Любопытно

[silent-gluk]

"Знаете ли вы, что..."

..книга Е.Первушиной "За столом со Сталиным" (уже хорошо...) начинается цитатой из "Княжны Джавахи"?..

Информация отсюда: vk.com/wall-215751580_3814 , там же "документальное подтверждение" - фото страниц 6-7 книги.

@темы: ссылки, Чарская, Княжна Джаваха

---

Любопытно

[silent-gluk]

С прискорбием информирую, что

"Уважаемые читатели!
С 28 апреля и до отдельного объявления в связи с техническими проблемами будут недоступны:

- сайт РГБ,
- электронная библиотека РГБ, поиск по электронному каталогу и электронным ресурсам,
- электронный заказ документов,
- запись в библиотеку,
- Национальная электронная библиотека (НЭБ).

В библиотеке можно будет:
- получить книги, заказанные ранее,
- воспользоваться заказом на документы, изданные до 2015 года, через консультантов при помощи бумажных требований,
- получить издания из открытых и подсобных фондов.

По мере решения технических проблем будем информировать вас о подключении электронных услуг.

Приносим свои извинения!"

(Отсюда: vk.com/wall-18853836_50646 )

А я так и не скачала ни "Гимназисток", ни трехтомник о Смольном, ни... Пока есть еще "Богатый наследник", буду заниматься им и надеяться, что НЭБ скоро прочихается.

@темы: текст, ссылки, Чарская

---

Любопытно

[silent-gluk]

Вышел новый сборник "Гимназистки" в издательстве Эксмо. Симпатичный, нежных оттенков. В него входят, помимо других произведений, очень редко печатающиеся рассказы из книги Л.Чарской "Гимназистки". Кстати, один из этих рассказов Лидии Алексеевны теперь официально включён в итоговый экзамен по русскому языку в 9 классе.

При наличии подписки Яндекс плюс вы можете послушать весь сборник: music.yandex.ru/album/34513879

Аннотация:
"Из чего же сделаны девчонки XIX века?

Может, из стихов о любви и взглядов украдкой, из речи французской и фарфоровых кукол? А еще из арифметики, музыки, мечты о балах. Из вышивок, кружева и озорства.

Погрузитесь в атмосферу дореволюционных гимназий и пансионов, когда образование было привилегией, доступной не всем. Этот сборник — драгоценное напоминание о том, каким был путь молодых девушек к знаниям и становлению в обществе. Рождение дружбы, развитие ума и романтические мечты переплетаются в едва уловимом дыхании истории.

В книгу входят произведения русских писательниц — Лидии Чарской, Надежды Лухмановой и Веры Новицкой". eksmo.ru/ebook/gimnazistki-istorii-o-devochkakh...

Рассказы Чарской переизданы в обработке и с сокращениями.

Оригиналы рассказов тут: viewer.rsl.ru/ru/rsl01003774950?page=1&rotate=0...

Отсюда: vk.com/wall-215751580_3803

@темы: Сборники, ссылки, Чарская, Рассказы, Новицая, ПСС, Гимназистки, Лухманова

---

Любопытно

[silent-gluk]

А вот еще интересно... Ладно, к священнику нужной религии (на исповедь, обучение и т.д.) иноверских воспитанниц могли возить (или он сам мог приходить раз в неделю, скажем). Молиться можно отдельно и самостоятельно. Но вот как выкручиваться с питанием?.. Даже христиан-неправославных: ладно, допустим, что посты в среду и пятницу обязательны для всех христиан вне зависимости от конфессии и принятого там календаря (юлианский/григорианский). Но как быть с тем же Великим Постом, скажем, который у тех же лютеран - со сдвигом недели на две (и Пасха у них, по идее, в то время, когда у православных еще Великий Пост; нет, случаются совпадения, но не каждый же раз, а с Рождеством и соответствующим постом - так и не случаются)? Или в то время этого сдвига не было? И как быть тем же Зюнгейке или Саре, учитывая, что мусульманские и иудейские ограничения по еде далеко не только исчерпываются запретом на свинину (он просто самый известный), а возможности добыть пищу помимо "общего стола" практически нет (а халяльную/кошерную - так нет даже и теоретически)?

И, кстати, как выкручивались с питанием пансионерок в том институте, где училась Сашенька Яновская у Бруштейн? Католичек там так много, что на уроках Закона Божьего класс делится на две группы, т.е. игнорировать эту проблему не получилось бы...

@темы: вопрос, Реалии, Чарская, Тринадцатая, Ради семьи

---

Любопытно

[silent-gluk]

ЧАРСКАЯ: СТРАНИЦЫ НАШЕЙ ИСТОРИИ. ГОСУДАРИ И ИМПЕРАТОРЫ РОССИЙСКИЕ

"От костромской заставы до самых ворот обители все было черно от толпы народа...

Впереди ярким пятном выделялось духовенство в парчовых ризах...
Архиепископ Феодорит с тремя архимандритами, с троицким келарем Авраамием Палицыным и с протопопами были впереди... Над головами их плыла чудотворная икона Владимирской Божией Матери... За нею другие, местные, из костромских церквей...
Развевались хоругви... Золотой рекой своих ярких лучей заливало их солнце червонным заревом, играя на ризах икон, на золоте и парче облачений духовенства, на цветных полотнах хоругвей.

Марфа с сыном во главе толпы монахинь вышла к посольству через главные ворота обители.

Старец Дионисий при виде ее выступил вперед... Приблизился к Михаилу и его матери... Толпа замерла в ожидании...

— "Всяких чинов всякие люди, — задрожал среди восстановившейся разом тишины старческий голос архимандрита, обращенный к Михаилу, — тебе, великому государю, бьют челом умилиться над остатком рода христианского, многорасхищенное православное христианство Российского царства от распленения, от польских и литовских людей, собрать воединство, принять под свою государеву паству, под крепкую высокую свою десницу... Всенародного слезного рыдания не презрить, по изволению Божию и по избранию всех чинов людей на Владимирском и на Московском государстве и на всех великих государствах Российского царствия государем и великим князем всея Руси быть. И пожаловать бы тебе, великому государю, ехать на свой царский престол в Москву и подать нам благородством своим избаву от всех находящих на нас бед и скорбей" (Начало наказа, данного в Москве посольству к Михаилу.)

Старческий голос задрожал слезами и оборвался на мгновение.
Но, встретив недоумевающий, встревоженный взор живых юношеских глаз Михаила, обрел в себе новую силу речи старик. И снова зазвучал его голос мощно и сильно, хорошо слышимый до последнего слова.

Теперь этот трепетный голос просил Михаила не презрить просьбу народную и своим согласием вступить на престол московский, спасти разоренное полузагубленное государство.
— "Господь умудрил люди Своя... Перстом Своим отметил Своего избранника... Сам умудрил, кого выбрать на царство, весь народ Свой наставил на том!.. Ужли пойдешь против воли Господа, избранный Богом?"

Последние слова особенно четко пронеслись и замерли в весеннем воздухе. Михаил поднял голову.

Во все время речи старца тысячи мыслей кружились в его голове...
Так неожиданно быстро, так странно и жутко было для него это известие!

Он, совсем еще юноша, даже почти мальчик, тихо проживающий с матерью после всех перенесенных бедствий здесь, в этой глуши, он избран всею землею Русскою в цари!

Михаилу казалось, что это сон, что он спит и грезит, что стоит ему только закрыть и снова открыть глаза, как исчезнет это странное и жуткое виденье...

И самое посольство, и речи Дионисия, и толпа народа — все окажется сном... Но дивное виденье не исчезало...

Почтенный старец Дионисий стоял перед ним. И слезы текли по его впалым щекам.
— Согласись быть царем, спаси Русь православную от разрухи! — молили теперь чуть слышно старческие губы.

Вихрь мыслей закружил Михаила. Мгновенно пронеслись тяжелые картины постепенной гибели Руси, смена царей... Смуты... Убийства... Лихолетье...
Ужасные времена!

Весь вздрогнув, он сжал руку матери... Взглянул в ее лицо...
О, как бледны и тревожны ее черты! Каким ужасом наполнены глаза старицы! Сейчас она похожа на вспугнутую орлицу, готовую защищать от гибели своего единственного детеныша...
И при виде этого милого лица, искаженного страхом за участь сына, при виде этих нечеловеческих страданий сердце захолонуло в груди Михаила...
— Нет! Нет! — вырвалось непроизвольно из груди юноши. — Не могу, не хочу, не смею я быть царем московским! — и слезы брызнули из его глаз.

И словно эхом за ним задрожал трепещущий голос Марфы...
Заговорила, едва держась на ногах, старица...
Видит Бог, не может она отдать юного сына на гибель, когда Русь разорена от смуты, когда самое тяжелое время сейчас в Московском государстве... Не справиться все едино юному мальчику-царю... Погибнет он... Народ ненадежен... Свели Федора Годунова, свели Шуйского с престола, погубили, предали их... Нет, такой участи она, Марфа, не уготовит сыну! Нет на это ее благословения!

Силой отчаяния и безграничной материнской любви повеяло от этих слов...

С сокрушением слушало ее речи посольство... Падали последние надежды спасти воцарением настоящего природного русского царя гибнущую Русь.
— Господи, размягчи сердце старицы! — шептал Дионисий. — Умудри ее великой силою Своей!

Снова загудели колокола Ипатьевской обители.
"Во храме Божием должны смириться мысли о житейском", — мелькнуло у многих членов посольства в мыслях, и все двинулись в монастырский собор...

Отслужили обедню... И, выйдя на амвон, прочли грамоту об избрании всем народом юного Михаила.
И снова вслед за этим зазвучал голос Дионисия под сводами храма.
— Весь народ избрал юного государя через указание Самого Господа. Так неужли отклонишься и сейчас, надежа Руси?
Михаил, всю обедню стоявший подле матери и горячо молившийся все время, вздрогнул невольно при этом восклицании.
Он надежда Руси?
О нем пишется в грамоте, что один он своим согласием может только спасти Русь? А может, и на самом деле, пожертвовав собою, он своим согласием хоть отчасти поможет восстановлению родины... Великий Боже! Неужели идти ему против воли Господа и народа?

Между тем Дионисия заменил Феодорит. Полилась мощная речь келаря-проповедника.

В ней говорилось о горе народном, о надежде рухнувшей, о печали и отчаянии в случае отказа государя царя.
И о плененном митрополите Филарете, томившемся в польском плену, упоминалось в ней... И о гневе Божием в случае отказа Господнего избранника...

Последнее упоминание словно огнем опалило душу юного Михаила...
Горе народное, муки государства, разруху, лихие времена — все переживет он на престоле без единого укора и слова ропота, если родимый батюшка будет подле наставлять его советами, помогать мудростью и опытом. Лишь бы скорее вызволить его из плена Литвы...
И весь вспыхнул и загорелся от этой мысли Михаил. Да, с таким советником дерзнет вступить он на трон московский!..

Юноша выпрямился, поднял голову... Смелым огнем загорелись глаза...

Он повернул просветленное лицо к матери.
— Благослови, матушка! — произнесли тихо, но отчетливо уста избранного царя.
Марфа подняла голову, отодвинула черную иноческую наметку от глаз, взглянула на сына... И не узнала его.
Куда девалась недавняя робость в лице юноши?.. Куда исчезли страх и сомнения, смешанные с отчаянием, из этих молодых глаз?
С лица этого полуребенка глянул на нее юный муж, готовый идти на подвиг и жертву, которой требовал от него русский народ.

С тихим рыданием обвила руками эту бесконечно дорогую ей голову Марфа... Прижала ее к себе...

Потом, выведя на середину храма сына, положила трепещущие руки на его юную голову и произнесла на всю церковь глубоко взволнованным голосом:

— Пути Господа неисповедимы... Да будет воля Его... Благословляю сына вступить на трон московский...
Народ упал на колени, проливая слезы. Громче, торжественнее зазвонили колокола... Архиепископ подошел к юному государю и вручил ему царский посох.

Начался благодарственный молебен...
Михаил Федорович Романов считался с этой минуты московским царем."

("Желанный царь")

Отсюда: vk.com/wall-215751580_3800

@темы: ссылки, Чарская, Желанный царь, Цитаты

---

Любопытно

[silent-gluk]

А вот интересно... Мы в братском сообществе ВКонтакте с Алексеем Анохиным тихо обсуждаем цитату из "Как закалялась сталь" Н.Островского:

"Мне скучно из-за друзей, особенно из-за тебя. Здесь у меня нет никого из гимназической среды. Большинство — неинтересные пошлые мальчишки и кичливые, глупые провинциальные барышни.
В прошлых письмах я писала тебе о Павлуше. Я ошиблась, Таня, когда думала, что моё чувство к этому молодому кочегару просто юношеская шалость, одна из тех мимолётных симпатий, которыми полна наша жизнь, но это неверно. Правда, мы оба очень юные. Нам обоим вместе всего тридцать три года, но это что-то более серьёзное. Я не знаю, как это назвать, но это не шалость.

И вот сейчас, в глубокую осень, когда беспрерывно льют дожди и в грязи можно утонуть, в этом скучном городишке всю эту серую жизнь скрашивает и всю меня наполняет это неожиданно родившееся чувство к чумазому кочегару.

Я уже вырастаю из беспокойной, иногда взбалмошной девчонки, вечно ищущей в жизни чего-то яркого, необычного. Из груды прочитанных романов, оставляющих порой след нездорового житейского любопытства, способствовавшего стремлению к более яркой и полной жизни, чем вся эта так надоевшая и опротивевшая однообразная серость подавляющего большинства таких девушек и женщин той среды, к которой принадлежу и я, и из погони за необычным и ярким явилось чувство к Павлу. Я никого не видела из среды знакомой мне молодежи, ни одного юноши с сильной волей и крепко очерченным своеобразным взглядом на жизнь, и сама-то наша дружба необычна. И вот эта самая погоня и мои взбалмошные «испытания» однажды чуть не стоили жизни юноше. Мне сейчас даже стыдно об этом вспоминать".

Алексей считает, что это пародия на Чарскую/отсылка к ней же. А я вот Чарской тут совсем не узнаю.

Как вы думаете, кто из нас прав?..

@темы: вопрос, Отсылки, Чарская

---

Любопытно

[silent-gluk]

Оказывается, по книгам Чарской делали комиксы, "когда это еще не стало мейнстримом".

Комикс по книге Чарской "Газават". (Из книги "Русский комикс. 1935-1945 годы, королевство Югославия").

Художник Иван Шеншин.

Отсюда: vk.com/wall-215751580_3797

(По ссылке можно посмотреть страничку из комикса.)

@темы: ссылки, Газават, Чарская, Вторичное творчество, иллюстрации

---

Любопытно

[silent-gluk]

А вот любопытно... У Чарской среди персонажей, обучающихся в том или ином учебном заведении, мелькают "представители религиозных меньшинств" - лютеране, мусульмане, иудеи и т.д. Вообще теме "обучения религии" у Чарской уделяется довольно много места, уроки Закона Божьего важны для персонажей (в отличие от, скажем, уроков физики). И вот интересно - как обучались иноверцы? По-моему, только раз упоминается, что к лютеранке Норе Трахтенберг отдельно ходил пастор (в "Люде Влассовской"), и в "Джаваховском гнезде" говорится, что с Селимом и Селтонет отдельно занимается мулла. Флуг из "Гимназистов", допустим, может заниматься с раввином вне стен гимназии. А как обходятся те, у кого нет возможности заниматься вне стен учебного заведения, скажем, Зюнгейка Карач из "Ради семьи" или Сара из "Тринадцатой"?..

