Любопытно

[silent-gluk]

В СТАРОМ САДУ. Стихотворение Л.Чарской

Я люблю эту тишь полудикого сада,
Где берёзы и липы цветут,
Где и тень и покои, аромат и прохлада
Обрели неизменный приют.
Я люблю говорливой струи трепетанье
Серебристых ручьёв голубых,
Я люблю ветерка молодого дыханье
И глаза незабудок живых.
И люблю возвращаться я под вечер с нивы
Мне знакомой садовой тропой,
Когда липы, берёзы, стоят, молчаливы,
Когда сумрак царит голубой.
И мне чудится, как из живого потока,
Извиваясь в студёных струях,
Выплывает русалка в мгновение ока
И скрывается в тёмных ветвях.
И кивает и манит меня водяница
И лепечет: — «Со мною побудь,
Ты работала много. Погасла денница
И ты можешь теперь отдохнуть.
Старый сад так хорош. Много песен я знаю —
Жизнь русалок весельем полна,
Целый день я резвлюсь и пою, и играю,
Ты ж, бедняжка, работать должна!»
Но минута... другая... и кончена грёза.
Нет русалки. Лишь старой соседке своей
Шепчет что-то, красиво белеясь, берёза
Тихим шёпотом пышных ветвей...

Из сборника "Голубая волна".

Отсюда: vk.com/wall-215751580_3014

@темы: текст, Стихотворения, Сборники, ссылки, Чарская, Голубая волна

---

Любопытно

[silent-gluk]

Порт-Артурский Вася. Глава 15
Маленький принц заколдованного сада

Свежее, ясное утро повисло над улицами и домами Токио. Синее небо сияло своей ласковой улыбкой. Пенящиеся волны океана, набегая на берег, тихо плескались. Вдалеке на горизонте очерчивалась золотом в солнечных лучах высокая красавица гора Фузи-Яма.

Священная гора японцев поблизости Токио, столицы Японии. — прим. авт.

яп. 富士山 Фудзи-сан ‘гора Фудзи’. Слова «Фудзияма» в японском языке нет. — Shunka Witko.

Несмотря на то, что было только семь часов утра, по улицам Токио уже сновали пешеходы, бежали курумы, везя седоков, и тащились кули со своими тяжелыми поклажами.

У ворот, ведущих в императорский парк, остановился нарядный паланкин, в котором сидела Белый Лотос и еще какая-то маленькая мусме в скромном киримоно, подпоясанном темным оби и в гетах* на ногах; на голове девочки была наброшена легкая прозрачная ткань, которая скрывала ее личико.

Обувь в виде скамеечек. — прим. авт.

яп. 下駄 гэта ‘гэта, японская деревянная обувь’. — Shunka Witko.

У ворот паланкин остановила стража.

— Кто идет? — приближаясь к носилкам, спросил офицер, начальник караула.

— Я, Омедзе-Сан, гейша из шайи Белая Хризантема. Меня допускает радость нашей жизни, пресветлая императрица Гарука, перед свои ясные очи, — надменно проговорила молоденькая гейша, гордо взглянув на караульных солдат, — а это со мною моя служанка Музуроки, — добавила она, указывая на свою спутницу.

— У вас есть пропуск? — снова спросил офицер.

— Вот кольцо радости моей души, пресветлой императрицы, — произнесла Белый Лотос, снимая небольшой алмазный перстень со своего крошечного пальчика и поднося его к глазам офицера.

Офицер взглянул на кольцо: внутри его было вырезано имя императрицы Гаруки; с этим кольцом Омедзе-Сан и ее спутницы могли беспрепятственно проникнуть во дворец.

Офицер махнул рукой. Солдаты открыли ворота и пропустили паланкин, который, мерно покачиваясь, поплыл дальше.

У вторых и третьих ворот наших путешественниц останавливали так же, как и у первых, и опять Белый Лотос снимала с пальчика кольцо императрицы и показывала его страже.

Наконец, они миновали последние ворота и очутились в роскошном саду, посреди которого бил фонтан в виде огромного дракона, из пасти которого лилась вода. Здесь стояла последняя почетная стража дворца микадо.

