Интересная статья из "Детского сборники. Статьи по детской литературе и антропологии детства" - Москва:ОГИ (Объединенное Гуманитарное Издательство), 2003 г.
Нельзя сказать чтоб здесь было много нового, но что нибудь интересное найдеться, надеюсь.
Писательнице Чарской сразу отказали в праве на существование при советской власти. Последняя ее книга под собственным именем вышла в 1918 году [Чарская 1918]. Но живы были многие ее читатели, перечитывать и наслаждаться ею продолжали уже новые поколения. Во многих недавних статьях о «феномене Чарской» рассказывалось, как с ней боролись в школе, дома и на работе, устраивали литературные суды и пр. Но от нее не могли отмахнуться и большие писатели: «чарский» фон продолжал существовать уже в контексте советской литературы.
читать дальшеПервым отозвался Виктор Шкловский. В 1933 году в журнале «Звезда» был напечатан его коротенький рассказ «Княжна Джаваха» [Шкловский 1933]. Несколько учеников ходили по квартирам — изымали «буржуазные» елки, но заболевшей девочке принесли утешение — книжку. «Прочти сегодня — Маня ждет», — прямо как тогдашний самиздат. Финальная фраза рассказа: «в комнате, из которой убрали елку, говорит Чарская». То есть гони дурную природу в дверь, а она — в окно.
Вторым, насколько мне известно, был Анатолий Рыбаков: его герой рассматривал свою полку с книгами и находил одну ненужную. «Княжна Джаваха» — «Слезливая девчоночья книга...» (Кстати, довольно точное определение.) Он пытался выменять ее на «Овода» у своего приятеля, но выяснил, что у того «Княжна» уже имеется. (Тоже свидетельство популярности.) Далее противопоставление не продолжается. Разве что по «половому» жанру — повесть Рыбакова типично «мальчишеская»: клад ищем, с разбойниками сражаемся. У Чарской эти элементы тоже есть, но в «девчоночьем» варианте.
Третий пример — замечательная детская книга «Дорога уходит в даль», автобиографическая трилогия Александры Бруштейн, где Чарская даже не называется, но противопоставление идет по теме «института»: там, где у Чарской восторг и умилительные картинки, у Бруштейн отрицание, почти сатирические зарисовки: «обожание» (старших учениц, педагогов, даже портрет царя — «обожательница писала записку: „дуся-царь, я сегодня не выучила по алгебре, пусть меня не спрашивают", после чего нужно размахнуться и закинуть записку за портрет, если попадет — не спросят), противоположны портреты учительниц и сомнительная мораль этих «синявок». Любопытно, что, оценивая сюжеты диаметрально противоположно, писательницы пользуются одним и тем же жаргоном. Но это отдельная тема.
Итог: наша детская литература развивалась во внутренней полемике с наследием Чарской. Хотя бы поэтому личность Чарской заслуживает внимания.
Вступление. Считается, что по биографии Чарской нет документальных данных, поэтому историю ее жизни можно восстановить по ее книгам. Таким образом, мы, как, очевидно, и желала она сама, заменяем реальную биографию писательницы мифологической. В одной из последних статей объявлено, что «начали появляться документы о Чарской». Например, установлено, что ее первый муж не уезжал в Сибирь, а они развелись. Но тайна продолжает существовать уже на другом уровне. В статье после сообщенного факта следует невероятная отсылка: «Архивная справка о разводе супругов Чуриловых». (Не указан не только шифр, но даже назва- ние архива!) И в то же время реальные документы о Чарской существуют (правда, не все сейчас доступны). Мой доклад основан на документах из Российского государственного исторического архива, главным образом на личном деле актрисы Александрийского театра, и даже этот неболь- шой блок документов проясняет любопытные вещи.
Псевдоним. Писательница — урожденная Воронова, по мужу Чурилова. На сцене и в литературе — Чарская. Почему? Откуда взялся этот псевдоним? Самое простое предположение — из любимого писателя: обожала роман Федора Сологуба «Навьи чары». Писала ему, что в театре про нее говорили: опять Чарская «занавьечарилась». Но здесь произошло какое-то фантастическое угадывание ключа к успеху. Заметим в скобках о том, какое значение в ментальности нашей культуры имеют «чары», «видение», здесь — особый смысл и магия. Почему лучшим любовным стихотворением Пушкина считается слабое, надуманное (известен его парадоксально расходящийся со стихами отзыв о Керн) «Я помню чудное мгновенье...»: здесь ключевое слово — «виденье». Затем Россия была очарована женскими образами Блока, его Незнакомкой («ты прошла, словно сон мой, легка»), и это можно проследить вплоть до нынешнего эстрадного хита «...то ли девочка, то ли виденье». Во всяком случае, и здесь — не только в театре, но и в литературе — Чарская угадала.
День рождения. Словарная статья о Лидии Алексеевне Чарской начинается словами: «Место и год рождения будущей писательницы точно не установлены... по одним сведениям... 1875, по другим — 1878». Ну почему же, есть документ, цитирую: «Предъявительница сего Лидия Чурилова родилась 19 числа января 1875 года...». Указан даже день рождения. Шифр документа: РГИА. Ф. 497. оп. 13. № 1174. Л. 4. И одновременно, наплевав на документ, который хранился тут же, в анкете (шифр тот же, только л. 1) сочинительница написала: родилась в «городе бывшем Петрограде, теперь Ленинграде, в 1879 году», сбавив себе 4 года. Ну как тут не вспомнить булгаковское: «В мае, я родилась в мае, чего вам еще нужно?!»
Павловский институт. Сюжет чрезвычайно интересен, потому что именно пребывание в Павловском институте стало предметом многих известных романов и повестей Чарской, в том числе победной дебютной повести «Записки институтки». Можно было бы проследить, насколько соответствует истине миф о том, что она принесла издателю Вольфу свои дневники, которые он решил напечатать. Но сейчас фонд Павловского института в ЦГИА Санкт-Петербурга закрыт, хотя там существует дело «Дочери капитана Лидии Алексеевны Вороновой». Откладываем его для будущего.
Драматические курсы. Единственный случай, когда все, что говорилось, отвечает истине. В списке лиц, обучавшихся на Драматических курсах при Императорском Санкт-Петербургском театральном училище, под номером 242 значится «Чурилова Лидия, поступившая в 1897 году, окончившая их в 1900» [Ежегодник 1913: 74]. Результаты окончания: церковная история, русская и иностранная литература, история драмы и театра — «отлично», бытовая история и французский язык — «очень хорошо», практика драматического искусства — «весьма удовлетворительно». Последняя оценка показалась странной, но после уточнений выяснилось: по «практике» оценка ставилась по 3-балльной системе (весьма удовлетворительно, удовлетворительно и неудовлетворительно). Сверх того, обучалась пению, пластике, танцам, гриму, фехтованию, за что получила оценку «очень хорошо» и звание «неклассного художника». Так что словам Чарской, что «поступила прямо из школы по конкурсу в Ак[адемичес-кий]театр[ы], без всякой протекции, за дарование» [Дело Чарской, Л. 91. Заявление артистки Акдрамы Лидии Чарской], можно верить. Зачислил ее на службу новый Директор Императорских театров князь Сергей Михайлович Волконский. Слабое место писательницы — русский язык (а еще Чуковский отметил малограмотность Чарской1, в документах, написанных ее рукой, — фантастические ошибки), на курсах его не изучали.
Портрет. Известны два ее словесных портрета. Один — Корнея Ивановича Чуковского (1922 года)— внешность «старухи»: «5 сентября. Вчера познакомился с Чарской. Боже, какая убогая. Дала мне две рукописи — тоже убогие. Интересно, что пишет она малограмотно... Или она так изголодалась? Ей до сих пор не дают пайка... Но бормочет она чепуху и, видно, совсем не понимает, откуда у нее такая слава» [Чуковский 1991: 215, 216]. Другой - Елизаветы Полонской (1924 года) — внешность «девочки»: «Худая, бледная, в соломенной шляпке с цветами, из-под которой смотрели серые детские глаза» [Полонская 1994]. То есть старухой она выглядела в 47 лет, а девочкой — в 49. Это не так странно, если знать, что она была больна туберкулезом, многое зависело от ее самочувствия. И об ее актерском амплуа: она, очевидно, такой и была на сцене: горничная, самого разного возраста. (Это основной блок ролей, которые она сыграла на сцене Императорского, после академического театра.) Кроме того, эта внешность — девочки-старушки — легко преобразуется одна в другую. К примеру, тюзовская актриса Ирина Соколова блистательно играла и девочек (иногда мальчиков), и старушек, причем с самого юного возраста.
