Школьные годы в старой России

[silent-gluk]

ШКОЛЫ-ПАНСИОНЫ В ПОВЕСТЯХ ЛИДИИ ЧАРСКОЙ

«ПЕРВЫЕ ТОВАРИЩИ»
«ТАСИНО ГОРЕ»
«РАДИ СЕМЬИ»
«ЛЕСОВИЧКА»
«ГЕНЕРАЛЬСКАЯ ДОЧКА»
«ДОМ ШАЛУНОВ»
«ТРИНАДЦАТАЯ»
«БОЛЬШАЯ ДУША»
«ДИКАРЬ»
"ЛАРА БЕССОНОВА"

Пансион - в дореволюционной России и некоторых зарубежных странах название частного или государственного закрытого учебного учреждения с общежитием и полным содержанием учащихся.

Отсюда: vk.com/wall-215751580_1730

@темы: ссылки, Тасино горе, Чарская, Тринадцатая, Лара Бессонова, Первые товарищи, Ради семьи, Генеральская дочка, Дом шалунов, Большая душа, Дикарь, Лесовичка

---

Любопытно

[silent-gluk]

ЛИДИЯ ЧАРСКАЯ И ПРИКЛЮЧЕНЧЕСКИЕ КНИГИ ДЛЯ ДЕТЕЙ в 20-е гг.20 ВЕКА.

Из статьи:
"Чтобы очистить путь для «новой детской книжки», следовало как можно скорее расправиться со старой, и одной из первых жертв стала писательница Лидия Чарская, прославившаяся благодаря сентиментальным романам для девочек. Ее произведения, нередко повествующие об осиротевших или брошенных детях, очень эмоциональны: герои много плачут, вскрикивают, горячо обнимаются, падают на колени и в обмороки. При этом персонажи Чарской добры, честны и отзывчивы, а сами истории всегда имеют счастливый конец. В начале XX века ее книги пользовались невероятной популярностью, однако после революции их объявили «вредными». В 1912 году Корней Чуковский посвятил Чарской обличительную статью, в которой назвал ее «гением пошлости». Он писал:

«Она так набила руку на этих обмороках, корчах, конвульсиях, что изготовляет их целыми партиями… И мне даже стало казаться, что никакой Чарской нет на свете, а просто… где-нибудь в потайном шкафу имеется заводной аппаратик с дюжиной маленьких кнопочек, и над каждой кнопочкой надпись: „Ужас”, „Обморок”, „Болезнь”, „Истерика”, „Злодейство”, „Геройство”, „Подвиг”, — и что какой-нибудь сонный мужчина, хотя бы служитель редакции, по вторникам и по субботам засучит рукава, подойдет к аппаратику, защелкает кнопками, и через два или три часа готова новая вдохновенная повесть…»

Вопрос о том, стоит ли читать Чарскую, неоднократно поднимался на страницах детской прессы. Ни одного «за» найти не удалось. Все как один были солидарны с Чуковским. В «Пионере» (№3, 1927) появилась большая статья деткора [«детского корреспондента», школьника. — Прим. Л. Е.] Гельмана «Выбирай хорошую книгу», где говорилось:

«Девочки же особенно увлекаются книгами… Лидии Чарской. В них описывается про буржуев, про барских детей, которые ведут пустую бездельную жизнь. Воспитываются они под охраной нянек, прислуг, гувернанток и лакеев. Родители их говорят: „Не убий”, „Люби ближнего своего”, а сами, небось, так любят рабочих, как кошка мышку».

Чарскую все равно продолжали читать тайком, что не могло укрыться от глаз бдительных сверстников. «Ученики 4-х классов 7-й великолуцкой школы читают такие книги, как „Записки институтки” Чарской и другие вредные книжки», — докладывал в газете „Баклажка” (№11, 1930) деткор Гессель. Его коллега, деткор Игнат, сообщал в «Пионерской правде» (№30, 1927):

«У нас ребята сравнительно мало знают новую книжку, советскую, а читают старые, вплоть до Чарской. Это девчата, конечно, потом сами на себя частушки пишут:

Что-то солнышка не видно,
Туча темная легла.
Книжку Чарской я читала,
Вся слезами изошла.

Так вот, надо стараться, чтобы они слезами не исходили, а читали бы книжки помоложе да повеселее».

Полностью о том, как повлияла Лидия Чарская на детские книги 1920-х: gorky.media/context/narkoticheskoe-chtenie-vedu...

Отсюда: vk.com/wall-215751580_1725

По ссылке - карикатура тех лет.

@темы: статьи, ссылки, Чарская

---

Любопытно

[silent-gluk]

Героини Чарской: Кодя Танеева ("Тринадцатая")

"Дарю вам, любимая, то, с чем мне труднее всего расстаться: дарю вам прежнюю дурную, шаловливую Кодю, чтобы вы выбросили ее вон, и вместо нее останется у вас новая, хорошая Кодя".

Отсюда: vk.com/wall-215751580_1724

@темы: текст, ссылки, Чарская, Тринадцатая

---

Любопытно

[silent-gluk]

"- Сентиментально, видите ли. Так ведь для детей писала. Сначала надо к сердцу детскому обращаться, а потом уж к уму. Когда еще ум разобраться сможет, а сердце уже сострадать научено. Больше всего боялись сострадания и жалости. Заметьте, сознательно безжалостных воспитывали".

Евгения Гинзбург

Отсюда: vk.com/wall-215751580_1720

@темы: ссылки, мнение о книге, Чарская

---

Любопытно

[silent-gluk]

А можно ли точно определить год действия "Волшебной сказки", исходя из того, что 17 сентября - воскресенье и что действие происходит явно до 1914 года?..

@темы: вопрос, Чарская, Волшебная сказка

---

"Помеха"

[silent-gluk]

Лидия Чарская. Помеха.
Рассказ из сборника "Как любят женщины". 1903 год. ПРОДОЛЖЕНИЕ.

II.

Гуля сидела на широком подоконнике, притаившись за тяжелой драпировкой окна, в одной легкой батистовой рубашке и с захолодевшими ножками, свернутыми калачиком.
Ее уложили спать сегодня раньше обыкновенного, и на её вопрос – почему? – её мать, никогда ей не лгавшая, пояснила, что к ним ожидается её папа, вернувшийся на-днях в Петербург из далёкого путешествия.

Настоящего папу (Гуля называла подчас отцом и дядю Вову, которого боготворила со всею силою своего не детски экзальтированного сердечка), настоящего папу Гуля помнила отлично. Лет 5 или 6 тому назад они жили с ним вместе в большом шикарном доме одной из самых людных петербургских улиц. Помнила Гуля, как возвращался папа домой всегда красный, рассерженный, с запахом водки и всклокоченной головой, как он бил маму, пересыпая побои бранью и угрозами. Она, тогда еще пятилетняя крошка бросалась к отцу, стараясь удержать его руки и подвергая ударам рассвирепевшего человека свое тщедушное худенькое тельце.

Проспавшись, отец, уничтоженный и сконфуженный, умолял о прощении избитую, измученную маму, а на другой день брань и побои начинались сызнова.
В это время явился Рунин. Гуля отлично помнит посещения дяди Вовы и его крупные разговоры с отцом.
Особенно ярко запал в её памяти тот день когда дядя Вова почти силой вырвал её с мамой из рук сердитого папы и перевёз сюда, в эту уютную маленькую квартирку, где у них началась жизнь, тихая и светлая, как в раю.
Ей сказали тогда, что папа её болен и что доктора посылают его в долгое путешествие; но она своим не детски чутким умом, что вся болезнь папы заключалась в вине и что он дурной, гадкий, потому что мучил её бедную маму, а дядя Вова ласков и добр, как ангел, и естественно, что чуткий, впечатлительный ребёнок полюбил этого дядю не только как родного, близкого человека, но и как избавителя от тяжелой жизни.

Сегодня Гуля смутно предчувствовала, что разговор троих взрослых будет касаться её.
Не сознавая того, что поступает дурно, или, вернее, заглушая в себе сознание дурного поступка, она решила подслушать. Тут не было простого любопытства, свойственного детям её возраста. Нет!
Гуля вся была охвачена жаждой понять непонятное и облегчить страдания тех, кого любила.
Трепещущая от волнения девочка задолго до прихода гостя пробралась из своей маленькой детской на подоконник гостиной и, как мышка, притаилась за тяжелой драпировкой.
К счастью, в драпировке нашлась круглая дырочка, и Гуля жадно прильнула к ней.

Она увидела «сердитого папу», как окрестила его с детства, его недовольное лицо, его странно, как угольки, разгоревшиеся глаза и трясущуюся от волнения худую фигуру...
Говорили все трое — и мама, и дядя Вова, и сердитый папа, но громче всех звучал голос последнего, наполняя слух Гули каким-то неприятным, звенящим шумом.
— Ребёнок мой, — говорил он,—и, опираясь на статью закона (тут он назвал № статьи, которой не поняла Гуля), будет водворён ко мне. Называйте это подлостью, чем хотите, но это будет так... И ты, Ида, пойдешь за дочерью, потому что собака и та поползёт за своим щенком. Не злодей же я, в самом деле! И если причинял тебе невольное страданье пять лет тому назад, то это было состояние полного аффекта, болезни, невменяемости. Эти пять лет я уничтожал в себе зверя и уничтожил его. Борьба была не шуточная, и я вышел из неё полным победителем. Я не пью больше ни капли вина и владею собой, как никто. Долгое испытанье доказало мне, что я могу быть порядочным семьянином, и я хочу возвратить семью, мою собственную семью — жену и ребенка.
— Силой!— прервала молодая женщина. —Ты хочешь возвратить её силой!..
— Хотя бы силой, —повысил он голос,— а разве г.Рунин не отнял от меня силой все, что мне принадлежало по праву и что я любил до самозабвения?
— Должно быть, до самозабвения, - с горечью прервал дядя Вова, и Гуля не узнала всегда мягких и бархатных нот его ласкового голоса.— Должно быть, до самозабвения, если все оскорбляли ту, которую любили.
— Между женой и мужем не может и не должно быть никаких судей,— было ответом.
— Что же тебе нужно от меня? — услышала Гуля пониженный до шепота голос мамы.
— Вернись ко мне, вернись! — снова произнёс её отец, и что-то молящее и жалобное послышалось в звуках его голоса.

Потом все заговорили разом, перебивая друг друга, выкрикивая слова и едва владея собой. И снова в голосе гостя звучали угрозы, унизительные для тех, кто их слушал.
Из всего того, что говорилось, немного что поняла Гуля, но ей было бесконечно жаль и себя, и маму, и дядю Вову, и даже сердитого папу с разгоревшимися угольками-глазами, потому что угольки-глаза плакали, и из них смотрело горе...

(продолжение следует)

Отсюда: vk.com/wall-215751580_1717

@темы: текст, ссылки, Чарская, Помеха

---

Любопытно

[silent-gluk]

ИСТОРИЯ НЕУДАЧНЫХ ПЕРЕИЗДАНИЙ: "ЛАРА БЕССОНОВА".

"ПОД КОЛЕСОМ СТАРОЙ МЕЛЬНИЦЫ".

Раньше в сообществе было много сравнений настоящих текстов Л.Чарской с современными переизданиями. Главной проблемой и самым неудачным из них было издание Полного Собрания Сочинений (ПСС) Лидии Чарской издательством «Русская Миссия» в 2005 г. Вроде бы и не продают теперь эти книжки, но все-таки иногда, оказывается, встречаются бедные «уродцы». Вышедшие из-под скальпеля горе-редакторов православного издательства (В.Зоберн, О.Зоберн, А.Аршакян, М.Пухова). И эти повести и рассказы очень далеки от того, чтобы называться произведениями Лидии Алексеевны.

Сравним оригинал с изданием "Русской Миссии" под новым названием "ПОД КОЛЕСОМ СТАРОЙ МЕЛЬНИЦЫ". Уже и название изменено, что как всегда порождает путаницу в библиографиях и при покупке. Думаешь - это новая книга Чарской, а ничего подобного...
За фото книги благодарю участника нашей группы Михаила.

Больше всего пострадали начало и окончание повести, тут много лирических описаний или описаний сильных эмоций, чувств. Их и вырезали. По изображениям (красным выделено то, что вырезано, зелёным - что добавлено в новое издание) видно, что именно. Этого достаточно, чтобы понять, насколько оригинал отличается от переиздания "Русской Миссии". Дальше по тексту тоже есть изменения, но самое странное - что как раз можно было исправить - не исправлено. У старинных изданий Губинского нередко бывали опечатки, например здесь вместо пеклеванный хлеб написано в оригинале - поклеванный. Переиздавая книгу, издатели оставили это слово в неизменном виде, думая, что ученицы едят испорченный птицами хлеб? Но нет. Пеклеванник - это наименование хлеба в XVIII-XIX вв. в России, выпекаемого из муки, прошедшей пеклевальную установку, так называемый "пеклевальный мешок". И справедливости ради могу сказать, что иллюстрации в этой книге не так плохи, как в других томах ПСС.

