Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Княжна Джаваха
”Всему внимая чутким ухом,
— Так недоступна! Так нежна! —
Она была лицом и духом
Во всем джигитка и княжна.»
Строки этого стихотворения Марина Цветаева посвятила Нине Джавахе, героине двух повестей Лидии Чарской. Во истину, у писательницы с волшебным псевдонимом был талант приковывать читателей к своим творениям.
«Записки институтки» появились в 1901 году, чуть позже, в 1903 году, создан приквел «Княжна Джаваха», написанный от лица Нины. Первые публикации были в журнале «Задушевное слово». В дальнейшем книги выпускались и самостоятельными изданиями.
Творчество Лидии Чарской завоевало ошеломительный успех у молодежи дореволюционной России. Доходило до того, что поклонницы приходили к Новодевичьему монастырю в поисках могилы героини, не веря в её вымышленность. В журнал «Задушевное слово» мешками присылались детские письма, адресованные автору:
«Я живу в деревне, у меня нет подруг; мои подруги – это те девочки, про которых говорится в рассказах... Я часто, например, воображаю, что я знаю княжну Джаваху и Люду Влассовскую, что они у меня бывают, со мной играют<...>» (Катя Цветкова, село Вилково, Орловской губ., 1903);
«Милые товарищи и подруги по журналу! [Прошу написать, как вы думаете] повести Чарской, правда или сказка? Мне думается: правда<...>» (Гриша Степановский, М., 1912).
В Советском Союзе эти произведения не издавались, но долго передавались девочками из рук в руки. Поэтесса Юлия Друнина однажды сказала: «И как это ни парадоксально, в сорок первом в военкомат меня привел не только Павел Корчагин, но и княжна Джаваха — героиня Лидии Чарской...».
В пятом классе книга «Княжна Джаваха» стала моей первой большой литературной любовью. Когда по обществознанию задали эссе про личность, на которую хочется быть похожей, я без раздумий написала про любимую писательницу.
Лидия Чарская щедра в отношении читателя. У нее не отыщешь обыденности и мелочности. Чувства — через край, дружба и верность слову — до гроба. Это то, что нужно подростку, который нуждается в безукоризненном нравственном ориентире.
Как минимум два штриха делают Нину Джаваху запоминающимся персонажем — южный колорит и недевичий характер. Героиня появилась на свет в грузинском городке Гори. Её отец — офицер, а мать — дочь одного из горских народов, принявшая христианство.
Действия повести «Княжна Джаваха» происходят в Грузии и в Петербурге, а «Записок институтки» - полностью в Павловском институте благородных девиц, где некогда училась сама Чарская. Эти два мира — Кавказ и Петербург — противостоят друг другу.
Грузия напоминает картинку из сборника сказок. Тут есть прекрасные черкешенки, гордые джигиты и опасные разбойники, древние обычаи и яркая природа. Сама девочка мастерски ездит на лошади, лучше всех танцует лезгинку, не в пример другим южанкам отважна и дерзка, как мальчишка.
Образы горцев у Чарской, как считается, имеют мало общих черт с реальной этнографией. Кое-где проглядывают детали произведений Лермонтова, преобладают же распространенные стереотипы. Под вопросом, была писательница на Кавказе до литературной карьеры. По спорным сведениям она могла родиться в Адлере, да и то покинула город в раннем детстве. Есть версия, что будущая писательница отдыхала в Гори у институтской подруги.
В двенадцать лет о фактологических неточностях не думалось. Было какое-то зачарование, я глотала страницу за страницей. Сейчас я поняла, почему.
На родине княжна Нина дышит полной грудью. Её душа на воле. Излишняя пестрота декораций не портит книгу, когда обрамляет сильный образ персонажа. Маленькая амазонка совершает своенравные поступки, даже сбегает из дома в обиде на помолвку отца. Однако она все-таки знает, что дорога родным, а отваги хватит на то, чтобы перенести лишения.
Павловский институт встречает девочку недружелюбно. Утро начинается с жесткой кровати, воды, за ночь замерзшей в умывальнике, и комочка склизкой каши на завтрак, дополненного безвкусным чаем. Уклад жизни монастырский, а строгие наказы классной дамы не заменяют родительской ласки. Героине приходится преодолевать свой детский эгоцентризм, чтобы привыкнуть к существованию среди ровесниц и найти общий язык с педагогами. Необходимость быть "одной из" тяжело ударяет по гордости девочки-индивидуалистки.
Спустя время институтке удается разглядеть достоинства новой жизни. Однако из боевой девчонки она превращается в нервное, болезненное существо со стремительно прогрессирующим туберкулезом. Ты ли, Нина, не боящаяся ночи в горах , бредишь на койке в лазарете и рабоплетно благоговеешь перед доброй старшекурсницей?