@темы: вопрос, Гимназисты, Чарская, Тринадцатая, Ради семьи, Джаваховское гнездо, Реалии% Люда Влассовская

---

Любопытно

[silent-gluk]

Я сижу на разных сайтах, и вот на одном из них (кукольном, что объясняет сюжет рассказа) попался мне пасхальный рассказ, вполне подходящий по эпохе для сообщества.

Надежда Лухманова — Скарлатинная кукла: Пасхальный рассказ

В Петербурге стояла весна, солнышко уже растопило снег на крышах домов, но иногда еще большие хлопья снега снова падали на улицы и тротуары; только этот снег держался недолго: он быстро таял, дворники большими метлами сметали его, а солнышко, выглянув, сушило землю, и тогда все дети спешили гулять.

Всем им хотелось в особенности туда, где были выстроены легкие балаганы, в которых три дня продают игрушки, пряники, конфеты, птичек и рыбок. Эти три дня называются Вербными днями. Приходятся они всегда на 6-ю неделю Великого поста, в конце марта, а иногда и в апреле, когда уже детям не сидится в комнате, а так и хочется погулять.

В одной маленькой квартире, где жила Анна Павловна, с четырьмя детьми, было очень шумно: дети смеялись, кричали, приготовляясь идти на вербу, и каждый хотел купить себе что-нибудь особенное на те деньги, которые мама подарила каждому из них для этого праздника.

Посреди комнаты, уже совсем одетая в коричневый ватный капотик, в шляпке и с муфточкой, стояла пятилетняя Катя и ждала, когда отворится дверь другой комнаты и выйдет оттуда мама, чтобы взять ее на руки и снести с высокой лестницы вниз, на улицу. Старшая сестра ее, Настя, уже ходившая в гимназию, была тоже одета и теперь повязывала теплые шарфики на шею двум младшим детям Грише и Соне. Возле детей прыгал маленький такс Трусик, на низких лапочках, вертлявый, веселый. Он с лаем бросался на детей, хватал их за перчатки, за шубки, и дети, то один, то другой, вырывались из рук Насти и бросались возиться со своим любимцем. Настя уже хотела постучать в комнату мамы и сказать, что все дети готовы, как дверь открылась и вышла Анна Павловна. Катя протянула к матери ручки: «Мама, ну!»

«Ну» и «зачем» были любимыми словами Кати. Восторг, удивление, радость и требования, все воплощалось в «ну!».

А всякий отказ в ее просьбах, всякий выговор вызывали в ней вопрос: «Зачем?» И хотя ребенок говорил почти все, эти два слова, с разнообразнейшими оттенками голоса и мимики, слышались весь день.

— Ну, мама! — повторила Катя уже со слезами в голосе, и ротик ее покривился.

Анна Павловна поглядела на ребенка и тревожно перевела глаза на Настю.

— Да, мама, по-моему, дитя нездорово. — И старшая сестра заботливо взяла за руку малютку, но Катя капризно вырвалась от нее.

— Гулять, мама, гулять — ну!

— У нее как будто жарок… — заметила Настя.

— Ничего, разгуляется, — решила Анна Павловна, — Гриша и Соня идите вперед; Трусик, назад, дома!

Дети побежали в прихожую, а Трусик, опустив хвост, растопырив свои крокодильи лапки, почти припадая животом к полу, огорченный до глубины своего собачьего сердца, поплелся в кухню, с тайной надеждой погулять хоть с кухаркой, когда она побежит в лавочку.

Сойдя с извозчика у Гостиного двора, Анна Павловна взяла на руки Катю, Гриша с Соней шли впереди. Дети с любопытством и радостью стали разглядывать прелести, разложенные на прилавках открытых лавочек.

Когда Анна Павловна с детьми обходила третью линию, Гриша нес уже в правой руке баночку с золотыми рыбками и, боясь расплескать воду, шел осторожно, не спуская глаз с живого золота, игравшего перед его глазами.

Если бы не Соня, которая теперь вела брата под руку, он, от избытка осторожности, наверно споткнулся бы и разбил банку. Соня еще не покупала ничего, мечтая выпросить у мамы живую птичку. Маленькие сердца детей жаждали приобрести существо, на которое могли бы изливать свое покровительство, уход и ласку. Катя капризно отворачивалась от всего, что ей предлагала мать.

— Мама, — робко остановила Анну Павловну Соня, — купите мне воробушка, у нас есть клетка, мама…

Анна Павловна остановилась у выставки птиц и купила за тридцать копеек куцего, но юркого, веселого чижа. Получая птичку, Соня радостно вспыхнула и, несмотря на давку, на лету успела поцеловать руку матери, затем прижала к груди крошечную клетку. Брат и сестра, не глядя уже по сторонам, завели беседу о том, как содержать и чем кормить своих новых, маленьких друзей.

Так дошли они до следующего угла, как вдруг Катя рванулась с рук матери и с необыкновенным восторгом крикнула свое «ну!».

Анна Павловна и дети остановились: за громадным зеркальным стеклом, среди массы всевозможных игрушек, стояла кукла, величиною с трехлетнего ребенка. Длинные локоны льняного цвета падали ей на плечи; большие голубые глаза глядели весело на детей; громадная розовая шляпа, с перьями и бантами, сидела набок; шелковое розовое платье, все в кружевах, пышными складками падало на толстые ножки в розовых чулках и настоящих кожаных башмачках; в правой, согнутой на шарнире, руке кукла держала розовое яйцо; на груди у куклы был пришпилен ярлычок с надписью: «заводная, цена 35 р.». Анна Павловна сама залюбовалась на игрушку.

— Что, хороша кукла? — спросила она Катю, но та, протянув ручонки вперед и не сводя с игрушки своего загоревшегося взора, уже кричала:

— Мама, куклу! Хочу куклу! Ну?

Гриша и Соня как взрослые, уже понимающие стоимость вещей, рассмеялись:

— Мама не может купить этой куклы, — заговорили они в голос.

— Зачем? — уже со слезами протестовала малютка и вдруг, охватив ручонками шею матери, начала осыпать ее лицо поцелуями. — Мама, куклу! Кате куклу, ну!

Анна Павловна смеялась. Цена 35 рублей была для нее так высока, что ей казалась невозможной, даже со стороны Кати, такая просьба.

— Нельзя, Катюша, это чужая кукла, нам ее не дадут; я куплю тебе другую. — И Анна Павловна двинулась дальше.

Когда чудная розовая кукла скрылась из глаз Кати, девочка неожиданно разразилась страшными рыданиями.

— Зачем? Зачем? Куклу! Куклу! — кричала она, захлебываясь от слез.

Личико ее посинело от натуги, она капризно изгибалась всем телом, чуть не выскользая из рук матери. Растерявшаяся Анна Павловна остановилась, прижавшись к какому-то магазину. Кругом нее уже собралась толпа.

— Ах, как стыдно капризничать, — наставительно сказала какая-то барыня, — такая большая и так кричит!

— Да ваша девочка просто больна, — сказал, проходя, какой-то старик.

«Больна? — слово это испугало Анну Павловну. — Конечно, Катя больна, — оттого ее капризы и слезы. Ах, зачем я сразу не отменила этой прогулки, когда еще дома у меня мелькнула та же мысль!» — мучилась она. Прижимая к себе плакавшего ребенка, направляя перед собою Гришу и Соню, она с трудом выбралась из толпы и, сев на первого попавшегося извозчика, поехала домой, на Васильевский остров.

Извозчик попался плохой, лошадь скакала и дергала, когда кнут хлестал ее худые, сивые бока. Гриша, усевшись в глубине, держал двумя руками банку с плескавшейся водой. Соня, стоя за извозчиком, защищала своего чижа и всякий раз, когда взвивался кнут, — кричала: «Не бей, пожалуйста, лошадку, извозчик, не бей!» Катя вздрагивала, плакала и в бреду требовала куклу. При въезде на Николаевский мост погода вдруг изменилась: ласково сиявшее солнце скрылось, небо заволокло серой мглой, откуда-то рванулся ветер и осыпал хлопьями мокрого снега и прохожих, и проезжих. Анна Павловна начала укутывать Катю, но малютка вертела головой и ручками, отстраняла капюшон, который мать накидывала на нее.

Хлопья снега залепляли ее распухшие от слез глаза и, как клочки мокрой ваты, шлепались на ее открытый ротик, мгновенно таяли и холодными струйками бежали в рот и за шею. Измученная мать обрадовалась, когда наконец извозчик остановился у дома. Гриша сошел осторожно, улыбаясь тому, что рыбки его доехали благополучно, и, не оглядываясь, направился в подъезд. Соня бежала рядом с ним, шепча взволнованно: «Ты знаешь, он два раза дорогою начинал петь… Я нагнула ухо к клетке, а он там — пи-и…» Дети снова погрузились в заботы о своих питомцах. В этот вечер Катюша лежала в жару, впадая минутами в безпамятство, и Анна Павловна, произнося громко молитвы, чутко прислушивалась, не дрогнет ли звонок, возвещая приход доктора. Доктор наконец пришел и, заявив, что у ребенка скарлатина, потребовал немедленного отделения здоровых детей.

— Мама, вам надо будет завтра отвезти Катю в детскую Елизаветинскую больницу «сестрице» Александре Феодоровне, — проговорила Настя, стараясь казаться спокойной.

Анна Павловна с ужасом подняла голову:

— Катю в больницу?

Настя зашла за кресло и обняла мать за плечи.

— Мамочка, а как же? Разве мы можем дать Кате и ванны, и доктора, и лекарства? Милая, не плачьте! — И Настя, став на колени у кресла, прижала к себе голову рыдавшей матери.

Катюшу отвезли в больницу.

Лампа, под зеленым абажуром, мягко освещает большую комнату с четырьмя беленькими детскими кроватками; занята только одна крайняя. В ней уже пятый день лежит Катя. Личико ее горит, сухие губки припухли и растрескались, глазки смотрят странно, задумчиво, и, только когда останавливаются на великолепной кукле в розовом платье, сознание как будто возвращается в них, и Катя лепечет ласковые, нежные слова, прижимая к себе длинные шелковистые кудри, любуясь широкими голубыми зрачками. Самое заветное, самое страстное желание ребенка неожиданно исполнилось: при поступлении в больницу ей положили в кровать двойник чудной куклы, которая на вербах так поразила ее в окне магазина.

Великолепная «скарлатинная» кукла еще раз делала свое дело: доставляла покой и радость бедному ребенку. Года два тому назад одна из богатых «матерей», которые не могут забыть, что на свете есть и бедные, больные малютки, о которых некому заботиться, прислала в детскую больницу целую корзину всевозможных игрушек, в том числе и куклу. Большая розовая кукла попала в скарлатинное отделение и с тех пор осуждена никогда не выходить оттуда.

Сестры заметили, что ни лекарства, ни уход, ничто так быстро не осушало слез, не вызывало улыбки на детские губки, как появление в кровати «скарлатинной» куклы, и, если бы ее мастиковый ротик открылся, как много чистого, нежного, трогательного рассказала бы эта кукла о тех, которые прощались с ней по выздоровлении, когда радостные матери уносили их домой, и о тех, которые лежали больные, охватив ее шею горячими ручонками. Но кукла молчала и все с той же улыбкой, с тем же выражением голубых глаз переходила из рук в руки, из кроватки в кроватку.

Сестра милосердия, Александра Феодоровна, сидевшая все время около Кати, встала и, пройдя по комнате, оправила горевшую перед образом лампадку и стала на колени у крошечной кровати. Она знала, что девочка тяжело больна, а мать ее, по правилам, не могла оставаться в больнице ночью.

Катя протянула к ней куклу и прошептала:

— Давай играть, ну!

— Давай играть, — улыбнулась сестрица и начала лепетать за куклу, подражая ребенку.

Наступила пасхальная, торжественная ночь, холодная, но сухая. По улицам, спешно ступая, почти без разговоров, шли группы людей. Куличи, пасхи и крашеные яйца расставлялись по церковным папертям и переходам.

Дрогнул бархатный голос Исаакиевского колокола, и по всем направлениям понеслись кареты на резиновых шинах, развозя нарядных дам и детей по домовым церквам.

Катина мама и Настя, перекрестив спавших Гришу и Соню, тоже спешили к заутрене, чтобы помолиться в толпе, где-нибудь в уголке, откуда виден только лик Спасителя да звездочкой горевший огонек лампады. Они пришли молиться о здоровье Кати.

На другое утро пасхальный благовест разбудил малютку Катю; жар у нее спал, и она в первый раз со вниманием поглядела кругом себя.

Комната, в которой она лежала, была вся белая, чистая, сквозь белые спущенные шторы виден был яркий свет солнца, на кресле возле ее кроватки лежала сестра милосердия, которая целую ночь не отходила от маленькой больной. В кровати, рядом с девочкой, лежала великолепная розовая кукла. Катя поцеловала ее и сказала:

— Тсс, не болтай! Чтоб сестрица не проснулась…

Но как только девочка залепетала, сестрица открыла глаза и с радостью увидала, что у ребенка нет более жару, что глазки девочки смотрят весело и ясно.

— Христос Воскресе, Катюша! — сказала сестрица. — Ты слышишь, как звонят?

Катя прислушалась к веселому колокольному звону, который, казалось, так и выговаривал: «Праздник! Праздник! Великий праздник!»

— Зачем? — спросила девочка.

— Затем, — засмеялась сестрица, — что сегодня всем будет весело, всем будет большая радость! Великий праздник Христова Воскресения! Придет доктор и обрадуется, что у тебя нет жару, приедет твоя мама и тоже будет счастлива, когда увидит твои светлые глазки и услышит твой веселый голосок.

— А домой можно ехать, сестрица, сегодня?

— Нет, Катюша, сегодня нельзя, но теперь уже скоро.

— И она поедет со мною? — И Катя обняла розовую куклу.

— Нет, Катюша, кукла никогда не выезжает из больницы, она живет здесь и принимает к себе в гости маленьких больных девочек — вот таких, как ты. Ты выздоровела и уедешь к своей маме, у тебя есть там другие игрушки, а главное, — у тебя есть братья и сестры, а к нам привозят детей, у которых нет никого, никого близкого и нет никаких игрушек: такая бедная девочка ляжет в кроватку, и ей дадут играть эту розовую куклу, она тоже будет с ней спать, угощать ее чаем, разговаривать, и ей будет веселее, у нее меньше будет болеть головка. Неужели же ты от больной девочки захочешь унести эту куклу?

Катя молчала; ведь сейчас около нее такой бедной больной девочки не было, а кукла так нравилась ей; она сжала ее в объятиях, и бровки ее сердито сдвинулись.