Браки и разводы. Первый муж писательницы, «офицер Борис Чури-лов», на самом деле «жандармский ротмистр Отделения корпуса жандармов» [Дело Чарской, л. 39. Свидетельство бракоразведенной жене...]. Понятно, что потом она это тщательно скрывала. Но хотя «Архивная справка о разводе супругов Чуриловых», вероятно, где-нибудь существует, я ее не обнаружила, поэтому ссылаюсь на запись в паспортной книжке актрисы, а там значится: «Согласно определению Курского епархиального начальства от 28 августа 1901 года, утвержденного 7 сентября Святейшим Синодом (Указ Синода от 19 декабря 1901 г. за № 8936) брак владелицы настоящей книжки Лидии Алексеевны Чуриловой по прелюбодеянию ея, Чуриловой, расторгнут, с осуждением Лидии Чуриловой на всегдашнее безбрачие и преданию ее семилетней церковной епитимьи, под наблюдением приходского ея священника» [Дело Чарской, л. 6]. Как Чарская отбывала свою епитимью, почти каждый вечер выступая на сцене, не знаю, но вот безбрачной она не осталась точно, ибо около 1913 года вышла в Петербурге замуж «за сына потомственного дворянина» Василия Дивотовича (в другом месте значится Ивановича) Стабровского. А так как в паспорте у нее было «всегдашнее безбрачие», она сделала вид, что старый паспорт потеряла, и получила новый (от Пристава 2-го участка Московской части Санкт-Петербургской столичной полиции в 1914 году), «выданный на основе бессрочной книжки мужа» [Дело Чарской, л.1 7 об.] в Святотроицкой церкви Царскосельского уезда, простодушно поместив новую паспортную книжку рядом со старой, нисколько не заботясь, что подлог откроется. Он и не открылся.
Третий ее брак известен уже по документам советского периода, содержание которых весьма отличается от предыдущих. По анкете 1924 года сама Чарская «бывшая дворянка по отцу, по матери крестьянского сословия... русская, но происхождения татарского (очевидно, также по матери. — Т. И.) замужем за сыном крестьянина». Семья ее состоит: из нее, мужа и «находящейся на моем иждивении призреваемой нами полукалеки... воспитанница — дочь крестьянина» [Дело Чарской, л. 1]. Это тот самый Иванов2, «больной туберкулезом, уже три месяца без службы, благодаря ликвидации его учреждения». Вероятно, тот, кто, по легенде, был ее литературным поклонником.
Служба в театре. Мы знаем, что Чарская блестяще закончила драматические курсы и без протекции поступила на академическую сцену. Но карьеры великой актрисы не состоялось. Почему?
Здесь мы вступаем на зыбкую почву догадок. Ясно, что внешность ее не была яркой и запоминающейся. Такая мышка, которая, однако, может играть много: в каждом спектакле есть роли горничных или гостей разного возраста. Благодаря внешности (о которой мы говорили выше) она играла и Дашеньку, и Любиньку, и бонну, и приживалку. Очень любила «экзотические» спектакли, вроде «Старого закала» Сумбатова-Южина или «Чародейки» Шпажинского. Мне кажется, писательская индивидуальность сыграла с ней шутку — ее воображение работало «внутрь», а не на публику. Даже большие артисты, которые лучше умели пользоваться своим дарованием и силой воображения (как Стрепетова, Комиссаржевская или, к примеру, трагик Россов), не всегда играли стабильно. В лучшем случае коллеги замечали, что «Чарская — занавьечарилась», воображает что-то себе, а потом изливает это на бумагу.
За многие годы жизни в Александрийском театре она видела много спектаклей, правильно ценила режиссеров. В одном заявлении писала о себе: «Лучшие режиссеры, Санин и Мейерхольд, занимали меня в своих спектаклях». Самые интересные ее роли (из длинного списка): сумасшедшая барыня из «Грозы» — режиссер Всеволод Мейерхольд — (к сожалению, не первый состав, поэтому ее не упомянули в рецензиях) и Шарлотта в «Вишневом саде», режиссер Юрий Озаровский, — в них прослеживается элемент эксцентрики.
Интересно, что у нее составился своеобразный «дуэт» с замечательной комической актрисой Корчагиной-Александровской: в «Горе от ума» одна играла графиню-бабушку, а другая графиню-внучку; в «Грозе»: одна — Феклушу, другая — барыню; и т. д. Сохранилось одно из писем Чарской своей знаменитой подруге(3).
Поэзия. В пьесе «Среди цветов» Г. Зудермана в 1908 году Чарская сыграла («испортила», по словам рецензента (4) роль русской поэтессы. В какой степени она играла здесь себя? Известно, что Чарская сочиняла стихи, но печатала их редко. Стихотворные строчки сохранились в основном в ее письмах. Они по большей части «альбомные», иногда без рифмы и кажутся подражанием известным ритмизированным миниатюрам М. Горького, например:
[Чарская. Письма, л. 3].
Это — оптимистический вариант. Вариант пессимистический:
В этом контексте наиболее интересным выглядит «историческое» стихотворение «Мученик трона»5, посвященное известному в то время артисту И. К. Самарину-Эльскому «ко дню 100-го представления драмы Д. Мережковского „Павел I"», по нему можно представить и характер исполнения роли артистом, понять историческую оценку персонажа и даже уловить нюансы современной поэтессе политической действительности.
Драматургия. Писательница и актриса, на службе в одном из самых известных театров России. Конечно, Чарская должна была писать пьесы. Но из ее драматургического наследия практически ничего не напечатано. Издана только сценка «Волшебная картина» в 1-м действии (СПб., товарищество М. О. Вольф, 1909.16 с.) да инсценировка ее романа «Во власти золота» И. К. Лисенко-Конычем (позже довольно известным режиссером и драматургом русского зарубежья) под названием «Золотая паутина». Драма в 5 действиях. (М., изд-во С. Ф. Рассохина, 1909. 46 с), но драматическое творчество должно быть значительно, поскольку в 1924 году Чарская числилась не только в Союзе писателей, но и «членом Всероссийского Союза Драматических писателей». Изредка появлялись сообщения о том, что она писала драмы: например в 1919 году сообщалось: «Артистке Академического театра Лидии Чарской, авторше популярных детских рассказов, предложено Временным Комитетом написать пьесу для детских спектаклей в Михайловском театре. Г-жа Чарская предполагает инсценировать один из своих лучших рассказов» [Бирюч 1919: 23-24]. Поиск ее драматургии затрудняет то, что здесь у нее почти наверняка был псевдоним. Если бы она пробовала отдать пьесы на Императорскую сцену и театральный комитет, то должна была бы спрятаться за чужое имя (коллеги ведь съедят). Поэтому трудно здесь искать без какой-нибудь дополнительной зацепки.
Итак, Чуковский написал о Чарской: «...совсем не понимает, откуда у нее такая слава». Сейчас я начала в этом сомневаться.
В 1918 году она выступила со статьей: «О своевременности постановки мелодрамы» [Чарская 1918-2: 25-26], где достаточно убедительно показала, что «в дни разрухи, всеобщей сумятицы и братоубийственной бойни <...> запросы толпы» определяет тяготение «к тому, что ясно, просто и доступно сумеет всколыхнуть ее душу, сумеет вызвать слезы на за минуту до этого злобно сверкавшие глаза, сумеет заставить хохотать над поражением сатаны и радоваться торжеству добродетели». Именно в этом она увидела причину успеха кинематографа, куда хлынула публика из театральных залов. Поэтому она призвала известные театры обратиться к жанру мелодрамы, поставить «бессмертную «Даму с камелиями», «Хижину дяди Тома», «За монастырской стеной», «Две сиротки». И надо сказать, что ее слова оправдались. Через несколько лет две «звезды» Александрийского театра — Мария Ведринская и Екатерина Рощина-Инсарова — конкурировали между собой в Риге в «Даме с камелиями», в 1926 году «Две сиротки» начал репетировать Станиславский. И последней постановкой Мейерхольда тоже была «Дама с камелиями», где главные роли сыграли Зинаида Райх, его жена, и молодой Михаил Царев.
Но этим выступлением Чарская хотела оправдать не только жанр мелодрамы. Понятно, что она искала в послереволюционной действительности место и для своих героев. И в принципе это было возможно, повернись революционное кормило несколько иначе. Мог ведь Федор Сологуб представлять ее «чуть ли не великой писательницей-революционеркой» [Данько 1992: 197], находя, что «книги Чарской давали <...> возможность следить, как <...> наилучшие и наиценнейшие в социальном отношении свойства под влиянием тяжелых потрясений освобождаются и показывают человека в новом, неожиданном свете, во весь рост освобожденной личности» [Путилова 1995: 163]. Но это не получилось.
