Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Пишет Лев Степаненко:

=СИБИРОЧКА=
Вышла из печати книга Л.А.Чарской "СИБИРОЧКА" с моими иллюстрациями. Издательство "Детская и юношеская книга".
Книга здесь: book-team.ru/sibirotchka-powest_s440.html
Обложка, правда, не моя))

Отсюда: vk.com/wall485732834_1488 через vk.com/wall-215751580_2785

@темы: ссылки, библиография, Чарская, Сибирочка, иллюстрации

Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
УРОКИ РОДНОЙ ИСТОРИИ ОТ ЧАРСКОЙ

Размах времени событий - от 988 года - Крещения Руси до Первой мировой войны. Самые яркие события - война 1812 года, дворцовые перевороты времен Анны Иоанновны, Смутное время, Кавказская война середины 19 века, походы Ермака, опричнина царя Ивана Грозного - проходят перед нами на страницах повестей Лидии Алексеевны...

В течение месяца мы будем говорить о следующих исторических произведениях Л.Чарской:

15 лучших произведений Л.Чарской о событиях в российской истории:

Грозная дружина
Газават
Желанный царь
Царский гнев
Паж цесаревны
Смелая жизнь
Евфимия Старицкая
Так велела царица
Один за всех
Дикарь
Игорь и Милица
Светлый воин
Долой Перуна! Крещение Руси
Под звон вечевого колокола. Марфа Посадница
Сююнбека, царица Казанская. Покорение Казани

Отсюда: vk.com/wall-215751580_2781

Не знаю, я бы книги о Первой мировой к историческим не относила - в то время это была вполне себе современность.

Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Роман Лидии Чарской "К солнцу" нигде не публиковался и долгое время был утерян даже в центральных библиотеках страны. Прочитаем несколько его глав... Вторая глава тут: vk.com/allcharskaya?w=wall-215751580_2725

Далее я дам ссылку на сканы книги полностью.

Роман всё больше и больше начинает отличаться от детской версии "Особенная". Чарская сама в дальнейшем немилосердно отредактировала свой роман "К солнцу", создавая "повесть для молодых девушек" (фраза из романа служит тому иллюстрацией: "Но тут тетя Зина как-то разом спохватилась, вспомнив, что еще далеко не все можно говорить племяннице"). Все суровые рассуждения тёти Зины, например, о России вычеркнуты в "Особенной". Именно в этой главе объясняется название романа.

Лидия Алексеевна Чарская
К солнцу. Роман. Продолжение

III

Мария Александровна, или блестящая Мими Зарюнина, как ее называли в свете, где она вращалась, вышла очень замуж за пожилого видного по занимаемому им посту генерала Горного. Это был рьяный, суровый и исполнительный служака доброго старого времени. Почему выбор его остановился на блестящей, нарядной и несколько легкомысленной Мими, этого не знал никто. Предполагали, однако, что дело произошло исключительно из-за редкой красоты очаровательной девушки, сумевшей тронуть этого сурового представителя воинства. Не долго, однако, пользовался своим счастьем влюбленный генерал. Через семь лет он неожиданно умер, оставив вдовою совсем молодую женщину с тремя детьми, из которых старшей Ирине было всего шесть лет, сыну Анатолию четыре года, а младшая Лидия, или Лика, была еще двухмесячным младенцем.
Мария Александровна уехала с детьми в имение мужа, оставленное ей с крупною суммою капитала.

Событие подкралось так неожиданно, что молодая женщина не успела даже отдать себе отчет, как она перенесет потерю. Мария Александровна, не испытывая никогда страстного влечения к своему пожилому мужу, не могла, однако, не уважать его и не ставить высоко его традиций. Поэтому она, искренне оплакав его, решила посвятить себя целиком воспитанию своих двух девочек и сына Толи, на которого возлагала самые горячие надежды.

Но Мария Александровна была еще слишком молода, чтобы отказаться от привычной жизни. Прожив три года в "Нескучном", она не выдержала в конце концов и, забрав подросшую детвору, снова вернулась в Петербург, где ее ждали выезды, балы и рауты, опера и круг друзей, который с удовольствием принял в свой центр молодую, богатую и крайне интересную вдовушку.
К девочкам была приставлена сухая и чопорная англичанка мисс Пинч, к семилетнему Толе - веселый и жизнерадостный швейцарец г.Колье.

Дети мало заботили Марию Александровну. Они пользовались завидным уходом со стороны воспитателей. Только трёхлетняя Лика постоянно тревожила мать. Девочка росла худеньким, болезненным и слабым ребенком, подверженным постоянным простудам севера. Никакие летние поездки к морю в дачные местности в роде Ораниенбаума или Сестрорецка не помогали девочке. Год от году бледненькая худенькая Лика становилась все бледнее и прозрачнее; Мария Александровна пробовала возить ее на лето в "Нескучное", жертвуя собою, отнимая от себя прелесть дачных удовольствий. Но ничего не помогло. Здоровье Лики не улучшалось.

И вот, как снег на голову, на семью Горных упала внезапно приехавшая в Россию belle soeur (золовка) Марии Александровны, Зинаида Владимировна Горная, родная сестра покойного генерала.
Зинаида Владимировна безвыездно проживала за границей, бредила прогрессом и культурными эволюциями Европы и искренне негодовала на отсталость и неблагоустройство родины. Это было до крайности странное существо. Она боготворила Россию и, благодаря этой чуть ли не сверхъестественной, фанатичной любви к ней, бежала от неё, чтобы не видеть всех «недоимок, недоглядок и упущений», как поясняла она всем и каждому, заинтересованному причиной её добровольного изгнания. Зинаида Петровна была воплощением добра. Она сыпала щедрой рукой помощь нуждающимся, отказывая себе во всем. Резкая, но чрезвычайно добрая, честная и прямая, она представляла собой редкое необычайное явление.

Она неожиданно перелетела из цветущих долин и от прозрачно голубых озер Италии прямо в суровые сугробы России, в семью золовки и прямо приступила к цели.
— Сестра, отдайте мне Лику, — сказала она. — Я сделаю из нее здоровую, сильную женщину.

Мария Александровна сначала заохала:
— Расстаться с Ликой! С этим белым хрупким ангелом! Нет! Нет! Это ужасно! Это ужасно!
— Тогда нечего было писать, что Лика умирает, когда вы не хотите спасти ее! — резко выкрикнула энергичная тетка Горная и этим решила все: Лику отпустили с нею, Лику ей отдали.

Но, к довершению всего, увозя Лику от матери, ее новая воспитательница поставила в условие последней: не навещать дочери за границей, не растравлять сильными впечатлениями хрупкого организма ребенка и дать девочке возможность подняться при нормальных условиях жизни.
Мария Александровна повздыхала, поплакала, но, ради интересов дочери, согласилась.

Десятилетняя Лика без особенного горя рассталась с семьей. Мать она привыкла видеть ежедневно лишь очень непродолжительное время по утрам. Пока та совершала свой сложный туалет - единственный час, который Мария Александровна, занятая светом и выездами, могла посвящать детям. С сухой, требовательной, и как бы застывшей в своей английской невозмутимости мисс Пинч у Лики не было ничего общего, со сестрою Ириной, точным сколком той же мисс Пинч, еще меньше, с Толей... Но Мария Александровна была против дружбы ее с Толей, находя, что мальчик может дурно влиять на склад характера "барышни", и таким образом Лика была вполне одинокой среди своей большой семьи.

Восемь лет за границей промчались, как во сне. Тетя Зина горячо привязалась к бледной хрупкой Лике. Зиму они жили в Париже, где к Лике ходили учителя, лето — в Италии, где-нибудь около Пармы или Негри, у тихо плещущих, вечно голубых и вечно юных волн Адриатики.

Ежемесячно из России приходили письма от матери. Лика с затаенным смятением пробегала их. Лишенная присутствия матери, девочка унесла с собою за пределы России прелестный образ Марии Александровны. Если она чуждалась дома, в Петербурге, этой обаятельной, всегда блестящей и шумящей шелками красавицы, то на далеком расстоянии, оторванная от нее, беленькая Лика в своих детских грезах идеализировала этот образ матери. Не мало способствовала этому и тетя Зина.

Время шло. Лика подростала. Вместе с любовью к матери, какою-то заоблачною любовью к далекому, недосягаемому существу, тетя Зина постаралась внушить Лике и любовь к родине, фанатическую, бесконечную любовь. Как мать любит больное искалеченное дитя, так и Зинаида Владимировна Горная любила Россию, так научила она любить ее и Лику обиженной, болезненно уязвлённой любовью. «Тягучее ползанье за хвостом прогресса», «недоносок цивилизации», «недальновидность национального разума» — вот слова и эпитеты, которыми награждала тетя Зина свою холодную, неприветную для взора, но чудно-прекрасную страну.
— Гляди, — гуляя, как-нибудь под сводом собора Петра в Риме, неожиданно восклицала тетка, хватая Лику за плечи, — гляди! Наши не додумались бы до этого. А, ведь, можно было бы! О, Господи, как можно! При нашем всесильном российском золоте, при усовершенствовании европейской цивилизации… Так нет же! Нет! Нет! - и она почти с ненавистью смотрела на мраморные колонны этого одного из семи мировых чудес, завидуя и злясь, что в ее далекой родине нет ему подобного.
Тогда Лика робко заикалась о храме Христа Спасителя в Москве и Исаакия в Петербурге и получала в ответ целую прокурорскую, обличительную речь со стороны тетки, разражавшейся обличительными филиппиками против застоя русского прогресса.