После 12 часов к Кате пустили маму и Настю. Обе они не знали, как выразить свою радость при виде выздоравливающей девочки, но их сильно огорчало, что Катя не выпускала из рук куклу и все время спрашивала о том, надо ли будет ей действительно куклу оставить здесь, когда она пойдет домой.

В это время приехал доктор; это был добрый старик, с седыми, густыми волосами и веселыми серыми глазами. Он умел разговаривать с детьми, и маленькие больные любили его.

— Здравствуй, Катя! — сказал он, целуя девочку. — Вот ты и выздоровела, скоро поедешь домой.

— С куклой? — спросила Катя.

— Нет, дружок, эта кукла обещала никогда-никогда не уходить из больницы, она не принадлежит ни тебе, ни мне, а каждой больной девочке.

— Я отдам… — сказала Катя, но вздохнула глубоко и прижала к своему сердцу куклу.

Анна Павловна и Настя вышли от Кати и остановились в коридоре, к ним подошли доктор и старшая сестра.

— Поздравляю вас! — сказал доктор. — Девочка прекрасно перенесла скарлатину, и скоро вы можете взять ее домой.

Но сестра заметила печальное лицо Анны Павловны.

— Вы не печальтесь, — сказала она, — я знаю, что вы боитесь Катиных слез, когда от нее отберут «скарлатинную» куклу, но сегодня такой большой праздник, что надо только радоваться и надеяться на помощь Божью… Бывают иногда и чудеса…

И чудо это совершили доктор и добрые сестры милосердия. Они знали из рассказов Насти о том, как захворала Катя, знали, как много работала Анна Павловна и как тяжело ей было воспитать своих детей, и они сложились все вместе и купили куклу, если и не такую дорогую, то с такими же локонами, и сами сшили ей такое же розовое платье.

В день, когда приехали за Катей ее мама и Настя, девочка простилась с доброй сестрой, обвила ее шею руками, поцеловала, простилась с доктором, со всеми другими и, наконец, снова взяла в руки свою большую «скарлатинную» куклу. Она ей долго шептала что-то на ухо, целовала ее, затем положила ее обратно в ту кроватку, где лежала сама, и, взяв за руку мать, быстро топая ножками по длинному коридору, ни слова не говоря, пошла к выходу; личико ее было очень печально, но она хорошо понимала, что куклу нельзя уносить, потому что в тот день поступила как раз новенькая больная, и ей обещали принести в кроватку розовую куклу.

В швейцарской Катю одели, укутали, и мать понесла ее к ожидавшей их у подъезда карете. Настя бежала вперед, она открыла дверцу, и Катя вдруг вскрикнула от восторга: в карете, как бы ожидая ее, уже сидела большая розовая кукла. На этот раз это была ее собственная кукла, которую она и везла теперь с восторгом домой.

Отсюда: babiki.ru/blog/interesting/419953.html#cut

@темы: текст, ссылки, Лухманова

---

Любопытно

[silent-gluk]

"Записки институтки":

"Наступила страстная неделя… Наши начали понемногу разъезжаться. Живущие вне города и в провинции распускались раньше, городские жительницы оставались до четверга в стенах института. Наконец и эти последние с веселым щебетаньем выпорхнули из скучных институтских стен. И на Пасху, как и на Рождество, остались те же самые девочки, кроме Киры, ловко избежавшей на этот раз наказания. Та же задумчивая Варя Чикунина, хорошенькая Лер и на этот раз оставшаяся на праздники Бельская составляли наше маленькое общество. А в нижнем этаже, в лазарете, в маленькой комнатке для труднобольных, встречала одиноко Светлый праздник моя бедная голубка Нина.
Мамина пасхальная посылка опоздала на этот раз, и я получила ее только в великую субботу. Поверх куличей, мазурок, пляцок и баб аршинного роста, на которые так искусна была наша проворная Катря, я с радостью заметила букетик полузавядших в дороге ландышей – первых цветов милой стороны. Я позабыла куличи, пасхи и окорок чудесной домашней свинины, заботливо упакованные мамой в большую корзину, и целовала эти чудные цветочки – вестники южной весны… Еле дождалась я звонка, чтобы бежать к Нине…

– Угадай-ка, что я принесла тебе! – радостно кричала я еще в дверях, пряча за спиной заветный букетик.

Нина, сидевшая за книгой, подняла на меня свои черные, казавшиеся огромными от чрезвычайной худобы глаза.

– Вот тебе, Нина, мой подарок! – И белый букетик упал к ней на колени.

Она быстро схватила его и, прижав к губам, жадно вдыхала тонкий аромат цветов, вся закрасневшись от счастья.

– Ландыши! Ведь это весна! Сама весна, Люда! – скоро-скоро говорила она, задыхаясь.

Я давно уже не видела ее такой возбужденной и хорошенькой… Она позвала Матеньку, заставила ее принести воды и поставила цветы в стакан, не переставая любоваться ими.

Я рассказала ей, что эти цветы прислала мне добрая мама «впридачу» к пасхальной посылке.

– Когда ты будешь писать маме, то поцелуй ее от меня и скажи, что я ее очень-очень люблю! – сказала Нина, выслушав меня.

Мы молча крепко поцеловались.

Какая-то новая, трогательно-беспомощная сидела теперь передо мною Нина, но мне она казалась вдесятеро лучше и милее несколько гордой и предприимчивой девочки, любимицы класса…

До заутрени нас повели в дортуар, где мы тотчас же принялись за устройство пасхального стола. Сдвинув, с позволения классной дамы, несколько ночных столиков, мы накрыли их совершенно чистой простыней и уставили присланными мне мамой яствами. Затем улеглись спать, чтобы бодро встретить наступающий Светлый праздник.

Странный сон мне приснился в эту ночь. Этот сон остался в памяти моей на всю мою жизнь. Я видела поле, все засеянное цветами, издающими чудный, тонкий аромат, напоминающий запах кадильницы. Когда я подходила к какому-нибудь цветку, то с изумлением замечала маленькое крылатое существо, качающееся в самой чашечке. Присмотревшись к каждому из существ, я увидела, что это наши «седьмушки», только чрезвычайно маленькие и как бы похорошевшие. Вот Бельская, Федорова, Гардина, Краснушка, Кира – одним словом, все, все величиною с самых маленьких французских куколок. И сама я такая же маленькая и прозрачная, как и они, а сзади меня такие же легонькие блестящие крылышки.

– Люда! – слышится мне слабый, точно шелест листьев от ласки ветра, голосок. – Люда, подожди меня!

Маленький крылатый эльф догоняет меня, протягивая руки. Это Нина, ее глаза, ее лицо, ее косы.

В ту же минуту остальные эльфы окружают нас, и мы вертимся в большом хороводе… Мы все легки и прозрачны, все без труда поднимаемся на воздух, но никак не можем поспеть за хорошеньким, грациозным эльфом, более прозрачным, нежели мы, с головкой и чертами Нины. Она поднимается выше и выше в воздушной пляске. Скоро мы едва можем достать до нее руками, и, наконец, она поднялась над нами так высоко, вся сияя каким-то точно солнечным сиянием, и вскоре мы увидели ее тонувшей в голубой эмали неба.

– Нина, Нина! – звали маленькие эльфы, не переставая кружиться.

Но было уже поздно… Налетело облако и скрыло от нас нашего крылатого друга…

Я проснулась от мерных ударов колоколов соседних с институтом церквей.

– Скорее, скорее! – кричали, торопя, мои подруги, наскоро освежая лицо водою и надевая все чистое.

Я почему-то умолчала о виденном мною сне и вместе с остальными девочками поспешила в церковь…

Все уже были в сборе, когда мы, младшие, заняли свои места.

Светлое облачение, крестный ход по всем этажам института, наряды посторонних посетителей, ленты и звезды увешанных орденами попечителей – все это произвело на меня неизгладимое впечатление. Когда же священник, подошедший к плотно закрытым царским вратам, возгласил впервые: «Христос Воскресе!» – сердце мое екнуло и затрепетало так сильно, точно желая выпрыгнуть из груди…

– Христос Воскресе! – обратился отец Филимон трижды к молящимся и получил в ответ троекратное же: «Воистину Воскресе!»

Тотчас же после заутрени нас увели разговляться, между тем как старшие должны были достоять пасхальную обедню.

В столовой мы почти не притронулись к кисловатой институтской пасхе и невкусному куличу. Наверху, в дортуаре, нас ждало наше собственное угощение. «Христос Воскресе!» – «Воистину Воскресе!» – обменивались мы пасхальным приветствием…

Лер приготовила нам всем четверым по шоколадному яичку, чуть не насмерть разозлив Пугача (у которого хранились ее деньги) безумным транжирством. Варя подарила всем по яичку из глицеринового мыла, а Бельская разделила между нами четырьмя скопленные ею за целую зиму картинки – ее единственное достояние.

– А я-то ничего не приготовила! – смутилась я.

– Твое будет угощение! – поспешили утешить меня подруги и принялись за разговенье.

– Знаете, mesdam'очки, – предложила Лер, – не позвать ли нам фрейлейн?

– Ну вот, она стеснит только, – решила Бельская.

– Ах нет, душки, позовите, – вмешалась кроткая Варя, – каково ей одной, бедняжке, разговляться в своей комнате.

Мы как по команде вскочили и бросились в комнату фрейлейн.

Она, действительно грустная, одинокая, готовилась встречать Светлый праздник, и наше предложение было как нельзя более кстати.

Она охотно разделила наше скромное пиршество, шутя и болтая как равная нам.

Мне взгрустнулось при воспоминании о Нине, не спавшей, может быть, в эту пасхальную ночь.

– Фрейлейн, – робко обратилась я к немке, – могу я сейчас сбегать в лазарет к Джавахе? Ведь она совсем одна!

– А если она спит?

– Нет, фрейлейн, Нина не будет спать в эту ночь, – убежденно проговорила я. – Она ждет меня, наверное, ждет.

– Ну тогда Бог с тобою, иди, моя девочка, только тихонько, не шуми и, если княжна спит, не буди ее. Слышишь?

Я не ошиблась. Княжна лежала с широко открытыми глазами, и, когда я вошла к ней, она нимало не удивилась, сказав:

– Я знала, что ты придешь.

К моему великому огорчению, она не пожелала попробовать ничего из принесенной мною от нашего разговенья Катриной стряпни и только радостно смотрела на меня своими мерцающими глазами.

Я рассказала Нине о моем сне.

Ее охватило какое-то странное, лихорадочное оживление.

– Ты говоришь: я полетела от вас, да? Знаешь ли, что это значит, Люда?

– Что, милая?

– Да то, что Maman, наверное, отпустит меня до экзаменов и я увижу Кавказ скоро-скоро. Я поднимусь высоко в наши чудные Кавказские горы и оттуда, Люда, пошлю тебе мой мысленный горячий поцелуй!

Как она хорошо говорила! В ее несколько образной, всегда одушевленной речи сквозила недюжинная, не по летам развитая натура. Я слушала Нину, вдохновившуюся мыслями о далекой родине, и в моем воображении рисовались картины невиданной, увлекательной страны…

Мы проболтали часов до пяти. И только возвращение от обедни лазаретного начальства заставило меня уйти от нее и вернуться в дортуар, где я быстро уснула здоровым детским сном.

Праздник Пасхи прошел скучнее Рождества. Многие из нас, ввиду близких экзаменов, взялись за книги. Одна Бельская, «неунывающая россиянка», как ее прозвал в шутку Алексей Иванович, и не думала заниматься.

– Бельская! – окликивала ее, погрузившуюся в какую-нибудь фантастическую правду-сказку, всегда бдительно следившая за всеми нами фрейлейн. – Ты останешься в классе на второй год, если не будешь учиться: у тебя двойка из географии.

– Ах, фрейлейн-дуся, – восторженно восклицала Бельская, – как они дерутся!

– Кто дерется? – в ужасе спрашивала фрейлейн, прислушиваясь к шуму в коридоре.

– Да дикие! – захлебывалась наша Белка, показывая на картинку в своей книге.

– Ах, dummes Kind (глупое дитя), вечные шалости! – И фрейлейн укоризненно качала головою.

Несколько раз водили нас гулять, показывали Зимний дворец и Эрмитаж. Мы ходили, как маленькие дикарки, по роскошным громадным залам дворца, поминутно испуская возгласы удивления и восторга. Особенно неизгладимое впечатление произвела на меня большая, в человеческий рост, фигура Петра I в одной из обширных зал Эрмитажа. Из окон открывался чудный вид на Неву, еще не освободившуюся от ледяной брони, но уже яростно боровшуюся за свою свободу.

В воскресенье вернулись с пасхальных каникул наши подруги. Кое-кто привез нам яйца и домашние яства. Всюду раздавались громкие приветствия, поцелуи, сопровождавшиеся возгласом: «Христос Воскрес!»

А на классной доске наш добродушный толстяк инспектор писал уже страшное для нас расписание экзаменов…"

А в каких еще произведениях Чарской описывается празднование Пасхи?..

@темы: вопрос, Чарская, Записки институтки, Цитаты

---

Любопытно

[silent-gluk]

А вот любопытно...

Я не то чтобы тормоз, но так случилось, что составленную Марией Громовой библиографию публикаций о Чарской прочитала только недавно.

И обратила на себя внимание фраза из одной из приведенных публикаций: "«“Задушевное слово” для старшего возраста. Полный комплект за 1906 год, в роскошном переплете. Ц. 5 р. 25 к. В этом томе помещены между прочим большие повести: “Вторая Нина” Л.А. Чарской, “Мое детство” графини А.Л. Толстой, “Богатый наследник” Алексея Лидиева и др. <…>"

Учитывая, что, как известно теперь, "Порт-Артурский Вася" публиковался Чарской именно под псевдонимом Ал.Лидиева, "Богатый наследник" тоже вызывает подозрения. Интересно, насколько обоснованные?..

@темы: Псевдонимы, библиография, Чарская, Порт-Артурский Вася, Алексей Лидиев

---

Любопытно

[silent-gluk]

"— Государь выйдет на балкон! — снова пронеслось животрепещущей вестью в народе. И теснее сдвинулись его и без того тесные ряды. Высоко, в голубое пространство уходила гранитная Александровская колонна — символ победы и славы могучего русского воинства. Как-то невольно глаза обращались к ней и приходили в голову мысли о новой победе, о новой славе.