Трагедия увольнения из театра. У Чарской не сложились отношения с советской властью. Если бы не случилось революции, добросовестно выслужила бы себе в Императорском театре солидную пенсию. Несмотря на героические идеалы ее книг, она по натуре борцом не была. Вероятно, искренне пыталась приспособиться к новым, непонятно и неожиданно изменившимся условиям в театре, литературе, самой жизни. Не выходило.
В 1922 году начались очередные сокращения в труппе Александрийского театра. Чарская была больна, в очередной раз лечилась от туберкулеза, ее сократили. Потом извинились и приняли «на разовые выходы», обещая, что в ближайшее время примут опять в штат. Но в 1924 году ее сократили окончательно. Последние документы ее личного дела — три заявления, отчаянные (на бумаге сохранились следы слез), в чем-то повторяющие фразеологию ее романов. «Я только что узнала по слухам о своем сокращении. Я этому не могу поверить. За что?» («За что?» — название ее автобиографической повести). Приведу небольшой фрагмент:
«Если это потому только, что я была мало занята, то причины этому нижеследуют:
Благодаря хроническому со дня сокращения, недоеданию и употреблению дешевой, нездоровой для туберкулезной пищи, я была дважды за эти полтора года больна...
Кто-то пустил слух, что я могу зароботать (так! — Т. И.) литературой. Это — явный абсурд, так как сбыта нет. Издательства детские горят, денег у них нет, за прежние труды не получаю ни копейки. Да и, кроме того, что я могу писать теперь, при таком моральном состоянии, в котором нахожусь со дня первого сокращения, в вечной нужде, в холоде, без двор, в кануре (так! — Т. И.) вместо квартиры... с вечной тоскою по моем родном театре.
Мой муж больной туберкулезом, уже три месяца без службы благодаря ликвидации его учреждения, и если меня сократят, мне грозит — неминуемо — голодная смерть. Лидия Чарская (Иванова)» [Дело Чарской, л. 91 об., 92].
Последние годы жизни. Чарская прожила еще 13 лет. С 1924 года по 1937. О том, что происходило с ней, мы почти ничего не знаем. Она сама сказала: «Кошмарно-темный сумбур моих последних лет». Одинокая голодная старость.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 «Интересно, что пишет она малограмотно. Например, перед „что" всюду ставит запятую, хотя бы это была фраза „Несмотря ни на, что"» [Чуковский 1991: 215 216]. «Помимо своеобразной пунктуации, мне бросились в глаза слова „обещено" и „заштадтная"» [Дело Чарской, л. 91 об.].
2 В той же анкете она подписалась: Лидия Иванова-Чарская. Так что детские книжки, которые она выпустила в советское время под именем Н. Иванова, — не совсем под псевдонимом. Это фамилия третьего мужа. А «Н.» скорее всего «Нина», имя ее любимой героини.
3 «Дорогая, родная моя Екатерина Павловна! Примите мою огромную, горячую сердечную благодарность за оказанную мне Вашим участием в концерте товарищескую помощь. Больная, неодетая, без обуви, я не могу даже лично поблагодарить Вас, мою родную. Целую Вас от всего сердца и прошу поцеловать милую Катюшу. Искренно признательная и любящая Вас, Ваша Лидия Чарская» [Фонд Державина, л. 1].
4 «Г-жа Чарская испортила и без того нелепый, карикатурный тип русской поэтессы, сыграв ее в стиле тех иностранных постановок, где, например, русских „бояр" нашего времени играют непременно в ямщицких костюмах» [Омега 1908: 10]. Справедливости ради стоит отметить, что одобрение рецензента в спектакле вызвала только «декорация четвертого акта», резко критические оценки получили и Ю. М. Юрьев, и М. А. Ведринская, и Н.С. Васильева, и Р. Б. Аполлонский, и все прочие исполнители, в числе которых были и корифеи императорского театра.
ЛИТЕРАТУРА
Бирюч 1919 — Бирюч Петроградских государственных театров. 1919. № 9. 1-8 января.
Данько 1992 — ДпнъкоЕ.Я. Воспоминания о Фёдоре Сологубе. Стихотворения//Лица. Вып. 1. М.; СПб, 1992.
Дело Чарской — Дело Санкт-Петербургской конторы Императорских театров о службе артистки Русской драматической труппы Лидии Чуриловой, по театру Чарской // РГИА. ф. 497. Оп. 13. № 1174.
Ежегодник 1913 — Ежегодник Императорских театров. 1913. Вып. 5. Омега 1908 — Омега. Раздел: Театральное эхо. Александрийский театр. «Среди цветов» Г. Зудермана) // Петербургская газета. 1908. 9 марта. № 67.
Полонская 1994 — Полонская Е. Из литературных воспоминаний / Предисловие и публикация Владимира Бахтина // Час Пик. 1994. 21 сент.
Путилова 1995 — Путилова Е. О. Ф. Сологуб и Л. Чарская //Русская литература. 1995. № 4.
Фонд Державина //ОР РНБ. Ф. 1028. Державин К. Н. № 915.
Фонд Цветкопа //ОР РНБ. Ф. 1165. Цветков В. И. № 368.
Чарская 1918— ЧарскаяЛ. А. Большая душа. М.,: изд-во «Жар-птица», 1918.
Чарская 1918—2 — Чарская Л. О своевременности постановки мелодрамы //Бирюч Петроградских государственных театров. 1918. № 5. 1-7 декабря.
Чарская, Письма - Чарская Л. А. Письма А. Ю. Анненскому //ОР РНБ. Ф. 124, Собрание Ваксель. № 4662.
Чуковский 1991 - Чуковский К. Дневник 1901-1929. М., 1991.
Шкловский 1933 — Шкловский В. Княжна Джаваха //Звезда. 1933. № 5.
ОР РНБ — Отдел рукописей Российской национальной библиотеки.
РГИА — Российский государственный исторический архив.
Тут где то неакуратности могут быть из за сканирования.Я поправлю если найдутся.
Нельзя сказать чтоб здесь было много нового, но что нибудь интересное найдеться, надеюсь.
Т. Д. ИСМАГУЛОВА
Реальная и мифологическая биографии Лидии Чарской
Реальная и мифологическая биографии Лидии Чарской
Писательнице Чарской сразу отказали в праве на существование при советской власти. Последняя ее книга под собственным именем вышла в 1918 году [Чарская 1918]. Но живы были многие ее читатели, перечитывать и наслаждаться ею продолжали уже новые поколения. Во многих недавних статьях о «феномене Чарской» рассказывалось, как с ней боролись в школе, дома и на работе, устраивали литературные суды и пр. Но от нее не могли отмахнуться и большие писатели: «чарский» фон продолжал существовать уже в контексте советской литературы.
читать дальшеПервым отозвался Виктор Шкловский. В 1933 году в журнале «Звезда» был напечатан его коротенький рассказ «Княжна Джаваха» [Шкловский 1933]. Несколько учеников ходили по квартирам — изымали «буржуазные» елки, но заболевшей девочке принесли утешение — книжку. «Прочти сегодня — Маня ждет», — прямо как тогдашний самиздат. Финальная фраза рассказа: «в комнате, из которой убрали елку, говорит Чарская». То есть гони дурную природу в дверь, а она — в окно.
Вторым, насколько мне известно, был Анатолий Рыбаков: его герой рассматривал свою полку с книгами и находил одну ненужную. «Княжна Джаваха» — «Слезливая девчоночья книга...» (Кстати, довольно точное определение.) Он пытался выменять ее на «Овода» у своего приятеля, но выяснил, что у того «Княжна» уже имеется. (Тоже свидетельство популярности.) Далее противопоставление не продолжается. Разве что по «половому» жанру — повесть Рыбакова типично «мальчишеская»: клад ищем, с разбойниками сражаемся. У Чарской эти элементы тоже есть, но в «девчоночьем» варианте.
Третий пример — замечательная детская книга «Дорога уходит в даль», автобиографическая трилогия Александры Бруштейн, где Чарская даже не называется, но противопоставление идет по теме «института»: там, где у Чарской восторг и умилительные картинки, у Бруштейн отрицание, почти сатирические зарисовки: «обожание» (старших учениц, педагогов, даже портрет царя — «обожательница писала записку: „дуся-царь, я сегодня не выучила по алгебре, пусть меня не спрашивают", после чего нужно размахнуться и закинуть записку за портрет, если попадет — не спросят), противоположны портреты учительниц и сомнительная мораль этих «синявок». Любопытно, что, оценивая сюжеты диаметрально противоположно, писательницы пользуются одним и тем же жаргоном. Но это отдельная тема.
