Ура! Павлушки!

[telwen]

Я не надеялась найти что-то подобное, все Смольный и Смольный. ( хоть и не чужой мне теперь, но все же.)

Но, видимо в качестве подарка, нашла сегодня в прекрасном ЖЖ: humus.livejournal.com/4039499.html

Павловский институт благородных девиц в Санкт-Петербурге

Именно здесь , в этом саду , по этим лестницам коридорам и классам ходили все героини Чарской, и собственно сама Лида Воронова.


Воспитанницы в саду института во время отдыха


Вид алтаря в домовой церкви института


Вид бокового фасада здания Павловского института


Вид на сад института с верхнего этажа здания


Вид части актового зала в здании института


Вид части вестибюля и лестницы в здании института


Вид части коридора в здании института


Вид части кухни института



Воспитанницы в саду института во время отдыха


Воспитанницы и учитель в кабинете физики во время подготовки к урокам


Воспитанницы института во время дежурства в столовой накрывают на столы


Группа воспитанниц во дворе института во время игр


Группа воспитанниц института в саду института


Группа воспитанниц института в саду института


Группа воспитанниц института на террасе, выходящей в сад


Группа воспитанниц института на террасе, выходящей в сад

Tags: Россия, Санкт-Петербург, история, фото

@темы: фотографии, Павловский институт,

---

Лидия Чарская «Рындич»

[telwen]

«Родина» № 33, 1906 г.

Лидия Чарская
Рындич

I.

Лодка причалила к берегу...
Ласковое, спокойное озеро тихо сияло в лучах луны своими зелеными водами. Кто-то пел на противоположном берегу высоким тенором тихо и протяжно.
Лиза оперлась на руку Рындича и легко выпрыгнула из лодки. В наступающих сумерках июльской ночи, при легком сиянии молодого месяца, ярким бликом белела ее светлая кофточка да большие глаза сияли загадочно и красиво.
Лиза любила Рындича, этого совершенно чужого ей по духу болгарина с наивной, ясной душой и фигурой атлета.
И Рындич любил ее, это она знала наверное, любил горячо, много. По крайней мере, его черные и простодушные, как у всякого южанина, глаза без слов говорили ей о том.
Она еще там, в лодке, вся трепеща и замирая, ждала его признание, но признание не последовало и Лиза вся разом как-то съежилась вдруг и стала похожей на маленькую, обиженную девочку. То, чего они жаждали оба, так и осталось недоговоренным...
Лиза знала, что не скоро представится второй такой случай, когда такая же благоухающая, теплая ночь овеет их своими крыльями и натолкнет Рындича на горячее и пылкое признание. И Лиза шла, грустная и обиженная, тяжело опираясь на руку своего спутника, вдоль кленовой аллеи.
Месяц играл на лице Рындича, на светлых пуговицах его кителя и серебрил пепельные косы Лизы, делая весь облик девушки таинственным и фантастическим, как в сказке.
— Рындич! — произнесла Лиза тихо и немного грустно, — что-то у вас теперь делается дома?
Он любил говорить о доме, о родине, о своей далекой Болгарии и теперь, благодарно и значительно заглянув в глаза своей спутнице, тихо прижал к себе ее руку, доверчиво покоившуюся на его руке.
Рындич несколько лет тому назад приехал в Россию, чтобы отдаться любимой науке. Он выбрал медицину, ощущая в себе призвание врача, а главным образом, сознавая всю необходимость своей помощи на этом поприще там, далеко, в милом его сердцу краю. Серьезный и дельный, он страстно отдался науке.
Теперь, через три года по поступлении в академию, он, несмотря на то, что был только студентом 4-го курса, уже получил завидную практику в земской больнице уездного городка, поблизости которого были «Светляки», усадьба отца Лизы, Николая Евграфовича Огнева, отставного капитана морской службы.
Лиза встретилась впервые с Рындичем в больнице, куда привезла заболевшую горничную Феклушу, и с той поры он стал частым гостем в «Светляках».
Лиза его полюбила сразу... увидела и полюбила. Простая и чистая натура молодой Огневой, выросшей в глуши провинции, искала такой же души неиспорченной и чистой и, найдя ее в лице Рындича, вся отдалась охватившему ее чувству.
Его энтузиазм, его горячая любовь к родине и восторгали, и удивляли ее. Она никогда не задавала себе вопросов: патриотка ли она? Любит ли она свою Россию, свою природу, свой народ так, как любит все свое Рындич? Но в то же время она не могла не преклоняться пред тем могучим чувством, которое всецело овладело горячей и бла-городной душой молодого врача.
И сейчас, идя с ней под руку по кленовой аллее, на ее вопрос о родине, он с жаром стал говорить ей о милой Софии, где так ждут его приезда, где на него возлагается столько надежд, столько веры, и о сестре Султанке, такой же деятельной и горячей, как и он сам, созданной им же и жаждущей дела, работы, как и он.
— Султанка, — говорил Рындич, поблескивая своими белыми зубами и черными глазами, — совсем, ну, совсем как я... горячая голова... Тоже ехать сюда хотела, поступать в институт медичек, да мать больную нельзя было оставить! Ну, смирилась, конечно, теперь открыла у себя там общину, шьют они там на бедных даром и школу также открыли... Хорошо так... Еще недавно просила книг ей выслать, русскому языку учиться хочет. Потом мне на смену придет, когда я буду уже там, и будет учиться... Головка у нее светлая...
Лиза прислуживалась к тому, что ей говорил Рындич, и сейчас, несмотря на все ее уважение к его чувству патриотизма и доброго семьянина, где-то в самой глубине ее души шевелилось глухое раздражение и против этой чуждой ее сердцу Болгарии, и против смуглой, черноглазой девушки, открывающей школы и мастерские для блага того же чуждого ей, Лизе, народа.
Но, поймав себя на этой мысли, Лиза невольно вздрогнула и покраснела. Она поняла, что недостойно ревнует Рындича, и жгучий стыд охватил ее.