Омедзе-Сан велела кули спустить паланкин на землю и, подойдя к начальнику стражи, сказала ему, любезно кивнув головкой:

— Здравствуйте, Иеритома, да хранят светлые духи ваше бесподобное здоровье… Нет, нет! — поспешила она прибавить, когда знакомый стражник-офицер распахнул перед ней калитку, ведущую из парка в сад. — Я не пойду сегодня во дворец. Мне надо только послать туда мою маленькую служанку к одной из фрейлин нашей милосердной императрицы.

И обернувшись назад к паланкину, Омедзе-Сан сказала своей спутнице так громко, чтобы ее могли слышать караульные и офицер:

— Иди во дворец, Музураки, и скажи немедленно благородной госпоже Иосмогиве, что Омедзе-Сан шлет ей тысячу приветствий и столько же поклонов до земли и что ждет приказаний, когда будет угодно ее величеству пресветлой Гаруке назначить день, чтобы снова послушать песенок Белого Лотоса.

Затем, быстро наклонившись к самому уху сидевшей в паланкине девочки, она прибавила шёпотом:

— Старайся увидеть Иосмогиву и рассказать ей все. Она может устроить тебе свидание с императрицей.

Девочка-служанка проворно выскочила из паланкина и прошла мимо стражи через калитку в сад, а Белый Лотос снова поместилась в своем паланкине, который немедленно поплыл обратно на руках несущих его кули.

Маленькая спутница Омедзе, очутившись одна в большом саду, с тревогой оглянулась кругом и, убедившись, что никого нет поблизости, сорвала с головы покрывавшую ее лицо ткань: вместо лукавого японского личика маленькой мусме с его желтоватой кожей и раскосыми глазками из-под покрывала выглянуло встревоженное белое, настоящее русское лицо настоящего русского мальчика. Читатели, конечно, догадались, что под видом своей служанки Музураки догадливая Омедзе-Сан провезла к дворцу микадо нашего старого знакомца Васю.

Теперь мальчик с тревогой оглядывался на большие деревья, которые, уже лишившись своей листвы вот пору, казалось, снова приготовлялись зазеленеть в самом скором времени. Повсюду краснели кусты камелий, единственных цветущих в это время цветов. На большом озере плавали утки и лебеди, а по берегу преважно разгуливали длинноносые аисты на высоких ногах. Вася оглядывался во все стороны, ища глазами самый дворец, который представлялся ему в виде громадного чиро*, но нигде его не видел.

Замок. — прим. авт.

яп. 城 сиро ‘замок’. — Shunka Witko.

Зато всюду в саду были разбросаны всевозможные домики, беседки, гроты, красивые, как маленькие сказочные дворцы. Да и весь сад — с его хрустальным озером, на котором стояли прелестные маленькие джонки, с его затеями: фонтанами, беседками и дорожками, усыпанными золотым песком и выложенными фарфоровыми кубиками, — был похож на какой-то сказочный заколдованный мир. Но в этом сказочном мире не было волшебника, который бы оживил тишину прекрасного сада. Так, по крайней мере, думалось Васе. И вдруг, как бы в ответ на его мысль, мальчик услышал звонкий детский голосок, прозвучавший где-то поблизости за кустами камелий. Нежданно-негаданно, откуда ни возьмись, в аллее показался крошечный мальчик лет четырех, одетый в офицерский мундир, брюки и штиблеты, в военной кепи на голове, с игрушечной саблей в руке.

Маленький офицерик был очень забавен и походил на карлика-воина какого-то игрушечного царства.

За ним бежали две женщины: одна — толстая маленькая японка, другая — высокая рыжая дама в европейском платье с буклями на голове.

— Остановитесь, принц, остановитесь! — громко кричала толстая женщина-японка, — куда вы? Подождите, ваша светлость, вы упадете! Не бегите же так быстро, тут озеро, храни вас светлые духи от несчастья! Идите на солнышко, ваша светлость! Смотрите, ваш любимец аист просит кушать!

Но принц не возвращался. И потеряв надежду догнать мальчика, обе женщины тяжело опустились на первую попавшуюся скамейку.

— Не пойду на солнышко, — кричал маленький офицерик. — Ацы! Ацы!* — капризно тянул он.

Жарко! Жарко! — прим. авт.

яп. 暑い ацуй ‘жаркий; жарко’. — Shunka Witko.

Но тут толстая женщина опять вскочила со скамьи и, поймав его за рукав военной курточки, с силой посадила подле себя на скамейку.

