Нельзя сказать чтоб здесь было много нового, но что нибудь интересное найдеться, надеюсь.
Т. Д. ИСМАГУЛОВА
Реальная и мифологическая биографии Лидии Чарской
Реальная и мифологическая биографии Лидии Чарской
Писательнице Чарской сразу отказали в праве на существование при советской власти. Последняя ее книга под собственным именем вышла в 1918 году [Чарская 1918]. Но живы были многие ее читатели, перечитывать и наслаждаться ею продолжали уже новые поколения. Во многих недавних статьях о «феномене Чарской» рассказывалось, как с ней боролись в школе, дома и на работе, устраивали литературные суды и пр. Но от нее не могли отмахнуться и большие писатели: «чарский» фон продолжал существовать уже в контексте советской литературы.
читать дальшеПервым отозвался Виктор Шкловский. В 1933 году в журнале «Звезда» был напечатан его коротенький рассказ «Княжна Джаваха» [Шкловский 1933]. Несколько учеников ходили по квартирам — изымали «буржуазные» елки, но заболевшей девочке принесли утешение — книжку. «Прочти сегодня — Маня ждет», — прямо как тогдашний самиздат. Финальная фраза рассказа: «в комнате, из которой убрали елку, говорит Чарская». То есть гони дурную природу в дверь, а она — в окно.
Вторым, насколько мне известно, был Анатолий Рыбаков: его герой рассматривал свою полку с книгами и находил одну ненужную. «Княжна Джаваха» — «Слезливая девчоночья книга...» (Кстати, довольно точное определение.) Он пытался выменять ее на «Овода» у своего приятеля, но выяснил, что у того «Княжна» уже имеется. (Тоже свидетельство популярности.) Далее противопоставление не продолжается. Разве что по «половому» жанру — повесть Рыбакова типично «мальчишеская»: клад ищем, с разбойниками сражаемся. У Чарской эти элементы тоже есть, но в «девчоночьем» варианте.
Третий пример — замечательная детская книга «Дорога уходит в даль», автобиографическая трилогия Александры Бруштейн, где Чарская даже не называется, но противопоставление идет по теме «института»: там, где у Чарской восторг и умилительные картинки, у Бруштейн отрицание, почти сатирические зарисовки: «обожание» (старших учениц, педагогов, даже портрет царя — «обожательница писала записку: „дуся-царь, я сегодня не выучила по алгебре, пусть меня не спрашивают", после чего нужно размахнуться и закинуть записку за портрет, если попадет — не спросят), противоположны портреты учительниц и сомнительная мораль этих «синявок». Любопытно, что, оценивая сюжеты диаметрально противоположно, писательницы пользуются одним и тем же жаргоном. Но это отдельная тема.
Итог: наша детская литература развивалась во внутренней полемике с наследием Чарской. Хотя бы поэтому личность Чарской заслуживает внимания.
Вступление. Считается, что по биографии Чарской нет документальных данных, поэтому историю ее жизни можно восстановить по ее книгам. Таким образом, мы, как, очевидно, и желала она сама, заменяем реальную биографию писательницы мифологической. В одной из последних статей объявлено, что «начали появляться документы о Чарской». Например, установлено, что ее первый муж не уезжал в Сибирь, а они развелись. Но тайна продолжает существовать уже на другом уровне. В статье после сообщенного факта следует невероятная отсылка: «Архивная справка о разводе супругов Чуриловых». (Не указан не только шифр, но даже назва- ние архива!) И в то же время реальные документы о Чарской существуют (правда, не все сейчас доступны). Мой доклад основан на документах из Российского государственного исторического архива, главным образом на личном деле актрисы Александрийского театра, и даже этот неболь- шой блок документов проясняет любопытные вещи.