Итог: наша детская литература развивалась во внутренней полемике с наследием Чарской. Хотя бы поэтому личность Чарской заслуживает внимания.
Вступление. Считается, что по биографии Чарской нет документальных данных, поэтому историю ее жизни можно восстановить по ее книгам. Таким образом, мы, как, очевидно, и желала она сама, заменяем реальную биографию писательницы мифологической. В одной из последних статей объявлено, что «начали появляться документы о Чарской». Например, установлено, что ее первый муж не уезжал в Сибирь, а они развелись. Но тайна продолжает существовать уже на другом уровне. В статье после сообщенного факта следует невероятная отсылка: «Архивная справка о разводе супругов Чуриловых». (Не указан не только шифр, но даже назва- ние архива!) И в то же время реальные документы о Чарской существуют (правда, не все сейчас доступны). Мой доклад основан на документах из Российского государственного исторического архива, главным образом на личном деле актрисы Александрийского театра, и даже этот неболь- шой блок документов проясняет любопытные вещи.
Псевдоним. Писательница — урожденная Воронова, по мужу Чурилова. На сцене и в литературе — Чарская. Почему? Откуда взялся этот псевдоним? Самое простое предположение — из любимого писателя: обожала роман Федора Сологуба «Навьи чары». Писала ему, что в театре про нее говорили: опять Чарская «занавьечарилась». Но здесь произошло какое-то фантастическое угадывание ключа к успеху. Заметим в скобках о том, какое значение в ментальности нашей культуры имеют «чары», «видение», здесь — особый смысл и магия. Почему лучшим любовным стихотворением Пушкина считается слабое, надуманное (известен его парадоксально расходящийся со стихами отзыв о Керн) «Я помню чудное мгновенье...»: здесь ключевое слово — «виденье». Затем Россия была очарована женскими образами Блока, его Незнакомкой («ты прошла, словно сон мой, легка»), и это можно проследить вплоть до нынешнего эстрадного хита «...то ли девочка, то ли виденье». Во всяком случае, и здесь — не только в театре, но и в литературе — Чарская угадала.
День рождения. Словарная статья о Лидии Алексеевне Чарской начинается словами: «Место и год рождения будущей писательницы точно не установлены... по одним сведениям... 1875, по другим — 1878». Ну почему же, есть документ, цитирую: «Предъявительница сего Лидия Чурилова родилась 19 числа января 1875 года...». Указан даже день рождения. Шифр документа: РГИА. Ф. 497. оп. 13. № 1174. Л. 4. И одновременно, наплевав на документ, который хранился тут же, в анкете (шифр тот же, только л. 1) сочинительница написала: родилась в «городе бывшем Петрограде, теперь Ленинграде, в 1879 году», сбавив себе 4 года. Ну как тут не вспомнить булгаковское: «В мае, я родилась в мае, чего вам еще нужно?!»
Павловский институт. Сюжет чрезвычайно интересен, потому что именно пребывание в Павловском институте стало предметом многих известных романов и повестей Чарской, в том числе победной дебютной повести «Записки институтки». Можно было бы проследить, насколько соответствует истине миф о том, что она принесла издателю Вольфу свои дневники, которые он решил напечатать. Но сейчас фонд Павловского института в ЦГИА Санкт-Петербурга закрыт, хотя там существует дело «Дочери капитана Лидии Алексеевны Вороновой». Откладываем его для будущего.
Драматические курсы. Единственный случай, когда все, что говорилось, отвечает истине. В списке лиц, обучавшихся на Драматических курсах при Императорском Санкт-Петербургском театральном училище, под номером 242 значится «Чурилова Лидия, поступившая в 1897 году, окончившая их в 1900» [Ежегодник 1913: 74]. Результаты окончания: церковная история, русская и иностранная литература, история драмы и театра — «отлично», бытовая история и французский язык — «очень хорошо», практика драматического искусства — «весьма удовлетворительно». Последняя оценка показалась странной, но после уточнений выяснилось: по «практике» оценка ставилась по 3-балльной системе (весьма удовлетворительно, удовлетворительно и неудовлетворительно). Сверх того, обучалась пению, пластике, танцам, гриму, фехтованию, за что получила оценку «очень хорошо» и звание «неклассного художника». Так что словам Чарской, что «поступила прямо из школы по конкурсу в Ак[адемичес-кий]театр[ы], без всякой протекции, за дарование» [Дело Чарской, Л. 91. Заявление артистки Акдрамы Лидии Чарской], можно верить. Зачислил ее на службу новый Директор Императорских театров князь Сергей Михайлович Волконский. Слабое место писательницы — русский язык (а еще Чуковский отметил малограмотность Чарской1, в документах, написанных ее рукой, — фантастические ошибки), на курсах его не изучали.
Портрет. Известны два ее словесных портрета. Один — Корнея Ивановича Чуковского (1922 года)— внешность «старухи»: «5 сентября. Вчера познакомился с Чарской. Боже, какая убогая. Дала мне две рукописи — тоже убогие. Интересно, что пишет она малограмотно... Или она так изголодалась? Ей до сих пор не дают пайка... Но бормочет она чепуху и, видно, совсем не понимает, откуда у нее такая слава» [Чуковский 1991: 215, 216]. Другой - Елизаветы Полонской (1924 года) — внешность «девочки»: «Худая, бледная, в соломенной шляпке с цветами, из-под которой смотрели серые детские глаза» [Полонская 1994]. То есть старухой она выглядела в 47 лет, а девочкой — в 49. Это не так странно, если знать, что она была больна туберкулезом, многое зависело от ее самочувствия. И об ее актерском амплуа: она, очевидно, такой и была на сцене: горничная, самого разного возраста. (Это основной блок ролей, которые она сыграла на сцене Императорского, после академического театра.) Кроме того, эта внешность — девочки-старушки — легко преобразуется одна в другую. К примеру, тюзовская актриса Ирина Соколова блистательно играла и девочек (иногда мальчиков), и старушек, причем с самого юного возраста.
Браки и разводы. Первый муж писательницы, «офицер Борис Чури-лов», на самом деле «жандармский ротмистр Отделения корпуса жандармов» [Дело Чарской, л. 39. Свидетельство бракоразведенной жене...]. Понятно, что потом она это тщательно скрывала. Но хотя «Архивная справка о разводе супругов Чуриловых», вероятно, где-нибудь существует, я ее не обнаружила, поэтому ссылаюсь на запись в паспортной книжке актрисы, а там значится: «Согласно определению Курского епархиального начальства от 28 августа 1901 года, утвержденного 7 сентября Святейшим Синодом (Указ Синода от 19 декабря 1901 г. за № 8936) брак владелицы настоящей книжки Лидии Алексеевны Чуриловой по прелюбодеянию ея, Чуриловой, расторгнут, с осуждением Лидии Чуриловой на всегдашнее безбрачие и преданию ее семилетней церковной епитимьи, под наблюдением приходского ея священника» [Дело Чарской, л. 6]. Как Чарская отбывала свою епитимью, почти каждый вечер выступая на сцене, не знаю, но вот безбрачной она не осталась точно, ибо около 1913 года вышла в Петербурге замуж «за сына потомственного дворянина» Василия Дивотовича (в другом месте значится Ивановича) Стабровского. А так как в паспорте у нее было «всегдашнее безбрачие», она сделала вид, что старый паспорт потеряла, и получила новый (от Пристава 2-го участка Московской части Санкт-Петербургской столичной полиции в 1914 году), «выданный на основе бессрочной книжки мужа» [Дело Чарской, л.1 7 об.] в Святотроицкой церкви Царскосельского уезда, простодушно поместив новую паспортную книжку рядом со старой, нисколько не заботясь, что подлог откроется. Он и не открылся.
Третий ее брак известен уже по документам советского периода, содержание которых весьма отличается от предыдущих. По анкете 1924 года сама Чарская «бывшая дворянка по отцу, по матери крестьянского сословия... русская, но происхождения татарского (очевидно, также по матери. — Т. И.) замужем за сыном крестьянина». Семья ее состоит: из нее, мужа и «находящейся на моем иждивении призреваемой нами полукалеки... воспитанница — дочь крестьянина» [Дело Чарской, л. 1]. Это тот самый Иванов2, «больной туберкулезом, уже три месяца без службы, благодаря ликвидации его учреждения». Вероятно, тот, кто, по легенде, был ее литературным поклонником.
