Хотела отправить главу с работы, а там отключили интернет.
Но лучше поздно чем никогда!
Как только шум колес экипажей, отвозивших детей, замолк на улице, Лиза ближе пододвинула кресло Павлика к камину, поправила огонь и, усевшись рядом, предложила мальчику почитать немного.
Но Павлик был не охотник до чтения.
— Нет, нет, не хочу слушать чтения, поболтаем лучше немножко, — попросил он.
— Сегодня сочельник, почти в каждом доме елка, — грустно произнесла Лиза, — и в доме доктора, должно быть, устраивается елка для больной Зои, ее украшает мама и верно думает все время обо мне.
— Ты скоро ее увидишь, Лиза, — утешал ее Павлик, — через три, четыре месяца мы вернемся в Петербург, и ты будешь ходить к ней в гости.
читать дальше— Ах, как это было бы хорошо, — произнесла Лиза, — мне кажется, эта радость так велика, что уж лучше неё ничего не может быть на свете!
Они долго еще болтали таким образом, пока, наконец, сонные глазки Павлика не слиплись, и он не уснул тут же у камина в большом просторном кресле своего отца. Лиза продолжала сидеть тут же, смотрела на тлеющие уголья и мечтала о том, как теперь зажигают елку у губернатора, как Борис и Лева — губернаторские дети — обносят подарками и сюрпризами своих маленьких гостей, как губернатор передает три пакета Павлу Ивановичу: для Павлика, Мэри и для неё, Лизы, оставшихся дома. Что это за сюрприз, который готовит ей губернатор? Что может он подарить ей, Лизе? — невольно сверлила её головку докучная мысль.
Потом она стала думать о другом. Ей представилась иная елка—в далеком Петербурге, в докторском доме; и ей виделась больная Зоя, которую катают вокруг неё в кресле, и наконец мама — добрая, ласковая, милая, только немного грустная от разлуки с ней, Лизой, в этот великий праздник.
Потом все её мысли как-то разом смешались в голове, и она неожиданно крепко уснула, положив головку на спинку кресла. И во сне Лизе все представлялась елка, вся залитая огнями, и её ненаглядная мама, протягивающая руки своей девочке.
Прикосновение к плечу чьей-то руки разом разбудило Лизу. Она быстро протерла глаза и вскочила с кресла.
Перед нею стояла Мэри.
— Вот глупая-то девочка! — вскричала она,— спит, как медведь в своей берлоге, и нимало не думает о сюрпризе.
— О каком сюрпризе? — спросила удивленная Лиза.
— Вот потешная-то! Все перезабыла со сна! Да о сюрпризе, который готовит тебе губернатор.
— А ты разве его знаешь? — изумилась еще больше Лиза.
— Кого, губернатора-то? Ну конечно, — засмеялась Мэри так громко, что Павлик беспокойно зашевелился во сне.
— Нет, о сюрпризе ты знаешь?
— О сюрпризе? — переспросила Мэри и лукаво сощурилась, — знаю, конечно. Никто не знает — ни Павел Иванович, ни Григорий Григорьевич, никто из детей, а я знаю. Как узнала — не скажу, а все таки узнала!
— Голубушка Мэри! Скажи мне, что это за сюрприз! — попросила Лиза.
— Ишь, какая прыткая! — снова рассмеялась Мэри, — нет, ты лучше отгадай-ка сама!
— Но я не знаю, что бы это могло быть! — рассуждала Лиза. — Большой или маленький сюрприз?
— О, большой, очень большой! — отвечала Мэри.
— Круглый или длинный? — продолжала спрашивать Лиза.
— Длинный! Не очень... Но скорее длинный, нежели круглый.
— А какого цвета?
— О, цветов много. Но преобладает белый.
— Что это: вещь, книга или лакомство?
— Ни то, ни другое, ни третье! — отрезала Мэри и, помолчав немного для пущей важности, произнесла, растягивая слова:—это живое существо!
— Живое существо? — все более и более изумляясь, произнесла Лиза. — Что же это: собачка, кошечка или морская свинка?
— О нет! — прошептала Мэри тихо, так как Павлик снова заворочался у камина. — Это человек...
И прежде чем окончательно удивленная Лиза могла спросить еще что-нибудь, она прошептала ей звонким шепотом в самое ухо:
— Это твоя мама!
— Мама! — вскричала Лиза вне себя от восторга и волнения, но в туже минуту рука Мэри закрыла ей рот, мешая говорить дальше.
— Тсс! Сумасшедшая, ты разбудишь Павлика! Не кричи, а слушай, что я скажу тебе. Твоя мама приехала сюда. Губернатор узнал об этом и, чтобы потешить тебя — свою любимицу — устроил этот праздник для твоей встречи с мамой.
