Л.Чарская
Первый день.
(Быль)
Первый день.
(Быль)
VI.
Увы! сегодняшний день готовил немало неприятных сюрпризов Даше.
Она пришла к этому печальному заключению, как только очутилась со своими двумя воспитанницами в большой светлой комнате с двумя столиками y окон и с большим трюмо, поставленном в простенке между окон.
Почему в учебной комнате находилось это трюмо — никто не объяснил Даше. A самой ей не хотелось спрашивать об этом y её учениц, так как каждая минута, предназначенная для занятий, оценивалась на вес золота молодой девушкой.
— Дети, — начала Даша, когда девочки поместились по обе стороны её за столиками, причем Валя строила невозможные гримасы в зеркало, a Полина, болтая ногой, вызывающе поглядывала на новую гувернантку. Казалось, от их прежней утренней симпатии к Даше, вызванной первым впечатлением, теперь не оставалось и следа.читать дальше
Молодая гувернантка, несмотря на свою миловидность, скромность и даже некоторую застенчивость, как-то, сразу, к полнейшему неудовольствию девочек, круто повернула дело, и проявила недюжинный характер и мирную волю, чего обе девочки никак не ожидали от неё.
— И совсем она не душонок, a ведьма, хуже Розки! — успела шепнуть Валя, при выходе из столовой, сестре.
— Ничего, мы ее живо вышколим, шелковая будет! — с нехорошей улыбкой ответила Полина таким же шепотом. A теперь в классную обе девочки явились во всеоружии своей вдруг вспыхнувшей антипатии к новой гувернантке.
Но Даша старалась не замечать этих маневров своих воспитанниц. Она, как ни в чем ни бывало, взяла лежащую на одном из столиков русскую хрестоматию и, переворачивая страницы, проговорила:
— Дети, я должна вам сказать, что прежде нежели приступать к урокам, я хочу вам продиктовать те правила, которые я считаю необходимыми внести в вашу жизнь. A именно: вы должны вставать не позднее восьми, одеваться как можно скорее и пить кофе не позднее трех четвертей девятого, чтобы ровно в девять часов уже садиться за уроки... Отдых между уроками вы будете получать по десяти минут. — В котором часу вы обедаете?
— Как придется! — буркнула себе под нос. Полина.
— То есть как это «как придется»? — недоумевая, подняла брови Даша.
— Ну, да, — подхватила своим визгливым голоском Валя, — если вечером не бывает гостей, то мы обедаем в шесть, если гости, то в два часа, потому что после двух y нас переставление квартиры.
— То есть?
— Столпотворение Вавилонское! — захохотала Полина.
Даша ровно ничего не поняла из этого объяснения; однако, чтобы не развлекать девочек, сделала вид, что сообщение их ее вполне удовлетворило и совсем уже серьезно закончила начатую ею речь.
— Ну, я переговорю с вашими родителями, чтобы они установили точный распорядок дня. Вам необходимо вставать, одеваться, учиться, гулять и ложиться спать регулярно, в одно и тоже время.
— Как, a когда y нас вечера? — вырвалось y Вали.
— Да, да, когда мы танцуем до двух часов? — вторила ей Полина, презрительно щурясь куда-то в угол.
— Как? Кто танцует? — опять не поняла Даша, — да разве маленькие девочки танцуют на больших вечерах?
И в черных грустных глазах молодой девушки отразилось самое искреннее изумление.
— Мы не маленькие! — презрительно фыркнула старшая из сестриц.
— Ну, об этом мы не станем пререкаться, — тем же серьезным тоном произнесла Даша, — a вот лучше выньте ваши тетради, я сделаю вам диктовку, чтобы иметь понятие о ваших успехах, дети.
Полина и Валя нехотя выдвинули ящики своих столов, развернули вынутые из них тетрадки, причем тетрадь Полины оказалась вся зарисованная женскими и мужскими профилями, a Валина щедро испещрена кляксами всевозможных величин. Даша снова сделала вид, что не замечает рисунков и пятен и, дав детям время приготовиться, четким и ясным голосом начала диктовать по книге, изредка заглядывая в тетради сестричек.
