Чешские издания: иллюстрации и обложки, часть 2

[feray]

Продолжение поста о чешских обложках и иллюстрациях С книгами Чарской в Чехии связано такое упоминание в книге Ариадны Эфрон "Моя мать – Марина Цветаева":

В конце августа 1923-го родители отвезли меня в Моравску Тшебову, маленький, пограничный с Германией городок, где находилась русская гимназия-интернат для детей беженцев, <...>потом <...> расстались со мною до Рождества.
<...> После четырех месяцев безвыходного интерната городок показался мне раем. Я вертела головой, стараясь разглядеть все сразу и Марину, болтала о девочках, об уроках, о том, что хорошо кормят и хлеб даже остается; крепко держала Марину за руку, как маленькая. Она слушала, не перебивая и как бы грустно, и как бы издалека; изредка задавала короткие вопросы — вычесываю ли волосы частым гребнем? понимаю ли задачи с купцами, с поездами, с бассейнами? С кем дружу? Почему? А Чарскую — читаю? ("Нет, конечно! Вы же не велели!")

У детей русских эмигрантов, наверное, были книги Чарской на родном языке, чудом уцелевшие после нескольких лет лишений и скитаний по разным городам. Но могли быть и местные издания. Хотя бы вот такой журнал Divčim srdcim ("Для девичьих сердец"), где печатались "с продолжением" повести и романы: "Княжна Джаваха", "Вторая Нина", "Джаваховское гнездо"...



Выпускало его то же самое издательство Jos. R. Vilímek, в котором произведения Чарской выходили отдельными книгами, и рисунки были те же самые, что и в книгах, - в основном от художника Венцеслава Черного. В прошлом посте были его иллюстрации к "кавказскому сериалу" и циклу о Лиде Воронской-Чермиловой, но это далеко не все его работы по Чарской. Вот другие иллюстрации и обложки, созданные им.

(Год рядом с заголовком – год выхода конкретного издания на фото, не обязательно самого первого).



Сибирочка/Sibiročka, 1918, 1932, 1942:







Грозная дружина/Hrozná družina, 1924:















"Юркин хуторок"/Dvorec v lesích ("Усадьба в лесу"), 1925:





Сестра Марина/Sestra Marina, 1928



















Смелая жизнь/Smělý život, 1928

















 

"Сказки голубой феи"/Pohádky modré víly, 1932





 

А еще были книги, оформленные другими художниками:


"Записки маленькой гимназистки"/Zapisky Male gymnasistky, 1926 (иллюстратор Йозеф Кочи/Josef Kočí):





"Записки сиротки" (под названием Cirkusová princeznička - "Маленькая принцесса цирка") и "Тасино горе"/Tasjin žal вошли в сборник Ve vlnách dobrodružství ("В волнах приключений"), 1928, который иллюстрировал Ян Гот (Jan Goth):



 

"Ее Величество Любовь"/ Její Veličenstvo Láska, 1928, иллюстрация Олдржиха Цигелки (Oldřich Cihelka)



 

"Босоножка Нинон"/Tanečnice Ninon a jiné povídky ("Танцовщица Нинон и другие рассказы", 1930, иллюстратор Зденек Буриан (Zdeněk Burian):















 

В 30-х появляется новинка - фотообложки:


Děvčata v pensionátě ("Девочки в пансионе")/Т-а и-та, 1933



Внутри черно-белые иллюстрации Яна Гота:



 

Pro štestí domova/Ради семьи ("Ради счастья домашних"), 1934



Тоже Ян Гот:







 

Знакомил читателей с Чарской не только Вилимек. (Как минимум Lesní žínka/Лесовичка несколько раз (впервые - в 1913 году) выпускалась издательством "Шольц и Шимачек" (Šolc a Šimáček) с рисунками Вацлава Чутты (Václav Čutta)и Карела Шимунека (Karel Šimůnek). Были переплеты разных цветов (красные, синие, зеленые) с портретом черноволосой девушки и, уже в 20-х, с элегантными красавицами (не совсем в тему , но стильные








Однако с именем Вилимека произведения Чарской ассоциировались в первую очередь. Когда издательство было национализировано в 1948 году, после коммунистического переворота, а затем закрылось в 1949-м, книги писательницы перестали выходить.

Но продолжение еще следует

А в завершение этой части – реклама из журнала Divčim srdcim, о котором была речь выше.



Текст гласит: "Нет такой девочки-читательницы, которая не любила бы романы Л.А.Чарской. Но все ли они вам известны? Проверьте…"

Вслед за чем приводится список переведенных на чешский и опубликованных Вилимеком произведений Чарской. Почти все были в подборке, но две книги у меня не получилось идентифицировать. Переводчики дали им названия Splněná touha – "Исполненное желание" – и Št'astné mládí – "Счастливая юность". Интересно, что это в оригинале?

@темы: Чарская, иллюстрации

---

Е.Аверьянова в Энас-книге. Наконец-то вышла вся трилогия!

[change-ange]

В Энас-книге вышла вся трилогия об Иринке! Е.А.Аверьянова "Иринкино счастье. На заре жизни. Весенняя сказка".

@темы: ЭНАС-книга, Весенняя сказка, Е.А.Аверьянова, На заре жизни, Иринкино счастье

---

Чешские издания: иллюстрации и обложки

[feray]

Уже делала пост о польской версии "Люды Влассовской", а сегодня очередь чешских переводов Чарской, точнее, их обложек и картинок О том, какой успех Лидия Алексеевна имела в Чехии, писали еще "Задушевное слово" (с гордостью) и Корней Чуковский (с иронией). Это было в начале 1910-х - то есть к чешским читателям Чарская пришла ненамногим позже, чем к российским.  

Издавал ее, причем очень активно, Йозеф Вилимек (Jos.R. Vilímek), чье имя украшает обложки и титульные листы старых книг. Романы и повести выдерживали по нескольку изданий, выходили и в переплетах с позолотой и тиснением, и в картонных переплетах с наклеенной иллюстрацией, и в красочных суперобложках с изображением героев (а под ними - кокетливый переплет в цветочек). Но над оформлением абсолютного большинства из них работал один и тот же художник - Венцеслав Черны (Věnceslav Černý). Например, вот как он проиллюстрировал автобиографический цикл Чарской:


(Все картинки взяты с сайтов букинистических магазинов и объявлений. Те, что поменьше, кликабельны или открываются в большем размере, если нажать на "показать изображение" )


Bez matky ("Без матери") - такое название переводчик дал повести "За что?" (неизвестно, почему, видимо, как универсальное название любой истории о сироте. Но именно в этой книге главная героиня никогда не знала свою маму и переживает совсем не из-за ее отсутствия).



 

Jejich ideál ("Их идеал") - "Большой Джон". (На обложке изобразили героя-любовника с открытки или афиши синематографа Большой Джон таким явно не был, но наверняка стал "идеалом" для многих институток благодаря веселому характеру и интересной биографии).







 

Navždy ("Навсегда") - "На всю жизнь"







 

Cíl dosažen - "Цель достигнута"




И раз уж зашла речь о Лиде Воронской, нельзя не упомянуть о необъяснимой любви чешских переводчиков к имени "Лида", поскольку им наградили пару героинь, которых в оригинале звали иначе


Так, "Лизочкино счастье" стало "Лидунькиным счастьем" (Lidunčino štěstí):
















 

а "Люда Влассовская" - "Лидой Влассовской" (Lída Vlasovská):




















 

"Люсину жизнь", как ни странно, не трогали Luciin život:





 (Имя самой Чарской, кстати, обычно писалось на французский манер - Lydie, вариант Lidija встречался реже.)


А вот книги "джаваховской“ серии. Под названием Růže s Kavkazu ("Роза с Кавказа") скрывается, конечно, сама "Княжна Джаваха":














 

Mezi družkami ("Среди подруг") - "Записки институтки":
















 

А это "Вторая Нина" - Druhá Nina. Иллюстратор здесь другой - Франтишек Хорник (František Horník), но по стилю очень похоже на рисунки Венцеслава Черного.


















 

"Джаваховское гнездо" - Džavachovske hnizdo






















 

"Вечера княжны Джавахи" - Večery kněžny Niny ("Вечера княжны Нины")

 




Продолжение следует

@темы: Чарская, иллюстрации

---

"Креолка" Зоя

[feray]

В "Большом Джоне" и "На всю жизнь" среди одноклассниц Лиды Воронской есть Зина Бухарина по прозвищу Креолка, "смуглая, полная и рослая девушка лет семнадцати, с вьющимися, как у негритянки, волосами". Волосы - предмет зависти и восторгов подруг и придирок суровых классных дам: 


Зина Бухарина, как бы нечаянно, набрасывает ночной чепец на свою великолепную прическу и завязывает его тесемочки под подбородком.   

- Что вы, голландка, что ли? - шипит, заметив ее маневр, "кочерга".   

- Нет, я из Иерусалима, - делая невинное лицо, отвечает Креолка, отец которой действительно служил недавно консулом в Палестине.   

- Тогда зачем этот голландский убор?


Зина Бухарина с ответом не нашлась. А вот Зоя Бухарова, институтская подруга Лидии Чарской, ставшая прототипом Креолки, с полным правом могла назвать себя голландкой, потому что родилась в Амстердаме. Впрочем, "я из Иерусалима" тоже не было бы неправдой, так как в этом городе Зоя впоследствии жила и училась в пансионе при католическом монастыре. После смерти отца-дипломата она переехала в Россию с матерью и братом и поступила в Павловский институт. Все почти как в книге (кроме маленького расхождения дат, Зоя родилась в 1876 году, а в Петербург прибыла в конце 1880-х, то есть в еще более юном возрасте, чем книжная героиня):


Странно сложилась жизнь Зины. Она родилась в цветущей Палестине, где отец ее имел место консула. Роскошь, богатство, тонкая лесть и баловство окружали чуть ли не с колыбели девочку. Двенадцати лет она танцевала на балах в длинном платье со шлейфом, с венком на кудрявой, как у негра, головке. А когда ей минуло пятнадцать лет, отец ее умер скоропостижно, и ей с матерью пришлось существовать на сравнительно скромную вдовью пенсию. Из роскошных консульских палат, влиянием капризницы-судьбы, девочку перенесло прямо в серые стены института. Любовь к роскоши, к тонкой лести и к восхищению своей красотой остались в Зине. Она была кокетлива, любила украшать себя ленточками, бантиками, любила мечтать о прошлом, и будущее казалось ей полным неожиданностей и сказочной красоты. Она прекрасно писала масляными красками, сепией и пастелью, и карьера художницы издали светила Зине путеводной звездой. Хорошенькая "креолка" уже видела в мечтах своих будущие лавры, шумный успех, толпу поклонников и прежнюю, далеко не забытую, роскошь обстановки, которою она пользовалась в золотые дни детства. Зина своей опытностью действовала на подруг. Она изъездила полмира, бывала по многим "заграницам" и умела рассказывать обо всем виденном увлекательно и горячо. К тому же на нее, как и на Лиду Воронскую, возлагались большие надежды. Она, как будущая художница, должна была поддержать честь своего выпуска успехом ее будущих работ.


У Зои Бухаровой "поддержать честь выпуска", к сожалению, не получилось: она была вынуждена покинуть институт раньше срока из-за проблем со здоровьем. Обладала ли она талантом художницы, доподлинно неизвестно. Но Зоя сочиняла стихи. Первые из них ей удалось напечатать уже в 16 лет, а когда закончился разводом ее недолгий брак с Владимиром Казиным, она уже всерьез выбрала литературу своей профессией: писала сама, переводила иностранных поэтов, публиковала рецензии, была постоянным автором в нескольких журналах и газетах. Любила театр: помимо сборника стихов, у нее вышла пьеса "Морская царевна", а в одной из биографий, если только это не ошибка, значится: "актриса, поэтесса". Совсем как Чарская (и обе самостоятельно обеспечивали своих маленьких детей).

И стихи Бухаровой иногда похожи - настроением, образами, мелодией - на стихи Чарской:

Крики чайки белоснежной,
Запах моря и сосны,
Неумолчный, безмятежный
Плеск задумчивой волны,

В дымке розово-хрустальной
Умирающий закат,
Первой звездочки печальной
Золотой, далекий взгляд,

Разукрашенный огнями
Берег в призрачной дали,
Как в тумане перед нами
Великаны корабли,

Чудный месяц, полный ласки,
В блеске царственном своем,
В эту ночь мы будто в сказке
Упоительной живем!

(стихотворение "Ноктюрн", ставшее популярным романсом)

***

Кто ты, чудное созданье,
Что стоишь передо мной
В ослепительном сиянье
Диадемы золотой?..
Крылья ангела… Мадонны
Лучезарные глаза,
Отраженьем небосклона
Их согрета бирюза…

С плеч бежит неудержимо
Светлых локонов каскад…
Льют уста неуловимый,
Непонятный аромат…

«Я — Мечта… Любви и Мая
Своевольное дитя…
Легкокрылой гостьей рая
В темный мир слетаю я…<...>»

(из стихотворения "Мечта")

***

Я хочу, чтобы стало тепло,
Чтобы лес встрепенулся в убранстве.
Чтобы ласточки милой крыло
Замелькало в лазурном пространстве!..
Я хочу, чтобы стало тепло,
Чтобы солнце опять засияло,
Чтобы все от него зацвело,
Загорелось, запело сначала…

Я хочу, чтобы стало тепло,
Чтоб и в сердце моем и во взоре
Все бессильно растаяло зло,
Все бесследно рассеялось горе…
Я хочу, чтобы стало тепло!..

***

<...>Там, где по темной аллее
Носится бедный туман –
Будто бы кружатся феи
Чудных заоблачных стран…

Будто бы слышится эхо –
В шепоте робком листов –
Их шаловливого смеха,
Их торопливых шагов.

Будто бы – ночью весенней –
Месяц на землю принес
Мир лучезарных видений,
Мир фантастических грез!..

(из стихотворения "Сад призадумался, внемля...")

***

<...>Неужто я ему совсем, совсем чужая?..
И близкой не была ему я и тогда?..
И то, что я теперь с восторгом вспоминаю,
Его своим теплом не грело никогда?..

Вам скучно, может быть… смеяться вы хотите,
А я вам говорю про детскую мечту,
И плачу я над ней… пожалуйста, простите —
Но я вам ничего сегодня не прочту…

(из стихотворения "Монолог", посвященного Вере Комиссаржевской, - в те времена она была кумиром многих начинающих актрис, что также отражено в повести Чарской "Цель достигнута")

***

Разгорелась моя восковая свеча
Перед ликом страдальца Христа…
Пусть, как чистое пламя ее горяча,
Мне молитва сойдет на уста!..<...>


Еще больше стихов (и биографическую справку) можно найти здесь: bibra.ru/subject/buharova-zoya-dmitrievna/

Последнее упоминание о Зое Бухаровой относится к 1923 году, но скончалась она предположительно в 1941 в Ленинграде.