— Но как же?.. Господи!.. Ведь я не поехала... Я не знала этого всего?.. — лепетала Лиза, плача от радости и смущения в одно и то же время.
— Ну, что же делать! — спокойно произнесла Мэри, — ты подождешь до завтра, потому что, согласись сама, не может же мама твоя уехать с праздника и обидеть губернатора. К тому же Павел Иванович скажет, ей, что у тебя болит голова, и она не захочет волновать тебя свиданьем. Нечего делать, придется тебе подождать до завтра!
— О, нет, Мэри, — вскричала, заливаясь слезами, бедняжечка Лиза, — я не могу ждать до завтра! Ради Бога, научи меня что делать.
— Что делать? — засмеялась Мэри, — да ничего иного, как одеться теперь и ехать на праздник губернатора.
— Но ведь меня не ждут уже там!
— Так что же! Тем твое появление будет приятнее. Тебе хотели сделать приятный сюрприз, а ты сама сделаешь им сюрприз еще вдвое приятнее.
— Боже мой! Боже мой!— вскричала в отчаяний Лиза, — как же мне оставить больного Павлика! — Ведь Павел Иванович сдал его на мое попечение.
— Ах, подумаешь, какая опасная болезнь. Да он так-то каждый день болен, потому что объедается каждый день! А теперь он спит, как сурок, и его никакими пушками не разбудишь. Да к тому же Матрена посидит с ним, если ты уж так боишься его оставить, Ах, Лиза, — с досадой заключила Мэри,—не думала я, что ты так мало любишь свою мать, если не решаешься ехать к ней, не видев ее так долго!
— О нет! Мэри, — голубушка, я еду, еду! — вскричала Лиза и побежала одеваться.
Если бы Лиза оглянулась в двёрях на оставшуюся подле Павлика Мэри, то она наверное бы испугалась того выражения, которое было на её лице. Глаза девочки так и сияли злою радостью, а губы шептали злорадно:
— Беги, беги, глупая овечка! Торопись одеваться, благо ты так легко веришь выдуманной мною сказке про приезд твоей матери. Будет тебе праздник, да только не на губернаторской елке!
Но, к несчастью, Лиза была так занята своей внезапной новостью, что ей было не до Мэри. Быстро оделась она в свое белое парадное платьице, разбудила Матрену, уговорила ее посидеть у Павлика и вернулась к Мэри.
— А ты почему же не одеваешься? — спросила она, застав Мэри на том же месте.—Или ты пойдешь в этом платье?
— Ну, разумеется! Я ведь только провожу тебя, а на праздник не пойду; вернусь домой и подежурю у Павлика за тебя.
— О, какая ты добрая, Мэри! — произнесла растроганно Лиза, и, крепко обняв своего недавнего врага, проговорила тихо: — Как я виновата перед тобою. Я тебя считала очень злою девочкою! Прости меня, Бога ради!
— О, конечно, — возразила Мэри лицемерно.—Ведь и я тоже виновата перед тобою, потому что завидовала тебе и твоему успеху. Еще бы! До твоего приезда я играла все, что хотела, и могла капризничать напропалую, а ты поступила в кружок — и мне пришлось совсем плохо. Ну, я и возненавидела тебя за все это! Но больше не буду! Я вижу, какая ты добрая и кроткая, и тоже полюбила тебя не меньше других.
— О, спасибо, Мэричка! — ласково произнесла Лиза, поверив каждому слову коварной девочки. И, еще раз попросив Матрену не отлучаться ни на минуту от больного Павлика, Лиза, в сопровождении Мэри, вышла из дому.
ГЛАВА XXVI.
Мэри отомстила.
Стояла настоящая Рождественская ночь. Было нестерпимо холодно. Крупные хлопья снега крутились в воздухе, ударяя по лицу и оставляя мокрые следы на щеках прохожих. Впрочем, прохожих было немного: в Рождественскую ночь каждый старается быть дома, чтобы встретить светлый праздник среди родных или друзей. Поэтому улицы были пустынны, и девочки, пройдя порядочную часть пути, не встретили ни одного извозчика,
— Ты хорошо ли знаешь дорогу? — осведомилась Лиза, видя, что метель все усиливается с каждой минутой.
— О, конечно! — успокоила ее Мэри, — надо пройти еще улицу, потом еще переулок, потом повернуть направо, потом налево, и губернаторский дом будет, как на ладони.
— Ведь он на площади? — пройдя еще немного, спросила Лиза, начинавшая уставать.
— Ну да, на площади, а я веду тебя ближайшей дорогой. Тебе кажется, что это так далеко, потому что ветер и снег затрудняют ходьбу. Не правда ли, тебе кажется, что мы идем очень долго, а между тем мы не сделали и половины дороги.