Милица, сдавленная со всех сторон толпой, большими влажными глазами оглядывала ближайшие к ней лица. Она всегда любила русских, не отделяя их от своих единоплеменников. Но сегодня, охваченная одним и тем же патриотическим подъемом вместе с ними, она чувствовала к ним какое-то особенно теплое и хорошее чувство. О, как все они были ей дороги сейчас! Как признательна была ее душа братьям этих людей, тем славным воинам-богатырям, готовым бесстрашно отдать свои жизни ради защиты угнетенных славянских братьев. A Государь? Неужели она Его увидит нынче? Эта мысль показалась до того несбыточной девушке, что она даже боялась подолгу останавливаться на ней. A между тем кругом все говорили решительно и громко о том, что Государь Император появится на балконе... Вопрос во времени только. Может быть в часах, может быть в минутах. Вот неожиданно громче и оживленнее загудели Исаакиевские колокола. Им отозвался гулкий перезвон на колокольне Казанского Собора и неожиданно, все покрывая на миг своим грозным раскатом, прогремела с Петропавловской крепости первая пушка... За ней другая... третья... Колокола замолкли... Теперь уже определенно через некоторый промежуток времени ахали мощными вздохами жерла орудий... И когда последний удар раскатился где-то далеко, далеко за рекой, вся площадь запела снова народный гимн. С последним словом его, с последним звуком, покрытым новым могучим ура, что-то необычайное произошло на площади. Как один человек, опустилась огромная, многочисленная толпа на колени... Полетели шапки вверх и замелькали в воздухе платки...

Просветленные, словно солнечными лучами пронизанные, лица обратились к балкону... И влажные глаза впились в темнеющий просвет дворцовых дверей...

Милица взглянула туда же и сердце ее дрогнуло, и заколотилось в груди бурно, бурно...

На балкон, в сопровождении Государыни Императрицы, выходил Тот, от Кого зависела и честь, и мощь, и слава великой родины русского народа...

Глава VII
Глазами, полными восторга, впилась Милица Петрович в знакомые всему европейскому миру черты русского Царя... A толпа в эти минуты неистово гремела свое могучее "ура" то и дело чередующееся с исполнением гимна. Было хорошо видно каждому находившемуся здесь, на площади, взволнованное лицо Монарха. Государь был тронут, казалось, проявлением этой любви к себе своего народа. Он опустил голову... Точно приветствовал, в свою очередь, в лице собравшейся здесь, перед Его дворцом, толпы всю могучую, всю славную Россию... Бесконечно трогательно было это движение Державного Отца-Царя под непрерывные клики бешено ликующего сына-народа, рвавшиеся из самых недр, казалось, народных сердец. Так длилось несколько минут, пролетевших одним быстрым светлым мгновением. Коленопреклоненная толпа слала могучее "ура" своему Государю, a Он — тихо, взволнованный и потрясенный, стоял перед ней со склоненной головой.

Потом все сразу исчезло, как быстрое видение, как яркий сон...
Императорская Чета проследовала во дворцовые внутренние покои. Балкон опустел, но народ еще долго не расходился с площади".

("Игорь и Милица. Соколята")

Отсюда: vk.com/wall-215751580_3796

Нет, правильно я не читаю "патриотических" произведений Чарской. Ну невозможно же ж!

@темы: текст, ссылки, Игорь и Милица, Чарская

---

Любопытно

[silent-gluk]

Информация отсюда: vk.com/wall-215751580_3789

БИБЛИОГРАФИЯ ПУБЛИКАЦИЙ О ЛИДИИ ЧАРСКОЙ. НАЧИНАЕМ!

1 ЧАСТЬ. 1902-1906 ГГ.

Мария Громова, наш редактор, вернувшая нам "Порт-Артурского Васю", начала публиковать библиографию всего, что когда-либо писали о Лидии Чарской.

Первая часть охватывает 1902-1906 годы. Следующая часть выйдет через два месяца.

Конечно, в такой масштабной работе непременно что-то будет не учтено. Мы с благодарностью примем уточнения и дополнения!

Читайте по ссылке ( istina.msu.ru/publications/article/734367981/ ), далее нажмите "полный текст".

Автор: Громова Мария Михайловна
Журнал: Stephanos
Том: 69
Номер: 1
Год издания: 2025
Издательство: Филологический факультет МГУ имени М.В. Ломоносова
Местоположение издательства: Москва
Первая страница: 127
Последняя страница: 137
DOI: 10.24249/2309-9917-2025-69-1-127-137
Аннотация: Библиография охватывает научные и научно-популярные литературоведческие исследования детско-юношеских произведений Лидии Чарской, статьи биографического и биобиблиографического характера, рецензии, отзывы, критические обзоры ее произведений, публикации рекламного характера с 1902 по 1906 гг. Экспертное заключение о возможности открытого опубликования № 100 0050-2025 от 17.01.2025.

Поскольку файлы в Интернете - дело такое, сегодня есть, а завтра нет, скопирую.

М.М. Громова (Москва, Россия)

О Лидии Чарской. Библиография (к 150-летию со дня рождения). Часть 1

M.M. Gromova (Moscow, Russia)

About Lydia Charskaya. Bibliography (on the 150th anniversary of her birth). Part 1

Лидия Алексеевна Чарская (1875–1937, наст. фамилия Чурилова, урожденная Воронова) – самая популярная российская детская писательница первой четверти ХХ в. Она начала публиковаться в 1900 г. в журнале «Задушевное слово», активно печаталась во многих других дореволюционных детских журналах вплоть до 1918 г.; писала также стихи, «взрослую» беллетристику, очерки, публицистические статьи. Попытки публиковаться при новой власти успеха не имели (1), писательница бедствовала (2); скончалась в Ленинграде в 1937 г., похоронена на Смоленском кладбище.
Значительная часть дореволюционных публикаций о ее творчестве – это рекламные тексты в изданиях товарищества М.О. Вольф, издававшего все ее детские книги. Реклама, рассчитанная на детскую аудиторию, публиковалась в журнале «Задушевное слово» для старшего возраста. Библиографический журнал «Известия книжных магазинов Товарищества М.О. Вольф» с 1905 г. регулярно сообщал о ходе работы писательницы над очередным произведением для детской или взрослой аудитории, переводах ее книг на европейские языки, публикациях «взрослых» книг Чарской в других издательствах, а также перепечатывал хвалебные отзывы на книги Чарской из взрослой периодики (или одобрительные фрагменты не вполне восторженных отзывов). На публикации, критически осмысляющие художественную и нравственную ценность ее произведений, журнал почти не реагировал (3).
После выхода в 1920 г. Инструкции политико-просветительского отдела Наркомпроса о пересмотре каталогов и изъятии устаревшей литературы из общественных библиотек Чарская была признана вредной писательницей. Началась кампания по «уничтожению Чарской». Ее произведения изымались сотрудниками школ у учениц (4) и из школьных библиотек; детям предлагалось сдавать ее книги в макулатуру; в школах устраивали публичные суды над Чарской. Писатели, публицисты и деткоры публиковали в детской периодике уничижительные статьи и заметки о читательницах Чарской по многим таким публикациям видно, что авторы не имеют представления о стиле и тематике ее книг (5)).
Однако еще в 1934 г., на Первом съезде советских писателей, С. Маршак отмечал, что «убить Чарскую» оказалось не так легко (6). Среди причин популярности Чарской у советских школьниц называлось отсутствие в советской детской литературе повестей для девочек и практически полное отсутствие девочек среди
героев советской бытовой повести для детей (7).
Упоминания Чарской в советской детской литературе до Перестройки были исключительно презрительными, а знакомство ребенка с ее книгами было яркой и исчерпывающей характеристикой семьи: «Дети подлинных интеллигентов писательницу эту только по имени знают, но читать не читают. Читает чиновное и прочее мещанство» (8).
Первые голоса в защиту Чарской раздались только в 1979 г. Это были голоса советских писателей. Леонид Пантелеев (9), Юлия Друнина (10), Борис Васильев (11) в автобиографических очерках и романах с нежностью и благодарностью вспоминали свое детско-юношеское увлечение Чарской (временами подчеркивая, что на вкус взрослого читателя ее произведения не выдерживают никакой критики). Тем не менее в советской критике и детской периодике публикации о Чарской, выдержанные не в привычном презрительно-обвинительном тоне, появились лишь в конце Перестройки (12).
С распадом СССР на книжный рынок хлынул вал переизданий повестей и сказок Лидии Чарской, зачастую варварски «отредактированных» и переименованных.
Лишь в ХХI в. произведения Чарской для детей стали объектом беспристрастного литературоведческого, культурологического, лингвистического изучения.
Появляются научные статьи, диссертации, посвященные ее творчеству. Сказки и повести Чарской вошли в научный обиход как один из важнейших корпусов
текстов дореволюционной детской литературы, заняв свое место в историко-литературном процессе.
Найдены и возвращены читателям еще не все произведения Чарской, многие из которых печатались под иными псевдонимами. Так, лишь в 2024 г. силами независимых исследовательниц Н.В. Киселевой (Москва) и А.Н. Кравченко (Люберцы), а также автора настоящей библиографии атрибутированы и оцифрованы детские повести «Порт-Артурский Вася» (1905), «Дети Рудиных» (1918), «Что было в сером доме» (1910) и два очерка для взрослых читательниц (1918).
31 января 2025 г. исполнилось 150 лет со дня рождения писательницы. К этой дате в городских и сельских библиотеках по всей России приурочены многочисленные книжные выставки и литературные часы (13). В Центральном Доме литераторов в Москве 23 января 2025 г. состоялся вечер памяти Лидии Чарской; ведущей вечера была исследовательница ее творчества литературовед Е.И. Трофимова.

***
Библиография охватывает научные и научно-популярные литературоведческие исследования детско-юношеских произведений Лидии Чарской, статьи биографического и биобиблиографического характера, рецензии, отзывы, критические обзоры ее произведений, публикации рекламного характера, а также упоминания о книгах Чарской в художественных и автобиографических произведениях русскоязычных писателей, заметках деткоров советской детской периодики. За пределами данной библиографии остаются анонсы и реклама произведений Чарской в прижизненной детской периодике, письма юных читателей «Задушевного слова» (за редким исключением) и ответы на них самой писательницы на страницах журнала, страницы с читательскими отзывами на сайтах магазинов и онлайн-библиотек, лингвистические исследования на материале произведений Чарской.
Интернет-публикации представлены выборочно.
Многие ранние публикации о творчестве писательницы давно стали библиографической редкостью. Труднодоступны они и потому, что ссылки на них в дореволюционной печати неполны и зачастую неточны. В связи с этим небольшие (менее 3600 знаков) тексты приводятся в самой библиографии под соответствующими записями. Если упоминание Чарской в труднодоступной публикации занимает более 3600 знаков, оно цитируется с сокращениями; исключение составляет объемный фрагмент автобиографического очерка Л. Пантелеева «Как я стал детским писателем» – произведения, первым реабилитировавшего Чарскую в советской публицистике (и детской литературе, как часть которой бытует до сих пор).
Обширные и широко доступные публикации, полностью посвященные Чарской, аннотируются. Пунктуация источника сохраняется.
Если текст публиковался более одного раза, цитата из него приводится только в записи, соответствующей первой публикации. Если первая публикация по каким-либо причинам оказалась недоступна, дается отсылка к наиболее ранней из доступных публикаций. Если произведение существует в нескольких редакциях
и фрагмент, посвященный Чарской, претерпевает значительные изменения от редакции к редакции (как, например, в книге Л. Борисова «Родители, наставники,
поэты»), приведены все его варианты.
По возможности приведены все переиздания художественных и критических произведений, упоминающих Чарскую (кроме «Кортика» А. Рыбакова, более сотни изданий которого перегрузили бы настоящую библиографию).
Для удобства читателей биоблиографические записи о публикациях, полностью посвященных Л. Чарской, выделены полужирным шрифтом. В приводимых
цитатах выделение разрядкой и полужирным шрифтом заменено курсивом.


1902

Русаков В. Автор «Записок институтки». Биографическая заметка // Задушевное слово. Для старшего возраста. 1902. Т. 42. №45. С. 715–717.
Беллетризованная биографическая заметка о Чарской с момента ее поступления в Павловский институт, проиллюстрированная тремя фотографиями писательницы. «Необычайно веселая, бойкая, смелая и разговорчивая – новенькая воспитанница сделалась вскоре общею любимицею института. <…> …альбомы всех институток вскоре наполнились стишками, сочиненными маленькою Вороновою. <…> Кроме того, “Лидка Воронова” на всех институтских вечерах декламировала стихи, а на институтских спектаклях всегда исполняла главные роли и вообще была душой всех “театральных” затей институток и сама даже “сочиняла” пьесы. <…> …окончила курс одною из лучших учениц и вернулась в дом отца, проживавшего в Царском Селе. …спустя всего неколько месяцев после своего возвращения домой, она вышла замуж за поручика лейб-гвардии стрелкового батальона, Б.П. Чурилова. <…> …поступила ученицей на театральные курсы при Императорских театрах. …была принята… на с.-петербургскую Императорскую драматическую сцену, где она стала выступать под принятым ею театральным псевдонимом “Чарская”.
Считая сцену своим главным призванием, Лидия Алексеевна продолжала, однако, в то же время заниматься литературным трудом, помещая то оригинальные, то переводные рассказы и стихотворения в журнал “Север” и в газете “Северный Курьер”. В 1901 году появляется ее рассказ “Мальчишка”, за подписью “Чарская”, в журнале “Литературные вечера Нового Мира”, за которым последовал целый ряд рассказов в “Новом Мире” и “Литературных вечерах”, а вслед за тем – серия рассказов и стихотворений для детей и юношества в “Задушевном Слове”.
С тех пор Л.А. Чарская сделалась постоянною сотрудницею как “Нового Мира”, так и “Задушевного Слова”» (с. 716).
Анонс публикации в «Задушевном слове» повести «Княжна Джаваха» и книжного издания повести «Записки институтки». «…Л.А. Чарская обещала «Задушевному слову» еще несколько других своих произведений… в том числе рассказ для младшего возраста из жизни мальчиков в пансионе, посвященный автором “дорогому сыну Юрику”» (с. 717).


1903

С-в М.В. Записки институтки. Повесть Л. Чарской, изд. Вольфа, с 83 рис. А. Сударушкина. СПб. 1902 г. 289 стр. Ц 2 р. 25 к. // Педагогический сборник, издаваемый при Главном управлении военно-учебных заведений. 1903. №12. С. 619.
«Павловскому институту посчастливилось: это третье воспоминание о годах, проведенных в его стенах. Правда, в данном случае взят один только учебный год, и воспоминания носят более личный характер, чем в книгах г. Лухмановой и Львовой. Г-жа Чарская рассказывает о своей дружбе с институткой, княжной Ниной Джаваха, бывшей в одном с нею VII классе, не выдвигая темные стороны институтской жизни, а описывая эту жизнь по возможности правдиво, без всяких подчеркиваний. Год описан в последовательном порядке, причем отмечены все более или менее выдающиеся события, шалости и поступки “седьмушек”; рассказ ведется живо и книжка читается с интересом, хотя интерес в значительной мере поддерживается личностью молодой кавказской княжны. Это действительно не заурядная девочка: способная к наукам, честная, мужественная, правдивая, беспредельно любящая свою родину, не быстро сходящаяся с подругами, но за то (sic!) готовая на всякие жертвы для своих любимец (sic!), – она интересует и взрослого читателя, побуждая его искренно сожалеть безвременно погибшую девушку,
не вынесшую северного климата и умершую от чахотки, наследия матери; в ее отношениях к подругам не было сантиментальности, тем не менее ее смерть вызвала всеобщее сожаление и искренние слезы одноклассниц; горе же ее отца было беспредельно! Сама рассказчица – способная девочка, склонная поддаваться влиянию других, с нежным сердцем и глубокой привязанностью к своей матери. В общем книга содержит такие положительные данные, что чтение ее принесет пользу и кадетам младшей роты».