С первых же строк молодая девушка была поражена той массой ошибок, которыми уснащали свои диктовки обе девочки. К довершению всего Полина, то и дело, любовалась на себя в зеркале, a Валя жеманничала и хихикала всякий раз, что Даша отворачивалась от неё.
Но так или иначе злополучная диктовка была, наконец, закончена, ошибки подчеркнуты и пояснены и Даша принялась уже экзаменовать сестер по математике, как неожиданно дверь классной широко распахнулась и в комнату в сопровождении белого Жужу впорхнула Натали.
На барышне теперь уже не было её утреннего пеньюара и шарфа. Изящный костюм для гулянья ловко обхватывал её тонкую фигуру, a пышно завитую голову покрывала нарядная шляпа со страусовым пером. Держа в руках огромнейших размером модную муфту, Натали порхнула к зеркалу и стала охорашиваться перед ним, небрежно бросая через плечо по адресу Даши:
— Вы можете себе представить, мадемуазель Долли, y нас классная — единственная светлая комната во всем доме и я велела прислуге перенести сюда трюмо. По крайней мере, здесь видно хорошо все детали туалета... Как вам нравится мой костюм мадемуазель Долли? Не правда ли, как подошли эти шеншеля к синему бархату платья? A муфта? Это подарок papa. Я получила ее недавно в день моего рождения, когда мне минуло восемнадцать лет.
— Хи, хи, хи! — захихикала Валя, занимавшаяся с минуты появления сестры тем, что дразнила Жужу, дергая его то за хвост, то за уши.
— Ха, ха, ха! — бесцеремонно в голос расхохоталась Полина, — и, совсем, не восемнадцать, a целых двадцать три!
— Двадцать три! Двадцать три! Двадцать три! — затвердила как сорока Валя, — вскакивая со стула, хлопая в ладоши и прыгая на одном месте.
Натали вспыхнула как порох и с пылающим лицом кинулась к сестрам.
— Ага! Вы так то, дрянные девчонки! Дразнить меня, вашу старшую сестру. Ну... постойте же!
И она больно рванула за косу Полину и уже намеревалась схватить за ухо Валю, как вдруг неожиданно подвернувшийся ей под ноги Жужу отчаянно и пронзительно завизжал на всю квартиру.
— Ты отдавила ему лапку! Ты нарочно это сделала, нарочно! — заливаясь слезами визжала Валя. Ты нарочно ее, мою собаку, чтобы мне больно сделать, на зло, противная, гадкая, старая дева!
— Что? Да как же ты смеешь дрянь этакая! — и, прежде нежели Даша успела встать между сестрами, Натали подняла руку и дала звонкую пощечину младшей сестре.
Валя взвизгнула еще пронзительнее, ей вторил не менее оглушительный визг Жужу и громкий хохот Полины, которая буквально, каталась, по дивану, находившемуся здесь в классной.
Возмущенная и взволнованная всем происшедшим Даша, вне себя, кинулась к рыдающей Вале, правая щека которой мгновенно покрылась багровым пятном. Обняв обиженную девочку за плечи, она прижала ее к себе и заговорила голосом, вздрагивающим от негодования.
— О, это, уже слишком! Вы не имеете права так поступать с моими ученицами m-lle Натали. Вы могли сделать им выговор, пояснить на словах всю некорректность и непочтительность их отношения к вам, но бить... Это возмутительно, мадемуазель!
Даша вся дрожала, говоря это, точно оскорбление было нанесено не Вале, её строптивой ученице, a ей самой.
В первую минуту, еще далеко не остывшая от своего гнева, Натали подняла на Дашу вопрошающий взгляд.
— Что? Что такое? Вы это мне говорите?