Хорошо, что издательство "Энас" сейчас переиздаёт впервые "Лару Бессонову" именно под оригинальным названием и без таких грубых кромсаний.

Отсюда: vk.com/wall-215751580_1710

По ссылке - примеры исправлений

@темы: ссылки, сравнение, библиография, Чарская, Лара Бессонова, Под колесом старой мельницы, ПСС

---

Любопытно

[silent-gluk]

Знаменитой статье Корнея Чуковского о Чарской предшествовала его же книга "Матерям о детских журналах", где большое внимание критик посвятил журналу "Задушевное слово" (в нём печаталась Чарская). Чарской тоже уделено немало строк.

Корней Чуковский «Матерям о детских журналах» (1911, газетная публикация в 1908 г.). Отрывок. В скобках - номера журнала.

Благородством в "Задушевном Слове", как известно, заведует Чарская. Благородство - ее специальность.
Если вы прочитаете, как гимназист отдает свои золотые часы на лечение больного товарища, - знайте, это сочинила она.
- "Мне они не нужны, - говорит гимназист, отдавая часы. - Совсем не нужны... А на вырученные деньги позовите скорее доктора, купите лекарства, только бы выздоровел Аля"... (№ 38).
Девочка, отдающая бедному свою любимицу-куклу, - тоже сочинение Чарской:
- "Возьми эту куклу, - говорит семилетняя девочка. - Продай татарину... Много дадут... А ты пальто купи Ване... За куклу получи и купи... Не надо мне куклы, деда... Не надо... Не надо... Не надо"... (№ 22, 1909).
Другая девочка, отдающая деньги тому, кто разбил ее любимую куклу, - тоже изображается Чарской.
- "Мне не надо китаяночки... У меня есть денег немножко. Я их ему... мальчику отдам... Пусть пошлет своей маме слепенькой... А... китаяночку... мне ее не жаль нисколько"... (№ 8).
Все это очень благородно, но, неправда ли, слегка однообразно. Из одного и того же сахару лепит Чарская своих ангелочков. Не будем, однако, строги к этой бедной ремесленнице. Трудно, небось, без таланта, без капли искренности все лепить и лепить, - как на фабрике, - картонных, сахарных, пряничных Зиночек, Людочек, Лялечек.
Но нужно отдать ей должное: ремесло свое она знает отлично. Здесь немного изюму, там патоки; тут подрумянит, а там подсластит, - и новая повесть готова. Можно приниматься за следующую. Только что в одной ее повести девочку украли злые нищие, как вот ее новая повесть, где девочку крадут цыгане ("Щелчок").
И ту, и другую хотят научить воровству, но и та, и другая честны; и ту, и другую терзают, но у той, и у другой есть защитник, - и этот защитник, сверкая глазами, кричит:
- Эй, вы! Знай, кто хоть раз посмеет тронуть Гальку (или Мальку, или Вальку), с тем я разделаюсь по-свойски! (№ 3, 1909).
Тысячу раз я читал эти строки у Чарской. В "Счастливчике" буквально то же самое:
- Кто из вас посмеет тронуть малыша, тому я такой фонарь подставлю, что на всю гимназию светло станет (№ 11, 1909). Злодеи "злобно хохочут" при этом; герои "сверкают глазами", а бедные Гальки вспоминают покойную мамочку.
"О, если б наша мамочка была теперь жива".

* * *

Опытность, умелость, "ловкость рук" - и ни ветерка вдохновения. Есть такие безголосые певцы, которые отлично "владеют голосом". Любую тему, любой сюжет Чарская разыграет, как по нотам. Сегодня роман из сибирской жизни, завтра из жизни Кавказа, - гимназисты, институтки, разбойники, клоуны, цари и царицы - для нее никаких затруднений. Бойко, ловко, с готовыми эффектами, - здесь пафос, а там идиллия; тут pianissimo, а тут нажми педаль, - о, эта дама отлично знает свое ремесло! И, пожалуй, если б она не была Чарской, она была бы Вербицкой!
Вот бедная девочка Галя. Ее украли цыгане. Свирепый цыган Иванка (или Лойло, или Марко) скрежещет на нее зубами и вовлекает в пороки.
Она плачет, но остается тверда.
Он грозит ей голодною смертью.
И глаза его "под нахмуренными бровями" "загораются злобным огнем".
Но тут выбегает откуда-то юный цыган Орля, благородный, как тенор, как первый любовник. Он бросается к злому тирану. - Исхлещи меня кнутом, - кричит он, - исхлещи меня кнутом до полусмерти, а Гальку оставь. Оставь, молю тебя об этом. Итак дальше, - всюду бенгальские огни, ракеты, шутихи, фейерверки. Трах-та-ра-рах! Трах-та-ра-рах!
Эта превосходная повесть только едва началась, а я уж предвижу конец.
Иванка, конечно, украдет коней (на то и загримирован цыганом); за Иванкою будет погоня, - но рвите Гальку на части, пытайте ее, она не выдаст злодея, не отплатит ему злом за его злодеяния:
- Нет, нет, ни за что. Лучше сожгите меня на костре, но я никого не выдам!
Иванка в умилении воскликнет:
- Прости меня, милая Галька! Я уже не тот, каким был. Брошу я свое конокрадство и сделаюсь народным учителем.
А украденный конь окажется конем ее родного отца, который, поседевши от горя, искал свою дочь дни и ночи и вот, наконец, нашел. Он - "Рюрикович чистейшей крови" и богат, как Каниферштан. На радостях он простит этих ужасных цыган, а благородному Орле выпишет "Задушевное Слово" и выдаст за него замуж свою удивительную дочь.
Этот треск, этот азарт, эта пальба по детским нервам, эта дешевая романтика бульварных романов, - все это так же полезно пяти-шести-семилетним детям, как ром, или коньяк, или махорка, - но таков уж постоянный рецепт этой прославленной детской писательницы, и ее нехитрые приемы, над нами бессильные, чрезвычайно властительны над детской душой.
Там, где мы, взрослые, видим, скучая, только бойкую руку поденщика, только белые нитки и швы, дети горят и сгорают, как мухи на свечке, и вот уж какой-нибудь Боба извещает каракулями из Томска, что "Чарская выше Шекспира", а "Задушевное Слово" печатает эти каракули у себя на страницах, с самой недвусмысленной целью, и в особой статье прибавляет:
- "Не одни только дети признают эти "Записки" (г-жи Чарской) интересными... Главное Управление Военно-Учебных Заведений даже рекомендовало ее для чтения кадетам" (№ 5, 1909).

Вот еще фрагмент из той же статьи:
Детскому простодушию нравится всякая книга, которую удалось разобрать по складам, но только у "Зад.Слова" хватает бесстыдства печатать такие каракули:
- "Мой любимый поэт А. С. Пушкин, моя любимая писательница Чарская" (№ 26).
- "Моя любимая писательница Л. Чарская. Еще мои любимые писатели Тургенев, Лермонтов, Пушкин, Бичер-Стоу и Марк Твен" (№ 47).
Круглый год все "Задушевное Слово" звенит насквозь: Чарская, Чарская, Чарская, - и эта ловкая рукодельница бесчисленных романов, повестей и стихотворений в условно-детском стиле, с условными институтками, условными черкесами, условными князьями и нищими приобретает размеры чуть ли не мирового гения. Что с детьми церемониться! Разве дети что-нибудь смыслят! - как бы раз навсегда решил этот журнал, и, вместо литературных приличий, установил какой-то литературный канкан. Недавно он дошел до того, что предложил читателям целую серию портретов этой г-жи Чарской, и вы можете видеть г-жу Чарскую:
1) в возрасте 1 года, 7 месяцев и 7 дней ("3. С.", с. 69).
2) в младенческом состоянии (с. 55).
3) на 6 году (с. 197).
4) на 7 году (с. 251).
5) "в бытность ее институткою" (с. 441).
6) в нынешнем виде (с. 3) - причем из особой пометки явствует, что эта замечательная писательница в 1880 году была на шестом году, а в 1882 году - всего лишь на седьмом!
В качестве такого хронологического феномена, в два года стареющего только на год, она, конечно, заслуживает всякого внимания, но за счастливую соперницу Шекспира и Шиллера она может сойти только на страницах "Задушевного Слова".

Сейчас статья полезна ценными сведениями о журналистике для детей начала 20 века. Но, конечно, критика писательницы тут не менее груба и бескомпромиссна, как и в "речевской" статье "Лидия Чарская" К.Чуковского.

Целиком: www.chukfamily.ru/kornei/prosa/kritika/materyam...

Отсюда: vk.com/wall-215751580_1707

@темы: статьи, ссылки, мнение о книге, Чарская, Задушевное слово

---

Любопытно

[silent-gluk]

МАТЬ И ДИТЯ. СТИХОТВОРЕНИЕ Л. А.Чарской.

Твои глазки — бирюза,
Твои кудри — лен...
Я люблю твои глаза,
Твоей речи звон.

***
Я люблю твой голосок,
Мягкий взмах бровей...
Пухлый ротик, что цветок,
Алый мака лепесток,
Пурпура красней...

Но и глазки, и уста,
Локоны и взор,
Вся земная красота
Перед сердцем — вздор!

***
Сердце быть твое должно
Кротко как сейчас,
Как цветок свежо оно,
Чистоты святой полно
И молитв за нас!

Из журнала "Задушевное слово".


Отсюда: vk.com/wall-215751580_1705

@темы: текст, Стихотворения, ссылки, Чарская, Задушевное слово

---

"Помеха"

[silent-gluk]

Лидия Чарская. Помеха.
Рассказ из сборника "Как любят женщины". 1903 год.

Ида вбежала запыхавшаяся и взволнованная на площадку лестницы своей квартиры и нервно-торопливо нажала кнопку электрического звонка.
— Барин дома, няня?—прерывающимся от волнения голосом спросила она у благообразной старушки в белоснежном чепце, открывшей ей двери.
— Сейчас вернулись... Да что это на вас лица нет, барыня?—и служанка с явной тревогой заглянула в побледневшие и словно осунувшиеся черты молодой женщины.
Но Ида не отвечала.

Как была, в зимней кофточке и шапочке на пышной белокурой головке, бросилась она из передней в маленькую изящную гостиную и, не найдя в ней тех, кого искала, устремилась дальше.
На пороге спальни, последней комнаты —их скромного, но уютного гнездышка, она остановилась на минуту собраться с мыслями и перевести дыхание.
За тяжелой портьерой слышались голоса: один — сочный баритон мужчины, другой — звонкий и серебристый голосок ребенка.
Ида слабо улыбнулась и подняла портьеру. Владимир Рунин, без сюртука, в одной лишь крахмальной сорочке и жилете, ползал на четвереньках по ковру, изображая лошадь,
Он тряс своею головою и издавал ржание, подражая лошади, всячески смеша прелестную девочку, важно восседавшую на нём.
Девочка, несмотря на свои 10 лет, казалась совсем маленькой на могучей спине этого тридцатилетнего красавца-атлета.
На все штуки своей добровольной няньки она только слабо улыбалась и поминутно твердила:
— Довольно... довольно. Ты, право же, устал, дядя Вова.
Иду, притихшую на пороге, они заметили не сразу. Она полюбовалась ими с минуту, потом стремительно бросилась к ним на ковёр и обняла обоих разом — и мужчину, и девочку — одним широким, порывистым движением...
— Милые вы мои... милые,—лепетала она, покрывая их лица градом горячих исступлённых поцелуев.
И эта ласка длилась бы бесконечно, если бы на тоненький пальчик Гули не упало что-то влажное с лица мамы.
— Слезка? — прошептала девочка и серьезными не детски пытливыми глазенками заглянула в лицо Иды.

Тогда только Рунин заметил бледность и волнение своей подруги. Осторожно спустил он со спины притихшую и затуманившуюся Гулю и, подняв с ковра Иду, нежно привлёк ее к себе, кивнув ребенку выйти из комнаты.
Эта молчаливая ласка растопила свинцовую глыбу, навалившуюся на сердце молодой женщины.
Ида заплакала...
Рунин не успокаивал её... Он только все теснее и ближе прижимал её к своей мощной груди и поглаживал её пышные белокурые волосы. Потом, когда её рыдания стихли, он спросил:
— Ты опять встретила его?
— Да.
— Он говорил с тобою?
— Да.
— И опять просил возвратиться к нему?
— Да, да, да! Боже мой, какая мука! Какая мука, Владимир!—и новый порыв отчаянья овладел молодой женщиной.

Владимир Рунин ничего не ответил, но его красивое лицо, передавшее малейшие оттенки чувства, покрылось смертельной бледностью.
— Ты его любишь, Маруся? – с трудом произнёс он.
— Тебя! —вместе с мукой и горем вырвалось из груди молодой женщины.— Тебя люблю я, Владимир, одного тебя! Клянусь тебе Богом и Гулей, всем самым дорогим на свете.
Она была вся — истина, вся — порыв, вся — чувство, с её бледным болезненным личиком, с её громадными, измученными глазами, отражавшими целую поэму любви и страданья. Он не мог ей не верить, как не мог не любить ее, эту смело вверившуюся в его руки молодую жизнь...