А маленькая Лика, внимательно вслушиваясь в слова тетки, всем сердцем обнимала милую родную страну, в которой, по словам тети Зины, было не так, о, далеко не так хорошо, как в первых культурных странах шагающей быстрыми шагами вперед Европы.
И в большом сердечке маленькой девочки, умевшем горячо воспринимать в себя всякие добрые побуждения, зародилась впервые мысль, как улучшиться, как достичь совершенства, как дойти до общего уровня их стране.
Этот вопрос сорвался у Лики впервые, когда они, странствуя по Швейцарии, остановились как-то в одной жалкой, бедной деревушке.

Вместо ответа тётя Зина поманила крошечного мальчугана и спросила его, умеет ли он читать. Мальчик гордо взглянул на любопытную иностранку и отвечал утвердительно.
— Видишь! Видишь! – торжествуя, говорила Горная Лике, — все! все! все! А у нас какой процент безграмотных? А? Посещение школ должно быть обязательно; это рассеет громадную долю мрака… А потом...
Но тут тетя Зина как-то разом спохватилась, вспомнив, что еще далеко не все можно говорить племяннице.

В пятнадцать лет у Лики появился голос. Боясь за хрупкое здоровье девочки, Зинаида Владимировна стала, однако, исподволь учить Лику пению. Был приглашен «маэстро», по имени синьор Виталио, и стал знакомить девочку со своим любимым искусством. Это был дивный человек, положивший всего себя на дела милосердия, проконцертировавший всю свою молодость с благотворительными целями и теперь отдававший себя целиком на славу родного искусства.
— Если у меня окажется голос, я буду также эксплоатировать его в делах милосердия! — во время одного из уроков сорвалось с губ шестнадцатилетней Лики.
— Дитя мое! Дорогое дитя! — мог только выговорить итальянец, потрясенный до глубины души этим чистым детским порывом. — Помните, что вы сказали, Лика! Это — великие слова.
— Да! Да! - вскричала восторженная девочка, — и не только тогда… но и всегда это будет. О, синьор Виталио, и ты, тетя! Слышите ли? Я всегда... всеми силами... буду стараться сеять все доброе вокруг себя... Господи, если б вы знали, как хорошо мне! Как я счастлива! Как все любят меня! Тётечка! Вчера еще синьор Виталио сказал, что у меня хороший голос. Господи! Как мама обрадуется! Какое счастье будет!.. За что мне все это?

— Да Лика, это - громадное счастье иметь хороший голос! Господь дает его немногим избранным, дитя мое. Надо заслужить это благо, — почти молитвенно произнес старый учитель.
— Я заслужу! - пылко вскричала девочка, — клянусь вам, я заслужу его! Вот тетя говорит всегда, что в России нет солнца, что там мгла беспросветная и что солнце так далеко в тучах, что мы все, как слепые, не видим его... Так надо же, чтобы оно светило, улыбалось. Синьор Виталио! Тётя! Пусть и я, и другие такие же, как я, молодые и сильные, стремятся к нему. Ведь, если делать много добра, много хорошего и светлого, оно появится? оно засияет? И будет хорошо, как и здесь, как и всюду? Скажи мне, тетя! Синьор Виталио! Скажите!
— Дорогое дитя! — могла только выговорить Горная.

Ещё через год Лика выступала с благотворительной целью в пользу недостаточных русских слушателей цюрихского университета. Небольшая колония русских и все итальянское население города откликнулись на призыв молодой девушки. Вслед затем благодарною Ликой и ее учителем был дан концерт в Милане в пользу неаполитанских рыбаков, пострадавших от наводнения.
Синьор Виталио мог гордиться своей ученицей. Она обладала прекрасным голосом и школою.

Юная певица привела в восторг слушателей. Успех Лики превзошел все ожидания. Один из директоров итальянской оперы предложил ей ангажемент, неслыханно-выгодный для такой молоденькой девушки. Но тетя Зина поблагодарила за высокую честь маэстро и увезла Лику в Негри, где у нее была крошечная вилла.
В ту же осень тетка и племянница получили письмо, извещавшее о вторичном замужестве Марии Александровны и исполненное самых ярких дифирамбов по адресу её мужа, занимавшего очень видное место при одном из министерств. А еще через два года новое письмо матери к Лике перевернуло весь прежний строй жизни молодой девушки.
Лику отзывали назад в Россию.

(орфография романа сохранена)


Отсюда: vk.com/wall-215751580_2780

@темы: текст, ссылки, Особенная, Чарская, К солнцу

Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Май - месяц исторических побед. Посвятим же его книгам Лидии Чарской о событиях истории нашей Родины. Так, например, 12 мая в 1613 году в Московский Кремль торжественно въехал новоизбранный царь Михаил Федорович, первый Романов. Об этом рассказывает повесть Чарской "Желанный царь".
В течение всего месяца будем говорить об исторических романах и повестях Лидии Алексеевны, достаточно многочисленных. Первый роман её, "Евфимия Старицкая", вышел ровно 120 лет назад и был обращён ко взрослой аудитории. Но огромный успех у подростков повести о Наде Дуровой (девушке, ушедшей на Отечественную войну 1812 года), впервые напечатанной в журнале "Задушевное слово" в 1905 году, предопределил дальнейшего адресата исторических произведений - ими стали дети.
Чарская умело создавала образ героя - ребёнка или подростка и вплетала его жизнь в события того или иного периода российской истории. Благодаря этому невероятно увлекательно следить за их приключениями, сочувствовать от всего сердца Андрюше Долинскому, Наде Дуровой, Мише Зарубину, Алёше Серебряному-Оболенскому, Настеньке Романовой, Варфуше - будущему святому Сергию Радонежскому и многим другим...


Отсюда: vk.com/wall-215751580_2753

@темы: ссылки, Чарская, Евфимия Старицкая, Желанный царь, Задушевное слово, История

Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
СИРОТЫ В КНИГАХ ЛИДИИ ЧАРСКОЙ. Мы заканчиваем читать знакомые и незнакомые строки произведений Л.А.Чарской о детях, потерявших родителей.

"Маленькая девочка среди казенного дортуара для институтских прислуг! Это, действительно, было что-то из ряда вон выходящее.
А сама виновница переполоха забавно таращила свои черные глазенки и без тени смущения и страха, засунув палец в рот, разглядывала тесно обступивших ее людей.
Несколько секунд длилось молчание. Все были несказанно поражены сюрпризом.
"Марфа Посадница" тяжело отдувалась, посапывая носом. Ехидная Капитоша тонко улыбалась, заранее радуясь поводу к новому доносу и неминуемому за ним скандалу. Глупенькая Акуля смотрела на малютку широко раскрытыми глазами, улыбаясь во весь рот. Хорошенькая Дунечка брезгливо сжимала губы.

Горько плакала Стеша шесть месяцев тому назад над письмом, пришедшим из деревни. То было печальное письмо. Оно извещало девушку о смерти ее старшей сестры-вдовы, оставившей единственную малютку-дочку. И тогда же Стеша написала просьбу в деревню добрым людям приютить, пока что, ее маленькую племянницу. Письмо не дошло, или не представилась возможность исполнить ее просьбу, но малютка Глаша появилась вдруг в институте.

Стеша, растерянная, ошеломленная неожиданностью, раздавленная никак непредвиденным обстоятельством, с белым, как ее ночная кофта, лицом и с трясущимися губами вдруг неожиданно опустилась на пол перед Глашей, обхватила девочку руками и завыла на всю девичью.
— Батюшки мои!.. Светы мои!.. Отец Никола Чудотворец!.. Ангелы-Архангелы!.. Серафимы-Херувимы!.. Матушка Владычица, Царица Небесная!.. Зарезали меня, без ножа зарезали!.. Куды я денусь теперь с девчонкой, куды я голову с ней приклоню?.. Убили вы меня, убивцы вы безжалостные... Просила я девчонку у себя подержать, — нет, таки прислали горемычную сиротинку сюды... Ну что мне делать с нею сейчас?..
Тут к причитаниям и истеричному вою Стеши неожиданно присоединился плач маленькой Глашки.
— А... — взвизгнула девочка. — Ма-ам-ка, боюсь... Те-те-нька, — заревела она благим матом и забилась в руках Стеши.
Все присутствующие бросились к плачущим. Кто успокаивал испуганного ребенка, кто уговаривал убитую горем Стешу".

Л.Чарская. Т-а и-та.


Отсюда: vk.com/wall-215751580_2771

По ссылке - оригинальная иллюстрация к повести.