Она дружила с Римским-Корсаковым, Есениным, переписывалась с Блоком, но в то время как фото ее великих знакомых сохранились в огромном количестве, ее собственное изображение найти сложно. В сети доступен только такой портрет. Небольшой и не слишком четкий, но даже так можно оценить "черные выпуклые глаза", "непокорные кудри" и "оригинальный тип", которые Чарская позаимствовала для своей героини

---

Комментарий к книгам А.Бруштейн

[change-ange]

Издательство «Издательский проект «А и Б» задумало и сделало прекрасное издание - отдельно книгу комментариев М.Гельфонд к многими любимой трилогии Александры Бруштейн "Дорога уходит в даль" и другим (вышло пока к 2 томам) и комментированные сами повести.

Александра Яковлевна Бруштейн начала писать автобиографическую трилогию "Дорога уходит в даль" в 1956 году. 72-летняя, глухая и почти слепая, Бруштейн писала книгу, героиней которой была она сама, но - девятилетняя.
Сашенька живет в Вильне (ныне - Вильнюс) с мамой и папой, кухаркой, бонной и учительницами и готовится поступать в Институт благородных девиц - с этого начинается книга. С энциклопедической точностью спустя почти 50 лет Бруштейн воссоздает город, которому предстоит пережить две мировые войны и Холокост. Эта точность касается не только подробностей быта, но и переживаний людей конца XIX века, уже чувствовавших приближение перемен - политических, социальных, технических.
Все описанные в книге события достоверны, каждый персонаж - независимо от его места и веса в книге - имеет реального прототипа, чьи имя и фамилию в большинстве случаев и носит. Это позволило Марии Гельфонд -автору исследования - найти в архивах и включить в текст комментариев не только подтверждение существования человека, но и проследить его историю, узнать, как он жил до, во время и после событий, описанных в книге. И эта полноценность и обстоятельность комментария дает возможность издать его отдельно, без комментируемого текста.
Книга, которую вы держите в руках, - первая часть проекта, включает комментарий к двум повестям трилогии - "Дорога уходит в даль..." и "В рассветный час".
Составление, редактирование, оформление серии Илья Бернштейн
Подробнее: www.labirint.ru/books/623925/

Такой интересный комментарий отдельно взятой повести, дающий полную картину быта тех времён, навёл меня на некоторые размышления... Я скоро их озвучу. В одном из будущих постов.

@темы: ссылки, Бруштейн, Дорога уходит в даль, комментарий, биография, В рассветный час, М.Гельфонд

---

Проект "Библиохроники". О Чарской в одном из томов.

[change-ange]

Совершенно случайно я узнала о таком масштабном книжном проекте, как "Библиохроника". Авторы через историю старинных книг рассказывают историю страны. Вышло уже множество роскошных томов как по исполнению, так и по содержанию. Ознакомиться с ними можно на сайте: xn--80aba1abaoftjax8d.xn--p1ai/

В томе, посвящённом детским книгам xn--80aba1abaoftjax8d.xn--p1ai/%D0%A1%D1%8E%D0%..., я обнаружила статью о Чарской. Она представлена тут своей первой детской книгой "Записки институтки". Хоть в статье и есть неточности, книга презентована очень достойно.


xn--80aba1abaoftjax8d.xn--p1ai/%D0%A1%D1%8E%D0%...

Вот что кратко пишут авторы и составители:
"Том, посвященный детским и юношеским книгам, имевшим хождение в России за последние три века и вполне подпадающий под общее определение «Юности честное зерцало», лежащий сейчас перед тобой, уважаемый Читатель, построен, во-первых, на основе тематического подбора книг, хронологического принципа - во-вторых. И, главное как и в уже вышедших томах Библиохроники, авторами-составителями делается попытка (это - стержень замысла всего проекта) отразить историю нашей страны через понимание судеб авторов, издателей, самих книг непосредственно, коллизий государственного и «мелкого» масштабов". (полный текст - на сайте)

@темы: статьи, Чарская, биография, иллюстрации, "Библиохроника"

---

[feray]

Накануне Вербного воскресенья хочу поделиться картиной с соответствующим сюжетом. Ее написала в 1900 году художница Серафима Блонская, а одной из моделей была ее младшая сестра. Полное название картины - "Девочки. Вербное воскресенье".



И два эскиза к ней:



Это гимназистки, но у меня ассоциация с институтскими повестями Чарской

---

Опрос

[Yana_Publisher]

Здравствуйте, уважаемые ценители творчества Лидии Чарской! Меня зовут Яна, я студентка Томского государственного университета. В рамках дипломной работы провожу исследование, связанное с отношением современного читателя к творчеству писательницы. Прошу вас пройти этот опрос Ваше мнение очень важно. Наверняка у вас будет желание ответить развернуто, пишите, графы для этого есть. Ссылка: docs.google.com/forms/d/1wxuZWQJ9d9fbGoRky_84DD...

Наталья, преклоняюсь перед Вами и остальными членами сообществами. Материал, который вы собираете все эти годы невероятно ценен. Спасибо большое!

---

Разности

[feray]

Хочу поделиться парой картинок и ссылок, каждой из них для отдельного поста, может быть, мало, поэтому выкладываю все вместе

1. Одна из первых публикаций о Чарской в 90-х. Это журнал "Мурзилка", номер 6 за 1994 год. Забавные рисунки и стихи отобрали очень хорошие






2. Обложка, которая меня просто очаровала - "Волшебная сказка" ( Издательство Православного братства святого апостола Иоанна Богослова, 2001 год). Такой реверанс в сторону Альфонса Мухи и других художников модерна, и при этом Надя максимально похожа на свой книжный образ: тоненькая, изящная, белокурая, не забыли даже розовое платье и прическу с венчиками из кос.




3. По-моему, здесь еще не было о пародии на Чарскую. Точнее, на содержание детских журналов того времени. В "Рассказе для "Лягушонка" Аркадия Аверченко писатель бьется над сочинением чего-нибудь жизненного и "без сюсюканья", но редактор каждый раз бракует его работы. В финале выясняется, что идеальный рассказ для детей - это приторная история о доброй девочке под названием... "Лизочкино горе" Но достается там и другим произведениям для детей, например, слишком жестоким или слишком нудным. Вообще рассказ во многом перекликается со статьей Чуковского "Матерям о детских журналах", когда читаешь одно, невозможно не вспомнить другое.


4. И еще одна интересная ссылка для тех, кто читает по-английски, - оригинал "Леди Джен, или Голубой цапли" (Lady Jane) Сесилии Витс Джемисон, 1891 год. В детстве у меня была эта книга на русском, позднее я прочитала предисловие (кстати, автор - Е.О.Путилова, и в ее перечислении книг о потерянных детях нашлось место "Сибирочке" и "Лесовичке" Чарской: www.litmir.me/br/?b=232173&p=1) и не могла понять, почему там говорится, что Джен нашла дедушку, если в финале она остается в семье маминой подруги. Просто на русский эта книга переводилась со значительными сокращениями. Можно сравнить переводы с оригиналом
books.google.de/books/about/Lady_Jane.html?id=v...




5. Немного из дореволюционных журналов для самых маленьких: в 90-е иногда переиздавали совсем неожиданные вещи) В 1993 году издательство "Черная курица" выпустило детскую книжку с тремя сказками и черно-белыми старинными рисунками. Авторы указаны не были, но одна из этих сказок взята из детского "Задушевного слова" 1912 года, скорее всего, и другие две тоже.

"Путешествие слона Джумбо и его друзей" (автор и художник Г.Г. Томсон)

"Малюсенький городок (из записок божьей коровки)"

"Чудеса в решете (приключения маленького ученого)"




6. Заодно поделюсь видео. Когда-то давно на канале "Культура" вышел цикл фильмов "Российская история глазами детей". В его первой серии "Жена лекаря" актриса Ольга Волкова читает (под музыку Чайковского и видеоряд из пейзажей, старинных кукол, открыток и фотографий) воспоминания родившейся в 1864 году Эмилии Гаврилович-Коротневой - о детстве, играх, семье, знакомстве с будущим мужем Колей и учебе в гимназии.

youtu.be/OzHAyXjB3M0

---

Фальсификация «Лен.издательства»: Ян «Поход Ермака»=Чарская «Грозная дружина"

[change-ange]

Фальсификация «Ленинградского издательства»: Ян «Поход Ермака»=Чарская «Грозная дружина»

Не так давно я узнала про довольно наглую и неожиданную подделку (об этом уже было в сообществе в комментариях) – в 2011 году бывший Лениздат, как мне казалось, приличное издательство, издало якобы внезапно обнаруженный роман покойного (ум.1954г.) в то время писателя, известного практически всем – Василия Яна. Вот тут прекрасная статья о нём: zen.yandex.ru/media/id/5d71486992414d00adae73d9...

Теперь этот роман уже не купить в магазинах, но существует множество сайтов, предлагающих аудиокнигу и электронную версию книги. Только на одном сайте я встретила комментарий покупателя о том, что это на самом деле повесть Чарской «Грозная дружина». Как видно из статьи на ЯндексДзене – читатели даже не верили, что это Чарская, когда вот здесь, на «Читалочке» (не Полина Парс, не путать) появилась история о фальсификации:
zen.yandex.ru/media/id/5d71486992414d00adae73d9...

До революции историческая повесть выходила два раза – в 1909 и 1911 (предположительно) годах.

Л.Чарская. Грозная дружина Историческая повесть / с 12 оригинальными ил. худ. С. Панова, 8 снимками с картин Сурикова, Дмитриева-Оренбургского, Ростворовского, видом статуи Антокольского и пр. — СПб. – М.: Изд. Т-ва М.О. Вольф, 1909 — 352с.
Чарская, Л.А. Грозная дружина. 2-е изд. СПб.; М.: Изд. Т-ва М.О. Вольф, [1911]., 352 с.

Настоящая «Грозная дружина» в переизданиях после революции вышла сначала в Современнике в 1994г.,
затем в издательстве Артос Медиа, 2006 г.(кстати, неплохо издавало книги, сейчас уже куда-то кануло), в 2008, издательство: Терра-Книжный клуб в Собрании сочинений в 5 томах (Том 3 Грозная дружина, Паж цесаревны, Счастливчик), и также, конечно – в Полном собрании сочинений, издательство: Русская миссия, 2009, Том 6. Грозная дружина.

И конечно, очень важно продолжать опровергать информацию о книге «Поход Ермака». Где бы она ни встретилась. Иначе эта ошибка будет гулять с сайта на сайт и потом уже и в каких-то научных статьях может появиться…

Иллюстрация С.Панова в прижизненном издании.

@темы: исторический роман, Чарская, подделка, фальсификация, "Грозная дружина", Василий Ян, "Поход Ермака"

---

О взрослом творчестве Чарской и мои задумки

[change-ange]

В сообщество я опять начала делать посты. Почему? Когда я искала новые статьи о Чарской и систематизировала материал, который накопился в большом количестве (и валяется как попало:bricks, стала замечать в новых научных статьях упоминания, ссылки на материалы сообщества. Это хорошо, значит им пользуются для получения информации, значит тут должны быть материалы с максимально точными данными. Пока, к сожалению, по интернету гуляет множество ошибок и в биографии писательницы, и неточностей, даже грубых, серьёзных, о её творчестве. Сейчас я хочу сделать обновлённую статью о взрослых романах Лидии Чарской, она явно была использована для написания статьи Строгановой (cyberleninka.ru/article/n/lidiya-charskaya-kak-...), причём этот текст - единственный научный про взрослое творчество, и конечно, необходимо, чтобы информация была, была точной и ею могли воспользоваться. А вот например здесь ru.calameo.com/read/0049661321c645bdb84e4 использовали мой старый пост о романах для написания статьи.

@темы: ссылки, Чарская, романы, Строганова, статья

---

Фильм "Миражи" (1916)

[feray]

В дополнение к предыдущему посту - в статье говорится, помимо прочего, о прижизненных экранизациях Чарской:

Кроме сказок, рассказов, коротких повестей, очерков, стихов, набросков, миниатюр «Задушевное слово» ежегодно давало на своих страницах по одной большой повести Чарской, как для старшего, так и для младшего возраста. Некоторые стихи из её сборника «Голубая волна» (1909) были положены на музыку, а стихотворение «Не рви цветов» исполнялось на музыку Р. Шумана в виде песни для хора. Известна её пьеса «Лучший дар» (1909), и фильмы, снятые в 1910-х на основе её повестей: «Миражи» (в главной роли В. Холодная) и «Царский гнев»; прошло также сообщение, что «повесть для юношества “Княжна Джаваха”, […] вскоре появится на экране в кинематографах» (Задушевное Слово, для мл. возр, 1915-16, n° 38, 2 стр.обл.). Чарской был подготовлен сборник одноактных пьес для домашней сцены «Театр для детей», который вышел в виде приложения к «Задушевному слову» 1902-03.

Фильм "Миражи" сохранился, о нем иногда пишут, что он снят по "одноименному роману", но на самом деле в основу сюжета легла книга "Во власти золота". В этом можно убедиться, прочитав синопсис:

Молодая и красивая девушка Марианна из бедной семьи нанимается по объявлению чтицей у пожилого миллионера Дымова. Она живёт в семье вместе с матерью и другими членами семьи, играет в спектаклях, у неё есть жених Сергей.

Молодая, красивая, талантливая девушка готовится к артистической деятельности, успешно дебютирует в театре… Перед нею открывается широкий и блестящий жизненный путь. Её смутно влечет к славе, блеску, наслаждению жизни, богатству… Случайно знакомится она с одним из представителей "золотой молодёжи".

Сын Дымова начинает ухаживать за красавицей чтицей... (далее здесь)

или посмотрев "Трагедию красивой девушки" (таким было второе название ленты) на YouTube. Доступны целых два варианта - один почему-то на 12 минут длиннее.

youtu.be/p5j77A_-NpU
youtu.be/bK8iGh-EFsA





Фильм был реставрирован то ли в советское время, то ли позднее: когда в кадре появляются письма, можно заметить, что они написаны по новым правилам орфографии, без ятей, ъ и i. То же самое и с титрами в начале. Но о титрах хотелось бы сказать отдельно.

Имя Чарской на экране не появляется, указания, что фильм "по мотивам..." тоже нет, назван только автор сценария - Е. Тиссова (Виноградская). О ней есть информация в интернете: работала над несколькими советскими картинами, преподавала во ВГИКе. Но год ее рождения везде указан как... 1905, в то время как "Миражи" были сняты в 1915-м. Здесь может промелькнуть мысль, что при редактировании подставили другое имя, чтобы не упоминать "неугодную" новому строю писательницу, однако Тиссова присутствовала в титрах и до революции. Есть цитата из "Театральной газеты" за 1916 год: "Сценарий госпожи Тиссовой не блещет оригинальностью, но он дает много благодарных внешних положений играющей главную роль актрисе" - и есть свидетельство о том, что сценарий был "опубликован в журнале "Пегас" #1 за 1916 г.":


(из книги В.Вишневского "Художественные фильмы дореволюционной России")

- очевидно, за тем же авторством. Но, конечно, не 10-летнего ребенка

Разгадка нашлась у известной ученицы Тиссовой - писательницы Виктории Токаревой:
"Катерина Виноградская... родилась в прошлом веке. Поговаривали, что во время войны, пользуясь суматохой и стрельбой, она переделала паспорт, изменила дату своего рождения. Стала на пятнадцать лет моложе... Может быть, это правда. А может, и врут". Соответственно, сценаристке, адаптировавшей Чарскую для экрана, было 25, что, конечно, больше похоже на правду. Вот такая история

Кстати, подумалось, что Чарская могла бы и сама иметь большой успех как сценарист, ведь то, что типично для ее книг: экспрессия, слезы, поцелуи, обмороки, погони, выстрелы, катастрофы, чудесные спасения, - могло вызывать иронию современников как канва литературных произведений, но для тогдашнего кинематографа было просто золотым стандартом.