И верил он ей, и любил он ее больше жизни не только как любовницу-подругу, дающую ему целый волшебный мир счастья, но и как бедного, судьбой затравленного ребенка, ожидающего от него поддержки и ласки в трудные минуты жизни.
- Ида, — насколько мог нежно и тихо произнёс Рунин, не переставая ласкать прильнувшую к нему белокурую головку, —позволь мне переговорить с ним, позволь, дорогая!
— О, это ни к чему не приведёт,—с тоскою прошептала она:—Он требует к себе Гулю, отлично сознавая, что я пойду следом за ребенком.
— Мы не отдадим девочку!—твердо произнёс Рунин.
— Он возьмёт её силой, — печально промолвила Ида. — Он грозил мне понятыми и полицией.
— Но закон?! Ведь, та же полиция знает о его возмутительном обращении с тобою пять лет тому назад...
— Тогда он был болен… Алкоголь делал его зверем... Теперь же он вылечился вполне и, как здоровый и способный прокормить семью человек, может требовать нас обратно к себе. На его стороне сила закона.
— Пусть попробует! Пусть попробует только! — гневно вырвалось из груди Рунина, и его ясные, честные глаза загорелись недобрыми огоньками.

С трудом подавил он закипевший в его сердце порыв злобы и снова со словами ласки и любви обратился к белокурой головке с такими же пышными молодыми кудрями, как у дочери, но уже удручённой опытом долгого и непосильного страданья.

(продолжение следует)

Отсюда: vk.com/wall-215751580_1702

Рассказ после революции нигде не публиковался.

@темы: текст, ссылки, Чарская, Помеха

---

Любопытно

[silent-gluk]

Ждём из типографии
Лара Бессонова. Лидия Чарская;
Художник Анна Власова.
Серия "Дорога к счастью".
Героиня повести – необыкновенная девушка. Эта юная красавица с «русалочьими» глазами горда и независима, способна как на отчаянные дерзкие выходки, так и на настоящие подвиги. Она добра, бескорыстна и готова к самопожертвованию. И жизнь заслуженно вознаграждает «фею Лару» за ее добрые дела…

Отсюда: vk.com/wall-70273493_111918 via vk.com/wall-215751580_1701

@темы: ссылки, библиография, Чарская, Лара Бессонова

---

Любопытно

[silent-gluk]

КНЯЖНА НИНОЧКА ДЖАВАХА, ПРОСТИШЬ ЛИ ТЫ НАС?


Расскажу историю из своей литераторской жизни. Написал я несколько лет назад очерк о весьма немолодой писательнице, живущей в провинции и сочиняющей романтические повести для подростков. Рукопись, прежде чем отправить в типографию, редактор показал героине очерка: прочтите, мол, нет ли каких ошибок? Грубых ошибок писательница не обнаружила.. а вот одно мое суждение ей очень не понравилось. Дело в том, что ее рассказ. крохотный, первый, начала 20-х годов, показался мне написанным под влиянием и обаянием Чарской. И я это отметил — не в хулу и не в похвалу. «Бросает на меня тень даже само упоминание имени Чарской»,— заявила писательница. Она утверждала вопреки очевидности. что никогда Чарскую не читала. И смертельно обиделась на меня. Ясно было: она готова снести любой упрек, но сопоставления с Чарской пережить не может.

Такая история.

Вы, юные читатели, спросите: кто эта Чарская и почему «даже само упоминание» бросает тень? Просто пугало какое-то.

Чарская — псевдоним Лидии Алексеевны Вороновой (в замужестве — Чуриловой).

Ее литературная судьба — точно яркая вспышка фейерверка.

Чарская начала печататься в 1901 году на страницах двух журналов товарищества М, О. Вольф — для младшего и старшего возраста. Оба выходили под одним названием — «Задушевное слово» — и своим широким успехом были во многом обязаны таланту Чарской, питались ее задушевностью.

Первым крупным произведением Чарской была повесть «Записки институтки» (1902). В следующем, 1903 году вышла «Княжна Джаваха». Затем последовали «Люда Влассовская», «Вторая Нина», «Джава-ховское гнездо», «За что?».

«Большой Джон», «Лесовичка», «Газават. Тридцать лет борьбы горцев за свободу», «Паж цесаревны», «Записки сиротки». «Синие тучки», «Бичо-джан. Приключения кавказского мальчика» и многие-многие другие книги, а всего сколько: семьдесят? восемьдесят? Она писала и рассказы, и романы, И для детей: «Евфимия Старицкая», «Грозная дружина». И для взрослых: «Как любят женщины», «Виновна, но...». И стихи: ее сборник «Голубая волна» выдержал пять изданий. Образчики поэзии Чарской представлены в антологии «Русская поэзия детям». (Библиотека поэта, большая серия, Л.. 1989). И пьесы: «Лучший дар». И пересказывала романтические легенды: «Вечера княжны Джавахи. Сказания старой Барбалэ». «Если считать наиболее популярным писателем того, чьи сочинения расходятся в наибольшем количестве экземпляров, то самым популярным детским писателем должна быть признана в настоящее время г-жа Л. Чарская»,— писал в 1909 году педагог и историк детской литературы Н. В. Чехов. Он же отмечал, что Чарская «обладает живою фантазиею», что ее сочинения «всецело принадлежат к романтическому направлению в детской литературе», что их главный интерес «в занимательности рассказа, необычайных приключениях и выдающихся характерах героев и героинь», что Чарская, по-видимому, «хорошо знакома с Кавказом», а среда, описание которой ей наиболее удается. — жизнь закрытого учебного заведения — женского института.

В «Почтовом ящике», отделе «Задушевного слова», то и дело публиковались отзывы читателей о книгах Чарской.

«Мне недавно случилось проезжать через Гори и Мцхет. и. боже мой, с каким благоговением смотрела я на эту Куру и горы, на которые, как я уверена, смотрела когда-то и моя любимая княжна Джаваха... Я ставлю выше всех и считаю своей любимой писательницей Чарскую».

Дети называли Чарскую великой, сравнивали с классиками. Публикация издателями Чарской неумеренных восторгов в ее адрес вызвала появление статьи К. Чуковского «Лидия Чарская» (1912), где с беспощадной ядовитостью развенчивался всеобщий детский кумир. Сосредоточив внимание на повторах экстремальных ситуаций («ураганы, пожары, разбойники, выстрелы, дикие звери... кораблекрушение... столкновение поездов...»), на обмороках и ужасах, на других уязвимых свойствах Чарской, критик увидел в ее повестях не живое чувство, не вдохновение, а бездушность, трафарет, мертвечину, «тартюфство», «фабрику ужасов», торжество пошлости.

В 10-е годы повести Чарской появились в переводах на английский, немецкий, французский языки.

А затем... В 1918 году прекратил свое существование журнал «Задушевное слово», так и не допечатав до конца последнюю повесть Чарской «Мотылек» — о дочери бедного чиновника Шуре Струковой, приехавшей в Петербург учиться. И комплекты журнала, и повести Чарской, вышедшие отдельными изданиями, специальным распоряжением Наркомпроса были изъяты из библиотек, официально запрещены. Не раз заявлялось, что «автору детских книг нечему учиться у Чарской» (вот почему упоминание о ней вызывало у этого самого автора ужас — до последнего времени). Четыре крохотные книжки для малышей. которые Чарская в 1925—1929 годах вынуждена была выпустить под псевдонимом (Н. Иванова. «Пров-рыболов», «Балаганчик» и др.). накормить не могли. В. Шкловский вспоминал: «Она... искренне сочувствовала революции; жила очень бедно. Мальчики и девочки приходили к Чарской убирать ее комнату и мыть пол: они жалели старую писательницу».

«Убить» Чарскую, несмотря на ее мнимую хрупкость и воздушность,— признал С. Маршак на I Всесоюзном съезде советских писателей (1934),— было не так-то легко. Ведь она и до сих пор продолжает... жить в детской среде, хотя и на подпольном положении».

Впервые после длительного замалчивания талант Чарской был признан В. Шкловским: «Сама Лидия Чарская была женщина талантливая: без таланта нельзя овладеть интересами целых поколений» («Старое и новое», 1966).

Добрые слова, однако, как-то затерялись и услышаны не были. Мало ли что в конце концов пишут взрослые писатели?

Но вдруг в любви к Чарской признался детский писатель, от которого такого признания меньше всего ожидали. Искусным мастером, человеком высокого благородства, стойким и надежным товарищем назвал его Чуковский, то есть тот самый критик, что не оставил живого места на страницах Чарской. Все творчество этого писателя, по словам Чуковского, «крепко спаяно с нашей эпохой». Заподозрить его в мещанских симпатиях невозможно.

Кто же он? Л. Пантелеев.

«Среди многих умолчаний, которые лежат на моей совести, должен назвать Лидию Чарскую, мое горячее детское увлечение этой писательницей... Сладкое упоение, с каким я читал и перечитывал ее книги, отголосок этого упоения до сих пор живет во мне — где-то там, где таятся у нас самые сокровенные воспоминания детства, самые дурманящие запахи, самые жуткие шорохи, самые счастливые сны».

И вот «Княжна Джаваха» снова—с перерывом более чем в семьдесят лет — издается. (Повесть «Княжна Джаваха» выходит в «Детской литературе». Уже запланированы и другие повести.) Чарская вернулась к читателю. Это больше не запрещенная литература!

Читая повесть, мы по некоторым верным приметам узнаем, каковы предшественники знаменитой писательницы. Она испытала влияние Вальтера Скотта, Диккенса, Гюго, М. Загоскина, И. Лажечникова. Любить Кавказ ее научили Пушкин и Лермонтов. Трудно сказать, в какой степени, но Чарская знала и грузинские обычаи, и фузинский язык. Героиня повести — юная грузинка, отпрыск старинного рода! Отец служит в русской армии, русский офицер; дядья и дед воевали в Дагестане; это дает ей право сказать: «Мои предки — герои...»

Но это только одна линия. Другая — материнская — уводит нас в горный аул Бестуди, и мы можем только гадать: кто же родственники Нины-джаным — лезгины? аварцы? Во времена, когда была написана повесть, всех северокавказских иноверцев называли татарами. И о них Чарская говорит с сочувствием и восторгом.

Героиня «Княжны Джавахи» не рассуждает, а действует. Ее можно полюбить за смелость, благородство, гордость. Эти качества постепенно раскрываются перед однокашницами Джавахи. И девочка Краснушка пишет на доске белыми крупными буквами: «...КНЯЖНА НИНОЧКА ДЖАВАХА, ДУШКА, ПРЕЛЕСТЬ, ПРОСТИШЬ ЛИ ТЫ НАС?»

Владимир ПРИХОДЬКО

Пионер 1990-07, страница 29-30

Отсюда: zhurnalko.net/=detskie/pioner/1990-07--num30

@темы: статьи, ссылки, Чарская

---

"Мадмуазель Муму"

[silent-gluk]

Л.Чарская. "Мадмуазель Муму" одним файлом. Читайте на здоровье.

vk.com/doc146990166_665317570?hash=sRFKwK2ZOi9h...

Отсюда: vk.com/wall-215751580_1673

@темы: текст, ссылки, Чарская, Мадмуазель Муму

---

Любопытно

[silent-gluk]

Самая популярная книга Чарской в школьной программе - это, конечно же, "Записки маленькой гимназистки". Её в наши дни "проходят" на уроках. Сегодня, в первый день учёбы, посмотрим на ещё одно красивое издание этой повести.

В серии "Гимназистки" издательства "Энас" уже есть две книги Чарской. Одна из них - про маленькую гимназистку Ленушу.

Автор: Чарская Л.
Художник: Бальдингер А.

Маленькая Лена Иконина счастливо жила с мамой в городе Рыбинске на берегу Волги. После смерти матери девочке пришлось отправиться в далекий Петербург – к дяде, своему единственному родственнику. Неласково встретила девочку новая семья. Двоюродные братья и сестры предпочитают дразнить и задирать Лену, а не дружить с ней. Добрая и доверчивая девочка не находит понимания и в гимназии, куда ее определил дядя. Маленькая гимназистка уже готова отчаяться, когда у нее появляется надежная подруга. С этого момента жизнь Лены начинает меняться...

Популярность Лидии Чарской (1875–1937) в царской России была огромной. И вот уже более ста лет ее сентиментальные повести трогают девичьи души...

Для среднего школьного возраста.

Полистать: enas.ru/book/zapiski-malenkoy-gimnazistki/

Отсюда: vk.com/wall-215751580_1667

@темы: ссылки, библиография, Чарская, Записки маленькой гимназистки

---

Портреты в романах Лидии Чарской

[silent-gluk]

"Ее величество любовь"

"Из-под дорогой шляпы выглядывает миниатюрная головка с правильными, точно выточенными, чертами, жизнерадостно сверкают темные, блестящие глаза. Эти глаза, похожие на черные звезды, как-то особенно ярко и эффектно дисгармонируют с золотистыми пушистыми волосами. Ослепительная кожа, подернутая легким румянцем, и гибкая, стройная фигура девушки дополняют собою красоту двадцатичетырехлетней красавицы".