II.

Из-за кустов пышно разросшейся бузины и сирени неожиданно выглянула своими ярко освещенными окнами маленькая терраса. Лиза знала, что на террасе их ждут чай, простокваша и добродушный смех отца, плотного и довольного, кругленького человека, в капитанском морском сюртуке с поперечными погонами. Она знала, что при их появлении Николай Евграфович взглянет на нее значительно и серьезно, уверенный в факте предложения Рындича, которого он давно жаждал видеть своим зятем. Знала Лиза заранее, что и смазливая Феклуша, недавняя пациентка Рындича, тоже улыбнется им доверчиво и лукаво, обоим вместе, и ей, Лизе, и Рындичу, одной общей улыбкой, точно объединяя их в своем воображении в одну пару, как жениха и невесту. И потому Лиза несказанно обрадовалась, увидя на пороге террасы, в освещенной амбразуре двери высокую, худую и мешковатую фигуру земского деятеля Барсукова, их соседа по усадьбе.
— Елизавета Николаевна! — произнес он глуховатым голосом. — Здравствуйте!
— Здравствуйте, Игнатий Павлович! — и Лиза пожала худощавую руку, протянутую ей.
Болезненный на вид, сухой и нервный Барсуков казался много старше своих 35 лет. Несчастья, казалось, с колыбели преследовали этого человека. Недавно его сразило последнее, самое тяжелое из них: он потерял жену, которую горячо любил. Четверо ребятишек-сирот, оставшихся на его руках, не могли служить ему утешением, потому что были распущены и капризны, предоставленные самим себе и лишенные материальной заботы. Только последняя дочурка, трехлетняя Нюша, иди Ласточка, как ее называли за ее милое, ласковое щебетание в доме, радовала отца, сглаживая отчасти его печали и невзгоды. И теперь, сидя за чайным столом, Барсуков любовно распространялся о детях, особенно о Ласточке, которую называл ангелом-хранителем своего дома.
— Да, тяжело вам! — произнес Огнев, сочувственно покачивая своей седеющей головою.
— Нелегко! — подтвердил Барсуков, и Лизе показалось, что какое-то озлобление и жесткое негодование мелькнуло в глубине его больших страдальческих глаз. — Вчера, например, я не спал всю ночь, — помолчав с минуту, произнес он снова. — Второй мальчик удал с дерева и подвернул себе ногу, всю ночь я клал лед. Дети шаловливы, гувернантка едва справляется с ними. Конечно, когда была жива Маша…
Глубокая печаль сменила на минуту озлобленное выражение в глазах Барсукова, и Лизе стало до слез жаль его.
Через секунду он уже оправился немного и горячо говорил Рындичу о том, что завидует молодежи, не обремененной семьей и заботами о ней.
— Почем вы знаете, что и у меня нет обязанностей чисто-семейного характера? — произнес резко, почти грубо Рындич, — разве родина — не та же семья, требующая от каждого гражданина заботы о себе и о своих младших членах? Разве каждый из них не имеет права рассчитывать на помощь старшего и сильнейшего из них? И эта забота, эта постоянная болезненная дума о своей маленькой, беспомощной стране, вечно теснимой и придавливаемой, не сможет разве сравниться с теми заботами, от которых вы меня так отечески предостерегаете?
Глаза Рындича ярко блестели. Белые зубы сверкали из-под черной полоски усов. Барсуков, миролюбивый и тихий по природе, не любивший горячности и споров, уже раскаивался в том, что завел этот разговор с болгарином. Его издерганные последними душевными ранами нервы требовали успокоения. Поэтому он сказал миролюбиво, почти кратко:
— Ах, Данило Власович, я не задаюсь такими широкими целями! Мы — люди маленькие, тихие и интересы у нас — не те, что у вас. У нас весь круг нашей деятельности: земство, уезд и дом, семья. Большими полетами мы не задаемся. Тихи наши воды, Данило Власович. Бурная река нас не захватит своим течением.
— Это — эгоизм! — произнес сквозь зубы Рындич, — отдай все свои силы, всего себя на общее благо и тогда только можешь назваться человеком.
— Эх, юноша! — сочувственно произнес Барсуков и ироническая улыбка слегка тронула его губы. — Счастливы вы вашей верой, вашим сознанием своей пользы и дай Бог, чтобы сознание это жило еще в вас долго-долго...
Лизе неприятен был этот разговор, как что-то ненужное, постороннее. Она стояла по убеждению на стороне Риндича, но крепкая досада на него же, на эту его непрошеную экзальтацию заставляла ее раздражаться, почти злиться на него.
Барсуков допил свой чай и, ссылаясь на больную ногу его сына, Володи, распрощался и уехал. За ним поднялся и Рындич.
Лиза провожала его до калитки.
— Знаете! — неожиданно обратился он к ней, задерживая ее руку в своих, — какое я письмо напишу сегодня Султанке... О вас напишу... Какая вы добрая и понятливая! Да, да, именно понятливая, — подхватил он, увлеченный собственным подходящим эпитетом. — Много барышень приходилось мне встречать на моей дороге и ни одна из них не могла, не умела так понимать меня и сочувствовать мне!
«Ах, если бы ты любил меня, — болезненно шепнула душа Лизы, — ты заговорил бы иначе!»
Как бы угадывая ее тайную грусть, Рындич взял обе руки девушки в свои и произнес тихо-тихо, чуть слышно:
— Какая вы хорошая, Лиза, и как будет счастлив человек, который назовет вас своею!
Потом они расстались.