Псевдоним. Писательница — урожденная Воронова, по мужу Чурилова. На сцене и в литературе — Чарская. Почему? Откуда взялся этот псевдоним? Самое простое предположение — из любимого писателя: обожала роман Федора Сологуба «Навьи чары». Писала ему, что в театре про нее говорили: опять Чарская «занавьечарилась». Но здесь произошло какое-то фантастическое угадывание ключа к успеху. Заметим в скобках о том, какое значение в ментальности нашей культуры имеют «чары», «видение», здесь — особый смысл и магия. Почему лучшим любовным стихотворением Пушкина считается слабое, надуманное (известен его парадоксально расходящийся со стихами отзыв о Керн) «Я помню чудное мгновенье...»: здесь ключевое слово — «виденье». Затем Россия была очарована женскими образами Блока, его Незнакомкой («ты прошла, словно сон мой, легка»), и это можно проследить вплоть до нынешнего эстрадного хита «...то ли девочка, то ли виденье». Во всяком случае, и здесь — не только в театре, но и в литературе — Чарская угадала.
День рождения. Словарная статья о Лидии Алексеевне Чарской начинается словами: «Место и год рождения будущей писательницы точно не установлены... по одним сведениям... 1875, по другим — 1878». Ну почему же, есть документ, цитирую: «Предъявительница сего Лидия Чурилова родилась 19 числа января 1875 года...». Указан даже день рождения. Шифр документа: РГИА. Ф. 497. оп. 13. № 1174. Л. 4. И одновременно, наплевав на документ, который хранился тут же, в анкете (шифр тот же, только л. 1) сочинительница написала: родилась в «городе бывшем Петрограде, теперь Ленинграде, в 1879 году», сбавив себе 4 года. Ну как тут не вспомнить булгаковское: «В мае, я родилась в мае, чего вам еще нужно?!»
Павловский институт. Сюжет чрезвычайно интересен, потому что именно пребывание в Павловском институте стало предметом многих известных романов и повестей Чарской, в том числе победной дебютной повести «Записки институтки». Можно было бы проследить, насколько соответствует истине миф о том, что она принесла издателю Вольфу свои дневники, которые он решил напечатать. Но сейчас фонд Павловского института в ЦГИА Санкт-Петербурга закрыт, хотя там существует дело «Дочери капитана Лидии Алексеевны Вороновой». Откладываем его для будущего.
Драматические курсы. Единственный случай, когда все, что говорилось, отвечает истине. В списке лиц, обучавшихся на Драматических курсах при Императорском Санкт-Петербургском театральном училище, под номером 242 значится «Чурилова Лидия, поступившая в 1897 году, окончившая их в 1900» [Ежегодник 1913: 74]. Результаты окончания: церковная история, русская и иностранная литература, история драмы и театра — «отлично», бытовая история и французский язык — «очень хорошо», практика драматического искусства — «весьма удовлетворительно». Последняя оценка показалась странной, но после уточнений выяснилось: по «практике» оценка ставилась по 3-балльной системе (весьма удовлетворительно, удовлетворительно и неудовлетворительно). Сверх того, обучалась пению, пластике, танцам, гриму, фехтованию, за что получила оценку «очень хорошо» и звание «неклассного художника». Так что словам Чарской, что «поступила прямо из школы по конкурсу в Ак[адемичес-кий]театр[ы], без всякой протекции, за дарование» [Дело Чарской, Л. 91. Заявление артистки Акдрамы Лидии Чарской], можно верить. Зачислил ее на службу новый Директор Императорских театров князь Сергей Михайлович Волконский. Слабое место писательницы — русский язык (а еще Чуковский отметил малограмотность Чарской1, в документах, написанных ее рукой, — фантастические ошибки), на курсах его не изучали.
