Хеллман Б. Детская литература как оружие: творческий путь Л.Кормчего.//«Убить Чарскую…»: парадоксы советской литературы для детей (1920-е – 1930-е гг.). Сборник статей / сост. и ред. М.Ю.Балина и В.Ю.Вьюгин. – СПб.: Алетейя, 2013. – 364 с. С.20-45.
Бен Хеллман
"Детская литература как оружие: творческий путь Л.Кормчего."
"Детская литература как оружие: творческий путь Л.Кормчего."
В статье «Забытое оружие», опубликованной в «Правде» в феврале 1918 г., впервые были разработаны основные принципы новой постреволюционной детской литературы.[Кормчий Л. Забытое оружие. О детской книге // Правда. 1918.17 февр. № 28. С. 3.] Значение публикации, подписанной Л. Кормчим, было признано в юбилейном 1967 г., когда журнал «Детская литература» перепечатал ее, признав отправной точкой истории советской детской литературы.[Кормчий Л. Забытое оружие. О детской книге // Детская литература. 1967. №1. С. 18-19.] Вслед за этим И.П.Лупанова в своей книге «Полвека» с одобрением цитировала высказывания Кормчего, видя в них выражение ранней заботы советского правительства о своих юных гражданах.[Лупанова И. П. Полвека. Советская детская литература 1917-1967. М.: Дет. лит., 1969. С. 13.] В том же духе Е. О. Путилова в 1982 г. назвала статью важным призывом к созданию принципиально новой детской литературы.[Путилова Е. О. Очерки по истории критики советской детской литературы. 1917-1941. М.: Дет. лит., 1982. С. 5. См. также: Советская детская литература/Под ред. В. Д. Разовой. М.: Просвещение, 1978. С. 57. Чернявская Я. А., Розанов И. И. Русская советская детская литература. Минск: Вышэйшая школа, 1984. С. 37.]
Основные тезисы, сформулированные Кормчим, таковы. Детская литература обладает большой воспитательной ценностью, так как влияет на формирование характера, морали и убеждений читателя. Дореволюционная детская литература была в основном буржуазной, служила монархии, церкви и капиталу, воспитывала послушных «рабов», боролась против «вольнодумства» и социализма. От нее, от этого «яда, грязи и мусора», так же как и от «распространителей ядовитых газов», следует освободиться; причем «очищение» детской литературы следует провести без всякой мягкости и нерешительности. Детскую литературу необходимо монополизировать; государство должно взять на себя ответственность за создание детской литературы. Ее цель — создать поколение людей, «свободное от предрассудков и суеверий», людей, которые могут стать «прочным фундаментом для будущего созидания здания свободы и красоты жизни».
читать дальше М. Балина суммирует программу, высказанную в статье «Забытое оружие», таким образом: «...Кормчий — первый, кто настаивает на классовом подходе в детской литературе, на прикладной функции этой литературы в системе образования будущих советских граждан, требует цензуры при пересмотре дореволюционного наследия».[Балина М. У истоков детской советской литературы: иллюзии и факты //В измерении детства: Статьи о детской литературе / Отв. ред. М. П. Абашева. Пермь: Пермский гос. пед. ун-т, 2008. С. 13.]
Вскоре после выступления в «Правде» Л.Кормчий получил возможность осуществить свои идеи на практике, когда в начале 1919 г. занял должность главного редактора нового журнала «Красные зори». Горьковское «Северное сияние» (1919-1920) и «Красные зори» стали первыми советскими периодическими изданиями для детей. Официальным издателем журнала являлся «Культурно-просветительский отдел Совета 2-го городского района Петрограда». На обложке его первого номера группа детей смотрит на восход солнца — наглядный символ обновления жизни и наступления социалистического будущего. Основная задача журнала формулировалась так: «...Воспитывать в детях начала социализма и пролетарской культуры, а также дать здоровый материал для чтения взамен старой детской книги, вливавшей в детскую душу яд рабства и лжи».[Красные зори. 1919. № 1. Задняя обложка.] Идеи и слова Кормчего узнаваемы как в этом тексте, так и в передовице, где журнал «Красные зори» называется «первой попыткой открыть детям путь к ясному пониманию того великого, что свершается на Земле, и первой попыткой освободить детей от тлетворного ига старой детской книги, погружавшей в мрак и рабство детскую душу».[Красные зори. 1919. № 1. С. 1.]
Это стремление воспитывать молодых читателей проявилось и в повести «Под красным стягом» (1919). Место действия — деревня на Севере России. Сын кулака идет к пониманию революции: он осознает, кто стоит за трудовой народ, и решает активно участвовать в борьбе на стороне большевиков. В духе еще неизвестного Павлика Морозова герой Кормчего понимает, что отец — враг, и его место в качестве наставника занимает старый отшельник Простота, показавший мальчику дорогу к будущему, где не будет «ни мрака, ни горя, ни забот».[Кормчий Л. Под красным стягом // Красные зори. 1919. № 1. С. 11.]
