Страницы ушедшего быта

[silent-gluk]

"Страницы ушедшего быта".
Лидия Чарская. "Виновна, но..."

СЕГОДНЯ: ОБМЕН "ЛЮБЕЗНОСТЯМИ" МЕЖДУ ДВУМЯ СЛУЧАЙНЫМИ ПОПУТЧИКАМИ, ОДНА ИЗ КОТОРЫХ - НАША ГЕРОИНЯ ИНА ЛЕРСКАЯ, А ДРУГОЙ - ВПОСЛЕДСТВИИ ИГРАЮЩИЙ СУЩЕСТВЕННУЮ РОЛЬ В ЕЁ ЖИЗНИ НЕЗНАКОМЕЦ.
МОДНЫЕ ПАРТИИ, МОДНЫЕ ОБЗЫВАТЕЛЬСТВА 1913 ГОДА И РАЗВОДКА - ЭТО НЕ "Инструмент для отгибания зубьев у пилы"...

"А вы – ка-дет?"

КАДЕ́Т, -а, род. мн. -ов, м. Член партии конституционных демократов, существовавшей в России в1905-1917 гг. На выборах в Государственную думу партия пользовалась большим успехом в широких кругах интеллигенции и буржуазии. В Думе первого и второго созывов играла руководящую роль. Партия отвергала революционные способы борьбы с правительством, признавая лишь «конституционные» способы борьбы, в рамках существующих основных законов.

Эта партия появилась на пике первой русской революции в 1905 году путем слияния либеральной организации «Союз земцев-конституционалистов» с организацией либеральной интеллигенции «Союз освобождения». Так была решена задача «объединения земских сил с общенародными». Милюков на учредительном съезде определил новое конституционно-демократическое движение как «идейное, внеклассовое, социально-реформистское».
В начале века слово писалось через дефис, чтобы отделить от другого - "кадет, воспитанник кадетского училища".


"- Нет, нет, вы – не поручик Глан!...
- «Пана», гамсуновского «Пана» вы читали?"

Томас Глан, герой романа Кнута Гамсуна «Пан», был для целого поколения читателей почти что культовой фигурой. Романтический мечтатель, предпочитающий существованию в обыденной действительности полудикую жизнь в лесной хижине, ищущий идеальной любви и неспособный ради любви поступиться гордостью, тревожил воображение, завораживал своей необычностью. Вышедший в 1894 г. роман вскоре приобрел европейскую известность, им зачитывались даже тогда, когда на имя Гамсуна легло пятно сочувственного отношения к немецкому фашизму. В России «Пан» был впервые издан в 1901 г. и вызвал восторженные отзывы Куприна и Чехова.
Пан считался также богом зарождающегося света, при восходе солнца. (из "И. П. Куприянова. ТОМАС ГЛАН В ПОСТМОДЕРНИСТСКОМ ВАРИАНТЕ").

"И почему вы – не вечная курсиха?"

В 1878 году в Санкт-Петербурге были открыты Высшие женские (так называемые «Бестужевские») курсы. Какое-никакое женское образование было в России и до них, хотя было оно весьма куцым и ограничивалось, в самом лучшем случае, гимназической программой. При этом долгое время обучение девочек в публичных школах считалось непристойностью – девочки должны были заниматься только дома, у гувернанток и домашних учителей. О высшем образовании для женщин и речи не шло.
Бестужевские курсы, к открытию которых приложили руку ведущие ученые эпохи, такие, как Менделеев, Сеченов и Бутлеров, были, безусловно, прорывом, но они не были первыми – за предшествующее десятилетие некоторое количество курсов по естественным наукам и медицине уже было открыто. Тем не менее, именно из курсисток-«бестужевок», как их называли в царской России, вышло много выдающихся женщин, определивших дальнейшее развитие науки, образования и искусства.

Адреса различных Высших Женских курсов в дамском журнале 1914 года: electro.nekrasovka.ru/books/6172445/pages/28

"- Итак, «Я, Даниил Клочевский, ненавижу эмансипированных женщин…"

ЭМАНСИПЕ́. Женщина, демонстративно подчёркивающая равные с мужчинами права, ведущая себя свободно и независимо в социальной жизни и в быту.

Об эмансипации женщин во времена Чарской: Васильев. ЭМАНСИПАЦИЯ ЖЕНЩИН ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XIX - НАЧАЛЕ XX ВЕКОВ (НА ПРИМЕРАХ ИЗ НОВГОРОДСКОЙ И ПСКОВСКОЙ ГУБЕРНИЙ) cyberleninka.ru/article/n/emansipatsiya-zhensch...

Кстати, сама Лидия Чарская могла считаться за эмансипе - как актриса и писательница. Ина же, её героиня - журналистка - тоже типичная эмансипированная женщина на тот момент.

В 1911 году скандальный "Синий журнал" в качестве новостей публиковал такие весёлые заметки:

"Неѣловская суффражистка.

«Саратов. Вѣстникъ» въ маленькой замѣткѣ утираетъ носъ кабинетнымъ поклонницамъ женской эманисипаціи. Въ Россіи оказывается давно женщины и равноправiемъ пользуются и носятъ jupe culottes (юбка-брюки, фр).

„Крестьянка Марина рѣшила нести тяготу жизни мужчины: 17 лѣтъ она остригла волосы и одѣла мужской костюмъ. Односельчане сначала смѣялись надъ ней, но это ее не смущало. Марину можно было встрѣтить и на пастьбѣ лошадей, и въ полѣ, и на всѣхъ сходкахъ. Живёть она въ доме отца старика, котораго содержитъ, и ведетъ все хозяйство сама. Хозяйство ея считается образцовымъ въ селѣ".

Теперь вопросъ только въ дѣтяхъ, кто будетъ рожать — мѵжъ или Марина?"

На фото: последний крик эмансипации - женщина-шпионка.

"- Да, была замужем, теперь разводка".

• РАЗВО'ДКА, и, ж. 1. только ед. Действие по глаг. развести в 6 знач. — разводить (спец.). Р. пилы. Р. моста. 2. Инструмент для отгибания зубьев у пилы (тех.). 3. Растягивание чего-н. (напр. кож) или разбивание чего-н. (напр. фольги) для удаления морщин, складок, неровностей, для придания нужной толщины (спец.). 4. Разведенная жена (простореч. устар.).
Источник: «Толковый словарь русского языка» под редакцией Д. Н. Ушакова (1935-1940)

— Это генеральша одна, разводка, я ее знаю.
Достоевский Ф. М., Братья Карамазовы, 1880

Например, в "Журнале для хозяек" за 1914 год печаталась полезная статья о раздельном проживании супругов: electro.nekrasovka.ru/books/6172445/pages/25

Отсюда: vk.com/wall-215751580_3068

На фото: как писать прошение Николаю Второму (не на обрывке бумаги!); карикатуры на суфражисток; ка-деты; гамсуновский "Пан".

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

@темы: ссылки, Реалии, Чарская, Виновна, но..., История

---

Любопытно

[silent-gluk]

НОВЫЙ АВГУСТ. И СНОВА - ПОГРУЖАЕМСЯ В ЭПОХУ РОМАНА ВМЕСТЕ С ИНОЙ ЛЕРСКОЙ.

РОМАН «ВИНОВНА, НО…» (1913).
НА ИЗЛЁТЕ БЭЛЬ ЭПОК…
ПОСЛЕДНИЙ ГОД ПЕРЕД ВЕЛИКОЙ ВОЙНОЙ.

Существует множество книг и альбомов по быту прошедших времён. Благодаря им можно лучше понять простую, обычную жизнь людей, которые жили в том или ином периоде истории. В последние десятилетия они очень популярны. Читатели охотно покупают их и изучают. Но когда я стала вновь перечитывать взрослые романы Чарской – «Солнце встанет», «Вакханку», «Её величество Любовь», «Виновна, но…», поняла, что это тоже некие энциклопедии быта начала 20 века. Они полны мелочей, таких привычных для героев и автора и совсем непонятных, малопонятных или понимаемых превратно нами, живущими в 21 веке. Упоминания имён, названия чего-то - одежды, бытовых вещей - можно слегка понять в контексте. Но намного интереснее понимать, погружаясь в эпоху полностью.

В наше время нам, пожалуй, интересны эти романы уже не совсем, как художественное произведение. А больше - как источники той - обычной жизни: что тогда ели, на чём ездили, что носили…

И самым в этом отношении любопытным мне показался роман Чарской «Виновна, но…» (в журнальном варианте - «Песни земли»).
Так как это типичный женский роман, тут рассыпано множество бытовых мелочей, несуществующих теперь, поэтому если разгадать их загадки, можно «влезть в шкуру» человека 10-х годов 20 века и немного понять героев и саму писательницу… Ведь роман то тут, то там напоминает биографию Чарской, до сих пор не очень хорошо известную, но по крайней мере ту, которую она рассказала своим читателям в своих детских повестях «За что?», «На всю жизнь», «Цель достигнута», «Большой Джон» и в «романе мятежной души» «Виновна, но…».

Какие-то слова, словосочетания, которые были без перевода и объяснений понятны живущим тогда людям, сейчас или понимаются не так, или звучат загадочно. Я собрала максимально возможные объяснения, образцы рекламы того времени, старинные фото, открытки, сделав своеобразный комментарий к этому роману. Я начала выписывать незнакомые слова, понятия, искать их значения в то время (а я предполагаю, что действие романа происходит в 1911-1912 годах 20 века, судя по упоминаниям модных деталей костюма). Также можно предполагать эти годы, потому как Чарская всегда живо откликалась на какие-то современные ей события и вплетала их в свои романы, например, повальное увлечение авиацией. Ещё я взяла географические названия, имена и фамилии, в большинстве нам известные (хотя некоторые города сменили дисклокацию с одного государства на другое, ведь Европа меняла свои границы), но, чтобы создать атмосферу уходящей Прекрасной Эпохи, я решила обратить внимание и на них. Все-все детали, чтобы перед вами возникла полная картина жизни в 1913 году.

Отсюда: vk.com/wall-215751580_3061

@темы: ссылки, Реалии, Цель достигнута, За что?, Чарская, Большой Джон, На всю жизнь, Ее величество Любовь, Солнце встанет, Виновна, но..., Песни земли, История, Вакханка

---

Любопытно

[silent-gluk]

Я сейчас читаю Кондрашову, "Дети Солнцевых" - тоже про Павловский институт. Прошло столько лет - а практически ничего не изменилось, если верить ей и Чарской. Разве что наказаний поменьше стало.