— Да вам! — смело произнесли губы гувернантки, — и еще раз повторяю, что не позволю обижать вам моих воспитанниц. И еще, мадемуазель Натали, я попрошу вас не входить в классную во время уроков и не мешать нам заниматься. A если вам необходимо пользоваться трюмо, которое стоит здесь, то сегодня же я попрошу Екатерину Андреевну приказать вынести его отсюда, потому что классная не может служить никаким образом уборной...
Едва только успела договорить последнее слово Даша, как недоумевающе недовольное выражение лица Натали сменилось негодующим и злым.
Побледнев от бешенства, с трясущимися губами, она роняла слова, в то время как глаза её так и прыгали от охватившей все существо молодой девушки злобы.
— Да как вы смеете! Да кто вам разрешил таким образом говорить со мной! Вы забыли, кто вы и кто я, сударыня! Я дочь ваших хозяев, я сама здесь хозяйка, a вы... вы...
— Бедная гувернантка! — произнесла Даша по-видимому спокойно, — да, бедная гувернантка, — повторила она еще раз, — но я не позволю вам так обращаться с вверенными моему попечению детьми.
— Ну, мы еще посмотрим, как вы мне можете разрешить или не разрешить! Во всяком случае я сегодня же буду говорить с maman о вашей дерзости и...
Натали не могла докончить своей фразы под наплывом охватившего ее бешенства.
— Говорите что угодно обо мне, — совершенно спокойно отвечала ей Даша, — но я вас еще раз попрошу самым серьезным образом покинуть классную и предоставить вашим сестрам возможность заниматься.
Натали оставалось только подчиниться благоразумному требованию гувернантки и уйти. Но ей хотелось, во что бы то ни стало, обставить уход этот как можно для нее блестяще.
— Я могу уйти совсем из классной и больше не возвращаться сюда! — произнесла она пренебрежительно, — но позвольте вас спросить: кто будет заниматься с моими сестрами языками?
И она насмешливо прищурила на Дашу свои, все еще горящие гневом, глаза.
— Об этом вы уже переговорите с вашей матушкой! — спокойным своим тоном возразила Даша, — я же прошу только сейчас одного, — дать нам возможность заниматься и не применять к детям тех крутых мер, какие вы позволили себе несколько минут назад!
И, считая вопрос исчерпанным, Даша стала просматривать начатую Полиной, до появления старшей сестры, задачу.
Бросив уничтожающий взгляд на гувернантку, старшая Сокольская, шурша юбками, вышла из классной. За ней выскользнул и Жужу.
— Ну, Валя, a теперь утрите ваши глазки. A вы, Полина, занимайте ваше место и будем делать задачу. — как ни в чем ни бывало обратилась Даша к обеим девочкам и, взяв в руки карандаш, принялась им растолковывать способ решения.
VII.
Весь остальной день был сплошной загадкой для молодой девушки. Едва покончив с уроками, все трое, и ученицы и учительница, вышли в гостиную и Даша не узнала последней.
На старенькую потертую мебель были накинуты какие-то изумительные чехлы из легкой шелковой ткани, придавшие мебели много более свежий и парадный вид.
Протертые рамы на картинах теперь блестели. Старый стоптанный ковер исчез бесследно, паркет натертый до блеска поражал своей свежестью. Кудлатый настройщик настраивал инструмент в углу.
В столовой длинный, накрытый свежей скатертью, стол уставлялся при помощи Гаврилы и его внучки Нюши взятой откуда-то на прокат посудой. В кухне приглашенный на этот день повар ожесточенно выстукивал ножами какой-то однотонный мотив. Два официанта бесшумно скользили по комнатам. Сама генеральша (действительного статского советника Сокольского прислуга называла генералом, как и жену его генеральшей), встретила детей и Дашу с томной усталой улыбкой и с флаконом нюхательного спирта в руке:
— Сегодня y нас вечер, не удивляйтесь этой перестановке m-lle Долли, — произнесла она, держа флакончик со спиртом y носа и поминутно вдыхая в себя заключенный в нем раствор — a y меня мигрень уже началась от всей этой возни и шума... Ужасно трудно иногда приходится, когда имеешь взрослых детей... Для Натали необходимо делать вечера, устраивать балы, a потом вот подрастут и эти стрекозы. — Она любовно погладила по голове Полину и, внезапно остановив глаза на багровой щеке Вали, добавила, очевидно вспомнив причину этого багрового пятна.