@темы: текст, ссылки, Чарская, Т-а и-та, Цитаты

Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
ПЕРНАТЫЙ УЗНИК

Стихотворение Л.Чарской

Отчего притихла птичка
И уж больше не поёт?
Может быть, слуга ленивец
Мало корму ей даёт?

Или, может, разлюбила
Птичка домик золотой?
Но ведь он такой нарядный
И так блещет красотой.

Нет, не то! Певец свободный
Чует в воздухе апрель,
Лес и луг, цветы и братьев
Призывающую трель!

Отпусти жe, добрый мальчик,
С миром птичку на простор:
Пусть живёт, поёт на воле,
Kaк и пела до сих пор.

Из сборника "Голубая волна".

Отсюда: vk.com/wall-215751580_2770

@темы: текст, Стихотворения, Сборники, ссылки, Чарская, Голубая волна

Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
СИРОТЫ В КНИГАХ ЛИДИИ ЧАРСКОЙ. Мы продолжаем читать знакомые и незнакомые строки произведений Л.А.Чарской о детях, потерявших родителей.

"Три дня проходят в мучительном напряжении для маленькой семьи Таировых. Крошечной квартирки нельзя узнать. Вынесли стол из первой комнаты и на его место поставили гроб. Иван Яковлевич, изменившийся до неузнаваемости, лежит со скрещенными на груди руками и со спокойным, как бы умиротворенным лицом, глубоко тая в себе неизведанную никем еще из живых тайну смерти. По утрам и вечерам у гроба служат панихиды. Приходят сослуживцы покойного, появляются чужие незнакомые люди, приносят венки, говорят, советуют тете Таше, детям, что-то о пособии, о пенсии... А ночи напролет читают монашки. Это уже желание тети Таши. Пусть это дорого, не по их средствам, но необходимо, чтобы все было так, как это у людей бывает в таких случаях.
В первую же ночь монотонного чтения монашенки проснулась Надя. Прислушалась и, ничего не поняв спросонья, с ужасным криком, напугавшим всех, кинулась к тете Таше.
— Боюсь, боюсь! Не могу больше одна оставаться в кухне! — истерически выкрикивала она, дрожа всем телом. И напрасно уверяла тетя Таша и проснувшаяся под эти крики Клавденька, что бояться дорогого покойника грешно и стыдно, Надя протряслась всю ночь.
Она искренне переживала всю горечь потери. Глядя на мертвое, измененное до неузнаваемости лицо отца, она плакала неудержимыми слезами. О, как она жалела теперь, что недостаточно внимательна была к отцу за время его болезни, что ни разу не приласкалась к нему, ни разу не поговорила с ним просто, по-дочерински, искренно и откровенно. Да, она мало любила его, мало слушалась его приказаний, а если и слушалась, то только под страхом наказаний, под угрозою. Как тяжело, как тяжело ей было сознавать все это теперь, когда ничего нельзя ни вернуть, ни поправить!"

Л.Чарская. Волшебная сказка

Отсюда: vk.com/wall-215751580_2766

По ссылке - оригинальная иллюстрация к повести

@темы: текст, Чарская, Волшебная сказка, биография, иллюстрации, Цитаты

Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Чарская в воспоминаниях.

Теляковский
Владимир Аркадьевич
(26 января (7 февраля) 1860 - 28 октября 1924) https://ru.wikipedia.org/wiki/Теляковский,_Владимир_Аркадьевич


Театральный деятель, администратор, мемуарист. Последний директор Императорских театров (1901—1917).

"Дневник":

"14 (1) января 1910 года. Присутствовал в Александринском театре на представлении «На всякого мудреца довольно простоты». Редко я видел, чтобы спектакль прошел с таким ансамблем, как этот раз. Все почти роли были исполнены отлично. Савина, Варламов, Давыдов, Васильева, Юрьев, Корвин-Круковский, Чижевская, Чарская, Осокин — все отлично играли, и после спектакля я ходил на сцену, чтобы выразить всем им мое удовольствие по случаю отлично разыгранной пьесы. Несмотря на то, что пьеса эта идет в 18-й раз, театр полон".

Источник: сайт дневников и воспоминаний "Прожито".

Отсюда: vk.com/wall-215751580_2755

@темы: ссылки, Театр, Чарская, биография

Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
СИРОТЫ В КНИГАХ ЛИДИИ ЧАРСКОЙ. Мы продолжаем читать знакомые и незнакомые строки произведений Л.А.Чарской о детях, потерявших родителей.

"Я способна, послушна, толкова... я первая ученица... я представительница класса и его надежда... Счастье улыбается мне...

И вдруг снова ночь, мрак, пустыня и ужас! Все, что было бесконечно дорого, для кого я старалась учиться, для кого отличалась в прилежании и поведении — того не стало. Мама умерла так неожиданно и скоро, что тяжелое событие пронеслось ужасным кошмаром в моей жизни... Брат Вася заболел крупом, и моя мать заразилась от него... Это было в год моего перехода в четвертый класс. Я узнала о печальном событии только через неделю после него. Письма с Украины идут долго. Три дня проболели мама с братом, и оба скончались один после другого, в тот же день... Это было мучительное, стихийное горе... Главное, ужасно было то, что я не видала их в последние минуты... Их схоронили без бедной Люды...

Я помню день, когда Maman прислала в класс за мною. К Maman призывали только в исключительных случаях: или когда надо было выслушать выговор за провинность, или когда с институтками случалось какое-нибудь семейное горе...
"Выговоров я не заслужила, значит, надо было ожидать другого"... — решила я по дороге в квартиру княгини-начальницы, и смертельная тоска сжала мне сердце.
— Дитя мое, — сказала Maman, когда я вошла в ее роскошную темно-красную гостиную, — твоя мама и брат серьезно занемогли!
Что-то точно ударило мне в сердце... Я бросилась с воплем к ногам начальницы и сквозь рыдания пролепетала:
— Умоляю... не мучьте... правду... одну только правду скажите... Они умерли, да?

Мучительно протянулась секунда в ожидании ответа. Мне она показалась по крайней мере часом. Я слышала, как маятник часов выстукивал свое монотонное "тик-так", или то кровь била в мои виски, я не знаю. Все мое существо, вся жизнь моя перешла в глаза, так и впившиеся в лицо начальницы, на котором страшная жалость боролась с нерешительностью.
— Да говорите же, говорите, ради Бога! — вскричала я исступленно. — Не бойтесь, я вынесу, все вынесу, какова бы ни была эта ужасающая правда!

И Maman сжалилась надо мною и сказала свое потрясающее "да", сжав меня в объятиях.
Это было ужасное горе. Когда умерла Нина Джаваха, я могла плакать у ее гроба и слезы хотя отчасти облегчали меня. Тут же не было места ни слезам, ни стонам. Я застыла, закаменела в моем горе... Ни учиться, ни говорить я не могла... Я жила, не живя в то же время... Это был какой-то тяжелый обморок при сохранении чувства, что-то до того мучительное, страшное и болезненное, чего нельзя выразить словами.

И в такую минуту милая рыжая девочка пришла мне на помощь.
Маруся Запольская взяла меня на свое попечение, как нянька берет больного, измученного ребенка... Она бережно, не касаясь моей раны, переживала со мною всю мою потрясающую драму и облегчала мое печальное существование, насколько могла".

Л.Чарская. Люда Влассовская.

Отсюда: vk.com/wall-215751580_2749

По ссылке - оригинальная иллюстрация к повести.

@темы: текст, ссылки, Чарская, Люда Влассовская, Цитаты

Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Голоса самых юных читателей

"Скажите тете Чарской, что я ее люблю за ее повести, хотя местами она заставляет нас плакать".

Нина, 1907 год

Отсюда: vk.com/wall-215751580_2747

@темы: ссылки, мнение о книге, Чарская, Задушевное слово

Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
СИРОТЫ В КНИГАХ ЛИДИИ ЧАРСКОЙ. Мы продолжаем читать знакомые и незнакомые строки произведений Л.А.Чарской о детях, потерявших родителей.

"Священник приблизился к иконе, чтобы совершить последний обряд над умирающей. Отысповедовал глухою исповедью больную и, раскрыв над головою ее требник, засветил тоненькую восковую свечу и начал читать отходную.

Не успел докончить молитвы отец Паисий, как что-то бурно заклокотало в груди больной и на губах ее выступила кровавая пена. Все тело умирающей дрогнуло, и Федосьевны не стало. Душа ее отошла в лучший мир. Отец Паисий медленно осенил крестом умершую, дочитал над нею молитву и стал снова завертывать крест и требник в епитрахиль. Вокруг с громкими причитаниями суетились женщины. Кто-то всхлипывал, кто-то плаксивым, нарочито жалобным голосом причитывал, жалея какого-то сироту. Неожиданно широко распахнулась дверь из сеней и в горницу стремительно вбежал мальчик лет двенадцати. Часто, через несколько месяцев спустя, отец Паисий, рассказывая об этом случае, добавлял, что никогда не забыть ему того отчаянного, безнадежного крика: "Мама!", - каким огласил комнату ребенок, не забыть и того ужаса, который отразился на его худеньком, бледном лице.