1904

[Автор не указан]. Библиография // Биржевые ведомости (первое издание). 1904. 30 ноября (13 декабря). №620. С. 3.
Отзыв на повесть «Записки институтки»: «Просто, общедоступно и с увлекательною живостью автор рассказывает историю жизни юной институтки от дня вступления ее ребенком в учебное заведение до прощанья с ним уже девушкою. Быт института, типы его, радости и печали воспитанниц, первые огорчения и первые проявления красивой дружбы очерчены автором с знанием дела, наблюдательностью и симпатичною мягкостью. “Записки институтки”, украшенные 83-мя иллюстрациями художника Сударушкина – прекрасный подарок детям к святкам».

[Автор не указан]. Записки институтки. Повесть для юношества. Л.А. Чарская. Цена 2 р. 25 к., в перепл. 3 руб. Изд. М.О. Вольф. С.-Пб. 1902. Стр. 286. // Журнал Министерства народного просвещения. 1904. №9. С. 72.
«“Записки институтки” печатались в “Задушевном Слове”. Несомненно, эта повесть – одна из лучших картин, живо и тепло рисующих несколько лет институтской жизни. Автор, известный целым рядом живых автобиографических очерков, не особенно широк в выборе сюжетов, – пока он весь в кругу институтских воспоминаний, но надо сознаться, что эта жизнь, с ее перипетиями, радостями и печалями ему и знакома, и дорога. Чтение этого произведения переносит в своеобразный мирок и невольно захватывает юного читателя».

[Автор не указан]. Княжна Джаваха. Повесть для юношества. Л.А. Чарская. Изд. М.О. Вольфа. 336 стр. С.-Пб. 1903. Цена 2 руб. 25 коп., в коленк. пер. 3 руб. // Журнал Министерства Народного Просвещения. 1904. №8. С. 160.
«Этот живой, увлекательный рассказ впервые появился на страницах “Задушевного Слова” в прошлом году. Автор, очевидно, пока еще создает свои произведения (“Записки институтки”, “Мода Плановскаго(sic!)”) исключительно из живых впечатлений детства и юности. Оттого правдой и жизнью веет всегда от ее рассказов! В разбираемом теперь рассказе изображена судьба девочки грузинки княжны Джавахи в родной семье и в институте. Начало повести застает
нас в горах Кавказа в оригинальной обстановке грузинской жизни. Вторая половина повести – изображение института и его порядков. Обе разнородные житейские обстановки изображены ярко, – от первой половины рассказа веет дикой природой, – и душа героини еще “дичок”. Институтская жизнь с ее радостями и печалями, с ее мелочами и дрязгами, новыми мыслями и чувствами переделывает на наших глазах героиню в другого человека, все-таки симпатичного и доброго. Насколько ярко очерчены резкие профили кавказцев, окружавшие героиню с детства, – настолько тонко и ясно обрисованы те наивные детские и девичьи лица, что группируются около нее в институте».

[Автор не указан]. Люда Власовская. Повесть для юношества. Издание товарищества Вольф. С.-Петербург. 1904. Стр. 447. Ц. 3 р. в переплете // Правительственный вестник. 1904. 23 декабря. №291. С. 5.
«Эта повесть, написанная весьма живо, распадается на две части: “В институтских стенах” и “Под небом Кавказа”. Рассказ ведется главною героиней повести, Людою Власовской. Первая часть посвящена описанию жизни в институте. Рассказчица вводит читателя во внутренние отношения как воспитанниц между собою, так и к учителям. Но ее задача не в том, чтобы описывать институтский быт, а в том, чтобы дать живую характеристику различных натур девочек, причем изображается немало драматических моментов. По описанию сцен и психологическому анализу в повести можно думать, что сам автор перечувствовал немало в своих воспоминаниях, и отсюда та теплота, которою веет от его рассказа. Во второй части рассказывается, как Люда Власовская, попавшая на Кавказ в учительницы в дом богатого кавказского князя к очень диким и невоспитанным детям, кротким влиянием и добротою перевоспитывает весь дом, пробуждая в детях лучшие стороны души, до тех пор спавшие. Тут немало драматических сцен и приключений. Героиня рассказа даже попадает в дикие места Кавказа, где уходом за больным молодым беком спасает его жизнь и содействует переходу магометанской четы в христианство, за что сама чуть не гибнет. Все, однако, оканчивается хорошо, и героиня сирота была усыновлена богатым кавказским князем, покойная единственная дочь которого, подруга героини, умерла еще в институте. В подобных рассказах, конечно, немало сцен героических, разных случайностей и т.п. Но весьма живой язык, драматизм сцен, уменье дать местный колорит различным событиям делают эту повесть не только занимательной, но и полезной. У юных читательниц рассказ Люды Власовской пробудит лучшие, благородные чувства. Издание можно назвать роскошным. Переплет весьма изящный. В книге разбросано 119 иллюстраций В.А. Табурина и П.С. Захарова».

Подгурская Л. Спасибо! (Посвящается Л.А. Чарской) // Задушевное слово. Для старшего возраста. 1904. Т. 44. №28. С. 3 обл.
Стихотворение юной читательницы.


1905

[Автор не указан]. В числе беллетристических новинок… // Известия книжных магазинов Товарищества М.О. Вольф. 1905. №2. С. 21.
«В числе беллетристических новинок вышел сборник рассказов Л.А. Чарской “Как любят женщины”. Того же автора вышел вторым изданием сборник рассказов о женском сердце, п.з. “Проблемы любви”».

[Автор не указан]. Новинки детской литературы // Известия книжных магазинов Товарищества М.О. Вольф. 1905. №23. С. 335–336.
«Самая трудная и самая неблагодарная отрасль детской литературы – чтение для самых маленьких детей, только начинающих читать… ряд коротеньких рассказов на самые простые, доступные маленьким детям темы… Все эти рассказы взяты из детской жизни и героями их – если только в данном случае применимо выражение герои – являются дети. Такой же характер носит предназначенная для детей младшего возраста книга Л.А. Чарской “Когда мы были маленькие”. Не ищите в этих книгах замысловатых сюжетов: их и не может быть, так как подобные сюжеты для малюток не пригодны. Это простые рассказы про обыденные предметы» (с. 335);
«Для юношества, интересующегося школьною жизнью, особенный интерес представят “Записки институтки”, повесть Л.А. Чарской о жизни двух подруг-седьмушек, их радостях и невзгодах (изд. 2-ое). Того же автора “Первые товарищи” – описывает полную целого ряда комических приключений жизнь мальчиков-новичков в пансионе. Г-жа Чарская знает институтскую и школьную жизнь и берет из этой жизни факты, которые захватывают юного читателя, тем более, что автор умеет и рассказывать их увлекательно. Недаром ее книги пользуются таким успехом и каждое новое произведение этого любимого детьми и юношеством автора составляет за последние годы целое событие в юной среде. “Записки институтки” написаны в форме рассказа от лица самой героини. <…>
Как и в прежние годы, к Рождеству появились в виде больших, объемистых сборников, в переплете, годовые комплекты журнала “Задушевное слово” для младшего и для старшего возраста. В этот раз главными, крупными беллетристическими произведениями, украшающими эти сборники, являются: “Смелая жизнь”, повесть Л.А. Чарской… для старшего возраста и “Юркин хуторок”, рассказ Л.А. Чарской… – для старшего возраста» (с. 336).

Писака [Воровский В.]. Цыпочка (Из журналов) // Зритель. 1905. №9. 7 авг. С. 11.
Фельетон.
«Она училась в институте и с самых младших классов выказывала способности к “русским упражнениям”.
Когда 5 классу (т. е. по-нашему 3-му) было задано “сочинение”: “Зима в городе и в деревне”, то она написала его лучше всех, хотя никогда в жизни не была в деревне зимой, а снег видела только на петербургских улицах.
А в 1-м классе ей так удалось классное сочинение на тему: “О влиянии проливных дождей на русскую промышленность”, что преподаватель, статский советник Краснороженский, взял ее за подбородок и сказал:
“Поздравляю вас, цыпочка, из вас выйдет…”
Но тут был остановлен бдительной классной дамой.
С тех пор за ней упрочилось имя цыпочки и звание будущей писательницы.
За сочинение “цыпочка” никогда не получала меньше двенадцати. Она писала чуть не для всего института целыми кипами описания, рассуждения, переложения и пр.
Тайком цыпочка сочиняла и стихи о весне, об увядающей чайной розе, а больше о прекрасном юноше со смелыми, горящими глазами, темными до самых плеч кудрями, с красивыми белыми зубами и сильными руками.
И она влюбилась, влюбилась в институтского учителя чистописания, потому что он был сравнительно молод и один из всех преподавателей имел кудри.
Когда, после окончания института, “цыпочка” вся раскрасневшаяся от мороза, в простенькой, но модной изящной кофточке, в хорошенькой шапочке, явилась в редакцию одного иллюстрированного журнала и подала секретарю, уже обрюзгшему пожилому мужчине, свою рукопись, то тот сказал ей:
– Приходите за ответом через две недели, цы… он хотел было сказать цыпочка, так и пришлось это слово, глядя на нее, маленькую, хорошенькую, свеженькую, но поправился и серьезно добавил: сударыня.
С тех пор “цыпочка” стала настоящей “писательницей”.
Как маленькая, скромненькая пеночка, крошечным голоском она запела свои незатейливые песенки про женское сердце, про милых, хорошеньких, нежных “милочек” и про коварных обольстителей мужчин.
И все, о чем так часто говорилось в институте тайно от классных дам и “maman”, о чем грезилось в душных дортуарах белыми майскими ночами, когда сон упрямо бежал от молодых глаз, о чем одиноко мечтала семнадцатилетняя девушка, оторванная от остального, незнакомого мира, от шумной, живой и пестрой жизни и заключенная в унылую педагогическую клетку, где все так однообразно и мертво, – это стало темой ее рассказов.
Эти мысли пришли мне на ум, когда я перелистывал книжку госпожи Л.А. Чарской: “Проблемы любви”, с подзаголовком: “рассказы о женском сердце”, появившуюся 2 (!?) изданием при благосклонном участии П.П. Сойкина.
Каюсь, я никогда не видел госпожу Чарскую. Может быть, ее никто не называл “цыпочкой”, да она может быть и не училась никогда в институте, а на “пеночку” и вовсе не похожа.
Может быть… Но о рассказах госпожи Чарской, наивных и скучных, как болтовня светской барышни, больше ничего сказать не могу…»

С-в М.В. Люда Влассовская. Повесть для юношества, Л. Чарской, изд. Вольфа, с
119 рис. Спб. 1904 г. 447 стр. Ц. 2 р. 25 к. // Педагогический сборник. 1905. №11.С. 483–484.
«Повесть разделена на две части: 1-я носит название: “в институтских стенах”, 2-я – “под небом Кавказа”. В первой те же девицы, которые были в очерке того же автора: “Княжна Джеваха” (sic!), но теперь уже они являются в роли выпускных. Конечно, теперь на них смотрят и к ним относятся иначе, чем к “седьмушкам”, но автор слишком мало занимается внутренним миром своих институток, останавливаясь более на внешней сторон их жизни и на некоторых проделках. В общем первая часть дает легкое, довольно занимательное чтение. Вторая часть посвящена одной из институток, Людьмиле Влассовской, круглой сироте, отправившейся гувернанткой на Кавказ и попавшей в дом родственников Нины Джевахи, своей рано-умершей институтской подруги. Не знаю, описывает ли автор действительные события жизни Влассовской или только искусно сгруппировал их, но ему удалось составить интересную повесть, где Люда совершает ряд подвигов частью педагогического, частью героического характера. Так она смиряет озлобленного брата своей воспитанницы, излечивает их родственника, с опасностью жизни
помогает бегству молодых супругов и т. п. Словом, автор не пропускает случая, чтобы привлечь и заинтересовать читателей личностью своей героини. Итак с одной стороны – раскрытие интимной стороны институтской жизни, с другой – ряд геройских подвигов одной из институток, с третьей – нарядная внешность книги, с четвертой – ряд оригинальных картинок, – все это делает повесть занимательным чтением для среднего возраста.»

Фаресов А. Л.А. Чарская. Евфимия Старицкая. Исторический роман в двух частях. Спб. 1905 // Исторический вестник. 1905. №7. C. 249–250.
«Молодая писательница и вместе артистка Л.А. Чарская известна в литературе не только своими прочувствованными стихами, но и серьезными беллетристическими работами. Среди них следует отметить исторический роман “Евфимия Старицкая”, сюжет которого взят из эпохи царствования Иоанна Грозного, с того самого момента, когда царь вполне освободился от благотворного влияния Сильвестра и Адашева и окружил себя новоиспеченными боярами, дававшими присягу ничего не знать, “опричь” царя…
От этих опричников “плакала Русь кровавыми слезами”, по словам летописца. “Забравши в свои руки власть, – говорит Л А. Чарская, – они не упускали случая обогащаться на счет родовитых бояр земских. Зная немилостивое отношение Ивана к последним, они обличали несчастных, подводили их под топор и виселицу, а именья их разоряли, забирая все ценное в свои руки. Гибли и правые и виновные – отцы, мужья и братья, а жены, дочери и сестры казненных отдавались царем на потеху кромешников. Слишком уж много горя принесли ему бояре-крамольники в самом раннем детстве, в самом юном отрочестве и младости, чтобы мог преклониться к их плачу милостивым ухом Иван. Только когда слишком громок и страшен был этот плач, слишком явственно долетали до царя скрежет зубов и стоны страдальцев, бросался царь в безумные оргии, тешился дикими забавами и разнузданным развратом, часто заканчивающимся новыми потоками крови человеческой. Хотел вином и сладострастным разгулом утешить царь голос совести, поднимавшийся со дна его души в защиту невинно-убиенных”.
Роман г-жи Чарской представляет собою скорее внутреннюю жизнь “опричнины” во главе с царем, а все прочее: и “Евфимия Старицкая”, и влюбленный в нее сын Малюты Скуратова, и казненный ее отец, двоюродный брат царя, Владимир Андреевич, удельный князь Старицкий, митрополит Филипп, обвиняемый в колдовании против царя, и т. д. – иллюстрируют новый режим, который Иоанн Грозный создал против стародружинного, старобоярского, тоже исполненного немалых недостатков, земского строя…
Г-жа Чарская не делает никаких обобщений и выводов по этому вопросу, но дает исключительно бытовую и историческую картину второй половины царствования Иоанна Грозного и его опричнины.
Это в особенности теперь уместно, когда почти одновременно издано А. Девриеном произведение Л. Жданова об Иоанне Грозном, переделанное автором для юношества и остановленное как раз на том месте, где кончаются “светлые дни” царя, и начинается господство опричнины.
В этой переделке для юношества Иоанн Грозный является в одностороннем освещении, как несчастная и обиженная жертва при дворе. Но роман г-жи Чарской дополняет фигуру царя изображением последующей его жизни, когда он забыл, по выражению историка С.М. Соловьева, “нравственные и духовные средства для установления правды и порядка” (“История России”, т.VI, стр. 334, второе издание).
Написан роман не только с знанием эпохи, но и все его персонажи выведены тепло и талантливо. Вместе с тем, отмечая грубое и жестокое время, писательница находит, однако, множество благородно настроенных староземских бояр и непорочных женщин, какова “Евфимия Старицкая”, не способных примириться с тем, что делалось вокруг них, и геройски умиравших за свои убеждения и возмущенную совесть».