— Мне надо переговорить с вами, мадемуазель. Пройдемте в мою комнату. A вы, дети, подождите вашу наставницу. Только ничего не трогайте и не берите из буфета. Сейчас будет обед.
И, сделав знак Даше следовать за собой, она повела молодую девушку в свою спальную, находившуюся в том же полутемном коридоре, где были и помещения её дочерей.
В небольшой и плохо, очевидно наскоро убранной горнице генеральша пригласила Дашу занять место на кушетке, сама села в удобное вольтеровское кресло и, нюхая спирт, обратилась к девушке со следующими словами:
— Сейчас y меня была Натали и жаловалась на вас, m-lle, но, но... Натали моя чрезвычайно вспыльчивая, нервная и экспансивная девушка. Я с первых же слов поняла, что она виновата перед вами... Пожалуйста извините ее... Разумеется, она была не в праве так обходиться со своими младшими сестрами, но m-lle, будьте же снисходительны к ней и... и... не давайте ей понять её ошибку. Поверьте, она не глупая девушка и отлично поняла всю несуразность своего поступка, но ей было бы слишком обидно если бы вы вздумали подчеркивать это.
— Господь с вами, Екатерина Андреевна, я и не думаю подчеркивать! — искренно вырвалось y Даши.
— Вот-вот! Я так и знала, что вы — само великодушие, моя дорогая! — обрадовалась генеральша. Так уж я надеюсь, что сегодня на вечере вы не покажете вида, что недовольны ею.
— Как на вечере? Разве я должна присутствовать и на вечере? — искренно испугалась Даша.
— Но, разумеется, пока Полина и Валя будут танцевать!
— Что? Вы хотите, чтобы они посещали вечера для взрослых. Но уже против этого я решительно протестую, Екатерина Андреевна! — горячо вырвалось из груди Даши.
Екатерина Андреевна широко открыла глаза.
— Но почему же?
— A потому, что детям прежде всего необходимо вести регулярный образ жизни: во время вставать, есть и ложиться спать. Если они, протанцевав с пол ночи, улягутся в три часа спать, то с какими же головами и нервами, в каком настроении будут они заниматься на следующее утро!
Даша говорила горячо, убедительно. И тон её и эта горячность пришлись по вкусу генеральше. Госпожа Сокольская не протестовала больше.
— Однако, вам будет очень трудно убедить в этом Полину и Валю, — произнесла она по окончании горячей речи молодой девушки.
— Убеждать их я и не собираюсь — совершенно спокойно проговорила Даша, — я просто не разрешу девочкам присутствовать на балу.
И она, с твердым намерением осуществить свое намерение, направилась к двери.
Странный шорох за ней, быстро удаляющийся топот ног по коридору и где-то стукнувшая задвижка — наглядно доказали Даше, что весь её разговор с хозяйкой дома был подслушан её юными воспитанницами. Даша огорчилась не на шутку. Но пока она ничего не могла поделать с её маленькой своенравной командой.
VIII.
Вечер. Отужинали в спальне девочек, где и обедали нынче, кое-как, стоя, где кому досталось место, так как в столовой все уже было приготовлено для приема гостей.
Даша, не привыкшая к изысканному столу, была, тем не менее, поражена тем, что подали на обед и на ужин её воспитанницам, которые, ввиду предстоящего вечера, кушали сегодня отдельно от взрослых.
Суп представлял из себя какую-то мутную жижицу, второе — крепкие пережаренные куски битого мяса, третье — старое вчерашнее пирожное с вареньем. За ужином — повторение тех же блюд, что и за обедом, сделанном им к девяти часам, Полина и Валя ничего не ели, все время хихикали и перешептывались между собой.