Отсюда: vk.com/wall-215751580_1658

@темы: текст, ссылки, Чарская, Ее величество любовь

---

Любопытно

[silent-gluk]

О ПОВЕСТИ ЛИДИИ ЧАРСКОЙ "ЗА ЧТО?".
ГОЛОСА ЧИТАТЕЛЕЙ РАЗНЫХ ВРЕМЁН.

Из 21 века:

Честно признаюсь, плакала, когда дочитывала до конца, так как уже была понятна развязка. Эта повесть о любви, которая побеждает ненависть и злость, которых у нас так много, о нравственном очищении души. Однозначно советую прочитать; и особенно дочкам и матерям.

Прекрасная сильная книга. Местами прошибает до слез. Всем советую прочитать, точно не пожалеете.

Потрясающе... Я читала и плакала... Я узнала себя в главной героине, мне тоже очень трудно показать то, что на самом деле творится у меня в душе... Повесть - великолепна! Всем читать!!!

Тяжелая, но прекрасная книга! Да, да, тяжелая, это только конец счастливый! Я очень похожа на Лиду, просто поразительно! Немного внешне, очень сильно по характеру - ревнивая, гордая. У меня тоже мачеха, я к ней относилась точь-в-точь, как Лида. Спасибо за книгу, хоть образумилась! И стихи я тоже пишу! Параллель со мной, только сейчас 21 век. Шедевр, а главное - не вымысел.

…согласна. Книга отличная, прекрасная, тонкая психология. Я тоже нашла в себе множество черт от Лидочки. И гордая, и самодостаточная, и доверчивая, и проч. читайте, не пожалеете!!

Очень чудесная, трогательная и добрая книга...

Из 1907 года:

Меня очень интересует тип Лиды Воронской: в ней так много странного, необыкновенного! Но, вероятно, поймут этот тип не все; многим она покажется просто капризной и злой девушкой.

Из помещенного в журнале мне особенно понравилась повесть Л.А.Чарской «За что?» и я жду с нетерпением её окончания.

В повести «За что?» мне нравится сама героиня и, по моему мнению, она очень похожа на «Вторую Нину». Кто со мной согласен?

Вообще я таких людей, как тетки Лидюши, не люблю, хотя может быть, они были очень добрые. Несомненно мачихи бывают также очень хорошие. Мачиха Лидюши была очень хорошо воспитана хотела сделать из Лидюши воспитанную барышню, да я думаю также выбить у неё мысль, что Лидюша идеал-ребёнок, чем, конечно, она не была. M-lle Candré была предоброе существо и порядочно так и боялась Лидюши. Вот мое мнение. В этой повести мне нравится Большой Джон.

По моему Лидюша - героиня повести «За что?» имеет очень живой непостоянный и скверный (отчасти) характер. Она очень гадко поступила, когда смеялась над бедной M-lle Сандре, которая ничем её не обидела и не рассердила. Но у нее вместе с тем был тоже очень твердый характер. Как много ей нужно было собрать сил, чтобы не броситься на шею отцу, когда он с такой любовью и лаской её встретил!

Мне бы хотелось сказать мое мнение о повести «За что?». Этот рассказ мне нравится и это по моему мнению лучшая из повестей г-жи Чарской, так как это самая натуральная, благодаря тому что писательница здесь рассказывает про свою собственную жизнь. Сама Лидюша не имеет всего тебе ничего особенного, это самая обыкновенная капризная, немного нервная, избалованная девочка. Она мне ужасно не нравится, когда убегает из дому: с ней никто не был жесток, она сама была виновата, и ей ничего не стоило попросить прощения. Вообще Лидюша очень любила делать изо всего драму.


На днях в издательстве "Палласов кот" вышло долгожданное переиздание автобиографической книги Л.Чарской "За что?"!

Рекомендую. С подробными комментариями и примечаниями, с воспроизведением всех старинных иллюстраций прижизненного издания, без сокращений и изменений, что в наше время - редкость. и просто очень красивая книга!


Издательство «Палласов кот»
vk.com/wall-141230818_85
В издательстве "Палласов кот" вышла в свет повесть Лидии Чарской "За что?" Её название вполне оправдано и не должно смущать читателей. События описывают 15 лет жизни писательницы: детство, отрочество...
Это - первая книга из автобиографического цикла Л. Чарской.
В дальнейшем будет ещё 3 книги из этого цикла.
На обложке книги изображена главная лестница Павловского института благородных девиц, где училась Чарская. Фото современное, ныне в этом здании находится гимназия №209 (ул. Восстания д.8).
Стоимость книги 1700 рублей. Тираж 20 экземпляров.
Цена печати одного экземпляра, увы (!), 1500 рублей.
Типографские услуги, к сожалению, растут вместе с долларом.
Но, купив эту книгу, вы не пожалеете:
качество высокого уровня, рисунки прижизненного издания (1910), текст не изменён, события захватывающие!
Одним словом, спешите приобрести ЭКСКЛЮЗИВ!!!

Отсюда: vk.com/wall-215751580_1653

По ссылке - фото нового издания.

@темы: ссылки, мнение о книге, За что?, библиография, Чарская

---

"Мадмуазель Муму". Продолжение

[silent-gluk]

Л.Чарская
МАДМУАЗЕЛЬ МУМУ (окончание)

Глава XI
ОГОНЬКИ В ЛЕСУ

Кучера не жалели лошадей и погоняли их во всю. Экипажи мчались довольно быстро, далеко опередив возы с имуществом и прислугой.
Кроевские уже находились на полпути между Запольем и железнодорожной станцией, где они должны были сесть в поезд. Вдруг кучер Евграф подтолкнул сидевшего подле него на козлах Сашу.
— Глядите-ка, барчонок, никак огни светятся там впереди! Эвона в лесу огни, честное слово!
Саша вздрогнул от неожиданности и впился глазами в глубину леса.
Действительно, далеко-далеко, среди темных зарослей кустов и деревьев ярко мелькали огни, на небольшом расстоянии один от другого.
Саша обернулся и сообщил отцу шёпотом о подозрительных огнях. Но сидевшие в экипаже услышали его слова.
— Огни! Какие огни? Остановись, Евграф! — встревожилась бабушка и за нею Наталья Владимировна.
О тревоге узнали и в следующем экипаже.
— Где огни! Германские огни! Ой, боюсь, ой, страшно! Ой, не поеду дальше! — закричала Кира.
Василек проснулся от этого крика и заплакал.
— Перестаньте! Чего волноваться! — старался успокоить всех Константин Николаевич. — Я сейчас узнаю, кто там.
И выйдя из экипажа, Константин Николаевич направился было в глубь леса.
— Нет, нет! Я не пущу тебя! — вырвалось из груди Натальи Владимировны, и она схватила мужа за руку.
— Не пустим, не пустим папочку! — закричали и дети.
— Ну, в таком случае отпустите меня. Я пойду узнать в чем дело, — проговорил твердым голосом Саша.
Но тут все так дружно запротестовали, что мальчик сконфузился и остался сидеть в экипаже.
— Ехать теперь дальше опасно, — сказала Анна Власьевна. — Бог знает, что ждет впереди. Может быть, лучше задержаться тут до рассвета, а потом уже тронуться к станции. Может быть, к утру германцы уйдут отсюда...
Совет Анны Власьевны был принят Константином Николаевичем. Он отдал приказ Евграфу. Тот свернул на поляну. За первым экипажем последовал второй, а затем и телеги. Здесь, на полянке, Кроевские расположились.
Дети были в восторге от решения провести ночь в лесу. Такого удовольствия им еще не приходилось испытать; благодаря ему, они совершенно позабыли об опасности и весело засуетились вокруг остановившихся экипажей и возов.

Глава XII
НОВЫЙ ПОДВИГ МАРГО

В лесной чаще было, действительно, более безопасно, нежели в другом месте. Так как было решено до утра не трогаться с места, то выпрягли лошадей и пустили их пастись на полянке. Прислуга достала с возов корзинки с провизией, развернула под развесистым деревом ковер и приготовила холодный ужин.
Дети поели с большим аппетитом, а затем забрались в экипажи и уселись поудобнее спать. За ними устроились кое-как на ночь и взрослые.
Потушили фонари, привязали к деревьям лошадей, и в лесу наступила полная тишина.
Все скоро и крепко заснули, утомленные дорогой и пережитыми за этот день волнениями.
Не спала только одна Марго. В голове у неё бродили тревожные мысли. Она думала об огнях, мерцавших там, огнях, которые напугали их всех и лишили возможности ехать дальше. Эти огоньки, светящиеся и сейчас сквозь чащу, беспокоили Марго больше, чем других. Ей во что бы то ни стало хотелось узнать, что это за огни и нет ли какой-либо опасности для их дальнейшего пути.
«Может быть, там, действительно, германское войско, которое может забрать всех нас в плен? — думала Марго. — Хорошо было бы убедиться. Недаром же сам Константин Николаевич и Саша так стремились пойти туда узнать, в чем дело. Но их не пустили. Они слишком дороги родной семье, чтобы им можно было рисковать свободой, а может быть, и жизнью. Другое дело, если это сделаю я. Я никому не нужна, никому не дорога. Если что-нибудь случится со мною, никто не будет особенно плакать и горевать по мне. А если удастся разведать все хорошенько и принести сведения Кроевским, тоя окажу этим большую услугу добрым людям, приютившим меня у себя в доме, как родную. Да, конечно, я попытаюсь помочь им, чем только могу».
И совершенно забыв о той опасности, которой она подвергает себя, Марго быстро и бесшумно поднялась со своего места в экипаже и спрыгнула на землю.
Люди крепко спали на свежем чистом воздухе. Лошади мирно пощипывали траву. Слышался богатырский храп кучеров. А там, где-то далеко, сквозь листву деревьев, мелькали те же огни и точно манили, звали к себе.
Девочка стала медленно пробираться к тому месту, где вся семья ужинала перед отдыхом. Она помнила, что там на ковре остался электрический фонарик, который ей может сослужить сейчас службу. Через несколько минут он был уже в руках Марго, и она бегом пустилась вперед.

Глава XIII
МАРГО В ЛЕСУ

Марго шла, чуть не бежала, ловко отстраняя ветки деревьев и кустов, преграждавших ей дорогу.
Крепко зажав в руке фонарь, она нажимала кнопку и открывала свет только тогда, когда это было крайне необходимо. Ее не останавливали попадавшиеся на каждом шагу кочки и пни.
Как ни быстро подвигалась Марго, огоньки все не делались ближе; они по-прежнему казались такими же далекими звездочками, как и раньше. Должно быть, они горели где-то очень далеко.
Наконец, совсем выбившись из сил, Марго решила присесть и немного отдохнуть. Посидев минут пять, она снова пустилась в путь, и скоро, к великой своей радости, заметила, что лес сильно редеет. Теперь огоньки, казалось, светились совсем близко.
— Деревня! — чуть ли не воскликнула от радости Марго, увидев ряд темных изб впереди.
И тотчас же где-то близко, близко послышался треск сухих веток и прямо перед Марго, словно из-под земли, выросла небольшая мохнатая лошаденка и всадник в высокой папахе, ловко сидевший в седле.
— Стой! Кто идет? — услышала девочка над самой своей головой.
— Батюшки! Да откуда такая малюсенькая взялась в лесу ночью! — услышала девочка грубовато-ласковый голос, и не успела опомниться, как чьи-то сильные руки подняли ее на воздух. Скоро появились и другие всадники.
— Неси ее, братцы, к командиру. Ишь испужалась, сердешная, мудрено ль! Одна одинешенька в лесу. И как это родители отпустили! — раздались кругом голоса.
Марго незаметно для себя самой очутилась на руках высокого плечистого человека в лихо заломленной набекрень папахе. Кругом были такие же люди в папахах. Марго догадалась, что это казаки. Она не раз видела этих удальцов на картинках и нисколько не испугалась их сейчас.
— Как ты попала сюда в лес? Где твои родные? Как они отпустили тебя одну? — услышала девочка новый голос и через минуту увидела молодого казачьего офицера, подошедшего к ней.
— Где вы нашли эту крошку, братцы? — прибавил он, обратившись к столпившимся вокруг девочки солдатам.
Но Марго не дала ответить державшему ее на руках казаку. Она рванулась, соскочила с его рук на землю и быстро-быстро принялась рассказывать начальнику отряда о том, как на «Заполье» напали германцы, как семья Кроевских должна была бежать из именья, как они увидели ночью огни и, из опасения попасть в руки врагов, заночевали в лесной чаще.
Офицер внимательно выслушал девочку, ласково погладил ее по голове и сказал:
— Как видишь, огни, которые вас напугали, — наши костры. Хорошо, что ты забралась сюда к нам. Отдохни и погрейся у костра, а мы тем временем соберемся в путь выручать усадьбу Кроевских.
Теперь Марго успокоилась и повеселела, поняв, что Кроевским не грозит теперь никакая опасность, что они смогут поехать дальше, к железнодорожной станции.
И еще больше обрадовалась Марго, когда узнала, что русские солдаты пойдут выгонять германцев из «Заполья» и, может быть, Кроевские смогут снова вернуться в свое родное гнездо.