@темы: Кондрашова, Чарская, Дети Солнцевых

---

Любопытно

[silent-gluk]

"БРАТЬЯ НАШИ МЕНЬШИЕ" В КНИГАХ ЛИДИИ ЧАРСКОЙ

ВТОРАЯ НИНА.

— Аршак! Аршак! — вопила я через минуту, ураганом влетая в конюшню и отыскивая нашего пятнадцатилетнего конюха, родного брата Маро, — Аршак, выводи Алмаза! Он мой! Он мой! Отец подарил мне его. Скорее, Аршак.

Аршак был моим приятелем. Когда Маро поступила к нам, она принесла в дом сиротку-брата, и с тех пор Аршак жил и воспитывался у нас — сначала верный товарищ моих игр, а после слуга отца.
С минуту он недоуменно смотрел на меня, потом его характерное восточное лицо, чуть испорченное оспой, расплылось в широкой улыбке.

— Бери Алмаза, душа моя, княжна-зоренька! Бери Алмаза! Алмаз хороший конь, не чета Смелому... Не выдаст, не сбросит. Бери Алмаза, добрый тебе будет товарищ Алмаз, барышня! — говорил он, бросаясь исполнять мою просьбу.

Я и без Аршака знала, что за прелесть мой новый конь. В три прыжка очутилась я подле гнедого красавца, отливающего золотом тонконогого кабардинца и, обвив смуглыми руками его тонкую породистую шею, зашептала:
— Алмаз мой! Ненаглядный мой! Алая заря майского восхода! Счастье дней моих! Лучезарное солнышко кавказской страны! Я люблю тебя! Я люблю тебя, мой единственный!

Гнедой кабардинец, казалось, понимал меня. Он косил на меня умным карим глазом и издавал тихое, ласковое ржание.
Люда застала меня, буквально повиснувшей на его гибкой шее.

— Я не одобряю поступка папы, — произнесла она серьезно, глядя на меня черными черешнями глаз, в которых затаилась вечная печаль, — раз ты загубила одного коня, я бы ни за что не дала тебе другого, Нина! Но не в том дело. Отец решил так, значит, надо ему повиноваться. Я пришла за тобой. Идем заниматься. Мы должны повторить еще раз французские глаголы неправильного спряжения. Идем!

Французские глаголы неправильного спряжения, когда жгучая радость охватывает вас!!! Когда карий глаз Алмаза косит на вас в ожидании скорой прогулки!!! Когда небо Гори улыбается так пламенно и ясно!!!
Французские глаголы неправильного спряжения!!!
О, зачем я не мужчина-джигит, не горный абрек и мне — увы! — только пятнадцать лет!

Отсюда: vk.com/wall-215751580_3060

По ссылке - оригинальная иллюстрация.

@темы: текст, ссылки, Чарская, Вторая Нина, Цитаты

---

Любопытно

[silent-gluk]

Любопытно, а можно ли провести границу между "детскими" и "более взрослыми" произведениями Чарской по тому, раскаиваются ли (или наказаны ли?) отрицательные персонажи?.. Хотя не уверена. Вот в той же "Волшебной сказке" исправляется Надя, но с Поярцевой ничего не происходит. С третьей стороны, а могло ли произойти? Она там просто как двигатель сюжета...

@темы: вопрос, Чарская

---

Любопытно

[silent-gluk]

Дети Рудиных
Повесть для детей младшего возраста
ЛИДИИ ЧАРСКОЙ (продолжение)

Часть 1

Глава VI.
Мама и Дарья Федоровна.

Через пол часа спешной ходьбы полем и проезжей дорогой, обросшей по краям молодым кустарником, дети Рудиных и их молодая гувернантка подошли к большому помещичьему дому, окруженному роскошным тенистым садом.

Этот сад был, по истине, лучшим украшением имения Рудиных. Старые липы, столетние дубы, стройные развесистые белоствольные березы давали прохладу и тень этому прелестному уголку. На площадке перед домом были и устроены гимнастика, гигантские шаги и качели, а ближе к окнам был разбит роскошный цветник.

— Мама в саду! В саду мамочка! —весело крикнул Миша, еще издали заметив белое платье, мелькавшее среди деревьев. Он стремительно кинулся вперёд.

Наташа бросилась перегонять его, а румяный толстячок Жоржик затрусил за ними на своих пухлых ноженках, громко крича им во след:

— Куда вы? Подождите! Грешно оставлять маленького слабого братца.

Миша, услыхав эту жалобу, со смехом повернул назад.

— Ах ты, хитрец этакий! Прикинулся сиротой казанской, —произнёс он, возвращаясь и не переставая смеяться.— Ну, делать нечего, давай руку, беру тебя на буксир, а ты, Тина, берись за другую, — кивнул он младшей сестре, уныло шагавшей подле Лидии Павловны.

И все трое побежали к дому.

Между тем, Наташа была уже в саду. Там в гамаке лежала еще молодая, но очень болезненного вида худощавая дама, в белом платье, с усталым грустным лицом. Около гамака сидела в садовом кресле и читала вслух французскую книгу другая пожилая дама, с энергичным видом и совсем седыми волосами.

Дама в гамаке была хозяйка «Утешения» — Нина Николаевна Рудина, а рядом с нею сидела её бывшая воспитательница, поселившаяся в семье Рудиных на покое. Она присматривала за домашним хозяйством и воспитанием детей. Звали ее Дарьей Федоровной. Молодая гувернантка Лидия Павловна приходилась племянницей старшей, и не было ничего удивительного в том, что Дарья Федоровна вмешивалась в воспитание детей, говоря, что Лидочка молода, сама только что со школьной скамьи и поэтому надо руководить её каждым шагом.

Дарья Федоровна была очень взыскательна и строга и с детьми и с прислугой, и ее не любил никто, кроме хозяйки дома находившейся и теперь под влиянием своей бывшей воспитательницы.

К одной только Наташе Дарья Федоровна относилась ласково и снисходительно. Наташа была её любимицей. Живая, лукавая Наташа умела угождать Дарье Федоровне. И сейчас, влетев стрелою под шатёр деревьев, под которым находился гамак, Наташа, прежде чем броситься к матери, повисла на шее старой гувернантки.

— О, как я соскучилась без вас, тетечка! (дети Рудиных всегда называли так бывшую гувернантку их матери).

— Уж будто? А лесная прогулка? Неужели она не доставила тебе удовольствия? — целуя свою любимицу, спросила Дарья Федоровна.
— Никакого удовольствия... Напротив, одни неприятности... Ведь Тина пропала у нас! — выпалила Наташа.

— Как пропала?— испуганно вскрикнула Нина Николаевна, и легкая краска выступила на её бледных щеках в то время, как большие кроткие глаза выразили ужас.

— Успокойтесь, ради Бога, упокойтесь, мамочка, — кидаясь к ней, залепетала Наташа.—Она уже нашлась. Только... — тут девочка смолкла на полуслове и опустила глаза.
— Что еще такое? — снова встревожилась Нина Николаевна.

— В самом деле, что случилось? Чего ты не договариваешь, Наташа? — уже строгим голосом обратилась к своей любимице Дарья Федоровна.
Та подняла на нее смущенные глаза:
— Я не могу тётечка, не могу... Спросите лучше сами Тину, она вам расскажет... — пролепетала Наташа и спрятала на груди Дарьи Федоровны свое заалевшееся лицо.

В это время остальные дети с Лидией Павловной подошли к гамаку. По строго вопрошающему взгляду Дарьи Федоровны, перебегавшему с лица Лидии Павловны на лицо Тины, дети Рудины и их молодая гувернантка поняли, что здесь уже все известно.

— Что у вас там случилось, Лида? —тем же строгим голосом обратилась старая воспитательница к молодой.
— Наташа уже наябедничала, — шепнул старшему брату Жоржик, в то время как Лидия Павловна, краснея как девочка, рассказала тётке про исчезновение Тины в лесу.

— Главное, нехорошо то, что она не хочет сознаться, где она была, что с нею случилось и откуда у неё эта корзинка, — взволнованным голосом заключила свой рассказ молодая воспитательница.
Лицо Дарьи Федоровны стало еще строже.
— Ну, я посмотрю, как она не сознается в этом мне, — проговорила она сурово и поднялась с кресла. — Тина, ступай за мною, — произнесла она, обращаясь к красной, как пион, девочке.

— Тетечка, я умоляю тебя, будь снисходительна к ней, — шепнула Нина Николаевна, казавшаяся очень взволнованной.
— Не беспокойся, Нина, —я сумею, не прибегая к крутым мерам, уговорить девочку, но мягкостью вряд ли можно что-либо поделать.
— Тина, — обратилась к девочке Дарья Федоровна, — ты пойдешь сейчас со мной в мою комнату и во всем откроешься мне или... или будешь строго наказана. Слышишь?(продолжение будет)

Орфография и пунктуация оригинала в целом сохранена.

Отсюда: vk.com/wall-215751580_3051

@темы: текст, ссылки, Чарская, Дети Рудиных

---

Любопытно

[silent-gluk]

Говорят, что издание "Моего милого детства" К.Лукашевич 1994 года - полное. Пытаюсь добыть. Проверить, правда, не получится, потому что лень идти в библиотеку и сравнивать. Зато, может быть, сделаю электронный вариант.

@темы: Мое милое детство, Лукашевич

---

Школьные годы в старой России

[silent-gluk]

"Школьные годы в старой России".

Институт благородных девиц в художественной литературе, мемуарах и публицистике. Чарская и не только.

…«Институт благородных девиц»... Это выражение уже стало нарицательным, всем известным.

Но всё же об «институтках», т. е. воспитанницах таких учебных заведений, существует множество стандартно-ошибочных мнений и взглядов. Может даже не столько ошибочных, сколько романтично-сказочных. Этакая девушка неопределенного возраста в пышном платье в пол, говорящая на французском языке или музицирующая «на фортепьянах». Нечто похожее рисуют в своем воображении и в тетрадках маленькие девочки, представляя сказочных принцесс.

