Любопытно

[silent-gluk]

КЛАССИКИ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ В КНИГАХ ЛИДИИ ЧАРСКОЙ.
Алекса́ндр Серге́евич Пу́шкин — русский поэт, драматург и прозаик, заложивший основы русского реалистического направления, литературный критик и теоретик литературы, историк, публицист, журналист, редактор и издатель.
ЛИДИЯ ЧАРСКАЯ. ПЛАТФОРМА №10.
"Заговорили о книгах, о беллетристике, о Пушкине. Дима был удивлен несказанно, что скромная дочь ссыльного начальника полустанка, имела понятие и о Полтаве, и о Евгении Онегине, и о Гоголе с его Майской ночью, с его Мертвыми душами.
Бежали теперь оба, запыхавшиеся, румяные, возбужденные, чуть вскрикивая каждый раз, что быстро слетали лыжи по скату сугроба. На одном месте не удержались и, не размыкая рук (все время держались за руки), оба полетели в снег, хохоча как безумные.
Случилось так, что захолодевшая щечка Нины попала под горячие губы студента, и знойно обжег ее неожиданный быстрый поцелуй. А за ним другой, третий, четвертый.
Тяжело и неровно дыша, Нина поднялась с колен, страстно - взволнованная, испуганная и обрадованная.
— Что вы? Что вы? Что вы делаете? Грех какой так обижать беззащитную.
А у самой в серо-голубых глазах призыв и желание.
За восемнадцать лет, прожитых в степи, среди снега или одуванчиков, она не испытала еще ни разу смутного волнения первых порывов любви. Правда, ждала их и звала бессознательно. И теперь они нахлынули вдруг, горячие, долгожданные.
Вот он — её идеал, этот смуглый красавец,, этот новый Владимир Ленский, что целует ее и шепчет ей на ушко:
— Нинуся... Ниночка... Нинуша... Прелесть моя, сказка моя степная, непосредственная... Ниненок мой, одуванчик мой, снежинка моя милая, ведь я влюблен сейчас в тебя... Видишь, влюблен?.. Околдовала ты меня сразу, маленькая колдунья. Ну, так поцелуй же, ну, так приласкай же... Ну, сама поцелуй... Ну, Ниночка...
Ах, какой голос! Ах, какие бархатные нотки в нем! В самую душу просятся. В самую душу вонзаются... И голова от них кружится... И сердце бьется...
И сразу бледнея от приступа и волны первой неудержимой страсти, Нина прильнула к чувственному алому рту, по-детски закинув за шею Радина хрупкие маленькие ручки и шепча словно в забытье: "Владимир Ленский! Владимир Ленский! Мой Димушка! Мой миленький! Мой родной"!"

Отсюда: vk.com/wall-215751580_3501

@темы: текст, Сборники, ссылки, Чарская, Рассказы, "Свои, не бойтесь!", Цитаты

---

Любопытно

[silent-gluk]

Любопытно, а в дореволюционных гимназиях, институтах и т.д. учились ли по субботам? И если учились -то как же выкручивались ученики иудейского вероисповедания?.. Вот не помню, чтобы хоть где-то это упоминалось. Чарская вообще не заморачивается проблемами иноверских учеников, только вот в "Джаваховском гнезде" упоминается, что с мусульманами отдельно занимается мулла. И в какой-то из институтских повестей ученику-лютеранку возят отдельно к пастору. Но ведь религия - это не только Закон Божий, это и всякие праздники, посты, вообще правила поведения. Вот как той же лютеранке соблюдать пост, скажем, если в институте постные блюда готовят не сейчас, а на две недели позже?..

@темы: Реалии, Чарская, Джаваховское гнездо

---

Любопытно

[silent-gluk]

Продолжаем публиковать новую маленькую повесть Лидии Чарской, напечатанную в журнале "Задушевное слово" для младшего возраста в 1910 году.

ЧТО БЫЛО В СЕРОМ ДОМЕ.
Рассказ Л. А. Чарской. (продолжение)
VI
- Ну, довольно тебе дармоедничать! Пора и за работу! - услышала я как-то утром грубый окрик хозяина. Сон ещё не успел отлететь от меня (было очень раннее утро, потому что в подвале царила полная тьма) и всю меня так и клонило уснуть ещё немного.
В эту ночь я видела во сне тётю Соню, Лизочку, Аню и мою милую старушку-няню. Мне приснилось, что они протягивали руки ко мне, звали меня, а страшно лохматый человек стоял между нами и не пускал меня к ним.
Я с трудом поборола дремоту и вскочила на ноги.
- Пора приниматься за работу! Не век же тебе лежебочничать, место зря занимать, - снова загудел громовой голос хозяина. - на работу, живо у меня!
- Барышне соснуть желательно… Почивать куды приятнее. Вишь, они нежненькие какие у нас! - съехидничала Степановна, появляясь передо мною как тень.
Она ошибалась. От прежней нежненькой Кати, тётиной баловницы, и следа не осталось во мне теперь. Моё тело покрывали грязные лохмотья, такие же рваные и холодные, как и у Глаши. Волосы мне остригли. На ногах, вместо моих щегольских сапожек, которыми давно уже завладел Ванюшка, красовались огромные сапоги больной Катерины. Словом, я вся переродилась за эту недолгую неделю моего пребывания в сыром темном подвале, без воздуха и света, живя на одном хлебе и пустых щах, которые через силу глотала. Я так исхудала, что едва ли сёстры и тётя узнали бы меня.
Мысль о них не выходила из моей головы. Я твердо решила убежать отсюда, как только меня выпустят в первый же раз из этого ужасного серого дома. Но скоро мне пришлось разочароваться: я поняла, что это невозможно. Хозяин сказал как-то, что меня не будут пускать одну. Он боялся, что я убегу. Кто-нибудь из старших мальчуганов, Мишка или Стёпка, будут постоянно издали следить за мною.
Эта новость привела меня в полное отчаяние. Неужели же мне никогда не суждено больше увидеть тётю Соню, Лизочку, Аню? Господи! Воображаю, как они стосковались все по бедной Кате. Пожалуй, потеряли надежду найти её снова. А няня? Она выплакала свои старые глаза.
Бедная няня! Бедная тетя!
Сегодня все эти печальные мысли особенно назойливо лезли мне в голову, вероятно потому, что я видела во сне их всех, моих дорогих. И Глаши, как нарочно, не было дома; она ушла спозаранку собирать милостыню, а то добрая девочка хоть немножко успокоила бы меня. Я успела подружиться с Глашей и полюбить её. Несмотря на то, что ей жилось лучше, чем мальчикам (не считая Ванюшки, которого старуха Степановна баловала ужасно), Глаша была очень несчастлива. Доброй, кроткой, ласковой девочке причиняли глубокие страдания и её ремесло, и её жизнь среди бродяг, воришек и попрошаек.
И мы часто, когда все засыпало в тёмном подвале, беседовали с нею о нашем горьком житье-бытье. Но сегодня, вместо кроткого личика Глаши, я увидела всклокоченную голову её отца.
- Ну, вставай, пошевеливайся! - грубо дёрнув меня за руку, кричал хозяин. Я быстро вскочила, протирая заспанные глаза.
На столе поставили зажжённую жестяную лампу, скудно освещающую наш подвал. Посреди помещения стоял старший из мальчуганов, Стёпка, в длинном пальто, со старым меховым воротником, и в старой же порыжевшей от времени, шляпе, в которую голова мальчика уходила чуть ли не по самые уши.
- Ну, Катька, видишь этого барина? - сурово нахмурившись, спросил хозяин.
- Вижу! - отвечала я, не понимая, почему Стёпка вдруг превратился в барина и что значит этот странный маскарад.
- То-то. Гляди же хорошенько. В карман пальто я кладу платок и кошелек. Ты должна вынуть из него то и другое, но так, чтобы Стёпка не почувствовал этого… Ну, принимайся за дело! Нечего тут долго думать. Живо!
Я подошла к Стёпке и робко протянула руку к его карману.
Вот уже пальцы мои коснулись платка и кошелька, лежащих на дне кармана. Я схватила то и другое и дернула обратно руку.
И в тот же миг невидимые колокольчики зазвенели под пальто Стёпки.
- Ах! - с изумлением вскрикнула я.
- Вот тебе и «ах»! Будь осторожнее, а не то…
Тут хозяин красноречиво погрозил кулаком в мою сторону.
- Не особенно-то церемонься с нею, Игнат Игнатыч! - прошипела около меня, точно из под земли вдруг выросшая, старая Степановна.
И в ту же минуту я почувствовала, как кто-то больно ущипнул мою руку повыше локтя.
Слезы брызнули у меня из глаз, слезы боли, обиды и гнева. Никто не смел обращаться так со мною с тех пор, как я себя помню.
- Ну, ну! Чего разрюмилась! - грубо окликнул меня хозяин, - не вышло раз, другой раз должно выйти. Начинай сызнова. Ну!
И снова платок и кошелек очутились в глубоком кармане Стёпки.
Не смея ослушаться, я шагнула к нему, снова запустила в его карман руку, но не успела еще вытащить её обратно, как невидимые колокольчики залились снова еще более звучным и протяжным звоном. В ту же секунду я почувствовала жгучую боль. Быстро обернувшись назад, я увидела старую Степановну, которая верёвчатой плёткой замахивалась на меня.
- А-а-а! - закричала я пронзительно, - не смейте бить меня, не смейте, гадкая, злая, скверная! Я ненавижу вас, уйдите! Или нет, пустите меня. Я не хочу учиться в вашей ужасной школе, не хочу, не хочу!
Я ещё хотела многое, многое высказать этой злой женщине, но она быстро зажала мне рот одной рукою, в то время как другой взмахивала плёткой, нанося мне удары и злорадно шепча над самым моим ухом:
- Наконец-то попалась в мои руки, белоручка, дармоедка ты этакая. Наконец-то я могу расправиться с тобою, - и она била меня с каждой секундой все сильнее и сильнее. (Продолжение будет)

