Детские пасхальные рассказы

[change-ange]

Из предисловия Майи Кучерской к сборнику старинных пасхальных рассказов (переиздание), 1998г.:

К ЧИТАТЕЛЮ
ВЗРОСЛОМУ И ЮНОМУ

Перед вами книга, которая напоминает об одной давно утраченной литературной традиции.
Эта традиция возникла во второй половине прошлого века. Под Рождество и на Пасху — в газетах, тонких иллюстрированных журналах, специальных выпусках и приложениях стали появляться особые, праздничные рассказы. Иногда эти рассказы собирали вместе и выпускали отдельные сборники — с яркими картинками, изящными виньетками, нарядной обложкой…
…Праздник Пасхи начал отмечаться и в литературе: как мы уже сказали, в канун Пасхи в газетах и журналах печатались пасхальные рассказы.
Конечно, и взрослые, и дети конца прошлого века хорошо знали, что такое Светлое Христово Воскресение, им не нужно было напоминать о том, что в пасхальную ночь воскрес распятый Господь, Иисус Христос, и всякий живущий на земле человек освободился от власти тьмы и подружился со Светом. Поэтому авторы пасхальных рассказов писали не столько о событиях Святой ночи, сколько об отклике который эти события вызывали в душе человека.
Не говоря слишком подробно о том, о чем и без того всем хорошо было известно, иногда даже едва упомянув о самом празднике, пасхальные рассказы старались передать окружавшую праздник весеннюю, небесную атмосферу. И те, кому не доставало праздничных впечатлений в собственной жизни, могли черпать их отсюда — из искусства, из художественного слова. Подарить читателю ощущение пасхальной радости, близкого чуда и было главной целью пасхальной литературы.
Именно поэтому многие пасхальные рассказы бессюжетны, в них как бы ничего не происходит, описывается просто празднование Пасхи — подготовка к празднику, ожидание, ночная служба. Чтобы не заскучать, читателю оставалось только принять во всем личное участие, разделить нетерпение и трепет героев, услышать тихое пение хора, увидеть плывущие в темноте огоньки свеч.
У многих авторов самые яркие пасхальные ощущения были связаны с детством — и нередко пасхальные рассказы писались в форме воспоминаний — о далекой Пасхе детства (см.рассказы И.Шмелева, В.Никифорова-Волгина, К.Лукашевич), Детская Пасха, первое яркое пасхальное впечатление описывается и в других рассказах нашего сборника. Первый в жизни удар в колокол (С.Кондурушкин "Звонарь"), первая «московская" Пасха (Е.Курч "Колькина Пасха"), первый визит в новом мундирчике (Н.Якубовский "Случай в Светлый Праздник"), первое испытание (Н.Денисов "Святые огни"), первое движение навстречу обездоленным (Л.Черский "Христославы") — взгляд и восприятие ребенка мотивировало внимание автора к самым мелким деталям и событиям, как бы в напоминание: мелочей в жизни не бывает — все, что происходит, значительно, важно.
Пусть иногда эти напоминания звучат в пасхальных рассказах слишком прямо, а в их цветовой гамме, на современный взгляд, преобладают розовые тона. Это совсем не обязательно признак "плохой" литературы. Это признак литературы другой. От которой мы отвыкли, которую мы переросли, однако при некотором нашем усилии и внимании и в ней может открыться своя смиренная красота, непривычный и незнакомый нам мир.
Просто читать пасхальные рассказы лучше не спеша. Тогда и ритм их не покажется слишком медленным, а описания чересчур подробным. Тогда за этими мелочами, назидательностью, иногда безвкусицей и почти неизбежными в светской литературе на несветские темы пережимами проглянет обаяние и свет давно отошедшей эпохи, расслышится голос давно исчезнувших людей — ходивших по улицам с керосиновыми фонарями, ездивших в дребезжащих дрожках, покупавших неведомые нам четырехугольные масляные булочки - людей совсем других, но также, как и мы, радовавшихся приходу Пасхи. Соединение всех со всеми, живущих сейчас и живших тогда — еще одно чудо, которое могут подарить пасхальные рассказы.
Желание не утерять в цепочке поколений еще одно важное звено побудило нас включить в сборник "классических" пасхальных рассказов для юношества рассказ Зинаиды Гиппиус "Ниниш" и новеллу "Утешительный поп" из документальной книги Бориса Ширяева, хотя обе истории — вполне взрослые и не совсем пасхальные. Однако обе они тоже по-своему свидетельствуют о Воскресении Христовом и открывают в Пасхе нечто новое и серьезное.
Действие рассказа Гиппиус происходит в прозрачные весенние дни. Его маленькая, внезапно осиротевшая героиня вопреки всему ожидает, что умершая мама вернется, вернется "к Пасхе", то есть к тому времени, когда "Христос придет".
Воскресение Христово и его приход на землю дает ясный и очень конкретный отсвет в реальную жизнь девочки: с ним связывается приход и воскресение мамы. Рассказчик "Ниниш", человек умудренный опытом, не разрушает веры Ниниш, и не только из страха поранить девочку, но и оттого, что в ее вере — немалая доля правды.
Той же правдой подлинности дышит и рассказ Б.Ширяева об отце Никодиме, священнике, ставшем утешителем и опорой для многих заключенных на Соловках в 1920-е годы. Отец Никодим был случайно задавлен как раз в пасхальную ночь, после тайно отслуженной им Светлой заутрени и проповеди о Воскресении Христовом. Но такая гибель выглядит не как катастрофа, а как еще одно таинственное свидетельство неразрывной связи земли и неба, сквозь эту смерть явственно пробивается тот же тихий свет Воскресения.
Рассказ Ширяева служит, на наш взгляд, смысловым завершением темы Пасхи в литературе рубежа веков. Смерть отца Никодима, крестные страдания заключенных, мука лагерной жизни — необходимое напоминание о том, какой ценой была оплачена пасхальная радость спустя всего три-четыре десятилетия после выхода в свет первых пасхальных рассказов.