 

---

Лидия Чарская : творчество писательницы и смена эпох

[feray]

Еще одна статья Е.И. Трофимовой:

Лидия Чарская : творчество писательницы и смена эпох

Рубеж XIX-XX веков дал новые перспективы и точки отсчёта в русской литературе, выведя её на качественно новый уровень философского и эстетического осмысления. Новое, прежде всего символистское мировоззрение, преодолевая позитивистские, внешние, формально-механистические подходы, стремилось вскрыть глубинные основы художественного творчества. Как правило, внимание исследователей привлекают те деятели, в произведениях которых «новизна» обретает ярко выраженное образное и смысловое воплощение, и они вполне справедливо занимают первый ряд того культурного феномена, который именуется Серебряным веком. Однако эти великие фигуры заслонили тех, кто, говоря языком театра, представляли и хор, и кордебалет и миманс. А ведь и там шли свои, подчас интересные процессы, в немалой степени, определявшие и содержание, и выражение эпохи.

Серебряный век порождал не только новую метафизику, не только новые стилевые идеи: он производил переконструирование литературного поля в целом, изменяя тематические и жанровые границы. К подобным явлениям следует отнести актуализацию жанра детской и юношеской литературы.

Именно на рубеже эпох появляется плеяда имён и произведений целиком или частично вписывающихся в этот жанр. Повести и рассказы Л. Н. Толстого, А. И. Куприна, Е. Н. Водовозовой, К. В. Лукашевич, В. Г. Короленко, стихи Саши Чёрного создавали обширную детскую и юношескую читательскую аудиторию в стране. Однако необычайную популярность, даже сверхпопулярность, в России получили произведения Лидии Алексеевны Чарской. Даты её жизни: январь 1875 - март 1937. Что же за судьба, и какая жизнь скрыты за этим тире?

Лидия Чарская (настоящее имя Чурилова Лидия Алексеевна, урождённая Воронова) была самой читаемой в начале ХХ века русской писательницей, но её имя было совершенно вычеркнуто из литературы после Октября-17. В Инструкции (от 1924) по изъятию из библиотек и уничтожению устаревшей и ненужной литературы против её фамилии стоит лапидарное –изъять «всё», и имя писательницы старательно вымарывалось, выводилось из литературного канона, исчезало из читательской памяти.

Но с начала 1990-х гг. оно выходит из небытия, интерес к её творчеству стремительно растёт. Опубликованы некоторые произведения, появились статьи, доклады, диссертации, поставлен телефильм «Сибирочка»… Вполне понятно, что исследователей в первую очередь привлекает дореволюционный период творчества писательницы: её быстрый взлет и ошеломительный успех, выразившийся в потрясающем интересе у детей и подростков императорской России к этим рассказам, повестям, стихам.

Итак, наиболее активный период творчества писательницы хронологически совпадает со временем Серебряного века, то есть с 1900 по 1917 год. Но речь идёт не только о временном совпадении: Чарская становится и активным участником художественных поисков эпохи, что определялось выбором её профессии.

По окончании трёхлетних (1897-1900) Драматических курсов при Императорских театрах в СПб, она единственная из выпуска принимается на сцену прославленной «Александринки», где и прослужит вплоть до 1925 г. Работа в театре знакомила с новейшими течениями в русской и зарубежной драматургии, с художественными экспериментами в области сценографии, предоставляла возможность общения с выдающимися режиссёрами, актёрами, художниками, формировавшими новый облик отечественной культуры, и действительно, по театральной линии она была связана с такими известными деятелями культуры, как Б. Глаголин, Ю. Озаровский, В. Давыдов, М. Савина, В. Мейерхольд, В. Комиссаржевская, А. Головин, Т. Щепкина-Куперник, Из. Гриневская и другими. В её арсенале –роли в спектаклях «Снегурочка» А. Н. Островского, «Вишнёвый сад» и «Свадьба» А. П. Чехова, «Зелёное кольцо» З. Гиппиус, «На дне» М. Горького, «Среди цветов» Г. Зудермана, «Маскарад» М. Лермонтова, мн. др.

Параллельно театральной жизни развивалась у Чарской жизнь литературная. Внешними побудительными причинами взяться за перо становится безденежье, почти нужда. Расставшись с мужем в 1897 году (официально развод оформлен в августе 1901 г.), она могла полагаться только на свои силы и талант, ведь страшная запись в паспорте гласила: «брак с жандармским ротмистром Б. П. Чуриловым расторгнут по её, жены, прелюбодеянию […] с осуждением её на всегдашнее безбрачие […]» (Дело… Чарской, пасп.кн. n° 19, л. 39). Чарская начинает заниматься литературным трудом, это –переводы, рассказы, стихи в журналах «Литературные вечера “Нового мира”», «Задушевное слово», постоянным автором последнего она была с 1901 по 1918 гг.

Переломным моментом для писательницы стала публикация в этом журнале «Записок институтки», что вызвало огромный читательский отклик и успех, «какой редко имела другая повесть для детей и юношества» (Русаков, 1911, n° 47, 1 стр. обл.). Известность Чарской стремительно растёт, она становится любимой писательницей, и надолго –«властительницей сердец и дум» (Фриденберг, 1912, 1) не одного поколения русских детей.

Темы её произведений - институтская и гимназическая жизнь, проблемы в классе и семье, обездоленная жизнь ребёнка. В одном интервью Чарская сказала: «По моему мнению, […] юношеская жизнь –неисчерпаемый клад для писателя. […] большинство тем моих повестей я заимствовала из пережитого мною […], моими подругами и друзьями» (Русаков, 1913, 677). Одним из лейтмотивов творчества Чарской является одиночество: оставленный, брошенный, потерявшийся и оказавшийся в иной, нередко чуждой ему среде, ребёнок. Повествуя о подобных ситуациях, она описывает противостояние маленького человека дурному, тяжёлому, жестокому, грязному, т.е. всему, что так часто встречается в мире. Она постоянно подчёркивает высокие моральные качества своих героинь и героев (верность в дружбе, обострённое чувство справедливости, отзывчивость, честность). Немаловажно, что писательница умеет (и заставляет своих читателей) находить и видеть человеческое достоинство в отверженных, ибо «не всё тлен и пепел» в этих сердцах, как скажет позже Н. А. Тэффи (Тэффи, 2004, 177). «Маленькие герои» Чарской не ожесточаются, они бескорыстны и сердечно благодарны, памятливы на милосердие и добрые дела…

Всё это замечательные качества человеческой души, хотя будучи открытыми и доверчивыми, люди рискуют получать удары, но, без сомнения, думаю, лишь такой жизненный путь даёт возможность обрести полноценное счастье. «Художественный мир Ч. существует по законам доброты и любви. Страдание в нём не может быть долговременным. Ч. милосердна к своим героям и к своим читателям, […] и стремится оставить жизнеутверждающее впечатление в сердцах» (Шацкий, 2010, 16).

Особую известность Чарской принесло продолжение «Записок институтки» –повесть «Княжна Джаваха» (журн. публ. 1902-03) о кавказской девочке, оставшейся без матери и волею судеб попавшей в женский институт Петербурга. И здесь, среди сюжетных линий для Чарской особенно важна проблема столкновения личности и коллектива, способность отстаивать правду, находясь в меньшинстве. Чарская акцентирует те моменты в жизни своих героев, когда надо найти силы не подчиниться сообществу и держащимся заодно. Сделать это очень не просто, тяжело такое противостояние, но оно необходимо, когда нравственный закон требует этого. Но Чарская всегда счастливо завершает повествование и, развёртывая ситуацию, показывает не только способность одного человека к прозрению, но и признание общей вины перед одной цельной натурой. Такая «всеобщность» укрепляет дружбу, чувство товарищества, ответственности за поступки и перед Богом, и перед людьми.

Вообще покаяние как важнейший христианский мотив всегда явственен в произведениях Чарской, и в целом её творчество «создает общую атмосферу человеколюбия, Соборности, взаимопомощи» (Шацкий, 2010, 18).

Необходимо отметить одну особенность детской прозы писательницы, которая, с одной стороны, «вписывала» её творчество в контекст идейно-художественных исканий Серебряного века, а, с другой, вызывала острый интерес современной юной аудитории. Речь идёт о своеобразном психологизме её произведений. Практически каждая повесть пронизана мотивами сиротства, одиночества, насилия нравственного и физического –то есть тем, что во многом определяло настроение декаданса. Однако, справедливости ради, следует отметить, что перечисленное уравновешивались противоположными интенциями –порывом к справедливости, стремлением к дружеству и солидарности. То, что Чарская умела угадывать психологическую структуру души ребёнка, во многом определялось и её собственным опытом: потерей матери, ревностью к отцу из-за мачехи, сложными отношениями с последней, «ссылкой» в закрытый женский институт, позже –судьбой матери-одиночки. Ей пришлось побывать в роли отвергнутого семьёй ребёнка, пережить всю гамму чувств и обид, связанную с этим положением и изложить всё это в своих текстах. Очевидным свойством таланта Чарской было то, что она находила такие слова и формулировки, которые легко доходили до детских сердец.

Размышляя о месте писательницы в общем контексте Серебряного века, приходишь к выводу о её, по крайней мере, частичной принадлежности к тому направлению, которое получило наименование «неорусского стиля». Этот стиль, наиболее ярко проявившийся в живописных работах Виктора Васнецова, Николая Рериха, Ивана Билибина, в архитектурных постройках Ивана Ропета, Сергея Малютина, Фёдора Шехтеля, сочетал в себе своеобразный реализм, романтическую интенцию и историческую рефлексию.

И у Чарской мы находим литературные аналоги этих эстетических устремлений. К ним можно отнести произведения исторического и историко-религиозного содержания. Она одной из первых в детской литературе (1912) популярно изложила жизнеописание Преподобного Сергия Радонежского. Широко известны были исторические произведения: «Смелая жизнь» (о кавалерист-девице Н. А. Дуровой), «Царевич-орлёнок», «Желанный царь», «Газават». Писательница буквально пленила своих читателей лиризмом, чистосердечностью, патриотическим настроем и чётким ориентиром на моральные основы, которые не подлежат и не должны подлежать сомнению. Позже, в советское время, писатель Б. Л. Васильев отметил, что Чарская превращала исторические персонажи «в живых, понятных и близких мне моих соотечественников», которыми я восторгался, а восхищение «перед историей родной страны есть эмоциональное выражение любви к ней. И первые уроки этой любви я получил из […] повестей» Чарской (Васильев, 1984,169-170).

Кроме сказок, рассказов, коротких повестей, очерков, стихов, набросков, миниатюр «Задушевное слово» ежегодно давало на своих страницах по одной большой повести Чарской, как для старшего, так и для младшего возраста. Некоторые стихи из её сборника «Голубая волна» (1909) были положены на музыку, а стихотворение «Не рви цветов» исполнялось на музыку Р. Шумана в виде песни для хора. Известна её пьеса «Лучший дар» (1909), и фильмы, снятые в 1910-х на основе её повестей: «Миражи» (в главной роли В. Холодная) и «Царский гнев»; прошло также сообщение, что «повесть для юношества “Княжна Джаваха”, […] вскоре появится на экране в кинематографах» (Задушевное Слово, для мл. возр, 1915-16, n° 38, 2 стр.обл.). Чарской был подготовлен сборник одноактных пьес для домашней сцены «Театр для детей», который вышел в виде приложения к «Задушевному слову» 1902-03.

Для взрослой аудитории писательница создала более 20 повестей и романов («Рассказы о женском сердце», «К солнцу», «Солнце встанет», «Чужой грех», «Как любят женщины», «Во власти золота», «Виновна, но…», др.). В них писательницей рассматривались вопросы женской эмансипации, право женщин на творчество, профессиональную деятельность, экономическую независимость, и, в свете требований «феминисток-буржуазок» (определение А. М. Коллонтай. –Е.Т.), право на свободный брак и свободное материнство.

Стоит также отметить вышедшую в 1909 брошюру «Профанация стыда», где Чарская затрагивает вопросы современной педагогики, выступает против телесных наказаний, применяемых к детям и, исходя из своих религиозно-нравственных постулатов, пишет: «Человеческое тело как “богоподобное” не может быть подвергнуто позору унижения […] Дети –ведь тоже люди, правда, маленькие люди, но гораздо более пытливые, чуткие, анализирующие […] Щадите это детское “я” […]» (Чарская [1915], 14-15).

Творчество Чарской получает известность и за пределами России. Начиная с 10-х и по 40-е годы XX века, её книги переводились или издавались как пересказы на английский, немецкий, французский, чешский, польский.

На сегодняшний день установлено более 300 произведений Чарской в разных жанрах, и библиографическая работа далека от завершения.

Совсем не раскрыт послереволюционный период жизни Чарской. Порой возникает впечатление, что под влиянием политических катаклизмов и революционных потрясений талант писательницы угас, поскольку имя Чарской вообще не появляется на страницах советской печати. Но почему-то видные деятели нарождающейся советской литературы мечут молнии в адрес этой якобы вышедшей в тираж писательницы, обвиняя её в распространении идеологических болезней и требуя её «устранения». Дело в том, что кроме тягот революционной эпохи и гражданской войны (обнищание, бытовое неустройство, голод, холод) имелись и иные, «отягчающие» жизнь писательницы обстоятельства.

Во-первых, сложившаяся репутация патриотически-ориентированной, лояльной к свергнутой власти писательницы. Во-вторых, обстоятельства личные: её первый муж был жандармским офицером, а сын ушел с Белой армией в Харбин и жил там до своей внезапной кончины в декабре 1936/январе 1937 гг. Всё заставляло Чарскую проявлять осторожность, дабы не привлекать внимания властей. К этому можно добавить и сильно пошатнувшееся здоровье –обострившийся туберкулёз.

Однако Лидия Алексеевна отнюдь не была слабым человеком; напротив, обладала огромным запасом творческой энергии. Как только началось восстановление страны и литературной жизни, писательница взялась за перо. Конечно, написать произведение одно дело, а опубликовать его в радикально изменившихся условиях –совсем другая история. Приходилось, принимая во внимание перечисленные выше обстоятельства, действовать достаточно осторожно, используя в качестве прикрытия авторский псевдоним.

Псевдонимы, помимо основного –Чарская– она использовала и в прежние годы (Алексей Лидиев; Л. Воронова; Л.Ч., Автор повести «Евфимия Старицкая», др.), но тогда причины обращения к «литературным маскам» были, конечно, совсем иными. Возможно, ей самой, да и издателям «Задушевного слова», хотелось как-то разрядить частоту появления своего имени на страницах журнала, где она в силу своей необычайной плодовитости буквально «царила». Не исключено, что иногда псевдоним использовался, если Чарская имела какие-то сомнения по поводу качества своего произведения, и ей хотелось узнать о реакции читателей, спрятавшись за придуманное имя. Может быть, имело место и некое творческое озорство, литературная игра, распространенная в эпоху Серебряного века, –тем более что как актрисе Лидии Алексеевне тяга к лицедейству не была чужда.