Это был Вася, единственный сын покойницы. С тем же раздирающим душу воплем Вася бросился к матери, обхватил ее начинавшее уже холодеть тело, прижался лицом к ее груди и так и застыл без слов, без движений. Женщины замолкли сразу, подавленные видом этого безысходного чужого страдания.

Отец Паисий, направлявшийся было в сени, приостановился и тоже не отрывал глаз с обезумевшего от горя мальчика.
- Один, как есть один, сиротинкою круглым остался на свете, - произнесла сочувствующим голосом слободская знахарка. - А как Федосьевна-то его жалела, болезная! Ведь единственной утехой он рос у нее...
- Куда же теперь денется мальчик? Есть у него близкие, родственники? - осведомился священник.
- Какое, батюшка! Ведь приезжие они, и сказывают люди, никого-то у них: ни только что близких, но и дальних на свете нет. Совсем на улице очутился бедный. Жаль до слез парнишку. Да ничего не поделаешь. Противу господа не пойдешь. Он, батюшка милостивый, ведает лучше нас, грешных, что нам определено. А все же кабы не были мы сами в нужде да в лишениях, каждая бы из нас с охотой мальца-сиротинушку к себе в дом приняла. Уж больно тихий да добрый парнишка и услужливый, да вежливый такой... - говорила женщина, утирая кончиком шейного платка мокрые от слез глаза. Она казалась вполне искренней в своем участии. Отец Паисий перевел с нее глаза на Васю.

Теперь он уже не лежал ничком на груди матери. Его бледное, перекошенное судорогой страдания личико было все орошено слезами, - безутешными слезами высшего человеческого отчаяния, с которым, казалось, не сравнится никакое другое горе. Большие серые глаза мальчика, полные слез, с мучительным недоумением впивались в восковое лицо умершей.
- Зачем? Зачем ты ушла от меня, мама? - казалось, спрашивал этот взгляд, и худенькие рученьки все крепче и крепче сжимались у груди мальчика".

Л.Чарская. Лишний рот.

Отсюда: vk.com/wall-215751580_2746

По ссылке - оригинальная иллюстрация к повести

@темы: текст, ссылки, Чарская, Лишний рот, Цитаты

Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Топос Царского Села в автобиографической прозе Лидии Чарской. Е.Трофимова
Е.И.Трофимова (Москва)

Топос Царского Села в автобиографической прозе Лидии Чарской.

(с конференции 29-11-2010-01-12-2010 Программа XVI Царскосельской научной конференции «Царское Село. На перекрестке времен и судеб») www.tzar.ru/science/conferences/1541245659

«Моё дорогое Царское! Моя родина! Мой любимый желанный город! Возможно ли, что я снова поселюсь под тенью твоих роскошных парков, среди чудесных озёр, каналов, водопадов, красивых затей, беседок и мостиков, от которых веет глубокой исторической стариной!». Это слова Лидии Чермиловой – героини произведений и литературного двойника выдающейся русской детской писательницы Лидии Алексеевны Чарской.

В её биографии довольно много лакун, противоречий, недосказанностей. Во многом это «вина» самой писательницы, которая не оставила ни развернутых сведений о своей жизни, ни авторских воспоминаний. Исследователям приходится самим восстанавливать неизвестные и неясные страницы её личной и публичной жизни. А документальных свидетельств осталось не так уж и много, хотя, будем надеяться, дальнейшие архивные разыскания позволят многое разъяснить.

Лидия Алексеевна Чарская (1875-1937) несомненно достойна этих трудов. Только сейчас, когда преодолены многие предубеждения относительно её творчества, когда исследователи приступили к серьёзному изучению наследия писательницы, становится очевидным огромный вклад Чарской в становление и развитие русской детской литературы, в развитие нравственной и патриотической линий отечественной культуры. Да, исторические катаклизмы прервали их непрерывное нарастание, но не смогли уничтожить совсем. Доказательством тому – высказывания людей уже новой, советской формации, которые признавали положительное и благотворное нравственное воздействие книг Чарской. Назову имена. Пантелеев и Цветаева, Пастернак и Евгения Гинзбург, Панова и Друнина; имена исследователей и литературоведов, начавших свою работу в конце 80-начале 90-х гг.: Е.О.Путилова, Р.А.Зернова, В.А.Приходько, С.А.Коваленко, Ст.Никоненко, И.И.Казакова и другие.

В данном сообщении я не претендую на окончательное раскрытие всех упомянутых выше «тайн», мне хотелось бы лишь выделить из общего перечня те, которые напрямую связаны с Царским Селом. Поэтому данная работа будет иметь несколько фрагментарный, черновой характер, поскольку потребуется много кропотливой исследовательской и архивной работы, чтобы прояснить неясности биографии Часркой, в том числе и царскосельского периода.

Царское Село было важным топосом для писательницы, повлиявшим на сложение её личности, формирование мироощущения, сознательной и бессознательной сторон ментальности. В этой географической точке она пережила первые мгновения счастья и духовного взлёта, но здесь же посетило её глубокое горе, здесь ей были нанесены незаживавшие душевные травмы.

Одна из них связана с именем родной матери. Хорошо известно имя её отца – военного инженера Алексея Александровича Воронова. О матери же Чарской, умершей при родах, энциклопедические статьи умалчивают. Тем не менее, опираясь на автобиографическую прозу писательницы, мы можем утверждать, что звали её Ниной. Прямое упоминание этому мы находим на страницах таких произведений, как «За что?», «На всю жизнь», «Цель достигнута» и пр. Косвенным подтверждением является то, что для Чарской имя Нина было излюбленным женским именем. Его носила одна из самых знаменитых героинь – Нина Джаваха, а также героини других повестей и рассказов («Вторая Нина», «Люда Влассовская», «Записки маленькой гимназистки» и некоторые другие). К этому можно добавить, что среди литературных псевдонимов, которыми пользовалась писательница, был и такой – «Н. Иванова». По высказыванию Т.Д.Исмагуловой (1), это не совсем псевдоним. Иванова – по фамилии третьего мужа, а «Н. скорее всего «Нина» - имя её любимой героини». Кто знает, может быть, частично этот псевдоним и представляет собой своеобразный мемориал имени её матери – Нина? Конечно, это только интуитивное предположение.

А где же началось детство Лиды Вороновой?

Из повести «За что?» мы узнаём о нелюбимой няньке со злым-презлым, цыганским лицом, которая одевает девочку «как куколку» и выводит гулять в Большой Царскосельский парк. В этом променаде имеется значительная доля тщеславия – хорошо одетая Лида для няньки представляет своеобразный объект хвастовства перед другими нянями и гувернантками. Отсюда можно сделать некоторые выводы. Во-первых, семья Вороновых жила недалеко от парка. И, во-вторых, территория этого императорского парка была открыта для публичного посещения, где, как пишет Чарская, было «чудесное, прозрачное озеро с белыми лебедями». Как видим, в этом фрагменте уже присутствует внутренний конфликт – внешняя красота, почти идиллия, соседствует с психологическим побуждениями совсем иного рода – нелюбовью, недобротой, тщеславием, хвастовством.

Для более глубокого проникновения в творческий мир писательницы необходимо подробнее узнать о жизни её отца – вышеупомянутого Алексея Александровича Воронова. Лидия Алексеевна, как сейчас бы сказали, была «папиной дочкой». Любила она его самозабвенно, видя в нём совершенного взрослого, некий этический и эстетический идеал, воплощавший в глазах девочки самые лучшие человеческие качества. Поэтому его вторая женитьба стала для Лидюши не только потрясением, но почти катастрофой, повлекшей за собой весьма неприятные последствия. Впрочем, здесь следует оговориться, может быть, эта эмоциональная встряска и помогла раскрыться тому удивительному творческому началу, которое было заложено в Лидии Вороновой. Однако, что же всё-таки конкретно известно о её отце. По образованию Воронов был военным инженером. И на момент рождения дочери, и в первые годы её жизни он служил в одном из лейб-гвардейский стрелковых полков в Царском Селе. Точно назвать этот полк или батальон я пока не могу – здесь требуются архивные разыскания. Известно, что Алексей Александрович затем был переведен в Шлиссельбург, но позже вновь вернулся с семьёй в Царское Село. Известно также, что он со своим полком принимал участие в военных действиях. Об этом говорится в повести «За что?». И здесь существует хронологическая загадка. Чарская пишет, что отец ушел на русско-турецкую войну. Последней открытой войной России с Турцией была война 1877-1878 гг. Алексей Александрович, конечно, мог принимать в ней участие, но его дочери тогда было от силы три-четыре года. А в повести Лидия хотя и маленький ребёнок, но, по крайней мере, лет пяти-семи. Отсюда следуют такие предположения: или имеет место художественный вымысел с хронологической аберрацией, или речь идёт о какой-то другой войне. Единственным событием 1880-х годов, которые, с одной стороны, соответствуют предполагаемому возрасту Лидии, а, с другой, подразумевают столкновение интересов Русской Империи с Османской, было восстание 1883 года, приведшее к образованию Королевства Сербии. Пролить свет на это может лишь исследование архивных документов.