Служба в театре. Мы знаем, что Чарская блестяще закончила драматические курсы и без протекции поступила на академическую сцену. Но карьеры великой актрисы не состоялось. Почему?
Здесь мы вступаем на зыбкую почву догадок. Ясно, что внешность ее не была яркой и запоминающейся. Такая мышка, которая, однако, может играть много: в каждом спектакле есть роли горничных или гостей разного возраста. Благодаря внешности (о которой мы говорили выше) она играла и Дашеньку, и Любиньку, и бонну, и приживалку. Очень любила «экзотические» спектакли, вроде «Старого закала» Сумбатова-Южина или «Чародейки» Шпажинского. Мне кажется, писательская индивидуальность сыграла с ней шутку — ее воображение работало «внутрь», а не на публику. Даже большие артисты, которые лучше умели пользоваться своим дарованием и силой воображения (как Стрепетова, Комиссаржевская или, к примеру, трагик Россов), не всегда играли стабильно. В лучшем случае коллеги замечали, что «Чарская — занавьечарилась», воображает что-то себе, а потом изливает это на бумагу.
За многие годы жизни в Александрийском театре она видела много спектаклей, правильно ценила режиссеров. В одном заявлении писала о себе: «Лучшие режиссеры, Санин и Мейерхольд, занимали меня в своих спектаклях». Самые интересные ее роли (из длинного списка): сумасшедшая барыня из «Грозы» — режиссер Всеволод Мейерхольд — (к сожалению, не первый состав, поэтому ее не упомянули в рецензиях) и Шарлотта в «Вишневом саде», режиссер Юрий Озаровский, — в них прослеживается элемент эксцентрики.
Интересно, что у нее составился своеобразный «дуэт» с замечательной комической актрисой Корчагиной-Александровской: в «Горе от ума» одна играла графиню-бабушку, а другая графиню-внучку; в «Грозе»: одна — Феклушу, другая — барыню; и т. д. Сохранилось одно из писем Чарской своей знаменитой подруге(3).
Поэзия. В пьесе «Среди цветов» Г. Зудермана в 1908 году Чарская сыграла («испортила», по словам рецензента (4) роль русской поэтессы. В какой степени она играла здесь себя? Известно, что Чарская сочиняла стихи, но печатала их редко. Стихотворные строчки сохранились в основном в ее письмах. Они по большей части «альбомные», иногда без рифмы и кажутся подражанием известным ритмизированным миниатюрам М. Горького, например:
Жизнь пестрая, яркая, чистая и красивая...
С свободными полетами творческой мысли
Вся борьба непрерывная, вся — порывы
Радостной надежды, вся — смелое восхождение
к солнцу...
С свободными полетами творческой мысли
Вся борьба непрерывная, вся — порывы
Радостной надежды, вся — смелое восхождение
к солнцу...
[Чарская. Письма, л. 3].
Это — оптимистический вариант. Вариант пессимистический:
В дни печали, горя и тревог
В дни страданий, стонов, слез горючих
Замени, о муза, свой венок,
Ты венком из терниев колючих.
Нету места в нем для лавров и для роз
Пусть твои страданьем полны строфы
Лавры прочь! Сам в тернии Христос
Умирал над камнями Голгофы...
[Чарская. Письма, лл. 1,2].
В дни страданий, стонов, слез горючих
Замени, о муза, свой венок,
Ты венком из терниев колючих.
Нету места в нем для лавров и для роз
Пусть твои страданьем полны строфы
Лавры прочь! Сам в тернии Христос
Умирал над камнями Голгофы...
[Чарская. Письма, лл. 1,2].
В этом контексте наиболее интересным выглядит «историческое» стихотворение «Мученик трона»5, посвященное известному в то время артисту И. К. Самарину-Эльскому «ко дню 100-го представления драмы Д. Мережковского „Павел I"», по нему можно представить и характер исполнения роли артистом, понять историческую оценку персонажа и даже уловить нюансы современной поэтессе политической действительности.
Драматургия. Писательница и актриса, на службе в одном из самых известных театров России. Конечно, Чарская должна была писать пьесы. Но из ее драматургического наследия практически ничего не напечатано. Издана только сценка «Волшебная картина» в 1-м действии (СПб., товарищество М. О. Вольф, 1909.16 с.) да инсценировка ее романа «Во власти золота» И. К. Лисенко-Конычем (позже довольно известным режиссером и драматургом русского зарубежья) под названием «Золотая паутина». Драма в 5 действиях. (М., изд-во С. Ф. Рассохина, 1909. 46 с), но драматическое творчество должно быть значительно, поскольку в 1924 году Чарская числилась не только в Союзе писателей, но и «членом Всероссийского Союза Драматических писателей». Изредка появлялись сообщения о том, что она писала драмы: например в 1919 году сообщалось: «Артистке Академического театра Лидии Чарской, авторше популярных детских рассказов, предложено Временным Комитетом написать пьесу для детских спектаклей в Михайловском театре. Г-жа Чарская предполагает инсценировать один из своих лучших рассказов» [Бирюч 1919: 23-24]. Поиск ее драматургии затрудняет то, что здесь у нее почти наверняка был псевдоним. Если бы она пробовала отдать пьесы на Императорскую сцену и театральный комитет, то должна была бы спрятаться за чужое имя (коллеги ведь съедят). Поэтому трудно здесь искать без какой-нибудь дополнительной зацепки.
Итак, Чуковский написал о Чарской: «...совсем не понимает, откуда у нее такая слава». Сейчас я начала в этом сомневаться.
В 1918 году она выступила со статьей: «О своевременности постановки мелодрамы» [Чарская 1918-2: 25-26], где достаточно убедительно показала, что «в дни разрухи, всеобщей сумятицы и братоубийственной бойни <...> запросы толпы» определяет тяготение «к тому, что ясно, просто и доступно сумеет всколыхнуть ее душу, сумеет вызвать слезы на за минуту до этого злобно сверкавшие глаза, сумеет заставить хохотать над поражением сатаны и радоваться торжеству добродетели». Именно в этом она увидела причину успеха кинематографа, куда хлынула публика из театральных залов. Поэтому она призвала известные театры обратиться к жанру мелодрамы, поставить «бессмертную «Даму с камелиями», «Хижину дяди Тома», «За монастырской стеной», «Две сиротки». И надо сказать, что ее слова оправдались. Через несколько лет две «звезды» Александрийского театра — Мария Ведринская и Екатерина Рощина-Инсарова — конкурировали между собой в Риге в «Даме с камелиями», в 1926 году «Две сиротки» начал репетировать Станиславский. И последней постановкой Мейерхольда тоже была «Дама с камелиями», где главные роли сыграли Зинаида Райх, его жена, и молодой Михаил Царев.
Но этим выступлением Чарская хотела оправдать не только жанр мелодрамы. Понятно, что она искала в послереволюционной действительности место и для своих героев. И в принципе это было возможно, повернись революционное кормило несколько иначе. Мог ведь Федор Сологуб представлять ее «чуть ли не великой писательницей-революционеркой» [Данько 1992: 197], находя, что «книги Чарской давали <...> возможность следить, как <...> наилучшие и наиценнейшие в социальном отношении свойства под влиянием тяжелых потрясений освобождаются и показывают человека в новом, неожиданном свете, во весь рост освобожденной личности» [Путилова 1995: 163]. Но это не получилось.
Трагедия увольнения из театра. У Чарской не сложились отношения с советской властью. Если бы не случилось революции, добросовестно выслужила бы себе в Императорском театре солидную пенсию. Несмотря на героические идеалы ее книг, она по натуре борцом не была. Вероятно, искренне пыталась приспособиться к новым, непонятно и неожиданно изменившимся условиям в театре, литературе, самой жизни. Не выходило.
В 1922 году начались очередные сокращения в труппе Александрийского театра. Чарская была больна, в очередной раз лечилась от туберкулеза, ее сократили. Потом извинились и приняли «на разовые выходы», обещая, что в ближайшее время примут опять в штат. Но в 1924 году ее сократили окончательно. Последние документы ее личного дела — три заявления, отчаянные (на бумаге сохранились следы слез), в чем-то повторяющие фразеологию ее романов. «Я только что узнала по слухам о своем сокращении. Я этому не могу поверить. За что?» («За что?» — название ее автобиографической повести). Приведу небольшой фрагмент:
«Если это потому только, что я была мало занята, то причины этому нижеследуют:
Благодаря хроническому со дня сокращения, недоеданию и употреблению дешевой, нездоровой для туберкулезной пищи, я была дважды за эти полтора года больна...