— Кушайте же, дети — убеждала Даша, скрепя сердце, обеих девочек.
— Ну уж дудки, мы этой дряни есть не станем. Кушайте ее сами, мадемуазель! — насмешливо проговорила Полина, — a y нас с Валей более изысканный вкус.
— Ну-с, мы можем подождать и до настоящего ужина. Тем более, что танцы способствуют развитию аппетита! — вторила сестре Валя.
— Ну, танцевать сегодня вам не придется, дети!
Эта фраза прозвучала твердо и особенно отчетливо в устах Даши.
— Что?
Полина быстро вскочила со своего места. Валя уронила ложку, которой барабанила по столу и осталась сидеть с разинутым ртом и выпученными глазами. Так вот о чем так долго совещалась нынче с их матерью новая гувернантка! — хотя они всячески старались подслушать под дверью, о чем шла речь y взрослых, но это им не удалось. Плотно запертая дверь и тяжелая портьера скрадывали звуки голосов, раздававшихся в материнской спальне, и им не удалось услышать ни слова.
Зато теперь они сразу поняли, о чем совещалась с новой гувернанткой их мать! Это «ничтожество», — как они между собой окрестили гувернантку — осмеливалась запрещать им танцевать на сегодняшнем балу!
Полина побледнела от злости, Валя покраснела, как рак.
— Вы... вы... не можете запрещать нам, если, если... сама мама до сих пор позволяла... вы... не смеете! — лепетала старшая из девочек, гневно сверкая глазами по адресу Даши.
— Да, да, раз мама нам всегда позволяла это, вы не смеете нам запрещать! — вторила ей младшая. В те минуты жизни, когда девочки «ополчались», по их же собственному выражению, на кого бы то ни было, распри между ними забывались мгновенно.
— Мы пойдем к маме! — неожиданно вырвалось y Полины и она с решительным видом метнулась к дверям.
— Вы не пойдете беспокоить вашу маму, — спокойным голосом возразила ей Даша, — потому что, если вам будет разрешено присутствовать на вечерах во время учебных занятий, то я ни минуты не останусь в вашем доме. Поняли вы меня?
Никакая угроза не могла бы оказать большего действия на взволнованных девочек, как это простое заявление об уходе их молодой гувернантки. Сама не подозревая того, Даша коснулась самого больного места детей.
Еще недавно отец предупредил девочек, y которых постоянно менялись воспитательницы, что на этот раз Дарья Васильевна Гурьева будет последней. Если бы она отказалась заниматься и вести их, по примеру её предшественниц, то он, действительный статский советник Сокольский пригрозил отдать дочерей в закрытое учебное заведение, которого избалованные и распущенные девочки боялись пуще огня.
Немудрено поэтому, что Полина как вкопанная остановилась посреди комнаты, не решаясь выполнить намеченное ею решение. С минуту она, молча, с ненавистью, смотрела на гувернантку. Потом сквозь зубы процедила что-то вроде «противная», но так, что Даша этого никак уже не могла услышать.
Потом решительно подошла к Вале и, шепча ей что-то на ухо, увела ее из комнаты.
Тяжелый вздох приподнял грудь Даши. Теперь, наедине сама с собой, она могла предаться своим мыслям.
Печальны и мрачны были эти мысли молодой девушки. Тяжелая, непосильная задача перевоспитать дурно воспитанных, капризных, сильно избалованных и своенравных девочек предстояла ей. Если бы она заметила хотя бы единственную симпатичную черту y одной из сестриц, она не была бы в таком отчаянии. Но подобных черт не предвиделось ни y Полины, ни y Вали.
С опущенной головой и тяжестью в сердце Даша прошла в свою комнату. Там уже Нюша стлала ей за огромными шкафами её жесткую постель.
— Что, барышня, — ласково обратилась к ней девушка шопотом, то и дело робко поглядывая на нее, — тяжело вам, небось? Вижу сама, что тяжко y нас, уж и не говорите. Розалия Павловна, та постарше была, да поопытнее, и то не выдержала, ушла...