1906

[Автор не указан]. А.Л. (sic!) Чарская… // Известия книжных магазинов Товарищества М.О. Вольф. 1906. №37. С. 291.
«А.Л. Чарская закончила свой роман “Солнце встанет”, рисующий современные политические события на фоне фабричной жизни. Роман уже приобретен редакциею одного из иллюстрированных журналов».

[Автор не указан]. Библиография // Правительственный вестник. Вечернее приложение. 1906. 22 декабря. №176. С. 2.
«Книгоиздательство Вольфа выпустило в продажу ряд новых, роскошно изданных детских книг – подарков к праздникам. <…>
Журнал “Задушевное слово” содержит, как всегда, много занимательных рассказов. Из них обращает на себя внимание повесть “Вторая Нина” – Лидии Чарской. Действие происходит на Кавказе; буря, горы, разбойники – вот общий фон, на котором вырисовывается личность героини Нины бек-Израиль (sic!). Рассказ начинается сценой бешеной скачки в горах, среди грозы, и невольно приковывает к себе внимание. “Быстрее, смелый! Быстрее, товарищ! Айда, айда!” – И смуглая, маленькая рука, выскользнув из-под полы косматой бурки, нежно потрепала лоснящуюся от пены спину статного вороного коня”. С первых слов всякая читательница заинтересуется дикой лезгинкой, и не один взор затуманится мечтою о царственном Кавказе, загорится завистью к счастливой вольной княжне Нине и гордому разбойнику Кериму. В будущем году в “Задушевном Слове” будет напечатана автобиографическая повесть Чарской “За что”. Из ее сочинений можно назвать еще “Записки сиротки”, “Лизочкино счастье” и “Газават”. Первые две рисуют мир девочек-подростков, их мечты, дружбу, горести… Автор умеет выбирать яркие, живые характеры, понимает психологию “классной жизни” и “выскочки, буки”, в роде (sic!) княжны бек Израиль, которую девочки неохотно принимают в свою среду, чувствуя, что ее гордый, сильный характер не сломится и не опустится до уровня их пустых, легкомысленных интересов.
“Газават” – историческая повесть из времен покорения Кавказа. Рассказ о взятии в плен Шамиля, исторические портреты, современные гравюры и картины дают богатый исторический материал. В книгу искусно вплетен рассказ о приключениях молодого русского офицера Миши Зарубина и семьи героя Шамиля.
Возвращаясь к “Задушевному Слову”, назовем еще несколько крупных новинок как для младшего так и для старшего возраста. Таковы: “Мое детство”, гр. Толстой; “Приключения деревянного мальчика”, Коллоди; “Тасино горе” той же Чарской и много других.»

[Автор не указан]. Исторические книги для юношества // Известия книжных магазинов Товарищества М.О. Вольф. 1906. №39. С. 156.
«Газават. Тридцать лет борьбы горцев за свободу. Историческая повесть Л.А. Чарской с 10 иллюстр. И. Смукровича и 127 копиями с картин, рисунков и портретов разн. русск. художников. Ц. в перепл. 3 р. 50 к. “Газават” – это повесть об упорной борьбе двух врагов – русских и кавказских горцев, борьбе, полной героических подвигов с обеих сторон, достойных памяти потомства. На фоне этой борьбы в «Газавате» разыгрывается ряд итереснейших, захватывающих душу эпизодов из жизни юного русского пленника, его молодого друга-горца, привязавшегося к России и полюбившего русских, и молоденькой пленницы-грузинки – главных героев повести.
Все они группируются вокруг знаменитого вождя кавказских мюридов, Шамиля, являющегося как бы центром и главным рычагом многолетней борьбы.
Перед читателем проходят одна за другой трогательные сцены очень мало известной, а между тем полной интереса исторической эпохи завоевания Кавказа.
Мнением Ученого Комитета М. Н. Пр. признано подлежащим внесению в списки книг, заслуживающих внимания при пополнении ученических библиотек средних учебных заведений вед. М. Н. Пр., а также и бесплатных народных библиотек и читален. (Отз. Д-та Общ. Дел М. Н. Пр. №7679, 6 июля 1906 г.).
Отзыв. Мы считаем «Газават» одним из лучших произведений талантливой г-жи Чарской и вообще одной из лучших повестей, относящихся к рассказанной в ней эпохе. Издана книга очень изящно на прекрасной бумаге и богато иллюстрирована. Русское государство. 1906. №5».

[Автор не указан]. Книги для детей младшего возраста // Известия книжных магазинов Товарищества М.О. Вольф по литературе, наукам и библиографии. 1906. №39. С. 154.
«“Задушевное слово” для младшего возраста. Полный комплект за 1906 год, в роскошном переплете. Ц. 5 р. 25 к. В этом томе помещены между прочим большие повести: “Тасино горе” Л.А. Чарской, “День проказника” гр. А.Л. Толстой и др.»

[Автор не указан]. Книги для детей среднего возраста // Известия книжных магазинов Товарищества М.О. Вольф по литературе, наукам и библиографии. 1906. №39. С. 155.
«“Задушевное слово” для старшего возраста. Полный комплект за 1906 год, в роскошном переплете. Ц. 5 р. 25 к. В этом томе помещены между прочим большие повести: “Вторая Нина” Л.А. Чарской, “Мое детство” графини А.Л. Толстой, “Богатый наследник” Алексея Лидиева и др. <…>
Лизочкино счастье. Повесть для детей Л.А. Чарской. С иллюстрац. худ. В.А. Табурина и И.В. Сивакова. Ц. в перепл. 2 р. 50 к. Маленькая бедная девочка попадает случайно в труппу детского театра, где сразу выдвигается благодаря своему таланту, но вызывает этим зависть и злобу одной из подруг по сцене и много от этого страдает. Ее блестящие способности обратили на нее также внимание одного итальянца, который выкрадывает ее из театра и увозит. Во время этого невольного странствия ей приходится еще больше вынести всевозможных огорчений и приключений, пока она не возвращается вновь в театр, где добивается, наконец, общего расположения всех окружающих и может жить вполне спокойно.
Записки сиротки. Повесть для детей Л.А. Чарской. С рисунками Э. Соколовского. Ц. в перепл. 1 р. 75 к. В этой повести рассказывается о судьбе бедной девочки сироты, которая после смерти матери едет со своей няней в провинцию, затем случайно попадает в цирк, где должна много терпеть от злой дочери директора цирка. Здесь ее находит однажды ее дядя и берет к себе.
Первые товарищи. Повесть для детей Л.А. Чарской. С иллюстрациями Э. Соколовского. Ц. в перепл. 1 р. 75 к. Главный герой повести мальчик, сын богатых родителей, очень хороший и добрый по природе, но отчаянный шалун. В повести описана жизнь этого мальчика в закрытом пансионе, рассказывается о его первых товарищах, об их шалостях, проказах, разных комических приключениях и пр.».

[Автор не указан]. Юмористические книжки для детей // Известия книжных магазинов Товарищества М.О. Вольф по литературе, наукам и библиографии. 1906. №39. С. 154.
«Веселая дюжинка. Книжка для детей младшего возраста в стихах Л.А. Чарской. С 57 рис. Ц. 30 к. Сборник коротеньких, веселых стишков, рисующих различные проказы и шалости детей, над которыми читатели-дети от души посмеются.»

[Фомин А.]. Газават. (Тридцать дет борьбы горцев за свободу). Л.А. Чарской. Историческая повесть для юношества. С илл. Ц. 3 р. 50 к. // Известия книжных магазинов Товарищества М.О. Вольф. 1906. № 37. С. 111.
Фрагмент рецензии из [Фомин 1906]: «Г-жа Чарская стремится привлечь внимание молодого читателя, главным образом, правдивостью психологической подкладки, художественностью картин. Борьба горцев за свободу обрисована увлекательно, ярко, образы борцов привлекательные, чарующие. Все эти особенности выгодно выделяют повесть г-жи Чарской между множеством книг для юношества».

Фомин А. Чарская, Л. Газоват (sic!). Тридцать дет борьбы горцев за свободу. Историческая повесть для юношества. Изд. т-ва Вольфа. Стр. 310. СПБ. 1906. Ц. 3 р.50 к. // Русская школа. 1906. №4. С. 16.
«Повесть г-жи Чарской, посвященная завоеванию русскими Кавказа, очень характерна, как показатель эволюции, происшедшей в детской литературе за последнее время. Конечно, и прежде были хорошие книги для детей, но они являлись исключениями; в большинстве случаев издатели сосредоточивали все свое внимание на внешности, на рисунках, стремясь этим прельстить покупателей, внутренние же качества оставались почти в пренебрежении; теперь же, даже такие издательства детских книг, как т-во Вольфа, которым издана повесть Чарской, применяясь к требованиям жизни, стали обращать свое внимание уже, главным образом, на содержание. Это ярко обнаруживается в рассматриваемой нами книге. Хотя автор еще не отказался от старых сюжетов – война, но его повести уже коснулись новые веяния: он сумел в известной степени отрешиться от тяготеющих до сих пор над детской книгой традиций: в его повести нет избитых нравственных сентенций, мещанской морали, нет и пресловутого “патриотизма”, которым наполнены произведения детской литературы, по сюжету и теме подобные разбираемой книге. Г-жа Чарская стремится привлечь внимание молодого читателя, главным образом, правдивостью психологической подкладки, художественностью картин. Борьба горцев за свободу обрисована увлекательно, ярко, образы борцов привлекательные, чарующие.
Все эти особенности выгодно выделяют повесть г-жи Чарской между множеством книг для юношества. Конечно, более развитых юношей она не заинтересует: интересы их теперь очень далеки от взятой автором области, – но менее развитые, без сомнения, прочтут ее с интересом».

Сведения об авторе:
Мария Михайловна Громова,
мл. научный сотрудник
филологический факультет
МГУ имени М.В. Ломоносова

Mariya M. Gromova,
Junior Researcher
Philological Faculty
Lomonosov Moscow State University

[email protected]



1. Маршак С. "Дом, увенчанный глобусом" // Новый мир. 1968. №9. С. 162; Халтурин И. Как разгорелись «Ленинские искры» // Детская литература. 1968. №4. С. 30–31.
2. Шкловский В. Вместо вступления // Шкловский В. Старое и новое. Книга статей о детской литературе. М.: Детская литература, 1966. С. 7.
3. Подробный обзор прижизненной критики Чарской см.: Головин В. Творчество Лидии Чарской в прижизненной критике // Детские чтения. 2018. Т.13. №1. С. 62–91.
4. Из докладной записки инспектора по детским библиотекам Наркомпроса СССР <Анохиной>. «Состояние работы среди детей». Июнь 1932 г. // Библиотечное дело в России (октябрь 1929 – май 1941). Документы и материалы: [в 2 ч.]. Ч.2 / [авт.-сост. М.Н. Глазков]. М.: Пашков дом, 2007. С. 6–11.
5. Подгуг Л. Будем знакомы! // Пионерская правда. 1934. №123(1422). С. 3.
6. Маршак С. О большой литературе для маленьких. Доклад на Первом Всесоюзном съезде советских писателей. М.: Художественная литература, 1934. С. 22.
7. Привалова Е. Детская бытовая повесть // Детская литература. Критический сборник / Под ред. А.В. Луначарского. М.: Художественная литература, 1931. С. 96.
8. Борисов Л. Родители, наставники, поэты. Книга в моей жизни. 2-е изд., доп. М.: Книга, 1969. С. 81.
9. Пантелеев Л. Как я стал детским писателем // Детская литература. 1979. №11. С. 16–18.
10. Друнина Ю. С тех вершин (Страницы автобиографии) // Друнина Ю. Избр. произведения. Т. 2: Стихотворения (1970–1980). Проза (1966–1979). М.: Художественная литература, 1981. С. 356.
11. Васильев Б. Летят мои кони // Юность. 1982. №6. С. 15.
12. Путилова Е. О забытых именах, или О «феномене» Л. Чарской // О литературе для детей. Вып.32 / Отв. ред. А.Л. Коваленко. Л.: Детская литература, 1989. С. 73–89; Приходько В. «Княжна Ниночка Джаваха… Простишь ли ты нас?» // Пионер. 1990. №7. С. 26–28.
13. Так, по данным портала culture.ru, в республике Татарстан их провели Центральная детская библиотека г. Казани, Библиотека-филиал №4 и №6 г. Казани,
Актюбинская поселковая библиотека, Аксубаевская детская библиотека, Бавлинская центральная детская библиотека, сельская библиотека Бирюлинского зверосовхоза, Центральная детская библиотека пгт Алексеевское, Библиотека-филиал №23 г. Набережные Челны, Центральная детская модельная библиотека г. Набережные Челны, Просто-Челнинская сельская библиотека, Нармонская сельская библиотека – филиал №15, Чирповская сельская библиотека – филиал №32, Библиотека поселка Дачное, Манзарасская сельская библиотека, Тоншерминская поселенческая библиотека, Центральная детская библиотека Пестречинского района, Зиреклинская сельская библиотека – филиал №4, Волчинская сельская библиотека, Городская библиотека-филиал №6 Елабуги, Мокросавалеевская сельская библиотека, Сахаровская сельская библиотека – филиал №31, Черемшанская центральная детская библиотека, Центральная детская библиотека имени Гайдара г. Зеленодольска, Лубянская сельская библиотека, Левашевская библиотека – филиал №14; в республике Башкортостан – Центральная детская библиотека г. Салавата и Модельная библиотека №29 г. Уфы – Центр неформального общения «Архитектура души»; в Воронеже и Воронежской области – Библиотека №20 г. Воронеж, Воронежская областная специальная библиотека для слепых имени В.Г. Короленко, Азовская библиотека, Центральная районная библиотека имени Е.А. Исаева, Каменская межпоселенческая центральная библиотека, Аннинская центральная библиотека имени Е.П. Ростопчиной, Абрамовская сельская библиотека, Сельская библиотека Госплемстанции; в Ярославле и Ярославской области – Библиотека-филиал №1 г. Ярославля, Даниловская детская библиотека, Сарафоновская библиотека, Андрониковская библиотека, Макаровская сельская библиотека; а также Теньгушевская центральная детская библиотека (респ. Мордовия), Шоршелская сельская библиотека (Чувашская республика – Чувашия), Библиотека-филиал №2 г. Майкопа (респ. Адыгея), Ненецкая центральная библиотека имени А.И. Пичкова (Ненецкий автономный округ, г. Нарьян-Мар), Приобская библиотека семейного чтения (Ханты-Мансийский автономный округ – Югра), Дятьковская детская библиотека (Брянская обл.), Щигровская межпоселенческая районная библиотека (Курская обл.), Яблоновская модельная сельская библиотека, филиал №15 (Белгородская обл.), Милославская детская библиотека и Гребневская сельская библиотека (Рязанская обл.), Центральная городская библиотека имени А.С. Суханова (г. Тобольск) и Детская библиотека г. Ишима (Тюменская обл.), Отдел библиотечного обслуживания №3 г. Колпашево (Томская обл.), Детская библиотека – филиал №8 г. Киселевска (Кемеровская обл.), Библиотека-филиал №3 г. Туапсе (Краснодарский край), Центральная городская библиотека имени Л.Н. Толстого (Тула) и Щекинская межпоселенческая центральная библиотека (Тульская обл.), Филиал №2 Детской библиотеки г. Иваново, Библиотека семейного чтения и досуга имени С.Я. Маршака (г. Королев, Московская обл.) и др.