Портрет. Известны два ее словесных портрета. Один — Корнея Ивановича Чуковского (1922 года)— внешность «старухи»: «5 сентября. Вчера познакомился с Чарской. Боже, какая убогая. Дала мне две рукописи — тоже убогие. Интересно, что пишет она малограмотно... Или она так изголодалась? Ей до сих пор не дают пайка... Но бормочет она чепуху и, видно, совсем не понимает, откуда у нее такая слава» [Чуковский 1991: 215, 216]. Другой - Елизаветы Полонской (1924 года) — внешность «девочки»: «Худая, бледная, в соломенной шляпке с цветами, из-под которой смотрели серые детские глаза» [Полонская 1994]. То есть старухой она выглядела в 47 лет, а девочкой — в 49. Это не так странно, если знать, что она была больна туберкулезом, многое зависело от ее самочувствия. И об ее актерском амплуа: она, очевидно, такой и была на сцене: горничная, самого разного возраста. (Это основной блок ролей, которые она сыграла на сцене Императорского, после академического театра.) Кроме того, эта внешность — девочки-старушки — легко преобразуется одна в другую. К примеру, тюзовская актриса Ирина Соколова блистательно играла и девочек (иногда мальчиков), и старушек, причем с самого юного возраста.
Браки и разводы. Первый муж писательницы, «офицер Борис Чури-лов», на самом деле «жандармский ротмистр Отделения корпуса жандармов» [Дело Чарской, л. 39. Свидетельство бракоразведенной жене...]. Понятно, что потом она это тщательно скрывала. Но хотя «Архивная справка о разводе супругов Чуриловых», вероятно, где-нибудь существует, я ее не обнаружила, поэтому ссылаюсь на запись в паспортной книжке актрисы, а там значится: «Согласно определению Курского епархиального начальства от 28 августа 1901 года, утвержденного 7 сентября Святейшим Синодом (Указ Синода от 19 декабря 1901 г. за № 8936) брак владелицы настоящей книжки Лидии Алексеевны Чуриловой по прелюбодеянию ея, Чуриловой, расторгнут, с осуждением Лидии Чуриловой на всегдашнее безбрачие и преданию ее семилетней церковной епитимьи, под наблюдением приходского ея священника» [Дело Чарской, л. 6]. Как Чарская отбывала свою епитимью, почти каждый вечер выступая на сцене, не знаю, но вот безбрачной она не осталась точно, ибо около 1913 года вышла в Петербурге замуж «за сына потомственного дворянина» Василия Дивотовича (в другом месте значится Ивановича) Стабровского. А так как в паспорте у нее было «всегдашнее безбрачие», она сделала вид, что старый паспорт потеряла, и получила новый (от Пристава 2-го участка Московской части Санкт-Петербургской столичной полиции в 1914 году), «выданный на основе бессрочной книжки мужа» [Дело Чарской, л.1 7 об.] в Святотроицкой церкви Царскосельского уезда, простодушно поместив новую паспортную книжку рядом со старой, нисколько не заботясь, что подлог откроется. Он и не открылся.
Третий ее брак известен уже по документам советского периода, содержание которых весьма отличается от предыдущих. По анкете 1924 года сама Чарская «бывшая дворянка по отцу, по матери крестьянского сословия... русская, но происхождения татарского (очевидно, также по матери. — Т. И.) замужем за сыном крестьянина». Семья ее состоит: из нее, мужа и «находящейся на моем иждивении призреваемой нами полукалеки... воспитанница — дочь крестьянина» [Дело Чарской, л. 1]. Это тот самый Иванов2, «больной туберкулезом, уже три месяца без службы, благодаря ликвидации его учреждения». Вероятно, тот, кто, по легенде, был ее литературным поклонником.
Служба в театре. Мы знаем, что Чарская блестяще закончила драматические курсы и без протекции поступила на академическую сцену. Но карьеры великой актрисы не состоялось. Почему?