М.Кучерская

Журнал для семьи и школы «Незабудка», №5, май 1916г.
Maма услышала
Пасхальный рассказ.

Была Страстная Суббота. Дождливая с утра погода изменилась. Солнце приветливо грело, и воздух, влажный и теплый, был свеж и чист, несмотря на уже позднее время дня. На улицах, благодаря хорошей погоде, толпилась масса народа и делового и гуляющего. Все готовились встретить праздник, все шли с пакетами: кто нес цветы, кто кондитерские коробки, кто пасхи и крашеные яйца; мальчики из разных магазинов разносили закупленное. Одним словом, все спешили, торопились, толкали друг друга и не замечали своего невежества, занятые своими думами.
У ворот одного громаднейшего многоэтажного дома на многолюдной улице стояла в раздумье девочка лет 10-ти. По её наряду и большой черной картонке можно было сразу определить, что это—девочка из мастерской дамских нарядов, посланная со сдачей сшитого платья. Она была крайне озабочена. Несколько раз принималась она пересматривать свои два кармашка, вынимая оттуда каждый раз наперсток, грязный носовой платок, напоминающий скорее пыльную тряпку, рваные перчатки и какие-то лоскутки, но очевидно, того, что она искала, не было. Личико её все становилось испуганнее и, наконец, исказилось выражением ужаса и беспомощности. Она громко зарыдала и приговаривала:— «Она изобьет меня, изобьет. Что мне делать, кому я сдам платье?»

Конечно, никто из предпраздничной толпы не обратил внимания на плачущего ребенка, и неизвестно, сколько бы времени простояла девочка, плача и не зная, что предпринять в своем горе, если бы случайно не вышел дворник посмотреть на дворе порядки.
- Чево ты ревешь тут? Тяжело нести что ль?—спросил он, поднимая с земли картонку и оглядывая маленькую, худенькую, побледневшую от испуга, девочку.
— Ну, отдохни, отдохни. Вот сюда иди,—говорил он, уводя ее под ворота, где стаяла скамейка.—Садись, отдохни, куда несешь-то? Далече еще, что ль? — участливо спрашивал он и ласково погладил головку плачущей и поправил сбившуюся косынку.
Вместо ответа растроганная непривычной лаской бедняжка еще больше залилась слезами, но вдруг слезы остановились и, вперив разом ставшие сухими глаза в доброе лицо мужчины, она спросила:
— А она не выгонит меня? Дяденька, вот что я наделала! Я потеряла записочку, куда нести платье. А сдать-то его надо здеся, в этом доме. Дяденька, вы тутошний, вы знаете. Барыня платья у хозяйки моей заказывает, ей надо всенепременно к 5-ти часам платье, к заутрени одеть. Барыня много платев шьет у хозяйки, и хозяйка ее очень любить Она меня изобьет, голодом оставить, если я вернусь обратно с платьем, и она сказала мне: — «Катька, торопись, тебе еще надо идти на Николаевскую, как вернешься. Еще другое платье нести».