III.

В доме Барсуковых стряслось несчастье. Беленькая, нежненькая Ласточка, по недосмотру няньки, свалилась в пруд и теперь лежала в тифозной горячке, борясь со смертью.
Лиза вызвалась ходить за больной малюткой. Она собственноручно меняла лед на головке девочки, давала ей микстуру и ни на шаг не отходила от ее постели. Когда приезжал Рындич, пользовавший девочку, она выходила к нему с темными кругами под глазами, бледная и слабая после бессонной ночи. Барсуков, положительно потерявший голову от страха за жизнь своей любимицы, смотрел на Рындича и на Лизу, как на добрых волшебников, ожидая от них той магической силы, которая должна была исцелить его больную.
Они сидели все трое по краям ласточкиной постельки. Рындич осторожно выслушивал едва бившееся сердце ребенка.
К утру ждали кризиса. Ласточка задыхалась. Она жалобно, как неоперившийся птенчик, раскрывала ротик, из которого вылетало свистящее дыхание, тяжелое и шумное, как у взрослой, и поводила почти безумными глазами, нестерпимо блестящими от жара.
И Рындич, на которого были направлены теперь взгляды отца, полные надежды и робости, осторожно и последовательно боролся со смертью, тихо, но властно отнимая от нее худенькое, слабенькое тельце ребенка.
И наука сделала свое дело. Молодой врач торжествовал. Ласточка была спасена.
Когда алая красавица-заря охватила полнеба на востоке и запылала на нем кровавым заревом восхода, Лиза, вышедшая на минуту к пруду, к тому самому пруду, где тонула несчастная Ласточка, лицом к лицу столкнулась с Рындичем, мрачным и бледным, с угрюмо-сдвинутыми бровями.
— Что с вами? — почти вскрикнула Лиза, пораженная его убитым видом и мрачно горевшими глазами. — Ведь, опасность миновала и Ласточка спасена!
— Да, — глухим эхо вторил ей медик, — опасность миновала и Ласточка спасена, но... я получил письмо... оттуда... с родины... там были три заболевания чумы... Сестра пишет... Мне надо туда ехать... необходимо...
— Но это — безумие, Рындич! — почти крикнула Лиза, — а ваша академия?.. карьера?
— Академия?.. карьера?.. — произнес он с ожесточением. — Вы — умная девушка, а говорите вздор... Я нужен там... поймите, нужен на родине, а все, что не касается ее, мне чуждо и далеко. К тому же я достаточно силен в теории и неоконченный последний курс науки не может быть ущербом моему знанию. Я самообразованием и практикой дополню его!
Он говорил горячо и веско, гордый и уверенный в самом себе. И Лиза слушала, глубоко проникнутая правдой его речи, не замечая даже крупных, тяжелых слезинок, поочередно скатывавшихся по ее побледневшим щекам.
Он внезапно умолк, заметя, наконец, эти слезы, и едкая жалость засосала его сердце.
— Лиза, — произнес он ласково и нежно, — не браните меня... не проклинайте. Я знаю, что вы любите меня, потому что сам люблю вас больше сестры, больше матери, больше жизни... но не больше родины, Лиза, и это разлучит нас. Я охотно взял бы вас с собою, мы женились бы... и, может быть, были бы даже счастливы некоторое время, — увы! — да, только некоторое время... но потом вы, бледный и нежный цветок севера, требующий постоянной поддержки и заботы о себе, вы будете упрекать меня недостатком внимания к себе, в том, что я отдал всего себя на пользу моей первой главной жены, которой имя — родина и которая по праву должна иметь больше требований, нежели вы. Я не могу и не хочу быть двоеженцем, Лиза, и потому ухожу от вас навсегда, благо не успел еще сделать вас несчастной, закабалив браком с собою. И вы сами поблагодарите меня потом за это, мысленно поблагодарите, когда я буду далеко. Я не буду разыгрывать из себя рыцаря, ни лгать вам. Я, люблю вас и буду долго-долго страдать без вас, но когда моя острая мука притупится, то я не ручаюсь за то, что не женюсь на девушке из народа, из моего народа, способной отдать себя так же на пользу родины, как и я, всю без изъятья. Мы — люди разной крови, мы — дети двух различных отчизн и вы не сможете отдаться ей, моей отчизне, как и я не мог бы отдаться вашей...