Отсюда: vk.com/wall-215751580_3499

@темы: текст, ссылки, Чарская, Что было в сером доме, Задушевное слово

---

Любопытно

[silent-gluk]

Сегодня Рождество по григорианскому календарю. Поздравляю тех, кто празднует сегодня (если тут такие есть).

А вот интересно, кто из героев и героинь Чарской мог бы праздновать сегодня?.. Трахтенберги (Ирочка и Нора), а еще кто?..

@темы: Чарская

---

Любопытно

[silent-gluk]

КЛАССИКИ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ В КНИГАХ ЛИДИИ ЧАРСКОЙ.
Никола́й Васи́льевич Го́голь — русский прозаик, драматург, критик, публицист, признанный одним из классиков русской литературы.
Никола́й Алексе́евич Некра́сов — русский поэт, прозаик и публицист.

ЛИДИЯ ЧАРСКАЯ. НА ВСЮ ЖИЗНЬ. ЮНОСТЬ ЛИДЫ ВОРОНСКОЙ.

"Все мы заняты, все приносим пользу по мере сил и возможности. Я вяжу бесконечные одеяла на деревянных спицах, розовые, желтые, белые и голубые. Трем сестричкам дали работу полегче: подрубать изящные галстуки и носовые платки, которыми изобилует наше имущество. Впрочем, младшая разрисовывает еще и фарфоровые тарелки. Кармен, то есть старшая Медведева, Ларя, вместе с братом сооружает удвоенными силами какую-то умопомрачительную накидку из кружев, тюля и лент, и трудно решить, у кого она выходит искуснее. Кажется, пальма первенства принадлежит Вольдемару. Тима Зубов помогает сматывать шерсть и шелк, то есть, попросту говоря, мы бессовестно пользуемся его растопыренными пальцами, с которых сматываем шерстяные и шелковые нитки. При этом восемнадцатилетний офицерик, к общему смеху, непременно путает материал настолько, что его приходится потом долгое время приводить в порядок. Кто-нибудь из офицеров, Линский, Невзянский или юный барон Леля, читает. Мы слушаем затаив дыхание, то бессмертные "Вечера на хуторе близ Диканьки", то "Русских женщин"...

Отсюда: vk.com/wall-215751580_3496

@темы: текст, ссылки, Чарская, На всю жизнь. Юность Лиды Воронской, Цитаты

---

Любопытно

[silent-gluk]

Интересно, а кто-нибудь планирует идти на вечер памяти Чарской?.. Я бы, с одной стороны, хотела, но с другой - а) зима, б) кто я такая, чтобы там появляться???

@темы: Мероприятия, Чарская

---

Любопытно

[silent-gluk]

Продолжаем публиковать новую маленькую повесть Лидии Чарской, напечатанную в журнале "Задушевное слово" для младшего возраста в 1910 году.

ЧТО БЫЛО В СЕРОМ ДОМЕ.
Рассказ Л. А. Чарской. (продолжение)
Но вот тяжелый крюк соскочил, дверь распахнулась и я увидела на пороге знакомую мне тщедушную фигурку.
Быстро перебежав расстояние от порога до стола, Глаша, собиравшая милостыню, высыпала перед отцом кучку меди из своего грязного кармана.
В одну минуту я была подле неё.
- Глаша, милая! Тебя ли я вижу! - вскричала я, чрезвычайно обрадованная этой встречей.
Она изумленно вскинула на меня свои испуганные глазки и отступила от неожиданности.
- Барышня?!. - произнесли изумленно её трепещущие губы. И тотчас же она робко вскинула глаза на отца. Но последний не обращал на нас никакого внимания, углубившись в подсчет медных монет, рассыпанных перед ним по столу.
- Пойдём в мой угол, - проговорила маленькая нищая, - там нам никто не будет мешать, - и, схватив меня за руку, Глаша потащила меня за грязную ситцевую перегородку, отделявшую часть подвала.
Тут Глаша устало опустилась на лавку, усадила меня, и вдруг из её глаз брызнули слезы.
- Бедная барышня! Бедная барышня! - прошептала она, утирая лицо рукавами своего рваного пальтишко.
- Куда я попала, Глаша?... «Куда я попала?» — взволнованно спрашивала я, во все глаза глядя на девочку.
- Тише! Тише, ради Бога! Отец услышит или мальчики - беда будет! - зашептала она, испуганно косясь на занавеску, - не в хорошее место вы попали, барышня…
- Здесь школа какая-то? Я знаю, мне говорили уже, - произнесла я.
- Школа? - с недоумением проговорила Глаша, и вдруг горькая улыбка сморщила её бледные губки. – Да, школа… школа, где учат воровать таких несчастных мальчиков и девочек, как мы с вами! - добавила она так тихо, что я едва-едва расслышала её слова.
Холодный пот выступил у меня на лбу при этих словах Глаши.
Я ждала всего, только не этого.
- Воровать? Учат воровать? - повторила я как во сне. – Значит, и тебя учат? И ты воруешь, Глаша?
- Нет! Нет! - быстро проговорила она, - я только хожу на улицу просить милостыню… Здешний хозяин - мой отец. Он жалеет меня и не посылает на такое страшное дело. Воруют мальчики, а я, старуха Степановна и больная Катерина, мы ходим просить милостыню… Нет, меня не заставляют воровать, слава Богу!
- Но как же старая нищая выставила тебя воровкой, помнишь в то утро, Глаша?
- Ах, она очень жадная эта Степановна, - ответила Глаша. - Степановне было досадно, что вы дали рубль мне, а не ей; она совсем забылась тогда.
- И посмела бить тебя, Глаша…
- О, у нас это случается. Отец любит меня и жалеет, а бьёт очень часто, когда я не приношу столько денег, сколько ему надо. Он и старой Степановне позволяет бить нас, когда нам она нами недовольна. Ах, как она дерётся!.. Бедная барышня, тяжело вам будет у нас! Ведь Степановна давно вас выследила, когда вы ещё с няней ходили в нашу церковь. Она тогда уже говорила: «вот красивенькая девочка; такого ангельского личика не может быть у воровки; она сделает для хозяина больше, чем наши мальчишки, которые уже успели примелькаться в глазах полиции»… У них с отцом давно решено было украсть вас… Бедная, бедная барышня! Такая добрая, ласковая и вдруг…
— Значит, Глаша, меня тоже сделают воровкой? - перебила я мою маленькую собеседницу.
Она кивнула головой. Крупные слезы текли по её лицу. Бедняжке Глаше, должно быть, было очень жаль меня.
Новый стук в дверь прервал нашу беседу. Грубые голоса, восклицания и смех наполнили подвал.
- Глашка, Катька, ужинать ступайте, дармоедки! - услышала я через 5-6 минут суровый оклик Степановны.
Когда мы вышли из своего угла, на столе стоял большой горшок холодных щей и несколько ломтей хлеба. Все обитатели подвала сидели вокруг стола и черпали деревянными ложками мутную жидкость, которую они называли щами.
- Ешь! - повелительно приказала мне Степановна.
- Как можно, маменька, барышне этакую снедь предлагать! - насмешливо вскричал Ванюшка, бойко закусывая свой ломоть хлеба и заедая его щами, - барышня к бульонцу и цыпленку привыкла. Хи-хи-хи-хи! - захохотал отвратительный мальчишка.
Я принялась было за хлеб, но не могла съесть ни кусочка. Голова у меня кружилась, в ушах звенело и всю меня нестерпимо клонило ко сну. Я не могла бороться с дремотой, уронила голову на стол и тут же заснула каким-то болезненно тяжёлым сном. (Продолжение будет)