Здесь мы вступаем на зыбкую почву догадок. Ясно, что внешность ее не была яркой и запоминающейся. Такая мышка, которая, однако, может играть много: в каждом спектакле есть роли горничных или гостей разного возраста. Благодаря внешности (о которой мы говорили выше) она играла и Дашеньку, и Любиньку, и бонну, и приживалку. Очень любила «экзотические» спектакли, вроде «Старого закала» Сумбатова-Южина или «Чародейки» Шпажинского. Мне кажется, писательская индивидуальность сыграла с ней шутку — ее воображение работало «внутрь», а не на публику. Даже большие артисты, которые лучше умели пользоваться своим дарованием и силой воображения (как Стрепетова, Комиссаржевская или, к примеру, трагик Россов), не всегда играли стабильно. В лучшем случае коллеги замечали, что «Чарская — занавьечарилась», воображает что-то себе, а потом изливает это на бумагу.
За многие годы жизни в Александрийском театре она видела много спектаклей, правильно ценила режиссеров. В одном заявлении писала о себе: «Лучшие режиссеры, Санин и Мейерхольд, занимали меня в своих спектаклях». Самые интересные ее роли (из длинного списка): сумасшедшая барыня из «Грозы» — режиссер Всеволод Мейерхольд — (к сожалению, не первый состав, поэтому ее не упомянули в рецензиях) и Шарлотта в «Вишневом саде», режиссер Юрий Озаровский, — в них прослеживается элемент эксцентрики.
Интересно, что у нее составился своеобразный «дуэт» с замечательной комической актрисой Корчагиной-Александровской: в «Горе от ума» одна играла графиню-бабушку, а другая графиню-внучку; в «Грозе»: одна — Феклушу, другая — барыню; и т. д. Сохранилось одно из писем Чарской своей знаменитой подруге(3).
Поэзия. В пьесе «Среди цветов» Г. Зудермана в 1908 году Чарская сыграла («испортила», по словам рецензента (4) роль русской поэтессы. В какой степени она играла здесь себя? Известно, что Чарская сочиняла стихи, но печатала их редко. Стихотворные строчки сохранились в основном в ее письмах. Они по большей части «альбомные», иногда без рифмы и кажутся подражанием известным ритмизированным миниатюрам М. Горького, например:
Жизнь пестрая, яркая, чистая и красивая...
С свободными полетами творческой мысли
Вся борьба непрерывная, вся — порывы
Радостной надежды, вся — смелое восхождение
к солнцу...
С свободными полетами творческой мысли
Вся борьба непрерывная, вся — порывы
Радостной надежды, вся — смелое восхождение
к солнцу...
[Чарская. Письма, л. 3].
Это — оптимистический вариант. Вариант пессимистический:
В дни печали, горя и тревог
В дни страданий, стонов, слез горючих
Замени, о муза, свой венок,
Ты венком из терниев колючих.
Нету места в нем для лавров и для роз
Пусть твои страданьем полны строфы
Лавры прочь! Сам в тернии Христос
Умирал над камнями Голгофы...
[Чарская. Письма, лл. 1,2].
В дни страданий, стонов, слез горючих
Замени, о муза, свой венок,
Ты венком из терниев колючих.
Нету места в нем для лавров и для роз
Пусть твои страданьем полны строфы
Лавры прочь! Сам в тернии Христос
Умирал над камнями Голгофы...
[Чарская. Письма, лл. 1,2].
В этом контексте наиболее интересным выглядит «историческое» стихотворение «Мученик трона»5, посвященное известному в то время артисту И. К. Самарину-Эльскому «ко дню 100-го представления драмы Д. Мережковского „Павел I"», по нему можно представить и характер исполнения роли артистом, понять историческую оценку персонажа и даже уловить нюансы современной поэтессе политической действительности.