Но не в сказке, а на самом деле существовали эти девушки. Всё началось в середине 18-го века, когда императрица Екатерина II решила учредить Воспитательное общество благородных девиц. Именно так назывался первый институт благородных девиц – в будущем, знаменитый Смольный. Позже институтов появлялось всё больше и больше, в разных городах… Их внутренние правила распорядка немного отличались одни от других, отличалась форменная одежда воспитанниц, правила приема (возраст, происхождение)… Постепенно вырабатывались не только правила, но и обычаи образовательного учреждения, а также негласные законы среди институток.

Сейчас существует не только художественная литература о жизни учениц закрытых институтов, но и современные научные работы, документы того времени – дневники, которые позволяют очень многое узнать по вопросам темы. Конечно же, повести и романы о повседневной жизни таких учениц часто интересней, чем достоверный, но сухо излагающий события документ.

Обо всем этом можно прочитать в предисловии к сборнику «Институтки. Воспоминания воспитанниц институтов благородных девиц». (Россия в мемуарах)».

В период советской литературы, если в детской или юношеской книге рассказывалось, как героиня училась в дореволюционном институте, то такие строки были не самым главным эпизодом повести. Хотя, по правде сказать, в книге Александры Бруштейн «Дорога уходит в даль», а именно во 2-й части под названием «В рассветный час» некий Виленский институт дореволюционного времени описывается достаточно полно и разносторонне.
Нужно, правда, сказать, что эта повесть отличается от других, не только временем написания, но еще и тем что главная героиня Саша - приходящая ученица. Мне кажется это важным, потому что специфика института формировалась в первую очередь еще и пансионным типом школы.

Самые известные и популярные повести о жизни в институте принадлежат перу Лидии Чарской, неудивительно что она ассоциируется у многих читателей с институтками.

Первое произведение писательницы так и называлось – «Записки институтки» (1901). По некой расхожей легенде, которыми окутаны жизнь и творчество писательницы (и которая ничем не подтверждается, просто она – легенда - красивая и довольно шаблонная), так вот, по ней известно, что будущая писательница принесла в большое издательское товарищество свои дневники, написанные еще в бытность учения в Павловском институте. Издатель был в восторге, сразу решил их печатать и, таким образом, в свет вышла повесть «Записки институтки». На самом деле это вовсе не дневник самой Л.Чарской, а действительно повесть от первого лица придуманной автором ученицы N-ского института Людмилы Влассовской.

Л.Чарская. "Записки институтки" (в наше время переиздана под разными другими названиями - Соперницы; Начало жизни; Под сенью старого сада; Павловские затворницы).

У Чарской очень много повестей и рассказов, описывающих институт или хотя бы просто содержащих в себе упоминания о нем.
Например вот эти повести рассказывают о дальнейшей жизни Люды, о ее дружбе с Ниной Джаваха, ее отцом и т.д.:

«Княжна Джаваха».
Во второй части - о жизни Нины в институте.

«Люда Влассовская».
В первой части повести рассказывается об учебе Люды в первом, выпускном классе института. На пороге сложной самостоятельной жизни...

«Вторая Нина».
Во второй части повести - о жизни новенькой уже "второй Нины" в N-ском институте. (Средние классы)

А вот и собственно автобиографические повести Чарской.
Лидия Алексеевна воспитывалась в Павловском институте благородных девиц, и в своих автобиографических книгах описала царившие там порядки без прикрас, так как и было на самом деле.

«За что?»
Институт - начиная с третьей части.
«Большой Джон».
"На всю жизнь" - совсем немного про выпуск.

"Т-а и-та".
Неожиданное появление в стенах института благородных девиц маленькой девочки–сироты, племянницы одной из служанок, нарушает размеренно-однообразное течение институтской жизни. Желая помочь, ученицы старшего класса оставляют ее в институте тайно. И эта тайна создает много не только забавных, но и опасных ситуаций, ведь если девочку найдут, то наказания не избежать никому.
«Дели-акыз». Продолжение «Т-а и-ты», первые главы об окончании института.

"Южаночка".
Единственное условие, с которым Южаночка сможет быть рядом с обожающим ее дедом — это поступить в институт в Петербурге.
Живая, избалованная Ина, дитя природы, с трудом привыкает к казенному и четко регламентированному быту...

"Волшебная сказка".
Институт тут присутствует в самом начале повести, а затем…
Надю Таировой куда больше интересуют романы и собственные мечты, чем учеба... И вот неприятное пробуждение от грез — Надя исключена. Что же делать дальше?

"Игорь и Милица".
Лето перед началом последнего учебного года сербская девушка Милица проводит в стенах института. Но вот начинается война, на ее родину нападает Австрия, и Милица не может остаться в стороне и сбегает...

Рассказы:
«Соната».
Маленький рассказ из жизни Люды Влассовской.

«Привидение».
«Сочельник Кати Луниной».

«Сочельник Лиды Воронской».
Рассказ из жизни Лиды, насколько уж автобиографический, оставим на совести автора.

«Феничка».
Рассказ из жизни институтской девушки-прислуги.

И еще несколько повестей:

"Некрасивая".
Некрасивая, необщительная и скромная Лиза из тихой и почти семейной атмосферы пансиона, где все привыкли и к ее виду и к нраву попадает в совсем новую, непривычную среду, новенькой в средние классы института.
Не знающая институтских обычаев, принципиально-честная, болезненно-скромная Лиза никак не может поладить с классом. Каждая ее попытка что-то сделать ухудшает ситуацию...

"Кофульки".
(повесть печаталась в журнале «Задушевное слово» в 1917 подписном году, действия происходят во время Первой мировой войны).
Двое сирот-беженцев, брат и сестра, отстали от своей тети в поезде, но, к счастью, им на помощь пришла богатая женщина-начальница одного из Петербургских институтов. И вот девочка уже зачислена в ее учебное заведение, где она найдет и врагов, и друзей. Ее отношения с одноклассницами и старшими воспитанницами составляют первую часть повести. Ее брат, и его гимназические друзья и недруги - вторую. И самый главный вопрос найдется ли тетя Маша? (этого и сама не знаю, повесть существует полностью, но у меня далеко не все.)


И вот повести других авторов.
Н.А.Лухманова. "Девочки". Воспоминания институтки.
Автобиографическая повесть из жизни воспитанницы опять-таки Павловского института.
Недавно была переиздана под названием "Институтки".

Е.Н.Водовозова. "На заре жизни" (другое название сокращенного варианта романа - «История одного детства»).
Вторая часть.
Автобиографическая повесть из жизни воспитанницы Смольного института.
Честные, крайне критичные мемуары.

К.Лукашевич. "Соня Малых".
Рассказ из жизни. Действие происходит в институте в Иркутске.

Е.Кондрашова. "Дети Cолнцевых".
После смерти отца, две сестры поступают в институт на казенный счет. (Прототипом института опять послужил Павловский).
Девочки очень разные по характеру, и если старшей институт поможет воспитать стойкость и характер, то младшая, лишенная поддержки матери, изменится в худшую сторону. И дальнейшие судьбы сестер будут совсем разные...

Татьяна Лассунская-Наркович. "Парфетки и мовешки".
Такие разные девочки - добросовестные отличницы (парфетки) и бесшабашные озорницы (мовешки) - переживают в стенах института забавные, а иногда и жутковатые приключения, то воюют между собой, то клянутся в вечной дружбе, испытывают порой недетские страсти… Им приходится выносить разлуку с родным домом, с близкими, терпеть строгость преподавателей и жестокость институтских порядков. Девочки растут, учатся, взрослеют…

Татьяна Лассунская-Наркович. "Под институтским кровом". Повесть-воспоминания.

А.Погорельский. "Монастырка".

Н.Соколова. "Институтки".
О.П.Заведеева. "Когда я была институткою".
А.А.Вербицкая. "Автобиография". Первая часть.
О.Форш. "Дни моей жизни" (воспоминания), "Филаретки" и др.рассказы. В.Авенариус. "Первый вылет". Путевой дневник институтки.

По ссылке указаны журнальные публикации воспоминаний институток в разные годы в дореволюционное время: nobledamosels.wordpress.com/2016/09/21/999999/

А также публицистика и мемуары:

Институты благородных девиц в мемуарах воспитанниц. Составление, подготовка текста и примечания Г.Г.Мартынова, Москва, издательство Ломоносов, 2013

Надежда Перова «Смолянки… мариинки… павлушки… бестужевки». Из истории женского образования в Санкт-Петербурге. Санкт-Петербург, ИД Метрополис, 2007

Наталья Петрова. Повседневная жизнь русской школы от монастырского учения до ЕГЭ. Москва, издательство Ломоносов, 2016

Гимназисты, кадеты, лицеисты, смолянки: образование в царской России. Москва, Просвещение-Союз, 2022

Серия «Россия в мемуарах». Институтки: воспоминания воспитанниц институтов благородных девиц, составление, подготовка текста и комментарии В.М.Боковой и Л.Г.Сахарова, вступительная статья А.Ф.Белоусова. Москва, Новое литературное обозрение, 2008

В.В.Пономарёва, Л.Б.Хорошилова. Мир русской женщины: воспитание, образование, судьба. XVIII-начало XX века. Москва, Русское слово, 2009

В.Руга, А.Кокорев. Барышни и дамы: повседневная жизнь москвичек во второй половине XIX-начале XX века. Москва, ОЛМА media group, 2014

Татьяна Рыхлякова. В семье родилась девочка. Женщины России в фотографиях конца XIX - начала ХХ века. Лики России, 2015

Гончаров, Колосова, Занозина: Петербургская школа. Система образования в северной столице на рубеже XIX-XX вв. Лики России, 2012

Надежда Брусилова. Воспоминания, записки, впечатления. 1870-1930 гг. Москва, Кучково поле, 2017

Ксения Левашова-Стюнкель. Воспоминания. СПб, издательство Ивана Лимбаха, 2021

Н.П.Грот. Из семейной хроники: воспоминания для детей и внуков. Москва, Государственная публично-историческая библиотека России, 2021

Ольга Лодыженская. Ровесницы трудного века: по страницам семейной хроники. Москва, Никея, редакция «Встреча», 2017

Екатерина Мещерская. Жизнь некрасивой женщины. Москва, Вагриус, 2007


Отсюда: vk.com/wall-215751580_3036

---

Портреты в романах Лидии Чарской

[silent-gluk]

"Мошкара"

"На ней было светлое платье, а на груди, резким красным пятнышком, выделялась знакомая брошь, та самая, которую еще вчера носила Китти Лаврова, средняя дочь управляющего. И ни тени стыда или смущения не выражало ее розовое лицо, дышащее здоровьем и брызжущее весельем. И синие глаза, и алые губы, все смеялось без улыбки в этом молодом лице, таком жизнерадостном и красивом".

