! — мог только выговорить итальянец, потрясенный до глубины души этим чистым детским порывом. — Помните, что вы сказали, Лика! Это — великие слова.
— Да! Да! - вскричала восторженная девочка, — и не только тогда… но и всегда это будет. О, синьор Виталио, и ты, тетя! Слышите ли? Я всегда... всеми силами... буду стараться сеять все доброе вокруг себя... Господи, если б вы знали, как хорошо мне! Как я счастлива! Как все любят меня! Тётечка! Вчера еще синьор Виталио сказал, что у меня хороший голос. Господи! Как мама обрадуется! Какое счастье будет!.. За что мне все это?
— Да Лика, это - громадное счастье иметь хороший голос! Господь дает его немногим избранным, дитя мое. Надо заслужить это благо, — почти молитвенно произнес старый учитель.
— Я заслужу! - пылко вскричала девочка, — клянусь вам, я заслужу его! Вот тетя говорит всегда, что в России нет солнца, что там мгла беспросветная и что солнце так далеко в тучах, что мы все, как слепые, не видим его... Так надо же, чтобы оно светило, улыбалось. Синьор Виталио! Тётя! Пусть и я, и другие такие же, как я, молодые и сильные, стремятся к нему. Ведь, если делать много добра, много хорошего и светлого, оно появится? оно засияет? И будет хорошо, как и здесь, как и всюду? Скажи мне, тетя! Синьор Виталио! Скажите!
— Дорогое дитя! — могла только выговорить Горная.
Ещё через год Лика выступала с благотворительной целью в пользу недостаточных русских слушателей цюрихского университета. Небольшая колония русских и все итальянское население города откликнулись на призыв молодой девушки. Вслед затем благодарною Ликой и ее учителем был дан концерт в Милане в пользу неаполитанских рыбаков, пострадавших от наводнения.
Синьор Виталио мог гордиться своей ученицей. Она обладала прекрасным голосом и школою.
Юная певица привела в восторг слушателей. Успех Лики превзошел все ожидания. Один из директоров итальянской оперы предложил ей ангажемент, неслыханно-выгодный для такой молоденькой девушки. Но тетя Зина поблагодарила за высокую честь маэстро и увезла Лику в Негри, где у нее была крошечная вилла.
В ту же осень тетка и племянница получили письмо, извещавшее о вторичном замужестве Марии Александровны и исполненное самых ярких дифирамбов по адресу её мужа, занимавшего очень видное место при одном из министерств. А еще через два года новое письмо матери к Лике перевернуло весь прежний строй жизни молодой девушки.
Лику отзывали назад в Россию.
(орфография романа сохранена)
Отсюда: vk.com/wall-215751580_2780