Драматургия. Писательница и актриса, на службе в одном из самых известных театров России. Конечно, Чарская должна была писать пьесы. Но из ее драматургического наследия практически ничего не напечатано. Издана только сценка «Волшебная картина» в 1-м действии (СПб., товарищество М. О. Вольф, 1909.16 с.) да инсценировка ее романа «Во власти золота» И. К. Лисенко-Конычем (позже довольно известным режиссером и драматургом русского зарубежья) под названием «Золотая паутина». Драма в 5 действиях. (М., изд-во С. Ф. Рассохина, 1909. 46 с), но драматическое творчество должно быть значительно, поскольку в 1924 году Чарская числилась не только в Союзе писателей, но и «членом Всероссийского Союза Драматических писателей». Изредка появлялись сообщения о том, что она писала драмы: например в 1919 году сообщалось: «Артистке Академического театра Лидии Чарской, авторше популярных детских рассказов, предложено Временным Комитетом написать пьесу для детских спектаклей в Михайловском театре. Г-жа Чарская предполагает инсценировать один из своих лучших рассказов» [Бирюч 1919: 23-24]. Поиск ее драматургии затрудняет то, что здесь у нее почти наверняка был псевдоним. Если бы она пробовала отдать пьесы на Императорскую сцену и театральный комитет, то должна была бы спрятаться за чужое имя (коллеги ведь съедят). Поэтому трудно здесь искать без какой-нибудь дополнительной зацепки.
Итак, Чуковский написал о Чарской: «...совсем не понимает, откуда у нее такая слава». Сейчас я начала в этом сомневаться.
В 1918 году она выступила со статьей: «О своевременности постановки мелодрамы» [Чарская 1918-2: 25-26], где достаточно убедительно показала, что «в дни разрухи, всеобщей сумятицы и братоубийственной бойни <...> запросы толпы» определяет тяготение «к тому, что ясно, просто и доступно сумеет всколыхнуть ее душу, сумеет вызвать слезы на за минуту до этого злобно сверкавшие глаза, сумеет заставить хохотать над поражением сатаны и радоваться торжеству добродетели». Именно в этом она увидела причину успеха кинематографа, куда хлынула публика из театральных залов. Поэтому она призвала известные театры обратиться к жанру мелодрамы, поставить «бессмертную «Даму с камелиями», «Хижину дяди Тома», «За монастырской стеной», «Две сиротки». И надо сказать, что ее слова оправдались. Через несколько лет две «звезды» Александрийского театра — Мария Ведринская и Екатерина Рощина-Инсарова — конкурировали между собой в Риге в «Даме с камелиями», в 1926 году «Две сиротки» начал репетировать Станиславский. И последней постановкой Мейерхольда тоже была «Дама с камелиями», где главные роли сыграли Зинаида Райх, его жена, и молодой Михаил Царев.
Но этим выступлением Чарская хотела оправдать не только жанр мелодрамы. Понятно, что она искала в послереволюционной действительности место и для своих героев. И в принципе это было возможно, повернись революционное кормило несколько иначе. Мог ведь Федор Сологуб представлять ее «чуть ли не великой писательницей-революционеркой» [Данько 1992: 197], находя, что «книги Чарской давали <...> возможность следить, как <...> наилучшие и наиценнейшие в социальном отношении свойства под влиянием тяжелых потрясений освобождаются и показывают человека в новом, неожиданном свете, во весь рост освобожденной личности» [Путилова 1995: 163]. Но это не получилось.
Трагедия увольнения из театра. У Чарской не сложились отношения с советской властью. Если бы не случилось революции, добросовестно выслужила бы себе в Императорском театре солидную пенсию. Несмотря на героические идеалы ее книг, она по натуре борцом не была. Вероятно, искренне пыталась приспособиться к новым, непонятно и неожиданно изменившимся условиям в театре, литературе, самой жизни. Не выходило.
В 1922 году начались очередные сокращения в труппе Александрийского театра. Чарская была больна, в очередной раз лечилась от туберкулеза, ее сократили. Потом извинились и приняли «на разовые выходы», обещая, что в ближайшее время примут опять в штат. Но в 1924 году ее сократили окончательно. Последние документы ее личного дела — три заявления, отчаянные (на бумаге сохранились следы слез), в чем-то повторяющие фразеологию ее романов. «Я только что узнала по слухам о своем сокращении. Я этому не могу поверить. За что?» («За что?» — название ее автобиографической повести). Приведу небольшой фрагмент:
«Если это потому только, что я была мало занята, то причины этому нижеследуют:
Благодаря хроническому со дня сокращения, недоеданию и употреблению дешевой, нездоровой для туберкулезной пищи, я была дважды за эти полтора года больна...