Он круто оборвал речь не то утвердительно, не то полу вопросом...
И Лиза подняла на него глаза, полные скорби, в то время как ее губы произнесли их тихое и гордое «нет».
И Рындич осторожно склонился к этим гордым губам, отвергшим то, что он любил так сильно, и прикоснулся к ним поцелуем, первым и последним в его жизни. Потом он пошел полями, ближайшей дорогой к городу.
Лиза машинально повернула от пруда назад к дому, где ее ждали больная Ласточка и трое маленьких мальчуганов Барсукова, требующих от нее ласки и заботы. И на сердце ее было как-то холодно и прозрачно, и в то же время просто и ясно, мучительно, до боли ясно и просто.

IV.

В большом госпитале в Софии, в хирургическом отделении только что ампутировали ногу больному.
Рындич, бледный, но спокойный на вид, вымыл руки раствором сулемы, сбросил белый, запятнанный кровью халат подоспевшему служителю и вышел через заднее крыльцо госпиталя на двор, направляясь к своему крошечному докторскому флигельку, находящемуся поблизости главного здания.
Ему открыла двери рослая, сильная чернобровая девушка, как две капли воды похожая на него.
— Тебе письмо, Данило, из Руссии, — произнесла она, протягивая ему конверта.
Данило Власович схватил, почти вырвал письмо из рук сестры и тут же, у двери, прочел его.
«Милый друг, — писала Лиза своим мелким, словно бисерным почерком, — год тому назад, расставаясь со мною, вы сказали, что я поблагодарю вас, и вы были правы. Я благодарю вас, Рындич, от всей души благодарю за данный мне вами пример самоотречения и самозабвенья. Я долго страдала, силясь позабыть вас, и я осилила мои страданья, отдав себя всю на пользу близким. И теперь я счастлива, да, счастлива сознанием того, что я нужна, необходима, как воздух, для тех, кому отдала себя. И это-то сознание делает меня сильной и большой, Рындич, настолько большой, что я не стыжусь писать вам об этом. Спасибо вам, Рындич, что вы помогли мне «найти себя» и стать человеком, каким надо и должно быть.
«У меня есть семья, муж, дети, ради которых я пойду на труд, на борьбу, на муку. Нет нужды, что этот муж не любим мною безумно, что эти дети рождены не мною, но я выстрадала их моими нервами и силами во время их болезней и невзгод.
«Я пишу вам это потому, что два года тому назад, любя вас так сильно, я негодовала на вас за то, что вы не пожелали променять ваши лучшие чувства на мизерное и ничтожное влечение к чужой почти девушке, любившей вас, однако, настолько, чтобы заставить себя признать вашу родину и ваш народ своими.
«И эта девушка теперь поняла, что ей много надо усилий над собою, чтобы подняться до одного уровня с вами, Рындич, и она поднимется, увидите, может, не скоро, но все-таки будет полна самоотречения, как и вы, дорогой брат мой!
«Прощайте, Рындич. Желаю вам всего, всего хорошего в жизни. Лиза Барсукова».
Рындич кончил, сложил письмо и, как святыню, спрятал его на груди у того места, где билось сердце. Потом он оглянулся и встретился глазами с горящим, тоскливым, сочувственным взглядом Султанки.
Брат и сестра, не говоря не слова друг другу, крепко обнялись, полные одного сознания, одного чувства. И в глазах обоих стояли слезы.