— Я не могу уйти, Нюша! — вырвалось невольно y Даши, — y меня сестра и брат маленькие, воспитывать их надо... Да и потом не верится мне что-то, чтобы обе девочки были бы такими дурными, как они хотят казаться. Вели их неправильно до сих пор, a сердца y них...
— Ой, сердца-то y них мхом поросли, барышня, милая, особенно y Полины Александровны! — горячо зашептала Нюша, — такая уж нравная y нас вторая барышня, совсем вся в старшую сестрицу. Генеральша-то y нас добрая, да без харахтеру, генерал ни во что не касается, a уж молодые-то господа, барышня да барчук молодой! О, Господи! Не раз из-за них плакать пришлось!
— Ну, вот видите, Нюша, — так же тихо отвечала Даша девушке, — и немудрено значит, что, не видя хороших примеров, девочки также не отличаются добрыми характерами. Но, я надеюсь, что мне Господь поможет хоть немножко обуздать их.
— Да как жить-то вы будете y нас, барышня! В гардеробной вас устроили, виданное ли это дело! И темно, и холодно, да и не уютно как. Каждую минуту я сюда шмыгаю, уж вы не рассердитесь, посылают все за одежей, не по своей воле. Да и кормить-то вас плохо станут. Кухарки не держат здесь. Из кухмистерской обеды берут. Только ежели гости — то повар готовит... Уж и жизнь, хуже каторги. Кабы не дед мой Гаврила, он еще в крепостных при отце нашего барина в мальчишках состоял и ввек от господ не уйдет до самой смерти, так я бы убежала, кажись, отсюда куда глаза глядят, барышня! Дела куча, брани еще больше, балы да вечера, a рук две пары всего.
Нюша даже в лице изменилась, говоря это. Даше было глубоко жаль молоденькую горничную. Она хотела успокоить и приласкать ее, как неожиданно неистовые крики со стороны спальни девочек, крики угрозы и какая-то шумная возня заставили ее выбежать из её неприветливой «гардеробной» и устремиться на эти крики и шум.
IX.
— Ага, как раз кстати, mademoiselle Долли, так, кажется? Не угодно ли взглянуть на новый проступок ваших дражайших воспитанниц!
И Вадим Сокольский продолжал вытаскивать из-под черного передника Вали какой-то небольшой предмет, который девочка тщательно спасала из рук брата и через силу боролась с юношей.
Полина на этот раз держала сторону сестры.
Она старалась, во что бы то ни стало, схватить за руки брата, чтобы помешать ему вырвать y Вали так тщательно оберегаемый ею предмет. Все трое кружились по комнате, опрокидывая стулья, попадавшиеся им на пути, производя отчаянный шум и перекрикивая один другого.
При виде вбежавшей Даши, Вадим, красный от негодования и возни, остановился перед молоденькой гувернанткой и процедил сквозь зубы (привычка, перенятая им y одного из товарищей, которому он слепо подражал во всем):
— Не угодно ли полюбоваться на это сокровище ваше, — тут он подтолкнул за плечи вперед младшую сестру, тоже красную и возбужденную не менее брата, — она стащила со стола коробку с омарами и прячет ее. Я отлично видел как она кралась, унося что-то из столовой. Разумеется, украдены омары. Их, как раз, и не хватает на столе! Сейчас подавай их обратно, воровка этакая! — с угрожающим жестом прикрикнул он на Валю.
Даша, бледная от негодования, выступила вперед.
— Вы не должны оскорблять так вашу сестру, молодой человек! — произнесла она строгим голосом, сдвигая брови.
— Но раз она украла! — дерзко глядя в лицо молодой девушке, процедил Вадим.
— Украсть она, во всяком случае, не могла, — тем же суровым тоном проговорила Даша, — a если Валя и взяла что-либо съедобное, не предназначенное для неё, то она немедленно отнесет это на место. Хотя я убеждена, что она ничего не брала.