Глава XIV
НЕОЖИДАННОЕ НЕСЧАСТЬЕ

Еще было довольно темно, когда Константин Николаевич Кроевский проснулся и открыл глаза. Тревога, которая успела улечься немного, пока он спал, снова зашевелилась у него на сердце. Беспокоили его главным образом далекие огни, мерцавшие по-прежнему в чаще, беспокоила и близость неприятеля, хозяйничавшего в «Заполье». Кроме того, до его слуха стали долетать какие-то отдаленные звуки, какой-то топот.
Слух не обманывал Кроевского. С каждой минутой топот и шум делались все слышнее и слышнее; как будто целый отряд двигался по лесной дороге.
«Сюда едут! — подумал Константин Николаевич. — Должно быть, германцы. Если они откроют наше убежище — мы пропади. Заберут всех нас в плен».
В это время шум так усилился, что проснулись все остальные.
— Господи! — громко вздохнула Анна Власьевна.
— Мы пропали! — вырвалось из груди Натальи Владимировны, и она прижала к себе заплакавших от страха Киру и Василька.

***
— Ни с места! — послышалась немецкая речь, и испуганные путники увидели перед собою лошадиные морды и несколько десятков направленных на них сабель.
Высокий офицер в каске соскочил с лошади и, все еще держа саблю наготове, подошел к Константину Николаевичу и спросил:
— Кто вы такой? Почему прячетесь в лесу? Не видели ли вы русских казаков?
Кроевский, понимавший по-немецки, шагнул вперед.
— Я помещик Кроевский, а это — моя семья и служащие у нас люди. Мы принуждены были бежать от вашего отряда, который занял мое именье «Заполье» и...
— И напрасно бежали! Мы не кусаемся и не едим людей! — захохотал офицер. — Ну, да все это вздор! Вы скажите-ка нам лучше, где русские. По вашему лицу отлично вижу, что вы знаете, где находятся ваши казаки.
Константин Николаевич взглянул офицеру прямо в глаза и произнес возмущенным голосом:
— Неужели вы думаете, что, ежели бы я знал, где находятся наши войска, я бы сказал об этом вам, нашему врагу?..
— Мы заставили бы вас сказать... я...
Офицер не докончил начатой фразы, потому что до сих пор молчавшая бабушка Анна Власьевна выступила вперед.
— Отпустите нас, ради Бога, господин офицер, — начала она дрожащим голосом, обращаясь к офицеру, — мы мирные жители и ничего не знаем.
— А если бы и знали, то ничего бы не сказали! — неожиданно поднял голос стоявший тут же Саша. — Ведь мы — русские и любим нашу родину...
— Ах ты, мальчишка! — сердито крикнул офицер и, схватив хлыст, висевший у него у седла, поднял его над головою мальчика.
Но Константин Николаевич загородил собою сына.
— Не смейте трогать мальчика! Он вполне прав, и честные слуги родины должны были бы уважать такой смелый ответ, — схватил офицера за руку Кроевский.
— Ну, нечего нам болтать попусту! — сказал, опустив руку с хлыстом, германец. — Лучше ответьте мне, согласны вы указать мне место, где находятся русские. Даю вам десять минут на размышление. И если вы не ответите мне правдиво, то жестоко раскаетесь в своем упрямстве.
Сказав это, германский офицер повернулся, отошел к своему отряду и о чем-то заговорил с солдатами.
Константин Николаевич и Саша тем временем старались успокоить своих. Но это им удавалось плохо.
— А где же мадмуазель Муму? Куда она исчезла — неожиданно, среди общего волнения и тревоги, прозвучал голос Саши.
— Правда, где Муму? Что с нею? Куда она пропала? — послышались и другие встревоженные голоса.
Но об исчезновении маленькой француженки скоро забыли. Впереди была гораздо большая опасность.

Глава XV
СПАСЕНИЕ

Между тем германские кавалеристы, которые настигли в лесу семью Кроевских, расположились совсем как дома на лесной поляне и принялись закусывать тем, что нашли у путников.
Константин Николаевич воспользовался этим временем и снова постарался успокоить свою семью. Он говорил, что не следует волноваться, что их, наверное, отпустят на свободу, что, наконец, самое большее, что может случиться, так это то, что их заберут в плен. Однако дети не унимались и продолжали плакать. Их плач раздражал германцев.
— Эй, помолчите вы там! Что за музыка! — крикнул грубо один из офицеров, когда Кира разрыдалась на весь лес.
Но вот, старший офицер поднялся с ковра и подошел к Константину Николаевичу.
— Ну, что же! Скажете вы мне правду? Надумали, наконец? Сколько вы встретили русских и где? — крикнул он громко, глядя в упор на Кроевского.
— Вы уже слышали мой ответ, — проговорил тот, пожав плечами.
— Значит... значит, вы отказываетесь отвечать?
Так как Кроевский не нашел нужным больше возражать, то офицер подозвал к себе двух солдат и тихо приказал им что-то сделать. Те выслушали своего начальника, приложив руки к каскам, потом повернулись на каблуках, подошли к Константину Николаевичу и схватили его за руки.
— Папа! Папочка! Не смейте брать от нас нашего папочку! — закричали дети.
Наталья Владимировна с Анной Власьевой тоже бросились к Кроевскому, но солдаты грубо оттолкнули обеих дам и детей, льнувших к отцу, и насильно потащили Кроевского за ближайшую чащу кустов и деревьев.
И вот в ту минуту, когда они, выхватив из карманов веревки, стали связывать по рукам своего пленника, где-то близко, совсем близко от поляны послышалось громкое удалое гиканье и прозвучал лошадиный топот. И почти одновременно с этим на маленькую лесную поляну вынеслась, как бешеная, на своих конях лихая казачья полусотня, держа пики наперевес.
Немцы, не ожидавшие ничего подобного, с отчаянным криком заметались по поляне. Но, увы! Им нечего было и думать о спасении. Казаки перехватали их всех и обезоружили в один миг.
Молодой казачий офицер первый соскочил с лошади и бросился освобождать связанного Кроевского.
— Как мне благодарить вас за спасение! — произнес растроганный Константин Николаевич, пожимая ему руки.
Но молодой офицер тотчас же возразил ему.
— Не меня благодарите, а одну маленькую девочку, не побоявшуюся добраться до нас среди глубокой ночи. Она сообщила нам, где вы находитесь, и привела нас сюда, к счастью, как раз вовремя.
— Но где же эта девочка? Где? — послышались радостно встревоженные голоса детей и взрослых. — Я здесь! — прозвучал в тот же миг милый знакомый голос, и, при помощи казака, Марго спрыгнула с седла, на котором важно восседала за спиною воина. Смущенная и счастливая, она очутилась среди своих друзей.

Глава ХVI
ПИСЬМО МАРГО К ПОЛЮ РИШАРУ

«Мой дорогой Поль! Если ты и милый старенький дедушка Ришар еще помните и любите вашу малютку Марго, то письмо это несет вам очень радостное, очень приятное известие.
Судьба, наконец, улыбнулась мне, мой милый Поль. Мне удалось оказать небольшую услугу людям, которые так гостеприимно приняли меня в свой дом. За эту услугу меня щедро наградили.
Когда увидимся, я расскажу тебе, в чем моя услуга была. Я долго отказывалась от награды. Но они заставили меня принять, говоря, что я обижу их своим отказом. Я бы осталась у них служить и дальше, но с тех пор, как в усадьбу моих друзей пришли германцы, всей семье пришлось переехать в Петроград и остановиться у родных. А там уже есть другая француженка-гувернантка. К тому же девочки, компаньонкой которых я служила, поступают в школу.
Итак, мой маленький, крепко любимый Поль, я снова еду к вам, мои родные, чтобы уже никогда более не расставаться с вами. Мое желание исполнено: у меня имеются теперь небольшие деньги, на которые я смогу открыть маленькую цветочную мастерскую. Ты помнишь, как искусно изготовляла цветы твоя малютка Марго. Дедушка Ришар теперь получит, наконец, возможность оставить службу, отдыхать спокойно, поправлять свое пошатнувшееся здоровье. Ах, как давно я мечтала об этом. И теперь эта мечта сбылась! Итак, я еду к вам. Еду...
А пока обнимаю вас обоих крепко-крепко. Любящая вас Маргарита»

КОНЕЦ

В журнале была вот такая сноска:
"Кто из читателей пожелает узнать дальнейшую судьбу Марго, пусть прочтет повесть под заглавием «Умница-головка», которая будет печататься с ноября 1915 года на страницах журнала «Задушевное Слово» для младшего возраста".

В прикреплённом файле - 2 и 3 части повести. - vk.com/doc146990166_665316751?hash=LI2rFZSjjHuh...

Отсюда: vk.com/wall-215751580_1644

По ссылке - оригинальная иллюстрация.

@темы: текст, ссылки, Чарская

---

Любопытно

[silent-gluk]

Е.О.Путилова. О феномене Л. Чарской. Окончание

Из книги:
Е. О. Путилова. Детское чтение — для сердца и разума: Очерки по истории детской литературы / Под ред. доктора филологических наук, проф. С. А. Гончарова. СПб: Издательство РГПУ им. А. И. Герцена, 2005