— Неужели? — удивилась Лиза, — а я так устала.
— Так что же, — разом делаясь грубой, проговорила Мэри, — не тащить же мне тебя на руках!
Они снова завернули за угол, потом еще направо, потом налево и пошли вдоль какого-то забора. Наконец, забор кончился, и они очутились в снежном поле, с левой стороны которого темным пятном на белой скатерти снега выделялся сосновый бор.
— Мэри, Мэри, — вскричала в страхе Лиза, — мы, кажется, заблудились!
— Ну, вот глупости! — рассердилась её спутница, — не думаешь ли, что я завела тебя куда-нибудь?
— Мэри, голубушка, повернем назад! — молила Лиза, — я чувствую, что мы сбились с дороги.
— Ну, и чувствуй себе сколько тебе угодно! — проговорила Мэри насмешливо,— и не мешайся не в свое дело. Да и потом, что за вздор ты выдумываешь, Лиза! Я отлично знаю дорогу. Видишь, там огонек. Это и есть дом губернатора.
— О, неправда, неправда! — не помня себя от страха, простонала Лиза, —дом губернатора не может быть в лесу! О, пусти меня назад, Мэри, пусти, ради Бога!
Страшное предчувствие охватило сердечко Лизы. Она разом поняла коварный поступок Мэри, и злая выходка девочки сделалась совсем ясной для неё.
— Она хочет завести меня в лес и оставить там, как девка-Чернавка оставила в сказке бедную королевну! — вихрем пронеслось в мыслях Лизы, и она, дрожа от страха, со слезами, стала молить Мэри вернуться домой.
— Как же, жди! — грубо рассмеялась та, поняв, что её замысел был открыт Лизой, —отвести тебя обратно, чтобы ты снова заняла мое место и играла мои роли! Нет, голубушка! Довольно ты поцарствовала! Очередь за мною. Да ты не бойся и не дрожи.— прибавила она с гадкой улыбкой,—я ничего тебе не сделаю дурного, а только отведу тебя к добрым людям, которые займутся тобою и твоим будущим Ну, однако, поторопись немного, а то ты еле волочишь ноги. А мне некогда возиться с тобою. Давай твою руку и марш бегом!
И, прежде, чем Лиза успела опомниться, Мэри схватила ее за руку и потащила насильно, направляясь к мелькавшему за высокими деревьями огоньку.
— Мэри, Мэри! — молила ее бедная Лиза, еле передвигая ноги, тонувшие в снегу,—скажи мне одно, Мэри: мамы нет здесь? Ты все налгала?
— Разумеется, — разразилась торжествующим хохотом Мэри, — а то как бы мне иначе заманить пташечку в клетку. Ну, помолчи немного. Мне надоел твой рев. Мы пришли.
И с этими словами Мэри, все еще не выпуская руку Лизы, свернула с дороги и побежала на огонек, мелькавший все ближе и ярче.
Неожиданно перед ними выросла небольшая избушка из хворосту и бревен. Мэри толкнула крохотную дверцу и почти на руках втащила Лизу в маленькую комнатку, где четверо людей — двое больших и двое маленьких — сидели за столом при тусклом свете огарка.
ГЛАВА XXVII
В когтях черномазого.
— Ба, добро пожаловать, желанная гостья! — раздался знакомый голос над ухом Лизы. Она подняла глаза и обомлела. Сидящий за столом человек был не кто иной, как черномазый господин, называвший себя Энрико Томазо.
— Никак не могла уговорить идти! — трещала между тем Мэри, плотно запирая за собою дверь.— Догадалась но дороге, в чем дело, и пришлось чуть не насильно тащить.
— Ну, видишь, умница, — произнес г-н Томазо,— не хотела идти ко мне по доброму согласию, попала хитростью. Не пеняй же на меня, миленькая гостья, если и угощение теперь будет несколько иное.
И при этих словах он рассмеялся таким злым и неприятным смехом, что мороз пробежал по коже Лизы. Засмеялась и Мэри, и сидевшая за столом старая женщина, как две капли воды похожая на черномазого. Только двое детей—мальчик и де¬вочка, одетые в лохмотья, сквозь которые выглядывали их посиневшие от холода тельца, продолжали молча сидеть, тесно прижавшись друг к другу и глядя на всех исподлобья испуганными и жалкими глазами.
— Ну, мне пора бежать поднимать тревогу,— проговорила Мэри, — пойду и скажу моему начальству, что их хваленая Эльза предпочла поступить в другую труппу. Неправда ли, Эльза, я должна передать это нашему добрейшему Павлу Ивановичу?