Недолго, однако, просидел на одном месте бойкий мальчик. Через секунду он надул губки, забавно сморщился и, крикнув:

— Самуи! Самуи!* Буду бегать, чтобы согреться! — соскочил со скамейки и побежал снова по аллее, прямо за кусты камелий, где стоял, притаившись, Вася.

Холодно! Холодно! — прим. авт.

яп. 寒い самуй ‘холодный’. — Shunka Witko.

Няньки на этот раз оставили в покое крошку и, не видя для него опасности, занялись каждая своим делом: толстушка-японка стала дремать, пригретая солнышком, а рыжая дама, вынув из кармана книжку, углубилась в чтение.

Маленький проказник заглянул в кусты и вдруг отскочил назад, увидя там Васю.

— Ай! Ай! девочка! — в недоумении и в страхе вскричал он, собираясь разреветься от неожиданности.

— Не плачьте, пожалуйста, не плачьте, — прикладывая руки к груди, умоляющим голосом просил его Вася, — я не сделаю вам ничего худого! Не бойтесь меня, умоляю вас!

— Да я и не боюсь тебя, с чего ты взяла? — преважно заметил маленький офицерик, разом успокаиваясь и подбирая губки, сложившиеся было в плачущую гримаску, — ведь ты девочка, а Онуки говорит, что…

— Кто это Онуки? — спросил Вася, заинтересованный словами малютки-офицерика.

— А вон, видишь, та добрая толстушка, что спит на скамейке; это и есть моя няня Онуки. Она знает много сказок, но только все уже успела пересказать мне и теперь я скучаю без сказок. А мисс Пинч… видишь, та желтоголовая госпожа — это моя англичанка; она вовсе не знает сказок и совсем уже скучная и молчаливая, как рыба; только и твердит, что я принц и что у меня не должны быть грязные ладони. Она моет мне руки по двадцати раз в день, а мой дедушка, микадо, находит, что и с грязными руками я самый хорошенький принц в мире!

— Кто находит? — переспросил в волнении Вася.

— Дедушка микадо, потому что микадо и есть мой дедушка. Самый мудрый, самый добрый из дедушек в целом мире. Но это вовсе не интересно быть внучком микадо, когда няня Онуки пересказала все свои сказки, а мисс Пинч только и знает, что велит мыть руки… Мне скучно без сказок… Очень скучно! Не можешь ли ты рассказать мне сказку, миленькая мусме? Ты верно их знаешь много? Девочки всегда умеют рассказывать сказки, тогда как мальчики только шалят и играют в солдаты. Расскажи мне какую-нибудь сказку, хорошенькая мусме!

Вася задумался на мгновение. В его умной головке вихрем промелькнула мысль… Перед ним был внучок микадо Мутцу-Хито, очевидно, любимец японского императора*.

Вася встретил маленького Хирохито (яп. 裕仁), принца Мити, будущего императора Сёва (1901—1989). До трех с половиной лет принца растили вдали от императорской семьи. Во дворец он вернулся только в ноябре 1904 года, то есть за пару месяцев до встречи с Васей. Император Муцухито видел внука раз в год в формальной обстановке. Вероятно, к моменту встречи с Васей дед и внук еще не виделись. Подробнее о детстве и юности Хирохито можно прочесть тут - konnichiwa.ru/4522/ . — Shunka Witko.

«Что если уговорить маленького принца попросить дедушку о милости для отца?..»

И, не колеблясь больше, Вася сказал дрожащим голосом:

— Ваша светлость, я расскажу вам не сказку, а быль. А вы, добрый маленький принц, передадите эту правдивую сказку вашему дедушке. Да?

И Вася с мольбою заглянул в черные глазки малютки.

— Разумеется, расскажу, если она будет интересна, — с истинно царственной важностью ответил ему маленький принц.

Отсюда: vk.com/@-215751580-vasya15

По ссылке - оригинальная иллюстрация.

@темы: текст, ссылки, Чарская, иллюстрации, Порт-Артурский Вася

---

Любопытно

[silent-gluk]

Почему некоторые произведения из "Джаваховского цикла" довольно регулярно переиздают (ту же "Княжну Джаваху", "Записки институтки"), а остальные - днем с огнем не найдешь, разве только в ПСС?..

