О детских книгах 19 века: из книги Е.Первушиной "Петербургские женщины 19 века"

[charskaya]

Глава: "Книги и журналы"

Однако есть книги, почти неизвестные современному читателю, при том что они были любимы нашими бабушками и прабабушками. Героинями всех трех книг, о которых пойдет речь, были девочки.
* * *
Первая из них — «Проделки Софи», написана петербургской уроженкой Софьей Ростопчиной, в замужестве графиней де Сегюр, для ее внуков и внучек. Она писала ее во Франции, в поместье мужа, окруженная выросшими любящими детьми (их у Софьи и французского дипломата Евгения де Сегюра было восемь, двое умерли рано, но остальные создали свои семьи). Рождение последней дочери Ольги в 1835 году было очень тяжелым — долгое время графиню преследовали тяжелые мигрени с временным параличом конечностей. Однако, по воспоминаниям ее детей, графиня неизменно оставалась любящей матерью, радовавшейся любой возможности провести время с детьми. По утрам они любили смотреть, как их мать причесывается и завивает волосы, старшие подавали ей щетки и туалетную воду, младшие скакали и кувыркались на ее кровати, «твердой, как мешок с орехами», по выражению ее сына.
Вероятно, атмосфера любви и поддержки, сохранившаяся в поместье, помогла графине написать «Проделки Софи» — на первый взгляд книгу очень нравоучительную, рассказывавшую, по словам автора, что «на свете очень много людей, которые в детстве были озорными, а порой даже скверными, как когда-то твоя бабушка, и которые исправились так же, как она».
Это потрясающая книга, которую взрослый человек может прочитать иначе, нежели ребенок. Дело в том, что детство Софьи было достаточно тяжелым. Бывало, что она и ее старшая сестра Наталья для утоления жажды пили воду из собачьих мисок, поскольку мать строжайшим образом запрещала есть и пить в перерывах между трапезами. От такой регулярности питания детей постоянно мучил голод. Однажды на Пасху, выиграв девять яиц, Софья спряталась и съела их одно за другим. При этом родителями руководило не равнодушие, а забота. Они много времени уделяли образованию и воспитанию детей, Софья в четыре года говорила на французском, английском, итальянском. Расставаясь с ними в 1812 году, отец Софьи Федор Ростопчин наказывал: «Во всем берите пример с вашей матери и в случае моей смерти слушайтесь ее как меня!»
Чувствительному, эмоциональному ребенку трудно было совместить любовь, которую она питала к матери, любовь и заботу матери и ее же откровенную жестокость. И, став взрослой, она объяснила это себе так: она действительно была плохой, скверной девочкой, и мать была к ней сурова, чтобы ее исправить. «Эта девочка была запальчивой — стала кроткой, была обжорой — стала воздержанной; ей случалось воровать, а выросла она очень честной; она была злюкой, а сейчас все считают ее доброй… Попробуйте и вы, дети! Вам это будет нетрудно — ведь в вас нет и половины недостатков маленькой Софи».
Каковы же они были — недостатки маленькой Софи (в книге ей три года)?
В первой главе книги Софи пытается «согреть» на солнце свою новую восковую куклу и, несмотря на предостережение матери, забывает ее на подоконнике.
«В это время послышался шум подъехавшего экипажа, и девочка помчалась встречать своих подруг. Поль тоже вышел на крыльцо. Весело болтая, они все вместе вбежали в дом и, хотя девочкам очень хотелось поскорее посмотреть куклу, они прежде всего пошли поздороваться с г-жой де Реан и только потом вслед за Софи направились в гостиную. Софи уже успела схватить куклу и растерянно смотрела на нее.
Мадлен: (глядя на куклу): Как? Она слепая? Где ее глаза?
Камилла: Какая жалость — ведь она такая красивая!
Софи не отвечала, она глядела на куклу и плакала. Вошла г-жа де Реан.
Г-жа де Реан: Софи, я же тебя предупреждала, что ты испортишь куклу, если положишь ее на солнце. Хорошо, что лицо и руки не успели расплавиться. Ну хватит, не реви! Я — искусный врач, постараюсь вернуть ей зрение.
Софи (рыдая): Это невозможно, мамочка!
Г-жа де Реан улыбнулась, взяла куклу и слегка потрясла. В голове куклы что-то перекатывалось.
— Ты слышишь? Это — глаза, — сказала мама, — воск вокруг глаз расплавился, и они упали внутрь. Я попытаюсь их достать. Пойду за своими инструментами, а вы пока разденьте к уклу.
Поль и три девочки начали раздевать куклу; Софи уже не плакала. Она с нетерпением ожидала, что будет дальше.