Отсюда: vk.com/wall-215751580_3492

По ссылке оригинальная иллюстрация

@темы: текст, ссылки, Чарская, иллюстрации, Что было в сером доме, Задушевное слово

---

Любопытно

[silent-gluk]

Если задать поиск на Фантлабе на фамилию "Чарская", то, помимо эхотага, покажет литературоведа Вероника Чарская-БойкоВеронику Чарскую-Бойко (но ей, наверное, просто повезло с фамилией) и автора А.В.Соловьеву, у которого один из псевдонимов - Чарская (правда, Алисия) (еще Ася Невеличка и Ася Невер).

А интересно, есть ли еще примеры таких псевдонимов?

@темы: Чарская

---

Любопытно

[silent-gluk]

КЛАССИКИ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ В КНИГАХ ЛИДИИ ЧАРСКОЙ.
Михаи́л Ю́рьевич Ле́рмонтов — русский поэт, прозаик, драматург, художник. Поручик лейб-гвардии Гусарского полка. Его стихи стали подлинным кладезем для оперного, симфонического и романсового творчества. Многие из них стали народными песнями.
По всему видно, что Чарская была страстной поклонницей творчества Михаила Юрьевича. Даже один из романов, "Песни земли" ("Виновна, но..."), она назвала словами из его стихотворения "Ангел". Лермонтов и его кавказская лирика вдохновляли её на прекрасные описания в "Княжне Джавахе", "Второй Нине" и других книгах "джаваховского цикла"...
ЛИДИЯ ЧАРСКАЯ. СЕМЬЯ ЛОРАНСКИХ.
"Валентина вышла на середину комнаты и, скрестив руки и обернувшись к старшему брату, спросила:
- Павлук, как ты думаешь, что мне прочесть?
- "Дары Терека" валяй! "Дары Терека"! Это у тебя так выходит, что хоть мозги в потолок!
- Или "Старую цыганку" Апухтина, - попросила Лелечка.
- Лелечка, - с упреком произнес лохматый медик Декунин, знавший барышень Лоранских еще с детства. - Ну, зачем она вам? Вы сами - воплощение молодости, и вдруг "Старая цыганка"! И потом, неужели же вы Апухтина Лермонтову предпочитаете? А?
Лелечка сконфузилась, залепетала что-то, оправдываясь, но на нее яростно зашикали со всех сторон, потому что Валентина уже начала:
"Терек воет дик и злобен
Меж увесистых громад,
Буре глас его подобен,
Слезы брызгами летят"...
Валентина читала прекрасно, с тем захватывающим выражением, с экспрессией, свойственной только очень немногим натурам. И куда девались ее холодная сдержанность, ее спокойствие! Пред молодыми слушателями стояла новая Валентина. Бледное лицо ее слегка заалело, зеленые непроницаемые глаза сияли теперь горячим блеском. Что-то радостное, сильное и непонятно-влекущее было в ее чудно похорошевшем лице.
Молодые слушатели словно застыли, восторженно сиявшими взорами устремясь в прекрасные, горючие, как звезды, глаза Валентины".

Отсюда: vk.com/wall-215751580_3482

@темы: текст, ссылки, Чарская, Семья Лоранских, Цитаты

---

Любопытно

[silent-gluk]

В 2025 ГОДУ МЫ ПРАЗДНУЕМ 150-ЛЕТИЕ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ ИЗВЕСТНОЙ РУССКОЙ ПИСАТЕЛЬНИЦЫ, ПОЭТЕССЫ И АРТИСТКИ АЛЕКСАНДРИНСКОГО ТЕАТРА - ЛИДИИ ЧАРСКОЙ!
Невозможно было представить, чтобы отмечался столетний юбилей Чарской - в годы забвения о ней, о её книгах в советское время.
Но теперь мы можем достойно отпраздновать стопятидесятилетие писательницы и рассказать о её жизни и творчестве, чтобы всё больше людей знакомились с образцами хорошей русской культуры.
Приглашаем в Москву, в ЦДЛ (www.cdlart.ru/), на вечер в память 150-летия известной русской писательницы Лидии Чарской (1875-1937). Вечер ведет литературовед Е.И. Трофимова.
Вечер состоится 23 января 2025 года, в четверг, в 18.30.
Адрес Центрального Дома Литераторов: Москва,
Поварская ул., 50/53. g.co/kgs/c8DE5EQ

Отсюда: m.vk.com/wall-215751580_3477

@темы: Мероприятия, ссылки, Чарская

---

Любопытно

[silent-gluk]

БОЖИЙ ПОДАРОК. Стихотворение Л.Чарской

Лучистым сияньем меж тёмных высот
Зажжён золотой огонёк...
Он чистые помыслы к небу несёт,
Далёкие мира тревог.
Он, радостный сердцу лучистый маяк,
Всех светлой надеждой дарит...
Кто голоден, алчен, без крова и наг,
Для тех он светлее горит.
Для тех, кто исполнен вражды роковой,
Он скажет сияньем лучей,
Он скажет без слов, огонёк золотой,
Озлобленным душам людей:
«Зажёгся я в тёплую полночь, когда
Родился Спаситель... С тех пор
Промчались столетий далёких года,
Как мой загорается взор.
Пусть люди забудут печаль и вражду,
Пусть злобе наступит конец,
Господь Вифлеемскую шлёт им звезду
В подарок, как детям отец».