@темы: вопрос, Чарская, ПСС, Княжна Джаваха, Записки институтки

---

Любопытно

[silent-gluk]

Елена Трофимова. ОТНОШЕНИЯ БЕЗ ОТНОШЕНИЙ: цветаевская рефлексия на повесть Лидии Чарской
ОТНОШЕНИЯ БЕЗ ОТНОШЕНИЙ: цветаевская рефлексия на повесть Лидии Чарской

С ноября 1902 года в журнале «Задушевное Слово» начала печататься повесть Л.А.Чарской «Княжна Джаваха». Подписчики почти сразу стали откликаться на это произведение, и их письма, отзывы размещались в разделе «Почтовый ящик». Дети и подростки высказывали свои мысли, впечатления, чувства о новой повести полюбившейся им писательницы, которая, начиная с 1901 года, на десятилетия стала «властительницей сердец и дум» русского подрастающего поколения. Вот несколько эпистолярных примеров по поводу печатавшейся повести.

«Мне очень хотелось бы знать, есть ли среди читателей “Задушевного Слова” кто живёт или бывал в Гори, и действительно ли это город так чудно расположен <…>» (Настя Алышевская, СПб., 1903); «Я грузинка, и многие черты моего характера похожи на черты княжны Нины <…>»(Фата Джорзадзе, Тифлис, 1903); «Я живу в деревне, у меня нет подруг; мои подруги – это те девочки, про которых говорится в рассказах… Я часто, например, воображаю, что я знаю княжну Джаваху и Люду Влассовскую, что они у меня бывают, со мной играют <…>» (Катя Цветкова, село Вилково, Орловской губ., 1903); «Милые товарищи и подруги по журналу! <…> повести Чарской, правда или сказка? Мне думается правда <…>» (Гриша Степановский, М., 1912); «Недавно мне случалось проезжать через Гори и Мцхету, и, Боже мой, с каким благоговением смотрела я на эту Куру и горы, на которые когда-то смотрела, я уверена, моя любимая княжна Джаваха <…>» (Лина, 1907).

О героинях Чарской и к самой Чарской писали дети, назвав имена которых, я перекину мостик к нам, живущим здесь и теперь. Они как бы говорят нам: помните, не забывайте тех, кого любили и читали мы, на чьих книгах вырастали, становились взрослыми, жили, любили своё отечество и умирали за него.

Наташа Поленова, Лёля и Наташа Бахрушины, Коля Семанов, Елена Гоголева, Юля Пуни, Шура Монигетти, Маруся Серно-Соловьёвич, Оля Нарбут, Маруся Ковальджи, Андрюша Боярский, Вера и Вилли Асмус, дети Пиотровские, Митя Набоков, Саша Лейхтенбергская, Гриша Кузьмин-Караваев, Вера Митурич, Соня Кнабе, Павел Герман, Фёдор фон Крузенштерн, Сёма Галлай и многие, многие другие.

Маленькие читатели просто писали о своей любви к Чарской («Скажите тёте Чарской, что я её люблю за её повести, хотя местами она заставляет нас плакать <…>» - Нина Русиева, Телави, 1907), называли в честь её героинь своих кукол («Я получила на ёлку куклу в кавказском костюме и назвала её княжна Джаваха», - написала 8-летняя Надя Чаплыгина из СПб.). Подростки уже серьёзно и даже обстоятельно обсуждали в книгах Лидии Чарской темы, героев, их поступки. «Сколько хороших мгновений я провела за чтением повестей Л.Чарской! <…> Крепко полюбила я её повести за те 9 лет, [что выписывала журнал]. Я благодарна Чарской за её повести, с которыми провела столько чудных минут <…>» (Наташа Зубова, 16 лет, М.,1912); «Я прочла сочинения многих писателей <…>, но ни одно не производит на меня такого сильного впечатления, как произведения Лидии Алексеевны. [В них] какая-то непонятная, чарующая, целиком захватывающая читателя сила. Какая чудная, благородная княжна Джаваха, Андро, Керим, <…> Люда Влассовская! Как хотелось бы знать, существовали ли эти симпатичные лица, и над этим я часто, да, очень часто задумываюсь <…>. [Бывает], выйду к лесному озеру, так тихо, тихо; ничто не шелохнётся, точно вся природа замерла. <…> Луна озаряет окрестность, и деревья бросают от себя длинные тёмные тени <…> Как хорошо, как чудно хорошо! И вся природа как бы навевает моему воображению далёкие, милые картины беззаветно любимого мною Кавказа <…>» (Зинаидка, 1909); «Люда славная, добрая, но обыкновенная девочка. Нина же - дитя гор, смелая, решительная, умеющая страстно любить и так же ненавидеть. Но на свете нет человека вполне счастливого, у всякого есть своё горе, добралось оно и до жизнерадостной княжны. И кто же нанёс это горе? Отец, которого она любила больше всего на свете <…>» (Михаил Одинский, 1903). Вот ещё одно послание, меня растрогавшее: «<…> Я благодарен Лидии Алексеевне Чарской за её чудную повесть. Чтоб её отблагодарить, я ей сочинил, как умел, вальс «Воронёнок» [Ноты приложены. – Е.Т.]. Мне бы хотелось лучше что-нибудь сочинить для неё, но, к сожалению, я музыке не учусь, так как вот уже целый год страдаю сильными головными болями день и ночь, а между тем мне слышится музыка во всём: в стуке колёс, в скрипе полозьев, в журчанье ручья, в вое ветра <…> С удовольствием буду читать «Княжну Джаваху» (Александр Берхман, СПб., 1903).