Пришла мама, разрезала ножницами нитки, которыми голова куклы крепилась к туловищу, и глаза, находившиеся в голове, упали на ее колени. Мама взяла их пинцетом, поставила на место и залила туда расплавленный воск, который принесла в маленькой кастрюльке. Дав воску застыть, она убедилась, что глаза хорошо закреплены, и пришила голову к туловищу. Девочки глядели завороженно. Софи испуганно следила за каждой операцией, но, увидев, что кукла починена и стала такой же красавицей, как была, подскочила, повисла на шее у мамы и начала ее целовать.
Софи: Мамочка! Спасибо! Спасибо! Я теперь всегда буду вас слушаться!
Куклу одели, посадили в кресло и стали водить вокруг нее хоровод с песней:
Наш добрый ангел мама
В беде нас не оставит!
И все, что мы сломаем,
Немедленно исправит!
Кукла прожила долго, о ней заботились, ее любили, но мало-помалу она теряла свою красоту Вот как это происходило.
Однажды Софи захотела помыть куклу — ведь детей же моют! Она взяла воду, мыло, мочалку и начала мыть куклу с таким старанием, что стерла все краски с лица. Щеки и губы, — все стало бледным, как у тяжелобольного. Софи зарыдала, но кукла так и осталась бледной.
В следующий раз Софи захотелось завить волосы кукле; она надела ей на голову папильотки, предварительно сильно нагрев их. Увы! Сожженные слишком горячими папильотками, волосы снялись вместе с ними. Кукла стала лысой. Софи заплакала, но волосы от этого не выросли. Был еще такой случай: Софи много занималась обучением куклы, и ей захотелось научить ее сложному трюку. Она подвесила куклу за руки к веревке, но та не удержалась, упала и сломала руку Мама попыталась починить куклу, но, хотя на починку и пошло очень много воска, потому что откололся большой кусок, все равно одна рука стала короче другой. Софи проливала горькие слезы, но рука так и осталась короткой.
В какой-то день Софи решила попарить кукле ноги — ведь взрослые часто принимают ножные ванны. Она налила в маленькое ведро кипящую воду и опустила туда ножки куклы. Когда куклу вытащили, выяснилось, что ноги расплавились. Слезы не помогли — бедняжка кукла обезножела.
После всех этих несчастий Софи разлюбила куклу: она стала настолько некрасивой, что все над ней смеялись. Напоследок Софи пришло в голову обучить куклу лазить по деревьям, но та сорвалась с ветки и, попав головой на камни, разбилась вдребезги. Софи больше не плакала. Она пригласила своих подруг на похороны куклы».
Как мы видим, все заканчивается благополучно, Софи не была наказана, но получила урок и даже небольшое развлечение.
Далее Софи производит еще множество разрушений в доме и окрестностях, чаще всего по глупости и детской импульсивности: она проваливается по колено в известь, разделывает и солит аквариумных рыбок, «скармливает» коршуну цыпленка, отрезает голову пчеле, «чтобы наказать ее за всех, кого она ужалила». Мама объясняет ей ее ошибки и наказывает, как мы бы сейчас сказали, «методом естественных последствий» — вычитает из карманных денег Софи пять франков на новый передник няни, так как она испортила старый, вытирая ноги Софи, сажает дочку под домашний арест, вешает ей на шею черный бант, на который прикреплены останки гильотинированной пчелы, словом, балансирует на грани разумного наказания и откровенного садизма.
Но вот дело доходит до режима питания. Видимо, ситуация все еще, несмотря на множество прошедших лет, свежа в памяти графини Сегюр и мучает ее.
«Софи была большой лакомкой; она вообще любила поесть. Ее мама считала, что обжорство вредно для здоровья и не позволяла ей есть между трапезами. Но Софи постоянно чувствовала голод и ела все, что удавалось ухватить. Обычно после завтрака, около двух часов дня, г-жа де Реан обходила лошадей (в конюшне г-на де Реана их было около сотни) и кормила их хлебом с солью. Софи сопровождала мать, неся большую корзину с хлебом. Хлеб был нарезан, и когда мама входила в стойло лошади, Софи подавала ей по куску. Мама строго запретила Софи есть этот хлеб, считая, что хлеб такого грубого помола вреден для желудка…
На следующий день, сопровождая маму, она передала ей кусок хлеба, а другой спрятала в карман передника и съела. Мама на нее не смотрела. Когда подошли к последней лошади, выяснилось, что для нее хлеба нет. Конюх уверял, что он положил по куску на каждую лошадь. Мама ему стала объяснять, что одного не хватает, но тут взгляд ее упал на Софи, дожевывающую последний кусочек. Девочка заторопилась и проглотила все, что осталось, но мама уже поняла, в чем дело. Лошадь, как немой свидетель этого проступка, выражала свой протест и нетерпение тем, что била копытом.