Отсюда: vk.com/wall-215751580_3030

@темы: текст, ссылки, Мошкара, Чарская, Цитаты

---

Любопытно

[silent-gluk]

Порт-Артурский Вася

Глава семнадцатая и последняя. Отъезд

Громадный японский фнэ* готовится к отплытию. С этим фнэ Вася и его отец едут в Россию.

Коммерческое судно. — прим. авт.

яп. 船 фунэ ‘судно, корабль; лодка’. — Shunka Witko.

Они стоят оба в ожидании последнего свистка парохода, окруженные своими друзьями: Осугой-Сан, Азамой, Миякой и Белым Лотосом, которая приехала из Токио проститься со своим маленьким знакомцем.

— Прощайте! Прощайте! — говорил Вася, рассыпая кругом приветствия и поцелуи. — Вы были все так добры к нам — ко мне и к папе. Благодарю вас! Благодарю вас всех от души.

— Спаси вас Бог, добрые люди, — вторил сыну Дмитрий Иванович, пожимая руки своих желтолицых друзей.

— Поцелуй от меня твоих милых сестричек, — своим нежным голоском говорила Белый Лотос, обнимая Васю.

— А от меня отвези привет твоей благородной матери, — добавила Осуга-Сан.

Мияка и Азама ничего не говорили. Они, как благонравные японские дети, только кланялись и приседали, прижимая руки к коленям.

В эту самую минуту сквозь толпу с трудом пробирался какой-то солдат, усиленно пробивая себе локтями дорогу. Вот он наконец добрался до маленькой кучки людей, провожавших отца с сыном.

— Курукава! — в один голос вскричали Дмитрий Иванович и Вася.

— Да, Курукава! — смущенно улыбаясь, проговорил их недавний враг, — да, Курукава пришел просить прощения у русских пленных и сказать им, чтобы русские не сердились на Курукаву… Зол был Курукава и делал много худого… Много зла делал… А русский мальчик оплатил ему за зло добром. Ни слова не сказал микадо про проделки Курукавы русский мальчик, а мог бы много испортить Курукаве, пожаловавшись на него… Мог бы в тюрьму упрятать Курукаву и даже жизнь отнять от Курукавы — все мог! А не сделал, потому что золотое сердце у русского мальчика. Потому что герой русский мальчик. Не любил Курукава русских. А теперь видит: душа русских золотая, а сердце — камень драгоценный… И храбры не только русские, и дети их, и…

Курукава не кончил; свисток парохода заглушил его слова. Вася с отцом поспешили на палубу, наскоро пожав руку своему недавнему врагу и шепнув ему, что они все забыли и все ему прощают.

Через минуту громадный фнэ отвалил от пристани. Провожающие женщины махали им вслед веерами, Курукава — снятым с головы кепи, Азами* — широкими рукавами своего киримоно.

Так в тексте. — Shunka Witko.

Уезжающие кричали им приветствия, которых нельзя было слышать за шумом волн и свистком парохода.

Вася смотрел на пристань, смотрел на японский город, на синие волны океана и сердце его радостно билось в груди. Все тяжелое миновало, прошло как сон и не возвратится больше. Впереди было только все радостное, хорошее, светлое, как праздник… Свидание с его ненаглядной мамочкой, с милыми сестрицами и другой матерью, не менее близкой и любимой — с незабвенной и дорогой для каждого русского сердца — матерью Россией.

Отсюда: vk.com/@-215751580-vasya16-17

@темы: текст, ссылки, Чарская, Порт-Артурский Вася

---

Любопытно

[silent-gluk]

Порт-Артурский Вася
Глава шестнадцатая. Неожиданность за неожиданностью

Токийский поезд медленно подползал к платформе. Сидевший в одном из его вагонов Вася был как на иголках; находясь подле молодого японского офицера, которому было указано доставить русского мальчика его отцу, Вася поминутно вскакивал и заглядывал в окно, желая проехать как можно скорее в маленький город, где находился в плену его папа, и сообщить ему радостную весть.

Но вот, наконец, замелькали фонари вокзала и через минуту, показавшуюся мальчику часом, поезд остановился. Вася вслед за своим спутником офицером вышел из вагона и… вскрикнул от радости. Первое лицо, которое он увидел, — был его папа. Приказ микадо опередил приезд Васи и Дмитрий Иванович оказался на свободе к приходу поезда, на котором приехал его сынишка. Он обнял Васю, горячо прижал его к сердцу и этот храбрый воин, защитник Артура, заплакал как ребенок при виде своего героя-сына.

А за ним мелькали лица Осуги-Сан, Мияки и Азамы… Все они уже знали о событии и пришли на вокзал встретить маленького героя и предложить ему с отцом приют в их заре до отъезда в Россию.

— Вот ты и снова с твоим благородным отцом, моя белочка, — проговорила Осуга-Сан, целуя Васю.

— Да, да! — вскричал восторженно мальчик, — и как счастлив, если б вы знали! Какая это радость — иметь отца, милого, дорогого папу! — добавил он, нежно ласкаясь к Дмитрию Ивановичу… И вдруг он сконфуженно умолк на минуту, потом, обращаясь к детям Осуги, смущенно пролепетал:

— Простите, ради Бога, простите меня! Я со своей радостью совсем забыл, что этой радости лишены вы. У вас нет папы: он убит на войне, он умер, тогда как мой…

И он снова горячо обнял отца.

— Нет, нет! Их любящий отец, а мой благородный супруг, благодаря небу, жив! — радостным голосом прервала его Осуга. — Нам пришло ошибочное известие о его смерти. Он — хвала светлым духам — только ранен и вернулся к нам, пока ты был в Токио. Но вот и он сам… Не правда ли, мой мальчик, ты узнаешь его?

Вася поднял глаза по тому направлению, куда указывала ему Осуга, и тихо ахнул от неожиданности. Перед ним был Уозан-Икеда, его Порт-Артурский защитник.

С радостным криком мальчик упал к нему на грудь…

Отсюда: vk.com/@-215751580-vasya16-17

@темы: текст, ссылки, Чарская, Порт-Артурский Вася

---

Любопытно

[silent-gluk]

А кто-нибудь читал "Кофулек"?.. Хотя бы те выпуски, что есть в библиотеках?..

@темы: вопрос, Чарская, Кофульки

---

Любопытно

[silent-gluk]

Вот еще необычное упоминание о творчестве Чарской, так как речь идет именно об ее поэзии, что, по-моему, больше нигде не встречалось.

Книга Ольги Кушлиной «Страстоцвет или Петербургские подоконники», СПб, 2001 (о влиянии комнатного цветоводства начала 20-го века на поэзию того времени). Недавно её переиздавали - в издательстве Ивана Лимбаха в 2022 году.

«…Петр Петрович Потемкин ru.wikipedia.org/wiki/Потёмкин,_Пётр_Петрович – фигура почти анекдотическая в богемных кругах предреволюционного Петербурга. Например, оказался вдруг замешанным в скандальную историю «кошкодавов», с упоением раздуваемую прессой… Бульварные журналисты во все времена сочиняли любые нелепицы, и разобраться в происходившем 90 лет назад трудно. Да и желания нет, по правде говоря. Если подтвердилось бы, что Потемкин как-то обидел кошку, - заменила бы его на «чувствительную» писательницу Лидию Чарскую, в стихах которой цветочков более чем достаточно».

Стихи Чарской о цветах мы знаем, есть среди них и очень красивые, например, "Белый лотос".

БЕЛЫЙ ЛОТОС
В коронке белой, душистый, нежный,
Дитя полдневных восточных стран,
Весь тонкий, стройный и белоснежный,
Он чуть колеблет свой гибкий стан.
Как принц далёкий, он гость случайный
В темнице наших оранжерей,
Он полн туманной и тихой тайны
Во мраке наших сырых ночей.
Он грезит тихо, он грезит сладко
И точит слёзы, весь полн тоски,
И плачет тихо, всегда украдкой,
Склоняя долу все лепестки.
Цветок индийский, цветок прекрасный,
Цветок священный, он тих и нем...
Такой печальный, такой неясный,
Цветок Востока, ты здесь зачем?

Почитать стихи П.П.Потёмкина (а мне они понравились, как и Маяковскому с Брюсовым): az.lib.ru/p/potemkin_p_p/text_0020.shtml

Отсюда: vk.com/wall-215751580_3021

По ссылке - фотографии О.Кушлиной, П.Потёмкина

@темы: текст, Стихотворения, ссылки, мнение о книге, Чарская

---

Любопытно

[silent-gluk]

Любопытно, а почему на долю Николая 2 не пришлось описанного Чарской обожания (т.е. я имею в виду, почему институтки Николаевского времени не обожают императора, во всяком случае, это не описано)? Конечно, про институток этого времени вообще написано Чарской (или мне попалось, что не одно и то же) меньше, но тем не менее... Сама Чарская хуже относилась к Николаю 2, чем к Александру 2/Александру 3? Или что?

@темы: вопрос, Чарская

---

Любопытно

[silent-gluk]

Порт-Артурский Вася. Глава 16
Сказка-правда Васи

— В большом городе, — так начал Вася свою сказку, — гремели выстрелы, разрывались снаряды и текла человеческая кровь. Это сыны Нипона пришли к стенам города белолицых русских, и полилась рекой русская и японская кровь. Город было трудно взять сразу, потому что всеми силами русские защищали его. Но русских было мало и припасов мало, и скоро у них наступил голод…

— Я знаю, ты рассказываешь про крепость Порт-Артур! — вскричал маленький принц, перебивая рассказчика. — Но зачем же русские не сдались нашим? Тогда бы они не голодали больше… Наши воины дали бы им рису и бобов и не убивали бы их тогда, — горячо заключил умненький принц-малютка.