Кто-то пустил слух, что я могу зароботать (так! — Т. И.) литературой. Это — явный абсурд, так как сбыта нет. Издательства детские горят, денег у них нет, за прежние труды не получаю ни копейки. Да и, кроме того, что я могу писать теперь, при таком моральном состоянии, в котором нахожусь со дня первого сокращения, в вечной нужде, в холоде, без двор, в кануре (так! — Т. И.) вместо квартиры... с вечной тоскою по моем родном театре.
Мой муж больной туберкулезом, уже три месяца без службы благодаря ликвидации его учреждения, и если меня сократят, мне грозит — неминуемо — голодная смерть. Лидия Чарская (Иванова)» [Дело Чарской, л. 91 об., 92].
Последние годы жизни. Чарская прожила еще 13 лет. С 1924 года по 1937. О том, что происходило с ней, мы почти ничего не знаем. Она сама сказала: «Кошмарно-темный сумбур моих последних лет». Одинокая голодная старость.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 «Интересно, что пишет она малограмотно. Например, перед „что" всюду ставит запятую, хотя бы это была фраза „Несмотря ни на, что"» [Чуковский 1991: 215 216]. «Помимо своеобразной пунктуации, мне бросились в глаза слова „обещено" и „заштадтная"» [Дело Чарской, л. 91 об.].
2 В той же анкете она подписалась: Лидия Иванова-Чарская. Так что детские книжки, которые она выпустила в советское время под именем Н. Иванова, — не совсем под псевдонимом. Это фамилия третьего мужа. А «Н.» скорее всего «Нина», имя ее любимой героини.
3 «Дорогая, родная моя Екатерина Павловна! Примите мою огромную, горячую сердечную благодарность за оказанную мне Вашим участием в концерте товарищескую помощь. Больная, неодетая, без обуви, я не могу даже лично поблагодарить Вас, мою родную. Целую Вас от всего сердца и прошу поцеловать милую Катюшу. Искренно признательная и любящая Вас, Ваша Лидия Чарская» [Фонд Державина, л. 1].
4 «Г-жа Чарская испортила и без того нелепый, карикатурный тип русской поэтессы, сыграв ее в стиле тех иностранных постановок, где, например, русских „бояр" нашего времени играют непременно в ямщицких костюмах» [Омега 1908: 10]. Справедливости ради стоит отметить, что одобрение рецензента в спектакле вызвала только «декорация четвертого акта», резко критические оценки получили и Ю. М. Юрьев, и М. А. Ведринская, и Н.С. Васильева, и Р. Б. Аполлонский, и все прочие исполнители, в числе которых были и корифеи императорского театра.
5Нет, не злодей, не смелый изувер
Не кровожадный зверь, но лоцман без кормила,
Ребенок, страждущий под игом царских мер,
Чья хрупкая душа болезненно изныла, —
Таков и Павел, рыцарь и больной:
Ему в наследие дарилась истеричность.
В изгнанье Гатчинском, измученный душой,
Он воспитал в себе и грусть, и эксцентричность.
Толпой льстецов безмерных окружен,
Не знавший с детства материнской ласки,
Затравлен матерью, но все ж наследник он,
Не ведавший ни юных грез, ни сказки.
И вот — он царь. Сменилась злобой грусть.
Обида вечная царила в сердце бедном.
Теперь он мстил. «О пусть же, пусть
Они растопчутся конем моим победным!»
Даря им страх, и море жгучих слез
Он был тиран и пленник в то же время,
И в шуме — грохоте житейских бурных гроз
Он проклинал мучительное бремя
И ужасы правления, и трон,
И жаждя доли смертного простого,
Юродствовал помимо воли, он
Играя в жалкого, ничтожного, смешного.
Голгофа кончена. Предательски убит.
Убит палач народа подневольный.