Лиза, перепуганная до полусмерти всем происшедшим с нею, от слабости едва держалась на ногах. Она понимала только одно, что никогда уже не увидит больше доброго Павла Ивановича, ни всех своих товарищей и подруг, и что мало того, что злая Мэри обманом завела ее к страшному «черномазому», но пойдет еще и наговорит там, в милом, дорогом кружке, что она, Лиза, сбежала нарочно к странствующему акробату, прельстившись его обещаниями.
— О, Мэри! — могла только произнести бедная девочка, — так ты зло поступила со мною!
Ноги её подкосились от слабости, голова закружилась, и Лиза без чувств упала на темный мерзлый пол избушки.
— Смотрите, хозяин, как бы девочка не умерла со страху, будет вам тогда беды с нею! — проговорила испуганная Мэри, стараясь поднять Лизу с полу и вглядываясь в её осунувшееся, разом помертвевшее личико.
И на минуту в черством сердце злой Мэри промелькнуло что-то, похожее на жалость и раскаяние в совершенном ею с Лизой гадком поступке.
Но этот проблеск доброго чувства исчез так же быстро, как и появился.
«Пусть себе помирает у Томазо, — злобно размышляла Мэри, — ей это не принесет вреда — походить по дворам и попеть его песенки, а я, по крайней мере, займу свое прежнее место и снова буду играть все, что мне только захочется. Ведь только одна Лиза играет лучше меня, а остальным до нас с нею и не дотянуться! Ну, значит, если уйдет Лиза, то останусь я, и поневоле и директор, и все окружающие примиряться с необходимостью уступить мне мое старое место».
Так раздумывала Мэри, выйдя из избушки и пускаясь в обратный путь.
Когда она вернулась домой, все были уже там. С притворным волнением ворвалась девочка в комнату Павла Ивановича, громко крича и плача.
— Что такое, что случилось? — спрашивали в испуге, разошедшиеся было по своим углам дети.
— О, какое несчастье! Какое несчастье! — продолжала кричать Мэри, — Эльза убежала! Эльза убежала к Энрико Томазо!
— К кому? Кто? Кто убежал?—в волнении спрашивали и старшие, и младшие, окружая Мэри.
— Эльза, Лиза Окольцева убежала! — вся запыхавшись от скорой ходьбы, продолжала взволнованно передавать Мэри. — Когда вы уехали на праздник, она подождала, пока не уснул Павлик, потом оделась в праздничное платье и пришла ко мне сказать, что уходит навсегда из труппы, что ей было не хорошо у нас, что ее обижали напрасно, и что ей надоело работать и вечно слушать наставления и она предпочитает ходить по дворам и петь песенки... Вот что она просила передать вам всем. Я не хотела пускать ее, но она вырвалась и убежала, тогда я побежала за нею, но догнать уже не могла. Потом я долго блуждала по улицам, кричала, звала ее, но никто не откликался. Её и след простыл, —заключила свой рассказ Мэри.
Долгое молчание воцарилось кругом. Павел Иванович сжал свою седую голову обеими руками и тихо застонал. Этот удар был не под силу бедному старику. Он не мог не поверить правдивости рассказа Мэри, потому что все доказательства вины его любимицы были налицо. И исчезнувшее из шкапа белое парадное платье, в котором ушла Лиза, и её предложение остаться дома, когда все собрались к губернатору, и, наконец, в подтверждение слов Мэри, добродушная Матрена сказала, что слышала, как обе барышни долго спорили о чем-то — о чем именно она не разобрала, но что маленькая барышня очепь плакала н волновалась, когда просила ее, Матрену, побыть с Павликом.
— Ну конечно, она ушла, бедная малютка, потому что не могла нам простить нашего несправедливого поступка с нею. II подумать только, что мы лишились нашей девочки из-за какого-то несчастного куска торта, съеденного крысами! — говорил, чуть не плача, бедный Павел Иванович, для которого исчезновение Лизы было большим несчастьем,
— Ну, вот, стоит ее жалеть! — произнес своим строгим голосом Григорий Григорьевич. — Неблагодарная девчонка, не умеющая ценить доброго отношения... Одного жалко: другую такую же исполнительницу роли сиротки Маши вряд ли найдешь. Эльза вела эту роль на репетициях прекрасно и до слез трогала своей игрой.Придется обойтись без этой пьесы.
— О-о! — простонал Павел Иванович, — Бог с нею, с пьесой! Я любил эту девочку, как дочь, и её поступок убивает меня.
И, закрыв лицо руками, добрый старик заплакал, как малый ребенок, не стесняясь присутствием всего детского кружка.
Еще немного до финала!Дальше ждем в среду.
Но лучше поздно чем никогда!ГЛАВА XXV.