— В одной русской семье, — продолжал Вася, не обращая внимания на восклицание маленького принца, — папа был солдат и защищал вместе с другими солдатами город. В крошечной землянке оставалась одна мама, две девочки и мальчик — их дочери и сын. Девочки были еще маленькие…

— Такие же, как и я? — снова перебил его малютка вопросом.

— Такие же, как и вы, ваша светлость, — отвечал Вася и продолжал свою сказку:

— Одной девочке было только четыре года, — продолжал свою сказку Вася. — Она не понимала, что в землянке почти не было хлеба, и все просила у мамы тоненьким голоском: «Дай мне покушать, мамочка, я так голодна!» И ее мама давала ей сколько могла хлеба и свою порцию отдавала своей крошке-дочурке, а сама оставалась голодная, исхудалая, почти без пищи целые дни.

На глазах рассказчика блеснули слезы. Ему живо представилось, как малютка Дуня, Маша и его неоцененная мамочка томились голодом в последние дни Артура, и сердце его сжалось от боли при этом воспоминании.

— Бедняжечка! — вскричал маленький принц, растроганный рассказом о голодной девочке. — О, если б я знал это, я попросил бы дедушку микадо послать им рису и кастелли из нашего дворца!

— И вот Порт-Артур, наконец, взят был силами Нипона, — немного отправившись, продолжал свой рассказ Вася, — русского папу они свезли в Японию, как пленника. Его мальчик решает ехать с ним вместе, но злой японский солдат не пускает его на пароход. Злой хэйсоцу гонит мальчика с пристани и смеется над ним. И другие солдаты смеются… А папа мальчика стоит на палубе, протягивает ему руки и плачет…

— О, злой хэйсоцу! — сердито вскричал принц, чуть не плача, и топнул своей крошечной ножкой. — Когда я вырасту большой и буду микадо, я велю этому хэйсоцу сделать харакири* и отрублю ему голову!

Казнь через вспарывание живота; сами японцы лишают себя таким образом жизни. — прим. авт.

Такую казнь надо было еще заслужить. А намереваясь отрубить голову Курукаве, будущий император оказывает ему великую честь. — Shunka Witko.

— Но тут, — продолжал рассказывать Вася, — появился добрый японский офицер; он приказал пустить мальчика к его папе, а в наказание злому солдату приказал дать несколько палочных ударов…

— О, какой хороший! — радостно сияя глазами, восторженно шепнул маленький принц. — Ты не знаешь, как его звать? Когда я буду микадо, я награжу доброго офицера. Я сделаю его генералом.

— И вот папа с сыном очутились в плену у японцев, — снова рассказывает Вася. — Злой солдат, который был представлен к пленникам, старался всячески отомстить им обоим за справедливо полученное им из-за них наказание. Он морил их голодом, не выпускал гулять и всячески досаждал им, делая невыносимой жизнь бедных пленных. Мальчик видел, как страдал и чах его папа, и, дрожа за его жизнь, решился бежать в Токио и просить микадо отпустить из плена отца. Он хотел предложить микадо взять его, маленького Васю, в пленники вместо папы, а папу отпустить обратно в Россию на его родину. Он знал, как добр и милосерден микадо и…

— Это правда, дедушка добр и милосерден, — снова прервал Васю восторженным голосом крошка-принц, — и я наверно знаю: он отпустит папу-пленника, если узнает, как ему тяжело в плену… Но, однако, рассказывай же, что было дальше, миленькая мусме; прошу тебя, рассказывай твою сказку; уверяю тебя, она мне очень, очень нравится.

Вася не заставил себя просить. Взволнованный, потрясенный пережитыми воспоминаниями, передавал он маленькому принцу историю своего бегства, нападение школьников, появление Белого Лотоса и ночь, проведенную в шайи… Маленький принц слушал с большим вниманием и не прерывал уже рассказчика ни одним словом.

Оба мальчика так увлеклись, что не заметили, как к ним приблизился какой-то пожилой офицер с черными, проницательными глазами, гордой осанкой, с умным лицом. На груди офицера сиял какой-то великолепный орден. Незнакомый офицер появился в самом начале Васиного рассказа и молча, незамеченным, притаился за деревом. Ни мальчики, ни няньки не могли видеть его.

Теперь Вася рассказывал маленькому принцу о том, как русский мальчик, под видом мусме Музуроки, проник в сад микадо и его увидел там маленький принц.

Внук императора, внимательно слушавший до сих пор, вдруг пристально взглянул на рассказчика и после долгого, сосредоточенного молчания, во время которого он с головы до ног рассматривал Васю, неожиданно сказал:

— Это ты! Мусме и сын пленного русского — это одно и то же. Это ты! Да? Я угадал ведь?

Дыхание захватило в груди Васи.

— Да, мой принц! — ответил он срывающимся от волнения голосом. — Вы угадали, добрый, маленький принц: я — сын русского пленного, а не девочка-японка!

— И ты пришел к дедушке-микадо просить у него милости для твоего папы? — допытывался ребенок.

— Да, мой принц, и предложить себя вместо него, как пленника.

— О, какой ты славный, храбрый мальчик!.. Нет… девочка… Нет… то есть мальчик… — нерешительно оглядывая Васино киримоно и оби, каких не носят мальчики, вскричал в замешательстве принц. — Дедушка-микадо, самый милосердный и добрый из всех дедушек-микадо, любит таких. Клянусь небом Токио и моей каната*, — и царственный ребенок, вынув свою крошечную саблю из ножен, потряс ею над своей черной головкой.

Катана. — Shunka Witko.

— Клянусь моей каната, — повторил он еще раз, — и милосердием дедушки-микадо: он исполнит твою просьбу, храбрый русский мальчик!

— Вы правы, светлейший принц. Дедушка-микадо исполнит просьбу отважного русского мальчика-героя, — послышался голос над обоими детьми, и из-за высокого дерева выступил черноглазый офицер со звездой на груди.

— Дедушка-микадо! Дедушка-микадо! Вот он сам! — вскричал крошка-принц, бросаясь на шею незнакомцу и указывая на него Васе.

— Я все слышал, мальчик, — проговорил микадо* (так как это на самом деле был он), кладя на плечо Васе свою руку, обтянутую белой перчаткой.

Это Муцухито (яп. 睦仁), император Мэйдзи (1852—1912). — Shunka Witko.

— Я все слышал, и счастлив же твой отец, имея такого сына! принц дал клятву исполнить твою просьбу… а принцы не должны преступать своих клятв, чего бы им это ни стоило. К тому же твое мужество, отвага и благородство, мальчик, не могут остаться без награды. Твой отец может завтра же ехать на родину с первым торговым судном, а ты…

— Я останусь за него, Ваше Величество, — горячо вырвалось из груди Васи, упавшего на колени перед императором.

В груди мальчика клокотало рыдание… Глаза были полны слез восторга. Он задыхался от радости при мысли о том, что спас от плена своего отца. О том, что ему, Васе, придется остаться в плену вместо папы, мальчик не горевал. Ведь папа умер бы в тоске по России, зачах бы в плену, а жизнь папы нужнее для семьи, нежели его — Васина жизнь! Нет, нет, пусть папа едет в Россию, к маме, Маше и Дуне, благодаря милости чужого императора, а он, Вася, останется здесь, в плену за него.

И он еще раз вскричал с горячностью, бесстрашно глядя в лицо микадо открытым честным взглядом:

— Ваше Величество, я с гордостью остаюсь вашим пленником вместо моего отца.

— Этого не надо, мальчик, — ласково погладив Васю по курчавой головке, сказал император. — Вы, русские, дурно думаете о нашем народе; но знай, что и у ваших врагов-японцев есть сердце и справедливость: ты поедешь с твоим отцом на родину, мой храбрый мальчик… Вот тебе приказ японского микадо, твоего врага.

Вася тихо, радостно вскрикнул и упал без чувств к ногам маленького принца.

В тот же час микадо послал курьера с приказом освободить пленного русского и отправить его с сыном на первом же судне в далекую Россию. И еще долгое время потом японский император думал о беззаветной храбрости маленького русского мальчика, не задумавшегося пожертвовать собой для отца.

Отсюда: vk.com/@-215751580-vasya16

По ссылке - оригинальная иллюстрация

@темы: текст, ссылки, Чарская, иллюстрации, Порт-Артурский Вася

---

Любопытно

[silent-gluk]

Любопытно, а когда идея о том, что таланту позволено больше, чем "простым людям", сменилась противоположной - что таланту позволено меньше, его ответственность больше и т.д.?.. Чарская уже относится ко второму типу. Или это зависит не от времени, а от автора?..

@темы: вопрос, Чарская

---

Любопытно

[silent-gluk]

В СТАРОМ САДУ. Стихотворение Л.Чарской

Я люблю эту тишь полудикого сада,
Где берёзы и липы цветут,
Где и тень и покои, аромат и прохлада
Обрели неизменный приют.
Я люблю говорливой струи трепетанье
Серебристых ручьёв голубых,
Я люблю ветерка молодого дыханье
И глаза незабудок живых.
И люблю возвращаться я под вечер с нивы
Мне знакомой садовой тропой,
Когда липы, берёзы, стоят, молчаливы,
Когда сумрак царит голубой.
И мне чудится, как из живого потока,
Извиваясь в студёных струях,
Выплывает русалка в мгновение ока
И скрывается в тёмных ветвях.
И кивает и манит меня водяница
И лепечет: — «Со мною побудь,
Ты работала много. Погасла денница
И ты можешь теперь отдохнуть.
Старый сад так хорош. Много песен я знаю —
Жизнь русалок весельем полна,
Целый день я резвлюсь и пою, и играю,
Ты ж, бедняжка, работать должна!»
Но минута... другая... и кончена грёза.
Нет русалки. Лишь старой соседке своей
Шепчет что-то, красиво белеясь, берёза
Тихим шёпотом пышных ветвей...

Из сборника "Голубая волна".

Отсюда: vk.com/wall-215751580_3014

@темы: текст, Стихотворения, Сборники, ссылки, Чарская, Голубая волна

---

Любопытно

[silent-gluk]

Порт-Артурский Вася. Глава 15
Маленький принц заколдованного сада

Свежее, ясное утро повисло над улицами и домами Токио. Синее небо сияло своей ласковой улыбкой. Пенящиеся волны океана, набегая на берег, тихо плескались. Вдалеке на горизонте очерчивалась золотом в солнечных лучах высокая красавица гора Фузи-Яма.