Из сборника "Голубая волна".

Отсюда: vk.com/wall-215751580_3469

@темы: текст, Стихотворения, Сборники, ссылки, Чарская, Голубая волна

---

Любопытно

[silent-gluk]

На Фантлабе есть библиография Чарской. Но там нет произведения "Вакханка". В примечании написано: "Повесть «введена в литературный оборот» в 1994 г., когда была издана в составе антологии «Тридцать три урода». Утверждалось, что повесть написана Лидией Чарской. Якобы книга в своё время была запрещена и изъята из библиотек. Источником текста указано издание: Чарская Л. Вакханка. Быль. — Пг.: М.И.Семенов, [1917]. Годом написания повести указан 1915 г. Позднее повесть переиздавалась в других книгах, а также была размещена на различных сетевых ресурсах, в том числе и в Викитеке.

Однако ряд обстоятельств подвергают сомнению, как авторство Лидии Чарской, так и время написания повести. Так, не удалось обнаружить каких-либо следов издания 1917 г. в прижизненных библиографиях и библиотечных каталогах. Нет сведений по этому изданию и в «Книжной летописи» 1917 г. Какой-либо документ о запрете книги (например, приговор суда об уничтожении тиража) также не удалось обнаружить. Неизвестно об упоминаниях о повести в периодической печати тех лет и в воспоминаниях современников. Не исключено, что в 1994 г. имела место издательская мистификация."

Может ли кто-нибудь подтвержить или опровергнуть эту гипотезу?..

@темы: вопрос, Чарская, Вакханка

---

Любопытно

[silent-gluk]

Недавно мы обнаружили в журнале более чем столетней давности два неизвестных рассказа Лидии Чарской.

Не меньшее удивление нас ждало, когда мы прочитали ещё одну нашу находку за последнее время, второй рассказ, то есть очерк Лидии Чарской в этом "Журнале для женщин" за 1918 год. Он называется "Жаждущие забвенья" и повествует о женской наркомании в Петрограде.

Лидия Чарская. Жаждущие забвенья (о женской наркомании в Петрограде)*.

Она лежит передо мною прекрасная и трагическая по своему реализму книга Кло-де-Фареро, его сборник рассказов «Курильщики опиума».

Сколько в ней ужасающей правды. Сколько потрясающего душу реализма. Жутко вникать, проникаться всей этой мрачной безысходностью истории обреченных… Она - отражение их жизни, их бытия. Жалкая жизнь, жалкий быт этих полу-людей, - ищущих забвения.

Книга Кло-де-Фареро является общею мировою постольку, поскольку история описанной в ней страсти является обще-человеческой слабостью. Но эта страсть, эта слабость, в сущности, получила свое начало и развитие на востоке. Теперь же большая половина мира знакома с нею. С первых же дней потрясающей мировой войны, войны, залившей кровью лучшую половину вселенной в её культурном значении, в то время, когда прекратилась всюду в воюющих государствах Европы продажа крепких напитков, неизбежно, как рок, прогрессировало до ужасающих размеров потребление наркотиков. Курение опиума в связи с хлынувшей к нам в Европу волной желтолицых, усердно и гостеприимно раскрывших европейцам двери своих притонов, стало невинной детской забавой по сравнению с более сильным, ядовитейшим способом опьянения, - каким считается нюхание кокаина и вспрыскивание морфия. И Россия в данном случае является чуть ли не в авангарде в смысле злоупотребления этими слабостями. Пожалуй, больший процент наркотиков падёт на нашу злосчастную родину, если принять во внимание обе её столицы и Петроград, в особенности, задыхающийся в своей пагубной страсти. Кокаином и морфием торгуют почти открыто в его кофейнях и тавернах, и просто в тёмных улицах и закоулках по соседству с тёмными притонами.

Часто-часто попадаются вам навстречу бледные, измождённые, чаще всего молодые, лица с синими губами, с рассеянно-мутным взглядом странно остановившихся глаз. Они идут расхлябанной походкой, развинчанные, инертные, равнодушные ко всему в мире, что не касается их пагубной страсти. Кло-де-Фареро в ярких красочных тонах описывает настроение курильщика опиума. Нюхающие кокаин и вспрыскивающие морфий по настроению разнятся от них. Реакция у последних наступает быстрее и, неизбежная с нею душевная боль и тоска искания, глубже, чувствительнее. Да и самое опьянение проходит здесь совсем иначе, нежели у курильщиков опиума или гашиша. Впрочем, всё зависит от индивидуума подверженного той или другой страсти.

На Невском проспекте под вечер можно видеть на ступенях подъезда одной из каменных громад - странную фигуру. Это очень молодая девушка, почти подросток, одетая как нищенка, в рубища. Её волосы нечистоплотными космами падают вдоль стана; её губы сини, а лицо мертвенно-бледно. И тусклый неживой взгляд пугает своей неподвижностью. Её поразительная худоба это - худоба призрака. Хриплым голосом она как бы через силу выбрасывает слова: - Я голодна. Я есть хочу. Дайте мне на хлеб.

Вокруг неё собирается толпа, разношерстная толпа красного Петрограда. Я с трудом протискиваюсь к ней, чтобы протянуть ей свою скромную лепту, но чья-то энергичная рука удерживает меня на пол-дороге.

- Что вы делаете? Вы ускориваете неизбежный конец этой несчастной, говорит ворчливо чей-то старческий тенорок.

Оборачиваюсь. Передо мною почтенный старик, интеллигентной складки.

- Почему? - спрашиваю я его.

- А потому, что это – кокаинистка. Спит и видит, где достать грамм кокаина. Теперь он страшно дорог, как и морфий и все другие наркотики. Если сомневаетесь – проверьте, ошибаюсь ли я на её счет.

И он тут же наклоняется к девушке и шепчет: - У меня есть для вас немного кокаина. Хотите?

В лице она вся преображается, как по волшебству. Глаза загораются жадным блеском. Лицо принимает счастливое выражение. На губах появляется блаженная улыбка. Бессознательным кокетливым жестом она обдёргивает на себе юбку и незаметно прихорашивается.

- Идти мне за вами? срывается хрипло с её губ.

Я не могу больше выдержать, бросаю ей деньги на колени и быстро выбираюсь из толпы.

Страсть к наркотикам захватила у нас самые разнообразные слои общества. Как и винное опьянение она равняет людей и стирает с них последние следы культуры. Но больше всего этой слабости подвержены низшие слои общества - вся проституция с её институтом сутенёров находится во власти этого пагубного ига. Затем, следует богема, мир артистический, и, наконец, высший свет, почти давно, казалось бы, отошедший в область предания ужасов России, но всё же существующий фактически высший свет. Женщины-аристократки, низведённые капризом судьбы и властью революции на ступени женщин-продавщиц и ресторанных прислужниц, ищут иногда «забвения» в кошмарной области наркотик.

И женщин, больных этой страшной пагубной болезнью, увы, больше, чем мужчин.

Но где же спасение? Где выход из жуткого заколдованного круга. Чем спастись от этой едва ли не опаснейшей по своей трудно-излечимости болезни?

Спасенье, однако, есть. Лекарство существует как и при всяком другом заболевании. Но это лекарство - не изделие, не фабрикация латинской кухни. Это лекарство - сила воли. Та мощная сила духа над телом и его побуждениями, которая и делает человека достойным его призвания быть царем над созданиями низшего рода.

Силою воли, и только ею, можно рационально излечить пагубную страсть, пришедшую на смену повальному пьянству.