Сюрприз губернатора.
Сюрприз губернатора.
Как только шум колес экипажей, отвозивших детей, замолк на улице, Лиза ближе пододвинула кресло Павлика к камину, поправила огонь и, усевшись рядом, предложила мальчику почитать немного.
Но Павлик был не охотник до чтения.
— Нет, нет, не хочу слушать чтения, поболтаем лучше немножко, — попросил он.
— Сегодня сочельник, почти в каждом доме елка, — грустно произнесла Лиза, — и в доме доктора, должно быть, устраивается елка для больной Зои, ее украшает мама и верно думает все время обо мне.
— Ты скоро ее увидишь, Лиза, — утешал ее Павлик, — через три, четыре месяца мы вернемся в Петербург, и ты будешь ходить к ней в гости.
читать дальше— Ах, как это было бы хорошо, — произнесла Лиза, — мне кажется, эта радость так велика, что уж лучше неё ничего не может быть на свете!
Они долго еще болтали таким образом, пока, наконец, сонные глазки Павлика не слиплись, и он не уснул тут же у камина в большом просторном кресле своего отца. Лиза продолжала сидеть тут же, смотрела на тлеющие уголья и мечтала о том, как теперь зажигают елку у губернатора, как Борис и Лева — губернаторские дети — обносят подарками и сюрпризами своих маленьких гостей, как губернатор передает три пакета Павлу Ивановичу: для Павлика, Мэри и для неё, Лизы, оставшихся дома. Что это за сюрприз, который готовит ей губернатор? Что может он подарить ей, Лизе? — невольно сверлила её головку докучная мысль.
Потом она стала думать о другом. Ей представилась иная елка—в далеком Петербурге, в докторском доме; и ей виделась больная Зоя, которую катают вокруг неё в кресле, и наконец мама — добрая, ласковая, милая, только немного грустная от разлуки с ней, Лизой, в этот великий праздник.
Потом все её мысли как-то разом смешались в голове, и она неожиданно крепко уснула, положив головку на спинку кресла. И во сне Лизе все представлялась елка, вся залитая огнями, и её ненаглядная мама, протягивающая руки своей девочке.
Прикосновение к плечу чьей-то руки разом разбудило Лизу. Она быстро протерла глаза и вскочила с кресла.
Перед нею стояла Мэри.
— Вот глупая-то девочка! — вскричала она,— спит, как медведь в своей берлоге, и нимало не думает о сюрпризе.
— О каком сюрпризе? — спросила удивленная Лиза.
— Вот потешная-то! Все перезабыла со сна! Да о сюрпризе, который готовит тебе губернатор.
— А ты разве его знаешь? — изумилась еще больше Лиза.
— Кого, губернатора-то? Ну конечно, — засмеялась Мэри так громко, что Павлик беспокойно зашевелился во сне.
— Нет, о сюрпризе ты знаешь?
— О сюрпризе? — переспросила Мэри и лукаво сощурилась, — знаю, конечно. Никто не знает — ни Павел Иванович, ни Григорий Григорьевич, никто из детей, а я знаю. Как узнала — не скажу, а все таки узнала!
— Голубушка Мэри! Скажи мне, что это за сюрприз! — попросила Лиза.
— Ишь, какая прыткая! — снова рассмеялась Мэри, — нет, ты лучше отгадай-ка сама!
— Но я не знаю, что бы это могло быть! — рассуждала Лиза. — Большой или маленький сюрприз?
— О, большой, очень большой! — отвечала Мэри.
— Круглый или длинный? — продолжала спрашивать Лиза.
— Длинный! Не очень... Но скорее длинный, нежели круглый.
— А какого цвета?
— О, цветов много. Но преобладает белый.
— Что это: вещь, книга или лакомство?
— Ни то, ни другое, ни третье! — отрезала Мэри и, помолчав немного для пущей важности, произнесла, растягивая слова:—это живое существо!
— Живое существо? — все более и более изумляясь, произнесла Лиза. — Что же это: собачка, кошечка или морская свинка?
— О нет! — прошептала Мэри тихо, так как Павлик снова заворочался у камина. — Это человек...
И прежде чем окончательно удивленная Лиза могла спросить еще что-нибудь, она прошептала ей звонким шепотом в самое ухо:
— Это твоя мама!
— Мама! — вскричала Лиза вне себя от восторга и волнения, но в туже минуту рука Мэри закрыла ей рот, мешая говорить дальше.
— Тсс! Сумасшедшая, ты разбудишь Павлика! Не кричи, а слушай, что я скажу тебе. Твоя мама приехала сюда. Губернатор узнал об этом и, чтобы потешить тебя — свою любимицу — устроил этот праздник для твоей встречи с мамой.