После такого весомого начала имя Л.Кормчего неожиданно пропадает из советской печати. Он навеки становился малоизвестным пионером, эмблемой самого раннего этапа новой литературы. В предлагаемой статье мы попытаемся прояснить, откуда Кормчий пришел, в чем истоки его пафоса и готовности служить новой власти и, наконец, как сложилась его судьба после выступления в «Правде» и редакционной работы в журнале «Красные зори». Ответы на эти вопросы имеют отношение не только к личной судьбе Кормчего, но отчасти раскрывают первоначала советской детской литературы.
Выяснить биографию Л. Кормчего — задача не из простых. Беспристрастных документов мало, а главные источники — две юбилейные статьи 1931 г. — основаны на рассказах самого их героя,[Бутлер В. Ф. Четверть века в литературном строю // Кормчий Л. Мир любви. Рига: Школа и жизнь, 1931. С. 3—6; [Бережанский] Н.Г. 25-летний юбилей Л. Кормчего // Новый голос (Рига). 1931. 14 мая. № 107. С. 8.] как оказалось, во многом ненадежных. В то же время «сомнительность» как раз и является первым, а может быть, и самым важным штрихом в его портрете.
Л. Кормчий родился 29 февраля 1876 г. в Санкт-Петербурге.[Izceļojušo vācu tautības pilsoņu sarakts. Ziņas par personām, kas izcelojušas saskaņā ar līgumu par vācu tautibas Latvijas pilsoņu pārvietošanu uz Vāciju. (Lik. kr. 1939. g. 176.). Riga: Iekšlietu ministrijas Administration, 1940. C. 783. — Абызов Ю. Русское печатное слово в Латвии. 1917-1944 гг. Биобиблиографический справочник. Ч. II. Stanford Slavonic Studies. Vol. 3. № 2. Stanford, 1990. С. 298.] Настоящее его имя, по-видимому, — Леонард Юлианович Пирагис.[В дореволюционных адресных календарях Санкт-Петербурга Кормчий выступает именно как Пирагис (см., напр.: Весь Петербург на 1914 год: Адресная и справочная книга г. С.-Петербурга. СПб., 1914. С. 514.). Свои первые публикации, до появления своего литературного псевдонима, Кормчий подписывал инициалами «Л. Ю. П.». Фамилия Король-Пурашевич, под которой он был известен в Латвии в 1920-е и 1930-е гг. и во время Второй мировой войны, появилась только в 1921 г.]Отец писателя был выходцем из Вильнюса.[Persönliches dokument Leonard Korol-Puraschewitsch № 63566 (13.1.40). Bundersarchiv, Berlin. Из этого документа вытекает также, что и дедушка Кормчего родился в Вильнюсе. В предисловии к роману «Гений мира» (Рига: Школа жизни, 1931) говорится, что сочинение основано на литовских легендах, рассказанных автору его дедом.] О матери — Анне Меллер (Möller) — известно, что она была католичкой, как, впрочем, и ее муж и сын. Л. Кормчий — главный писательский псевдоним Пирагиса, но в разные времена он выступал в печати еще и как Л. Гданский, Л. Зорькин, Л. Пермяк, Петр Рощин, В. Комаров, Л. Королев, Мих. Катков, Петров-Суворов, Эль-Ка, Земляной медведко, Гусляр, Л. Король-Пурашевич, Л. Кошевой, Лека, граф Лео Нарт, граф Леон Гард, П. Чунчин и т. д. Речь в данном случае идет не только о литературной игре, но о множестве «личностей», «профилей».
О ранней жизни Кормчего мы не имеем сведений. Повторяющимся локусом его детских произведений является устье реки Екатерингофки, и вполне возможно, что именно там, поблизости от Екатерингофского парка на юго-западе Петербурга, Кормчий провел часть своего детства и юношества. Где он учился, неизвестно, служил же он до революции, по его собственным словам, преподавателем в Павловском женском институте.[В рижской газете «Вечернее время» в статье «Образы прошлого» (1932. И окт. № 8. С. 2) Кормчий вспоминает визит императрицы Марии Федоровны в Павловский институт.]
События 1905 г. превратили Кормчего в писателя. Под впечатлением революционной атмосферы в декабрьском номере газеты «Обновленная Россия» он публикует рассказ «Голодные», подписывая его «Л.Ю.П.». В этом «предании» рассказывается о рыцаре, равнодушие которого к жалобам рабов и растущий голод среди подданных приводят к восстанию. В результате великолепный рыцарский замок сравнивают с землей, его власть обречена на кровавый конец. Наступает счастливое время: «Народ снова стал свободным, снова трудился только для себя, и снова окрестная равнина стала богатой, цветущей страной».[Л.Ю.П. Голодные. Предание // Обновленная Россия. 1905. 25 дек. №28.] Действие происходит в XVII в., но ни это, ни подзаголовок «предание» не могли скрыть радикальный, даже революционный, пафос и аллегорическую форму рассказа.
