Л.Чарская "Солнце встанет!"
ХХIV
Мгла в этот вечер стояла над городом в виде серого, скользкого волнующегося тумана. Выстрелы давно затихли и только частые патрули попадались по улицам. В воздухе чувствовались еще отдаленные перекаты боевой грозы, еще не вполне утихшие... В отдаленных кварталах попадались люди, испуганные, пришибленные, с бледными, как известь, лицами. Женщины, испуганные, с расширенными зрачками, скользили тенью, вглядываясь в каждое проходящее лицо. Жены и матери искали своих пропавших мужей и сыновей. В городскую больницу свезли много раненых. Несколько убитых лежало в покойницкой, не опознанных еще родными.
читать дальшеПо темному, узкому переулку, едва передвигая ноги, шла Лика. Более шести часов прошло с той минуты, когда она полуживая от ужаса вырвалась из номера гостиницы, куда ее привез князь Гарин, и все эти шесть часов она провела на улице.
В первую минуту после нового залпа, раздавшегося тотчас же, лишь только она выскочила из дома, молодая женщина ничего не могла разобрать. Все свернулось в одну бушующую, клокочущую пену из серых шинелей, дымящихся ружей и окровавленных тел, распластанных на окровавленном снегу...
Куцый офицерик с саблей наголо преградил ей дорогу. Лика заметила, что его губы тряслись и глаза стали стеклянными от ужаса.
— Сюда нельзя, сударыня! — кричал он ей во весь голос, точно она была глухая, — поворачивайте обратно!
Как раз в этот миг промчалась толпа. Увлекая друг друга, неслись люди в отчаянной панике, в смертельном страхе. Кричали что-то о новом залпе... Подхваченная этим живым потоком Лика понеслась за ними... Шуба, накинутая ей на плечи, сползла с них и волочилась сзади поверх смоченного снегом платья, ее нарядного воздушного платья, в котором она пела вчера в концерте. Открытые плечи дрогли от холода. Но она ничего не замечала — ни усталости, ни стужи. Ее мысль горела одним желанием, преследовала одну цель: разыскать Силу живого или мертвого, найти его и искупить свою ужасную вину пред ним или умереть подле его трупа. И она вглядывалась в лицо каждого встречного, вглядывалась с мучительным вопросом...
«Не он! Не он!» — с отчаянием стонало ее сердце и грудь точно жгло раскаленными углями.
Ее ноги уже отказывались служить. Она путалась, как бездомная собака, по пустым закоулкам и улицам, не зная, куда идти.
Снег хрустел под ее ногами; тяжелая шуба и смокшее платье тянулись за ней. С каждой минутой становилось невыносимее, силы падали... И вдруг на повороте какого-то переулка она грудь с грудью столкнулась со знакомой фигурой.
— Анна!
— Лидия!
Они обе одним движением ринулись в объятия друг друга и обе зарыдали. Казалось, сама улица рыдала вместе с этими двумя женщинами, одинокими и затерянными среди чужого города.
— Сила Романович у отца... не беспокойся, он жив... На время его скрыли! — быстро шепотом проговорила Анна, — я отведу тебя к нему... Надо торопиться... Через час другой за ним придут... его арестуют.
— Арестуют? — эхом отозвалась Лика.
— Да... Он приехал рано утром, узнал, что ты не ночевала, и сразу понял все... В рабочем квартале «это» уже начиналось и, сказав мне, чтобы я его не ждала, он помчался туда. Я последовала за ним... Он говорил, убеждал их, говорил, что бюрократия создана для того, чтобы оскорблять и поносить низшие классы, говорил, что надо отвоевать свои права во чтобы то ни стало... Его речь была принята с жаром... И потом все они пошли, пошли к губернаторскому дому с требованием улучшить немедленно права пролетариата. И Сила Романович пошел с ними... кажется, он повел их... я не знаю.