Читатели настолько верили в существование героинь Чарской и в реально существовавшую Нину Джаваху, что искали на Новодевичьем кладбище её могилу. «Нам очень понравился тип княжны Джавахи, и мы давно собирались в Новодевичий монастырь, чтобы отыскать её могилку <…>. Придя туда, мы справились в конторе, и нам сказали: “Такой княжны здесь нет. Может она и похоронена, но под другим именем, а в книгах это имя, вероятно, вымышлено. Многие приходят и справляются о ней”. <…> Но, что Нина существовала – мы убеждены. Мы слышали даже, что род Джаваха есть и теперь» (Лида Охлобыстина и Маруся Чеглокова, СПб.)1

Итак, Лидия Чарская – знаковое имя в литературе России начала ХХ века. Как видим, дети и юношество зачитывались её произведениями. Лидия Алексеевна Чурилова, в девичестве Воронова (1875-1937), в 1893 окончила Павловский женский институт в Санкт-Петербурге, который располагался на Знаменской улице (кстати, там, на улице Восстания, до сих пор находится гимназия, а ранее – школа). Несколько позже, в 1900 году, по окончании Драматических курсов при Императорских театрах, её, единственную из выпуска, принимают на женскую вакансию в труппу театра - известнейшую «Александринку», на сцене которой она прослужила до декабря 1924 года. «На театре» и родился её псевдоним.

Нагрузка сильнейшая: днём и вечером репетиции, спектакли (за театральный сезон бывало до 90 выходов!), а вечером - сочинительство, что неудержимо влекло её (первые стихотворные строчки были написаны ещё в детстве). Лидия, расставшись с мужем, жила одна с маленьким сыном, денег катастрофически не хватало, и по легенде, она однажды предложила в известнейшее в те поры издательство «Товарищество Вольф и сыновья» свою рукопись в виде дневников, ведомых ею в институте. Через неделю получила письменное сообщение от одного из хозяев (скорее всего, это был Е.М.Вольф, который занимался детской литературой, а основатель издательства и журнала М.О.Вольф к тому времени скончался), где было сказано: «Печатаю. Дам вам сто рублей гонорара. Книга будет называться “Записки институтки”».2 Повесть начала печататься на страницах «Задушевного Слова» с ноября 1901 года, и послужила прологом триумфальной литературной жизни замечательной русской писательницы Л.А.Чарской. Хотя на самом деле её произведения в журнале «Задушевное Слово» печатались и ранее, уже в подписном 1900-01 году писательница опубликовала пятнадцать стихотворений и рассказов: «За книгой», «Сироты», «Кэт», «Брат», «Горе матери», «Две жертвы», «Под шум бури» и другие.