Свою жизнь Алексей Воронов – мы можем это утверждать с достаточной долей уверенности – закончил в Царском Селе. Во всяком случае, на сайте жителей Царского Села находится следующая запись: «Воронов Алексей Александрович – 1902, военный инженер, полковник, начальник инженерной дистанции в Ц.С.» (2).

Конечно, хотелось бы определиться и с местом жительства семейства Вороновых, узнать улицу и номер дома, в котором провела детство будущая писательница. В повести «За что?» мы находим описание некоторых частей этого дома. Дом, видимо, был индивидуальным, то есть не являлся полковой квартирой в большом здании. Но и не представлял собой особняк в полном смысле этого слова, потому что Чарская упоминает о некоем общем дворе, где она играла с детьми из других семейств. Перед домом имелся небольшой сад, где росли кусты смородины и рябина. Где-то рядом находилась «любимая сиреневая беседка», о которой упоминает в письме в Шлиссельбург её детский друг Коля Черский. В тексте Чарской мы встречаем поэтическую картинку этого уголка: «Поздние розы цветут и благоухают... Небо нежно голубеет над сиреневой беседкой, где мы сидим обе - я и Катишь... Катишь чуть ли не в сотый раз объясняет мне сколько видов причастий в русском языке, а я смотрю осовевшими глазами на красивую зелёную муху, попав­шуюся в сети паука» (3).

Интересную информацию по топосу дома Вороновых даёт внимательное изучение карты Царского Села конца XIX века. На ней обозначены не только улицы и площади, но и места дислокаций воинских частей. В частности, в районе София на Павловском шоссе обозначены казармы 1-го лейб-гвардии Стрелкового полка. На пересечении улицы Волконской и Кадетской мы обнаруживаем казармы 4-го Стрелкового полка. Левее по карте между той же Волконской и Фуражной расположился 3-й Стрелковый полк. Хотя на карте и нет отметки, но известно, что недалеко в зданиях провиантских магазинов на Гатчинском (Красносельском) шоссе находились казармы 2-го Стрелкового батальона. Таким образом, именно район Софии представляется тем жизненным пространством, где проходила жизнь семьи Вороновых, где формировался круг детских впечатлений будущей писательницы.

Внимательное изучение текстов писательницы позволяет, к счастью, более точно указать место расположения её дома. В повести «На всю жизнь» в начале второй части мы находим это важное указание. После пребывания в Шлиссельбурге повзрослевшая Лидия возвращается в Царское Село. Воспоминания настолько сильно её взволновали, что ей немедленно хочется увидеть дом, где прошло детство. «Скорее! Скорее к Белому Дому! <…> Извозчик, на дачу Малиновского!» (4). Обратившись к карте Царского Села конца XIX века, мы видим на Павловском шоссе обозначение т.н. Дачи Малиновского, где и находился дом семьи военного инженера Воронова.

Царское Село для Чарской стало и местом некоторых важных духовных откровений. Одно из такого рода событий – пасхальная служба в Царском Селе. Лидия в это время – воспитанница Павловского института в Санкт-Петербурге, с его достаточно жесткой дисциплиной, отгороженностью от окружающего мира. «Заточение» девочки усугубляется и сложностью её отношений с мачехой, что препятствует частому посещению родного дома, общению с обожаемым отцом –«солнышком», как она его называла. Поэтому, известие, что ей позволено прибыть в Царское Село на пасхальные каникулы вызывает восторженную реакцию: «Неделю дома, в Царском! Целую неделю! Господи! Моё сердце то бьётся сильно-сильно, то замирает до боли сладко, до боли радостно. Мне кажется, что я не вынесу, задохнусь от прилива странного и непонятного мне самой восторга. Что-то до того огромное, до того светлое вливается волной в меня, под этот звон колоколов, в эту пасхальную полночь! А впереди ещё лучшее, ещё более радостное ждёт меня. Сегодня я иду с тётей и Катишь в первый раз к заутрене. Я столько лет ждала этого дня» (5).

Эта буря эмоций, эта экзальтация пробуждают в душе девочки какие-то новые, дотоле дремавшие творческие силы. «И вдруг неожиданно я поднимаю голову и прислушиваюсь... Кто это говорит подле? Что за странные звуки носятся и поют вокруг меня?.. Что за удивительные слова слышу я в пространстве вместе с каким-то властным голосом, приказывающим мне произнести их громко?.. Я невольно подчиняюсь этому голосу и прямо из моего сердца, или откуда-то ещё глубже, плавно, чуть слышно, льются, как струйки ручейка, как песня жаворонка, звучные, стройные строфы:

“Звёзды, вы, дети небес,

Пойте свой гимн светозарный,

Пойте: “Спаситель Воскрес!”

Ангел сказал лучезарный.

Слышишь ты дивный привет,

Ты, одинокий, родимый...

Здесь тебя около нет...

В сердце моём ты, любимый...

Ты далеко... ты в пути...

Все же я вижу родного...

Солнышко! В детской груди

Много восторга святого.

Солнышко! сердце поёт,

Папу-Алёшу зовёт...

О, приезжай, ненаглядный!”

Я стою, вся точно заколдованная... Теперь мне по­нятно только, что слова эти никем не сказаны, никем не произнесены, а выросли просто из меня, из моей груди. Я сочинила их... Я сама! Шум и звон наполняют мой слух, мою мысль, мою голову. Все поёт, ликует в моей душе. Я сочинила стихи, <…> Я — поэтесса!» (6).

Здесь также возникает весьма интересная проблема места: в какой церкви молилась Чарская, и где располагался этот храм. Имеются некоторые предположения. Первым можно назвать Софийский собор, что был расположен в самой гуще полковых комплексов. Однако есть аргументы в пользу другого храма. Описывая пасхальное богослужение, Чарская указывает, что оно происходило в Стрелковой церкви. Вот её слова: «Колокола гудят протяжно, звонко и непрерывно по всему городу. Всюду расставлены плошки, зажжена иллюминация. Стрелковая церковь освещена тысячью огней». (7). Просмотр доступных документов приводит к выводу, что речь может идти о храме лейб-гвардии 2-го Царскосельского стрелкового полка. Эта батальонная церковь во имя Святого Преподобного Сергия Радонежского была освящена в 1857 году в старых казармах. В 1879 году она была переведена в район новых казарм стрелкового батальона и в 1889 году была освящена уже в новом здании. В 1921 году церковь была закрыта, её здание сохранилось в перестроенном в 1903-04гг. виде (архитектор А. Г. Успенский). Адрес этого храма: Царское Село, Фуражный пер., д. 4. (8). Эта справка, кстати, даёт некоторые основания предполагать, что Алексей Александрович мог нести службу именно в этом стрелковом полку.

Есть ещё один важный момент в жизни Л.А.Чарской, который связан с Царским Селом. Речь идёт о её первом замужестве. Избранником Лидии становится офицер Борис Чурилов (в повести – Борис Чермилов), служивший в одном из местных полков. Внешность и личность Чурилова вполне соответствовала стилю конца XIX века, отмеченного чертами позднего романтизма и декадентства. «Из-под чёрных, слегка нависших бровей глядят большие чёрные же глаза, блестящие, угрюмые и печальные в одно и то же время. Вертикальная морщина пересекает лоб. Губы наполовину скрыты густыми чёрными усами. И на всём лице, угрюмом и печальном, лежит как будто печать неудовольствия и затаённого раздражения» (9). Романтическими оказались и обстоятельства их неожиданного знакомства. Случайно поранив руку на царскосельском катке Лидия, дабы успокоить боль, удалилась в глубь парка. Вдруг из кустарника вышел медведь, который, конечно, весьма напугал девушку. К счастью сразу появился и хозяин зверя – это был Борис Чурилов. Вскоре молодые люди поженились. Где же жила молодая семья? Текст повести «На всю жизнь» даёт нам некоторую подсказку этого топоса. В начале её третьей части говорится о двухэтажном длинном здании, неподалёку от которого громоздятся «нескладные громадные здания. Это казармы. За казармами бесконечно широкое поле, в конце его – кладбище, угрюмое и жуткое» (10). Далее говорится о большом жёлтом здании, где находятся квартиры офицеров-стрелков, и где располагается двухэтажная квартира Чуриловых. Обратившись к карте конца XIX века, мы обнаруживаем в нижней её части в конце Гусарской улицы Казанское кладбище. От него к центральной части Царского Села, действительно тянется огромное поле, вернее два. На первом располагались Пороховые погреба, а вторым было Учёбное поле с тирами стрелковых, гусарских и кирасирских полков. Если исходить из описания Чарской, то дом молодожёнов должен был стоять где-то в районе пересечения Гатчинского шоссе и Фуражной улицы. В пользу этого предположения говорит и то, что там, на карте, обозначены казармы 3-го Стрелкового полка.