---

Любопытно

[silent-gluk]

Давно обещанное фото Сашеньки в институтской форме. Неисторичной, зато соответствующей принятой на той ролевой игре про Смольный, про которую я как-то писала. А что коричневое платье, а не зеленое - так Сашенька в младших классах, "кофулька"...



Фото Дайри юзера sundesky ( sundesky.diary.ru/ )




Фото ЖЖ-юзера Остинг ( osting.livejournal.com/ )

@темы: ссылки, Картинки

---

Любопытно

[silent-gluk]

Г.Михалевская.
Уроки общения по Л.Чарской. (СПб, 2006 год). Продолжение.

ГЛАВА 2
СТРОЙ ИНСТИТУТСКОЙ ЖИЗНИ

Как уже говорилось, в институте жили, учились и воспитывались «дети средних русских семей, преимущественно сирот, дочерей офицеров и служащих в военном ведомстве». (Чарская Л. Записки институтки. - М.,1993. — С.213.) По окончании привилегированного учебного заведения девушки получали диплом: «А с дипломом ей всюду дорога открыта. Классной дамой может быть, учительницей. Наконец, на курсы поступит. Свое учебное заведение откроет, если захочет». (Чарская Л. Волшебная сказка. — М., 1994. — С. 434.)

По преданию, «институт когда-то, давным-давно, был монастырем, доказательством чего служили следы могильных плит в последней аллее и «силюльки» (крохотные комнатки для музыкальных упражнений), бывшие, вероятно, келейками монахинь». «Не раз... прибегали девочки из силюлек все дрожащие и испуганные и говорили, что слышали какие-то странные звуки, стоны. Это, как говорят, плачут души монахинь, не успевших покаяться перед смертью». (Чарская Л. Записки институтки. — М.,1993. — С. 40.)

Возле институтского здания был сад: «Большой, неприветливый, с массой дорожек, он был окружен со всех сторон высокой каменной оградой. Посреди площадки, прилегавшей в внутреннему фасаду института, стояли качели и качалка». (Там же. С. 27.) Осенью под ногами шелестели упавшие листья. Там и сям каркали голодные вороны. Прогулки проводились под наблюдением классных дам. Во время прогулок ходить на последнюю аллею запрещалось. За садовой площадкой чернел пруд: «Небольшое озерко в пять сажень длины и в четыре ширины тихо дремлет под осенним солнцем. Деревья и прибрежные кусты роняют на его сонную поверхность опавшие мертвые листья». (Чарская Л. Ради семьи // Мы, 1990, №2. — С. 135.) К пруду подходить также не разрешалось.

В самом здании института было много примечательных мест. И первое это зал — «огромное мрачноватое помещение с холодными белыми стенами, украшенными громадными царскими портретами в тяжелых раззолоченных рамах, и двухсветными окнами, словно бы нехотя пропускавшими сюда сумеречно-голубой лунный свет.

Поскольку император Павел | считался основателем нашего института, его портрет занимал особое место, будучи помещенным за деревянной оградкой-баллюстрадой на некотором возвышении, куда вели высокие ступени, крытые красным сукном.

Император стоял передо мной (перед девочкой, отважившейся ночью пойти в зал без разрешения классной дамы) в горностаевой мантии. С короной на голове и скипетром в руке. Его своеобразное, характерное лицо с вздернутым носом и насмешливым взглядом было обращено ко мне. При бледном сиянии луны мне почудилось, что император улыбается. Разумеется, это только почудилось... Я отлично понимала что портрет не может улыбаться». (Чарская Л. Вторая Нина. — СПб., 1994. — С. 242.)

Центральное место в институтской жизни занимала церковь. «Небольшая, но красивая и богатая институтская церковь сияла золоченым иконостасом, большими образами в золотых ризах украшенных каменьями, с пеленами, вышитыми воспитанницами». (Чарская Л. Записки институтки. — М., 1993. — С. 33.) Церковь находилась на четвертом этаже, перед ней была церковная площадка, подняться в церковь нужно было по «парадной» лестнице. «На церковной площадке весь класс остановился и, как один человек ровно и дружно опустился на колени. Потом, под предводительством m-lle Арно, все чинно по парам вошли в церковь и встали впереди, у самого клироса, с левой стороны. За нами было место следующего шестого класса». (Там же. С. 31).

«Пожилой, невысокий священник с кротким и болезненным лицом — кумир целого института за чисто отеческое отношение к девочкам — служит особенно выразительно и торжественно. Сочные молодые голоса «старших» звучат красиво и стройно под высокими сводами церкви.

Но странное дело... Там, в убогой деревенской церкви, забившись в темный уголок, я молилась горячо, забывая весь окружающий мир... Здесь, в красивом институтском храме, молитва стыла, как говорится на губах, и вся я замирала от этих дивных, как казалось мне тогда, голосов, этой величавой торжественной службы». (Там же. С. 32-33.) Такое впечатление произвела служба в церкви на Людмилу Влассовскую, только что поступившую в институт. «Молитва стыла на губах», поскольку жизнь несмотря на ее ритмичность, в институтских стенах, «серых», «скучных», была тяжелой, «немилой».

Кроме классов, где девочки учились, была столовая, дортуар (спальня) и умывальня, 20 музыкальных комнат, или силюлек, где девочки экзерсировались, учились играть на пианино; гимнастическая площадка (на улице), гардеробная, бельевая, лазарет, комнаты классных дам и инспектрис, квартира начальницы. Дортуарные и коридорные девушки жили в девичьей. Работники в гардеробной, вахтер, сторожа, швейцар обслуживали и налаживали быт воспитанниц.

Дортуар. Большая длинная комната с четырьмя рядами кроватей — дортуар — освещалась газовыми рожками. Пространство между кроватями девочки называли «переулок». «Средний переулок» - пространство между двумя рядами кроватей. Несмотря на то, что дортуар был «мрачным», в нем после чая и вечерней молитвы надзор над девочками несколько снижался, хотя дежурная классная дама ночью должна была находиться здесь же, за перегородкой или ширмами. «Здесь за ширмами было так же шумно, как и там, в общей части дортуара. Каждое слово воспитанниц, произнесенное даже вполголоса, долетало сюда» (Чарская Л. Ради семьи // Мы, 1990, №1.- С. 117.) - так вспоминала свои первые дежурства молодая классная дама Ия Басланова.

«Поднявшись в дортуар, институтки сбрасывали с себя не только камлотовые (камлот — плотная грубая хлопчатобумажная или шерстяная ткань из черных или коричневых нитей) платья, но и дневную муштру, казенщину, неестественность ‹и нелепость большинства институтских правил и неписаных законов. Конечно, дортуар тоже был казармой своего рода, но здесь воспитанницам все-таки удавалось — пусть ненадолго, всего на несколько вечерних часов — избавиться от утомительного, а подчас и унизительного надзора». (Чарская Л. Вторая Нина. — СПб., 1994. — С. 219.) После чая и вечерней молитвы это были лучшие часы институтской жизни.

В дортуаре девочки переодевались в холщовые юбочки, кофточки и колпачки, иногда надевали привезенные из дома «собственные длинные юбки поверх институтских грубых холщовых и, закутавшись в теплые, тоже «собственные» платки, сидели и болтали, разбившись группами, на постелях друг друга». (Чарская Л. Записки институтки. — М., 1993. — С. 181.) По вечерам иногда девочки усаживались на чью-либо постель и, тесно прижавшись одна к другой, «запугивали» себя страшными рассказами или обсуждали дела и события, случившиеся днем. После страшных рассказов становилось «невыразимо жутко», и Люда Влассовская «не выдержала и улеглась спать на одну постель с Ниной, где тотчас же, несмотря ни на какие страхи, уснула как убитая». (Там же. С. 40.)

Умывальня. Рядом с дортуаром находилась «умывальня с медным желобом, над которым помещалась целая дюжина кранов». (Чарская Л. Записки институтки. - М., 1993. С.19) Вторая Нина, поступившая в последний класс института, была поражена следующим зрелищем: «Громкое, назойливое беспрерывное жужжание буквально оглушило меня... Комната, куда мы вошли, служила очевидно, умывальней, потому что на правой ее стене были расположены водопроводные медные краны. Несколько девушек возрастом от 16 до 19 лет, плескались у кранов, коротко переговариваясь между собой. На них были надеты короткие холщовые юбки и остроконечные колпачки, поразительно безобразившие эти юные лица». (Чарская Л. Вторая Нина. — СПб., 1994. — С. 182.)

Столовая. В здании института находилась и столовая: «Чинно выстроились институтки и сошли попарно в столовую, помещавшуюся в нижнем этаже. Там уже собрались все классы и строились на’ молитву... Дежурная ученица из институток старших классов прочла молитву перед обедом, все институтки сели за столы по 10 человек за каждый». (Чарская Л. Записки институтка. — М., 1993. —с. 17) На стенке у входной двери в столовую висело меню. За обедом общались.

«— Влассовская, ты не будешь есть твой биток? — на весь стол крикнула Бельская. — Нет? Так дай мне.
— Пожалуйста, возьми, — поторопилась я ответить.
— Вздор! Ты должна есть и биток, и сладкое тоже, строго заявила Джаваха, и глаза ее сердито блеснули. — Как тебе не стыдно клянчить Бельская! — прибавила она.
Бельская сконфузилась, но ненадолго: через минуту она уже звонким шепотом передавала следующему «столу»:
— Mesdames, кто хочет меняться — биток за сладкое?
Девочки с аппетитом уничтожали холодные и жесткие битки». (Чарская Л. Записки институтки. — М.,1993 — С. 17)

Неоднократно говорится в произведениях Л.Чарской о скудной институтской пище: «Завтрак, состоявший из 5 печеных картофелин куска селедки, квадратика масла и кружки кофе с бутербродами». (Там же. С. 26.) «Чай — горячая коричневая бурда, лишь по какому-то недоразумению именуемую чаем». (Чарская Л. Вторая Нина. — СПб., 1994. — С. 206.) Скудным было питание и у смолянок. Е.Н.Водовозова пишет: «Кроме раннего вставания и холода, институток удручал вечный голод. Кормили нас в институте на редкость невкусно и давали к тому же крошечные порции. На завтрак мы получали маленький ломтик хлеба, посыпанный зеленым сыром. Иногда, вместо сыра, на хлебе лежал тонкий, как почтовый листок, кусочек мяса. Этот жалкий бутерброд: составлял первое блюдо завтрака. На второе нам обычно давали блюдце молочной каши или макарон. В обед полагался суп, на второе — кусочек поджаренной говядины из супа, а на третье — небольшой пирожок с брусничным или клюквенным вареньем. Утром и вечером давалась одна кружка чаю и пол французской булки.

Посты же окончательно изводили нас... Мы постились не только в рождественский и великий посты, но каждую пятницу и среду. В такие дни вместо мяса мы получали по три корюшки и несколько картофелин с постным маслом. Во время постов институтки ложились спать со слезами, долго стонали и плакали, ворочаясь в постелях от холода и мучительного голода». (Водовозова Е. Н. История одного детства. — Л.,1941. — С. 145-146).Так случилось, что после конфликтной ситуации m-lle Арно пригласила к себе в комнату для разговора по душам Людмилу Влассовскую, ученицу последнего класса. «На круглом столике у дивана совсем по-домашнему шумел самовар и лежали разложенные по тарелкам сыр, колбаса, масло. Я, полуголодная, после институтского стола, не без жадности взглянула на все эти лакомства, но прикоснуться к чему-либо считала «низостью» и изменой классу (классная дама предложила выпить чашку чая). Арно ненавидели дружно, изводили всячески, она была нашим врагом, а есть хлеб-соль врага считалось у нас позорным. Поэтому я только низко присела в знак благодарности, но от чая и закусок отказалась». (Чарская Л. Записки институтки. — М., 1993. — С. 183-184.) Ежедневно «три дежурные по алфавиту воспитанницы ходили на кухню осматривать провизию — с целью приучаться исподволь к роли будущих хозяек». (Там же. С. 210.) Повар был «ужасно смешной и добрый. Всегда нам давал кочерыжки и морковь». (Там же. С. 153.)

Маленьких девочек перед праздником отправили на прогулку, чтобы они не мешали старшим украсить елку. Впереди шла чинно Арно, сзади — швейцар в ливрее. Случайные прохожие приняли девочек за приютских.
«— Ах, милашки! — воскликнула, проходя под руку с господином, какая-то сердобольная барынька. — Смотри, какие худенькие! — жалостливо протянула она, обращаясь к мужу.
— От институтских обедов не растолстеешь, да и заучивают их там этих институток, — сердито молвил тот». (Чарская Л.Записки институтки. — М., 1993 С. 82-83.) Даже Maman однажды сказала Людмиле Влассовской: «Привезли тебя румяным украинским яблочком, а увезут хилой и бледной».Но не все было уж так плохо. В приемные дни родственники приносили всевозможные лакомства. Обычно девочки делились с теми, кого не посещали родители или родные: «Надя Федорова принесла мне (Влассовской) большой кусок чайной колбасы и, когда я стала отнекиваться, пресерьезно заметила: «Ешь, ешь или спрячь, ведь я же не отказывалась от твоих коржиков». И я, чтобы не обидеть ее, ела колбасу после пирожных и карамелей». (Там же. С. 82-83.)

Иногда приходили посылки издалека. «Мамина пасхальная посылка опоздала на этот раз, и я получила ее только в великую субботу. Поверх куличей, мазурок, пляцок и баб аршинного роста... я с радостью заметила букетик полузавядших в дороге ландышей — первых цветов милой стороны». (Там же. С. 111.) В дортуаре, «сдвинув, с позволенья классной дамы, несколько ночных столиков, мы накрыли их совершенно чистой простыней и уставили присланными мне мамой яствами. Затем улеглись спать, чтобы бодро встретить наступающий Светлый праздник». (Там же. С. 112.)В праздники кормили гораздо лучше: вместо кофе давали по кружке шоколада с очень вкусными ванильными сухариками, нравились девочкам и слоеные булочки. «Воскресный завтрак состоял из кулебяки с рисом и грибами. На второе дали чай с вкусными слоеными булочками». (Там же. С. 35.)