— Но как же?.. Господи!.. Ведь я не поехала... Я не знала этого всего?.. — лепетала Лиза, плача от радости и смущения в одно и то же время.
— Ну, что же делать! — спокойно произнесла Мэри, — ты подождешь до завтра, потому что, согласись сама, не может же мама твоя уехать с праздника и обидеть губернатора. К тому же Павел Иванович скажет, ей, что у тебя болит голова, и она не захочет волновать тебя свиданьем. Нечего делать, придется тебе подождать до завтра!
— О, нет, Мэри, — вскричала, заливаясь слезами, бедняжечка Лиза, — я не могу ждать до завтра! Ради Бога, научи меня что делать.
— Что делать? — засмеялась Мэри, — да ничего иного, как одеться теперь и ехать на праздник губернатора.
— Но ведь меня не ждут уже там!
— Так что же! Тем твое появление будет приятнее. Тебе хотели сделать приятный сюрприз, а ты сама сделаешь им сюрприз еще вдвое приятнее.
— Боже мой! Боже мой!— вскричала в отчаяний Лиза, — как же мне оставить больного Павлика! — Ведь Павел Иванович сдал его на мое попечение.
— Ах, подумаешь, какая опасная болезнь. Да он так-то каждый день болен, потому что объедается каждый день! А теперь он спит, как сурок, и его никакими пушками не разбудишь. Да к тому же Матрена посидит с ним, если ты уж так боишься его оставить, Ах, Лиза, — с досадой заключила Мэри,—не думала я, что ты так мало любишь свою мать, если не решаешься ехать к ней, не видев ее так долго!
— О нет! Мэри, — голубушка, я еду, еду! — вскричала Лиза и побежала одеваться.
Если бы Лиза оглянулась в двёрях на оставшуюся подле Павлика Мэри, то она наверное бы испугалась того выражения, которое было на её лице. Глаза девочки так и сияли злою радостью, а губы шептали злорадно:
— Беги, беги, глупая овечка! Торопись одеваться, благо ты так легко веришь выдуманной мною сказке про приезд твоей матери. Будет тебе праздник, да только не на губернаторской елке!
Но, к несчастью, Лиза была так занята своей внезапной новостью, что ей было не до Мэри. Быстро оделась она в свое белое парадное платьице, разбудила Матрену, уговорила ее посидеть у Павлика и вернулась к Мэри.
— А ты почему же не одеваешься? — спросила она, застав Мэри на том же месте.—Или ты пойдешь в этом платье?
— Ну, разумеется! Я ведь только провожу тебя, а на праздник не пойду; вернусь домой и подежурю у Павлика за тебя.
— О, какая ты добрая, Мэри! — произнесла растроганно Лиза, и, крепко обняв своего недавнего врага, проговорила тихо: — Как я виновата перед тобою. Я тебя считала очень злою девочкою! Прости меня, Бога ради!
— О, конечно, — возразила Мэри лицемерно.—Ведь и я тоже виновата перед тобою, потому что завидовала тебе и твоему успеху. Еще бы! До твоего приезда я играла все, что хотела, и могла капризничать напропалую, а ты поступила в кружок — и мне пришлось совсем плохо. Ну, я и возненавидела тебя за все это! Но больше не буду! Я вижу, какая ты добрая и кроткая, и тоже полюбила тебя не меньше других.
— О, спасибо, Мэричка! — ласково произнесла Лиза, поверив каждому слову коварной девочки. И, еще раз попросив Матрену не отлучаться ни на минуту от больного Павлика, Лиза, в сопровождении Мэри, вышла из дому.
ГЛАВА XXVI.
Мэри отомстила.
Стояла настоящая Рождественская ночь. Было нестерпимо холодно. Крупные хлопья снега крутились в воздухе, ударяя по лицу и оставляя мокрые следы на щеках прохожих. Впрочем, прохожих было немного: в Рождественскую ночь каждый старается быть дома, чтобы встретить светлый праздник среди родных или друзей. Поэтому улицы были пустынны, и девочки, пройдя порядочную часть пути, не встретили ни одного извозчика,
— Ты хорошо ли знаешь дорогу? — осведомилась Лиза, видя, что метель все усиливается с каждой минутой.
— О, конечно! — успокоила ее Мэри, — надо пройти еще улицу, потом еще переулок, потом повернуть направо, потом налево, и губернаторский дом будет, как на ладони.
— Ведь он на площади? — пройдя еще немного, спросила Лиза, начинавшая уставать.
— Ну да, на площади, а я веду тебя ближайшей дорогой. Тебе кажется, что это так далеко, потому что ветер и снег затрудняют ходьбу. Не правда ли, тебе кажется, что мы идем очень долго, а между тем мы не сделали и половины дороги.