Кто-то пустил слух, что я могу зароботать (так! — Т. И.) литературой. Это — явный абсурд, так как сбыта нет. Издательства детские горят, денег у них нет, за прежние труды не получаю ни копейки. Да и, кроме того, что я могу писать теперь, при таком моральном состоянии, в котором нахожусь со дня первого сокращения, в вечной нужде, в холоде, без двор, в кануре (так! — Т. И.) вместо квартиры... с вечной тоскою по моем родном театре.
Мой муж больной туберкулезом, уже три месяца без службы благодаря ликвидации его учреждения, и если меня сократят, мне грозит — неминуемо — голодная смерть. Лидия Чарская (Иванова)» [Дело Чарской, л. 91 об., 92].
Последние годы жизни. Чарская прожила еще 13 лет. С 1924 года по 1937. О том, что происходило с ней, мы почти ничего не знаем. Она сама сказала: «Кошмарно-темный сумбур моих последних лет». Одинокая голодная старость.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 «Интересно, что пишет она малограмотно. Например, перед „что" всюду ставит запятую, хотя бы это была фраза „Несмотря ни на, что"» [Чуковский 1991: 215 216]. «Помимо своеобразной пунктуации, мне бросились в глаза слова „обещено" и „заштадтная"» [Дело Чарской, л. 91 об.].
2 В той же анкете она подписалась: Лидия Иванова-Чарская. Так что детские книжки, которые она выпустила в советское время под именем Н. Иванова, — не совсем под псевдонимом. Это фамилия третьего мужа. А «Н.» скорее всего «Нина», имя ее любимой героини.
3 «Дорогая, родная моя Екатерина Павловна! Примите мою огромную, горячую сердечную благодарность за оказанную мне Вашим участием в концерте товарищескую помощь. Больная, неодетая, без обуви, я не могу даже лично поблагодарить Вас, мою родную. Целую Вас от всего сердца и прошу поцеловать милую Катюшу. Искренно признательная и любящая Вас, Ваша Лидия Чарская» [Фонд Державина, л. 1].
4 «Г-жа Чарская испортила и без того нелепый, карикатурный тип русской поэтессы, сыграв ее в стиле тех иностранных постановок, где, например, русских „бояр" нашего времени играют непременно в ямщицких костюмах» [Омега 1908: 10]. Справедливости ради стоит отметить, что одобрение рецензента в спектакле вызвала только «декорация четвертого акта», резко критические оценки получили и Ю. М. Юрьев, и М. А. Ведринская, и Н.С. Васильева, и Р. Б. Аполлонский, и все прочие исполнители, в числе которых были и корифеи императорского театра.
5Нет, не злодей, не смелый изувер
Не кровожадный зверь, но лоцман без кормила,
Ребенок, страждущий под игом царских мер,
Чья хрупкая душа болезненно изныла, —
Таков и Павел, рыцарь и больной:
Ему в наследие дарилась истеричность.
В изгнанье Гатчинском, измученный душой,
Он воспитал в себе и грусть, и эксцентричность.
Толпой льстецов безмерных окружен,
Не знавший с детства материнской ласки,
Затравлен матерью, но все ж наследник он,
Не ведавший ни юных грез, ни сказки.
И вот — он царь. Сменилась злобой грусть.
Обида вечная царила в сердце бедном.
Теперь он мстил. «О пусть же, пусть
Они растопчутся конем моим победным!»
Даря им страх, и море жгучих слез
Он был тиран и пленник в то же время,
И в шуме — грохоте житейских бурных гроз
Он проклинал мучительное бремя
И ужасы правления, и трон,
И жаждя доли смертного простого,
Юродствовал помимо воли, он
Играя в жалкого, ничтожного, смешного.
Голгофа кончена. Предательски убит.
Убит палач народа подневольный.
Но образ павшего все ж сердцу говорит
О чем-то жалостном, что горестно и больно.
….
Вы поняли его, художник, как всегда,
Талантливый артист в порыве вдохновенья,
Сквозь мглу веков, чрез многие года
Вы дали яркий тип, достойный изумленья...
[Фонд Цветкова, лл. 1-3].
Не кровожадный зверь, но лоцман без кормила,
Ребенок, страждущий под игом царских мер,
Чья хрупкая душа болезненно изныла, —
Таков и Павел, рыцарь и больной:
Ему в наследие дарилась истеричность.
В изгнанье Гатчинском, измученный душой,
Он воспитал в себе и грусть, и эксцентричность.
Толпой льстецов безмерных окружен,
Не знавший с детства материнской ласки,
Затравлен матерью, но все ж наследник он,
Не ведавший ни юных грез, ни сказки.
И вот — он царь. Сменилась злобой грусть.
Обида вечная царила в сердце бедном.
Теперь он мстил. «О пусть же, пусть
Они растопчутся конем моим победным!»
Даря им страх, и море жгучих слез
Он был тиран и пленник в то же время,
И в шуме — грохоте житейских бурных гроз
Он проклинал мучительное бремя
И ужасы правления, и трон,
И жаждя доли смертного простого,
Юродствовал помимо воли, он
Играя в жалкого, ничтожного, смешного.
Голгофа кончена. Предательски убит.
Убит палач народа подневольный.
Но образ павшего все ж сердцу говорит
О чем-то жалостном, что горестно и больно.
….
Вы поняли его, художник, как всегда,
Талантливый артист в порыве вдохновенья,
Сквозь мглу веков, чрез многие года
Вы дали яркий тип, достойный изумленья...
[Фонд Цветкова, лл. 1-3].
ЛИТЕРАТУРА
Бирюч 1919 — Бирюч Петроградских государственных театров. 1919. № 9. 1-8 января.
Данько 1992 — ДпнъкоЕ.Я. Воспоминания о Фёдоре Сологубе. Стихотворения//Лица. Вып. 1. М.; СПб, 1992.
Дело Чарской — Дело Санкт-Петербургской конторы Императорских театров о службе артистки Русской драматической труппы Лидии Чуриловой, по театру Чарской // РГИА. ф. 497. Оп. 13. № 1174.
Ежегодник 1913 — Ежегодник Императорских театров. 1913. Вып. 5. Омега 1908 — Омега. Раздел: Театральное эхо. Александрийский театр. «Среди цветов» Г. Зудермана) // Петербургская газета. 1908. 9 марта. № 67.
Полонская 1994 — Полонская Е. Из литературных воспоминаний / Предисловие и публикация Владимира Бахтина // Час Пик. 1994. 21 сент.
Путилова 1995 — Путилова Е. О. Ф. Сологуб и Л. Чарская //Русская литература. 1995. № 4.
Фонд Державина //ОР РНБ. Ф. 1028. Державин К. Н. № 915.
Фонд Цветкопа //ОР РНБ. Ф. 1165. Цветков В. И. № 368.
Чарская 1918— ЧарскаяЛ. А. Большая душа. М.,: изд-во «Жар-птица», 1918.
Чарская 1918—2 — Чарская Л. О своевременности постановки мелодрамы //Бирюч Петроградских государственных театров. 1918. № 5. 1-7 декабря.
Чарская, Письма - Чарская Л. А. Письма А. Ю. Анненскому //ОР РНБ. Ф. 124, Собрание Ваксель. № 4662.
Чуковский 1991 - Чуковский К. Дневник 1901-1929. М., 1991.
Шкловский 1933 — Шкловский В. Княжна Джаваха //Звезда. 1933. № 5.
ОР РНБ — Отдел рукописей Российской национальной библиотеки.
РГИА — Российский государственный исторический архив.
Тут где то неакуратности могут быть из за сканирования.Я поправлю если найдутся.
-
-
18.04.2008 в 04:18Вот интересно: нам говорили, что на рубеже веков - у символистов и т.д. - была такая идея "жизнестроительного искусства". То есть творчество и жизнь как бы сливались...
Не тот ли случай и здесь?...
-
-
20.04.2008 в 14:41Я долог думала вот...
Мне кажется что у Чарской не было подобной сознательной концепции или идеи .Но ее жизнь влияла на ее творчество, и возможно подсознательно она надеялась и на обратную связь.Ведь подобные ужасные события могли происходить только в книгах с ее героинями, а они воспринимали (и решали) проблему именно так.
Потом еще мне кажется что для у твоческих людей какое то особое мировозрение.И таким образом что бы писать такие книги, нужно имено так видеть мир и людей.( у художников это сейчас виднее например, но все равено здесь это тоже есть.)Пока все было хорошо - это видение было нормальным - а потом нельзя же все поменять в одночасье...
Вот.