— Господи! Какая обжора! — воскликнула г-жа де Реан. — Стоит мне отвернуться, и вы крадете хлеб у лошадей, мадемуазель! Ведь сколько раз я вам говорила, что этот хлеб есть нельзя. Отправляйтесь к себе в комнату Больше я вас с собой брать не буду А на обед — раз уж вы так любите хлеб — вы не получите ничего, кроме супа с хлебом.
Софи опустила голову и пошла к себе.
— Ну, что опять случилось? — спросила няня, увидев ее понурую физиономию. — Что вы еще натворили, мадемуазель?
— Я съела кусок лошадиного хлеба. Корзина была набита хлебом. Я надеялась, что мама ничего не заметит. А теперь на обед мне не дадут ничего, кроме супа с хлебом.
Няня тяжело вздохнула. Она жалела девочку. Временами ей казалось, что г-жа де Реан слишком сурова, и она изыскивала способ смягчить наказание. Поэтому, когда прислуга принесла суп с куском хлеба и стакан воды — все, что полагалось на обед Софи, — няня, поставив это на стол перед девочкой, вытащила из шкафа кусок сыра и баночку варенья…
— Съешьте сначала хлеб с сыром, а потом варенье, — сказала она и, заметив, что Софи колеблется, добавила: — Ваша матушка велела вам подать только хлеб, но она же не запрещала мне положить на него что-нибудь еще.
Софи:
— Но если мама спросит, давали мне что-нибудь кроме хлеба, я ведь должна буду ответить, и тогда…
Няня:
— Если спросит, вы скажете, что я положила вам на хлеб кусок сыра, дала варенье и велела, чтобы вы все съели. А я попытаюсь тогда убедить вашу маму, что сухой хлеб — не самая лучшая пища для вашего желудка и что даже арестантам дают что-нибудь, кроме хлеба.
Конечно, няня плохо поступила, нарушив запрет г-жи де Реан, но Софи очень любила сыр и еще больше варенье. К тому же она была еще совсем маленькой и послушалась няню с удовольствием. Получился прекрасный обед.
— Знаете, что надо будет сделать в следующий раз, когда вы захотите поесть? Подойдите ко мне и скажите. Я найду для вас что-нибудь получше, чем „лошадиный хлеб“.
Софи поблагодарила няню и заверила ее, что непременно так и сделает».
Однако в следующей главе, узнав о самоуправстве няни, «г-жа де Реан ей уже не доверяла и вскоре заменила ее другой, очень хорошей няней, никогда не разрешавшей Софи нарушать мамины запреты».
Когда маленькой Софи исполнилось четыре года, на свой день рождения она попыталась напоить гостей приготовленным ею самой чаем из листков клевера и воды из собачьей миски, сдобренным сливками из порошка для чистки серебра, и мама в наказание отобрала у нее только что подаренный ей кукольный сервиз. Через несколько дней госпожа Реан обращается к дочери: «Софи, ты помнишь, я обещала, что когда тебе исполнится четыре года, ты сможешь ходить со мной вечерами на дальнюю прогулку. Сегодня я должна идти на ферму Свитен через лес. Ты можешь пойти со мной, но ты ни в коем случае не должна отставать. Ты знаешь, что я хожу быстро, и если ты будешь где-то застревать, то можешь оказаться очень далеко от меня до того, как я успею это заметить».
Но Софи, разумеется, отстала, так как захотела собрать немного земляники, и тут на нее напали волки: «Началась страшная битва. Положение собак стало очень опасным, когда из чащи выскочили еще два волка, но безудержная храбрость и отчаянная решимость собак обратила в бегство всех троих. Окровавленные и израненные собаки, прижавшись к своей хозяйке, лизали ей руки. Г-жа де Реан, приласкав своих мужественных защитников, взяла за руки детей и повернула к дому».
Нет, как хотите, но что-то с этой госпожой Реан решительно было не так. Дальше больше. Из Парижа в дом привозят сверток с засахаренными фруктами, Софи их никогда не видела, и ей очень хочется посмотреть:
«Дети помчались со всех ног. Маму нашли быстро. Она взяла сверток и понесла его в гостиную, дети шли за ней. Они были очень разочарованы, когда увидели, что г-жа де Реан положила сверток на стол, а сама села дописывать письма.
Софи и Поль переглянулись с несчастным видом.
— Попроси маму открыть, — прошептала Софи на ухо Полю.
Поль (шепотом):
— Неудобно. Тетя не любит, когда проявляют нетерпение и любопытство.