— Неужели? — удивилась Лиза, — а я так устала.
— Так что же, — разом делаясь грубой, проговорила Мэри, — не тащить же мне тебя на руках!
Они снова завернули за угол, потом еще направо, потом налево и пошли вдоль какого-то забора. Наконец, забор кончился, и они очутились в снежном поле, с левой стороны которого темным пятном на белой скатерти снега выделялся сосновый бор.
— Мэри, Мэри, — вскричала в страхе Лиза, — мы, кажется, заблудились!
— Ну, вот глупости! — рассердилась её спутница, — не думаешь ли, что я завела тебя куда-нибудь?
— Мэри, голубушка, повернем назад! — молила Лиза, — я чувствую, что мы сбились с дороги.
— Ну, и чувствуй себе сколько тебе угодно! — проговорила Мэри насмешливо,— и не мешайся не в свое дело. Да и потом, что за вздор ты выдумываешь, Лиза! Я отлично знаю дорогу. Видишь, там огонек. Это и есть дом губернатора.
— О, неправда, неправда! — не помня себя от страха, простонала Лиза, —дом губернатора не может быть в лесу! О, пусти меня назад, Мэри, пусти, ради Бога!
Страшное предчувствие охватило сердечко Лизы. Она разом поняла коварный поступок Мэри, и злая выходка девочки сделалась совсем ясной для неё.
— Она хочет завести меня в лес и оставить там, как девка-Чернавка оставила в сказке бедную королевну! — вихрем пронеслось в мыслях Лизы, и она, дрожа от страха, со слезами, стала молить Мэри вернуться домой.
— Как же, жди! — грубо рассмеялась та, поняв, что её замысел был открыт Лизой, —отвести тебя обратно, чтобы ты снова заняла мое место и играла мои роли! Нет, голубушка! Довольно ты поцарствовала! Очередь за мною. Да ты не бойся и не дрожи.— прибавила она с гадкой улыбкой,—я ничего тебе не сделаю дурного, а только отведу тебя к добрым людям, которые займутся тобою и твоим будущим Ну, однако, поторопись немного, а то ты еле волочишь ноги. А мне некогда возиться с тобою. Давай твою руку и марш бегом!
И, прежде, чем Лиза успела опомниться, Мэри схватила ее за руку и потащила насильно, направляясь к мелькавшему за высокими деревьями огоньку.
— Мэри, Мэри! — молила ее бедная Лиза, еле передвигая ноги, тонувшие в снегу,—скажи мне одно, Мэри: мамы нет здесь? Ты все налгала?
— Разумеется, — разразилась торжествующим хохотом Мэри, — а то как бы мне иначе заманить пташечку в клетку. Ну, помолчи немного. Мне надоел твой рев. Мы пришли.
И с этими словами Мэри, все еще не выпуская руку Лизы, свернула с дороги и побежала на огонек, мелькавший все ближе и ярче.
Неожиданно перед ними выросла небольшая избушка из хворосту и бревен. Мэри толкнула крохотную дверцу и почти на руках втащила Лизу в маленькую комнатку, где четверо людей — двое больших и двое маленьких — сидели за столом при тусклом свете огарка.
ГЛАВА XXVII
В когтях черномазого.
— Ба, добро пожаловать, желанная гостья! — раздался знакомый голос над ухом Лизы. Она подняла глаза и обомлела. Сидящий за столом человек был не кто иной, как черномазый господин, называвший себя Энрико Томазо.
— Никак не могла уговорить идти! — трещала между тем Мэри, плотно запирая за собою дверь.— Догадалась но дороге, в чем дело, и пришлось чуть не насильно тащить.
— Ну, видишь, умница, — произнес г-н Томазо,— не хотела идти ко мне по доброму согласию, попала хитростью. Не пеняй же на меня, миленькая гостья, если и угощение теперь будет несколько иное.
И при этих словах он рассмеялся таким злым и неприятным смехом, что мороз пробежал по коже Лизы. Засмеялась и Мэри, и сидевшая за столом старая женщина, как две капли воды похожая на черномазого. Только двое детей—мальчик и де¬вочка, одетые в лохмотья, сквозь которые выглядывали их посиневшие от холода тельца, продолжали молча сидеть, тесно прижавшись друг к другу и глядя на всех исподлобья испуганными и жалкими глазами.
— Ну, мне пора бежать поднимать тревогу,— проговорила Мэри, — пойду и скажу моему начальству, что их хваленая Эльза предпочла поступить в другую труппу. Неправда ли, Эльза, я должна передать это нашему добрейшему Павлу Ивановичу?