Оцифровано: http://lanterne.ru/lidiya-charskaya-ryindich.html

@темы: текст, Родина, Чарская, рассказ

---

Новинки!

[Jeannette au cerceau]

Вышли в свет долгожданные новинки в серии "Книги Лидии Чарской": "Наташин дневник", "Большая душа" и "Лизочкино счастье"
www.labirint.ru/series/28176/

А еще издали "Упрямицу" Э. фон Роден
www.labirint.ru/books/446267/



Вот такие хорошие новости!

@темы: ссылки, творчество, Чарская, Упрямица фон Роден

---

[[email protected]]

привет ничего не известно про трилогию про малютку Марго?можно ее где нибудь найти?

---

Записки институтки

[Jeannette au cerceau]

Иллюстрация В. Бритвина к "Запискам институтки"


subscribe.ru/group/mir-iskusstva-tvorchestva-i-...

@темы: творчество, Чарская, иллюстрации

---

Книги Корнелия Макушиньского

[.Харука.]

Не уверенна что это соотносится с тематикой сообщества, но не знаю другого с тематикой о книгах для девочек. Если все же не в тему, простите.

Я недавно открыла для себя книги Корнелия Макушиньского, и фильмы по ним. И очень удивилась, что их не переводили с польского на русский.
Я польский учу, читаю достаточно свободно, но для перевода, конечно, недостаточно знаю язык.
Не знаете ли вы, не было ли переводов книг, или фильмов? Сама я все могу прочитать или посмотреть, но хочется поделиться с подругой, а она польского не знает.

Книги о девочках и мальчиках, героиня "Проделок панны Эвы" похож на Поллианну, такая же живая и неунывающая.

На всякий случай дам названия самых известных книг.

Awantura o Basię - Скандал из-за Баси
Panna z mokrą głową - Панна с мокрой головой
Szaleństwa panny Ewy - Проделки панны Эвы
Szatan z siódmej klasy - Чертёнок из седьмого класса / Сатана из седьмого класса

На русском нашла фильм Przyjaciel wesołego diabła - Дружок веселого бесенка

@темы: вопрос

---

Времена и Эпохи

[telwen]

Лучше поздно чем никогда

В эти выходные, в Москве, в Коломенском, пройдет фестиваль Времена и Эпохи, посвященный 1914-му году.
Это будет интересно, советую!

---

[[email protected]]

привет, никто не знает повесть наташин дневник еще не вышла?

---

эпизод

[ess]

Михалыч да Панушка, потеребите молодца малость, авось,
угольки горячие развяжут ему язык, - заключил он, махнув рукою, отошел в
сторону и отвернулся.
Яков Михайлов с Никитой Паном кликнули казаков и велели им стащить с
ног татарина его мягкие чоботы. Потом, захватив на чекан несколько углей,
старый разбойник плотно обложил им смуглые, желтые ножные пятки киргиза.
"Поджаривание" пяток было в то время самой обыкновенной пыткой и не
одних только волжских разбойников. Ермак, вполне доверяясь Пану, не хотел
смотреть на пытку. Он смолоду не выносил никакого вида страданий. Если бил
ножом или пулей, то бил наотмашь, сразу пресекая жизнь без мук и пытки. В
этом могучем и богатырском теле недавнего разбойника жила все-таки прямая,
великодушная и добрая душа.
Достигший до него скрежет зубов и запах гари заставили его живо
обернуться. Татарин лежал с обуглившимися пятками и с искаженным
страданием лицом. Но глаза его по-прежнему презрительно и гордо смотрели
на всех.
- Ну-кась, попытай еще раз спросить, Ахметка. Авось, теперь речистее
будет, - приказал Ермак.
Последний снова наклонился над пленником. На этот раз лицо пытаемого
приняло странное, почти радостное выражение. Побелевшие от страданий губы
раскрылись. Он заговорил сразу много и часто какими-то гортанными звуками,
поминутно прерывая свою речь.