Но вот юношеское стихотворение М. Цветаевой «Дортуар весной», в нем почти те же впечатления, грустные, горькие.
Неспокойны уснувшие лица,
Газ заботливо кем-то убавлен,
Воздух прян и как будто отравлен,
Дортуар — как большая теплица.
Тихи вздохи
На призрачном свете,
Все бледны
От тоски ль ожиданья,
Оттого ль, что солгали гаданья,
Но тревожны уснувшие дети.
<...>
Кто-то плачет во сне, не упрямо.
Как слабы эти детские всхлипы!
Снятся девочке старые липы
И уснувшая, бледная мама.
Расцветает в душе небылица.
Кто там бродит? Неспящая поздно?
Иль цветок, воскресающий грозно,
Что сгубила весною теплица?
В мемуарах Е. Н. Водовозовой подробно описывается жизнь в стенах другого, Смольного института для благородных девиц, гораздо более респектабельного, чем Павловский. Там были те же «обожания», так же падали в обморок (механика падать в обморок была разработана до тонкостей). Так же ночами «болтали о разных ужасах, привидениях, мертвецах и небывалых страшилищах», а при малейшем скрипе двери так же «с пронзительными криками и воплями, нередко в одних рубашках, бросались из дортуара и неслись по коридору».
Описывая многократно жизнь девушек в институтских стенах, Чарская не осуждает и не клянет ее. В этих описаниях не одна лишь розовая краска. Книги дают глубокое представление о том, как ограничен, как скуден был круг впечатлений девушек. Более чем скромная еда, а подчас и полуголодное существование, грубая одежда, сорок девочек в одном дортуаре, и только счастливчиков навещали и баловали гостинцами. Далеко не все уезжали домой на время каникул. Совсем не сладкими были для многих эти годы. Можно почувствовать, почему с такой отчаянной жаждой одна душа здесь стремилась прилепиться к другой, найти себе опору, друга; понять, почему любая мелочь, нарушавшая монотонное течение времени, перерастала в событие и вызывала неадекватные реакции. Чарская пишет об этом как бы изнутри, не отделяя себя от других, как равноправная со всеми, кто сознавал: для того чтобы здесь выжить, надо было своими усилиями, каким угодно образом сделать эту жизнь более привлекательной, более приемлемой, чем она была на самом деле. Лишь в одной из позднейших повестей («Юность Лиды Воронской») Чарская с горечью говорит: «Все это обожанье, беготня за учителем — все это чушь, безделье, глупость одна... Заперты мы здесь в четырех стенах, ни света Божьего, ни звука до нас не доходит...»
Есть в институтских книгах Чарской один сюжет, который обращает на себя особенное внимание и обнаруживает, что и на эту замкнутую жизнь, и на ту, что шла в совсем другом мире — мужской гимназии, распространялись какие-то общие законы. Так же как во всех книгах о гимназии, герои Чарской вступали в различные конфликты с учителями, так же складывалась ситуация, когда на одной стороне был ненавистный учитель, а на другой — доведенный до крайности ученик. Совпадало даже «орудие мести» — булавка, которая втыкалась в стул учителю. С той лишь разницей, что в «мальчишеских» книгах учитель успевал сесть на стул и «орудие мести» попадало по назначению, у Чарской учитель сначала предусмотрительно брался за стул рукою и кровь текла, таким образом, по его высоко поднятой ладони. Сходилось и все остальное: точно так же, несмотря на угрозы начальницы института, девушки молчали при допросе, но имя виновной, увы, выяснялось; ее ждало общепринятое наказание — исключение из учебного заведения.
С этого момента начиналось расхождение между гимназической повестью и книгами Чарской. Гимназическая повесть не задерживалась долго на этом эпизоде, повествование шло дальше. Чарская, напротив, останавливалась надолго, исследовала его глубоко и подробно. Известный сюжет приобретал новое решение: то, что было финалом в большинстве книг, становилось в институтских повестях только началом, эпицентр перемещался с истории «преступления» на историю «наказания». Тут-то и вступало в свои права присущее Чарской умение сплести в один клубок самые разные драматические события, проявлялась особенная ее способность провести своих героев через душевные испытания, заставить их многажды взойти на голгофу. Хватило, казалось бы, тех мук и угрызений совести, которые испытывают девочки из-за «виноватой» Маруси Запольской («Люда Влассовская»): все знают, что «волчий билет» лишает девушку и ее бедствующего отца последней надежды на кусок хлеба. Внимание сорока одноклассниц и самой Маруси сосредоточено полностью и только на ее беде. Но известие более страшное повергает всех в бездну несравнимых переживаний: учителю угрожает смерть и роковая роль принадлежит булавке.
Мастер не только закручивать пружину, но и раскручивать ее, Чарская сначала доводит ее до последнего поворота и только тогда, не раньше, чем доведенные до лихорадочного состояния девушки дойдут в своем раскаянии, в своих молитвах и слезах до крайнего предела, начнет ее отпускать. Появится вдруг первое известие: учителю лучше, за ним второе, третье, и наконец наступит день его урока. И чем сильнее были страдания, тем громче радость, ликование, восторг. Для обеих сторон наступит час общего примирения, взаимного прощения, душевного подъема — того урока словесности, который останется в их памяти на всю жизнь.
Здесь пути героев Чарской и гимназических повестей окончательно разойдутся. Выдав невольно имя ученика, учинившего расправу над учителем, и испытав на себе сначала презрение директора гимназии, а потом — еще большее — товарищей, Тема Карташов выйдет из этой истории сломленным человеком (Н. Г. Гарин-Михайловский. «Детство Темы»). Приговоренный к унизительному наказанию, напрасно всеми силами души будет молить о чуде герой повести А. Куприна «Кадеты». Чарская делает это чудо возможным: исходя изначально из одного и того же сюжета, она развивает и расширяет его, подключает дополнительные линии, дает, в частности, возможность одному «лагерю» проникнуть в другой, «враждебный» (не раз ее девочки с удивлением и сочувствием обнаружат, насколько скромно, подчас бедно живут их «враги», насколько сами они зависимы и унижены). Знакомый конфликт выполняет в какой-то мере более глубокую этическую нагрузку. К знакомой формуле преступление— наказание прибавляется важнейшая третья часть — покаяние.
Для книг Чарской характерен еще один конфликт, которого повесть о гимназии почти не знала, — конфликт одного ученика с целым классом. В некоторых повестях этот конфликт приобретает единичный характер, как было, например, когда Нина Джаваха отказалась целовать крест для доказательства своей невиновности в какой-то классной истории. Класс воспринимает эту акцию Нины как выпад против всех, чувствует себя задетым, оскорбленным: ведь все — целовали? Значит, все хуже ее? И другая героиня Чарской находит в себе мужество бросить классу открытый вызов: «Будь оно проклято, это глупейшее правило товарищества, которое, как глупых баранов, заставляет всех действовать гуртом... Если вы такие... я хочу быть иной!» («Юность Лиды Воронской»). Построив всю повесть «Некрасивая» на таком конфликте, Чарская сумела сказать много и серьезно о том, чем оборачивается противостояние одной — всем. Не щадя своих героев, она обрисовала всю жестокость класса, всю изощренность и изобретательность его в травле девочки, не захотевшей поступиться своими убеждениями. Но вместе с этим она показала и способность того же класса просить прощение, горячо признать свою вину (невольно вспоминается повесть «Чучело» В. Железникова).
Повести Чарской часто имеют счастливый конец. Однако ее герои приходят к нему непросто: счастливому концу всегда предшествует путь испытаний. В одном случае это проверка обстоятельствами: герой узнает, что такое нужда, непосильный труд, унижения. Другой путь несет испытания нравственного порядка: раскаяния, потрясения, очищения. Чарская была убеждена, что добро, терпение, справедливость обладают огромной силой, с их помощью люди совершенно меняются (если речь не идет об отъявленных негодяях), от них уходит все то, что мешает им жить, калечит их души. Счастливый конец как бы служит доказательством того, что это так. Конечно, такие книги ставились Чарской нередко в вину.
Порицали ее и за мелодраму. Вот что пишет об этом жанре С. С. Аверинцев: «У мелодрамы худая репутация, но это бы еще не так важно; важнее то, что у нее и впрямь есть большой недостаток. Недостаток этот — вовсе не в нарушении вкуса и меры (как будто жизнь соблюдает правила вкуса и требования меры!), но в отсутствии места для спокойного размышления. Она заставляет простодушного человека дрожать, плакать и ликовать, но отказывает ему в возможности задуматься, очнуться, выпутаться из бестолкового переполоха эмоций»14.
Если наложить соображения С. С. Аверинцева на повести Чарской, то многое здесь совпадет, хотя, оглушая читателя чрезмерным количеством эмоций, она действовала с большим расчетом и очень умело натягивала тетиву; на некоторых эмоциях хочется все же задержаться.
В ее книгах взрослые и дети не только горячо любят друг друга, но и говорят об этом пылкими словами, выражают это импульсивно, безоглядно. Они дают друг другу нежные имена, не скупятся на ласковые слова, на поцелуи и объятия. В повестях Чарской плачут и рыдают, бросаются на шею, покрывают руки поцелуями, проливают слезы счастья: «"Радость — папа... папа, ненаглядный мой, дорогой, — шептала я, обнимая его за шею, — я буду хорошо учиться, буду стараться для того, чтобы ты гордился мною!" — "О моя детка!" — мог только прошептать он в ответ...» Так ли уж часто в наших книгах звучат подобные слова и существуют подобные отношения?
Е. Данько в той старой статье приводит вопрос, который она тогда задала детям: «Что если бы сейчас кто-нибудь из ребят бросился на колени перед учительницей и стал целовать ей руки?» Громкий смех был ей ответом: «Сказали бы — уроды!.. Чумовые!.. Это — как рабы». Какое там — броситься в порыве чувств на колени! На тех книжках, которые взывали к чувству, возникало тавро — «Под Чарскую». Даже простым невооруженным взглядом в ее книгах можно увидеть следы жуткой торопливости, бесконечные повторы, одни и те же схемы, немыслимые погрешности в языке, и вместе с тем возникает вопрос, что же такое заключалось в этих сочинениях, если они так отворяли сердца, если ответом на них бывали огромные горячие письма-исповеди, если родители благодарили Чарскую за «толчок к пробуждению совести» у детей, за то, что в каждом герое, и плохом и хорошем, с одинаковой любовью она отыскивала человеческое... «я ее помню с детства», «это были книги моего детства». Так ли много у нас книг, о которых сохраняется такая память?
Но вернемся к самой Чарской, заглянем еще раз в ее прошлый мир, в ее размышления о себе. Работая день и ночь, она много читала (больше всего любила Пушкина), изучала философию, историю, педагогику. Она продолжала по-прежнему, как в детстве, быть страстной любительницей спорта, отдых и развлечение ее составляли лодка, теннис, лошадь. Все это было нужно для самого главного: «Если бы отняли у меня возможность писать — я перестала бы жить». А писать надо было для того, чтобы «вызвать добрые чувства в юных читателях, поддерживать их интерес к окружающему, будить любовь к добру и правде, сострадание к бедным, священное пламя любви к родине».
Эта статья, первая о Чарской, была написана в 1989 году. С начала 90-х годов стали появляться повести Чарской: «Записки институтки», «Княжна Джаваха», «Сибирочка», «Смелая жизнь» и другие. Конечно, такого увлечения, которое испытывали книгами Чарской подростки, жившие в далекие для нас времена — до 1917 года, у наших юных современниц уже нет. Но воздадим должное, писала Вера Панова, писательнице, которая сумела приохотить к чтению сотни детей и своими книгами взывала стремление к добру, справедливости и совести.
1. Чехов Н. Детская литература М., 1909.с.141.
2. Маршак С.Я. О большой литературе для маленьких // Маршак С.Я. Собр. Соч.: В 8 т. М.,1971.Т.6. С. 198.
3. Шкловский В. О пище богов и о Чарской // Литературная газета. 1932. 5 апреля.
4. Шкловский В. Старое и новое М.. 1966.С.7.
5. Пантелеев Л.Как я стал детским писателем. // Пантелеев. Л.. Собр. Соч.: В 4 т. Л.,1984.Т. 3. С.316.
6. РНБ.Ф.124.Ед.хр. 4664
7.Чарская Л. Для чего я пишу // Задушевное слово (для старшего возраста). 1911 .№ 48. С. 757
8. Из писем издателю В.И.Губинскому. ИРЛИ. Ф.516 Ед.хр.63
9. Письмо Б.А.Лазаревскому. РНБ.Ф.418.Ед.хр 12
10. Маршак С.Я. «Дом увенчанный глобусом» // Маршак С.Я. Собр. Соч.: В 8 т. М.,1971.Т.7. С. 561..
11. Цит. по: Глоцер В. Письмо Чарской Чуковскому // Русская литература. 1988. №2. С. 190.
12. РНБ.Ф.1028.Ед.хр.915
13.Данько Е. О читателях Чарской // Звезда. 1934. №3
14.Аверинцев С. От берегов Боспора до берегов Евфрата. М.,1987 С.37-38

Отсюда: vk.com/@allcharskaya-eoputilova-o-fenomene-l-ch...

@темы: статьи, ссылки, Чарская

---

Страницы ушедшего быта

[silent-gluk]

"Страницы ушедшего быта".
Роман Лидии Чарской «Виновна, но…» Роман мятежной души».

СЕГОДНЯ У НАС: МОЖНО ЛИ ПРЫГАТЬ НА ДЕБАРКАДЕР, ДАМСКИЕ МОДЫ 1913 ГОДА, ЛАУН-ТЕННИС В ТЕНИСТЫХ ДАЧАХ СЕСТРОРЕЦКА, РЕКЛАМА НАЧАЛА 20 ВЕКА, ОБЕЩАЮЩАЯ ИСЦЕЛИТЬ ОТ ВСЕГО И КАК ОНА ПОХОЖА НА СОВРЕМЕННУЮ РЕКЛАМУ, А ЕЩЁ - ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРЕДПОЧТЕНИЯ ГЛАВНОЙ ГЕРОИНИ.

"…Курцев, едва успев выскочить из вагона, спрыгнул на дебаркадер". В романе упоминаются и дебаркадер, и платформа. А означают они почти одно и то же - пассажирская или грузовая платформа на железнодорожной станции, но ДЕБАРКАДЕР - это та часть, которая перекрыта навесом. Обычно в то время это были большие станции или вокзалы.


"Ина положила щёгольски обутые ноги на противоположную скамейку, оправила шуршащие юбки, сбросила неуклюжую модную шляпу…"

Судя по всему, Лерская - большая модница. Как же она могла выглядеть? Давайте представим... В то время на моду большое влияние имеет знаменитый модельер Поль Пуаре, силуэты платьев и костюмов прямые и зауженные, талия становится выше, юбки совсем сужаются и становятся короче, обувь немного видна. Тогда возникает известная "хромая" юбка, такая узкая, что в ней было очень сложно ходить, скорее именно - хромать. Цвета одежды были очень яркими, насыщенных цветов - лиловые, изумрудные, ярко-лимонные - нам сложно это представить, так как фотографии продолжали быть чёрно-белыми. Шляпы к 1913 году стали просто огромнейшими, с большим количеством отделки в виде перьев и цветов. Хотя постепенно появляются наоборот - маленькие шляпки, похожие на будущий клош 1920-х годов. Шуршащие юбки Ины - конечно же, нижние юбки. Как и в прошлые века и годы остаётся много белья под платьем, но корсет становится узким и удлинённым, более эластичным, чем раньше. А обувь - это высокие ботинки. Со шнуровкой, на высоком изогнутом каблуке. Явственно видно, что героиня устала в ней ходить и ведёт себя довольно свободно, давая ногам отдых на противоположной скамейке вагона...

Посмотреть больше модных картинок: ester-wandrag.livejournal.com/5727.html


"…Ната в короткой юбочке с рекеткой от тенниса…" Спорт стал настоящей страстью в начале 20 столетия. И конечно же, юная Ната с удовольствием играет с друзьями в лаун-теннис, о котором выпускаются руководства, по нему проходят соревнования, выбираются лучшие теннисистки и их фото печатаются в популярных журналах. Лаун-теннис (lawn tennis) – самое старое название большого тенниса. С английского языка это переводится как «теннис на лужайке». Костюмы для лаун-тенниса были более короткими для девушек, но конечно имелось в виду не современное супер-мини. Это были всего лишь платья и юбки, открывающие лодыжку.