В таком же духе написано и другое раннее произведение Кормчего — «Песня». Жестокий калиф вопрошает у мудрых людей своей страны, сколько ему осталось жить. Ему пророчат, что его последняя минута наступит, когда он услышит песню народа. Калиф правит железной рукой, повсюду в его стране слышны стон и плач, но наконец настает ожидаемый момент. Свобода приходит с огненным мечом в руке: народ собирается под песни, и ненавистный калиф погибает в пламени.[Л. Ю. П. Песня. Легенда //В борьбе: Сб. Вып. 3. [СПб.]: Борьба, [1906].]
«Песня» была опубликована с подзаголовком «легенда» в третьем сборнике «В борьбе» (СПб., 1906). Открытое чествование таких революционеров и террористов, как Г.А.Гершуни, В.Н.Фигнер, И.П.Каляев, П.П.Шмидт и Е.С.Сазонов, свидетельствует об эсеровском уклоне редакции и авторов публикаций. Сборники «В борьбе» были арестованы по постановлению суда, а их сотрудники, в том числе и автор «Песни» Л. Ю. П., наказаны. Кормчий, кроме того, утверждает, что в это время он опубликовал в газете «Русь» серию статей о деятельности карательных отрядов в Прибалтике. Действительно, в «Руси», близкой к конституционно-демократической партии, в самом начале 1906 г. появилась серия очерков «Письма из Прибалтийского края», которые в том же году вышли отдельной книгой «Расправы и расстрелы. Письма, очерки и наброски специального корреспондента газеты “Русь” (“Молва”)». Книга была конфискована и предана уничтожению, а сама газета была закрыта цензурой в марте того же года, по всей вероятности, как раз из-за прибалтийских очерков. Газетные публикации сперва шли за подписью «В. Васильков», потом — «Василий Климков (Васильков)», а автором книги числится Василий И. Климков.[ Климков В. Расправы и расстрелы: Письма, очерки и наброски спец. кор. газ. «Русь» («Молва»). М., 1906.] Поскольку из текста видно, что Климков был корреспондентом на Русско-японской войне и свидетелем Московского восстания в декабре 1905 г., кандидатура Кормчего на его место неубедительна. Но остается, конечно, загадка самого В. Василькова, исчезнувшего в тени Климкова.
Согласно некоторым источникам, Кормчего арестовали в 1906 г. и посадили на девять месяцев в «Кресты», а после освобождения выслали в Архангельск.[[Бережанский] Н. Г. 25-летний юбилей Л. Кормчего. С. 8.] Это, пожалуй, вполне возможно, но неясно, как относиться к утверждению писателя о том, что он после всех испытаний — по-видимому, летом 1907 г. — участвовал в экспедиции Владимира Русанова из Архангельска на Новую Землю.[Там же.] В литературе об экспедициях Русанова Кормчий не упоминается. Сомнения вызывают также слова Кормчего о том, что в 1911 г. он побывал в Восточной Африке с экспедицией князя А. К. Горчакова.[Там же.] Говорит ли данный «факт» о горячей жажде приключений или о безудержной мифомании, трудно решить. Во всяком случае стоит обратить внимание на то, что Кормчий в своих книгах для детей и юношества никогда не пользовался таким уникальным опытом: ни Африка, ни Новая Земля как место действия не встречаются в его творчестве.
Вернувшись в Петербург в 1907 г., Кормчий активно продолжает свою писательскую деятельность, теперь под псевдонимом «Л. Кормчий». Свои произведения на гражданские темы периода революции он якобы собрал в книгу под названием «Одурь ночи», причем книга, по его словам, была сразу конфискована.[Кормчий утверждает, что книга «Одурь ночи» была издана в 1907 г. в петербургском издательстве «Альфа» (Бутлер В. Ф. Четверть века в литературном строю. С. 4). В списке книг Кормчего 1932 г. указано, что книга вышла уже в 1903 г. (Кормчий Л. Дочь весталки. Рига: Изд-во автора, 1932. С. 208). Оба года ошибочны, так как «Альфа» начала свою деятельность только в 1909 г. Книга «Одурь ночи» не найдена.]
Тем временем редакторы сборников «В борьбе» нашли возможность возобновить свою издательскую работу, и появление их новой книжки «Воля» (1908) обошлось, по всей видимости, без всяких последствий.[Воля. Политический, общественный и литературный сборник. СПб.: Наука и жизнь, 1908 (обл. 1909).] Л. Кормчий участвовал в ней коротким рассказом «Они ушли. Из сказок ночи», в котором видны намеки на военные и революционные поражения и отступления, а также на угрозу новой волны восстаний. Другие новые рассказы и очерки Кормчий печатал в ближайшие годы, по его собственным словам, в таких журналах, как «Огонек», «Природа и люди», «Всемирная панорама», «Пробуждение», «Современная жизнь», «Современная мысль», «Нива», «Виленский вестник», «Отклики Кавказа», «Псковская жизнь».