Что-то бесконечно уверенное было в выражении голоса и лица молодой девушки, когда она говорила это.
Все еще красная от волнения и смущенная Валя подняла голову и встретила взгляд направленных на нее глаз гувернантки. И столько сочувствия и ласки и сожаления прочла в этих глазах девочка, что не выдержала и с рыданием кинулась на шею Даше, далеко отбросив на стол тщательно скрываемый ею до сих пор под передником предмет, оказавшийся ничем иным, как большим ломтем черного хлеба, густо посыпанным солью.
— Вот какие это омары! — сквозь душившие ее всхлипывания, прорыдала она.
Вадим сконфузился ни на шутку.
— Кто же мог думать, что она так глупо поступит, будет прятать всякую дрянь как какое-нибудь сокровище, — промямлил он, не без смущения покидая комнату девочек.
— Убирайся, скандалист этакий! — крикнула ему в след Полина, — и показала нос в след брату, мельком взглянув на Дашу.
Заступничество гувернантки озадачило девочек. Валю оно растрогало и поразило; Полину поразило, и только, но обе сестры почувствовали впервые, что они не правы в отношении их молодой наставницы, которая всей душей стремится к ним на встречу.
— Вы за меня за-а-аступились... Вы мне... по-поверили, — всхлипывала Валя... — и... и... и... наклеили нос этому дурра-аку Вадьке и это-ого я вам не за-абуду никогда! — лепетала она сквозь слезы, прижимаясь к груди молодой девушки.
Даша поспешила разуверить девочку, что менее всего она желала «наклеивать нос» Вадиму. Она просто не поверила его обвинению, потому что никак не может себе представить, чтобы такая большая и в сущности славная девочка могла сделать что-либо предосудительное, дурное...
Пока она говорила, тщательно приглаживая льняную голову Вали, последняя внимательно глядела на нее исподлобья заплаканными мокрыми глазами.
— Так вы мне верите, мадемуазель, значит? — произнесла она тихо, чуть слышно.
— Как же я могу вам не верить, дитя мое, ведь вы меня ни в чем не обманули! — искренно вырвалось из груди Даши.
— A нам никто не верит... Даже мама. A про Вадима и Натали и говорить нечего! — произнесла Полина, тоже подходя к Даше, — a дурного мы ничего не сделали сегодня... Мы хотели кушать и взяли хлеба из буфетной. Разве это так дурно?
Большие черные глаза Полины застенчиво и нерешительно заглянули в добрые глаза молодой гувернантки. И снова горячая волна жалости хлынула в сердце Даши. Эти бедные девочки были, действительно, не виноваты ни в чем. Безалаберная жизнь в доме, излишнее баловство матери и рядом с ним грубое отношение к ним сестры и брата, — все это не могло способствовать развитию добрых начал в маленьких душах.
И тут же в сердце молодой Гурьевой проникло решение охранять эти врученные ей судьбой молодые души, направлять их к свету и добру. Под впечатлением всего этого она обняла одной рукой Полину, другой Валю и дрогнувшим голосом, переведя свой взгляд с одной девочки на другую, проговорила:
— Я верю вам обеим, дети, и готова стойко постоять за вас перед каждым, кто будет обвинять вас в дурном поступке. A вы, мои девочки, верители вы мне, что я от души желаю вам добра?
И она выжидающе устремила глаза свои на старшую из сестер. От Вали уже не требовалось никакого ответа; она повисла на шее гувернантки, душила ее поцелуями и между поцелуями шептала:
— Вы... добрая... вы хорошая... Мы с Полиной не знали, что вы такая... Мы рассердились на вас... Думали: злая, гордячка... Думали, что жаловались на нас маме... И мстить хотели за то, что не пустили на бал... a теперь... И, не договорив своей фразы, она снова душила Дашу поцелуями.
— Ну, a вы, Полина? — обратилась Даша к старшей девочке, — вы верите, что я хочу вам добра?