Если вспомнить, что институтская часть отчасти биографична, становится ясно, что Кавказ олицетворяет свободу и мечты об экзотических приключениях, в которые мысленно сбегала маленькая Лида Воронова, засидевшись с «Героем нашего времени» в руках. А институт — это реальность, где душа ребенка, брошенного в чужой мир, стягивается в корсет из армейских правил.
Жаль, что Чарская не состоялась, как взрослый писатель. Её институтские повести схожи с начальными главами таких романов, как «Джен Эйр» или «Королек птичка певчая». Хотелось бы знать, как сложатся судьбы некоторых персонажей спустя годы. Обойдусь без спойлеров и скажу лишь, что такая возможность почти есть. Почему почти? Потому что повести-продолжения «Люда Влассовская», «Вторая Нина», «Джаваховское гнездо» также созданы для очень раннего юношества и затрагивают соответствующие проблемы. Две первые книги относительно читабельны, последняя демонстрирует кризис идей.
О художественных недостатках произведений писательницы сказано немало. Особенно ядовиты статьи Корнея Чуковского. Не смотря на свой тон, критика небезосновательна. «Я увидел, что истерика у Чарской ежедневная, регулярная, «от трёх до семи с половиною». Не истерика, а скорее гимнастика. Так о чём же мне, скажите, беспокоиться! Она так набила руку на этих обмороках, корчах, конвульсиях, что изготовляет их целыми партиями (словно папиросы набивает); судорога — её ремесло, надрыв — её постоянная профессия, и один и тот же «ужас» она аккуратно фабрикует десятки и сотни раз.» Вздохи, потери сознания и экзальтированные речи героев местами навевают ассоциации с любовными романами в мягких обложках. Да и количество смертей (как минимум две из которых детские) кажется зашкаливающим.
Романтические повести Лидии Чарской продолжают завоёвывать сердца читателей. Они проникают даже в те уголки души, про которые ты и думать забыл, заставляя тебя переживать и плакать. В мире, привыкшем к серой морали, не хватает чистых душевных порывов - самоотверженности, преданности, отзывчивости. С лихвой их у Чарской. А таким персонажам, как Нина Джаваха или добрая Люда Влассовская, словно лучшим друзьям, хочется поверять собственные тайны.
Отсюда: dzen.ru/a/X515YDkQUw4N_h7d via vk.com/wall-215751580_1612
”Всему внимая чутким ухом,
— Так недоступна! Так нежна! —
Она была лицом и духом
Во всем джигитка и княжна.»
Строки этого стихотворения Марина Цветаева посвятила Нине Джавахе, героине двух повестей Лидии Чарской. Во истину, у писательницы с волшебным псевдонимом был талант приковывать читателей к своим творениям.
«Записки институтки» появились в 1901 году, чуть позже, в 1903 году, создан приквел «Княжна Джаваха», написанный от лица Нины. Первые публикации были в журнале «Задушевное слово». В дальнейшем книги выпускались и самостоятельными изданиями.
Творчество Лидии Чарской завоевало ошеломительный успех у молодежи дореволюционной России. Доходило до того, что поклонницы приходили к Новодевичьему монастырю в поисках могилы героини, не веря в её вымышленность. В журнал «Задушевное слово» мешками присылались детские письма, адресованные автору:
«Я живу в деревне, у меня нет подруг; мои подруги – это те девочки, про которых говорится в рассказах... Я часто, например, воображаю, что я знаю княжну Джаваху и Люду Влассовскую, что они у меня бывают, со мной играют<...>» (Катя Цветкова, село Вилково, Орловской губ., 1903);
«Милые товарищи и подруги по журналу! [Прошу написать, как вы думаете] повести Чарской, правда или сказка? Мне думается: правда<...>» (Гриша Степановский, М., 1912).
В Советском Союзе эти произведения не издавались, но долго передавались девочками из рук в руки. Поэтесса Юлия Друнина однажды сказала: «И как это ни парадоксально, в сорок первом в военкомат меня привел не только Павел Корчагин, но и княжна Джаваха — героиня Лидии Чарской...».
В пятом классе книга «Княжна Джаваха» стала моей первой большой литературной любовью. Когда по обществознанию задали эссе про личность, на которую хочется быть похожей, я без раздумий написала про любимую писательницу.
Лидия Чарская щедра в отношении читателя. У нее не отыщешь обыденности и мелочности. Чувства — через край, дружба и верность слову — до гроба. Это то, что нужно подростку, который нуждается в безукоризненном нравственном ориентире.
Как минимум два штриха делают Нину Джаваху запоминающимся персонажем — южный колорит и недевичий характер. Героиня появилась на свет в грузинском городке Гори. Её отец — офицер, а мать — дочь одного из горских народов, принявшая христианство.