Лиза, перепуганная до полусмерти всем происшедшим с нею, от слабости едва держалась на ногах. Она понимала только одно, что никогда уже не увидит больше доброго Павла Ивановича, ни всех своих товарищей и подруг, и что мало того, что злая Мэри обманом завела ее к страшному «черномазому», но пойдет еще и наговорит там, в милом, дорогом кружке, что она, Лиза, сбежала нарочно к странствующему акробату, прельстившись его обещаниями.
— О, Мэри! — могла только произнести бедная девочка, — так ты зло поступила со мною!
Ноги её подкосились от слабости, голова закружилась, и Лиза без чувств упала на темный мерзлый пол избушки.
— Смотрите, хозяин, как бы девочка не умерла со страху, будет вам тогда беды с нею! — проговорила испуганная Мэри, стараясь поднять Лизу с полу и вглядываясь в её осунувшееся, разом помертвевшее личико.
И на минуту в черством сердце злой Мэри промелькнуло что-то, похожее на жалость и раскаяние в совершенном ею с Лизой гадком поступке.
Но этот проблеск доброго чувства исчез так же быстро, как и появился.
«Пусть себе помирает у Томазо, — злобно размышляла Мэри, — ей это не принесет вреда — походить по дворам и попеть его песенки, а я, по крайней мере, займу свое прежнее место и снова буду играть все, что мне только захочется. Ведь только одна Лиза играет лучше меня, а остальным до нас с нею и не дотянуться! Ну, значит, если уйдет Лиза, то останусь я, и поневоле и директор, и все окружающие примиряться с необходимостью уступить мне мое старое место».
Так раздумывала Мэри, выйдя из избушки и пускаясь в обратный путь.
Когда она вернулась домой, все были уже там. С притворным волнением ворвалась девочка в комнату Павла Ивановича, громко крича и плача.
— Что такое, что случилось? — спрашивали в испуге, разошедшиеся было по своим углам дети.
— О, какое несчастье! Какое несчастье! — продолжала кричать Мэри, — Эльза убежала! Эльза убежала к Энрико Томазо!
— К кому? Кто? Кто убежал?—в волнении спрашивали и старшие, и младшие, окружая Мэри.
— Эльза, Лиза Окольцева убежала! — вся запыхавшись от скорой ходьбы, продолжала взволнованно передавать Мэри. — Когда вы уехали на праздник, она подождала, пока не уснул Павлик, потом оделась в праздничное платье и пришла ко мне сказать, что уходит навсегда из труппы, что ей было не хорошо у нас, что ее обижали напрасно, и что ей надоело работать и вечно слушать наставления и она предпочитает ходить по дворам и петь песенки... Вот что она просила передать вам всем. Я не хотела пускать ее, но она вырвалась и убежала, тогда я побежала за нею, но догнать уже не могла. Потом я долго блуждала по улицам, кричала, звала ее, но никто не откликался. Её и след простыл, —заключила свой рассказ Мэри.
Долгое молчание воцарилось кругом. Павел Иванович сжал свою седую голову обеими руками и тихо застонал. Этот удар был не под силу бедному старику. Он не мог не поверить правдивости рассказа Мэри, потому что все доказательства вины его любимицы были налицо. И исчезнувшее из шкапа белое парадное платье, в котором ушла Лиза, и её предложение остаться дома, когда все собрались к губернатору, и, наконец, в подтверждение слов Мэри, добродушная Матрена сказала, что слышала, как обе барышни долго спорили о чем-то — о чем именно она не разобрала, но что маленькая барышня очепь плакала н волновалась, когда просила ее, Матрену, побыть с Павликом.
— Ну конечно, она ушла, бедная малютка, потому что не могла нам простить нашего несправедливого поступка с нею. II подумать только, что мы лишились нашей девочки из-за какого-то несчастного куска торта, съеденного крысами! — говорил, чуть не плача, бедный Павел Иванович, для которого исчезновение Лизы было большим несчастьем,
— Ну, вот, стоит ее жалеть! — произнес своим строгим голосом Григорий Григорьевич. — Неблагодарная девчонка, не умеющая ценить доброго отношения... Одного жалко: другую такую же исполнительницу роли сиротки Маши вряд ли найдешь. Эльза вела эту роль на репетициях прекрасно и до слез трогала своей игрой.Придется обойтись без этой пьесы.
— О-о! — простонал Павел Иванович, — Бог с нею, с пьесой! Я любил эту девочку, как дочь, и её поступок убивает меня.
И, закрыв лицо руками, добрый старик заплакал, как малый ребенок, не стесняясь присутствием всего детского кружка.
Еще немного до финала!Дальше ждем в среду.
@темы: текст, Чарская, иллюстрации, Лизочкино счастье, Симаков, Табурин