Закостенелые наркоманы будут утверждать противное, но не верьте им. И эта болезнь излечима, как и все другие, лишь бы приняться за неё с твердой уверенностью в свои силы, в свою энергию. Я знаю интеллигентную женщину по профессии артистку. Она вспрыскивала себе морфий на протяжении двух лет с ужасающей быстротою увеличивая дозы. Ради чего? Ради забвения. Ради желания уйти от реальной жизни и погрузиться в мир кошмарных часто не в меру острых переживаний. И на вопросы, обращенные к ней по поводу того, что она должна чувствовать во время действия наркотик, она отвечала с воодушевлением:

- О, это божественное чувство. Оно уносит от земли. Это – нирвана. Это - полная прострация, полное забвение всего житейского, пошлого, меркантильного! И блаженство, равного которому нет на земле в связи с такими прекрасными образами и упоительными картинами, которых не даст никакая реальная жизнь. Ведь все наши органы слуха, зрения, вкуса, всё это усиливается и утончается до остроты невозможное под влиянием хорошей дозы морфия. И нам широко раскрываются двери в сады блаженных грез!

Это было при самом начале её увлечения морфием, когда сама она была цветущей, свежей и красивой молодой женщиной. И вот я снова встречаю её через два года. Встречаю и не узнаю. От свежей, цветущей молодой женщины не осталось и следа. Это – старуха. Дряблая, жёлтая, старческая кожа, ужасная худоба, мутный взгляд, блуждающая улыбка кретинки. Дрожащие, потные, холодные руки и полное равнодушие, полная апатия ко всему, что касается её снадобья, медленно, но верно убивающего её.

Впечатление, произведенное ею на меня было настолько очевидно-тягостно, что скрывать его и наводить дипломатию, как говорится, я не сочла нужным.

- Вы губите себя. Опомнитесь, —сказала я ей. Взгляните в зеркало, вы же сейчас – старуха. Можно ли так измениться в такой короткий срок!

- Вы правы, надо покончить с этим - неожиданно решила она. Я давно уже замечаю в себе некоторую перемену. Уже не могу играть так, как прежде на сцене; и память уже не та. Да, я выкину морфий из головы. Запрусь недельки на две где-нибудь в глуши и авось справлюсь с собою. Я попробую пойти на это, даю вам слово.

И она сдержала его. Отучила себя от морфия, путём беспощадного насилия над собою. Теперь она вполне здорова, нормальна. Я снова недавно встретилась с нею и поразилась тому блестящему результату, которого она достигла в такой короткий, сравнительно, срок. Краски уже возвращаются на её щеки. Глаза приобретают прежний блеск. Зарождается энергия, жажда деятельности, интерес к общественности.

- Было очень тяжело отвыкать? - спросила я её.

- О, безумно! Но гибнуть от бессилии победить себя было еще тяжелее. Ведь в минуты просветления, отрезвления я отлично понимала, куда ведет меня моя пагубная страсть и ни на миг не имела покоя. Чтобы отделаться от неё, я уехала в самую глушь деревни, за сто вёрст от станции, где нет аптеки, а в земской больнице ни за какие блага в мире не отпустят ни капли морфию и в четырёх стенах своей добровольной тюрьмы принялась за самолеченье. Здесь я пережила все мои муки, всю неудовлетворимую жажду - тоску по наркотикам и, как видите, вышла победительницей из этой борьбы. Я не скрою, выпадали у меня такие моменты, что я готова была отречься от данного вам слова. Я стонала, рыдала и каталась в истерике в минуты приступов неодолимых желаний наркоза. Все члены мои ныли и гудели; чувствовалась сильнейшая боль во всём теле и полный упадок сил. Я рвала зубами наволочку на подушке и кричала, как раненый зверь. Но то было в первые дни испытаний. Потом, с каждым днем, мало-по-малу, боли утихали; жажда наркотиков уменьшалась постепенно, приступы делались реже и я мало-по-малу становилась нормальным человеком. Исчезла параллельно с этим и смертельная тоска, тоска по яду. Сейчас я – здорова. Я провожу всё свободное время на воздухе, занимаюсь спортом, всецело отдаюсь любимому искусству и моё двухлетнее «наркотическое прошлое» кажется мне теперь каким-то безумно-кошмарным сном.

А между тем, с плеч моих упала ужасная тяжесть. Подумать жутко, - ведь этот морфий делал меня преступницей. Не говоря уже о фабрикации фальшивых рецептов и подделку руки под руку докторов, к которым и прибегала лишь бы раздобыть себе драгоценного яду, я даже едва не сделалась и воровкой. Да, увы! это так… не раз намеревалась украсть у домашних деньги или вещи, когда мои финансовые ресурсы истекали и не на что было добывать это проклятое снадобье, которое, как вы знаете, стоит очень дорого. И ради чего всё это? Ради того, чтобы отдать себя медленно во власть безумия, потому что все мы, наркоманы, кончаем… сумасшедшим домом, в лучшем случае - с дрожью неподдельного волнения в голосе закончила она свою исповедь.

Напрягите же всю силу вашего духа, всю энергию вашу, всю вашу волю и старайтесь победить в себе низменные желания натуры. Помните, удел всех наркоманов - мучительная гибель всего того, что так ценно в человеке, что сделало его царём природы, венцом творения. Не дайте же погибнуть в себе вашему человеческому началу. Ведь избежать этой гибели - всецело зависит от вас. Помните, как нам говорили в детстве: «нет слова не могу», «есть слово: не хочу»… Скажите же «хочу» - ему обратное, «захотите»! и захотите спастись пока страсть не захватила вас с головой, пока ещё есть капля возможности спасенья. Спасайтесь же, бросайте растлевающий душу и живую мысль развратный город, полный миазм самых пагубных страстей, спешите в деревню, в глушь, на лоно природы летней, осенней ли, весенней или зимней, всё равно, лишь бы на вольный здоровый воздух, предварительно пожертвовав ваш шприц и запасы снадобий в одну из больниц. Ведь там ощущается такой недостаток в наркотиках, необходимых для больных и умирающих для облегчения их страданий, которых вы так жестоко обездоливали до сих пор! И, покончив со всем этим, отдохнув хорошенько, вы станете снова прежними работоспособными, энергичными людьми, достойными носить имя человека.

Лидия Чарская

Клод Фаррер, книга: az.lib.ru/f/farrer_k/text_1904_fumee_dopium.sht...

Отсюда: vk.com/wall-215751580_3452

vk.com/@-215751580-ocherk-lcharskoi-zhazhduschi...

По второй ссылке - оригинал журнала «Журнал для женщин» за 1918 год, где напечатан очерк Чарской

@темы: статьи, ссылки, Реалии, Чарская, История

---

Любопытно

[silent-gluk]

Любопытно, что у Чарской большинство ее "взрослых" произведений приходятся где-то на "конец середины" творческого периода. С началом Первой мировой их становится меньше... Или я путаю?..

@темы: Чарская

---

Любопытно

[silent-gluk]

КЛАССИКИ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ В КНИГАХ ЛИДИИ ЧАРСКОЙ.

Алекса́ндр Серге́евич Грибое́дов — русский писатель, прозаик, драматург, дипломат, лингвист, историк, востоковед, пианист и композитор. Статский советник.

ЛИДИЯ ЧАРСКАЯ. ЗА ЧТО?

" — Mesdam'очки! Радость! — прервала наш разговор Додошка. — Новость, mesdam'очки. Нам на утро ложи прислали из министерства в Александринку. Не только первые, все мы, начиная с четвертых, идем. Пятерок не берут! — заключила она, торжествуя.

— В театр? Мы? Додошка, да ты не врешь ли ради пятницы? Говори толком! Побожись, душка!
— Ах, mesdam'очки! Ей-богу же идем! Сейчас солдатка придет и всем объявит! Идет Горе от ума с Дольским.
— Бедная Черкешенка! Она Дольского обожает и не увидит! — заметила я.