Чуковский об этом эпизоде

И, умиляясь, рассказала детям, как один христолюбивый воин поджаривал «иноверцам» пятки, собственно, поджаривал не сам, а только приказал, чтобы поджарили; сам же отошел и отвернулся, и оттого, что он отвернулся, Нарекая растроганно (но не совсем грамотно!) воскликнула: «Великодушная, добрая душа!»
Институтскую бонбошку нужно иметь вместо сердца, чтобы дойти до такого тартюфетва!

интересно узнать мнение других как этот эпозод влияет на ваше отношение к Чарской

@темы: вопрос

---

Альбом Веры Исаковой, 1913 год

[Jeannette au cerceau]

Интересная статья о воспитаннице Александринского института, город Орел www.orel-story.ru/old-alb_isakova.php

@темы: фотографии

---

[[email protected]]

привет я тут первый раз .хотела узнать про повесть Лидии Чарской "Кофушки".она выходила книгой ?

---

Вера Панова о Лидии Чарской

[Ульса]

В 1973 году в журнале "Костер" публикуются отрывки из воспоминаний советской писательницы Веры Пановой "О моей жизни, книгах и читателях". Среди книг детства упоминает Вера Федоровна и произведения Лидии Чарской, отдавая ей должное как автору:

... Но помимо этих хороших и прекрасных книг были и другие, сортом ниже, были и писатели, специализировавшиеся на изготовлении этой детской литературы невысокого ранга. Как умолчу, скажем, о Лидии Алексеевне Чарской? Все девочки того времени были без ума от ее книг (а читающие девочки всегда составляли значительный процент читающей публики). В частности, своим широким распространением журнал «Задушевное слово» был обязан и тому, что каждый год печатал две новые повести Чарской: одну для старшего возраста и одну — для младшего. «Княжна Джаваха», «За что?», «Лесовичка», «Сибирочка» — думаю, большинство моих сверстниц помнит эти названия толстых раззолоченных книг с иллюстрациями художницы Самокиш-Судковской. Книги были сентиментальны и невысокого вкуса, но писательница обладала фантазией и не скупилась на приключения для своих героев и особенно — героинь. Чего-чего не случалось с ними: они и из дому убегали, и на конях скакали, становились и укротительницами диких зверей («Сибирочка»), и сестрами милосердия в холерном бараке («Сестра Марина»), и актрисами, и чуть ли не монахинями («Лесовичка»). Под конец они либо трогательно умирали («Огонек»), либо выходили замуж («Сестра Марина»), либо, чаще всего, благополучно находили своих родителей, от которых были отторгнуты («Сибирочка», «Лесовичка»)… Теперь мы бы посмеялись над всеми этими чувствительными выдумками, но тогда Чарская имела головокружительный успех, и теперь, поняв, как это трудно — добиться успеха, я вовсе не нахожу, что ее успех был незаслуженным. Она выдумывала смело, щедро. Она ставила своих героев в самые невероятные положения, забрасывала в самые неимоверные места, но она хорошо знала все эти места — и закулисную жизнь цирка, и холерный барак, и швейную мастерскую, и монастырскую школу. Знала и обыденную жизнь с ее нуждой и лишениями. Особенно хорошо знала институтскую жизнь и театральную сцену (так как сама училась в институте, если не ошибаюсь — в Смольном, а потом была актрисой). И хотя ее забыли очень быстро — не будем смотреть на нее с высоты наших сегодняшних представлений, воздадим должное писательнице, покорившей в свой час столько сердец, обладавшей воображением и неутомимостью, на протяжении многих лет выдававшей ежегодно по две новые повести. В год выходило 52 номера «Задушевного слова» для старшего возраста и 52 номера для младшего, и в каждом номере стояло имя Л. Чарской — не так уж часто такое бывает, и это надо уважать, особенно нам, профессионалам, часто ленящимся, часто пугающимся собственного воображения, боящимся обвинения в дурном вкусе, в сочинительстве (как будто мы не сочинители — а кто же мы тогда? писцы? стенографы? фотографы?).