В 1909 г. у Кормчего вышла книга «Естественное. Этюд».[Кормчий Л. Естественное: Этюд. СПб.: Альфа, 1909. (Б-ка «Альфа», № 1). Книга осталась единственной художественной публикацией маленького издательства.]
Автор впоследствии вспоминал, что и этот том был конфискован, хотя какие-то экземпляры книги все-таки попали в библиотеки. Кормчий обсуждал нравственный распад молодежи в годы реакции, посвящая свой этюд «поветрию половой разнузданности» среди молодежи и волне юношеских самоубийств.[Бутлер В. Ф. Четверть века в литературном строю. С. 4.] Политический радикализм смешивается в ней с возмущением от морального разложения — так же как и в вышеупомянутой статье «Забытое оружие».
Начиная с 1908 г. Кормчий стал работать в области детской литературы. Он становится постоянным сотрудником журнала «Всходы», публикуя там два-три рассказа и повести в год вплоть до закрытия журнала в 1917 г. Отдельными изданиями за эти десять лет у него выходят около 15 книг для детей и юношества, многие из них в «Библиотеке журнала “Всходы”». [«Путешественники» (1908), «На каникулах» (1911), «Антип. На краю гибели» (1911), «Юрка» (1911), «Конокрады» (1912), «Рассказы старого Рыбака» (1912),«На заливе» (1913, 1914), «Веселой детворе» (1913), «Набег. Переправа. На льдине» (1914), «Красавчик» (1914), «Год моей жизни» (1915), «Пепка» (1915), «К лучшей жизни» (1916) и «Галчонок» (1916). Из этих произведений только «Красавчик» переиздан после смерти автора — Пирагис Л.Ю. «Красавчик». М.: Сибирская благозвонница, 2010.] Одновременно Кормчий под псевдонимом Л. Гданский пишет, переводит и разрабатывает большое количество практических руководств по самым разным предметам — от лечения земляникой, до французского бокса. Об этой деятельности его коллега, детский писатель Е. И. Шведер, впоследствии вспоминал:
«Его жестоко эксплуатировало одно издательство, выпускавшее книги “технического характера”, поручая писать брошюры по разным вопросам. И чего-чего он не писал. <...> И о “лечении земляникой”, и о “приготовлении чернил”, и о “выделке кожи”, и “руководство по фотографии”. Делалось это просто. Покупалась старенькая книжонка, кое-где сокращалась, кое-где перефразировалась, материал немного перегруппировался— и брошюра была готова». [Цит. по: Абызов Ю., Тименчик Р. История одной мистификации: Факты и гипотезы //Даугава. 1990. № 9. С. 111.]
В переводе или, возможно, только в обработке Кормчего были опубликованы детские сочинения Э. Ожешко(«Меир Езофович», 1912), Г. Сенкевича («Ангел», «Янко-музыкант», 1912) и Уйды («Муфлу. История одной собаки», 1912), притом Л. Гданский перевел Уйду якобы с английского, Л. Пермяк — Сенкевича, и Л. Кормчий Ожешко — с польского.[Гданский Л. «Маринкина доля» (Пг., 1915), опубликованная в «Читальне народной школы», также является переводом с польского. Автор не указан.] Время от времени Кормчий публикует сочинения для взрослой публики, часто с мистическим оттенком, не получая, однако, никакого признания.[См. напр, стихотворения в сборнике «Лепестки» (Вильно, 1910) и рассказ «Перед смертью» в «Летучем альманахе» № 21 (Пг., 1916).] Бедность и экстравагантный образ жизни заставляли его соглашаться на любые заказы. Другой его знакомый, Г. И. Гроссен, вспоминал 1910-е гг. в Петербурге:
«Кормчий был большой оригинал. Он владел неисчерпаемой фантазией, смотрел на жизнь “сверху вниз”. Его можно причислить к типу прежней петербургской писательской богемы, равнодушной к благам жизни, как, например, Александр Рос- лавлев или Дмитрий Цензор. <...> Они жили то в роскошных квартирах и появлялись в дорогих ресторанах, то спускались до такой грани жизни, когда гордо произносили: “omnia mea mecum porto” — “все мое ношу с собой”, но всегда сохраняли возвышенную гордую душу».[Нео-Сильвестр Г. На буреломе. Франкфурт-на-Майне: Посев, 1971. С. 108.]