Хотя несколько по-иному позволяет взглянуть на эту ситуацию гендерное «измерение» культуры, выявляющее, в частности, ее дискриминационный по отношению к женщине характер . Формы дискриминации и ограничений менялись в разные эпохи от откровенных запретов на те или иные виды деятельности до более утонченных, латентных способов. Однако постоянной их составляющей оставалась борьба за монополию на слово.

Понятно, если появлялась женщина, представившая собой опровержение общепринятого тезиса о неспособности женщины к художественному творчеству и его серьёзной рецепции, то маскулинизированным обществом предпринимались всяческие усилия, дабы подвергнуть «выскочку» остракизму или, в лучшем случае, выставить её в качестве некоего раритета, игры природы, своей редкостностью и уникальностью только подтверждающей «неправильность» своего появления.

Чарская, безусловно, наносила тяжелый удар по таким патриархатным позициям. И дело не только в ее литературных способностях, удивительной энергии и преданности избранному пути. Думается, сильнейшее впечатление на недругов и критикующих производил ее поистине ошеломительный успех. До нее в России были писательницы и поэтессы, пользовавшиеся у публики любовью и известностью (Е. А. Ган, Е. П. Ростопична, К. К. Павлова, С. М. Макарова, В. П. Желиховская, К. В. Лукашевич, и т. д.). Однако такой популярности, как у Чарской, не было ни у кого. По тиражам своих книг, по уровню читательского интереса, по энтузиазму молодёжной аудитории она выходила на первые позиции в отечественной литературе. Одним из показателей её таланта представляется тот факт, что некоторых героев её книг воспринимали как реально существовавших людей. Во многих письмах, адресованных в редакцию журнала можно прочитать вопросы: где похоронена княжна Нина и куда можно отнести цветы, не встречал ли кто, бывая в Грузии, родных или знакомых этого семейства, живы ли ещё эти девочки и т.п. Именно эта повесть Чарской вдохновила Марину Цветаеву на создание стихотворения «Памяти Нины Джаваха», написанное в канун Рождества 1909 года и включенное поэтессой в свой первый сборник «Вечерний альбом». Кроме персональных впечатлений были массовые: в «Почтовый ящик» журнала шли бесконечные письма от читателей, поскольку психологическими повестями Чарской зачитывались дети и юношество всей Российской Империи –от Харбина до Варшавы.

Вот лишь одно письмо, меня растрогавшее: «[…] Я благодарен Лидии Алексеевне Чарской за её чудную повесть. […] И сочинил, как умел вальс “Воронёнок”, ноты прилагаю. Мне бы хотелось получше что-нибудь сочинить для неё, но, к сожалению, я музыке не учусь, так как уж целый год страдаю сильными головными болями день и ночь, а между тем мне слышится музыка во всём: в стуке колёс, в скрипе полозьев, в журчанье ручья, в вое ветра […] С удовольствием буду перечитывать “Княжну Джаваху”. –Александр Берхман, СПб.» (Задушевное СЛОВО, 1902-1903, n° 6, 3 стр. обл.).

Среди с горячей любовью писавших Чарской такие знаковые для русской культуры имена, как Лена Гоголева, Митя Набоков, дети семьи Пиотровских и семьи Столица, Юра Иваск, Вилли Асмус, Наташа Поленова, Оля Нарбут, Гриша Кузьмин-Караваев, девочки Бахрушины, Шура Русанов…

Но явные и тайные сторонники патриархата не могли стерпеть нарушения устоявшихся принципов. Чарскую следовало определить, как им представлялось, на положенное ей место, во второй, а лучше –в третий писательский ряд. И для этого имелись уже отработанные критикой механизмы, позволявшие унизить женщину, посягнувшую на мужскую власть над словом и языком, и над читательской аудиторией.

В газете «Речь» (сентябрь 1912) появляется статья К.И. Чуковского. Долгое время его филиппика считалась основной критической работой по творчеству Чарской. Он сетует: «вся молодая Россия поголовно преклоняется перед ней». Негодует: «какая-то Маня Тихонравова» обращается за жизненным советом не к родителям, а к «дорогой писательнице». И перечисляет (думается, с острой завистью) города её адресантов –Москва, Тифлис, Минск, Вознесенск, Томск, «какие-то Гвоздки», тем самым подтверждая и популярность писательницы, и доверие, которым она пользуется у читателей.

Особенно едко и зло критикует Чуковский её взгляд на институток –девочек, обучающихся в закрытых учебных заведениях: «Она стихами и прозой любит воспевать институт, […] гнездилище мерзости, застенок для калечения детской души […] может с умилением рассказывать, как в каких-то отвратительных клетках взращивают ненужных для жизни, запуганных, суеверных, как дуры, жадных, сладострастно-мечтательных, сюсюкающих, лживых истеричек» (Чуковский, 1990, 437).

Последняя фраза являет яркий образец, мягко говоря, злонамеренной неправды. Стоит напомнить об «Очерках институтской жизни…» А. Н. Энгельгардт, которая как раз и обращает внимание читателя на то, что многие сторонние наблюдатели нередко говорили об институтках то, чего не знали, и часто придумывали то, что им хотелось видеть: «Критика, как это иногда бывает с ней, отыскива[ет] зло фантастическое…», но институтский «идеал требовал безусловной честности в сношениях… Малодушие, слезливость, пустая восторженность и бесцельная экспансивность презирались. […] Институтки не любили никакого кривлянья и ломанья, подергивания плечами, закатывания глаз и т.п. […] Больше всего уважались простота, спокойствие и чувство собственного достоинства» (Энгельгардт, 2001, 163,172).

Вообще институты играли столь важную роль в деле женского образования, что можно даже говорить об их историческом значении в русской жизни. Нелишне, кстати, вспомнить, что именно институтская закалка, полученные там знания и навыки, помогли выжить многим бывшим воспитанницам в тяжёлые годы Первой мировой и гражданской войн, революции, в эмиграции.

Пример дискредитации по «гендерно-идеологическому» принципу можно усмотреть в выступлениях и заметках С. Я. Маршака. Говоря о ситуации в детской литературе послереволюционных лет, когда «старое невозвратно ушло, а новое только нарождалось», автор с нескрываемой насмешкой пишет об исчезновении солидных издательств, выпускавших «институтские» повести. Однако он не останавливается на косвенных инвективах, ему откровенно хочется приблизить литературную смерть Чарской, и с явным сожалением пишет: «… ещё живы […] и даже не успели состариться […] беллетристы во главе с весьма популярной поставщицей истерично-сентиментальных институтских повестей Лидией Чарской» (Маршак, 1971, 560, 561).

Цитата под стать приговорам революционного трибунала: каждое определение грозит «высшей мерой». Опустим сожаления о том, что еще живы и даже бодры некоторые дореволюционные литераторы, остановимся только на Чарской. Во-первых, она никогда никого не возглавляла и, будучи явно выраженным «трудоголиком», почти всё время проводила за письменным столом. А учитывая, что Лидия Алексеевна помимо того служила в театре, одна воспитывала сына, такой возможности у нее просто и не было. Приклеить ярлык лидера было удобно, так как это сразу придавало прежней ее деятельности определенный партийный оттенок, что в 20-е гг. сразу же отбрасывало человека в стан оппозиции, маркировало как врага народа. Маршак здесь сознательно передергивает карты, и таким образом факт необычайной дореволюционной популярности творчества Чарской из факта литературной жизни конвертируется в факт жизни общественной, почти политической.

Столь же огульной представляется номинация писательницы как «поставщицы» литературного товара. Это слово из рыночного лексикона выбрано намеренно, дабы унизить смысл её творческого труда. Конечно, писала она много, и встречались не совсем удачные вещи, но и было немало достойных произведений. Доказательство тому не только огромные тиражи её книг, но и отзывы авторитетных в то время писателей и критиков (В. Русаков, М. Гловский, педагог Н. В. Чехов). Ф. К. Сологуб писал в 1926: «… критика совершенно не поняла её, увидев только восторженность, и не угадав смысла, […] легкомысленно осудила одно из лучших явлений русской литературы…» (Сологуб, 1926, л. 57).

И уж тем более необоснованно звучат слова Маршака об истерично-сентиментальных повестях Чарской. Я позволю утверждать, что подобными этическими пороками писательница не страдала. Напротив, в её прозе достаточно явной и скрытой жестокости, присущей и детям, и миру, в котором они живут. А изобильной слезливости и сентиментального умиления там нет и в помине.

Возможно, Маршак страдал некой эстетической глухотой или слепо следовал предвзятому мнению по отношению к Чарской. Но, несомненно, писательница вызывала у него, как и у К.И. Чуковского, своего рода идиосинкразию, т.е. повышенную чувствительность и раздражительность. Во всяком случае, когда она в 20-х годах принесла в редакцию –по предложению же Маршака– своего «Прова-рыболова», Самуил Яковлевич ничего интересного в нем не нашёл. «Я убедился, что и в этом новом рассказе “сквозит” прежняя Лидия Чарская» (Маршак, 1971, 561). И всё же обличитель Чарской знал, что дети любят её книги и тайком продолжают их читать. На Первом съезде Союза писателей СССР в 1934 он признаёт это в своем довольно злом заявлении:

Убить Чарскую, несмотря на её женственность и мнимую воздушность было не так-то легко. Ведь она до сих пор продолжает […] жить в детской среде, хотя и на подпольном положении. Но революция нанесла ей сокрушительный удар. Одновременно с институтскими повестями исчезли с поверхности нашей земли и святочные рассказы, и стихи к «светлому» празднику (Маршак, 1990, 22).

Чуковский вторит ему, но уже в стиле политического доноса: «И Чарскую тоже нельзя трактовать (как её трактуют теперь), как пошлую романтическую институтку. Чарская отравляла детей тем же сифилисом милитаристических и казарменно-патриотических чувств» (Чуковский, 1990, 180).

Впрочем, «убить» Чарскую и на этот раз не удалось. Хотя Маршак уже входил в обойму советских литературных бонз, пять детских книжек Чарской, в том числе и «Пров-рыболов» всё же увидели свет. С 1925 по 1929 гг. они вышли в разных издательствах СССР суммарным тиражом 100.000 экземпляров, и подписаны были новым псевдонимом Чарской –«Н. Иванова». Произведения эти, несомненно, свидетельствуют о настоящем литературном таланте Чарской, и, главное, о её умении слышать ритм времени, понимать запросы читательской аудитории и творчески на них отвечать.

Сюжет «Прова» незатейлив и понятен: ленивый сторож ищет работу полегче, повыгодней и решается заняться рыбной ловлей. Однако бездельник и лежебока в итоге попадает в смешное положение и возвращается в город в бабьем сарафане на голое тело: «Воротился в город Пров –деревенский рыболов. Служит сторожем в конторе, держит двери на запоре, а как вспомнит про крестьян, поглядит на сарафан» (Чарская, 1927, 7).

В тексте очевиден разрыв с дореволюционной эстетикой, сочетавшей реалистическую традицию с элементами романтизма. Писательница понимает, что новый читатель во многом связан с крестьянским миром и его архаичными традициями. Поэтому Чарская намеренно избирает форму народного лубка, в котором сочетается речевая простота, неприкрытая назидательность, незамысловатость и одновременно сказочность сюжета.

В лубочной эстетике присутствовала и еще одна отвечающая запросам времени черта –экспрессивность. Она позволяла упрощать форму, делать ее лапидарной и выразительной, геометрически простой и действенной. К ней прибегали многие художники и литераторы эпохи. Лубку родственны рисунки и тексты В. В. Маяковского в «Окнах РОСТа», несомненную связь с лубком являют полотна К.С. Малевича, В.Е. Татлина, Н. С. Гончаровой, росписи по фарфору С. В. Чехонина. Даже А. А. Блок воплотил услышанную им «музыку революции» во вполне лубочных «Двенадцати».

Достоинство «Прова-рыболова» в том, что экспрессивная форма не становится самодовлеющей, смысл не уходит на второй план. Ребёнка не завлекают, не уводят от содержания текста причудливыми квантами звуков. Чарской удается примирить энергию формы с энергией содержания, сделать текст художественно современным и одновременно понятным ребёнку.

Последние годы Лидии Алексеевны были наполнены борьбой с болезнями, нуждой, почти нищетой, одиночеством, лишь с середины 1936 г. ей, благодаря хлопотам Маториной Л.П., была назначена маленькая пенсия «за литературные заслуги в дореволюционное время» (Полонская, 2008, 454, 609).

Скончалась писательница 18 марта 1937 г. и похоронена на Смоленском кладбище Санкт-Петербурга. Казалось, наступило время торжества её недругов, ведь наконец-то была «уничтожена» та, что так долго будоражила их сознание, чья слава и признание раздражающим бельмом сидели на их литературном взоре. И цензура, и обвинительная риторика, и даже сама физиология подписали фатальный приговор Лидии Алексеевне. Детская литература страны Советов окончательно очистилась от вредоносных вирусов Чарской.

Но реальность оказалась несколько иной. Наследие писательницы каким-то невероятным, почти чудесным образом продолжало жить и покорять сердца юных –и не только– читателей. Советская поэтесса Юлия Друнина писала: «Уже взрослой я прочитала о ней остроумную и ядовитую статью К. Чуковского. Вроде бы и возразить ему трудно […]. И всё-таки дважды два не всегда четыре. Есть, по-видимому, в Чарской, в её восторженных юных героинях нечто такое –светлое, благородное, чистое, –что […] воспитывает самые высокие понятия о дружбе, верности и чести… В 41-м в военкомат меня привел не только Павел Корчагин, но и княжна Джаваха […]» (Друнина, 1989, 277-279).

Notes :

[1]Трофимова Е. И. Канон в русской литературе: гендерные предпочтения и конфликты // Автор как проблема теоретической и исторической поэтики: Cб. научных статей. В 2-х частях. – Минск, 2007. 1-я ч.; Трофимова Е. И. Терминологические вопросы в гендерных исследованиях // Общественные науки и современность (журнал РАН), 2002, n° 6.

Литература

Дело о службе артистки Чуриловой Л.А. по сцене Чарской//РГИА, ф. 497, оп.13, ед.хр.1174).

Русаков В. Десятилетие «Записок институтки» // Задушевное слово для старш. возр. 1910-11. № 47.

Фриденберг В. За что дети любят и обожают Чарскую? // Новости детской литературы. 1912. № 6.

Русаков В. Как живёт и работает автор «Княжны Джавахи» // Задушевное слово. 1912-13. № 42.

Тэффи Н.А. А.И.Куприн //Моя летопись. –М., Вагриус, 2004.

Шацкий Е. О. Нравственно-эстетическое своеобразие и актуальность творчества Лидии Алексеевны Чарской // Автореферат дисс. …канд.филол.наук. –М., 2010.

Шацкий Е.О. Т а м ж е. С.18.

Васильев Б. Л. Летят мои кони. Повести и рассказы. –M.,1984.

«Задушевное слово» для мл.возр. 1915-16. № 38.

Чарская Л. А. Профанация стыда. –СПб., [1915].

«Задушевное слово» для старш.возр. 1902-03. № 6. 3 стр. обл.