Не знаю о том ли я, но как-то так.
-
-
20.04.2008 в 14:53Сознательной - может, и не было... Но идея "носилась в ноосфере"...
Да и если интересовалась она Сологубом - то, наверное, и другими символистами... А идея жизнестроительства - как раз их...
Только я забыла, в чем она заключалась.
-
-
20.04.2008 в 15:12Логично...
Правда я и не знаю до конца в чем эта идея заключается...Яндекс молчит как партизан, упоминая в этой связи Хлебникова и не слова не обьясняет... А сама я и не знаю.
Где б это узнать?
-
-
20.04.2008 в 17:20У специалистов по символизму или Серебряному Веку, наверное...
Мне кажется, что оно имеет отношение к тому, что надо не только писать о чем-то, но и попробовать это на практике (как, скажем, Гумилев); но точно я не скажу...
-
-
23.04.2008 в 11:09Эх. Где их взять - специалистов...
Слушай и я еще не в тему хотела спросить - тебе дизайн сообщества - как? Мне нравиться, но не простоват ли?
-
-
23.04.2008 в 17:03Не знаю... Дизайн должен не мешать читать - что и происходит...
Хотя можно поспрашивать у народа.
Только вот - если даже и решим менять, то как?... Основателя-то сообщества нет...
-
-
23.04.2008 в 17:21Сообщество мое...
Я просто маскируюсь
-
-
23.04.2008 в 20:11А, ну тогда хорошо!..
Тогда ты бы не могла исправить название - перед "посвященное" надо бы запятую?...
-
-
23.04.2008 в 20:34В названии поправила, в логине не могу пока ( его можно менять раз в 30 дней) Они еще не прошли.Как только так сразу.
У меня не все хорошо с грамотностью, так что если еще что стольже ужасное допущу, пиши.
-
-
23.04.2008 в 22:12Логин - да, кстати, надо бы и мне этим заняться....
Кстати об институтках: тут вот ссылаются на Бруштейн... Но кажется мне, что "обожание" _действительно_ было в институтах - и писательницы его просто "отразили". Но героиня Бруштейн - "приходящая", поэтоу она могла со смехом относиться к обожанию - у нее был и "другой мир". Кстати, вот в "Приютках" Чарская явно отрицательно к "обожанию" относится...
-
-
23.04.2008 в 23:01Конечно было.И скорее всего были и "восторженные обожательницы" и те кто всегда относился со смехом к этому явлению..У Чарской еще в автобиографических "За что?" и "Большой Джон" и еще где-то точно было местами отрицательное отношение.
Если же говорить о героине Бруштейн - то на вообще ко многим вещам относилась не совсем так как остальные. К религии, к сословным различиям и т.д.Тут мне кажется еще и характер/воспитание (+ еще время написание повести.Положительная героиня никак не могла (даже в детстве) поддержиавть такую глупость(впрочем насчет времени вопрос сложный, но все таки как то есть связь.)
-
-
24.04.2008 в 18:44Это я к тому, что не уверена, имела ли в виду Бруштейн - полемику с Чарской... По-моему, она не о том писала. И вообще, как можно (и какой смысл) полемизировать с тем, о ком уже практически забыто?...
-
-
26.04.2008 в 19:27Мне кажется что примеры приведены не точно.Ну вот причем тут Рыбаков?
Первый пример еще туда-сюда.
Насчет Бруштейн.
Конечно она писала о другом. Но мне кажется что внутрення полемика, пусть и не конкретно с Чарской, скорее всего со всеми дореволюционными "институтскими" повестями была. Ведь вот у Лухмановой, Кондрашовой(Дети Солнцевых),Сысоевой ( История маленькой девочки ) ну и у Чарской рассказывается о положительном влиянии закрытого учебного заведения, о воспитании и образовании в интституте.Возможно даже безсознательно на противопоставлении до революции - "сейчас".
Ну вот как-то мне так кажеться.
-
-
27.04.2008 в 11:54Рыбаков - ну, может, как пример восприятия?... Но герой Рыбакова - как бы это сказать... полная противоположность "целевой аудитории" Чарской (хотя она сама, наверное, и словей-то таких не знала)...
А насчет положительного влияния - гм... вот вертится где-то в уголке сознания воспоминание о каком-то романе про суворовцев... Опять же - скажем, Вигдорова (тема исправления ребенка в детдоме)... Макаренко... Тоже ведь более или менее "закрытые учебные заведения"...
-
-
27.04.2008 в 12:36Упоминание Чарской у Рыбакова, мне кажется мне кажется можно обьяснить тем что автор тщательно описывал реали времени.Логично что у мальчика 20-х могла быть (я бы даже сказала "должна была быть") страшно популярная "Княжна Джаваха". Пять изданий с 1904 по 1915 выдержала... (эх, жалко что нигде тогда тиражей не писали на кигах.Очень конечно их узнать интересно) Но в общем, я думаю, что в таком контексте ее упоминали часто.
А вот насчет целевой аудитории... Конечно это так не называлось, но все равно было или подразумевалось.
В книгах написано для кого повесть "Княжна Джаваха" например повесть для юношества ( ссечас бы сказали для подростков).А вот "Тасино горе" и "Записки маленькой гимназистки" - для детей.А внутри этих градаций легко деляться на "для мальчиков"( "Дом шалунов", "Первые товарищи","Юркин хуторок", "Счастливчик" ) и "для девочек"( Лизочкино счастье", "Тасино горе".)Смотря кто главный - герой или героиня.
Так что по ЦА их мне кажется можно четко поделить.
Насчет же "закрытых учебных заведений" в советской литературе то тут мне кажется - новый виток спирали развития темы.Под другим углом с другими акцентами.
Ведь в них в первую очередь акцент идет на коллективной деятельности.Чего не могло быть раньше.Особенно яркий пример - Макаренко.
-
-
27.04.2008 в 13:05В догонку, офтопом относительно сообщества и вообще всего.
Вот тут интересная статья - сочинение про книги Вигдоровой и Макаренко.
Мне упорно кажется что все не совсем так и так и автор многое притягивает за уши -( не может все так быть однозначно) но интересная идея.Ты видела?
www.bestreferat.ru/referat-76116.html
-
-
28.04.2008 в 10:18Но у _мальчика_?... Не знаю... Как думаешь, какие книги советской детской литературы можно было бы назвать "типично мальчиковыми"?... (в смысле что проверить - была/есть у нас такая книга или нет). Хотя, с другой стороны, это могла быть книга матери...
Целевая аудитория, конечно, была - но Миша (мальчик, из революционной, кажется, семьи) в нее вряд ли входил...
Но ведь и у Чарской упоминается "коллективное (пере)воспитание"...
-
-
28.04.2008 в 10:25Спасибо, интересно...
Ну, тут можно многое говорить - о том, что, видимо, изменялось не только "описываемое", но и "реальность"... Опять же, скажем, в архитектуре - переход от конструктивизма к "сталинскому ампиру" (или это уже послевоенные годы?)...
У "Дороги в жизнь", кстати говоря, как минимум два варианта... Первый, публиковавшийся в "Новинках детской литературы", более... полемичен, что ли...
-
-
28.04.2008 в 22:37Не знаю... А почему нет?
То есть конечно более девчачья книга - но вот есть пример Алеши Еремеева р.1908 (Л.Пантелеев,), который ее читал, правда побоялся писать об том что она ему нравилась в своей автобиграфии.
Все же она была очень популярна.
Зато позже в статье " Как я стал детским писателем " писал :
Среди многих умолчаний, которые лежат на моей совести, должен назвать Лидию Чарскую, мое горячее детское увлечение этой писательницей. <...>
А год-два спустя ворвалась в мою жизнь Чарская. Сладкое упоение, с каким я читал и перечитывал ее книги, отголосок этого упоения до сих пор живет во мне - где-то там, где таятся у нас самые сокровенные воспоминания детства, самые дурманящие запахи, самые жуткие шорохи, самые счастливые сны.
читать дальше
Длинно - зато по теме.
Конечно в ЦА Миша не мог входить, но ничего нарочито-полемического со сстарой литературой в наличии этой книги у него я не вижу. Популярнная книга была.
А мамина не могла быть - по годам не проходит.Может мама купила ему, - может подарил кто...
Насчет революционной семьи - не помню совсем, просто.
Хотя конечно все равно неизвестно, что автор этим упоминанием хотел сказать.
И еще.
Не уверена что тут можно провести аналогию, да и боюсь это просто невежливо по отошению к предмету разговора - но вот почему-то вспомнился пример.