Продолжением вышеназванной повести была «Княжна Джаваха», которая печаталась в 1902-03 подписном году. Работала Л.Чарская очень много, каждый год на страницах «Задушевного Слова» и для младшего, и для старшего возраста появлялось по крупной повести, а также много стихотворений, коротких и больших рассказов, миниатюр, сказок, очерков (библиография неполна, не закончена, но до настоящего момента мною насчитано более 280 произведений). Ежегодно выходили книги в издательствах Вольфов, Губинского, Кнебель и других. Это столь успешное литературное шествие, как теперь видим, продолжалось весьма недолго – до марта 1918 года, когда была оборвана журнальная публикация повести Чарской «Мотылёк».

Но читатель читает, а критик ругает; действительно, критика более чем недоброжелательно относилась к произведениям Чарской. Особенно отличился К.Чуковский, назвав её произведения пошлостью в своей статье «Лидия Чарская», вышедшей в сентябре 1912 года в газете «Речь». Не скрывая, Чуковский злится, что «вся молодая Россия поголовно преклоняется перед ней», негодует, что «какая-то Маня Тихонравова» обратилась за советом не к родителям, а к «дорогой писательнице», думается, не без зависти перечисляет города её адресантов – Москва, Тифлис, Минск, Вознесенск, Томск, простодушно-хамски добавляет «какие-то Гвоздки». И этим своим презрительным «какая-то, какие-то» подчёркивает своё истинное отношение (да нет, пожалуй, что и не к Чарской, а к русским уездным городкам и живущим там, но столь не нравящимся ему детям). Всего лишь одна цитата: «Она стихами и прозой любит воспевать институт, это гнездилище мерзости, застенок для калечения детской души, <…> только Чарская может с умилением рассказывать, как в каких-то отвратительных клетках взращивают ненужных для жизни, запуганных, суеверных, как дуры, жадных, сладострастно-мечтательных, сюсюкающих, лживых истеричек».3

Но всё же «<…> успех автора «Княжны Джавахи» среди читателей представляет собой явление небывалое… Её не только читают, её любят. Хоть за последнее время и раздаются голоса против Чарской, но безуспешно: дети и юношество за г-жу Чарскую», - так написал известный до революции критик и писатель Мариан Гловский в «Вестнике литературы» (февраль 1910г).4 И это было чистой правдой.

Встречались утверждения, что успех Чарской проистекает лишь из-за отсутствия «настоящей» детской литературы в России, что произведения её любимы детьми чиновников и мещан, что в интеллигентных семьях их не читают… Но я процитирую несколько высказываний, подтверждающих, что книги Чарской входили в круг детского и юношеского чтения весьма многих русских деятелей культуры, притом из разных социальных слоёв и разного культурного уровня. Выше приводились мнения «массового» читателя, но и персональные впечатления не менее интересны и важны в нашем исследовании.

«Критика совершенно не поняла её, увидев в ней только восторженность и не угадав смысла, легкомысленно осудила одно из лучших явлений русской литературы. Популярность вполне была заслужена Чарскою, энергичен и твёрд её стиль <…>» (Фёдор Сологуб).5

«Я был околдован Андерсеном и его сказками. А год-два спустя ворвалась в мою жизнь Лидия Чарская. Сладкое упоение, с каким читал, с каким я читал и перечитывал её книги, отголосок этого упоения до сих пор живёт во мне – где-то там, где таятся у нас самые сокровенные воспоминания детства, самые дурманящие запахи, самые жуткие шорохи, самые счастливые сны <…> благодарен за всё, что она дала мне как человеку и, следовательно, как писателю тоже» (Леонид Пантелеев).6

«Чарская имела головокружительный успех, и теперь, поняв, как это трудно – добиться успеха, я вовсе не нахожу, что её – был незаслуженным. <…>Воздадим должное писательнице, покорившей в свой час столько сердец» (Вера Панова).7

Восторг перед историей родной страны и первые уроки любви к ней «я получил из «Грозной дружины», «Княжны Джавахи» и других повестей Лидии Чарской» (Борис Васильев).8

«Я <…> начиталась книг писательницы Лидии Чарской, откуда почерпнула немало сведений о проказах воспитанниц пансионов» (Лидия Вертинская). 9

«Уже взрослой я прочитала о ней остроумную и ядовитую статью К. Чуковского. Вроде и возразить что-либо Корнею Ивановичу трудно… упреки справедливы. И всё-таки дважды два не всегда четыре. Есть, по-видимому, в Чарской, в её восторженных юных героинях нечто такое – светлое, благородное, чистое, - что <…> воспитывает самые высокие понятия о дружбе, верности и чести… В 41-м в военкомат меня привел не только Павел Корчагин, но и княжна Джаваха» (Юлия Друнина).10