Чуковский К. И. Лидия Чарская // Соч. в 2 тт. –М., Правда, 1990, Т. 2.

Энгельгардт А. Н. Очерки институтской жизни былого времени // Институтки. Воспоминания воспитанниц институтов благородных девиц. –М., НЛО, 2001.

Маршак С. Я. Дом, увенчанный глобусом. Заметки и воспоминания. // Собр. Соч. в 8 тт. –М.:Худож.лит., 1971. Т.7.

Сологуб Ф. К. Статья о Чарской. –ИРЛИ, ф.289, оп.1(доп.), ед.хр.57.

Маршак С. Я. Т а м ж е. С.561.

Маршак С. Я. Содоклад о детской литературе // Первый Всесоюзный съезд советских писателей 1934 (стенографический отчет). –М., ГИЗЛ, 1934; (репринт, 1990).

Чуковский К. И. Речь // Первый Всесоюзный съезд советских писателей 1934 (стенографический отчет). –М., ГИЗЛ, 1934; (репринт, 1990).

Иванова Н. Пров-рыболов. –М., Л., Печатный двор, 1927.

Полонская Е. Г. Властительница дум (Лидия Чарская) // Города и встречи. –М., НЛО, 2008.

Друнина Ю. В. С тех вершин // Избранное в 2 тт. –М., Худож.лит., T. 2, 1989.



отсюда: institut-est-ouest.ens-lyon.fr/spip.php?article...

@темы: статьи, Чарская, Трофимова

---

Чарская, Цветаева и княжна Джаваха: встреча в литературном пространстве

[change-ange]

Спасибо feray за статью.

Чарская, Цветаева и княжна Джаваха: встреча в литературном пространстве
• Е.И. Трофимова, г. Москва
•
В ноябре 1902 года, в первой книжке журнала «Задушевное Слово» нового подписного (1902-1903 года) начала печататься повесть Лидии Чарской «Княжна Джаваха». Там существовал раздел «Почтовый ящик», куда писали читатели – дети и подростки, высказывая свои мысли и чувства по разным вопросам и прочитанным произведениям, и, чаще всего, их письма были обращены к писательнице Чарской, которая, начиная с 1901 года, на несколько десятилетий стала «властительницей сердец и дум» русского подрастающего поколения. Вот несколько эпистолярных примеров по поводу печатавшейся повести.
«Мне очень хотелось бы знать, есть ли среди читателей «Задушевного Слова» кто живёт или бывал в Гори и действительно ли этот город так чудно расположен <…>» (Настя Алышевская, СПб., 1903); «Я грузинка, и многие черты моего характера похожи на черты княжны Нины <…>» (Фата Джорзадзе, Тифлис, 1903); «Я живу в деревне, у меня нет подруг; мои подруги – это те девочки, про которых говорится в рассказах… Я часто, например, воображаю, что я знаю княжну Джаваху и Люду Влассовскую, что они у меня бывают, со мной играют <…>» (Катя Цветкова, село Вилково, Орловской губ., 1903); «Милые товарищи и подруги по журналу! [Прошу написать, как вы думаете] повести Чарской, правда или сказка? Мне думается: правда <…>» (Гриша Степановский, М., 1912); «Недавно мне случалось проезжать через Гори и Мцхету, и, Боже мой, с каким благоговением смотрела я на эту Куру и горы, на которые когда-то смотрела, я уверена, моя любимая княжна Джаваха <…>» (Лина, 1907).
О героинях Чарской и к самой Чарской писали дети, назвав имена которых, я перекину мостик к нам, живущим здесь и теперь. Они словно говорят нам: помните, не забывайте тех, кого любили и читали мы, на чьих книгах вырастали, становились взрослыми, жили, любили своё отечество и умирали за него: Наташа Поленова (имение на Оке), Лёля и Наташа Бахрушины (Москва), Коля Семанов (с. Анненский мост, Олонецкой губернии), Елена Гоголева (М.), Юля Пуни (Куоккала), Шура Монигетти (Москва), Маруся Серно-Соловьёвич (М.), Оля Нарбут (Семипалатинск), Маруся Ковальджи (Кишинёв), Андрюша Боярский (СПб.), Вера и Вилли Асмус (СПб.), дети Пиотровские (СПб.), Митя Набоков (Любча, Минской губ.), Зоя Оболенская (имение Горки), Александр Пороховщиков, Гриша Кузьмин-Караваев, Соня Кнабе (Коканд), Павел Герман (Киев), Маруся Шкляревская (Полтава), Сёма Галлай, Коля Баскаков, Катя Небольсина, Глеб Чагин, Валентин и Надя Авраменко, Митя Бартошевич, Шура Бостром и мн., мн.другие.
Маленькие читатели просто писали о своей любви к Чарской («Скажите тёте Чарской, что я её люблю за её повести, хотя местами она заставляет нас плакать <…>» – Нина Русиева, Телави, 1907), называли в честь её героинь своих кукол («Я получила на ёлку куклу в кавказском костюме и назвала её княжна Джаваха», – написала 8-летняя Надя Чаплыгина из СПб). Подростки же уже серьёзно и даже обстоятельно обсуждали в книгах Лидии Чарской темы, героев, их поступки. «Сколько хороших мгновений я провела за чтением повестей Л.Чарской! <…> Крепко полюбила я её повести за те 9 лет, [что выписывала журнал]. Я благодарна Чарской за её повести, с которыми провела столько чудных минут <…>» (Наташа Зубова, 16 лет, М., 1912); «Я прочла сочинения многих писателей <…>, но ни одно не производит на меня такого сильного впечатления, как произведения Лидии Алексеевны. [В них] какая-то непонятная, чарующая, целиком захватывающая читателя сила. Какая чудная, благородная княжна Джаваха, Андро, Керим, <…> Люда Влассовская! Как хотелось бы знать, существовали ли эти симпатичные лица, и над этим я часто, да, очень часто задумываюсь <…>. [Бывает], выйду к лесному озеру, так тихо, тихо; ничто не шелохнётся, точно вся природа замерла. <…> Луна озаряет окрестность, и деревья бросают от себя длинные тёмные тени <…> Как хорошо, как чудно хорошо! И вся природа как бы навевает моему воображению далёкие, милые картины беззаветно любимого мною Кавказа <…>» (Зинаидка); «Люда славная, добрая, но обыкновенная девочка. Нина же – дитя гор, смелая, решительная, умеющая страстно любить и так же ненавидеть. Но на свете нет человека вполне счастливого, у всякого есть своё горе, добралось оно и до жизнерадостной княжны. И кто же нанёс это горе? Отец, которого она любила больше всего на свете <…>» (Михаил Одинский, 1903). Вот ещё одно послание, меня растрогавшее: «<…> Я благодарен Лидии Алексеевне Чарской за её чудную повесть. Чтоб её отблагодарить, я сочинил, как умел, вальс «Воронёнок» [Ноты приложены. – Е.Т.] Мне бы хотелось лучше что-нибудь сочинить для неё, но, к сожалению, я музыке не учусь, так как вот уже целый год страдаю сильными головными болями день и ночь, а между тем мне слышится музыка во всём: в стуке колёс, в скрипе полозьев, в журчанье ручья, в вое ветра <…> С удовольствием буду читать «Княжну Джаваху» (Александр Берхман, СПб, 1903).
Читатели настолько верили в существование героинь Чарской и в реально существовавшую Нину Джаваху, что искали на Новодевичьем кладбище её могилу. «Нам очень понравился тип княжны Джавахи, и мы давно собирались в Новодевичий монастырь, чтобы отыскать её могилку <…>. Придя туда, мы справились в конторе, и нам сказали: «Такой княжны здесь нет. Может, она и похоронена, но под другим именем, а в книгах это имя, вероятно, вымышлено. Многие приходят и справляются о ней. <…> Но, что Нина существовала, мы убеждены. Мы слышали даже, что род Джаваха есть и теперь» (Лида Охлобыстина и Маруся Чеглокова, СПб)1.
Итак, Лидия Чарская – знаковое имя в литературе России начала ХХ века. Как видим, дети и юношество зачитывались её произведениями. Лидия Алексеевна Чурилова, в девичестве Воронова (1875-1937), в 1893 году окончила Павловский женский институт в СПб, который располагался на Знаменской улице (кстати, там до сих пор находится гимназия, а ранее – школа). Несколько позже, в 1900 году, по окончании Императорских театрально-драматических курсов, её, единственную из выпуска, приняли на вакансию в труппу Императорского театра – известнейшую «Александринку», на сцене которой она прослужила по 1924 год. Здесь, «на театре», и родился её псевдоним.
Нагрузка сильнейшая – днём и вечером спектакли, а ночью – сочинительство, что неудержимо влекло её. Первые стихотворные строчки были написаны ещё в детстве. Лидия, расставшись с мужем, жила одна с маленьким сыном. Денег катастрофически не хватало. По легенде, она однажды предложила известнейшему в ту пору издательству «Товарищество Вольф и сыновья» свою рукопись в виде дневников, которые вела в институте. Через неделю получила от хозяина Е.М. Вольфа записку: «Печатаю. Дам вам сто рублей гонорара. Книга будет называться «Записки институтки»2. Таков был пролог литературной жизни замечательной русской писательницы Л.А. Чарской. На страницах «Задушевного Слова» с ноября 1901 года стала печататься эта повесть, а через год – её продолжение «Княжна Джаваха». Столь триумфальное литературное шествие продолжалось, как теперь видим, весьма недолго – до марта 1918 года. За эти годы Чарской было создано более 80-90 произведений (стихи, пьесы, сказки, повести для читателей разных возрастных групп), хотя мною насчитано уже более 180. Но читатель читает, а критик ругает; действительно, критика более чем недоброжелательно относилась к произведениям Чарской. Особенно отличился К. Чуковский своей статьёй «Лидия Чарская», вышедшей в сентябре 1912 года в газете «Речь», назвав её произведения пошлостью. Не скрывая, Чуковский злился, что «вся молодая Россия поголовно преклоняется перед ней», негодовал, что «какая-то Маня Тихонравова» обратилась за советом не к родителям, а к «дорогой писательнице», не без зависти перечислял города её адресантов – Москва, Тифлис, Минск, Вознесенск, Томск и простодушно-хамски добавлял «какие-то Гвоздки». И этим своим презрительным «какая-то, какие-то» подчёркивал своё истинное отношение (да нет, пожалуй, что и не к Чарской, а к русским уездным городкам и живущим там, но столь не нравящимся ему детям). Всего лишь одна цитата: «Она стихами и прозой любит воспевать институт, это гнездилище мерзости, застенок для калечения детской души, <…> только Чарская может с умилением рассказывать, как в каких-то отвратительных клетках взращивают ненужных для жизни, запуганных, суеверных, как дуры, жадных, сладострастно-мечтательных, сюсюкающих, лживых истеричек»3.
Но, но, но «… успех автора «Княжны Джавахи» среди читателей представляет собой явление небывалое… Её не только читают, её любят. Хоть за последнее время и раздаются голоса против Чарской, но безуспешно: дети и юношество за неё», – так написал хорошо известный до революции литературный обозреватель и критик Мариан Гловский в «Вестнике литературы» (февраль 1910 г.)4. И это было чистой правдой, хотя некоторые критики и считали, что успех Чарской проистекает лишь из-за отсутствия «настоящей» детской литературы в России и любимы её произведения в основном детьми чиновников и мещан, а в интеллигентных семьях не читаемы. Но вот несколько высказываний, подтверждающих, что книги Чарской входили в круг детского и юношеского чтения весьма многих русских деятелей культуры, притом из разных социальных слоёв и разного культурного уровня. Выше приводились примеры высказываний «массового» читателя, хотя персональные впечатления не менее интересны и важны в нашем исследовании.
«Я был околдован Андерсеном и его сказками. А год-два спустя ворвалась в мою жизнь Лидия Чарская. Сладкое упоение, с каким я читал и перечитывал её книги, отголосок этого упоения до сих пор живёт во мне – где-то там, где таятся у нас самые сокровенные воспоминания детства, самые дурманящие запахи, самые жуткие шорохи, самые счастливые сны <…> благодарен за всё, что она дала мне как человеку и, следовательно, как писателю тоже» (Леонид Пантелеев)5.
«Чарская имела головокружительный успех, и теперь, поняв, как это трудно – добиться успеха, я вовсе не нахожу, что её – был незаслуженным. Воздадим должное писательнице, покорившей в свой час столько сердец» (Вера Панова)6.
Восторг перед историей родной страны и первые уроки любви «я получил из «Грозной дружины», «Княжны Джавахи» и других повестей Лидии Чарской» (Борис Васильев)7.
«Критика совершенно не поняла её, увидев в ней только восторженность и не угадав смысла, легкомысленно осудила одно из лучших явлений русской литературы. Популярность вполне была заслужена Чарскою, энергичен и твёрд её стиль <…>» (Фёдор Сологуб)8.
«Уже взрослой я прочитала о ней [о Чарской] остроумную и ядовитую статью К. Чуковского. Вроде и возразить что-либо Корнею Ивановичу трудно… упрёки справедливы. И всё-таки дважды два не всегда четыре. Есть, по-видимому, в Чарской, в её восторженных юных героинях нечто такое – светлое, благородное, чистое, – что <…> воспитывает самые высокие понятия о дружбе, верности и чести… В 41-м в военкомат меня привёл не только Павел Корчагин, но и княжна Джаваха» (Юлия Друнина)9.
Этих высказываний немного, точнее, они нам почти неизвестны, а вот статья Чуковского публикуется и поныне, считаясь основным «источником знания». И многие недобросовестные критики (Гримберг, Щеглова, др.), солидаризуясь с этим мнением, повторяют вздорные, бездоказательные оценки. Приведу одно высказывание из статьи Е. Щегловой (СПб): «Ныне Чарскую любят за трогательную верность старым моральным устоям, за <…> проповедь нравственности и порядочности (sic! – Е.Т.), за слезливость, которой стандартная детская книга боялась, как огня. <…> Ей вполне удалось доказать незыблемость мещанского вкуса»10. Чарской в героях своих произведений – детях, подростках, в молодёжи сосредоточены высокие моральные качества: верность в дружбе, обострённое чувство справедливости, незлобивость, уважение, кротость и честность. Её герои никогда не ожесточаются, памятливы и сердечно благодарны, отзывчивы на милосердие и добрые дела. В конечном итоге, эти «маленькие герои» и побеждают, потому что побеждает их душевная красота, доверчивость, бескорыстие, вера в добро и Бога! Ведь всё это замечательные качества человеческой души, хотя, будучи доверчивы, мы рискуем получать удары, но, без сомнения, лишь на этом пути мы имеем возможность обрести полноценное счастье. Писательница будила в душах читателей и читательниц сострадание, сопереживание, раскаяние от плохого поступка, призывала добротой, приветливостью, дружественностью размягчать холодные сердца, помогала находить и видеть хорошие черты и в отверженных. Надежда Тэффи, согласная с такой жизненной позицией, писала в своих «Воспоминаниях»: «В каждой душе, даже самой озлобленной и тёмной, где-то глубоко, на самом дне, чувствуется присушенная, пригашенная искорка. И хочется подышать на неё, раздуть в уголёк и показать людям – не всё здесь тлен и пепел»11.
Лидия Алексеевна считала и, главное, писала, что надо стремиться облегчать участь другого поддержкой ли в трудный период, протянутой рукой в момент, когда он всеми оставлен или же приходом на помощь в тяжёлую минуту. Ибо, как позже скажет Марина Цветаева, мол, увидев другого в трудном, нелепом или просто смешном положении, прыгай к нему туда, в это положение, ведь вдвоём легче выбираться.
Марина Ивановна Цветаева (1892-1941) без сомнения была читательницей психологических повестей Чарской и любила её произведения и её героинь. Вряд ли мы посмеем обвинить поэтессу в литературной пошлости или дурном вкусе. В первый же свой сборник «Вечерний альбом» (1910) она, тонко почувствовав поэзию художественных образов Чарской, включила стихотворение, написанное в канун Рождества 1909 года и названное «Памяти Нины Джаваха»12:
Всему внимая чутким ухом,
– Так недоступна! Так нежна! –
Она была лицом и духом
Во всём джигитка и княжна.
Ей все казались странно-грубы:
Скрывая взор в тени углов,
Она без слов кривила губы
И ночью плакала без слов.
Бледнея, гасли в небе зори,
Темнел огромный дортуар;
Ей снилось розовое Гори
В тени развесистых чинар…
Ах, не растёт маслины ветка
Вдали от склона, где цвела!
И вот весной раскрылась клетка,
Метнулись в небо два крыла.
Как восковые – ручки, лобик,
На бледном личике – вопрос.
Тонул нарядно-белый гробик
В волнах душистых тубероз.
Умолкло сердце, что боролось…
Вокруг лампады – образа…
А был красив гортанный голос!
А были пламенны глаза!
Смерть – окончанье лишь рассказа,
За гробом радость глубока.
Да будет девочке с Кавказа
Земля холодная легка!
Порвалась тоненькая нитка,
Испепелив, угас пожар…
Спи с миром, пленница-джигитка,
Спи с миром, крошка-сазандар.
Как наши радости убоги
Душе, что мукой зажжена!
О да, тебя любили боги,
Светло-надменная княжна!
Во многих письмах по поводу княжны Джавахи, говорилось, что этот человеческий тип замечательный; Нина – девочка смелая, решительная, отважная и пр, и пр. Всё это так, но лишь поэтический дар Цветаевой смог в нескольких стихотворных строчках показать всю притягательность натуры княжны Джавахи: силу её духа, утончённость натуры, правдивость.
Цветаевой, вероятно, импонировал созданный Чарской тип личности Джавахи, в котором сочетались тонкость восприятия и трепетность, приверженность правде и дружбе, открытость и широта души, смелость и умение противостоять целому классу, окружению, если правда, даже и неочевидная, была за ней; подобному типу было присуще отторжение и низких качеств: грубости чувствования, лживости, криводушия, предательства.
Следует отметить, что эти черты давались на фоне романтической приподнятости, иногда – даже некоторой экзальтации героини, что придавало им особенно возвышенный оттенок. Конечно, этот романтический образ покорял, прежде всего, те сердца, которые сами были настроены на подобную романтическую ноту. Эта мелодия увлекла и Марину Ивановну, и если мы рассмотрим её последующую жизнь с такой точки зрения, то увидим поступки человека, обладающего, как и героиня Чарской, открытым, отзывчивым сердцем, готовым к самопожертвованию и стремившимся к высоким идеалам правды. Можно с полным основанием считать, что литературные судьбы героинь Чарской преломились в реальной судьбе Марины Цветаевой: возвышенные порывы постоянно разбивались о пошлую прозу жизни, поиски идеального приводили к очередным разочарованиям и потерям. Трагедия и княжны Джавахи, и поэтессы Марины Цветаевой заключалась в том, что за поиски истины пришлось заплатить очень высокую цену.
______________________
1. Письма читателей журнала «Задушевное Слово» (для старшего возраста) – 1903, 1907, 1912 гг. – СПб: «Товарищество М.О.Вольф и сыновья».
2. Полонская Е. Из литературных воспоминаний // Час пик. – 1994. – 21 сентября.
3. Чуковский К.И. Лидия Чарская // Сочинения в 2 тт. – М., 1990. – Т.1. – С. 438-439.
4. Гловский М. Вестник литературы. 1910. цит. по [Глоцер В.И. Письмо Чарской Чуковскому] // Русская литература. – 1988. – №2. – С. 187.
5. Пантелеев Л. Как я стал детским писателем // Собрание сочинений в 4 тт. – Л., 1984. – Т.3. – С. 316.
5. Новый женский интернет журнал
6. Панова В. Заметки литератора. – Л., 1972. – С. 150.
7. Васильев Б. Летят мои кони // Повести и рассказы. – М.,1988. – Т.2. – С. 40.
8. Сологуб Ф. Статья О Чарской // Архив Ф.К.Сологуба. Ф.289. Оп.1. Ед.хр.571.
9. Друнина Ю. «С тех вершин» (страницы автобиографии). Избранное. В 2 тт. – М., 1989. – Т.2. – С. 279.
10. Щеглова Е. Возвращение Лидии Чарской // Нева. – 1993. – №8. – С. 269, 271.
11. Тэффи Н. А.И.Куприн // Моя летопись. – М., 2004. – С. 180.
12. Цветаева М. Памяти Нины Джаваха // Книга стихов. – М., 2004. – С. 18-19.