— Не увидит — и поделом! — вскрикнула Стрекоза, — зачем разбрасываться? Раньше Дольского обожала, когда он в Тифлисе у них с труппой гастролировал, а потом изменила ему для Воронской! Удивительно!
— Да перестаньте же! Ах, Господи! Вот счастье-то, что мы в театр идем! — и Малявка с таким рвением прыгнула на тируаре, что доски хрустнули под ее ногами.

— Дольский — Чацкий, это чудо что такое! — вскричала Бухарина. — Я Горе от ума в прошлом году видела, и верите ли, mesdam'очки, чуть из ложи не выпрыгнула от восторга!
— И я бы тоже выпрыгнула! — с блаженным видом вторила ей Додошка.
— Вот нашла чем удивить. Ты и с лестницы чуть не прыгнула, когда тебе два фунта конфет прислали неожиданно, — поддразнила ее Малявка.

— Ну, уж это вы, Пантарова, врете. Стану я из-за конфет! Вот еще! Это вы раз четыре порции бисквита съели в воскресенье, — обозлилась Додошка.
— Это ложь! Я съела? Я? Даурская, перекрестись, что я съела. Ага, не можешь? Значит, солгала! — пищала Малявка.

— Да не ссорьтесь вы, ради Бога, — зашикали на них со всех сторон. — Есть о чем толковать! Давайте лучше говорить про завтра. Ах! Вот счастье-то привалило. Театр! Подумать только!

— Знаете что, mesdames, — послышался голос Пушкинской Татьяны, — давайте прочтем лучше Горе от ума, чем препираться из-за пустяков. Ведь не все читали. Лучше прочесть сначала, чтобы знать, в чем дело.
— Ах, прекрасно! — со всех сторон послышались молодые, возбужденные голоса, — отличная мысль, прочтем! Волька, ты лучше всех из класса декламируешь. Читай ты! У кого есть Грибоедов? Давайте сюда Грибоедова! Да скорее...

— Грибоедова нет ни у кого. Надо у Тимаева спросить в библиотеке. Татьяна, беги к нему, сделай сахарные глаза, и он тебе даст.
— Mesdam'очки, смотрите-ка, четверки в парфетки записались. Тишина-то у них какая! — говорили спустя несколько минут удивленные пятые, то и дело прикладывая то глаза, то уши к замочной скважине пограничной с нами их двери.

И, правда, записались. Около сорока разгоревшихся детских головок жадно ловили каждое слово, лившееся из уст Симы, читавшей нам с кафедры бессмертное Грибоедовское создание. И около сорока детских сердец били тревогу, страстно ожидая, чтобы скорее миновала эта скучная ночь и наступило завтра, когда можно было воочию увидеть то, что написано в этой маленькой книжке, ставшей разом милой и близкой каждой из них".

Отсюда: vk.com/wall-215751580_3445

@темы: текст, ссылки, За что?, Чарская, Цитаты

---

[silent-gluk]

А вот интересно, менялся ли у Чарской стиль с течением времени? Как вам кажется?..

---

Любопытно

[silent-gluk]

ИЗНАНКА. Не только Чарская.

Наталия Манасеина. Мамино детство: повесть из институтской жизни.

Мы пополняем наш список литературы о женских институтах (институтах благородных девиц), постепенно находятся новые повести и рассказы. Вот одна из них, её автор Наталия Ивановна Манасеина, известная детская писательница начала 20 века, её исторические повести "Царевны", "Юные годы Екатерины Второй" (Цербстская принцесса) были переизданы в наше время. Сотрудничала с журналом "Тропинка", где и была напечатана повесть из жизни школьниц киевского института благородных девиц в 1850-60-х годах. Врачом, кстати, в этом институте был сам Николай Пирогов.

Иллюстрировала историю, как и другие произведения писательницы, известный график Агнесса Эдуардовна Линдеман.

Почитать можно здесь - coollib.cc/b/711493-natalya-ivanovna-manaseina-... - к сожалению, только в pdf и оригинальной орфографии (издание 1909 года).

@темы: ссылки, Манасеина

---

Любопытно

[silent-gluk]

Вот Чарскую обвиняли в излишней экзальтированности героинь и т.д. А вот интересно: насколько это особенности ее стиля и насколько - особенности описываемого социального слоя (если институток можно считать социальным слоем)?..

@темы: Чарская

---

Любопытно

[silent-gluk]

Лидия Чарская. Трагедия голода. «Журнал для женщин». №12, 1918 год.

— Я терпелив и ждать умею! — пропел Пальчевский, уходя от Нины. Они стояли у зеркала в крошечной передней и пока он надевал своё широкое английское пальто, Нине назойливо лезли на глаза его румяные, толстые щеки и масляные свиные глазки, смотревшие на женщину с явно выраженным желанием.

«Нет, нет, мелькала в это время сверлящая мысль в мозгу Нины — нет, нет, только не этот. Всё что угодно, только не этот сытый, всегда самодовольный барин, умудрившийся остаться таким румяным и полным даже в эти тяжёлые времена всеобщего голода, нужды и лишений.»

Он приехал сегодня перед тем, как идти спать Волику и Соне и привёз шоколаду и фруктов детям, на которые те накинулись с жадностью голодных зверков. А Нина думала в это время: «Зачем было привозить сласти, куда лучше было бы снабдить их мукой или мясом.» Пальчевский богат и ему ничего не стоит выкинуть из кармана сотню, другую.

Но он, вероятно, и не подозревал даже до какой нужды она дошла с детьми со дня гибели мужа. Он не знает этот настойчивый, как никто, человек, что она испытывает вот уже вторую неделю настоящий непреодолимый голод, заставляющий её возвращаться к одной и той же мысли, которая в особенно тяжелую минуту толкнулась ей в голову.

Да, в конце концов она решится на «это», потому что ничего другого сделать она не в силах. Голос у неё пропал безвозвратно и петь на сцене, как прежде, она уже не может. А иной «честный» труд, где его найдешь? И на чьи руки она будет оставлять детей, когда целыми днями придется пропадать на службе? Если бы был жив её Глеб, — все было бы иначе. Но он пал случайно жертвой в жуткие октябрьские дни минувшего года и с того самого времени она бьётся как рыба об лёд, случайно, от времени до времени, находя переписку. Но вот уже несколько дней, как пришлось распрощаться с пишущей машиной, отнесённой «на комиссию», чтобы найти возможность купить детям молока и хлеба. Остаётся одно… На это «одно» склоняет её и Пальчевский. Худенькая, стройная, с застенчивой улыбкой и бессознательно-призывным взглядом, она будит в нём, таком тонком и пресыщенном человеке, такие сладостные, острые чувства.

— Зачем и ради кого вы бережёте себя? — говорил он ей в сотый раз и сегодня держа обе её тоненькие ручки в своих. — Вы из породы однолюбок, ну и любите вашего Глеба, память его… Любите с Богом, а отвлечься от этого странного культа любви к умершему всё же не мешает. Милая, маленькая женщина! Согласитесь стать моей, и я дам вам дивную сказку сложнейших переживаний. Я засыплю вас цветами и унесу далеко от земли. Решайтесь, Нина.

Но, вместо ответа на его призыв, она вырывает у него свои руки и, едва преодолевая отвращение, цедит сквозь зубы: — Оставьте меня с вашими сказками, Пальчевский! Как можете вы думать о них, обо всей этой ерунде в такое тяжелое время.

Он уходит разобиженный. Эта маленькая женщина неуловима как ящерица. А между тем, она едва ли не самый острый и длительный каприз.