Бледная Полина нахмурилась, закусила губы и вдруг лицо её, это суровое, озлобленное, не детское личико осветилось мягкой улыбкой и стало внезапно детски привлекательным и чрезвычайно милым.
— Я верю! — произнесла она чуть слышно и вспыхнула до корней волос, — вы заступаетесь за нас... вы хорошая. И вся порозовевшая от смущения, с застенчивой улыбкой, она протянула Даше свою худенькую ручонку.
Ta серьезно, как взрослой, пожала тоненькие пальчики девочки...
Первый день пребывания Даши в семье Сокольских закончился, наконец.
Совсем уже по дружески простившись перед отходом ко сну с их новой гувернанткой, девочки улеглись по своим постелям.
Перед тем как им ложиться спать, Даша попросила Нюшу принести им поужинать «от большого стола», то есть из тех вкусных блюд, которые готовились для гостей нынче.
Полина и Валя были в восторге и от этого нового доказательства расположения к ним и внимания новой гувернантки, и от тех вкусных вещей, которыми они очень любили лакомиться. Полина, забыв утренний разговор по поводу завивки головы, принялась было уснащать бумажными папильотками свою черненькую голову, но, поймав обращенный к ней полу удивленный, полу негодующий взгляд Вали, смущенно отвела руку, разбиравшую пряди на голове, и пробурчала, со сконфуженным видом, себе под нос:
— Я думаю, что завивка портит волосы.
— Я в этом уверена, — подтвердила Валя.
В этот вечер девочки ложились спать без обычных споров и пререканий.
В своей неуютной, холодной и неудобной гардеробной в это же время ложилась и их молоденькая гувернантка.
— A как же, барышня, — удивилась заглянувшая к ней в её комнату Нюша, — вы разве не выйдите к гостям? Прежние гувернантки завсегда танцевали на вечерах и ужинали с гостями. A те постарше вас были. Вы такая молоденькая да хорошенькая, вам и повеселиться не грех. Барыня прислала меня спросить, пожелаете ли вы выйти?
— Нет, нет, Нюша, я не выйду! — поблагодарите Екатерину Андреевну, — поспешила ответить горничной Даша, — мое дело сопровождать детей, быть с ними, наставлять их, a где их нет, там и мое присутствие излишне.
Нюша ушла очень удивленная таким оборотом дела. Через четверть часа она вернулась, однако, снова принеся с собой на подносе всевозможных сластей, печенья и фруктов вместе с чашкой чая, заботливо присланных Даше генеральшей.
— A она премилая в сущности, только слабая, бесхарактерная, и не умеет вести детей, — подумала молодая девушка, укладываясь в свою жесткую, остывшую в плохо протопленной комнате постель и с удовольствием протягиваясь на жестком ложе. До неё глухо доносились звуки музыки, громкие выкрики дирижера и топот ног танцующих. В голове проходили нитью события сегодняшнего дня, новые впечатления, a в душе твердо складывалось решение остаться y Сокольских и вести по правильному пути обеих девочек, y которых она, в конце концов, заметила то, что ускользнуло от её наблюдения в первые минуты встречи: бесспорно, и Полина и Валя обладали добрыми сердцами; они не успели испортиться и зачерстветь.
A ори таком положении дел Даша не боялась дальнейшего: ей не страшна была взбалмошная Натали, ни чересчур избалованный Вадим, грубый и резкий не менее его старшей сестры, ни сама нелепая жизнь в этой странной семье. Сердца её воспитанниц откликнулись на её, Дашин, призыв, следовательно, ей нечего было бояться ничего остального.
И она спокойно уснула под отдаленно долетавшие до неё звуки музыки и шум бала.
Ей снились сладкие сны в эту её первую ночь в чужом месте. Снились ей покойные родители, простиравшие над ней благословляющие руки, и брат с сестренкой, ласково кивавшие ей и лепетавшие какие-то хорошие любовные слова, которых никак не могла разобрать сладко улыбавшаяся во сне Даша.
@темы: текст, Вечерние рассказы, рассказы, Чарская, иллюстрации