Было еще несколько писательниц, пытавшихся (безуспешно) конкурировать с Чарской. Была В. П. Желиховская, дочь Е. Ган, писательницы прошлого века (эту Е. Ган как-то мимоходом похвалил Писарев), сестра знаменитой Е. Блаватской. Желиховская писала строже Чарской, она описывала свои собственные детство и отрочество, стремясь точностью описаний подражать автору «Багрова-внука», ее книги были почтенны, но не захватывали, как и книги К. В. Лукашевич, которая писала уже «с направлением», как выражались опять-таки в прошлом веке, она сознательно стремилась сеять «разумное, доброе, вечное» в сердцах читателей, и это ей удавалось. Она, как и Чарская, умерла уже после революции, их обеих забыли молниеносно, но почему не вспомнить о них иногда? Пусть их искусство было не очень высоко, а высоко ли наше? Умеем ли мы хотя бы заставить читателя с интересом дочитать нашу книгу до последней строки? А они знали, как это делается.

@темы: сравнение

---

"Люда Влассовская", образы героев

[Бертрада]

Замечательная повесть, жаль, что нет экранизации. Поэтому решила я создать небольшую подборку, посвященную главным героям. Кадры брала из различных фильмов и сериалов, в том числе из ИБД. (Если здесь такие посты размещать нельзя - скажите, я удалю.)

Люда Влассовская, главная героиня повести. Добрая, спокойная, рассудительная девушка, первая ученица класса. В трудную минуту всегда готова прийти на помощь подругам.

















Маруся Запольская - лучшая подруга Люды, независимая, вспыльчивая, но очень добрая и ранимая девочка.








Додо Муравьева, одна из первых учениц, очень серьезная, строгая и педантичная.














Миля Корбина, восторженная мечтательница










Рая Бельская, беспечная шалунья, настоящая сорвиголова.











Кира Дергунова, подруга Бельской.







Ирочка Трахтенберг










Нора Трахтенберг. (Не люблю эту героиню, поэтому и образ подходящий нашла с трудом. ) Думаю, её могла бы сыграть Магдалена Мельцаж. Ей бы только волосы в темный цвет покрасить, Нора же вроде брюнетка была.












Ну, а это Терпимов. К сожалению, нашла только одну подходящую фотографию.

@темы: картинки, Чарская, герои

---

Смольный

[telwen]

Mesdames!
Прошу меня простить, что совсем не участвовала в жизни сообщества в последнее время. Я готовилась к игре про Смольный институт, вот вчера вернулась оттуда.
Это было просто нечто, хочу еще и обратно. мысли свои сформулирую позже.
А вот пока фото.
Я на втором плане, слева с краю.
iginal.jpg">

@темы: Смольный (игра)

---

статья из сборника "Убить Чарскую"

[Кошка Сью]

Дорогие сообщники!
Скажите, у кого-нибудь уже есть сборник "Убить Чарскую..."?
Мне бы хоть одним глазком взглянуть на статью собственно о Чарской (ту, которая "Слухи о моей смерти сильно преувеличены...").
Никто в Сети не видел? Или сканы показать не может?
Заранее спасибо!

@темы: статьи, Чарская

---

Рецензия

[Бертрада]

Добрый день! Как хорошо, что есть сообщество, посвященное творчеству этой замечательной писательницы. В детстве я была просто в восторге от книг Лидии Чарской, да и сейчас могу перечитывать свои любимые повести - а к ним относятся «Княжна Джаваха», «Записки институтки» и «Люда Влассовская». К слову сказать, следующие книги серии - «Вторая Нина», «Джаваховское гнездо» - меня немного разочаровали, там уже начались повторы. При чтении часто ловила себя на мысли, что все эти сюжетные линии я где-то встречала раньше. Образы главных героев стали более простыми и схематичными. Нет той пронзительности, глубины, душевности.... не то, не то. Зато три первые книги могу читать и перечитывать.

Мое знакомство с творчеством Чарской началось с повести «Княжна Джаваха». Меня просто покорила таинственная и чарующая атмосфера Востока, все эти старинные легенды и предания. Главная героиня — 11-летняя княжна Нина — взбалмошная, смелая, немного избалованная девочка. Но сколько всего ей пришлось пережить! И какой внутренней силой должна была обладать эта девочка, если сумела достойно пройти через все испытания, не пошла на поводу у обстоятельств, научилась отстаивать справедливость и заботиться о других. В книге замечательно показано взросление Нины — она становится более мудрой, чуткой, рассудительной.