(продолжение следует)

Отсюда: vk.com/wall-215751580_3758

@темы: ссылки, Чарская, Волшебная сказка, Ради семьи, Вторая Нина, Записки институтки

---

Любопытно

[silent-gluk]

А вот интересно... Известно ли, откуда Чарская брала иностранные имена и фамилии для своих персонажей (особенно японцев, кавказцев и прочей экзотики)?.. (Вот про Стругацких, скажем, известно, что для "Обитаемого острова" они имена-фамилии брали из статьи "Албанская литература" в "Литературной энциклопедии. А про Чарскую что-нибудь такое известно?)

@темы: вопрос, Чарская

---

Любопытно

[silent-gluk]

ЧАРСКАЯ: СТРАНИЦЫ НАШЕЙ ИСТОРИИ. ГОСУДАРИ И ИМПЕРАТОРЫ РОССИЙСКИЕ

"Ждать пришлось недолго. Спустя несколько минут дверь широко распахнулась и в класс вошла небольшого роста тоненькая дама, с большими выразительными карими глазами, ласково глядевшими из-под низко надвинутой на лоб меховой шапочки, с длинным дорогим боа на шее поверх темного, чрезвычайно простого коричневого платья.

С нею была Maman и очень высокий широкоплечий плотный офицер, с открытым, чрезвычайно симпатичным, чисто русским лицом.

— Где же Государыня? — хотела я спросить Нину, вполне уверенная, что вижу свиту Монархини, но в ту же минуту почтительно выстроившиеся между скамей наши девочки, низко приседая, чуть не до самого пола, проговорили громко и отчетливо, отчеканивая каждый слог:

— Здравия желаем, Ваше Императорское Величество!
И тотчас же за первой фразой следовала вторая на французском языке:
— Nous avons l'honneur de saluer Votre Majeste Imperial!
Сомнений не было. Передо мною были Государь и Государыня.
"Так вот они!" — мысленно произнесла я, сладко замирая от какого-то нового, непонятного мне еще чувства.

В моем впечатлительном и несколько мечтательном воображении мне представлялась совсем иная Царская Чета. Мысль рисовала мне торжественное появление Монархов среди целой толпы нарядных царедворцев в богатых, золотом шитых, чуть ли не парчовых костюмах, залитыми с головы до ног драгоценными камнями...
А между тем передо мною простое коричневое платье и военный сюртук одного из гвардейских полков столицы. Вместо величия и пышности простая, ободряющая и милая улыбка.

— Здравствуйте, дети! — прозвучал густой и приятный бас Государя. — Чем занимались?

Maman поспешила объяснить, что у нас урок немецкого языка, и представила Царской Чете m-lle Арно и учителя. Государь и Государыня милостиво протянули им руки.
— А ну-ка, я проверю, как вы уроки учите, — шутливо кивнул нам головою Государь и, обведя класс глазами, поманил сидевшую на первой скамейке Киру Дергунову.

У меня замерло сердце, так как Кира, славившаяся своею ленью, не выучила урока — я была в этом уверена. Но Кира и глазом не моргнула. Вероятно, ее отважная белокурая головка с вздернутым носиком и бойкими глазенками произвела приятное впечатление на Царскую Чету, потому что Кира получила милостивый кивок и улыбку, придавшие ей еще больше храбрости. Глаза Киры с полным отчаянием устремились на учителя. Они поняли друг друга. Он задал ей несколько вопросов из прошлого урока, на которые Кира отвечала бойко и умело.

— Хорошо! — одобрил еще раз Государь и отпустил девочку на место.
Потом его взгляд еще раз обежал весь класс, и глаза его остановились на миг как раз на мне. Смутный, необъяснимый трепет охватил меня от этого проницательного и в то же время ласково-ободряющего взгляда. Мое сердце стучало так, что мне казалось — я слышала его биение... Что-то широкой волной прилило к горлу, сдавило его, наполняя глаза теплыми и сладкими слезами умиления. Близость Монарха, Его простое, доброе, отеческое отношение, — Его — великого и могучего, держащего судьбу государства и миллионов людей в этих мощных и крупных руках, — все это заставило содрогнуться от нового ощущения впечатлительную душу маленькой девочки. Казалось, и Государь понял, что во мне происходило в эту минуту, потому что глаза его засияли еще большею лаской, а полные губы мягко проговорили:

— Пойди сюда, девочка.
Взволнованная и счастливая, я вышла на середину класса, по примеру Киры, и отвесила низкий-низкий реверанс.
— Какие-нибудь стихи знаешь? — снова услышала я ласкающие, густые, низкие ноты.
— Знаю стихотворение "Erlkonig", — тихо-тихо ответила я.
— Ihres Kaiserliche Majestat прибавляйте всегда, когда Их Величества спрашивают, — шепотом подсказал мне учитель.

Но я только недоумевающе вскинула на него глаза и тотчас же отвела их, вперив пристальный, не мигающий взгляд в богатырски сложенную фигуру обожаемого Россией Монарха.
"Wer reitet so spat durch Nacht und Wind?.." — начала я робким и дрожащим от волнения голосом, но чем дальше читала я стихотворение, выученное мною добросовестно к предыдущему уроку, тем спокойнее и громче звучал мой голос, и кончила я чтение очень и очень порядочно.

— Прекрасно, малютка! — произнес милый бас Государя. — Как твоя фамилия?
Его рука, немного тяжелая и большая, настоящая державная рука, легла на мои стриженые кудри.

— Влассовская Людмила, Ваше Императорское Величество, — догадалась я ответить.
— Влассовская? Дочь казака Влассовского?
— Так точно, Ваше Императорское Величество, — поспешила вмешаться Maman.

— Дочь героя, славно послужившего родине! — тихо и раздумчиво повторил Государь, так тихо, что могли только услышать Государыня и начальница, сидевшая рядом. Но мое чуткое ухо уловило эти слова доброго Монарха.

— Approche, mon enfant (подойди, мое дитя)! — прозвучал приятный и нежный голосок Императрицы, и едва я успела приблизиться к ней, как ее рука в желтой перчатке легла мне на шею, а глубокие, прелестные глаза смотрели совсем близко около моего лица.

Я инстинктивно нагнулась, и губы Государыни коснулись моей пылавшей щеки.

Счастливая, не помня себя от восторга, пошла я на место, не замечая слез, текших по моим щекам, не слыша ног под собою...

Царская Чета встала и, милостиво кивнув нам, пошла к двери. Но тут Государь задержался немного и крикнул нам весело, по-военному:
— Молодцы, ребята, старайтесь!
— Рады стараться, Ваше Императорское Величество! — звонко и весело, не уступая в искусстве солдатам, дружно крикнули мы.

Как только Государь с Государыней и начальницей вышли в коридор, направляясь в старшие классы, нас быстро собрали в пары и повели в зал.

Наскоро, суетясь и мешая друг другу, наши маленькие музыкантши уселись за рояли, чтобы в 16 рук играть тщательно разученный марш-полонез, специально приготовленный к царскому приезду.

Сзади них стояла толстенькая, старшая музыкальная дама, вся взволнованная, с яркими пятнами румянца на щеках.
— Идут! Идут! — неистово закричали девочки, сторожившие появление Царской Четы у коридорных дверей.

Музыкальная дама взмахнула своей палочкой, девочки взяли первые аккорды... Высокие Гости в сопровождении Maman, подоспевших опекунов, институтского начальства и старших воспитанниц, окруживших Государя и Государыню беспорядочной гурьбой, вошли в зал и заняли места в креслах, стоявших посередине между портретами Императора Павла I и Царя-Освободителя.
Приветливо и ласково оглядывали Высочайшие Посетители ряды девочек, притаивших дыхание, боявшихся шевельнуться, чтобы не упустить малейшего движения дорогих гостей.

Мы не сводили глаз с обожаемых Государя и Государыни, и сердца наши сладко замирали от счастья.

Музыкальная пьеса в 16 рук окончилась, вызвав одобрение Государя и похвалу Государыни. Вслед за тем на середину вышла воспитанница выпускного класса Иртеньева и на чистейшем французском языке проговорила длинное приветствие — сочинение нашего Ротье — с замысловатым вычурным слогом и витиеватыми выражениями. Государыня милостиво протянула ей для поцелуя руку, освобожденную от перчатки, — белую маленькую руку, унизанную драгоценными кольцами.

Затем вышла воспитанница 2-го класса, добродушная, всеми любимая толстушка Баркова, и после низкого-низкого реверанса прочла русские стихи собственного сочинения, в которых просто и задушевно выражалось горячее чувство любящих детей к их незабвенным Отцу и Матери.

Государь был, видимо, растроган. Государыня с влажными и сияющими глазами обняла обезумевшую от восторга юную поэтессу.
Потом все наши окружили рояль с севшею за него воспитанницею, и своды зала огласились звуками красивой баркароллы. Молодые, сочные голоса слились в дружном мотиве баркароллы с массою мелодий и переливов, искусными трелями и звонкими хорами. Во время пения Высочайшие Гости покинули свои места и стали обходить колонны институток. Они милостиво расспрашивали ту или другую девочку о ее родителях, успехах или здоровье. Увидя два-три болезненных личика, Государь останавливался перед ними и заботливо осведомлялся о причине их бледности. Затем обращался с просьбою к следовавшей за ними Maman обратить внимание на болезненный вид воспитанниц и дать возможность употреблять самую питательную пищу. Как раз когда он проходил мимо нашего класса, мой взгляд упал на Нину. Бледная, с разгоревшимися глазами трепетно вздрагивающими ноздрями, она вся превратилась в молчаливое ожидание. Государь внезапно остановился перед нею.

— Твое имя, малютка?
— Княжна Нина Джаваха-алы-Джамата, — звонким гортанным голоском ответила Нина.
Государь улыбнулся доброй улыбкой и погладил глянцевитые косы девочки.

— Твоя родина Кавказ? — спросила по-русски Государыня.
— Так точно, Ваше Величество! — произнесла Нина.
— А ты любишь свою родину? — спросил Государь, все еще не спуская руки с чернокудрой головки.
-
- Что может быть лучше Кавказа! Я очень-очень люблю мой Кавказ! — пылко, забывая все в эту минуту, воскликнула Нина, блестя глазами и улыбкой, делавшей прелестным это гордое личико, смело и восторженно устремленное в лицо Монарха.

— Charmant enfant! — тихо проговорила Государыня и о чем-то заговорила с начальницей.

Видя, что Высочайшие Гости собираются отъехать, институтский хор грянул "Боже, Царя храни", законченный таким оглушительно-звонким "ура!", которое вряд ли забудут суровые институтские стены.
Тут уже, пренебрегая всеми условными правилами, которым безропотно подчинялись в другое время, мы бросились всем институтом к Монаршей Чете и, окружив ее, двинулись вместе с нею к выходу. Напрасно начальство уговаривало нас опомниться и собраться в пары, напрасно грозило всевозможными наказаниями, — мы, послушные в другое время, теперь отказывались повиноваться. Мы бежали с тем же оглушительным "ура!" по коридорам и лестницам и, дойдя до прихожей, вырвали из рук высокого внушительного гайдука соболью ротонду Императрицы и форменное пальто Государя с барашковым воротником и накинули их на царственные плечи наших гостей.

Потом мы надели теплые меховые калоши на миниатюрные ножки Царицы и уже готовились проделать то же и с Государем, но он вовремя предупредил нас, отвлекая наше внимание брошенным в воздух носовым платком. Какая-то счастливица поймала платок, но кто-то тотчас же вырвал его у нее из рук, и затем небольшой шелковый платок Государя был тут же разорван на массу кусков и дружно разделен "на память" между старшими.

— А нам папироски, Ваше Величество! — запищали голоса маленьких, видевших, что Государь стал закуривать.
— Ах вы, малыши, вас и забыли! — засмеялся он и мигом опустошил золотой портсигар, раздав все папиросы маленьким.
— Распустите детей на три дня! — в последний раз прозвучал драгоценный голос Монарха, и Царская Чета вышла на подъезд.

Оглушительное "ура!" было ответом — "ура!" начатое в большой институтской швейцарской и подхваченное тысячной толпой собравшегося на улице народа. Кивая направо и налево, Высочайшие Гости сели в сани, гайдук вскочил на запятки, и чистокровные арабские кони, дрожавшие под синей сеткой и мечущие искры из глаз, быстро понеслись по снежной дороге.

Мы облепили окна швейцарской и соседней с нею институтской канцелярии, любуясь дорогими чертами возлюбленных Государя и Государыни.

— Господи, как хорошо! Как я счастлива, что мне удалось видеть Государя! — вырвалось из груди Нины, и я увидела на ее всегда гордом личике выражение глубокого душевного умиления.
— Да, хорошо! — подтвердила я, и мы обнялись крепко-крепко...
Наше восторженное настроение было прервано Манею Ивановой.

— Как жалко, mesdam'очки, что Государь с Государыней не прошли в столовую, — чистосердечно сокрушалась она.
— А что?
— А то, что, наверное бы, нас кормить стали лучше. А то котлеты с чечевицей, котлеты с бобами, котлеты и котлеты. С ума можно сойти...

Но никто не обратил внимания на ее слова и не поддержал на этот раз Маню; все считали, что напоминание о котлетах в эту торжественную минуту было совсем некстати. Всех нас охватило новое чувство, вряд ли даже вполне доступное нашему пониманию, но зато вполне понятное каждому истинно русскому человеку, — чувство глубокого восторга от осветившей нашу душу встречи с обожаемым нами, бессознательно еще, может быть, великим Отцом великого народа.

И долго-долго после того мы не забыли этого великого для нас события..." ("Записки институтки")

Отсюда: vk.com/wall-215751580_3751

Интересно, тогда было принято все, связанное с царской фамилией, писать с заглавных букв (типа "Царская Чета") или это личная заморочка Чарской?.. В издании "Терры" - с маленьких, а в имеющемся у меня файле - правда, не знаю, с какого издания он делался - с заглавных...

@темы: текст, ссылки, Чарская, Записки институтки, Цитаты

---

Любопытно

[silent-gluk]

А вот интересно... У Чарской иногда встречаются мелкие неточности (не из-за незнания, просто, скажем, забыла имя "третьего лебедя в пятом ряду", упоминаемого на все произведение пару раз). И вот интересно: во времена Чарской не было редакторов, способных такое отловить, или "улучшение текста" просто не входило в их служебные обязанности?

@темы: вопрос, Чарская, История

---

Любопытно

[silent-gluk]

Игорь Николайчук пишет и показывает видео:

Диана Кайзер и её книга памяти Лидии Чарской, бывшей ученицы института благородных девиц имени императора Павла.


Отсюда: vk.com/wall118894285_1545

Видео мероприятия из бывшего Павловского института можно посмотреть по ссылке.

@темы: Мероприятия, ссылки, Чарская, Видео

---

Любопытно

[silent-gluk]

А вот интересно, как бы вы охарактеризовали (в идеале - одним словом) стиль Чарской? Именно _стиль письма_, не сюжеты. Его называли слащавым, но, по-моему, это не то. Мне вспоминается слово "экзальтированный", но и это не совсем то...

@темы: вопрос, Чарская