II.

Пальчевский ушёл, а запах его сигар, смешанный с крепкими дорогими духами, всё ещё наполняет квартирку. И Нине бессознательно противен этот запах. Из крохотной гостиной она проходит в детскую.

В незавешенные окна глядит сентябрьская ночь. Манят далекие звезды. Миражи дворцов и башен причудливо странствуют в облаках. Луна льёт свой призрачный, капризный свет на милые личики спящих детей. Они чему-то сладко улыбаются во сне. Наелись до отвалу шоколаду и, по всей вероятности, и сейчас грезят о нём. На сегодня удалось при его помощи утолить голод, ну, а завтра? Завтра?

Нина вздрагивает всем телом при одной мысли об этом завтра, трагическом и неизбежном, как кошмар. В доме нет ни гроша денег. Всё, что было можно снести в ломбард — снесено; продать татарину за бесценок — продано. Остаётся одно: пожертвовать собою, своим телом ради детей, ради спасения от голода их и себя.

Пальчевский!.. Зачем, зачем она не остановила его! Он все-таки не совсем чужой, друг семьи их и сильно увлечён ею. Или так было бы хуже? Разумеется, хуже, во много раз. Решено. Она пойдет сегодня. Выйдет на улицу искать заработка самого безумно тяжелого, который почему-то считается у людей легким. О, как они заблуждаются на этот счет, люди!

Нина подходит к зеркалу и внимательно вглядывается в своё лицо. Как она худа, истощена, несчастна! Пожалуй еще, чего доброго, никто не пожелает её такою и что тогда будет с голодными Валиком и Сонюшей завтра? Чем она накормит голодных детей?

Мысли прыгают и вьются в голове женщины. А руки её холодны, как лёд, когда она преображает при помощи румян, карандашей и кармина своё измученное, усталое бледное лицо в моложавое, пикантное и задорное. Так гримировалась она, когда служила в опере на первых партиях и теперь это искусство пригодилось ей.

Чёрный, стройный костюм как нельзя более идёт к этому задорному, подрисованному личику, а большая чёрная шляпа оттеняет глаза, и они кажутся из-под полей ее значительными, русалочьими… Она крестит детей и выходят на цыпочках, осторожно щёлкнув ключом у входа.

III.

Сентябрьская ночь дышит прохладой… На Невском полутьма. Электричества ещё нет и тёмные фигуры уныло бродят, как призраки, осторожно приглядываясь друг к другу. Нина идёт с независимым видом порядочной женщины, но сердце бьётся в груди как подстреленный голубь. И мысль назойливо выстукивает в такт дробно-стучащих каблучков.

«Когда ты вернешься домой, то уже не посмеешь поцеловать детей; ни посмотреть на портрет Глеба. Ты будешь ничтожна, грешною, падшею, ничуть не менее всех падших женщин.»

— А Боже мой! Что же делать, когда нет иного выхода! — вырывается у неё вслух со стоном и последнее равнодушие, равнодушие утопающего охватывает всё её существо. К тому же и голод, искусственно заглушенный сластями Пальчевского, снова властно начинает напоминать о себе. — Если бы хоть сытно поужинать перед «этим»! — сладко мечтает женщина и нервно ускоряет шаги.

На углу Троицкой и Невского стоят двое мужчин. Один, небольшого роста в круглой соломенной шляпе с бритым, как у актёра лицом, провожает Нину долгим оценивающим взглядом. Потом, тихо бросив два-три слова товарищу, вдруг устремляется за нею.

Дрожа всем телом, с пылающим лицом и сильно бьющимся сердцем, женщина бросается в переулок. «Круглая шляпа» не отстает; то перегоняет её, то замедляет шаги и идёт с минуту, другую рядом, старательно вглядываясь в её лицо. Но вот, вспыхнуло электричество и осветило подрисованное личико женщины. В тот же миг её случайный спутник решается заговорить:

— Куда вы так бежите? Разве можно так бежать?

Голос у него несколько резкий, хотя и старается быть вкрадчивым.

Сердце уже не бьётся в груди Нины. Сердце останавливается от волнения, начало уже сделано. Возврата назад нет. Она видит так близко бритое лицо и хищный профиль. Видит жадный взгляд, нащупывающий всю её фигуру и ужас заставляет её вдруг похолодеть всю с головы до ног. Она останавливается вдруг, вся дрожа, не будучи в силах произнести ни слова. Ни сделать ни шагу вперед. Ноги подкашиваются, словно налитые свинцом.

— Вы не думайте, что я… я… — лепечет она чуть внятно, — я — не профессионалка… я…

Он внимательно смотрит на неё одну минуту, потом жестом собственника берет её руку и прижимает локтем к себе.

На лице его играет теперь плотоядная улыбка.

— К профессионалке я бы и не подошел, моя милая, — говорит он с лёгким смешком. — Я ищу знакомства с порядочными женщинами, чтобы не попасться… не наскочить… Ну вы меня поймёте, словом, милочка. Я говорю о возможности заразиться. Кроме того, я жених и с этим приходится считаться… Кстати, через два часа я должен быть дома. Нам надо спешить… Надеюсь, вы поедете со мной? Сколько?

— Что «сколько»? — упавшим голосом срывается с губ Нины.

— Но, Бог ты мой, мы же не дети! И смешно было бы разводить антимонию любви. Я вас спрашиваю: во сколько вы цените эти два часа времени, которые мы проведём с вами?

Какой тон! Какая наглая уверенность! Какая дерзкая улыбка!

Нине хочется ударить этого нахала по его бритой с синеватым отливом щеке, но она только сжимает зубы и цедит сквозь них чуть слышно:

— Сто… Сто рублей…

Человек в круглой шляпе смеется.

— Дорого, милочка. Я предлагаю пятьдесят. Согласны?

— Нет!

— В таком случае, расстанемся друзьями.

Он, всё так же противно хихикая, пожимает её руку и, приподняв шляпу, прежде чем она успевает очнуться, исчезает вдали.

Нина стоит растерянная, смущённая.

— Что делать? Вернуть его? «Уступить?» Согласиться? Может быть, не имея понятия о «таком» заработке, она запросила слишком дорого? Но нет, она не унизится, не побежит за этим наглецом, который оценивает женскую честь с таким циничным бесстыдством…

IV.

Снова Невский, манящий, неуловимый и жуткий с новою, далеко несвойственною ему физиономией пролетарской толпы. Нина идёт машинально. Её толкают, задевают. Она почти не чувствует толчков. Голод всё острее и назойливее с каждой минутой сверлит её внутренности. От съеденного вечером шоколада остался отвратительный привкус во рту. И страх, граничащий с отчаянием прокрадывается ей в сердце: — А, что, если не будет случая? Что если никто не позовёт её? На что она купит еды детям?

Пьяный матрос, попавшийся ей навстречу, мельком взглянув на неё, громко говорит своей даме пухленькой девице, повисшей у него на руке.

— Тоже худерящая холера! Туда же! Хлеб отбивать у моей кубышки.

Как безумная кидается в сторону Нина с горячим румянцем стыда, залившим её щеки поверх искусственной краски.

Нет, нет, бежать отсюда! Её смешивают с «такими женщинами», её — любившую и ласкавшую за всю жизнь одного только Глеба! Рыдание подступает к груди. Слёзы обжигают глаза. Отчаяние и стыд даже на миг заслоняют голод. Она прибавляет шагу, почти бежит. Сворачивает в одну из глухих улиц и, приютившись у каких-то ворот, даёт полную волю слезам. ……………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………

— Что с вами? О чём вы плачете? Ради Бога, не сочтите меня за нахала, но я давно иду следом за вами… Пожалуйста, скажите, не могу ли я вам быть полезным в чём-нибудь?