Священная гора японцев поблизости Токио, столицы Японии. — прим. авт.

яп. 富士山 Фудзи-сан ‘гора Фудзи’. Слова «Фудзияма» в японском языке нет. — Shunka Witko.

Несмотря на то, что было только семь часов утра, по улицам Токио уже сновали пешеходы, бежали курумы, везя седоков, и тащились кули со своими тяжелыми поклажами.

У ворот, ведущих в императорский парк, остановился нарядный паланкин, в котором сидела Белый Лотос и еще какая-то маленькая мусме в скромном киримоно, подпоясанном темным оби и в гетах* на ногах; на голове девочки была наброшена легкая прозрачная ткань, которая скрывала ее личико.

Обувь в виде скамеечек. — прим. авт.

яп. 下駄 гэта ‘гэта, японская деревянная обувь’. — Shunka Witko.

У ворот паланкин остановила стража.

— Кто идет? — приближаясь к носилкам, спросил офицер, начальник караула.

— Я, Омедзе-Сан, гейша из шайи Белая Хризантема. Меня допускает радость нашей жизни, пресветлая императрица Гарука, перед свои ясные очи, — надменно проговорила молоденькая гейша, гордо взглянув на караульных солдат, — а это со мною моя служанка Музуроки, — добавила она, указывая на свою спутницу.

— У вас есть пропуск? — снова спросил офицер.

— Вот кольцо радости моей души, пресветлой императрицы, — произнесла Белый Лотос, снимая небольшой алмазный перстень со своего крошечного пальчика и поднося его к глазам офицера.

Офицер взглянул на кольцо: внутри его было вырезано имя императрицы Гаруки; с этим кольцом Омедзе-Сан и ее спутницы могли беспрепятственно проникнуть во дворец.

Офицер махнул рукой. Солдаты открыли ворота и пропустили паланкин, который, мерно покачиваясь, поплыл дальше.

У вторых и третьих ворот наших путешественниц останавливали так же, как и у первых, и опять Белый Лотос снимала с пальчика кольцо императрицы и показывала его страже.

Наконец, они миновали последние ворота и очутились в роскошном саду, посреди которого бил фонтан в виде огромного дракона, из пасти которого лилась вода. Здесь стояла последняя почетная стража дворца микадо.

Омедзе-Сан велела кули спустить паланкин на землю и, подойдя к начальнику стражи, сказала ему, любезно кивнув головкой:

— Здравствуйте, Иеритома, да хранят светлые духи ваше бесподобное здоровье… Нет, нет! — поспешила она прибавить, когда знакомый стражник-офицер распахнул перед ней калитку, ведущую из парка в сад. — Я не пойду сегодня во дворец. Мне надо только послать туда мою маленькую служанку к одной из фрейлин нашей милосердной императрицы.

И обернувшись назад к паланкину, Омедзе-Сан сказала своей спутнице так громко, чтобы ее могли слышать караульные и офицер:

— Иди во дворец, Музураки, и скажи немедленно благородной госпоже Иосмогиве, что Омедзе-Сан шлет ей тысячу приветствий и столько же поклонов до земли и что ждет приказаний, когда будет угодно ее величеству пресветлой Гаруке назначить день, чтобы снова послушать песенок Белого Лотоса.

Затем, быстро наклонившись к самому уху сидевшей в паланкине девочки, она прибавила шёпотом:

— Старайся увидеть Иосмогиву и рассказать ей все. Она может устроить тебе свидание с императрицей.

Девочка-служанка проворно выскочила из паланкина и прошла мимо стражи через калитку в сад, а Белый Лотос снова поместилась в своем паланкине, который немедленно поплыл обратно на руках несущих его кули.

Маленькая спутница Омедзе, очутившись одна в большом саду, с тревогой оглянулась кругом и, убедившись, что никого нет поблизости, сорвала с головы покрывавшую ее лицо ткань: вместо лукавого японского личика маленькой мусме с его желтоватой кожей и раскосыми глазками из-под покрывала выглянуло встревоженное белое, настоящее русское лицо настоящего русского мальчика. Читатели, конечно, догадались, что под видом своей служанки Музураки догадливая Омедзе-Сан провезла к дворцу микадо нашего старого знакомца Васю.

Теперь мальчик с тревогой оглядывался на большие деревья, которые, уже лишившись своей листвы вот пору, казалось, снова приготовлялись зазеленеть в самом скором времени. Повсюду краснели кусты камелий, единственных цветущих в это время цветов. На большом озере плавали утки и лебеди, а по берегу преважно разгуливали длинноносые аисты на высоких ногах. Вася оглядывался во все стороны, ища глазами самый дворец, который представлялся ему в виде громадного чиро*, но нигде его не видел.

Замок. — прим. авт.

яп. 城 сиро ‘замок’. — Shunka Witko.

Зато всюду в саду были разбросаны всевозможные домики, беседки, гроты, красивые, как маленькие сказочные дворцы. Да и весь сад — с его хрустальным озером, на котором стояли прелестные маленькие джонки, с его затеями: фонтанами, беседками и дорожками, усыпанными золотым песком и выложенными фарфоровыми кубиками, — был похож на какой-то сказочный заколдованный мир. Но в этом сказочном мире не было волшебника, который бы оживил тишину прекрасного сада. Так, по крайней мере, думалось Васе. И вдруг, как бы в ответ на его мысль, мальчик услышал звонкий детский голосок, прозвучавший где-то поблизости за кустами камелий. Нежданно-негаданно, откуда ни возьмись, в аллее показался крошечный мальчик лет четырех, одетый в офицерский мундир, брюки и штиблеты, в военной кепи на голове, с игрушечной саблей в руке.

Маленький офицерик был очень забавен и походил на карлика-воина какого-то игрушечного царства.

За ним бежали две женщины: одна — толстая маленькая японка, другая — высокая рыжая дама в европейском платье с буклями на голове.

— Остановитесь, принц, остановитесь! — громко кричала толстая женщина-японка, — куда вы? Подождите, ваша светлость, вы упадете! Не бегите же так быстро, тут озеро, храни вас светлые духи от несчастья! Идите на солнышко, ваша светлость! Смотрите, ваш любимец аист просит кушать!

Но принц не возвращался. И потеряв надежду догнать мальчика, обе женщины тяжело опустились на первую попавшуюся скамейку.

— Не пойду на солнышко, — кричал маленький офицерик. — Ацы! Ацы!* — капризно тянул он.

Жарко! Жарко! — прим. авт.

яп. 暑い ацуй ‘жаркий; жарко’. — Shunka Witko.

Но тут толстая женщина опять вскочила со скамьи и, поймав его за рукав военной курточки, с силой посадила подле себя на скамейку.

Недолго, однако, просидел на одном месте бойкий мальчик. Через секунду он надул губки, забавно сморщился и, крикнув:

— Самуи! Самуи!* Буду бегать, чтобы согреться! — соскочил со скамейки и побежал снова по аллее, прямо за кусты камелий, где стоял, притаившись, Вася.

Холодно! Холодно! — прим. авт.

яп. 寒い самуй ‘холодный’. — Shunka Witko.

Няньки на этот раз оставили в покое крошку и, не видя для него опасности, занялись каждая своим делом: толстушка-японка стала дремать, пригретая солнышком, а рыжая дама, вынув из кармана книжку, углубилась в чтение.

Маленький проказник заглянул в кусты и вдруг отскочил назад, увидя там Васю.

— Ай! Ай! девочка! — в недоумении и в страхе вскричал он, собираясь разреветься от неожиданности.

— Не плачьте, пожалуйста, не плачьте, — прикладывая руки к груди, умоляющим голосом просил его Вася, — я не сделаю вам ничего худого! Не бойтесь меня, умоляю вас!

— Да я и не боюсь тебя, с чего ты взяла? — преважно заметил маленький офицерик, разом успокаиваясь и подбирая губки, сложившиеся было в плачущую гримаску, — ведь ты девочка, а Онуки говорит, что…

— Кто это Онуки? — спросил Вася, заинтересованный словами малютки-офицерика.

— А вон, видишь, та добрая толстушка, что спит на скамейке; это и есть моя няня Онуки. Она знает много сказок, но только все уже успела пересказать мне и теперь я скучаю без сказок. А мисс Пинч… видишь, та желтоголовая госпожа — это моя англичанка; она вовсе не знает сказок и совсем уже скучная и молчаливая, как рыба; только и твердит, что я принц и что у меня не должны быть грязные ладони. Она моет мне руки по двадцати раз в день, а мой дедушка, микадо, находит, что и с грязными руками я самый хорошенький принц в мире!

— Кто находит? — переспросил в волнении Вася.

— Дедушка микадо, потому что микадо и есть мой дедушка. Самый мудрый, самый добрый из дедушек в целом мире. Но это вовсе не интересно быть внучком микадо, когда няня Онуки пересказала все свои сказки, а мисс Пинч только и знает, что велит мыть руки… Мне скучно без сказок… Очень скучно! Не можешь ли ты рассказать мне сказку, миленькая мусме? Ты верно их знаешь много? Девочки всегда умеют рассказывать сказки, тогда как мальчики только шалят и играют в солдаты. Расскажи мне какую-нибудь сказку, хорошенькая мусме!

Вася задумался на мгновение. В его умной головке вихрем промелькнула мысль… Перед ним был внучок микадо Мутцу-Хито, очевидно, любимец японского императора*.

Вася встретил маленького Хирохито (яп. 裕仁), принца Мити, будущего императора Сёва (1901—1989). До трех с половиной лет принца растили вдали от императорской семьи. Во дворец он вернулся только в ноябре 1904 года, то есть за пару месяцев до встречи с Васей. Император Муцухито видел внука раз в год в формальной обстановке. Вероятно, к моменту встречи с Васей дед и внук еще не виделись. Подробнее о детстве и юности Хирохито можно прочесть тут - konnichiwa.ru/4522/ . — Shunka Witko.

«Что если уговорить маленького принца попросить дедушку о милости для отца?..»

И, не колеблясь больше, Вася сказал дрожащим голосом:

— Ваша светлость, я расскажу вам не сказку, а быль. А вы, добрый маленький принц, передадите эту правдивую сказку вашему дедушке. Да?

И Вася с мольбою заглянул в черные глазки малютки.