@темы: Чарская, Трофимова, творчество, княжна Джаваха, журнал "Задушевное слово", Цветаева

---

Двое читателей "Задушевного слова"

[feray]

Не о Чарской, но начну цитатой из статьи о ней: 

О героинях Чарской и к самой Чарской писали дети, назвав имена которых, я перекину мостик к нам, живущим здесь и теперь. Они словно говорят нам: помните, не забывайте тех, кого любили и читали мы, на чьих книгах вырастали, становились взрослыми, жили, любили своё отечество и умирали за него: Наташа Поленова (имение на Оке), Лёля и Наташа Бахрушины (Москва), Коля Семанов (с. Анненский мост, Олонецкой губернии), Елена Гоголева (М.), Юля Пуни (Куоккала), Шура Монигетти (Москва), Маруся Серно-Соловьёвич (М.), Оля Нарбут (Семипалатинск), Маруся Ковальджи (Кишинёв), Андрюша Боярский (СПб.), Вера и Вилли Асмус (СПб.), дети Пиотровские (СПб.), Митя Набоков (Любча, Минской губ.), Зоя Оболенская (имение Горки), Александр Пороховщиков, Гриша Кузьмин-Караваев, Соня Кнабе (Коканд), Павел Герман (Киев), Маруся Шкляревская (Полтава), Сёма Галлай, Коля Баскаков, Катя Небольсина, Глеб Чагин, Валентин и Надя Авраменко, Митя Бартошевич, Шура Бостром и мн., мн.другие. 

Маленькие читатели просто писали о своей любви к Чарской («Скажите тёте Чарской, что я её люблю за её повести, хотя местами она заставляет нас плакать <…>» – Нина Русиева, Телави, 1907), называли в честь её героинь своих кукол («Я получила на ёлку куклу в кавказском костюме и назвала её княжна Джаваха», – написала 8-летняя Надя Чаплыгина из СПб). Подростки же уже серьёзно и даже обстоятельно обсуждали в книгах Лидии Чарской темы, героев, их поступки... 

Полный текст (под названием "Чарская, Цветаева и княжна Джаваха:встреча в литературном пространстве", автор Е.И.Трофимова) можно прочитать здесь

А теперь перейду к маленькому наблюдению, которым хотелось бы поделиться. 

В журнале "Задушевное слово" была рубрика "Почтовый ящик", где печатались письма читателей. Дети могли обсудить любимые книги, рассказать о себе и даже пообщаться друг с другом. Лично для меня при просмотре подборки номеров ЗС это были, наверное, самые интересные материалы. Во-первых, поражал слог, которым написаны эти письма, а во-вторых, конечно, не покидала грустная мысль о том, что ждёт в будущем каждого из этих мальчиков и девочек. Возможно, эти несколько строчек с указанием имени и возраста - единственная память о них, которая осталась на свете. 

Но есть и исключения из этого правила. Вот "Почтовый ящик" одного из номеров 1912 года: 


Данила Амфитеатров из Специя Феццено - совершенно точно сын очень популярного до революции писателя Александра Амфитеатрова, отбывшего ссылку в Сибири за опубликованную им сатиру на дом Романовых, а затем эмигрировавшего с семьей в Италию. С произведениями можно ознакомиться вот тут (здесь есть и сказки-легенды, и очерки современной жизни, и критика, и пьесы).

Что касается Данилы, он посвятил свою жизнь музыке: играл на пианино и органе в Италии, работал на радио, дирижировал концертами, через какое-то время получил приглашение в США, сотрудничал с симфоническими оркестрами Миннеаполиса и Бостона, а вскоре начал писать музыку для голливудских фильмов и был дважды номинирован на "Оскар". (Кстати, талантливым музыкантом был и его брат - виолончелист Максим Амфитеатров, в честь которого назван музыкальный фестиваль в Италии). 



А Нина Берберова, которая на той же странице предлагает переписываться девочке по имени Маня Прусс, - это, судя по всему, будущая писательница, поэтесса и мемуаристка, автор книг "Последние и первые" (о русских эмигрантах в Париже), "Повелительница", "Аккомпаниаторша", "Мыс бурь", "Курсив мой". К слову, ее первым мужем был поэт Владислав Ходасевич. Это только предположение, но совпадает город, где Нина родилась и жила до эмиграции - Санкт-Петербург, возраст девочки - 10 лет (выпуск ЗС 1912 года, дата рождения писательницы - 8 августа 1901), да и фамилия Берберова не сказать чтобы очень распространённая. 



Пост без особого смысла, просто забавно, как 10-летние будущие знаменитости случайно встретились на одной странице детского журнала

---

Последняя лекция Е.О.Путиловой о феномене Лидии Чарской

[change-ange]

Она потрясающий исследователь-человек была. Последняя лекция в 2018 году.

Ссылка: vk.com/video?z=video9194330_456239173%2Fpl_cat_...

@темы: творчество, лекция, Чарская, биография, Путилова Евгения Оскаровна

---

Родословная Чарской. Подробности

[change-ange]

Ещё недавно так подробно я не встречала материала о родных Лидии Чарской. Появилось в 2019-2020 годах. Там же есть и фрагмент родословного древа.

С сайта rgfond.ru/person/214678

Лидия Алексеевна Воронова
19.01.1875 – 18.03.1937
поэт, писатель; псевд.: Чарская

Лидия Алексеевна Воронова родилась в Санкт-Петербурге 19 января 1875 года у прикомандированного к Николаевской Инженерной академии Поручика Лейб-Гвардии Егерского полка Алексея Александровича Воронова и его законной жены Антонины Дмитриевны. В восприемниках были дед младенца – Генерал-Майор Александр Алексеевич Воронов и тетка младенца – Ольга Дмитриевна Крахоткина.
За год до этого, 18 января 1874 года, состоялось венчание Алексея Александровича Воронова, из столбовых дворян Костромской губернии, с Антониной Дмитриевной Крахоткиной, дочерью умершего Санкт-Петербургского купца Дмитрия Сергеевича Крахоткина. Антонина Дмитриевна родилась 20 февраля 1851, а Алексей Александрович – 24 февраля 1850.
В феврале 1885 года А.А. Воронов пишет прошение о приеме дочери Лидии в Павловский Институт благородных девиц. 10 ноября 1885 года венчается со своей двоюродной сестрой – дочерью Генерала от Артиллерии Павла Алексеевича Воронова – Анной Павловной Вороновой; от этого брака родилось четверо детей.
Лидия Алексеевна оканчивает курс обучения в Павловском Институте в 1893 году, а 3 ноября 1894 венчается с ротмистром Лейб-Гвардии 2-го Стрелкового батальона Борисом Павловичем Чуриловым.
В августе 1897 года Л.А. Чурилова подает прошение о приеме в Императорское Санкт-Петербургское Театральное училище, на экзаменационных спектаклях просит именоваться «Чарской». В сентябре 1900 утверждена неклассным художником на действительной службе в Императорских театрах.
Согласно определения Курского Епархиального Начальства от 28 Августа 1901 г., утвержденного 7 Сентября Св. Синодом, брак Лидии Алексеевой Чуриловой по прелюбодеянию Чуриловой — расторгнут, с осуждением Лидии Чуриловой на всегдашнее безбрачие и преданию ее семилетней церковной епитимии, под наблюдением приходского ее священника, и с дозволением Б.П. Чурилову вступить во второй брак.
27 апреля 1914 года Лидия Алексеевна Чурилова венчается со Стабровским Василием Ивановичем, сыном потомственного дворянина санитарного врача Стабровского Ивана Семеновича. Невесте – 39 лет, а жениху – 23 года.
15 мая 1920 года Лидия Алексеевна выходит замуж за красноармейца Иванова Алексея Никифоровича. Жениху – 31 год. Оба принимают фамилию – Ивановы-Чарские.
Скончалась Лидия Алексеевна 19 февраля 1937 года в Ленинграде.

Материал: ——— Ирина Альбертовна Маркова ———

---

Выставка "Книги старого дома"

[feray]

Добрый день! Хочу поделиться ссылкой на интересную виртуальную выставку старинных книг, созданную на основе реальной экспозиции РГБ.

www.rsl.ru/ru/about/projects/ksd-online

Вот что пишут о проекте сотрудники библиотеки:

Всё пространство Ивановского зала превратилось в Старый дом рубежа XIX—XX веков, в котором на протяжении многих десятилетий жили представители разных поколений одной большой семьи. Комнаты и залы Дома наполнены теми книгами и предметами, которые формировали детское мировосприятие и способны рассказать об увлечениях, обучении, развлечениях и семейных традициях.

...Подборку мы разделили, следуя логике выставки, по комнатам Старого дома. В первой части собраны все книги из Гостиной, комнат дедушки и бабушки, мамы и папы, девочек и мальчиков. Во второй — все издания, касающиеся игрового досуга на Веранде, в третьей — издания, по которым учились и учили в то время, а в четвёртой — книги дома Романовых, которые на выставке были отнесены к Тайной комнате, и рассказ о картинах, дополняющих атмосферу комнат.

Лидия Чарская представлена в первой части ("Кто в доме живет?") повестью "Записки сиротки" в комнате девочек. Но кроме неё здесь масса книг от детских стихов и сказок до учебников и даже книги для гадания

---

О.Я. Гусакова. НРАВСТВЕННАЯ ПРОБЛЕМАТИКА В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ Л.А. ЧАРСКОЙ

[change-ange]

Эта статья хоть немного, но объясняет негативную критику книг Чарской в дореволюционный период. Кстати, ссылки на некоторые статьи - это ссылки на сообщество Что радует.

О.Я. Гусакова
НРАВСТВЕННАЯ ПРОБЛЕМАТИКА
В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ Л.А. ЧАРСКОЙ:
К ВОПРОСУ О ПОЛЕМИКЕ В РУССКОЙ КРИТИКЕ 1910-Х ГГ.