После первого залпа я уже была на улице и потом, позднее мне удалось увлечь его в квартиру к моему отцу — Я проведу тебя к нему. Он, как помешанный... Идем... скорее... За ним могут придти каждую минуту... — и, схватив за руку Лику, Анна увлекла ее вдоль темного переулка. Они шли долго, очень долго.
Серое, грязное одноэтажное здание выглянуло на них своим казарменного вида фасадом.
— В первый этаж налево! — произнесла Бобрукова почему-то шепотом. — Отец снимает здесь маленькую квартиру... — и, толкнув вперед Лику, она позвонила у обитой старой клеенчатой низенькой двери.
Им пришлось ждать добрых пять минут, если не больше. Наконец, после тревожного оклика «кто там?» дверь растворилась и на ее пороге показалась седая стриженая голова бывшего управляющего спичечной фабрики.
— Ты, дочка? — оглядывая Анну, произнес он.
— Я, отец... С Лидией Валентиновной, — ответила Анна шепотом и еще тише прибавила вслед за этим: — еще не приходили?
— Нет... Но за этим не постоит дело... У нас полиция не из сонных. С минуты на минуту ждем незваных гостей. Пожалуйте, барынька милая! — обратился он к Лике, — проведу вас к супругу.
С каким-то болезненным замиранием сердца Лика последовала за ним. Он повел ее длинным темным коридором и, подведя к маленькой дверце, распахнул ее. Свет от небольшой лампы больно резнул по глазам Лику. Она невольно зажмурилась, и, когда снова подняла веки, пред ней, уронив голову на руки, в безнадежной позе все потерявшего и обездоленного человека, сидел Сила.
ХХV
Невыразимое чувство боли, жалости и чего-то неизведанного, чистого и родного наполнило разом сердце молодой женщины при виде этой убитой фигуры.. Не помня себя, она упала на колена и ползком, как побитая собака, приблизилась к ногам мужа. Здесь, у этих ног, она прильнула к нему .
головою и, забившись вся, как подстреленная птица, прорыдала:
— Прости мня, Сила! Прости!
Он задрожал всем своим богатырским телом при первых звуках любимого голоса, подняв голову, встретился взором с ее глазами и вдруг... его светлые, чистые, как у ребенка, глаза наполнились слезами. Губы дрогнули, судорога пробежала по лицу. Он положил свою огромную руку на золотистую головку и прошептал с заметным усилием:
— Зачем? Не надо! Не надо! Ты ни в чем, ни в чем не виновата. Он лучше меня, он достойнее... Он — барин, аристократ... А я... Я — ничтожество, купец серый... Мужик сиволапый... И я еще смел тягаться за ним! Я надеялся, что ты меня полюбишь... Прости ты меня, Лидуша, ангел Господень... Прости меня!..
Оп сполз на пол с кресла, в котором сидел, и обнял ее маленькие измокшие ножки.
— Нет! Нет! — с отчаянием и мукой простонала Лика. — Нет! Нет! Не говори так, Сила! Не рви мне сердца! Оно изранено и так... Я не вынесу больше! Мне не надо его! Мне не надо! Я пришла к тебе, пришла, чтобы навсегда забыть его и остаться с тобою, если ты позволишь!
— Со мною? — сорвалось с дрожащих уст Силы робким, как у ребенка, звуком и, не помня себя, он рванулся к ней, обвил своими крупными руками ее золотистую головку и прошептал, задыхаясь: — Остаться со мною? Ты... Ты, милая! — Он вдруг оттолкнул ее и упал обратно в кресло. — Поздно, Лида! Поздно! Родная моя! — глухо вырвалось из его груди, и он в отчаянии закрыл лицо руками.
— Но почему? — скорее простонала, нежели проговорила, молодая женщина.
— За мною придут скоро, может быть, сейчас, сию минуту... Меня ждут арест, Сибирь... ссылка... Я был с ними, с этими несчастными... Я вел их... Я вдруг понял в то время, что, если их солнцу суждено встать когда-либо, оно встанет в это утро, и если частичному пролетариату суждено добиться своих прав, он добьется его сегодня! Я был неправ: я увлекся чисто субъективным влечением мести... И погубил все дело... Милая! Простишь ли ты мне это?