Каковы были темы дореволюционных детских книг Кормчего? Сразу надо сказать, что в дореволюционном творчестве будущего сотрудника «Правды» не встречается критики буржуазного менталитета и капиталистического строя общества, нет изображения классовой борьбы или разоблачения социального неравноправия и несправедливости. Зато можно выделить три повторяющихся сюжета: первый— «каникулярный»: маленькие приключения свободолюбивых мальчиков во время каникул (побег и возвращение домой); второй связан с персонажем стариком (часто рыбаком), рассказывающим детям увлекательную легенду, сказание или предание; третий — судьба симпатичного честного сироты, который с помощью доброго богатого благотворителя находит себе дом и получает возможность учиться и развивать свои таланты. Встречаются у Кормчего открыто консервативные, патриотические произведения. Так, дядя Леня (возможно, сам Кормчий) из рассказа «В святочный вечер» повествует об участии своего деда в подавлении Польского восстания и подвигах в 1863 г., за которые ему вручили царский орден.[Кормчий Л. В святочной вечер// Всходы. 1916. № 12. С. 737-748.]
Как детский писатель Кормчий до Октябрьской революции не отличался от многих своих коллег, его темы были сквозными для тогдашней русской детской литературы. В «Правде» Кормчий жаловался на то, что буржуазия до захвата власти большевиков ограничивала свободу детских писателей через Ученый комитет при Министерстве народного образования: Ученый комитет одобрял или отвергал книги для школьных библиотек, и в результате этого детский писатель пребывал в положении раба, которому диктуют условия работы. Кормчий ссылался на свой собственный горький опыт — Ученый комитет якобы всегда отвергал его книги. На самом деле его жалоба необоснованна. В каждом номере «Всходов» объявляется, что журнал одобрен Ученым комитетом. Некоторый экономический убыток, конечно, мог иметь место, оттого что не все его книги рекомендовались библиотекам, но зато он мог свободно писать и публиковаться. Если читатели не в достаточной мере обращали на него внимание, то причина проста — как писатель Кормчий был посредственностью.
Известен, однако, один случай гонений и запрета, на который Кормчий и ссылается в своей статье «Забытое оружие». С 1904 г. в Петербурге издавался детский журнал «Красные зори». В 1911 г. он находился в плачевном состоянии: выходили двойные номера с минимальным количеством страниц, причем большинство из скудных материалов были написаны его главным редактором — уважаемой, но пожилой А. Н. Пешковой-Толиверовой. Попытка спасти журнал была предпринята в следующем году, когда редакторство неожиданно передали Л. Ю. Пирагису. В результате получился многосторонний и занимательный журнал с новыми сотрудниками. В качестве символа его обновления была взята и новая эмблема — петух, сидящий на заборе и приветствующий восходящее солнце. Получается, что уже тогда Кормчий, выбрав солнце символом преображения и начала, думал в категориях обновления.
После пяти номеров «Красные зори» под руководством Кормчего закрыли. Очевидной причиной этому послужила серийная публикация повести главного редактора «Братство Черных сов». Три мальчика, любящие приключения и всякие мистификации, основывают «тайное общество» во время летних каникул. По примеру Робин Гуда и Ринальдо Ринальдини они решают отбирать добро у богатых, чтобы отдавать его бедным. Пытаясь спасти некую старуху от вынужденного выселения, мальчики первоначально планируют грабеж («Взять бы и убить всех...»), но в конце концов удовлетворяются лишь угрожающим анонимным письмом, адресованным ненавистному купцу — владельцу квартиры. «Радикальный» тон повести, намеки на социальное неравенство и угрозу «восстания» вызвали закрытие журнала. С Кормчим вели переговоры («Меня же несколько раз приглашали в министерство... совсем не для того, чтобы выпить чашку чаю»), но он, однако, смог без дальнейших проблем продолжать свою писательскую активность.[Кормчий Л. Забытое оружие. О детской книге //Правда. 1918.17 февр. № 28. С.3.]