Аннотация. В статье отрицательные оценки эстетического и духовного
содержания произведений Л.А. Чарской, данные в русской критике 1910-х гг.,
рассматриваются в свете современной актуальности творчества писателя, а также с позиции переосмысления роли самой критики в процессе развития русской детской литературы в начале XX века.
Ключевые слова: Л. Чарская, нравственно-эстетическая концепция, гуманистические ценности, детская литература, литературная критика.

В 1990–2000-е годы книги Л.А. Чарской после долгих лет забвения вновь возвращаются к читателям. Закономерность подобного литературного факта сегодня все чаще справедливо принято объяснять своеобразием нравственноэстетической концепции писательницы, имеющей, по мнению многих, современную социальную, эстетическую и духовную актуальность.
В 1989 году известный литературный критик Е.О. Путилова, одна из первых заговорившая о необходимости пересмотра отношения к наследию Л. Чарской, писала о том, что книги писателя приохотили к чтению и к серьезным
размышлениям о наиболее значительных жизненных вопросах», они рождали в подростках, «задавленных неправильным воспитанием в семье и школе, рутиной школьного и житейского», «высокие гражданские чувства», «светлую веру
в наилучшие качества человека» [1].
С тех пор нравственная проблематика в произведениях Чарской не раз становилась предметом научного изучения. Однако в последнее время она все чаще рассматривается в свете утверждения христианских ценностей. Так, в кандидатской диссертации «Проза А. Вербицкой и Л. Чарской как явление массовой литературы» (Иваново, 2005) Н.С. Агафонова, включившая «девичьи» повести Чарской в состав массовой гендерно ориентированной прозы, показывает,
что именно благодаря православной позиции писателя канонические модели и образы женской прозы в начале века получают своеобразную трактовку [2].
Особую функциональность православного мотива в творчестве Чарской признают и другие исследователи ее творчества – И. Ерёмина («Она естественно, как дышит, думает и говорит на усвоенном с детства языке христианской морали, просто не знает другого языка» [3]), Е. Полонская, считающая евангельскую притчу «прародителем» повестей Чарской [4], Е.И. Трофимова («Христианство
у Чарской перенесено в бытовую, частную сферу» [5]).
Наиболее полная оценка нравственно-эстетической концепции Чарской, дана в диссертационном исследовании ««Нравственно-эстетическое своеобразие и актуальность творчества Лидии Алексеевны Чарской» Е.О. Шацкого (М.,
2010). Рассматривая нравственную проблематику произведений писателя на основе представления о единстве христианских и гуманистических ценностей в его эстетическом сознании, автор работы отмечает такие особенности, как духовно-эстетическая атмосфера поиска; открытость миру и его принятие, самодеятельное взаимодействие с миром в позиции граждански активной созидательной деятельности.
Выделенная таким образом доминанта идейного мира Чарской – приверженность вечно значимым ценностям – и является для исследователя обоснованием, во-первых, необычайной популярности писателя в начале века («В противовес жестокости гражданских междоусобиц, она поддерживала <…> ценности патриотизма, гуманизма. На конфликт между поколениями она ответила – защитой семейных ценностей»), а во-вторых, современной актуальности его творчества: «В условиях отсутствия единства в российском обществе, политического, социального, ментального разлада между поколениями повести Л.А. Чарской идеальны для семейного чтения. Обращение к ним в наше время важно для
наведения мостов между поколениями, человеком и природой, человеком и обществом, человеком и миром в самом широком смысле понятий» [6].
Как видим, историческая справедливость восторжествовала, современные
критики и литературоведы вполне единодушно положительно оценивают воспитательный потенциал (конечно же, вкупе с художественными достижениями)
творчества Чарской. Однако констатация этого факта требуют пересмотра оценок (а точнее их критериев) современной писателю критики, которая как известно не была столь единодушна в оценке эстетической и духовной значимости произведений писателя.
В начале прошлого века книги писателя рассматривалась как позитивно,
так и резко критически. Одни рассматривали творчество Чарской с позиций потенциального вреда, приносимого «юношеству» (В. Фриденберг, З. Масловская,
К.И. Чуковский), другие, наоборот, отмечали огромное воспитательное значение ее произведений (М. Гловский, Николай Т., В. Русаков). Обратимся к первым.
Беспощадной и высокорезультативной1 статье К.И. Чуковского «Лидия
Чарская» (1912), в которой произведения писательницы предстали как «эталон
пошлости и безвкусицы, как со стороны содержания, так и со стороны формы»
[7], и о которой уже написано немало (как положительного, так и отрицательного), предшествовали статьи «За что дети любят и обожают Чарскую?» (1912)
В. Фриденберга и «Наши дети и наши педагоги в произведениях Чарской»
(1911) З. Масловской.
Выступая от лица критиков пристрастных к реалистической художественной парадигме, Масловская отмечает, что Чарская в своих произведениях «захватывает» большую область детской жизни, касается разных сторон детской
психики, много и правдиво рассказывает о вкусах, об умственном развитии и
нравственных запросах детей, на которые педагоги до сих пор не обращали достаточного внимания, но которые, по ее словам, «бесспорно существуют». Однако, листая страницу за страницей книги писателя, критик все рельефнее показывает, что реалистичность изображения действительности в произведениях
Чарской имеет, по ее мнению, не положительный, а отрицательный эффект –
оказывает губительное воздействие на душу ребенка.
Причина столь резкой реакции заключается в трактовке Масловской ценностных критериев искусства. Признавая за ним, прежде всего, функцию воспитательно-формирующую, она, естественно, выступает за моральную тенденцию,
за пропагандирование в книге определенных и вполне традиционных воспитательных ценностей – «веры в Высшее», «стремление к Высшему», стремление
жить с коллективом и т. п. Чарская же, по ее мнению, вместо того, чтобы вести
детей в мир «высоких идеалов», внедряет в их головы «пошлые ценности».
Не сумев оценить эстетический идеал не только исторических, но и «девичьих повестей» писателя, неповторимость выражения в них нравственных и
патриотических идей, Масловская, естественно, увлекается демонстрацией
примеров проявления ущербности его мироощущения. Она видит их не только в
образах изображенных Чарской героев, лишенных активного духовноцентрированного социокультурного чувства, мысли и действия, но и в характере главного в ее «однообразных по содержанию и по стилю» произведениях,
романтического, по сути, конфликта – конфликта наделенных талантами, красотой и умом детей со всем миром.
Выделяя разные аспекты этого конфликта, Масловская пишет: «Певец институтской жизни, Чарская, показывает, <…> по какому трафарету складываются отношения к родителям, педагогам, друг к другу, как проявляются дружба,

1 В.И. Глоцер: «...своей беспощадной бранью Чуковский не оставлял камня на камне от
литературной репутации “обожаемой” Лидии Алексеевны» [8]. Путилова Е.О.: «Постепенно
представление о Чарской канонизировалось в духе той беспощадной оценки, которая была
дана ее книгам в пору наибольшей ее славы в 1912 году <…> К. И. Чуковским» [1].

любовь, негодование, раскаяние; она ясно показывает нам, как мало-помалу
убивается в детях всякая индивидуальность, всякая искренность, для того, чтобы дать место механической, искусственной сентиментальности, ходульному и
пошлому фразерству» [9].
Подходя к произведениям Чарской с этой, заведомо предвзятой, позиции,
Масловская не признает даже очевидного, а именно: наличия у детей какоголибо (сформированного или интуитивного) представления о нравственности.
Так, к примеру, она совершенно не понимает, почему героиня повести «За что?»
просит прощения у мачехи, и в чем она раскаивается. Причина этого непонимания заключается в твердом убеждении критика в том, что ребенок, в отличие
от взрослого, не может понимать, что своим проступком нарушил гармонию,
которая существует и должна существовать в мире. На этом основании тяжелые
переживания взрослеющих героев Чарской, являющиеся, прежде всего, следствием острого ощущения ими своего разлада с миром взрослых, названы Масловской не «проблесками чувства», а пошлой сентиментальностью.
Сводя всю проблематику «девичьих повестей» к одиночеству «бедных» (в
оценочном, а не социальном плане – О. Г.) детей, обусловленному их неумением выстроить свои отношения с коллективом, с воспитателями, родителями и
сверстниками, Масловская обвиняет Чарскую в легкости отношения к печальным явлениям детской жизни, в непонимании их глубокого трагизма («… её
книги являются не обличением, а воспеванием. <Они> «представляют то волшебное зеркало Андерсена, в котором дурное отражается хорошим» [9]). Естественно, что такая оценка нравственной позиции писателя могла привести только к выводу об опасности необычайной популярности его произведений у детей.
Заметим, что помимо гуманистического, Масловская превратно истолковывает и православное содержание, а также гендерное и возрастное своеобразие
произведений Чарской. Однако эти вопросы подробно рассмотрены в перечисленных выше исследованиях.
Исходя из представления о прямой связи между читательским опытом и
поведенческим профилем ребенка, широко распространенного в педагогической
среде начала века, Масловская в своем критическом пафосе зашла так далеко,
что записала Чарскую в число таких авторов, которые своими произведениями
лишают молодежь высоких идеалов, без которых они жить не могут, толкая их
тем самым (ни много ни мало! – О. Г.) на самоубийство.
Несмотря на то, что образы избалованных, излишне самолюбивых и самоуверенных, строящих свои взаимоотношения на банальных любезностях и
стремящихся к ложно понятому героизму детей2, созданные в школьных повестях Чарской, оказались необычайно притягательны для юных читателей, Масловская убеждена, что на самом деле, в жизни, молодежь, в отличие от героев

2 В трактовке З. Масловской.

писательницы, «не так-то легко» примиряется с пошлостью: «Кто близок к детям, кто живет среди них и читает в их душе, тот знает, что <…>, не все у нас
одно серое ничтожество. Есть у детей и молодежи и глубина души, есть нередко
и особое, мистическое настроение, свидетельствующее о большом душевном
богатстве. Жить среди детей – значит не потерять веры в Высшее, так как при
близком общении с ними безусловно видишь, что «Их есть Царство Небесное»
[9].
Таким образом, в статье З. Масловской Л.А. Чарская предстала как знамение времени, отмеченного падением «высоких идеалов». Подобно Гамельнскому крысолову она, по словам критика, «своими пошлыми мелодиями жизни»,
уводит детей далеко от родительского дома, «дает мишуру, побрякушки ложно
понятых чувств, заставляет детей любить их – и заводит в то болото пошлости,
из которого нет возврата». «Когда же появится настоящий писатель для детей,
понимающий всю прелесть и поэзию детской души, когда он сумеет отразить в
своих книгах всю красоту её, то я ручаюсь, что ни один ребенок не откроет
больше «За что?» или «Княжну Джаваху» [9].
В том же духе – как величайшее общественное зло, как следствие «падения высоких идеалов» на рубеже веков, но с еще большим, по сути, публицистическим накалом и обличительным пафосом популярность Чарской объясняется в статье В. Фриденберга «За что дети любят и обожают Чарскую?» [10].
Однако разница между статьями двух критиков есть, и она существенна,
т. к. заключается в самих основаниях их критики. И с этой точки зрения позиция Масловской заслуживает большего уважения, чем «нелитературные» выпады В. Фриденберга. Она рассматривает произведения писателя с позиций признания права ребенка на собственный выбор, на развлекательную книгу и в контексте актуальных для первых десятилетий XX в. проблем детского чтения, а
именно:
– всеобщего осмысления (педагогами и родителями, детскими писателями
и деятелями просвещения) громадного воспитательного значения книги; идей о
социализирующем воздействии искусства на личность, о ее самоценности, получивших в эстетике и педагогике начал века новый импульс развития под влиянием фундаментального исследования Л.Н. Толстого «Что такое искусство?»
(1897);
– выработки критериев хорошей и «дурной» детской книги («… под книгой мы подразумеваем только ту, которая приносит пользу (нравственную – О.
Г.), развивает мысль, будит эстетическое чувство, написана, действительно, талантливым писателем» [9]3
).
– решения задачи приобщения ребенка к чтению («… научить его искус-

3 Кстати сказать, Масловская считала Чарскую талантливым писателем («пишет легко и живо» [9]).

ству читать хорошие книги, а также тому, что Шопенгауэр называет «искусством не читать»: «Daher ist in Hinsicht auf unsere Lectüre die Kunst nicht zu lesen
höchstwichtig» («Ueber Lesen und Bücher»). <…> «Um das Gute zu lesen ist nur
eine Bedingung, dass man das Schlechte nicht lese: denn das Leben ist kurz, Zeit und
Kräfte beschränkt» [Для того, чтобы читать хорошие книги, необходимо лишь не
читать плохих, ибо жизнь наша коротка, а время и силы ограничены]» [9]).
Кроме того, в условиях резкого обострения в начале века конфликтов
между взрослыми и детьми, когда отсутствие взаимопонимания между поколениями отмечалось многими детскими писателями и педагогами, Масловская акцентировала внимание своих читателей на детской книге, позволяющей лучше
узнать ребенка, как на одном из оснований для восстановления гармонии между
миром взрослых и миром детей.
Другое дело, что со всех перечисленных выше позиций творчество Чарской, было признано критиком неудовлетворительным исключительно с педагогических позиций и в свете формирующегося (опять же под сильнейшим педагогическим давлением!) в начале века в детской литературе «новых» нравственно-эстетических идеалов.

Список использованной литературы и источников
1. Путилова Е. О забытых именах, или О феномене Л. Чарской // О литературе для детей. Вып. 32. Л., 1989. С. 73–89. URL: (дата обращения: 10.11.2017).
2. Агафонова Н.С. Проза А. Вербицкой и Л. Чарской как явление массовой литературы. Автореф. дисс. … канд. филол. наук. Иваново, 2005. URL: cheloveknauka.com/prozaa-verbitskoy-i-l-charsk... ffJQD13 (дата обращения:
05.09.2017).
3. Ерёмина И. [Б. н.]. Послесловие // Три слезинки королевны. Сказки Лидии Чарской.
М., 1993. С. 65–66.
4. Полонская Е. Та самая Чарская // Нева. 1996. № 12. С. 231–235.
5. Трофимова Е. И булавки чужой не взять // Литературная газета. 2008. № 46. URL:
www.lgz.ru/publication/ (дата обращения: 05.09.2017).
6. Шацкий Е.О. Нравственно-эстетическое своеобразие и актуальность творчества Лидии Алексеевны Чарской. Автореф. дисс. … канд. филол. наук. М., 2010. URL:
www.dissercat.com (дата обращения: 05.10.2017).
7. Чуковский К.И. Лидия Чарская // Чуковский К. И. Собр. соч.: в 6 т. М., 1969. URL:
azbyka.ru. (дата обращения: 05.10.2017).
8. Глоцер В.И. Письмо Чарской Чуковскому: комментарии // Чуковский К.И. Собр.
соч.: в 6 т. Т. 6. М., 1969. URL: azbyka.ru. (дата обращения: 05.10.2017).
9. Масловская З. Наши дети и наши педагоги в произведениях Чарской // Русская школа. 1911. № 9. Отдел I. С.102–124. URL: www.diary.ru/~charskaya/p164649432.htm?oam (дата
обращения: 05.10.2017).
10. Фриденберг В. За что дети любят и обожают Чарскую? // «Новости детской литературы». 1912. № 6. С. 1-6. URL: www.diary.ru/~charskaya/p164

---

БЛАГОРОДНЫЕ ДЕВИЦЫ, «БЕСПРЕДЕЛ» И НЕКОТОРЫЕ ВОПРОСЫ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ СССР

[change-ange]

С. Б. БОРИСОВ
БЛАГОРОДНЫЕ ДЕВИЦЫ, «БЕСПРЕДЕЛ»
И НЕКОТОРЫЕ ВОПРОСЫ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ СССР

ИСТОЧНИК: Социологические исследования, 1990, № 6.