Софи (тихо):
— Спроси, не хочет ли она, чтобы мы избавили ее от труда и открыли сверток вместо нее.
Г-жа де Реан:
— Софи, я все слышу. Очень некрасиво изображать из себя заботливую девочку, желающую мне помочь, хотя на самом деле ты просто хочешь утолить свое любопытство и полакомиться. Если бы ты мне честно сказала: „Мама, мне хочется посмотреть на засахаренные фрукты, разрешите мне вскрыть сверток“, — я бы тебе разрешила. А теперь я тебе запрещаю его трогать».
И, наконец, эпизод когда Софи стащила нравящуюся ей шкатулку для рукоделия… Напоминаю, воровке было четыре года.
«Не говоря ни слова, г-жа Реан схватила Софи и отшлепала ее так сильно, как никогда не шлепала до этого. Софи громко кричала и просила прощения. Наказание было весьма чувствительным, и надо прямо сказать, что она его заслужила.
Г-жа де Реан забрала все из ящика, положила назад в шкатулку и вышла, оставив рыдающую Софи в комнате одну. Девочке было так стыдно, что она не решилась присоединиться к гостям, и хорошо сделала, так как г-жа де Реан прислала няню увести Софи в ее комнату, где она должна была обедать и оставаться до следующего утра. Софи долго плакала, а няня, обычно к ней очень снисходительная, была возмущена ее поступком и называла воровкой.
— Мне придется все мои вещи запирать на ключ, чтобы вы меня не обворовали, — говорила она. — Если в доме что-нибудь пропадет, то теперь ясно, где нужно искать.
На следующий день г-жа де Реан призвала Софи к себе.
— Послушайте, мадемуазель, что мне написал ваш отец, посылая шкатулку:
„Дорогая моя! Я посылаю вам очаровательную шкатулку для рукоделия. Она предназначена Софи, но не сообщайте ей об этом и не отдавайте сразу. Пусть она заслужит ее своим хорошим поведением в течение недели. Покажите ей шкатулку, но не говорите, что она для нее. Мне не хочется, чтобы она только ради подарка старалась вести себя хорошо. Я надеюсь, что она будет благоразумной, не рассчитывая на вознаграждение“.
— Вы видите, — продолжала г-жа де Реан, — что обворовав меня, вы на самом деле обворовали себя. После того, что вы сделали, даже если в течение месяца вы будете идеально благоразумны, вы все равно не получите этой шкатулки. Вы не получите ее вообще. Я надеюсь, что это послужит вам уроком, и никогда в жизни вы больше не совершите такого постыдного поступка.
Софи разразилась слезами, умоляя маму простить ее. В конце концов прощение ей было даровано, но мама сдержала свое слово, и Софи так и не получила этой шкатулки. Через какое-то время мама подарила ее Элизабет Шено, умевшей прекрасно рукодельничать и отличавшейся благоразумием».
Похвалы получает только Поль, хороший мальчик, которому постоянно приходится причинять себе боль, чтобы поддерживать отношения в семье.
«Они оба молчали, насупившись. Софи хотелось извиниться перед Полем, но самолюбие не позволяло. Поль тоже мучился, но не знал, как первому завязать беседу. Наконец он придумал ловкий ход: раскачиваясь на стуле, он наклонил его сильнее, чем надо, и полетел. Софи кинулась помочь ему подняться.
— Ты не ушибся, Поль? — спросила она.
Поль: Нисколько. Наоборот.
Софи (хохоча): Что значит наоборот? Как можно ушибиться наоборот?
Поль: Я хочу сказать, что мне, наоборот, приятно — ведь на этом кончилась наша ссора.
Софи (целуя его): Поль, милый, ты такой добрый! Ты специально упал? Ведь ты же мог ушибиться!
Поль: Да что ты! С такого низкого стула? Ладно, мы теперь друзья, пошли играть!»
Софья нашла в себе силы не быть такой, какой была ее мать, но так и не смогла признать, что в детстве с ней поступали жестоко и несправедливо. Однако, возможно, именно это послание вычитали из ее книг другие дети.
Например, Владимир Набоков в своих воспоминаниях, кажется, не без внутреннего злорадства пишет: «Когда читаю опять, как Софи остригла себе брови, или как ее мать в необыкновенном кринолине на приложенной картинке необыкновенно аппетитными манипуляциями вернула кукле зрение, и потом с криком утонула во время кораблекрушения по пути в Америку, а кузен Поль под необитаемой пальмой высосал из ноги капитана яд змеи, когда я опять читаю всю эту чепуху, я… переживаю щемящее упоение».
Графиня де Сегюр написала и другие книги, в том числе «Новые сказки фей», «Примерные девочки», «Записки ослика». Дети читали их с удовольствием.