— Разумеется, расскажу, если она будет интересна, — с истинно царственной важностью ответил ему маленький принц.

Отсюда: vk.com/@-215751580-vasya15

По ссылке - оригинальная иллюстрация.

@темы: текст, ссылки, Чарская, иллюстрации, Порт-Артурский Вася

---

Любопытно

[silent-gluk]

Почему некоторые произведения из "Джаваховского цикла" довольно регулярно переиздают (ту же "Княжну Джаваху", "Записки институтки"), а остальные - днем с огнем не найдешь, разве только в ПСС?..

@темы: вопрос, Чарская, ПСС, Княжна Джаваха, Записки институтки

---

Любопытно

[silent-gluk]

Елена Трофимова. ОТНОШЕНИЯ БЕЗ ОТНОШЕНИЙ: цветаевская рефлексия на повесть Лидии Чарской
ОТНОШЕНИЯ БЕЗ ОТНОШЕНИЙ: цветаевская рефлексия на повесть Лидии Чарской

С ноября 1902 года в журнале «Задушевное Слово» начала печататься повесть Л.А.Чарской «Княжна Джаваха». Подписчики почти сразу стали откликаться на это произведение, и их письма, отзывы размещались в разделе «Почтовый ящик». Дети и подростки высказывали свои мысли, впечатления, чувства о новой повести полюбившейся им писательницы, которая, начиная с 1901 года, на десятилетия стала «властительницей сердец и дум» русского подрастающего поколения. Вот несколько эпистолярных примеров по поводу печатавшейся повести.

«Мне очень хотелось бы знать, есть ли среди читателей “Задушевного Слова” кто живёт или бывал в Гори, и действительно ли это город так чудно расположен <…>» (Настя Алышевская, СПб., 1903); «Я грузинка, и многие черты моего характера похожи на черты княжны Нины <…>»(Фата Джорзадзе, Тифлис, 1903); «Я живу в деревне, у меня нет подруг; мои подруги – это те девочки, про которых говорится в рассказах… Я часто, например, воображаю, что я знаю княжну Джаваху и Люду Влассовскую, что они у меня бывают, со мной играют <…>» (Катя Цветкова, село Вилково, Орловской губ., 1903); «Милые товарищи и подруги по журналу! <…> повести Чарской, правда или сказка? Мне думается правда <…>» (Гриша Степановский, М., 1912); «Недавно мне случалось проезжать через Гори и Мцхету, и, Боже мой, с каким благоговением смотрела я на эту Куру и горы, на которые когда-то смотрела, я уверена, моя любимая княжна Джаваха <…>» (Лина, 1907).

О героинях Чарской и к самой Чарской писали дети, назвав имена которых, я перекину мостик к нам, живущим здесь и теперь. Они как бы говорят нам: помните, не забывайте тех, кого любили и читали мы, на чьих книгах вырастали, становились взрослыми, жили, любили своё отечество и умирали за него.

Наташа Поленова, Лёля и Наташа Бахрушины, Коля Семанов, Елена Гоголева, Юля Пуни, Шура Монигетти, Маруся Серно-Соловьёвич, Оля Нарбут, Маруся Ковальджи, Андрюша Боярский, Вера и Вилли Асмус, дети Пиотровские, Митя Набоков, Саша Лейхтенбергская, Гриша Кузьмин-Караваев, Вера Митурич, Соня Кнабе, Павел Герман, Фёдор фон Крузенштерн, Сёма Галлай и многие, многие другие.

Маленькие читатели просто писали о своей любви к Чарской («Скажите тёте Чарской, что я её люблю за её повести, хотя местами она заставляет нас плакать <…>» - Нина Русиева, Телави, 1907), называли в честь её героинь своих кукол («Я получила на ёлку куклу в кавказском костюме и назвала её княжна Джаваха», - написала 8-летняя Надя Чаплыгина из СПб.). Подростки уже серьёзно и даже обстоятельно обсуждали в книгах Лидии Чарской темы, героев, их поступки. «Сколько хороших мгновений я провела за чтением повестей Л.Чарской! <…> Крепко полюбила я её повести за те 9 лет, [что выписывала журнал]. Я благодарна Чарской за её повести, с которыми провела столько чудных минут <…>» (Наташа Зубова, 16 лет, М.,1912); «Я прочла сочинения многих писателей <…>, но ни одно не производит на меня такого сильного впечатления, как произведения Лидии Алексеевны. [В них] какая-то непонятная, чарующая, целиком захватывающая читателя сила. Какая чудная, благородная княжна Джаваха, Андро, Керим, <…> Люда Влассовская! Как хотелось бы знать, существовали ли эти симпатичные лица, и над этим я часто, да, очень часто задумываюсь <…>. [Бывает], выйду к лесному озеру, так тихо, тихо; ничто не шелохнётся, точно вся природа замерла. <…> Луна озаряет окрестность, и деревья бросают от себя длинные тёмные тени <…> Как хорошо, как чудно хорошо! И вся природа как бы навевает моему воображению далёкие, милые картины беззаветно любимого мною Кавказа <…>» (Зинаидка, 1909); «Люда славная, добрая, но обыкновенная девочка. Нина же - дитя гор, смелая, решительная, умеющая страстно любить и так же ненавидеть. Но на свете нет человека вполне счастливого, у всякого есть своё горе, добралось оно и до жизнерадостной княжны. И кто же нанёс это горе? Отец, которого она любила больше всего на свете <…>» (Михаил Одинский, 1903). Вот ещё одно послание, меня растрогавшее: «<…> Я благодарен Лидии Алексеевне Чарской за её чудную повесть. Чтоб её отблагодарить, я ей сочинил, как умел, вальс «Воронёнок» [Ноты приложены. – Е.Т.]. Мне бы хотелось лучше что-нибудь сочинить для неё, но, к сожалению, я музыке не учусь, так как вот уже целый год страдаю сильными головными болями день и ночь, а между тем мне слышится музыка во всём: в стуке колёс, в скрипе полозьев, в журчанье ручья, в вое ветра <…> С удовольствием буду читать «Княжну Джаваху» (Александр Берхман, СПб., 1903).

Читатели настолько верили в существование героинь Чарской и в реально существовавшую Нину Джаваху, что искали на Новодевичьем кладбище её могилу. «Нам очень понравился тип княжны Джавахи, и мы давно собирались в Новодевичий монастырь, чтобы отыскать её могилку <…>. Придя туда, мы справились в конторе, и нам сказали: “Такой княжны здесь нет. Может она и похоронена, но под другим именем, а в книгах это имя, вероятно, вымышлено. Многие приходят и справляются о ней”. <…> Но, что Нина существовала – мы убеждены. Мы слышали даже, что род Джаваха есть и теперь» (Лида Охлобыстина и Маруся Чеглокова, СПб.)1

Итак, Лидия Чарская – знаковое имя в литературе России начала ХХ века. Как видим, дети и юношество зачитывались её произведениями. Лидия Алексеевна Чурилова, в девичестве Воронова (1875-1937), в 1893 окончила Павловский женский институт в Санкт-Петербурге, который располагался на Знаменской улице (кстати, там, на улице Восстания, до сих пор находится гимназия, а ранее – школа). Несколько позже, в 1900 году, по окончании Драматических курсов при Императорских театрах, её, единственную из выпуска, принимают на женскую вакансию в труппу театра - известнейшую «Александринку», на сцене которой она прослужила до декабря 1924 года. «На театре» и родился её псевдоним.

Нагрузка сильнейшая: днём и вечером репетиции, спектакли (за театральный сезон бывало до 90 выходов!), а вечером - сочинительство, что неудержимо влекло её (первые стихотворные строчки были написаны ещё в детстве). Лидия, расставшись с мужем, жила одна с маленьким сыном, денег катастрофически не хватало, и по легенде, она однажды предложила в известнейшее в те поры издательство «Товарищество Вольф и сыновья» свою рукопись в виде дневников, ведомых ею в институте. Через неделю получила письменное сообщение от одного из хозяев (скорее всего, это был Е.М.Вольф, который занимался детской литературой, а основатель издательства и журнала М.О.Вольф к тому времени скончался), где было сказано: «Печатаю. Дам вам сто рублей гонорара. Книга будет называться “Записки институтки”».2 Повесть начала печататься на страницах «Задушевного Слова» с ноября 1901 года, и послужила прологом триумфальной литературной жизни замечательной русской писательницы Л.А.Чарской. Хотя на самом деле её произведения в журнале «Задушевное Слово» печатались и ранее, уже в подписном 1900-01 году писательница опубликовала пятнадцать стихотворений и рассказов: «За книгой», «Сироты», «Кэт», «Брат», «Горе матери», «Две жертвы», «Под шум бури» и другие.

Продолжением вышеназванной повести была «Княжна Джаваха», которая печаталась в 1902-03 подписном году. Работала Л.Чарская очень много, каждый год на страницах «Задушевного Слова» и для младшего, и для старшего возраста появлялось по крупной повести, а также много стихотворений, коротких и больших рассказов, миниатюр, сказок, очерков (библиография неполна, не закончена, но до настоящего момента мною насчитано более 280 произведений). Ежегодно выходили книги в издательствах Вольфов, Губинского, Кнебель и других. Это столь успешное литературное шествие, как теперь видим, продолжалось весьма недолго – до марта 1918 года, когда была оборвана журнальная публикация повести Чарской «Мотылёк».

Но читатель читает, а критик ругает; действительно, критика более чем недоброжелательно относилась к произведениям Чарской. Особенно отличился К.Чуковский, назвав её произведения пошлостью в своей статье «Лидия Чарская», вышедшей в сентябре 1912 года в газете «Речь». Не скрывая, Чуковский злится, что «вся молодая Россия поголовно преклоняется перед ней», негодует, что «какая-то Маня Тихонравова» обратилась за советом не к родителям, а к «дорогой писательнице», думается, не без зависти перечисляет города её адресантов – Москва, Тифлис, Минск, Вознесенск, Томск, простодушно-хамски добавляет «какие-то Гвоздки». И этим своим презрительным «какая-то, какие-то» подчёркивает своё истинное отношение (да нет, пожалуй, что и не к Чарской, а к русским уездным городкам и живущим там, но столь не нравящимся ему детям). Всего лишь одна цитата: «Она стихами и прозой любит воспевать институт, это гнездилище мерзости, застенок для калечения детской души, <…> только Чарская может с умилением рассказывать, как в каких-то отвратительных клетках взращивают ненужных для жизни, запуганных, суеверных, как дуры, жадных, сладострастно-мечтательных, сюсюкающих, лживых истеричек».3

Но всё же «<…> успех автора «Княжны Джавахи» среди читателей представляет собой явление небывалое… Её не только читают, её любят. Хоть за последнее время и раздаются голоса против Чарской, но безуспешно: дети и юношество за г-жу Чарскую», - так написал известный до революции критик и писатель Мариан Гловский в «Вестнике литературы» (февраль 1910г).4 И это было чистой правдой.