В 1917 г. Кормчий после девяти лет активного сотрудничества в журнале «Всходы» стал его редактором и оставался им вплоть до конца года, — так он, во всяком случае, утверждает.[Бутлер В. Ф. Четверть века в литературном строю. С. 4] Но — увы! — факты не подтверждают его слова. Библиографический указатель «Периодическая печать в России в 1917 г.» [Периодическая печать в России в 1917 году: Библиографический указатель / Сост. Т. С. Григорьянц и др. Л.: ГПБ, 1987.] знает только три (двойных) номера «Всходов» за этот год— 1-2, 3-4 и 5-6, и редактором-издателем этих номеров является по-прежнему Н. Н. Морев.[В главных библиотеках России сохранились только один номер «Всходов» за 1917 г. (№ 3-4). Редакция «Книжной летописи. Биобиблиографического указателя» также отмечает, что №№ 1-2 и 5-6 того года числятся «не de visu».] Такое же несоответствие наблюдается и в информации о приложениях «Библиотека “Всходов”». Кормчий утверждает, что в 1917 г. он опубликовал в них несколько своих произведений, включая запрещенную в 1912 г. повесть «Братство Черных сов».[Книги Л. Кормчего // Кормчий Л. Дочь весталки. Рига, 1932. С. 208.] Но ни эта книга, ни «Тарас и Дима», ни «В стране золота», о которых он говорит, не упоминаются в «Книжной летописи» за 1917 г. и в библиотеках не встречаются.[В беседе с Бутлером (Бутлер В. Ф. Четверть века в литературном строю. С. 5) Кормчий назвал еще несколько неизвестных своих книг: «На Вольном острове», «Скитание Хромого Крокодила», «По Вилии» и «Минувшее». Надо ли говорить, что существование этих книг сомнительно.] Последним томом «Библиотеки “Всходов”», зафиксированным в «Книжной летописи», является «Галчонок» Л. Кормчего (№ 11-12, 1916). По сведениям самого журнала, как приложение к первому двойному номеру за 1917 г. вышла повесть «Океан-кормилец» А. В. Барченко.[Книга Барченко упомянута в журнале «Всходы», но не в «Книжной летописи» за 1917 г. По профессии врач-невропатолог, Александр Васильевич Барченко (1881-1938, расстрелян) увлекался парапсихологией, оккультизмом и эзотерическими знаниям, выдвигая свои теории и в художественных произведениях.] В самом же журнале с первого номера 1917 г. публикуется новая повесть Кормчего «Наследие пирата», однако неизвестно, успел ли он ее дописать до закрытия «Всходов».
Если журнал перестал выходить уже летом 1917 г., то тогда рассказ Кормчего о его драматическом закрытии после Октябрьской революции является чистой фикцией. В 1925 г. он вспомнил, как в редакцию «безобидного» журнала пришли «какие-то серые оборванные фигуры в красных повязках через плечо» и позвали редактора, т. е. Кормчего, в Смольный, где его встретил «комиссар печати Зоф» — «бесцветная белесоватая фигура в пенсне», который без лишних объяснений приказал Кормчему подписать бумагу о закрытии журнала. «И помните, никакой контрреволюционной прессы не разводить!» — добавил большевик. Почему В. И. Зоф (1889-1937), бывший в это время на самом деле председателем Совета фабзавкома транспортных рабочих, а не настоящий нарком по делам печати В. Володарский (1891-1918) принял Кормчего, непонятно. Вспоминая данный грустный момент, Кормчий добавлял, что до него у комиссара бывали Е. Н. Альмединген из «Родника» и С. Ф. Либрович из «Задушевного слова». «Это был первый выстрел наркомпроса по русской молодежи, <...> расчистка территории для действия удушливого газа комсомольства».[Кормчий Л. Годовщина советской деспотии. В дни смерти русской Прессы. Воспоминания журналиста // Вечернее время (Рига). 1925. 7 нояб. № 492. С. 3.] Так оно, конечно, и было, но странно все-таки, что предполагаемый последний номер «Родника» вышел только в декабре 1917 г., тогда как «Задушевное слово» продолжало издаваться вплоть до января. Либо редакторы смело пренебрегли запретом большевистского режима, либо Кормчий создал очередное «предание».
Кормчий, кроме прочего, вспоминает о том, как в январе 1918 г. группа большевиков вторглась в редакцию «Дела народа» и заявила, что газета закрывается из-за антисоветской пропаганды, чему он и был свидетелем.[Кормчий Л. Между прочим. Клочок воспоминаний. В связи с судом над эсерами // Рижский курьер. 1922. 16 июня. № 435. С. 2.] Самое интересное в этом эпизоде — признание Кормчим своих непоколебимых эсеровских симпатий. Как сотрудник ранних сборников «В борьбе» и «Воля» он на самом деле мог работать в «Деле народа» в последний период существования газеты.
Но и здесь не обходится без парадоксов. В 1921 г. Кормчий публикует статью «Кровавое воскресенье(25 октября 1917г.)»,[Рижский курьер. 1921. 7 нояб. № 259. С. 2—3.] в которой оплакивает трагическую судьбу молодых юнкеров Владимирского училища, героически восставших против большевиков. Самое любопытное, что статья датирована 31 октября 1917 г. (!) Выходит, испытывая сочувствие к жертвам Октябрьской революции, Кормчий в то же время ориентировался на победителей. Да и вообще после эмоционально критикуемых им нападок большевиков на свободу слова, столь важную для Кормчего, как объяснить, что уже в феврале 1918 г. в «Правде» он требует решительных мер против современных детских писателей и расчистки территории для советской литературы? Невозможно не видеть признаков оппортунизма в его выступлении, хотя революционное настроение и моральное негодование, латентные, были для него характерны изначально. Как бы там ни было, революция предоставила скромному таланту возможность вознестись на вершину культурной жизни.