Завершая своё сообщение, еще раз хочу сказать, что факты и предположения, изложенные здесь очень «сырые» и требуют дальнейших кропотливых изысканий. Однако нет сомнений, что детальное изучение конкретных обстоятельств и фактов жизни Лидии Алексеевны Чарской, в том числе и её царскосельской составляющей, очень важны для понимания и оценки её творческого наследия.

ЛИТЕРАТУРА

ИСМАГУЛОВА Т.Д. Реальная и мифологическая биография Лидии Чарской//Детский сборник. – М.:О.Г.И., 2003. С.218.
См.: pushkin-history.info/bukva-v-voa.html.
ЧАРСКАЯ Л.А. За что? – М.: Паломник, 2007. С. 111.
ЧАРСКАЯ Л.А. На всю жизнь. – М.: Паломник, 2008. С.156.
ЧАРСКАЯ Л.А. За что? – М.: Паломник, 2007. СС. 177-178.
ЧАРСКАЯ Л.А. Т а м ж е. СС. 179-180.
ЧАРСКАЯ Л.А. Т а м ж е. С. 180.
См.: al-spbphoto.narod.ru/Hram/nohram3.html.
ЧАРСКАЯ Л.А. На всю жизнь. – М.: Паломник, 2008. С. 183.
10. ЧАРСКАЯ Л.А. Т а м ж е. С. 238.

Отсюда: vk.com/@-215751580-topos-carskogo-sela-v-avtobi...

@темы: ссылки, Цель достигнута, За что?, Чарская, биография, Записки маленькой гимназистки, Люда Влассовская, На всю жизнь, В торая Нина

Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
СИРОТЫ В КНИГАХ ЛИДИИ ЧАРСКОЙ. Мы продолжаем читать знакомые и незнакомые строки произведений Л.А.Чарской о детях, потерявших родителей.

"Ия стояла на пороге терраски и смотрела в сад. Была полночь.
Мать и сестра давно спали. Первая, конечно, делала вид, что спит. Ей было не до сна. Брак старшего сына менял совершенно всю давно налаженную программу их жизни. Помимо того, что в их семью входила несимпатичная, крайне избалованная юная особа, в лице княжны Анастасии Вадберской, или Нетти, как ее называли близкие, Юлии Николаевне приходилось отпускать Ию на трудный, тяжелый заработок, к чужим людям, в чужой город, и это не могло не тревожить мать.

Но сама Ия нимало не тревожилась предстоящей ей переменой в жизни. Правда, ей было жаль до слез расставаться с матерью, жаль было уезжать из этого милого гнездышка, где родились и выросли они обе с Катей, где всякий кустик, всякое деревце срослись и сроднились с ними. Каждое лето приезжала сюда она девочкой из института и проводила здесь самые отрадные часы своей юности.

Правда, в этих милых "Яблоньках" узнала она и свое первое тяжелое горе. Здесь умер отец, всегда такой ласковый и добрый, умер в ту пору, когда самой Ие было всего десять лет от роду.
Он был когда-то учителем гимназии и, не выслужив пенсии, вышел в отставку с совершенно расстроенным здоровьем; на свои крошечные сбережения он приобрел у соседей Вадберских эту усадьбу и поселился в ней с молодой женой и крошечным сыном.

Князья Вадберские являлись, таким образом, соседями отставного учителя.
Глядя на серебряный океан небес со скользящими по нему облаками самых фантастических очертаний, Ия думала сейчас об этой семье, вспоминая до малейших подробностей некоторые картины своего детства.
Ей десять лет, Андрею - семнадцать.
Отец умер несколько дней тому назад.

Князь Вадберский, высокий, красивый старик в блестящем мундире отставного кавалериста, присутствовал на всех панихидах вместе с дочерью Нетти и двумя сыновьями - Леонидом и Валерьяном.
Их мать, черноглазая подвижная женщина, итальянка родом, с несколько вульгарными манерами, так мало согласовавшимися с ее княжеским титулом, вторая жена князя, происходившая из простой мещанской семьи, с которой он после потери первой жены случайно встретился за границей, прислала вдове учителя записку, пропитанную запахом духов и искренним выражением сочувствия и утешения в постигшем несчастную семью горе".

Л.Чарская. Ради семьи.

Отсюда: vk.com/wall-215751580_2738

@темы: текст, ссылки, Чарская, Ради семьи, Цитаты

Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Дети Рудиных
Повесть для детей младшего возраста
ЛИДИИ ЧАРСКОЙ (продолжение)

Часть 1

Глава II
Лесные чудеса.

- Ах, глупенькая, глупенькая девочка, ну чего, спрашивается, плачешь? Неужели же Белячка моего испугалась? Да он ведь ручной, мой Белячок! Ты посмотри на него только: он - самое безобидное существо на белом свете. Или тебе жаль ягод, которые съел мой Белячок? Ну, перестань же плакать, ведь ты же не маленькая!

Удивлённая Тина подняла свою русую головку и недоумевающе взглянула заплаканными глазами. Перед нею стояла девочка немногим старше ее, вся смуглая от густого загара, покрывавшего её лицо, руки и шею. Она была одета в чистенький деревенский сарафан из нарядного ситца и в белую рубашку с широкими рукавами. На повязанном поверх сарафана фартуке были вышиты яркими цветами какие-то фигуры. Тёмную головку девочки, с длинной густой косою, украшала широкая алая лента. А её маленькие ножки были обуты в желтые городские ботинки, которых не носят крестьянские дети.

Широко раскрытые от изумления глаза Тины так и впились в лицо неизвестно откуда и когда появившейся девочки. Тина даже рот раскрыла от удивления, разглядывая незнакомку. Вероятно, вид у Тины был довольно смешной, потому что смуглая девочка вдруг присела на корточки перед нею и стала громко и весело смеяться. Веселая девочка невольно понравилась Тине, которая сама слегка улыбнулась, глядя на неё. Эта улыбка сразу расположила к ней смуглую девочку.
- Ну вот, так-то лучше, - переставая, наконец, смеяться, проговорила она. - Если бы ты знала, какая ты хорошенькая, когда улыбаешься, то наверно бы не была такой плаксой. А за то, что ты послушалась меня и перестала нюнить, я тебе покажу кое-что. Смотри!

И не успела что-либо ответить Тина, как смуглая девочка не громко свистнула. Этот свист относился, очевидно, к серому зайцу, потому что тот весь насторожился, сильнее зашевелил ушами и в один миг очутился на коленях маленькой незнакомки. Теперь смуглой девочка расставила впереди себя руки и соединила их пальцами наподобие круга.
- Ну гоп-ля, Белячок! Покажи-ка нам своё уменье! - приказала она зайцу, который к великому удовольствию Тины, запрыгал через руки своей хозяйки точно также, как это делают дрессированные собаки в цирке.

Между тем, дав вдоволь напрыгаться косому, незнакомка, подняла с земли небольшую хворостину и, обломав с нее лишние сучья, всунула её в лапки зайцу.
- Ну Белячок, служи!
В ту же минуту зайка, держа палку у плеча, вытянулся в струнку, как настоящий солдат.
- Ну, а теперь - шагом марш! - скомандовала неугомонная смуглянка. И Белячок затрусил на задних лапках, не выпуская палки из передних.
Тина весело и радостно смеялась, глядя на все эти упражнения. Теперь незнакомая девочка и ее дрессированный заяц очень нравились ей и забавляли её.

Тине было смешно вспомнить о том, что она так испугалась Белячка.
- Кто ты, девочка? И откуда у тебя такой славный зверёк? - доверчиво взяв за руку свою новую знакомую, спросила Тина, когда Белячок добросовестнейшим образом проделав все свои штуки, снова уселся на коленьях у своей маленькой хозяйки и теперь тёрся мордочкой об её шею и руку.

Смуглая девочка вскинула на Тину свои живые бойкие глазки.
- Если хочешь знать, кто я, то идем ко мне в гости! - засмеялась она своим веселым заливчатым смехом.

На минуту Тина поколебалась. Она была бы рада поглядеть на житье-бытье милой незнакомой девочки, но понимала что чересчур продолжительное отсутствие её взволнует оставшихся на лесной опушке близких.

Впрочем, она колебалась недолго. Маленькая смуглянка улыбалась ей так мило и ласково, а белый зайчишка так забавно косил на неё своим круглым глазом, что все Тинины сомнения рассеялись сразу.
- Хорошо, - сказала она, - веди меня к себе в гости, только ненадолго, а через пол-часика проводи обратно на опушку, к моим.
- Ладно! - кивнула головой смуглая девочка. - Да как зовут тебя, скажи, кстати?..
- Тиной, Христиной меня зовут, - поспешила ответить маленькая Рудина, - а тебя?
- А меня - Любой, но бабушка меня всегда Любашей зовет. Ну, давай руку и айда! А Белячок за нами побежит, ведь он у меня все равно что вместо собачки, - пояснила Люба своей новой приятельнице.

Девочки взялись за руки и почти бегом побежали по лесной тропинке. Белячок, точно верный пёсик, запрыгал подле своей хозяйки. (продолжение будет)

Отсюда: vk.com/wall-215751580_2735

@темы: текст, ссылки, Чарская, Дети Рудиных, Задушевное слово

Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
В Год Семьи в этом месяце мы почитаем знакомые и незнакомые строки произведений Л.А.Чарской о детях, потерявших родителей. Очень важно не забывать эту печальную тему, внимание к ней воспитывает в нас доброту и сострадание.