Вот казалось бы - у меня нормальный дом с хорошими книгами - и что? Стоит на полке и пара книг Дарьи Донцовой...Примета времени...
Хотя нельзы конечно это не совсем то.
Теперь насчет закрытых учебных заведений.
У Чарской не было коллектива в советском (комунистическом) его понимании.В его как бы главной роли.(ну вот не знаю как сказать)
Вот если сравнить, да что угодно "тринадцатую","Приюток" и "Педагогическую поэму"( а еще лучше "Флаги на башнях")...Вот мысленно понимаю...обьяснить принципиальную разницу не могу...
У Чарской личность перевоспитывается личностями.Собранием личностей. У Макаренко личность - коллективом.Это как отдельное понятие - коллектив.
В общем это "не та" закрытость.Она мне кажется даже не растет из одного корня...
Вот тут есть очень интересная статья по детской литературе 20-х. (ее качать надо, но там немного) smalt.karelia.ru/~filolog/pdf/lupanova.pdf
Это вообще глава из книжки "Полвека.Детская советская литература 1917-1967", которую я чудовищшно хочу иметь у себя.Я ее читала в РГБ, но не отсканировала.
Она к нашей теме опеять же только немного имеет отношение, относительно Макаренко.
Теперь от Вигдоровой.
Мне если честно все так глобально как в той статья не приходило в голову сравнивать.
Но у меня есть основанная на этом идея.Трилогия Вигдоровой это, говоря современным языком - фанфик.( потому что произведение по мотивам).И если рассматривать книгу с этой точки зрения, то мне кажется, что на протяжении трилогии идет как бы неосознанное "преображение ральности книги под себя" автором .Первая часть ближе всего к оригиналу( Педагогической поэме), последняя ближе к автору - Вигдоровой. Не случайно - от женского лица.
Возможно все это кстати неосознано.Но все же.
Не уверена что это объяснение верное, но все же теория вот.
*ушла почитаю Педагогическую поэму*
Может что умное придумаю.
-
-
29.04.2008 в 10:26Вот поэтому я и стала филологом: можно читать все, что хочешь. В крайнем случае, объяснишь, что с научной целью...
Насчет закрытых учреждений - ты права... можно сказать, что появилось новое действующее лицо - коллектив...
Трилогия Вигдоровой - не совсем фанфик (все-таки часть действующих лиц - вполне реальна... Макаренко - так точно). Но у нее, Вигдоровой, есть и дилогия "Семейное счастье" - "Любима улица" (вечно путаю, что первая часть, а что - вторая). Там действуют некоторые герои "Это мой дом"-"Дорога в жизнь". Митя Королев, Андрей Репин... кто-то еще...
И Вигдорова все же писала не совсем о том, о чем Макаренко. То есть нет, не то что "не о том"... Но она показывает, как дети вырастают... И даже их жизнь вне "семьи" (детдома/колонии)...
-
-
29.04.2008 в 21:55Хотя я и так читаю очень много разного, правда без столь хороших обьяснений.Но, если честно, завидую филологам иногда.Все-таки гуманитарные знания... Интересно.
Ну конечно нельзя сказать что фанфик в современном понимании (все таки название "фанфик" - это несколько снижение уровня произведения, его второстипенность относительно главного,(но я имела в виду не это), но это одна из сторон, с которой его можно произведение рассматривать.( И кстати "реальнось" действующих лиц не меняет вопроса фанфика , к тому же я воспринимала их только как героев "Поэмы")Вигдорова шире ставила вопрос и вот мне кажется , что ее герои ближе к жизни, чем герои в "идеальной" системе Макаренко.
А в "Семейном счастье" Мне было очень приятной неожиданностью их встретить! Я прочто сначала даже глазам не верила.А потом смотрю - правда.Как старых знакомых встретила. Это она очень интересно сделала , неявно связав эти произведения.
-
-
29.04.2008 в 21:55Хотя я и так читаю очень много разного, правда без столь хороших обьяснений.Но, если честно, завидую филологам иногда.Все-таки гуманитарные знания... Интересно.
Ну конечно нельзя сказать что фанфик в современном понимании (все таки название "фанфик" - это несколько снижение уровня произведения, его второстипенность относительно главного,(но я имела в виду не это), но это одна из сторон, с которой его можно произведение рассматривать.( И кстати "реальнось" действующих лиц не меняет вопроса фанфика , к тому же я воспринимала их только как героев "Поэмы")Вигдорова шире ставила вопрос и вот мне кажется , что ее герои ближе к жизни, чем герои в "идеальной" системе Макаренко.
А в "Семейном счастье" Мне было очень приятной неожиданностью их встретить! Я прочто сначала даже глазам не верила.А потом смотрю - правда.Как старых знакомых встретила. Это она очень интересно сделала , неявно связав эти произведения.
-
-
30.04.2008 в 10:58Почему ж не меняет?... Если, скажем, кто-то написал о детстве Суворова, а кто-то другой - о его взрослой жизни - это ведь не делает второе произведение фанфиком... Так я и это воспринимала...
У Макаренко просто довольно замкнутая система... Как мне кажется...
-
-
01.05.2008 в 21:03Все таки как интересно - одно и то же произведение - и все его по разному видят.И ведь логично же.
Но вот я на чем основываюсь.
1.В отличае от Макаренко Вигдорова не описывает реалтные события.Где-то я читала что ее произведение полностью художественное.
2.Она описывает не просто жизнь выпускников Макаренко - а историю с "подобным" глобальным сюжетом ( о перевосптании).Цитируя ту статью. "воспроизводит ту же инвариантную схему: изначальная дисгармония - заброшенный детский дом, воровство, карты, издевательства, борьба нового заведующего со старым, отжившим и постепенное утверждение нового типа жизни."
3.Многое основывается на согласии или несогласии с Макаренко и применнением его идей.
В общем не много конечно.
Так что возможно это мое восприятие на самом деле.
Вот.
-
-
02.05.2008 в 00:55Просто я рассматривала всю трилогию целиком... да плюс еще "Любимую улицу"... Именно их и имела в виду, когда говорила о взрослении персонажей и об их жизни вне детдома. Кстати, смотри, как интересно получается: в первой части - практически закрытое учреждение (хотя какие-то контакты с внешним миром и есть, но они довольно спорадические... кстати, в журнальном варианте этих контактов упомянуто существенно больше); во второй части - уже учатся дети в "обычной" школе, контактируют со сверстниками из обычных семей и т.д.; в третьей части - еще больше самостоятельности... Ну а про "Любимую улицу" я и не говорю...
-
-
03.05.2008 в 10:17P.S.Слушай я тебя вот хотела спросить.
Это ты ведь сканировала "Мой класс" Вигдоровой?
У тебя каринка обложки в хорошем (или очень хорошем) качестве не сохранилась?
А вообще внутри илюстрации там есть?А у тебя картинки?
Если есть ты мне их сможешь на мыло прислать?
А то мне очень хочется книжку напечатать, а хочется красиво.
Вот.
-
-
03.05.2008 в 18:56А я Макаренко позже прочла... Чем трилогию, в смысле. А "Любимую улицу" - совсем недавно... Случайно она мне попалась. Ну то есть как - недавно. Лет так 5 назад...
Насчет "Моего класса" - увы, уже не осталось. Внутри там не то что картинки - заставки к частям, кажется. В принципе, можно было бы и отсканить заново - если только удалось бы найти книгу. Она в доме у нас, это точно, но вот где?...
-
-
03.05.2008 в 22:58Да? Я как-то Макаренко сначала...Причем в 2-х вариантах - сначала обычную редакцию, а потом полную (это вот тоже не очень давно ее издали , многое из черновиков и вырезаное редактором добавлено)
А Любимую Улицу чуть вообще не пропустила - то есть знала что она вышла, даже в книжнике видела и не купила.А потом искала-искала и в Питере нашла. Повезло вообще.Могла и не найти.
Насчет "Моего класа", жалко.
Если это не будет сильно наглостью с моей стороны - можно будет тебя попросить отсканировать хоть обложку?
Когда найдешь и время будет.
А книги куда-то девать - это у меня тоже всегда бывает.Хотя я вот их рассставила вроде по видам (ну детская, современная ,наша/не наша, фентези, и т.д.) а все равно деваю куда-то.Но тут главное, чтоб нашлась потом.
Вот.
-
-
04.05.2008 в 18:59Вот про две редакции Макаренко - не слышала... Это что - "Педагогическая поэма" или "Флаги на башнях"?...
"Любимую улицу" я абсолютно случайно в "Москве" увидела...
"Мой класс" - конечно, отсканирую. Когда найду...