В своей программной статье «Забытое оружие» февраля 1918 г. Кормчий обещал, что он продолжит разговор о детской литературе на страницах «Правды». Новых выступлений, однако, не последовало по причине внезапного отъезда автора из Петрограда. По приглашению заместителя председателя Архангельского губернского исполкома П. Ф. Виноградова (1890-1918) Кормчий вместе с литератором П. С. Козловым (1886-1935) выехал в Архангельск для работы в новой газете «Северная правда». Приняли их радушно: «...К “литературным волкам” отнеслись очень тепло, их поселили в лучшей гостинице».[ Козлов Петр Сидорович. Вологжане. Официальный сайт Правительства Вологодской области. url:http://vologda-oblast.ru/ru/region/famous/list/index.php?from_15=3&id_15=274&type_id_15=6 ] Газета являлась органом Совета крестьянских, рабочих и солдатских депутатов, и ее издателем был Архангельский губернский исполнительный комитет. Организационно она не была связана с партией большевиков, но, как считается, стояла «на платформе ее безоговорочной поддержки».[Стыкалин С., Кременская И. Советская сатирическая печать. 1917— 1963. М.: Полит, лит., 1963. С. 231.] Газета, которую Кормчий возглавил в середине мая 1918 г., выходила под лозунгом «Вся власть трудящимся». Ее сотрудники выступали под псевдонимами. Кормчий назвал себя Л. Пермяк. Политически он был на высоте, и его публикации соответствовали новым задачам. В статье «Отпор врагам!» он категорически идентифицировал врагов рабочих и крестьян: это — империалисты, контрреволюционеры, буржуи и всякие «иуда-предатели». Противостоять им следует любой ценой, чтобы они вновь не пришли к власти.[Пермяк Л. Отпор врагам! // Северная правда. 1918. 25 мая. № 3.]
Вместе с Козловым Кормчий основал и редактировал сатирический журнал «Мухобой». О его тесной связи с газетой говорит факт, что оба располагались по одному адресу. Объектом сатиры «Мухобоя» выступали все те же буржуазия, саботажники, обыватели, интервенты, кадеты, царские генералы. С самого первого номера для этих «мух» журнал требовал смерти. Кормчий рецензировал новые книги, подписывая свои публикации «Земляной медведко»; детской литературы он тогда не касался.[Земляной медведко. Библиография. О всяких книгах // Мухобой. 1918. №1.С. 3-4.]
И «Северная правда», и «Мухобой» существовали весьма краткое время: в свет вышло только пять номеров в течение двух недель,[В 1922 г. в Великом Устюге вышел один номер сатирико-политической газеты «Красное решето». Ее издатель Петр Козлов и сотрудники И. Боговой и Л. Кормчий (Земляной медведко), т. е. главный состав архангельских изданий от 1918 г.! Сатира газеты была направлена против мещан, нэпманов, купцов, белогвардейцев и белоэмигрантов (Стыкалин С., Кременская И. Советская сатирическая печать... С. 146). Трудно верить, что Кормчий в 1922 г. был с Козловым в контакте и согласился участвовать в советской публикации. Скорее, Козлов перепечатал какие-то старые тексты из «Мухобоя» и «Северной правды».] но их скорый конец никак не мог быть следствием захвата Архангельска интервентами, как утверждается в литературе.[Стыкалин С., Кременская И. Советская сатирическая печать... С. 232.]Интервенция началась только в начале августа, а оба органа перестали выходить уже первого июня. Более вероятное объяснение — утрата финансовой базы и нехватка читательского интереса. Впоследствии советские историки все-таки смогли найти что-то положительное в архангельских предприятиях Кормчего и Козлова. В справочнике «Сатира советской эпохи 1917-1963» о «Мухобое» сказано, что это «одно из наиболее ярких сатирических изданий первого года существования
Советского государства».[Стыкалин С., Кременская И. Советская сатирическая печать... С. 231.] Данное утверждение, правда, больше говорит о мизерабельном состоянии ранней советской сатирической литературы, чем метко характеризует журнал «Мухобой».
Накануне подхода интервентов к Архангельску местные политические и культурные деятели эвакуировались в Вологду. Туда же, по-видимому, переехал и Кормчий, но неизвестно, когда именно и на какой срок. В статье 1933 г. он мимоходом упоминает Вологду как место, куда в 1918 г. были эвакуированы иностранные миссии из Петрограда и куда был послан великий князь Павел Александрович «на своем последнем пути».[Комаров В. Страничка жуткой были. Как погиб вел. князь Павел Александрович // Завтра. 1933. № 15. С. 3.] Посольства действительно находились в Вологде с апреля до середины июля, и потом вновь — с середины августа. Насчет же великого князя Павла Александровича Кормчий ошибается, возможно, путая его с великими князьями Дмитрием Константиновичем, Николаем Михайловичем и Георгием Михайловичем, которые зимой 1918 г. находились в Вологде, пользуясь там относительной свободой, пока в конце лета не были арестованы и перевезены в Петроград. Все четверо великих князей были расстреляны в январе 1919 г.