Девочка торопливо рассказывала свою беду, и большие грустные глаза её с мольбой и надеждой глядели в лицо спасителя, каким ей казался теперь этот чужой и ласковый дядя.
— Ишь ты дело какое, у нас тут квартир-то настоящих барских, важных-то, 60, мыслимо ли дело их все обойти да спросить, кому. Да и время-то уже 6-ой час,— посмотрел он на часы.—Ну, ладно. А как фамилия-то твоей хозяйки-мадамы?
— Анна Егоровна, мы все так ее зовем, а больше я не знаю,—бойко ответила ободренная девчурка.
Вот оно что,—присвистнул дворник,—как оно выходит-то; нет, Катюша, сердешная моя,—тронул он опять ее по голове. —Сегодня ничего тебе не могу помочь, день-то какой, сама знаешь. Надоть нам, служивым, порядок навести во время, да в баньку сходить. А ты и фамилии своей мадамы не знаешь, значит, дела твоего я не могу поручить подручным, а должен сам устроить.
Девочка вопросительно-растерянно смотрела, видимо не понимая, в чем дело.
- Вот что я тебе скажу,—продолжал словоохотливый дядя.—Картонку ты оставь у меня, приходи завтра, и мы отыщем, чье это платье, а хозяйке ничего не говори; скажи, картонку барыня у себя оставила.
И он погладил еще раз хорошенькую головку, вполне уверенный, что грозный час минует ребенка, а потом все сгладится, можно упросить барыню простить маленькую заморенную труженицу ради великого праздника Воскресения Христова.
-Ну, беги домой скорее, не плачь,—ласково проводил дворник девочку до ворот и взял от неё картонку.
Ободренная и успокоенная Катя быстро направилась в обратный путь, который был довольно далек. Но снующая толпа мешала ей, и волей-неволей приходилось сдавливаться. В одном окне, где ее прижали прохожие, она увидала, что уже 6 часов.
«А хозяйка велела в 5 ч. быть дома»,—пронеслось в ее голове. Опять страх обуял бедняжку. Она вспомнила, какая злая Анна Егоровна, когда она рассердится, как она всегда больно таскает за уши, как кричит, топает ногами, как обещает отправить ее обратно к тетке. И Катя остановилась решительно. В мозгу её перебирались все бывшие случаи гнева хозяйки.
Нет, она не вернется к хозяйке. Что ее ждет там в мастерской? Анна Егоровна сегодня очень злая весь день; она изобьет ее, запреть в темный, холодный чулан или, еще хуже, выгонит на улицу. Лучше она сама пойдет к тетке и расскажет свое горе,—решила Катя,—ведь тетка её добрая, она любить Катю, она отдала ее в ученье такой маленькой только по бедности.
От слез, страха и тяжелого раздумья Катя утомилась. Она прижалась к дому и не шевелилась... А воспоминания о прежней жизни, когда её мама была жива, назойливо лезли в усталую голову. Как было весело в этот день красить яички, готовить пасху...
С каким нетерпением ждала она, когда утром мама подойдет к ней с красивым яйцом похристосоваться! И Кате неудержимо захотелось на мамину могилку. Она хорошо знала, где схоронена была её мать: она часто там бывала с тетей. Только это далеко далеко, но Катя решила идти. Когда она достигла кладбища, уже смеркалось. И там тоже все напоминало наступление Светлого Праздника: могилки были разукрашены, везде цветы, дорожки посыпаны песком, сторожа развешивали фонарики около церкви и устанавливали какие-то столы.
Катя дошла до заветной могилки, села на холмик, молилась усердно, сама не зная, как и о чем, и передавала могилке случившуюся с ней беду, свою боязнь вернуться к хозяйке, и так говорила, будто мама её сидела рядом живая. Она не заметила, как все темнело и темнело, и, наконец, наступила тихая, теплая, светлая апрельская ночь.