"И вот неожиданно случилось то "страшное", что на всю жизнь осталось памятным девочке.
Из Питера, с завода, где работал Порфирий Прохоров, пришло нацарапанное каракулями письмо.
А извещалось в том письме, что божией волею случилось с Прохоровым несчастье. Попал он под колесо машины и умер мученической смертью, раздробленный ею на сотню мелких кусков.
Несмотря на свои восемь лет, Дуня плохо поняла, однако, весь ужасный смысл полученного известия.
Зато бабушка Маремьяна, как дослушала конец питерской цидулки, прочтенной ей ее крестником соседским сыном Ванюшей, так и опрокинулась на лавку, почернела как уголь и уже больше не поднялась.
А через три дня положили ее рядышком с Дуниной матерью, под деревянный крест на погосте, у которого сама она частенько молилась за упокой души покойницы-дочки. Соседи подобрали Дуню, скорее испуганную неожиданностью, нежели убитую горем. Бабушку Маремьяну Дуняша больше побаивалась, нежели любила. Сурова была бабушка, взыскательна и требовательна не в меру. Чуть что, и за косичку и за ушенко оттреплет и без ужина отправит спать.
А все же жаль ее было девочке. И горько заплакала она, когда бабку Маремьяну зарывали в землю.
Через неделю пришло письмо с завода с бумагою за печатью и с деньгами. В бумаге говорилось о том, что малолетняя Авдотья Прохорова, усердными хлопотами заводского начальства, принята в приют как круглая сирота и дочь погибшего при исполнении своих обязанностей рабочего, и прилагаемые деньги посылались Дуне на дорогу".

Л.Чарская. Приютки

Отсюда: vk.com/wall-215751580_2729

@темы: текст, ссылки, Чарская, Приютки, Цитаты

Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Роман Лидии Чарской "К солнцу" нигде не публиковался и долгое время был утерян даже в центральных библиотеках страны. Прочитаем несколько его глав... Первые строчки не слишком отличаются от "Особенной" (повести, переделанной самой Чарской для юношества), но есть существенные отличия в деталях. В дальнейшем, события в романе будут совсем другими, тем более, в отличие от повести, роман имел продолжение...

Лидия Алексеевна Чарская
К солнцу. Роман. Продолжение

II

— Так вот ты какая! Покажись! Покажись-ка! Дай мне посмотреть на тебя! — с восторженной гордостью говорит Мария Александровна, откровенно любуясь изящной фигуркой и прелестным личиком дочери.
— Ах, что я! Вот вы — прелесть, мама! Если бы вы только знали, какая вы прелесть! — лепечет Лика, влюблёнными глазами лаская мать. — И подумать только: я — ваша дочка!

И действительно, в своем радостном экстазе и без того моложавая Мария Александровна кажется старшей сестрой своей дочери. Радостно сияющие глаза Карской ласково встречают горящий взгляд Лики.
— О-о! маленькая плутовка! Где ты научилась так льстить? - шепчет она, нежно прижимая к себе девушку.

Новый град поцелуев служит ей ответом.
— Как ты узнала меня? — все с тою же сияющей радостной улыбкой, помолчав минуту, спрашивает она дочь, когда обе они, крепко прижавшись друг к другу, движутся к выходу вокзала.
— А ваш портрет, мама! Я с ним не расставалась ни на минуту... — серьезно, без улыбки отвечает Лика и ее глаза загораются каким-то новым тихим, глубоким светом.
— Милая девочка! — ласково шепчет ей Карская, — я думала, что ты не узнаешь меня, и потому написала, что буду ждать у колокола.
— Ах, этого и не надо было! — горячо возразила Лика, — я, как вышла из вагона, оглянула толпу и вдруг увидела: такая молодая, красивая... чудная... ну значит, моя мама!

И она нежно поднесла руку матери к своим губам.
— Лика, mon enfant (дитя мое), а твои вещи? — вдруг спохватилась Мария Александровна, — я, ведь, не взяла выездного с собой, никого не взяла... Хотела первая увидеть мою девочку, одна увидеть без посторонних свидетелей, да! Я даже petit papa (отчиму) не позволила тебя встретить... Он цветы прислал... там, в карете.
— Ах, мамочка! — и Лика покраснела от удовольствия и смущения.
Румянец удивительно шел к ее милому личику.

Марии Александровне казалось, что она грезит во сне, видя свою дочь такой прелестной. Она так боялась, так страшно боялась этой встречи! Оставив дочь десятилетней девочкой, она имела о ней весьма смутное понятие и далеко не ожидала найти в ней такое доброе, отзывчивое сердце и эту любовь, и ласку к себе. А оказалось… Нет, положительно, Лика прелестна. И Карская с нескрываемым восхищением следила, как молодая девушка позвала носильщика, передала ему квитанцию от багажа, вручила свой адрес и, приказав доставить вещи, как можно скорее, снова обернулась с тою же счастливой улыбкой к матери.
— Откуда у тебя этот навык, крошка? — изумленно обратилась к ней Мария Александровна.
— О, это — метода тети Зины! — засмеялась Лика. — Тетя Зина не терпит беспомощности и разгильдяйства!
— Но неужели ты ехала одна, Лика?
— От Вены? Да. Эта австриячка Готенбург довезла меня до её города, а там мы расстались. Что же вы беспокоитесь, мамочка? Ведь, я не маленькая! — с истинно детской гордостью заключила Лика.
— Ты — прелесть! — улыбнулась Мария Александровна, с трудом удерживаясь от желанья расцеловать это чудное личико. — Однако, едем, малютка, пора!

Они вышли на перрон вокзала. Кровный рысак под английской упряжью с крохотной впряженной в ней кареткой-купэ ждал их у крыльца.
С легкостью птички Лика прыгнула в купэ и тихо ахнула: великолепный букет белых роз слал ей свой душистый привет из угла кареты.
— Ах, какая прелесть! — прошептала молодая девушка, погружая в цветы свое заалевшее личико.

Всё радовало и волновало ее сегодня! И серые петербургские улицы, и частые пешеходы, и встречные экипажи, и самые здания, так мало похожие на те венцы человеческого творчества, которые приходилось встречать Лике в Европе. Ведь это было свое русское, родное! Это была родина. Пусть встречные господа похожи на средней руки приказчиков из магазинов Лувра, пусть недостаточно элегантны попадающиеся на пути дамы, пусть не выдерживают критики дома и здания столицы, пусть улицы не отличаются чистотою и порядком, но это – Русь… Русь с ее колокольными звонами, с ее снежными сугробами, с ее троечными бубенцами и истинно православным радушием, мягкостью и весельем, это — Русь родная, святая, дивная!

Глаза Лики увлажнились. Она опустила окно каретки и с наслаждением пила свежесть августовского утра. И ее глаза блестели, а губы улыбались... Она — дома. Она у себя — дома! В своей белой, родной, студеной стране, которую, несмотря на долгие восемь лет, помнила так хорошо, так свято!
— Какое счастье! Какое счастье! Мамочка! — неожиданно вырвалось из груди молодой девушки горячим порывом.

Отсюда: vk.com/wall-215751580_2725

@темы: текст, ссылки, Чарская, К солнцу

Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
В Год Семьи в этом месяце мы почитаем знакомые и незнакомые строки произведений Л.А.Чарской о детях, потерявших родителей. Очень важно не забывать эту печальную тему, внимание к ней воспитывает в нас доброту и сострадание.

"Стоял январь. Гудела вьюга. Метель плясала и кружилась над серым городом. Люди спешили в церковь. Было воскресение. И в этот день у счастливой пары родилась дочь, малюсенькая, малюсенькая девочка с живыми серыми глазами.

У колыбели девочки сошлись четыре добрые волшебницы, — или нет! не волшебницы, а, вернее четыре добрые, простые девушки, родные тетки новорожденной, сестры матери, лежавшей в соседней комнате на смертном одре.
— Какое странное лицо у девочки! — сказала старшая из теток, Юлия, поклонница всего таинственного — помяните мое слово, она не долго проживет, эта девочка.
— Что ты! что ты! — замахала на нее руками вторая из сестер, Ольга, стройная, высокая с добрым, ласковым лицом.— Дитя должно жить, будет жить нам на радость... И если что--либо случиться с сестрой Ниной, — мы вырастим малютку и все четверо заменим ей мать.
—Да, да! Она будет наша! — произнесла третья сестра, Лиза, полная, голубоглазая, тридцатилетняя девушка, с мягким ласковым взором, скрытым очками.— Клянусь, я заменю ей мать.
— Сегодня воскресенье,— произнесла самая младшая из сестер — Капитолина, или Линушка, как ее звали в семье, и ее жизнерадостные карие глаза, оживляющие некрасивое, но чрезвычайно симпатичное лицо, остановились на девочке,— ребенок родился в воскресенье! А воскресные дети бывают обыкновенно счастливы.
—Девочка будет счастлива! Она должна быть счастлива! — хором подхватили сестры.