Какой мягкий, ласковый голос! Какие славные задушевные нотки слышатся в нём!

Нина отрывает от залитого слезами лица руки и глядит на стоящего перед нею незнакомца.

Высокий. Чуть сутуловатый. Чёрные умные глаза. Худое лицо. Подстриженные усы. Военная форма.

— Не бойтесь меня, — говорит он снова, поймав её тревожно-страдальческий взгляд, — я вам ничего не сделаю дурного. Если надо помочь вам — я помогу. По-товарищески, попросту. Может быть, вы голодны. У меня есть кое-что из запасов. Я недавно вернулся с севера России и привез провизии с собой.

Нина поднимает глаза на это тонкое, одухотворенное лицо и отвечает враждебно:

— Даром мне ничего не надо. А если я вам нравлюсь — немного — я ваша и пойду с вами куда вы поведёте меня.

— Но, дитя мое, вы так расстроены, что будет лучше, если я провожу вас домой, а завтра, если позволите, принесу вам кой-чего… хотите?

— До завтра можно умереть с голоду, — нарочно грубо возражает женщина. — Не мешайте же мне и другим подходить ко мне, если не желаете пригласить меня сами.

— А… ну, в таком случае, идём. — Он берёт её под руку и увлекает за собою.

Не видя ничего и не слыша ни слова из того, что он говорит дорогой, Нина идет за ним как во сне, как сомнамбула, едва переставляет ноги.

Какой-то двор… Огромный, выложенный асфальтом. Какая-то лестница. Он открывает дверь французским ключом и они входят.

Маленькая, уютная, холостая квартира. Обстановка изящная и недорогая. В первой комнате, столовой, топится камин.

Он усаживает её перед огнем с трогательной заботливостью, как давно желанную гостью. Осторожно снимает с неё шляпу, боа. И всё время глядит на неё не отрываясь не то удивленными, не то восторженно-радостными глазами. Потом приносит керосинку с кухни, никелевую сковородку, масло, хлеб, сыр. При виде всего этого глаза Нины загораются жадным блеском! О, как давно она не ела всех этих вкусных вещей!

Её новый знакомый угадывает чувства своей гостьи и пока жарится яичница на сковороде, уговаривает Нину не стесняться и скушать несколько им самим приготовленных для нее бутербродов. И она не заставляет себя просить.

Как всё это божественно вкусно на отощавший желудок!

Скоро поспевает и яичница. Потом они пьют чай. Незнакомец держит себя со своей гостьей как со владетельной принцессой. И всё чаще и чаще по долгу останавливает на её лице своё как бы любующийся взгляд.

— Вы мне поразительно напоминаете одну женщину, которую я любил и люблю, хотя и потерял её из виду, — говорит он наконец в ответ на её недоумевающе-вопросительный взгляд.

— Вот как! — смеётся несколько возбужденно Нина, в то время как грудь её сжимается страхом перед наступлением значительной минуты — Вот как! Что же? Тем лучше… Вам будет легче создать иллюзию… — и глазами она доканчивает фразу.

— А может быть лучше и вовсе обойтись без таких иллюзий! – как-то смущенно роняет он. И потом после паузы:

— Если вам нужны деньги, я одолжу вам их до… до более счастливого для вас времени.

— А когда, позвольте вас спросить, будет — это счастливое время? — почти грубо выкрикивает она, — и из чего я вам буду отдавать долг? А милостыни, повторяю, мне от вас не надо.

Он смотрит на неё с явным состраданием. Потом, медленно подходит к ней и целует её робким братским поцелуем в лоб и глаза.

И вдруг, весь вспыхнув, засыпает её всю, всё лицо её, грудь и шею неожиданным градом самых страстных, исступленных, самых бешеных поцелуев. Потом легко и быстро поднимает её с кресла и несёт куда-то по тёмному коридору.

V.

Щёлкнул выключатель и Нина увидела себя на широкой турецкой оттоманке, постланной на ночь как кровать, а над нею…

Надо было призвать все свое благоразумие на помощь, чтобы не крикнуть в голос, увидя над головой своей, свой собственный портрет, изображение её самой — самой Нины, почти в натуральную величину, рисованный красками.

Да, это она в партии Маргариты, в её лучшей партии, которую она исполняла всегда с особенным подъемом — она — Нина на большом в рост человеческий портрете, в чужой квартире незнакомого человека.

— Кто эта женщина? — чтобы проверить себя, спрашивает она своего странного хозяина.

Тот улыбается ей какой-то новой, светлой улыбкой.

— Та, которую я люблю. Люблю, не зная. Люблю, никогда не обменявшись с нею ни одним словом. Я только видел и слышал её на сцене. Но судя по тому, что она даёт, по тому восторгу, который зарождает или, вернее, зарождала в сердцах слушателей, потому что вот уже четыре года, что она исчезла и ни в одном из здешних театров не выступает больше, — судя по впечатлению, которое она производила на своих слушателей и зрителей, эта женщина — богиня. Чистая, прекрасная богиня, существо, лучшее в мире, с высшими духовными эмоциями; человек поразительной духовной красоты. Да, я никогда не видел её иначе, как на подмостках и, должно быть, уже не увижу больше и так, но своим голосом, игрою и пением она облагородила меня и воспитала во мне лучшее человеческое начало. Она была и осталась королевой моей и впечатление, произведённое ею на меня, не рассеется во всю жизнь. И с мечтою моей о ней я никогда не расстанусь. Я рад, бесконечно рад, что вы, именно вы, так странно похожи на неё. Но скажите теперь как вас, милая копия моего драгоценного оригинала, зовут.

Но Нина молчит в ответ на это неожиданно-горячее признанье. Целый рой мыслей кружится сейчас в её голове.

«Мечта»… «Королева»… человек поразительной духовной красоты, воспитывающий человеческое начало в людях»… И она — эта «мечта-королева» сейчас падёт. Падёт как самая обыкновенная, заурядная женщина. Нет, хуже, как проститутка продаст себя, ради хлеба…

Нет! Не должно этого быть… Не должно!

- Что с вами? Вам тяжело? Почему вы нахмурились? — срывается с губ её собеседника нежно и нетерпеливо и робким движением он обнимает её.

Не надо, не надо этих объятий!

Женщина резко отстраняется… Встаёт. И глаза её горячи и сухи, когда она говорит, отчеканивая каждую фразу.

— Я сейчас уйду… Уйду, чтобы не разбивать вам вашей мечты, ваших иллюзий. Не надо осквернять вашей прекрасной грёзы… Вы говорите, что я странно похожу на неё? Ну так вот, во имя этого сходства мы и должны расстаться. Королева должна остаться королевой, хотя бы в… мечтах. А меня забудьте… Я пойду искать другого «случая»… К тому же, вы и не нравитесь мне.

Последнее вырывается у неё почти истерическим криком и она как безумная выбегает из маленькой квартирки…

Снова шумная ночная улица с запоздалой толпой фланёров поглощает её. Снова ужас отчаяния в связи с мрачной действительностью охватывает женщину. Но в душе, где-то глубоко, в сокровенных тайниках её зацветает нежный благоуханный цветок какой-то чистой и гордой радостью…

Лидия Чарская

Отсюда: vk.com/@allcharskaya-rasskaz-lidii-charskoi-tra...

@темы: текст, ссылки, Чарская, Рассказы

---

Любопытно

[silent-gluk]

А вот если бы сейчас кто-нибудь попробовал писать в стиле Чарской - что вышло бы? Понравилось бы современному читателю или как?

@темы: Чарская