Этих высказываний немного, точнее, они нам почти неизвестны, а вот статья Чуковского от 1912 года публикуется и поныне, считаясь «основным источником знания», и многие недобросовестные критики, солидаризуясь с его мнением, повторяют и выносят бездоказательные оценки, делают вздорные выводы. Например: «Ныне Чарскую любят за трогательную верность старым моральным устоям, за <…> проповедь нравственности и порядочности (sic! – Е.Т.), за слезливость, которой стандартная детская книга боялась, как огня. <…> Ей вполне удалось доказать незыблемость мещанского вкуса»11.

Чарской в героях своих произведений – детях, подростках, в молодёжи - сосредоточены высокие моральные качества: верность в дружбе, обострённое чувство справедливости, незлобивость, уважение, кротость и честность. Её герои никогда не ожесточаются, памятливы и сердечно благодарны, отзывчивы на милосердие и добрые дела. В конечном итоге эти «маленькие герои» и побеждают, потому что побеждает их душевная красота, доверчивость, бескорыстие, вера в добро и Бога! И это всё - замечательные качества человеческой души, и хотя, будучи доверчивы, мы рискуем получать удары, но, без сомнения, лишь на этом пути мы имеем возможность обрести полноценное счастье.

Писательница будила в душах читателей и читательниц сострадание, сопереживание, раскаяние от плохого поступка, призывала добротой, приветливостью, дружественностью размягчать холодные сердца, помогала находить и видеть хорошие черты даже в изгоях, в отверженных. Надежда Тэффи, согласная с такой жизненной позицией, писала в своих «Воспоминаниях»: «В каждой душе, даже самой озлобленной и тёмной, где-то глубоко, на самом дне, чувствуется присушенная, пригашенная искорка. И хочется подышать на неё, раздуть в уголёк и показать людям – не всё здесь тлен и пепел».12

Лидия Алексеевна считала, и главное, писала, что надо стремиться облегчать участь другого – поддержкой ли в трудный период, протянутой рукой в момент, когда он всеми оставлен или же приходом на помощь в тяжёлую минуту. Ибо, как позже скажет Марина Цветаева, увидев другого в трудном, нелепом или просто смешном положении, прыгай к нему туда, в это положение, ведь вдвоём легче выбираться.

Марина Ивановна Цветаева (1892-1941) без сомнения была читательницей психологических повестей Чарской и любила её произведения, и её героинь. Вряд ли мы посмеем обвинить поэтессу в литературной пошлости или дурном вкусе. В первый же свой сборник «Вечерний альбом» (1910) она, тонко почувствовав поэзию художественных образов Чарской, включает стихотворение, написанное в канун Рождества 1909 года и названное «Памяти Нины Джаваха»13 .

Всему внимая чутким ухом,

Так недоступна! Так нежна! –
Она была лицом и духом

Во всём джигитка и княжна.

Ей все казались странно-грубы:

Скрывая взор в тени углов,

Она без слов кривила губы

И ночью плакала без слов.

Бледнея, гасли в небе зори,

Темнел огромный дортуар;

Ей снилось розовое Гори

В тени развесистых чинар…

Ах, не растёт маслины ветка

Вдали от склона, где цвела!

И вот весной раскрылась клетка,

Метнулись в небо два крыла.

<…>

Порвалась тоненькая нитка,

Испепелив, угас пожар…

Спи с миром, пленница-джигитка,

Спи с миром, крошка-сазандар.

Как наши радости убоги

Душе, что мукой зажжена!

О да, тебя любили боги,

Светло-надменная княжна!

Во многих читательских письмах по поводу княжны Джавахи, говорилось, что этот человеческий тип замечательный; Нина – девочка смелая, решительная, отважная; и пр, и пр. Всё это так, но лишь поэтический дар Цветаевой смог в нескольких стихотворных строчках показать всю притягательность натуры княжны Джавахи: силу её духа, утончённость натуры, правдивость.

Цветаевой импонировал созданный Чарской тип личности Джавахи, в котором сочетались тонкость восприятия и трепетность, приверженность правде и дружбе, открытость и широта души, смелость и умение противостоять окружению, целому классу, если правда, даже и не очевидная, была за ней. Подобному типу было присуще отторжение и низких качеств: грубости чувствования, лживости, криводушия, предательства.