"…чему-то в роде средства от мозолей или выпадения волос".

До сих пор реклама средств ращения волос и пилюль от запора - самая популярная в бесплатных газетках из подъездного почтового ящика. А в 1910-х годах в средствах печати можно было видеть широкий расцвет сообщений, как увеличить бюст, уменьшить нос, перестать быть нервной с помощью волшебных снадобий и стать обладателем (или обладательницей) пышной шевелюры. Правда ли можно было всё это получить - вопрос, но реклама продолжала кричать, и наверняка обыватели пытались стать здоровыми и счастливыми...


"- И эс-эрка конечно?"

По-настоящему ли Ина эс-эрка, сложно сказать. Наверное, это просто увлечение. В то время слово писали именно с дефисом, так как это было сокращение от "социал-революционер".

Па́ртия социали́стов-революционе́ров (ПСР, па́ртия с.-р., эсе́ры) — радикальная политическая партия Российской империи, позже Российской Республики и РСФСР. Партия социалистов-революционеров занимала одно из ведущих мест в системе российских политических партий. Она была наиболее многочисленной и самой влиятельной немарксистской социалистической партией. Её судьба была более драматичной, чем судьба других партий. Триумфом и трагедией для эсеров стал 1917 г. В короткий срок после Февральской революции партия превратилась в крупнейшую политическую силу, достигла по своей численности миллионного рубежа, приобрела господствующее положение в местных органах самоуправления и большинстве общественных организаций, победила на выборах в Учредительное собрание. Её представителям принадлежал ряд ключевых постов в правительстве. Привлекательными были ее идеи демократического социализма и мирного перехода к нему. Однако, несмотря на всё это, эсеры оказались неспособными противостоять захвату власти большевиками и организовать успешную борьбу против их диктаторского режима.

Отсюда: vk.com/wall-215751580_1628

По ссылке - иллюстрации.

@темы: ссылки, Реалии, Чарская

---

Любопытно

[silent-gluk]

Е.О.Путилова. О феномене Л. Чарской
Из книги:
Е. О. Путилова. Детское чтение — для сердца и разума: Очерки по истории детской литературы / Под ред. доктора филологических наук, проф. С. А. Гончарова. СПб: Издательство РГПУ им. А. И. Герцена, 2005

Е.О.Путилова, вновь открывшая нам Чарскую
Е.О.Путилова, вновь открывшая нам Чарскую
Что было, то было. С начала XX века, на протяжении лет пятнадцати, Л. Чарская — безраздельный кумир девочек. Она пользовалась небывалой, неслыханной популярностью. Детские библиотеки требовали книги Чарской в десятки раз больше, чем Тургенева и Толстого. Судя по опросам юных читателей, Чарская стояла на первом месте или, если на втором, то обычно так: «Пушкин и Чарская», «Гоголь и Чарская», «Лермонтов и Чарская». Сотни писем от детей и родителей шли к Лидии Алексеевне, десятки восторженных отзывов — в печать; была учреждена стипендия ее имени. На могилу княжны Джавахи — героини ее повести — к Новодевичьему монастырю приходили и приезжали отовсюду, и никто не хотел верить, что такой могилы в действительности нет.
Нине Джаваха посвятила стихотворение М. Цветаева:

Всему внимая чутким ухом,
Так недоступна! Так нежна
— Она была лицом и духом
Во всем джигитка и княжна.
<...>
Ах, не растет маслины ветка
Вдали от склона, где цвела!
И вот весной раскрылась клетка,
Метнулись в небо два крыла.
<...>
Смерть — окончанье лишь рассказа,
За гробом радость глубока.
Да будет девочке с Кавказа
Земля холодная легка!
<...>
Порвалась тоненькая нитка,
Испепелив, угас пожар...
Спи с миром, пленница-джигитка,
Спи с миром, крошка-сазандар.

(М Цветаева. «Памяти Нины Джаваха»)

«Если считать наиболее популярным писателем того, чьи сочинения расходятся в наибольшем числе экземпляров, — писал известный исследователь детской литературы Н. Чехов, — то самым популярным детским писателем должна быть признана в настоящее время г-жа Чарская»1..
После Октябрьской революции книги Чарской были изъяты из библиотек, но долгое время ходили по рукам; на это обратил внимание С. Маршак уже в тридцатые годы: «"Убить" Чарскую, несмотря на ее мнимую хрупкость и воздушность, было не так-то легко. Ведь она и до сих пор продолжает <...> жить в детской среде, хотя и на подпольном положении»2.
Это «подпольное положение» примечательно изобразил В. Шкловский в рассказе «Княжна Джаваха». Заболела девочка под «старое бывшее Рождество» и, лежа в постели, очень волновалась: вдруг в школе подумают, что она вовсе не заболела, а что у нее елка. И не зря волновалась: как раз в этот день был «налет на елку». Вошедшие на всякий случай не поздоровались, но, увидев, что девочка и впрямь больна, обрадовались, стали приветливыми. А вечером появились двое из тех, кто приходил днем, и несколько часов подряд в этой же комнате говорил с ними голос Чарской.
Постепенно представление о Чарской канонизировалось в духе той беспощадной оценки, которую дал ее книгам, в пору наибольшей ее славы, в 1912 году в статье «Л. Чарская» К. Чуковский. Он отказывал Чарской даже в намеке на живое чувство и живое слово и видел в ее работе лишь своеобразную «фабрику ужасов», где бездушно и механически изготавливаются по одним и тем же моделям «все те же ужасы, те же истерики, те же катастрофы и обмороки». Он писал, что над писательницей словно тяготеет чье-то проклятие, что ей и самой, вероятно, давно опостылели эти «истертые слова, истрепанные образы, застарелые привычные эффекты».
Статья Чуковского вызвала ответную пародию. Ее автор В. Князев сетовал: «от симпатичной дамы остались лишь рожки да ножки».

Прием неслыханно татарский, —
Не пожалел Чуковский Чарской.
Ам-ам! —
И нет ее, mesdаmes,
Ам-ам!..