И его глаза с жалобною мольбою остановились на лице жены.
Лике хотелось закричать от жалости и боли. Он, он, этот великодушный человек, этот чистый большой ребенок молил ее о пощаде? Он, ни единым фибром своего существа невиновный пред ней? Дыхание захватило в груди Лики. Острая, болезненная жалость заставила ее замереть без сил, без воли, без движения. Жалость матери и мучительнейшая любовь ее к больному, измученному существу заговорили в ней...
Не помня себя, она ринулась на колена пред мужем, отняла его руки от лица и, вся прильнув к нему, пылко и взволнованно зашептала:
— Ты не ошибся, Сила! У них будет более светлая доля! А мы с тобой положим всю пашу жизнь, чтобы поддержать их в их серой, неприглядной жизни... Слышишь, Сила, мы должны поддержать их, пока не встанет их солнце! Брат мой милый! Единственный! Я пойду за тобою, я не оставлю тебя. Пусть тебя ждут тюрьма... Каторга... Ссылка... Я буду с тобою... всегда, всю жизнь... Я нужнее там, чем здесь, и тебе, и «тем», другим страдальцам. Я буду жить там с вами и поселю в их сердцах светлую веру в яркое солнце!
Лика кончила, вся задохнувшаяся, взволнованная... В ее груди вырастало постепенно что-то огромное, могучее, что-то сильнейшее, нежели самое чувство жалости и скорби...
Это была любовь самоотверженная и прекрасная, любовь чистая и светлая ко всем страдающим братьям. Не помня себя, она покрыла поцелуями руку одного из этих будущих страдальцев и, рыдая, прижалась к нему. Пленительный образ Гарина постепенно стушевывался, отходя от молодой женщины все дальше и дальше, и, наконец, исчез, как в тумане.
Сила Романович нежно прижал к своему сердцу обновленную, преобразившуюся, вновь приобретенную Лику. Они сидели оба в одном кресле, тесно прижавшись друг к другу, готовые на все. Чувство сознания перенесенной муки сладко волновало их обоих.
Что-то великое, всеобъемлющее и прекрасное наполняло до краев их взволнованные существа. И, когда в передней дрогнул звонок, они не испугались, не встрепенулись; только чудная улыбка заиграла на обоих лицах, улыбка светлая, как день.
По коридору послышались быстрые шаги... Дверь распахнулась, и взволнованная Анна появилась на пороге.
— Сила Романович, приготовьтесь! «Они» уже пришли за вами, — испуганным шепотом произнесла девушка.
— Мы готовы... готовы оба! — твердым голосом ответила Лика и, встав подле мужа, оперлась рукою на его плечо.
Ее лицо было бледно, без кровинки, но чудное спокойствие воцарилось на нем.
Роковые шаги послышались в коридоре. Дверь широко распахнулась и, в сопровождении двух солдат, жандармский офицер переступил порог комнаты.
Конец
Вот и закончилась эта повесть, повесть о любви, о трагических метаниях между любовью и долгом.
Страшная повесть о народных волнениях, особенно страшная оттого, что мы все знаем, что случилось потом.
А вы что думаете об этой повести?
Лично мне жаль Лику и, несмотря на все эти гуманистические идеи, я желала бы что бы она уехала с Гариным.
Любовь все-таки сильнее жалости.
@темы: текст, Солнце встанет!, Чарская
-
-
05.05.2009 в 10:27-
-
01.06.2009 в 13:29Чарская смогла бы наверно после революции 17-го года написать что-нибудь об этой уже революции, тоже роман, например "Восход". Но тогда ей уже не до этого было.
-
-
01.06.2009 в 18:52Но Гарин-то умер.Что ж Лике его всю жизнь вспоминать....
Ты можешь написать рассказ