Девочка решила дождаться утра на кладбище и пошла к церкви.
На богатых могилках теплились лампадки, около церкви было большое освещение. Она остановилась невдалеке и начала наблюдать. Много ходило нищих.
Вдруг к воротам кладбищенской ограды подъехал нарядный автомобиль-карета. Оттуда вышли молодая красиво одетая дама в светлом платье и господин. Они пошли навстречу человеку, который нес громадную корзину цветов, и все вместе направились к свежей украшенной ельником могилке неподалеку, где ютилась Катя. Дама указывала, как расставлять горшки, долго и много раз их переставляли, и, когда, наконец, человек ушел, она села на сделанную у могилки скамейку и задумалась. Она сидела печальная, молчаливая, сколько ни заговаривал с ней сопровождавший ее господин, она только покачивала головою. Катя подумала:—«Вот и богатая барыня, а такая грустная, о ком это она горюет?»—Ее очень это заинтересовало, и она подошла поближе, разглядывая красивые белые лилии и розы, жалея, что она бедная, не могла снести цветочка своей маме.
Дама вдруг посмотрела на девочку, хотела что-то сказать, но слезы закапали из её глаз и, точно угадав желание ребенка, она сорвала розу и подала девочке.
— Пора в церковь,—напомнил мужчина, и дама, поцеловав могилку и поправив на ней большое красное яйцо из цветов, прошептала:—«Мамочка, я приду к тебе еще, сказать «Христос Воскресе».—Они ушли. Катя проводила взглядом красивую даму и мигом отнесла подаренный цветок на могилку своей матери «В это время торжественно-величаво шел крестный ход кругом церкви, плавно качались хоругви в тихом воздухе, и далеко-далеко неслось громкое пение, колокола гудели и переливались тоненькими голосами, свечи молящихся мелькали и колыхались, образуя движущиеся огоньки. И так стало весело, радостно, что Катя замерла в восторге и очень, жалела, когда крестный ход ушел в церковь. Усталость взяла свое, ноги болели, надо было посидеть, и Катя пошла к той богатой могилке, где дама дала ей розу. Садясь на скамейку, девочка увидала на песке что-то блестящее. Она стала шарить рукою и подняла кольцо.
«Это верно уронила та дама,—подумала Катя, —надо ей отдать. А как это сделать? Вдруг она не придет сюда больше».—Немного подумав, девочка решила пойти к
автомобилю и там ждать, когда господа эти поедут домой.
Она завязала кольцо в носовой платок и, крепко зажав его ручонкой в кармашке, боялась шевельнуться, чтоб не потерять свою находку. Ждать ей пришлось недолго.
Дама и господин приближались к автомобилю. Дама горько плакала.
Катя быстро подошла к ней.
— Может-быть, вы кольцо потеряли, там, на могилке, у вашей мамы?—спросила она.
Дама схватила девочку за руку.
— Андрюша, Андрюша! — воскликнула она, — какое счастье, какая радость! Потеря этого кольца была для меня новое горе, это мамино кольцо, которое она так любила.

Ты откуда, девочка? ты сторожа дочка, наверно? Что ты делаешь одна тут ночью, отчего ты не дома?—закидала она вопросами Катю.
— Я не живу здесь, я пришла на могилку к маме,—чуть пролепетала девочка.
Волнения целого дня сказались на хрупком организме ребенка, и Катя, как подкошенная, упала на руки подхватившего ее господина.
Молодые люди свезли ее к себе домой и на другой день, узнав всю историю её, временно ее приютили, пока она совсем оправилась, а потом в память её поступка обеспечили ее капиталом, так что тетка могла взять к себе племянницу и дать ей приличное образование.

Юлия Разсудовская

@темы: текст, статьи, пасхальный рассказ, журнал "Незабудка", 1916год, иллюстрации