Действия повести «Княжна Джаваха» происходят в Грузии и в Петербурге, а «Записок институтки» - полностью в Павловском институте благородных девиц, где некогда училась сама Чарская. Эти два мира — Кавказ и Петербург — противостоят друг другу.
Грузия напоминает картинку из сборника сказок. Тут есть прекрасные черкешенки, гордые джигиты и опасные разбойники, древние обычаи и яркая природа. Сама девочка мастерски ездит на лошади, лучше всех танцует лезгинку, не в пример другим южанкам отважна и дерзка, как мальчишка.
Образы горцев у Чарской, как считается, имеют мало общих черт с реальной этнографией. Кое-где проглядывают детали произведений Лермонтова, преобладают же распространенные стереотипы. Под вопросом, была писательница на Кавказе до литературной карьеры. По спорным сведениям она могла родиться в Адлере, да и то покинула город в раннем детстве. Есть версия, что будущая писательница отдыхала в Гори у институтской подруги.
В двенадцать лет о фактологических неточностях не думалось. Было какое-то зачарование, я глотала страницу за страницей. Сейчас я поняла, почему.
На родине княжна Нина дышит полной грудью. Её душа на воле. Излишняя пестрота декораций не портит книгу, когда обрамляет сильный образ персонажа. Маленькая амазонка совершает своенравные поступки, даже сбегает из дома в обиде на помолвку отца. Однако она все-таки знает, что дорога родным, а отваги хватит на то, чтобы перенести лишения.
Павловский институт встречает девочку недружелюбно. Утро начинается с жесткой кровати, воды, за ночь замерзшей в умывальнике, и комочка склизкой каши на завтрак, дополненного безвкусным чаем. Уклад жизни монастырский, а строгие наказы классной дамы не заменяют родительской ласки. Героине приходится преодолевать свой детский эгоцентризм, чтобы привыкнуть к существованию среди ровесниц и найти общий язык с педагогами. Необходимость быть "одной из" тяжело ударяет по гордости девочки-индивидуалистки.
Спустя время институтке удается разглядеть достоинства новой жизни. Однако из боевой девчонки она превращается в нервное, болезненное существо со стремительно прогрессирующим туберкулезом. Ты ли, Нина, не боящаяся ночи в горах , бредишь на койке в лазарете и рабоплетно благоговеешь перед доброй старшекурсницей?
Если вспомнить, что институтская часть отчасти биографична, становится ясно, что Кавказ олицетворяет свободу и мечты об экзотических приключениях, в которые мысленно сбегала маленькая Лида Воронова, засидевшись с «Героем нашего времени» в руках. А институт — это реальность, где душа ребенка, брошенного в чужой мир, стягивается в корсет из армейских правил.
Жаль, что Чарская не состоялась, как взрослый писатель. Её институтские повести схожи с начальными главами таких романов, как «Джен Эйр» или «Королек птичка певчая». Хотелось бы знать, как сложатся судьбы некоторых персонажей спустя годы. Обойдусь без спойлеров и скажу лишь, что такая возможность почти есть. Почему почти? Потому что повести-продолжения «Люда Влассовская», «Вторая Нина», «Джаваховское гнездо» также созданы для очень раннего юношества и затрагивают соответствующие проблемы. Две первые книги относительно читабельны, последняя демонстрирует кризис идей.
О художественных недостатках произведений писательницы сказано немало. Особенно ядовиты статьи Корнея Чуковского. Не смотря на свой тон, критика небезосновательна. «Я увидел, что истерика у Чарской ежедневная, регулярная, «от трёх до семи с половиною». Не истерика, а скорее гимнастика. Так о чём же мне, скажите, беспокоиться! Она так набила руку на этих обмороках, корчах, конвульсиях, что изготовляет их целыми партиями (словно папиросы набивает); судорога — её ремесло, надрыв — её постоянная профессия, и один и тот же «ужас» она аккуратно фабрикует десятки и сотни раз.» Вздохи, потери сознания и экзальтированные речи героев местами навевают ассоциации с любовными романами в мягких обложках. Да и количество смертей (как минимум две из которых детские) кажется зашкаливающим.
Романтические повести Лидии Чарской продолжают завоёвывать сердца читателей. Они проникают даже в те уголки души, про которые ты и думать забыл, заставляя тебя переживать и плакать. В мире, привыкшем к серой морали, не хватает чистых душевных порывов - самоотверженности, преданности, отзывчивости. С лихвой их у Чарской. А таким персонажам, как Нина Джаваха или добрая Люда Влассовская, словно лучшим друзьям, хочется поверять собственные тайны.
Отсюда: dzen.ru/a/X515YDkQUw4N_h7d via vk.com/wall-215751580_1612