Чем Кормчий занимался в Вологде, неизвестно. В Петроград он возвращается во второй половине 1918 г. и здесь в ноябре того же года женится на Любови Барановой, родившейся в 1900 г. в Двинске (Даугавпилс).[Persönliches dokument Ljubow Korol-Puraschewitsch № 75936 (13.1.40). Bundesarchiv, Berlin.] В начале следующего года он становится, как уже говорилось, редактором-издателем нового советского детского журнала «Красные зори». Выбор названия показывает, что Кормчий мыслил его как некое продолжение своего дореволюционного журнала с тем же названием: прежние «Красные зори» были закрыты царской цензурой, но теперь благодаря Октябрьской революции открылась возможность свободно высказывать свои взгляды и работать на то светлое будущее, которое символизировал восход солнца на обложке.
В обзорах, статьях и художественных произведениях Л. Кормчий и его сотрудники прославляли революцию и выражали надежды насчет завтрашнего дня: воздвигался «храм жизни новой», строилась «новая светлая жизнь», люди освобождались от «неволи и мрака». Мировая революция шагала по земному шару, и «воля всенародная» торжествовала. Дядя Леня (он же Л. Кормчий) вел «Беседы о революции», уже не прославляя царскую политику, как в вышеупомянутом рассказе «В святочный вечер», но пугая детей образом бывшего царя: «Он правил бесконтрольно; когда хотел — мог убивать и расстреливать людей сколько угодно. Помогали ему править — буржуи; одурачивать народ, чтобы он слепо повиновался, царю помогали попы».[Дядя Леня. Беседы о революции // Красные зори. 1919. № 1. С. 48.] С рисунками и текстами на те же темы участвовали в журнале школьники-читатели. София Солунова, ученица 3-го класса 2-ой Демидовской трудовой школы, легко разбиралась в классовой борьбе: проклятые буржуи ненавидели пролетариат и революцию, поэтому следовало выгнать вон и их детей.
Позже советский историк детской литературы М. И. Алексеева критиковала «Красные зори» за некоторые «ошибки» и слабости: «В беседах этих в основном лишь перечислялись революционные события. Но о сущности революции, о том, кто ее совершал, речи не было».[Алексеева М. И. Советские детские журналы 20-х годов. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1982. С. 29.] Вина Л. Кормчего, получается, состояла в том, что он — может быть даже умышленно — замалчивал о роли Ленина и большевистской партии в революции. Стихотворные сочинения журнала, по Алексеевой, наивны, их образы неубедительны и отвлеченны.
В общем «Красные зори», заключает она, производят впечатление беспомощности — факт, который объясняется отсутствием опыта и понимания исторического момента. У Кормчего был опыт, но разбираться в революционном развитии событий ему действительно стало сложнее.
Л. Кормчий выступал в журнале в разных обликах: анонимно («Эйда. Из рабочих сказаний»), как Л. Зорькин («В Иванову ночь. Из каникулярных истории») и как Л. Пермяк («Рабство и рабы. Культурно-исторический обзор»). Но главной его публикацией, подписанной основным псевдонимом «Л. Кормчий», является, бесспорно, повесть «Под красным стягом». Кроме положительного героя, мальчика, тянущегося к большевикам, два других персонажа повести заслуживают особого внимания: брат главного героя — циничный спекулянт, пытающийся воспользоваться ситуацией, чтобы разбогатеть, и его дядя, который «говорил о большевиках так, точно всю жизнь провел с ним, а с Лениным не разлучался с колыбели»,[Кормчий. Л. Под красным стягом. С. 3.] но в то же время на всякий случай кладущий все свои деньги в надежный иностранный банк. Невольно приходит в голову, что фигуры эти — alter ego самого Кормчего.
Как закончилась повесть «Под красным стягом», мы никогда не узнаем. Когда второй номер после длинной паузы вышел в мае 1919 г., редакция сообщила, что «Л. Кормчий членом Редакционной коллегии более не состоит и никакого участия в журнале не принимает».[От редакционной коллегии // Красные зори. 1919. № 2. С. 3.] Среди новых сотрудников «Красных зорь» можно было найти двух известных дореволюционных писателей, подвизавшихся и в детской литературе, И. А. Белоусова и К. С. Баранцевича, очевидно, приглашенных Кормчим.[Сохранилось письмо от 25 апреля 1919 г., в котором Кормчий на бланке журнала благодарит И.Белоусова за обещание печататься: «Очень рад Вашему отклику на дело, которое затеял я в новой свободной России» (цит. по: Абызов Ю., Тименчик Р. История одной мистификации... С. 112). Баранцевич был основателем и первым редактором-издателем дореволюционных «Красных зорь».] Но в общей сложности второй номер журнала был по содержанию и художественности даже слабее первого, и неудивительно, что третьего номера не было.
продолжение статьи