Но образ павшего все ж сердцу говорит
О чем-то жалостном, что горестно и больно.
….
Вы поняли его, художник, как всегда,
Талантливый артист в порыве вдохновенья,
Сквозь мглу веков, чрез многие года
Вы дали яркий тип, достойный изумленья...
[Фонд Цветкова, лл. 1-3].
Не кровожадный зверь, но лоцман без кормила,
Ребенок, страждущий под игом царских мер,
Чья хрупкая душа болезненно изныла, —
Таков и Павел, рыцарь и больной:
Ему в наследие дарилась истеричность.
В изгнанье Гатчинском, измученный душой,
Он воспитал в себе и грусть, и эксцентричность.
Толпой льстецов безмерных окружен,
Не знавший с детства материнской ласки,
Затравлен матерью, но все ж наследник он,
Не ведавший ни юных грез, ни сказки.
И вот — он царь. Сменилась злобой грусть.
Обида вечная царила в сердце бедном.
Теперь он мстил. «О пусть же, пусть
Они растопчутся конем моим победным!»
Даря им страх, и море жгучих слез
Он был тиран и пленник в то же время,
И в шуме — грохоте житейских бурных гроз
Он проклинал мучительное бремя
И ужасы правления, и трон,
И жаждя доли смертного простого,
Юродствовал помимо воли, он
Играя в жалкого, ничтожного, смешного.
Голгофа кончена. Предательски убит.
Убит палач народа подневольный.
Но образ павшего все ж сердцу говорит
О чем-то жалостном, что горестно и больно.
….
Вы поняли его, художник, как всегда,
Талантливый артист в порыве вдохновенья,
Сквозь мглу веков, чрез многие года
Вы дали яркий тип, достойный изумленья...
[Фонд Цветкова, лл. 1-3].
ЛИТЕРАТУРА
Бирюч 1919 — Бирюч Петроградских государственных театров. 1919. № 9. 1-8 января.
Данько 1992 — ДпнъкоЕ.Я. Воспоминания о Фёдоре Сологубе. Стихотворения//Лица. Вып. 1. М.; СПб, 1992.
Дело Чарской — Дело Санкт-Петербургской конторы Императорских театров о службе артистки Русской драматической труппы Лидии Чуриловой, по театру Чарской // РГИА. ф. 497. Оп. 13. № 1174.
Ежегодник 1913 — Ежегодник Императорских театров. 1913. Вып. 5. Омега 1908 — Омега. Раздел: Театральное эхо. Александрийский театр. «Среди цветов» Г. Зудермана) // Петербургская газета. 1908. 9 марта. № 67.
Полонская 1994 — Полонская Е. Из литературных воспоминаний / Предисловие и публикация Владимира Бахтина // Час Пик. 1994. 21 сент.
Путилова 1995 — Путилова Е. О. Ф. Сологуб и Л. Чарская //Русская литература. 1995. № 4.
Фонд Державина //ОР РНБ. Ф. 1028. Державин К. Н. № 915.
Фонд Цветкопа //ОР РНБ. Ф. 1165. Цветков В. И. № 368.
Чарская 1918— ЧарскаяЛ. А. Большая душа. М.,: изд-во «Жар-птица», 1918.
Чарская 1918—2 — Чарская Л. О своевременности постановки мелодрамы //Бирюч Петроградских государственных театров. 1918. № 5. 1-7 декабря.
Чарская, Письма - Чарская Л. А. Письма А. Ю. Анненскому //ОР РНБ. Ф. 124, Собрание Ваксель. № 4662.
Чуковский 1991 - Чуковский К. Дневник 1901-1929. М., 1991.
Шкловский 1933 — Шкловский В. Княжна Джаваха //Звезда. 1933. № 5.
ОР РНБ — Отдел рукописей Российской национальной библиотеки.
РГИА — Российский государственный исторический архив.
Тут где то неакуратности могут быть из за сканирования.Я поправлю если найдутся.