Все больше закреплялись за автором «Княжны Джавахи» определения: «бульварная», «буржуазная», «пошло-сентиментальная», «мещанская», «схематизм», «слащавость», «аффектированная эмоциональность», «безвкусица», «ханжество», «фарисейство» и т. п. Книги Чарской, по мнению В. Шкловского, были «пищей карликов», тормозившей, в отличие от настоящей литературы, «пищи богов», развитие юного человека. Наследник будущего, пионер, для того чтобы войти по праву в новый мир, «может знать... с точностью до десятилетия о совершенно ином мире, для которого сейчас только роют котлованы и ставят стены»3..
С. Маршаку Чарская виделась тем более опасной, что ее влияние распространялось и на современных писателей. Он сопоставлял: «там», у Чарской, «вторая Нина» — героиня одноименной повести, — одетая джигитом, в папахе, в шароварах, с кинжалом на боку, скачет верхом на коне, искры сыплются из-под копыт вороного коня, она скачет в глухой аул спасать похищенную воспитанницу; «здесь», в книгах о Гражданской войне, на такого же точно «живца», на такую же приманку ловит молодого неопытного читателя Л. Остроумов. В его «Макаре-следопыте», в «Черном лебеде» те же «загримированные незнакомцы», те же тайны, та же «холодная рука смерти и неожиданное спасение в последнюю минуту», а по существу, та же погоня за «густой фабульностью».
Великая Отечественная война, казалось, должна была далеко увести от «Записок институтки», «Записок маленькой гимназистки», «Записок сиротки» (да и сами книги то ли пошли на топливо, то ли пропали, сгинули). Но вот известный историк русской литературы Б. Л. Бессонов рассказал в личной беседе автору о том, как эвакуированные из Ленинграда дети, и он в их числе, попали в Кировскую область, в интернат, и оказались там под опекой доброй женщины из того поколения, которое воспитывалось на книгах Чарской. Лишенные книг, измученные пережитым, дети с жадностью слушали в пересказе любимые ею повести Чарской, и до сих пор он, ленинградский блокадник, сохранил к имени писательницы (хотя ни одной книги не читал) самое теплое чувство.
Первое упоминание о Чарской после большого перерыва пришлось на середину шестидесятых годов, на время знаменательного подъема в литературной жизни страны. «Сама Лидия Чарская была женщина талантливая: без таланта нельзя овладеть интересами целых поколений»4.. Это замечание В. Шкловского — первая попытка реабилитировать Чарскую, и реабилитировать именно за то, что ей постоянно ставилось в вину. Особенно интересно было услышать голоса писателей, которые заговорили о Чарской, и каждый от имени своего поколения. От лица читателей, поглощавших книги Чарской до революции, — В. Панова. От лица читателей тридцатых годов — Б. Васильев. И оба опирались на свой большой и серьезный писательский опыт.
В. Панова размышляет о сюжетах книг «Сибирочка», «Лесовичка», и они не кажутся ей неправдоподобными, потому что Чарская хорошо знала все те места, куда она «забрасывала» своих героев. Знала «и закулисную жизнь цирка, и холерный барак, и швейную мастерскую, и монастырскую школу. Знала и обыденную жизнь с ее нуждой и лишениями». Да, книги были сентиментальными, невысокого вкуса и невысокого искусства. «А высоко ли наше? Умеем ли мы хотя бы заставить читателя с интересом дочитать нашу книгу до последней строки? А они (В. Панова называет еще К. Лукашевич. — Е. П.) знали, как это делается». Понимая теперь, с высоты долгой писательской жизни, как это трудно — добиться успеха, Панова не находит, что успех Чарской был незаслуженным: «Воздадим должное писательнице, покорившей в свой час столько сердец, обладавшей воображением и неутомимостью...» Воздает должное Л. Чарской и Б. Васильев, который не только не разделяет общепринятого насмешливо-пренебрежительного отношения к ней, но говорит о Чарской как о писателе, имя которого «некогда знали дети всей читающей России». Больше всего он благодарен ей за те незабываемые эмоциональные уроки любви к родной истории, которые получал из ее исторических повестей: «Грозная дружина», «Дикарь», «Княжна Джаваха».
Перечисляя любимых писателей детства, имена К. Лукашевич и Л. Чарской называл Д. Д. Шостакович (свидетельствует биограф композитора С. Хентова).
Есть среди разных слов о Чарской одно, ни с чем не сопоставимое: принадлежит оно автору «Республики Шкид», «Часов», «Пакета» Л. Пантелееву. Слово это надо услышать, и читатель, я уверена, не посетует на длинную цитату.
«Среди многих умолчаний, которые лежат на моей совести, должен назвать Лидию Чарскую, мое горячее детское увлечение этой писательницей. <...> Сладкое упоение, с каким я читал и перечитывал ее книги, отголосок этого упоения до сих пор живет во мне — где-то там, где таятся у нас самые сокровенные воспоминания детства, самые дурманящие запахи, самые жуткие шорохи, самые счастливые сны.
Прошло не так уж много лет... и вдруг я узнаю, что Чарская — это очень плохо, что это нечто непристойное, эталон пошлости, безвкусицы, дурного тона. Поверить этому было нелегко, но вокруг так настойчиво и беспощадно бранили автора "Княжны Джавахи", так часто слышались грозные слова о борьбе с традициями Чарской — и произносил эти слова не кто-нибудь, а мои уважаемые учителя и наставники Маршак и Чуковский, что в один несчастный день я... раздобыл... какой-то роман Л. Чарской и сел его перечитывать.
Можно ли назвать разочарованием то, что со мной случилось? Нет, это слово здесь неуместно. Я просто не узнал Чарскую, не поверил, что это она, — так разительно несхоже было то, что я теперь читал... с тем особым миром, который называется "Чарская", который и сегодня еще трепетно живет во мне.
...И вот я читаю эти ужасные, неуклюжие и тяжелые слова, эти оскорбительно не по-русски сколоченные фразы и недоумеваю: неужели таким же языком написаны и "Княжна Джаваха", и "Мой первый товарищ", и "Газават", и "Щелчок", и "Вторая Нина"?..
Убеждаться в этом я не захотел, перечитывать другие романы Л. Чарской не стал. Так и живут со мной и во мне две Чарские: одна та, которую я читал и любил до 1917 года, и другая — о которую вдруг так неприятно споткнулся где-то в начале тридцатых. Может быть, мне стоило сделать попытку понять: в чем же дело? Но, откровенно говоря, не хочется проделывать эту операцию на собственном сердце. Пусть уж кто-нибудь другой попробует разобраться в этом феномене. А я свидетельствую: любил, люблю, благодарен за все, что она мне дала как человеку и, следовательно, как писателю тоже»5..
Разобраться в этом «феномене» не так просто. В основе многих книг и многих характеров героинь Чарской лежит ее собственная жизнь, в самых различных вариантах она снова и снова «проигрывала» повороты, приключения и злоключения собственной судьбы. Детство Лидии Алексеевны Чуриловой, урожденной Вороновой (1875-1937 — по общепринятым сведениям; однако в письме издателю Э. Юргенсону она сообщала: родилась в Санкт-Петербурге 19 января 1878 года 6.), прошло в состоятельной семье. Мать ее умерла рано. Мотив сиротства героини писательница будет повторять из книги в книгу. Всю свою привязанность девочка перенесла на отца, и поскольку она была натурой чрезмерно впечатлительной, восприимчивой и обладала характером горячим, необузданным, привязанность эта приобретала фанатичное, порой даже болезненное выражение. И тема взаимоотношений отца и дочери займет позднее большое место в ее книгах.
Судьба готовит ей новый удар: отец приводит в дом мачеху. Страшная, исступленная борьба девочки с этим непосильным для нее испытанием — мотив страдающего, изнемогающего от горя детского сердца станет для нее одним из главнейших. Лида бежит из дома (семья жила в Шлиссельбурге). И побег этот, чуть не стоивший ей жизни, будет — со множеством все новых невероятных событий и происшествий — бесконечно варьироваться в повестях Чарской: в одном случае на пути беглянки появятся цыгане, в другом — разбойники, закрутятся сюжеты с похищениями, с открытиями всяческих тайн, с поединками между благородными разбойниками и отъявленными негодяями, замелькают пропасти, бешено скачущие кони, бурные воды, обвалы в горах и пожары, угроза неминуемой гибели и неожиданное спасение.
Девочку вернули назад, отвезли в Петербург и поместили в Павловский институт. Годы, проведенные там, и стали самым главным материалом ее повестей.
В автобиографических книгах «На всю жизнь», «Цель достигнута», не расцвечивая повествования ни одной краской, скромно и сдержанно она рассказала о дальнейшем. Почти сразу после окончания института она вышла замуж за мрачноватого, нелюдимого офицера Бориса Чурилова, а с рождением сына рухнул созданный балованной молодой женщиной «замок». Семейная жизнь не наладилась. Молодая женщина принимает твердое решение: отказаться от помощи родителей и перейти к самостоятельной трудовой жизни. Начинается новый этап ее биографии: она участвует в спектаклях любительских театров, а вскоре сдает экзамены и поступает на театрально-драматические курсы в Петербурге, разделяя с новыми товарищами скромную и дружную артельную жизнь. И, наконец, наступает событие необыкновенной важности: по окончании театральных курсов ее принимают на единственную женскую вакансию в Императорский театр. Под псевдонимом «Л. Чарская» она работает в этом знаменитом театре с 1898 по 1924 год, и для нее наступает жизнь «с ее борьбой, лишениями, с частыми ударами, потерями и разочарованиями, с неуверенностью в завтрашнем дне» 7..
Трудно предположить, как сложилась бы актерская судьба Чарской, если бы в пору еще театральных курсов она не почувствовала неодолимую тягу к сочинительству. Так и пошло: днем занятия, репетиции, а ночью — «высокие горы Кавказа или серые институтские стены». Начиная с 1901 года журнал «Задушевное слово» печатал из номера в номер ее повести, рассказы, стихи; они выходили и отдельными изданиями: за пятнадцать примерно лет работы она опубликовала чуть ли не восемьдесят книг прозы и стихов. Тираж «Задушевного слова» неслыханно вырос, но она не стала от этого богаче: по свидетельству современников, «Вольф нещадно эксплуатировал ее, платил гроши», и она находилась в кабале однажды заключенного с ним контракта, хотя ей, нуждавшейся в заработке, была обещана стабильная сумма. Письма Чарской к издателям и друзьям красноречиво говорят о ее постоянных денежных затруднениях (она растила сына одна): «Не посетуйте на меня за то, что я воспользовалась Вашим предложением взять денег... и сделала это до Вашего прихода... сейчас же необходимы до зареза»; «Пишу с трепетом души и прошу ответить, исполните Вы мою просьбу или нет... в долг... на очень короткое время... под вексель...»; «Взяла в счет сборника... Взяла еще...»8.; «Работаю 12,5 лет, а все в долгу с головою. Пишу же буквально день и ночь»9.
О жизни Чарской после революции известно очень мало. Ее сын, Юрий Чурилов, как пишет об этом В. Шкловский, погиб в Гражданскую войну в Красной Армии. Это надо оговорить, ибо, как стало известно исследователям, он оказался на строительстве КВЖД и жил до конца дней своих, до ранней смерти, в Харбине. Он умер в 1937 году, почти одновременно с матерью, но они ничего не знали друг о друге (см. подробнее в статье «Ф. Соллогуб и Л. Чарская»). Литературная деятельность оборвалась. «Помню, я как-то предложил мечтательно-печальной и, в сущности, простодушной Лидии Чарской, очень нуждавшейся в те времена в заработке, попытаться написать рассказ из более близкого нам быта, — вспоминал С. Маршак. — Но, прочитав ее новый рассказ "Пров-рыболов"... я убедился, что и в этом новом рассказе "сквозит" прежняя Лидия Чарская»10.. Между прочим, прочитанный сегодня «Пров-рыболов» ничем не выделяется из пестрой и разнообразной литературы двадцатых годов. Напротив, написанная размером раешника веселая притча о лодыре, который отправился в деревню на поиски дарового счастья и вернулся обратно, как раз говорит о том, что Чарская легко вошла в современную тему. Всего таких вещичек — за подписью «Н. Иванова» вышло четыре.
В общем, дела ее были плохи. «Она — вспоминал В. Шкловский, — жила очень бедно. Мальчики и девочки приходили к Чарской убирать ее комнату и мыть пол: они жалели старую писательницу». В 1924 году Чарская была уволена из театра и осталась совсем без всяких средств к существованию. Ее письмо К. И. Чуковскому (от 1 февраля 1924 года), включившему ее в список особо нуждающихся литераторов красноречиво говорит о степени нужды.
«Глубокоуважаемый Корней Иванович!
Нет достаточно слов, которыми могла бы выразить Вам мою искреннюю сердечную благодарность за то, что Вы сделали для меня в этот ужасный год несправедливого моего сокращения в театре в дни болезни. Два дня т <ому> н <азад> я узнала лишь о том, что получкой дров из а <мерикан>ской секции и получением помощи (ежемесячной) в КУБУ (Комиссия по улучшению быта ученых. — Е. П.) я обязана Вам.
<...> Спасибо Вам, что пришли мне на помощь в такую исключительно тяжелую для меня минуту жизни. <...> Я получила 2 саж<ени> и червонец деньгами. <...>» КУБУ в этом месяце получила 110 миллиардов (за январь)...»11.
Насколько плохи были ее дела, можно судить и по ее коротенькому письму (к сожалению, без даты) к знаменитой артистке Е. П. Корчагиной-Александровской, участвовавшей в благотворительном концерте (какую-то сумму получила Чарская): «Больная, неодетая, без обуви, я не могу даже лично поблагодарить Вас, мою родную»12.. Последнее свидетельство о Чарской дал известный ленинградский литературовед А. Е. Горелов, бывший в середине тридцатых годов первым секретарем Ленинградской писательской организации. Он вспоминает, как, вероятно в конце 1936 года ему сообщили о том, что с ним хочет увидеться Чарская. Встреча, однако, не состоялась: уже находясь на лестнице Дома писателя, она упала в обморок от голода. Горелов распорядился положить Чарскую в больницу и организовать ей материальную помощь. Но проследить за тем, как это было исполнено, и увидеться с писательницей он уже не смог по обстоятельствам, от него не зависевшим, ибо на долгое время он оказался далеко от Ленинграда.
Последняя литературная энциклопедия (КЛЭ) «похоронила» Чарскую в поселке Чкаловском Адлеровского района Краснодарского края. Это никак не соответствует действительности: Л. А. Чарская умерла в Ленинграде и похоронена на Смоленском кладбище. Просторная могила ухожена, во всем видны следы постоянного внимания, постоянных посещений. А ведь после ее смерти прошло более пятидесяти лет... Но неожиданно оказалось, что могила не зарегистрирована («бесхоз»), и снежным февральским днем, спустя более полувека, мы с молодой и приветливой смотрительницей Олей совершили эту акцию.
Наиболее излюбленными сюжетами Чарской были два. В основе одного лежал мотив странствий, скитаний героя. Причиной могла быть страшная случайность, когда в силу рокового стечения обстоятельств дети и родители оказывались разлученными друг с другом, и брошенный на произвол судьбы ребенок попадал в водоворот самых невероятных приключений. Перемены в судьбе героя, чаще всего горькие и несправедливые, вызывали у читателя сопереживание, сочувствие, слезы. Причина могла быть и совсем иная: поиски друга, спасение попавших в беду людей, побег из дома.

К неожиданным выводам, не являясь апологетом автора «Княжны Джавахи», напротив, считая ее книги вредными, пришла в интереснейшей статье «О читателях Чарской» (1934) Елена Данько: книги писательницы, как показала практика, работали «на потребу формирующейся психики», служили «трамплином для воображения и указывали выходы собственной возрастной героике читателя». И главную роль здесь играло умение Чарской выстроить повествование. Уже начало ее повестей забирало «мертвой хваткой». Еще бы: среди страшной стихии, по откосу бездны движется фигурка отважного героя. Естественно, читателя уже «не докличешься к обеду». Не переводя дыхания он будет следить за опасными приключениями героя, равно как и за его удачами и победами. «Нет полутонов, краски спектрально ярки, поступки мотивированы лишь чувством», дневник героя, открытый, напряженно-эмоциональный, — все это вызывает бурный отклик в душе читателя, который уже не замечает ни «красот стиля», ни повторов, ни того, что концы не сходятся с концами, он даже не замечает, что сочувствует «классовому врагу»13.

Если первый сюжет разворачивался на неограниченных просторах и захватывал любые территории, то второй, напротив, изображал жизнь, ограниченную одной площадкой, замкнутую в одних стенах — закрытого женского учебного заведения. Эту жизнь Чарская знала, конечно, лучше всего, но именно к этим книгам предъявлялись самые большие обвинения. Критикам «атмосфера» ее повестей казалась «душной». Что мы знаем о том, как день за днем, год за годом существовали отгороженные ото всего мира девушки? Где эти книги? О мужских гимназиях написаны десятки, а этот мир для нас почти закрыт. В институтских повестях Чарской («Записки институтки», «Княжна Джаваха», «Люда Влассовская», «За что?», «Белые пелеринки», «Большой Джон») девушки падают в обморок, их объятия и поцелуи носят экзальтированный характер. Чтобы доказать свою преданность заболевшей, одна специально заражалась от другой: это называлось пожертвовать своим здоровьем ради подруги. У каждой младшей обязательно была «обожаемая» старшая, у каждой девочки — «обожаемый» учитель, ради них полагалось совершать рискованные поступки (если какого-нибудь учителя никто не хотел «обожать», приходилось тянуть жребий). По заведенному ритуалу, когда в дортуаре уменьшался свет, начинались разговоры чаще всего о чем-нибудь таинственном, фантастическом, страшном, дело доходило порой до истерики, ужаса, до галлюцинации. «Громче, яснее скрип ветхих ступенек, слышнее, ярче по звуку шлепанье легких, таинственных шагов... живые так не ходят... Еще минута... Легкий стон или кашель... и белая фигура мгновенно вырастает перед нами, помертвевшими от ужаса... "А-а-а!" — дико закричала я...»

1. Чехов Н. Детская литература, М.,1909.с.141.
2. Маршак С.Я. О большой литературе для маленьких // Маршак С.Я. Собр. Соч.: В 8 т. М.,1971.Т.6. С. 198.
3. Шкловский В. О пище богов и о Чарской // Литературная газета. 1932. 5 апреля.
4. Шкловский В. Старое и новое М.. 1966.С.7.
5. Пантелеев Л.Как я стал детским писателем. // Пантелеев. Л.. Собр. Соч.: В 4 т. Л.,1984.Т. 3. С.316.
6. РНБ.Ф.124.Ед.хр. 4664
7.Чарская Л. Для чего я пишу // Задушевное слово (для старшего возраста). 1911 .№ 48. С. 757
8. Из писем издателю В.И.Губинскому. ИРЛИ. Ф.516 Ед.хр.63
9. Письмо Б.А.Лазаревскому. РНБ.Ф.418.Ед.хр 12
10. Маршак С.Я. «Дом увенчанный глобусом» // Маршак С.Я. Собр. Соч.: В 8 т. М.,1971.Т.7. С. 561..
11. Цит. по: Глоцер В. Письмо Чарской Чуковскому // Русская литература. 1988. №2. С. 190.
12. РНБ.Ф.1028.Ед.хр.915
13.Данько Е. О читателях Чарской // Звезда. 1934. №3
14.Аверинцев С. От берегов Боспора до берегов Евфрата. М.,1987 С.37-38

(окончание следует)

Отсюда: vk.com/@allcharskaya-eoputilova-o-fenomene-l-ch...

@темы: статьи, ссылки, Чарская