И вдруг им почудилось, что кто-то легкий и призрачный, приблизился к ним и встал между ними и колыбелью. Какая-то серая фигура под капюшоном, с видом монахини, что-то легкое, воздушное, как сон…Серая женщина неслышно скользнула к колыбели и, склонившись над ребенком, как будто поцеловала его.
— Это судьба!— шепнула Юлия, первая, заметив призрак. — Судьба поцеловала дитя!
— Судьба поцеловала ребенка!— вторила ей Лиза и опустила голову.

Когда она подняла ее, призрак уже исчез. Четыре сестры были теперь одни в комнате. Серая фигура словно растаяла в сумерках. И тогда они все четверо окружили колыбель. Дитя лежало с открытыми глазами и — странно! — почудилось ли сестрам или нет, но легкая улыбка играла на крошечных губах шестичасовой девочки.
— Необыкновенный ребенок! — прошептали все четыре тетки разом.
Вдруг порывистый стон метели пронизал их слух.
— Как воет ветер! — прошептала Лина, — вы слышите, как стонет вьюга за окно?
Но то не вьюга стонала. Она ошиблась, Лина. На пороге стоял бледный, как призрак, человек с дикими блуждающими глазами. И из груди его рвались судорожные вопли:
— Скорее... к ней... к моей Нине... Она умирает!..

***

В ту же ночь прекрасная, кроткая душа Нины Воронской улетела на небо... Малютка Лидия осталась сиротою...
Вот о чем шептали старые сосны, и их звонкий шепот несся далеко, далеко..."

Л.Чарская. За что? Моя повесть о самой себе.

Отсюда: vk.com/wall-215751580_2716

По ссылке - оригинальная иллюстрация к повести.

@темы: текст, ссылки, За что?, Чарская, иллюстрации, Цитаты

Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Из речи Н.К.Крупской на Всероссийском совещании работников детских городков и детдомов в 1926 году.

"...Мы видим, что современные ребята часто читают старые, давно забракованные книги вроде Чарской, Желиховской и проч. Очевидно, в детдомах сохранились библиотеки дореволюционного времени, как сохранились они в некоторых школах II ступени. Нужно побольше внимания уделить библиотекам детдомов, связать с общей местной библиотекой - волостной, уездной, губернской, получить оттуда передвижку, дать хорошую интересную книгу - и ребята перестанут увлекаться Чарской и т.п."

Надежда Крупская

Отсюда: vk.com/wall-215751580_2713

@темы: ссылки, Желиховская, Чарская, История

Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
В Год Семьи в этом месяце мы почитаем знакомые и незнакомые строки произведений Л.А.Чарской о детях, потерявших родителей. Очень важно не забывать эту печальную тему, внимание к ней воспитывает в нас доброту и сострадание.

"Голос нежный и мягкий, как шелест ветра, каким-то чудом долетает до ушей Дани сквозь вопли бури и рёв Куры...
На этот голос бросается Даня.
Перед ней невысокая, худенькая дама, с нежным, немного усталым лицом, при освещенных окнах ясно видны ее черты во мраке тёмной ночи. Бледное, трогательно-кроткое лицо с огромными, черными, грустными глазами. Из-под башлыка бурки, накинутого на голову, выбиваются черные же с заметною сединой волосы.

"Точно у мамы!" - вихрем проносится в голове Дани, и, движимая непонятным влечением, она бросается незнакомке на грудь.
- Бедное дитя! Бедное дитя!
Руки неизвестной дамы обвивают плечи Дани, губы мимолётно касаются ее лба.
- Идем скорее, идем.

Целый сноп яркого света... После темноты улиц и сада он нестерпим. Глаза, широко раскрытые до сих пор, ослепленные ярким светом, смыкаются сейчас помимо воли и в первую минуту не могут ни разглядеть, ни увидеть ничего.
Но понемногу они начинают различать...
Большая просторная комната. Бухар (камин) восточного типа с огромным отверстием для топки. На полу войлок и ковры. Коврами же покрыты пестрые тахты. Углубления в стене в виде кресел. Дрова пылают в камине. Висячая лампа ярким огнём озаряет комнату.

- Сандро, ты побудешь с гостьей, а я пойду, приготовлю больную... Погрейтесь у бухара, дитя мое!
Незнакомая дама говорит это ласково, мягко и нежно, так нежно, что от слов её замирает острый прилив страха и тоски.

Даня успокаивается.
При свете лампы лицо незнакомки еще более влечет ее к себе. Такое чарующее, такое скорбно-прелестное лицо! Точно добрая волшебница, повстречавшаяся ей в пути.

Но волшебница исчезает, мягко ступая по коврам.
Перед ней Сандро.
- Это наша рабочая комната, - говорит он, - мы занимаемся здесь за большим столом. А рядом кунацкая, горница для приема гостей. Там сейчас ваша мать. Здесь наше царство.
- Чье "наше"? - роняет машинально Даня, чтобы что-нибудь сказать, в то время как уши ее напряженно - внимательно ловят каждый звук за стеною, стараясь угадать, что происходит там, за дверьми.
- Наше - то есть детей Джаваховского гнезда. Наше - то есть Гемы, Валентина, Селтонет, Селима, Маруси и мое...
- Вы сироты?
- Да. "Друг" нам все... "Друг" - нам мать, отец, учитель... Она солнце, восшедшее над Джаваховским гнездом... Тетя Люда - её помощница. Нам хорошо здесь, как вечерним звездам в бархатном небе.
- Вы русский?
- Я алазанец, грузин. И Гема тоже. Мы брат и сестра.
- А Селим?
- Он родом из Кабарды, также и Селтонет. Маруся - кубанская казачка, а Валентин...
Он хочет прибавить что-то, но внезапно прикладывает палец к губам.

Странный взволнованный шёпот привлекает внимание обоих. Какая-то возня. Потом знакомый повелительный голос бросает властно:
- Ни с места! Говорю тебе, ни с места, Селтонет!
И легкие быстрые шаги за дверью.

Фраза, готовая вырваться из груди Сандро, замирает на губах.
Даня широко раскрывает глаза от изумления.
- Кто это?
На пороге комнаты странное видение: пестрый шелковый кафтан, алые шальвары, на голове легкое, как дым, покрывало поверх шапочки, низко насаженной на лоб. Целая масса монист и ожерелий вокруг смуглой, тоненькой шеи. Среди черных смоляных косичек, извивающихся вдоль плеч и стана, - мглистые, пламенные, огромные, остановившиеся в созерцании, глаза. Странные глаза, любопытные и упрямо-настойчивые, лукавые и недобрые в одно и то же время. Ноздри вздрагивают. Взор сверкает. Хищной улыбкой приоткрыт пунцовый, с белыми миндалинами зубов, маленький рот.

Двумя прыжками отделяется от двери странное видение, подбегает к Дане и одним взмахом ресниц, длинных и прямых, окидывает её всю.
Потом протягивает руку по направлению к двери.
- Ты дочка той, что лежит там?
- Да! - помимо воли срывается с губ Дани. - Ей хуже? Она умирает? Скажите же!

Странное существо глядит во все глаза, не отвечая ни слова.
Глядит, точно изучает Даню, точно старается запомнить её всю, - в одно мгновение всю... Потом поднимает высоко руку и лепечет таинственно:
- Сердце... у той... у гостьи в кунацкой... уже не стучит... Селтонет клала ей руку на бок... Сердце молчало... Ангел Израил пролетел мимо и взял её к Аллаху на небеса... Ты опоздала... Твоя мать умерла!.. Это так же верно, как зовут меня Селтонет!
- А-а-а!

Крик, похожий на стон, срывается с побледневших губок Дани. Синие глаза расширяются ужасом нестерпимого горя. Огромными чёрными пятнами разливаются в них зрачки, белеет, как известь, рот, перекошенный судорогой страдания...
- А-а-а! - проносится безумный крик, заглушающий на мгновение и свист ветра, и дикие вопли Куры.
Даня шатается как тростинка, цепляется руками за пустое пространство и с тем же диким безумным воплем падает на руки подоспевшего Сандро.
- О! Зачем ты сказала это?! Зачем?.. Ты убила её, Селтонет! - говорит он грустно".

Л.Чарская. "Джаваховское гнездо"

Отсюда: vk.com/wall-215751580_2709

По ссылке - оригинальная иллюстрация к повести

@темы: текст, ссылки, Чарская, иллюстрации, Джаваховское гнездо, Цитаты

Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
"Будь моя воля, сейчас же я сбросила бы этот нежный, как белое облако, бальный наряд и заменила его грубым суконным бешметом лезгинских джигитов. Я распустила бы мои черные косы и лезвием кинжала срезала волосы. Я бы стала ходить, как мальчики, и никто не узнал бы сиятельной барышни, обреченной на зубрежку французских глаголов."

"Вторая Нина"

Отсюда: vk.com/wall-215751580_2705

@темы: текст, ссылки, Чарская, Вторая Нина, Цитаты