Встречались утверждения, что успех Чарской проистекает лишь из-за отсутствия «настоящей» детской литературы в России, что произведения её любимы детьми чиновников и мещан, что в интеллигентных семьях их не читают… Но я процитирую несколько высказываний, подтверждающих, что книги Чарской входили в круг детского и юношеского чтения весьма многих русских деятелей культуры, притом из разных социальных слоёв и разного культурного уровня. Выше приводились мнения «массового» читателя, но и персональные впечатления не менее интересны и важны в нашем исследовании.

«Критика совершенно не поняла её, увидев в ней только восторженность и не угадав смысла, легкомысленно осудила одно из лучших явлений русской литературы. Популярность вполне была заслужена Чарскою, энергичен и твёрд её стиль <…>» (Фёдор Сологуб).5

«Я был околдован Андерсеном и его сказками. А год-два спустя ворвалась в мою жизнь Лидия Чарская. Сладкое упоение, с каким читал, с каким я читал и перечитывал её книги, отголосок этого упоения до сих пор живёт во мне – где-то там, где таятся у нас самые сокровенные воспоминания детства, самые дурманящие запахи, самые жуткие шорохи, самые счастливые сны <…> благодарен за всё, что она дала мне как человеку и, следовательно, как писателю тоже» (Леонид Пантелеев).6

«Чарская имела головокружительный успех, и теперь, поняв, как это трудно – добиться успеха, я вовсе не нахожу, что её – был незаслуженным. <…>Воздадим должное писательнице, покорившей в свой час столько сердец» (Вера Панова).7

Восторг перед историей родной страны и первые уроки любви к ней «я получил из «Грозной дружины», «Княжны Джавахи» и других повестей Лидии Чарской» (Борис Васильев).8

«Я <…> начиталась книг писательницы Лидии Чарской, откуда почерпнула немало сведений о проказах воспитанниц пансионов» (Лидия Вертинская). 9

«Уже взрослой я прочитала о ней остроумную и ядовитую статью К. Чуковского. Вроде и возразить что-либо Корнею Ивановичу трудно… упреки справедливы. И всё-таки дважды два не всегда четыре. Есть, по-видимому, в Чарской, в её восторженных юных героинях нечто такое – светлое, благородное, чистое, - что <…> воспитывает самые высокие понятия о дружбе, верности и чести… В 41-м в военкомат меня привел не только Павел Корчагин, но и княжна Джаваха» (Юлия Друнина).10

Этих высказываний немного, точнее, они нам почти неизвестны, а вот статья Чуковского от 1912 года публикуется и поныне, считаясь «основным источником знания», и многие недобросовестные критики, солидаризуясь с его мнением, повторяют и выносят бездоказательные оценки, делают вздорные выводы. Например: «Ныне Чарскую любят за трогательную верность старым моральным устоям, за <…> проповедь нравственности и порядочности (sic! – Е.Т.), за слезливость, которой стандартная детская книга боялась, как огня. <…> Ей вполне удалось доказать незыблемость мещанского вкуса»11.

Чарской в героях своих произведений – детях, подростках, в молодёжи - сосредоточены высокие моральные качества: верность в дружбе, обострённое чувство справедливости, незлобивость, уважение, кротость и честность. Её герои никогда не ожесточаются, памятливы и сердечно благодарны, отзывчивы на милосердие и добрые дела. В конечном итоге эти «маленькие герои» и побеждают, потому что побеждает их душевная красота, доверчивость, бескорыстие, вера в добро и Бога! И это всё - замечательные качества человеческой души, и хотя, будучи доверчивы, мы рискуем получать удары, но, без сомнения, лишь на этом пути мы имеем возможность обрести полноценное счастье.

Писательница будила в душах читателей и читательниц сострадание, сопереживание, раскаяние от плохого поступка, призывала добротой, приветливостью, дружественностью размягчать холодные сердца, помогала находить и видеть хорошие черты даже в изгоях, в отверженных. Надежда Тэффи, согласная с такой жизненной позицией, писала в своих «Воспоминаниях»: «В каждой душе, даже самой озлобленной и тёмной, где-то глубоко, на самом дне, чувствуется присушенная, пригашенная искорка. И хочется подышать на неё, раздуть в уголёк и показать людям – не всё здесь тлен и пепел».12

Лидия Алексеевна считала, и главное, писала, что надо стремиться облегчать участь другого – поддержкой ли в трудный период, протянутой рукой в момент, когда он всеми оставлен или же приходом на помощь в тяжёлую минуту. Ибо, как позже скажет Марина Цветаева, увидев другого в трудном, нелепом или просто смешном положении, прыгай к нему туда, в это положение, ведь вдвоём легче выбираться.

Марина Ивановна Цветаева (1892-1941) без сомнения была читательницей психологических повестей Чарской и любила её произведения, и её героинь. Вряд ли мы посмеем обвинить поэтессу в литературной пошлости или дурном вкусе. В первый же свой сборник «Вечерний альбом» (1910) она, тонко почувствовав поэзию художественных образов Чарской, включает стихотворение, написанное в канун Рождества 1909 года и названное «Памяти Нины Джаваха»13 .

Всему внимая чутким ухом,

Так недоступна! Так нежна! –
Она была лицом и духом

Во всём джигитка и княжна.

Ей все казались странно-грубы:

Скрывая взор в тени углов,

Она без слов кривила губы

И ночью плакала без слов.

Бледнея, гасли в небе зори,

Темнел огромный дортуар;

Ей снилось розовое Гори

В тени развесистых чинар…

Ах, не растёт маслины ветка

Вдали от склона, где цвела!

И вот весной раскрылась клетка,

Метнулись в небо два крыла.

<…>

Порвалась тоненькая нитка,

Испепелив, угас пожар…

Спи с миром, пленница-джигитка,

Спи с миром, крошка-сазандар.

Как наши радости убоги

Душе, что мукой зажжена!

О да, тебя любили боги,

Светло-надменная княжна!

Во многих читательских письмах по поводу княжны Джавахи, говорилось, что этот человеческий тип замечательный; Нина – девочка смелая, решительная, отважная; и пр, и пр. Всё это так, но лишь поэтический дар Цветаевой смог в нескольких стихотворных строчках показать всю притягательность натуры княжны Джавахи: силу её духа, утончённость натуры, правдивость.

Цветаевой импонировал созданный Чарской тип личности Джавахи, в котором сочетались тонкость восприятия и трепетность, приверженность правде и дружбе, открытость и широта души, смелость и умение противостоять окружению, целому классу, если правда, даже и не очевидная, была за ней. Подобному типу было присуще отторжение и низких качеств: грубости чувствования, лживости, криводушия, предательства.

Конечно, следует отметить, что эти черты давались на фоне романтической приподнятости, иногда даже некоторой экзальтированности героини, что придавало им особенно возвышенный оттенок. И данный романтический образ покорял, прежде всего, те сердца, которые и сами были настроены на подобную романтическую ноту.

Эта мелодия увлекла и Марию Ивановну Цветаеву, и если мы рассмотрим её последующую жизнь с такой точки зрения, то увидим поступки человека, обладающего, как и героиня Чарской, открытым, отзывчивым сердцем, готовым к самопожертвованию, и стремившегося к высоким идеалам правды. Можно с полным основанием считать, что литературные судьбы героинь Чарской преломилась в реальной судьбе Цветаевой: возвышенные порывы постоянно разбивались о пошлую прозу жизни, поиски идеального приводили к очередным разочарованиям и потерям.

Следование нравственным идеалам требует высокой цены, которую пришлось заплатить и героине повести Чарской, и Марине Цветаевой. Трагическое является органической и неотъемлемой частью романтического мировосприятия, создавая в нём то творческое напряжение, нравственное усилие, позволяющее преодолевать мертвящую «теплохладность» материального бытия на пути к вершинам духа.

За поиски истины плата велика: такова была судьба и княжны Нины Джаваха, и поэтессы Марины Цветаевой.

ЛИТЕРАТУРА

Письма читателей журнала «Задушевное Слово» (для старшего возраста) – 1903, 1907, 1909, 1912 гг. – СПб.: «Товарищество М.О.Вольф и сыновья».
Полонская Е. Из литературных воспоминаний// Час пик (газ.) 1994. 21 сентября.
Чуковский К.И. Лидия Чарская//Сочинения в 2 тт. - М., 1990. Т.1. СС. 438-439.
Гловский М. Задушевная поэтесса//Вестник литературы. 1910. № 2. СС.40-44.
Сологуб Ф. Статья О Чарской//Архив Ф.К.Сологуба, фонд 289, опись 1, ед. хр. 571.
Пантелеев Л. Как я стал детским писателем//Собр. соч. в 4 тт. – Л., 1984. Т.3. С. 316.
Панова В. Заметки литератора. – Л., 1972. С. 150.
Васильев Б. Летят мои кони//Повести и рассказы. – М.,1988. Т.2. С.40.
Вертинская Л. Синяя птица любви: Воспоминания. – М., 2004. С.38.
Друнина Ю. «С тех вершин» (страницы автобиографии). Избранное. В 2 тт. – М., 1989. Т.2. С.279.
Щеглова Е. Возвращение Лидии Чарской//Нева (журн.). 1993. № 8. С.269, 271.
Тэффи Н. А.И.Куприн//Моя летопись. – М.,2004. С.180.
Цветаева М. Памяти Нины Джаваха//Книга стихов. – М.,2004. СС. 18-19.

Отсюда: vk.com/@-215751580-elena-trofimova-otnosheniya-...

@темы: Стихотворения, статьи, ссылки, мнение о книге, Мотылек, Чарская, Рассказы, Княжна Джаваха, Записки институтки