БОРИСОВ Сергей Борисович—ассистент кафедры философии и научного
коммунизма Шадринского государственного педагогического института. В
«Социологических исследованиях» публикуется впервые.

Переход к открытому рассмотрению явлений, считавшихся несуществующими в условиях социализма, получил свое воплощение, в частности, в появлении серии статей о системе «неуставных отношений» в Вооруженных Силах СССР, в местах лишения свободы, а также разного рода современных «неформальных» объединениях. На наш взгляд, эта тема требует своего дальнейшего развития, в том числе, в области исследования исторических и логических корней, предпосылок и архетипов «неофициальных» моделей группового поведения. Мы хотим предложить читателям
очерк «неуставных отношений» самой, казалось бы, неагрессивной социальной группы - воспитанниц женских учебных заведений дореволюционной России -на основе социологического анализа ряда произведений Лидии Чарской.
Несколько слов об их социологической достоверности. Трудно отыскать в детской и подростковой литературе феномен, аналогичный феномену Чарской. Пожалуй, можно вспомнить только Ж. Верна.
Даже отчаянный враг Чарской, Корней Иванович Чуковский, не может не признать, что «вся молодая Россия поголовно преклоняется перед нею» [1].
Следует учесть, что Л. Чарская оставалась популярна в течение десятилетий, и лишь с зачислением ее в стан буржуазных, «монархических» авторов, с прекращением публикации ее новых произведений и переиздания старых, она насильственно к началу 30-х годов была отлучена от детских сердец. Удивительно упорство, с каким талантливая русская писательница замалчивается свыше 70 лет. Удивительно тем более, что при дефиците хорошей детской литературы выпускаются отнюдь не лучшие книги, а 70 только крупных произведений Чарской, дающих прекрасный выбор издателям, остаются для детей недоступными.
Читая в ее произведениях о традициях девической среды, нельзя не заметить прямых параллелей с симптоматичными традициями «воровской» и «армейской» субкультур. Прототипом «прописки» в зоне, издевательств старослужащих над молодыми солдатами, являлась травля новеньких в женских школах. Читаем в повести «Некрасивая»: «Около трех десятков девочек окружали меня, забрасывая вопросами, на которые я едва успевала отвечать ... А маленькие мучительницы, как бы не замечая моего волнения, подступали ко мне все ближе и ближе, закидывая меня все новыми и
новыми вопросами, которым не предвиделось конца» [2, с. 157].
Вот отрывок из «Записок маленькой гимназистки»: «...И веселая, живая как ртуть. Соболева изо всей силы дернула меня за косичку. - Ай! - невольно вырвалось у меня.
«- Ага! Знаешь, где птичка "ай" живет! - захохотала во весь голос шалунья, в то время как другие девочки плотным кругом обступили меня со всех сторон. У всех у них были недобрые лица» [3. с. 55-56].
Травля новеньких - средство ломки индивидуальной модели поведения, где слово большинства - закон для всех. «Прописка» распространялась не только на учениц, но и на преподавателей. Коллективные действия гимназисток по отношению к последним назывались «бенефисом». Обратимся на этот раз к повести К. Филипповой «В гимназии»:
«На второй урок класс готовил "бенефис" новому преподавателю русского языка. Девочки еще не видели своего нового преподавателя, но сразу же... решили устроить ему бенефис.
— Чтобы не задавался!» [4, с. 29-30].
Обратим внимание - модель поведения «включается» независимо от личности,
на которую это поведение направлено. В последней безличной, безавторской реплике,
являющейся как бы групповым гласом, выражена суть действия: «чтобы почувствовал
силу группы, чтобы знал, что его может ожидать в дальнейшем». Любопытен
следующий эпизод: новенькая Ирина Лотоцкая впервые слышит о «бенефисе», и тем не
менее сила группового сознания уже подчинила ее себе:
«— ...Ну ты как. Ирина, будешь участвовать в бенефисе?
Я — как все!- решительно ответила Ирина.
Тогда тебе сейчас же надо сделать репетицию.
...Ирина оказалась способной ученицей и к началу "бенефиса" была готова» [Там же, с.
31].
Далее, как только в класс входит преподаватель, следует театрализованное действо,
напоминающее «театр абсурда»:
«Сначала опустилась на парту одна девочка, потом другая, третья, четвертая, пока не
сели все. Это проделывалось серьезно, без единого слова, без улыбок, с де-ревянными лицами и
нарочито вытаращенными глазами. Ника негромко кашлянула. Враз поднялись правые руки,
пальцы ударили по губам:
- Брусси — брусси — бруссисем!
Пальцы били по надутым щекам:
- Пути...
Опять по губам:
- Бриня...
По щеке и по губам:
— Пути - бром!
Затем все начиналось сначала» [Там же, с. 32-33].
Как мы сейчас увидим, за любую обиду — мнимую или действительную — гимназистки мстят зло, используя идеологему «товарищества» и «подчинения меньшинства большинству». Вот какова реакция «старослужащих» на то, что учитель
похвалил новенькую:
«-...Всем нам в пример ставил. Всем старым ученицам - новенькую. Срам!
Позор! Осрамил нас Яшка! - кричала... девочка по фамилии Ивина...
- Срам! Позор! Правда, Ивина! Правда! — подхватили в один голос все
девочки.
- Травить Яшку! Извести его за это хорошенько! В следующий же урок за
топить ему баню — кричали в одном углу. - Истопить баню! Непременно
баню- кричали в другом» [3, с. 56].
Замечательно описан Л. Чарской психологический механизм превращения вырвавшегося в запальчивости против новенькой крика в искреннее мнение подавляющего большинства. Параллельно можно привести аналогичную цитату и весь эпизод
«бенефиса» из повести «Записки институтки», где гимназистки поочередно отказывались отвечать, якобы изнемогая от запаха лекарства, которым учитель смазывал больные ноги [5]. Эпизод из уже цитировавшейся повести «Некрасивая»:
«Спичке бенефис завтра. На все вопросы ни слова. Молчок. Начнет спрашиватьотречься... Отречься! Отречься! И друг за друга стоять горою» [2. с. 218-221].
Итак, большинство приняло решение. При помощи угроз и демагогии оно сколачивает в классе единую группу (далее курсив мой.- С. Б.):
«- Новенькая, смотри, если ты не будешь для Яшки баню топить, мы тебя
изживем живо!
— Только смотри, не выдавать, не по-товарищески это!
Слышишь!.. А то берегись!
— Берегись! Берегись! Если выдашь, мы тебя сами травить 6удем!
Смотри!
Девочки со всех сторон надвинулись на меня, крича и угрожая. Лица их
разгорелись. Глаза сверкали.
— Не смей выдавать! Слышишь! Не смей, а то мы тебе покажем, гадкая
девчонка! - кричали они» [3, с. 56, 57].
Но существует и меньшинство, которому есть что терять и которое отнюдь не в
восторге от предстоящего сражения с учителем. Посмотрим, как большинство достраивает себя до единого целого.
«Так помните: травить Яшку сегодня же!
- Травить! Травить! - эхом отозвалось сразу несколько голосов.
- Что вы, mesdam' очки! Разве это можно? - робко прозвучали голоса
трех-четырех учениц, считавшихся самыми прилежными и благонравными из
всего класса.
- Ну уж вы "тихони", молчите! —напустилась на них рыженькая Рош.— Не
смейте идти против класса! Это гадость! Слышите ли, все должны дружно действовать и
травить Яшку, все до одной. А кто не станет делать этого, пускай убирается от нас. Да!»
[3, с. 83-84].
Потенциальной фракции пригрозили оргмерами и та поспешила «разоружиться
перед классом»:
«Тихони как-то разом смолкли и присмирели. Одна из них, Тиночка Прижинцова, высокая, бледная девочка, первая ученица младшего класса, неторопливо
(Именно! Надо соблюсти „солидность".- С. Б.) поднялась со своего места и сказала,
обращаясь к Рош:
- Ты напрасно горячишься, „толстушка", раз всем классом решено травить
Яшку,— мы не можем отстать от класса» [3, с. 84].
А вот как героиня отрекается от того, что ей кажется справедливым:
«— Кто смел сказать это? — послышались звонкие металлические звуки и
стройная красивая девочка в тот же миг очутилась на кафедре.- Или ты, Грибова, не
знаешь меня? Не знаешь, что Надежда Колынцева никогда не предавала своего
класса"? И даже все ваши нелепые „девонские" выходки покрывала всегда и всюду. И
всегда, и теперь, и завтра будет то же самое. Несмотря на то, что мне глубоко противна
ваша лень, слабость... Я пойду заодно с классом и отрекусь (!—С. Б.) от урока, хотя я и
первая ученица у вас и знаю его наизусть.- Фея сошла с кафедры под оглушительные
„браво" и аплодисменты подруг» [2, с. 221].
Мы как-то незаметно перешли от механизма «беспредела» зоны и армейской
«дедовщины» к прекрасно известному уже нам механизму, использованному Сталиным
для захвата власти. Опосредствованная традициями дореволюционных институток (а
мы проанализировали именно женские, «благородные» группы, чтобы показать полную
независимость механизмов ломки личности от «мужской» жестокости, агрессивности
— анализ мужских учебных заведений продемонстрировал бы это куда ярче) связь
между механизмами «зоновского беспредела» и сталинской модели власти уже
подмечена Л. Баткиным, показавшим сходство Сталина с воровским «паханом» [6].
Вернемся к нашим благородным девицам. Не будем осуждать даже лучшую из
них за то. что она «предпочла позорную отметку нарушению правил товарищества» [2,
с. 228]. В тонкостях этих правил, воплощенных в сталинском понимании демократического централизма, не смогли разобраться куда более знающие и опытные
люди. Не смогли и пали, кто морально - под оглушительные «браво» и «аплодисменты
подруг», а кто - физически в целях «социальной защиты».
Перечитаем Чарскую — вот как реагируют подруги на «нарушение правил товарищества»:
«- Шпионка! Доносчица! Mesolames! Смотрите, душки, шпионка пришла!..
— Госпожа шпионка! — услышала я над своим ухом...
Остальные поддерживали их замечаниями о том. что в их чистый товарищеский
(партайгеноссе! - С. Б.) кружок, где до сих пор не было предателей, затесалась
шпионка и доносчица, достойная всякого презрения и справедливого гнева...
- Отвращение вы такое, шпионка, доносчица...
- А вы, оказывается, не только шпионка, сплетница и кисляйка, но и
изменница класса!» [2, с. 177—184].
«- Предательница! Изменница! Отступница!..
- В нашем классе предательница, отступница! Срам, срам, срам!
- Господа! Подвергнем ее остракизму, изгнанию из нашей среды!.. Выгнать ее
от нас нельзя, но и оставаясь с нами, она будет чужая, ненавистная нам с этого
дня» [3, с. 231].
Бедный товарищ Сталин! Все придумали до тебя - даже переименование в шпионов
людей, всего лишь «нарушивших правила товарищества».
Да, благородные девицы, склонные к сантиментам и экзальтации, выглядят совсем не
«ах», когда механизмы «товарищеской солидарности» превращают их в толпу. А многие
думают, что «Чучело» — это выдумка Железнякова — Быкова или, в крайнем случае, нечто
исключительное для детской среды.
А вот и расправа:
«— Вон ее! Не хотим шпионку! Прочь из класса! Вон, сию же минуту, вон!
Вокруг меня были грозящие, искаженные до неузнаваемости лица ("Банду
шпионов и убийц — к ответу" — С. Б.); детские глазки горели злыми огоньками, голоса
звучали хрипло, резко, крикливо...» [3, с. 90].
Мы могли бы такой же объем текста посвятить сравнительному анализу «любовных» проявлений в замкнутых группах. А именно: институтско-гимназическому «обожанию» учителей и старших воспитанниц, с одной стороны; извращенным формам реализации любовно-сексуального чувства в замкнутых армейских и лагерных группах,
с другой; восторженной любви к вождю, переходящей в культ, с третьей.
Удивительнейшие совпадения здесь налицо: выцарапывание булавкой вензеля
«обожаемой» на руке выше кисти, крики в спину прогуливающейся: «Обожаемая!
Прелестная! Божественная! Милая!»; обязательные «ритуальные» подарки обожаемой;
вопли восторга на демонстрациях перед Сталиным на трибуне и аплодисменты в
кинотеатрах при появлении изображений вождя; музей подарков Сталину в Москве.
Вот еще один ряд; «альбомчики» со стихами, пожеланиями, рисунками и т. д. у
гимназисток и «дембельские» альбомы у старослужащих, аналогичные «блокноты» с
изощреннейшей отделкой у заключенных.
Пусть эти явления из сферы «любви» и «самодеятельного художественного
творчества» послужат просто подтверждением неслучайности обнаруженного нами
сходства.

Сделаем два резюме теоретического и практического свойства. Первое: любая
группа людей, объединившихся добровольно (партия) «добровольно-принудительно»
(уличная, дворовая компания; класс или учебная группа, армия) или недобровольно
(места лишения свободы), не имеющая осознанной стратегической целью своего бытия
свободное, творческое развитие каждого как условие свободного развития всех, с
неизбежностью приходит к превращению инструментально, прагматически годных в
определенных условиях моделей групповой самоорганизации и самозащиты (устав,
«кодекс чести», «товарищество», «один за всех», «круговая порука» и т. д.) в высшие
нравственные (безнравственные?) ценности группы.
Это ведет с неизбежностью к нравственному перерождению и вырождению группы, к отчуждению составляющих ее личностей от норм и ценностей, которым они вынуждены (часто вопреки своему желанию) следовать, к происходящему в результате
этого переходу власти к «гениальной посредственности», умело использующей в своих
целях господство надличностных норм и ценностей над любым членом группы.
Второе резюме более локально: широкая публикация с современными комментариями и включение книг Л. Чарской в школьную программу по литературе (их читали взахлеб и 5—7 и 15—17-летние, и не только девочки — книги были рекомендованы для кадетских училищ) способны выработать у подрастающего поколения
сильнейший иммунитет против слепого поклонения так называемым «нормам товарищества», против бездумной веры в принцип «безусловной правоты большинства».'
Тем самым общество получит людей, умеющих осмысленно отстаивать свое мнение
вопреки мнению большинства. Возникнет мощная ментальная структура, препятствующая развитию таких уродливых явлений, как «дедовщина», «беспредел", «вождизм».
ЛИТЕРАТУРА
1. Чуковский К. Чарская// Речь. 1912. № 1679.
2. Чарская Л. Белые пелеринки. Две повести. СПб., 1906.
3. Чарская Л. Записки маленькой гимназистки. СПб., 1900.
4. Филиппова К. В гимназии. Свердловск, Свердгиз, 1938.
5. Чарская Л. Записки институтки. СПб., 1906.
6. Баткин Л. Сон разума // Знание-сила. 1989. N° 3. С. 84.