«Записки институтки» - простая и вместе с тем трогательная история. Здесь нет таких захватывающих приключений, таких резких поворотов сюжета как в первой книге — но оторваться невозможно. Спокойно и неспешно писательница рассказывает нам о жизни девочек в институте, об их мечтах, затеях и надеждах. И конечно, о настоящей дружбе, которую так легко потерять. Сколько неприятностей повлекла за собой ссора Люды и Нины, произошедшая из-за досадной случайности! Главная трагедия книги — смерть Нины.... почему? В детстве я была просто сражена таким финалом — плакала, перечитывала и не могла поверить. Почему такая героиня (лучшая у Чарской героиня!) должна была умереть? Хотя, наверное, писательница изначально планировала закончить историю именно так — ведь даже в первой книге был намек на то, что жизнь Нины не будет долгой.

«Люда Влассовская» - мне очень понравилась вторая часть книги — приключения Люды на Кавказе, новые встречи с родственниками Нины, трогательная история Беллы и Израила — и такой светлый жизнеутверждающий финал. Нет, продолжение явно было лишним.
Если говорить о первой «институтской» части, то, конечно, было интересно читать о повзрослевших девочках, которым еще только предстоит выбрать свою дорогу, свой жизненный путь. Только один образ показался мне не совсем правдоподобным — образ Норы Трахтенберг. По-моему, с её холодностью и высокомерием вышел перебор. Странно, что такая умная и образованная девушка не смогла найти общий язык с одноклассницами, подружиться с ними. Да, один раз она пошла против всех, но ведь даже когда вся эта история благополучно разрешилась, Нора по-прежнему осталась чужой в классе — её уважали, но и только. Ледяной образ «Скандинавской девы» выдержан до конца, но я в такое не очень верю. Характер, воспитание — да, но ведь старшая сестра Норы, Ирочка, вела себя иначе. Конечно, надменность и сдержанность также были присущи Ирен, но все-таки она умела дружить, умела веселиться вместе со всеми (новогодний институтский бал).

Очень интересно будет узнать Ваше мнение об этих героях и событиях.

@темы: обсуждение, Чарская

---

"Маша", но не наша )

[kate1512]

Случайно узнала о существовании новой для меня книги об институтках Смольного - "Masha" (автор Mara Kay ).



Книга редкая, впервые (кажется, было еще переиздание в 2000) вышла она в 1968 на английском,сейчас стоит совершенно безумных денег . На английском амазоне, правда, стоит условная дата репринта - 1 Oct 2014, а вдруг?
Судя по рецензиям, в центре сюжета жизнь в Смольном дочери погибшего при Бородино военного, небогатой и застенчивой Маши.



У книги есть продолжение - "Lady in Waiting". Судя по рецензии на нее, главную героиню зовут не просто Маша, а Маша Фредерикс и она станет фрейлиной императрицы Александры Федоровны (если мне не изменяет память, то настоящая фрейлина Мария Фредерикс родилась несколько позже).

Об авторе почти ничего не нашла, разве что то, что у нее есть русская кровь, она из Югославии, но с 1950-х жила в США. Очевидно, из эмигрантов.

---

Читательницы Чарской

[Jeannette au cerceau]

Из книги "Детский мир императорских резиденций" И. Зимина:

"Особенно много было книг известной детской писательницы Л.А. Чарской"... (это из описания классной комнаты двух младших княжон)

Интересно, какие именно повести Лидии Алексеевны были особенно любимы княжнами...

@темы: творчество, Чарская

---

[Кошка Сью]

Обращаюсь к коллективному разуму с необычной просьбой
Мне тут для научной работы нужно подобрать русские дореволюционные детские книги, в которых серьёзно (или по меньшей мере ярко) затронуты идеологические и политические вопросы.
То, что писала Данько (про то, что в одних книгах Чарская придерживается монархистских, а в других - демократических взглядов), я на заметку уже взяла.
Новицкую - тоже, на днях куплю "Басурманку" и посмотрю, что там. Интересно, что её сейчас характеризуют как книгу "против ксенофобии", это так не вяжется с пассажами про японцев и армян из уст Муси Старобельской и её братца в "Хорошо жить на свете!" и "Весёлых буднях"...
Ну и, конечно, у меня под рукой "Так они жили".
А ещё что посоветуете?
Заранее спасибо!

@темы: вопрос

---

Мемуары институток

[Jeannette au cerceau]

Издательство “Ломоносовъ” порадовало сборником воспоминаний десяти институток - “Институты благородных девиц в мемуарах воспитанниц”
В издании представлены такие заведения, как Дом трудолюбия, Петербургский и Московский Екатерининские институты, Патриотический, Смольный, Николаевский сиротский, Родионовский и Киевский институты благородных девиц, а также Ермоловское и Московское Александровское училища.

288 стр, черно-белые маленькие иллюстрации, статья от составителя, краткие сведения об учебных заведениях и аннотированный указатель имен.

@темы: мемуары, литература, новинки