Конечно, следует отметить, что эти черты давались на фоне романтической приподнятости, иногда даже некоторой экзальтированности героини, что придавало им особенно возвышенный оттенок. И данный романтический образ покорял, прежде всего, те сердца, которые и сами были настроены на подобную романтическую ноту.

Эта мелодия увлекла и Марию Ивановну Цветаеву, и если мы рассмотрим её последующую жизнь с такой точки зрения, то увидим поступки человека, обладающего, как и героиня Чарской, открытым, отзывчивым сердцем, готовым к самопожертвованию, и стремившегося к высоким идеалам правды. Можно с полным основанием считать, что литературные судьбы героинь Чарской преломилась в реальной судьбе Цветаевой: возвышенные порывы постоянно разбивались о пошлую прозу жизни, поиски идеального приводили к очередным разочарованиям и потерям.

Следование нравственным идеалам требует высокой цены, которую пришлось заплатить и героине повести Чарской, и Марине Цветаевой. Трагическое является органической и неотъемлемой частью романтического мировосприятия, создавая в нём то творческое напряжение, нравственное усилие, позволяющее преодолевать мертвящую «теплохладность» материального бытия на пути к вершинам духа.

За поиски истины плата велика: такова была судьба и княжны Нины Джаваха, и поэтессы Марины Цветаевой.

ЛИТЕРАТУРА

Письма читателей журнала «Задушевное Слово» (для старшего возраста) – 1903, 1907, 1909, 1912 гг. – СПб.: «Товарищество М.О.Вольф и сыновья».
Полонская Е. Из литературных воспоминаний// Час пик (газ.) 1994. 21 сентября.
Чуковский К.И. Лидия Чарская//Сочинения в 2 тт. - М., 1990. Т.1. СС. 438-439.
Гловский М. Задушевная поэтесса//Вестник литературы. 1910. № 2. СС.40-44.
Сологуб Ф. Статья О Чарской//Архив Ф.К.Сологуба, фонд 289, опись 1, ед. хр. 571.
Пантелеев Л. Как я стал детским писателем//Собр. соч. в 4 тт. – Л., 1984. Т.3. С. 316.
Панова В. Заметки литератора. – Л., 1972. С. 150.
Васильев Б. Летят мои кони//Повести и рассказы. – М.,1988. Т.2. С.40.
Вертинская Л. Синяя птица любви: Воспоминания. – М., 2004. С.38.
Друнина Ю. «С тех вершин» (страницы автобиографии). Избранное. В 2 тт. – М., 1989. Т.2. С.279.
Щеглова Е. Возвращение Лидии Чарской//Нева (журн.). 1993. № 8. С.269, 271.
Тэффи Н. А.И.Куприн//Моя летопись. – М.,2004. С.180.
Цветаева М. Памяти Нины Джаваха//Книга стихов. – М.,2004. СС. 18-19.

Отсюда: vk.com/@-215751580-elena-trofimova-otnosheniya-...

@темы: Стихотворения, статьи, ссылки, мнение о книге, Мотылек, Чарская, Рассказы, Княжна Джаваха, Записки институтки

---

Любопытно

[silent-gluk]

Узнала я тут, что первая часть автобиографической повести К.Лукашевич называется "Мое милое детство" и в сравнительно недавнее время она переиздавалась. Но помечено, что "печатается ( в сокращении и с изменениями)". Так вот, не знаете ли вы, много ли там этих самых сокращений и изменений и какие они?..

@темы: вопрос, Лукашевич

---

Любопытно

[silent-gluk]

Порт-Артурский Вася. Глава 14
Белый Лотос из шайи Душистая Хризантема

— Омас-ва кидзуо оотан ка?* — заботливо наклонившись к Васе, спросила хорошенькая Омедзе-Сан, когда они были уже далеко от злых токийских школьников и торгаша рыбой.

Ты не ранен. — прим. авт.

яп. お前は傷を負うたのか？ Омаэ-ва кидзу-о оута но ка? ‘ты не ранен?’ — Shunka Witko.

— Кажется, нет, хотя они порядочно избили меня своими саблями, — отвечал Вася, болезненно морщась от боли.

— Но ты так измучен, так ужасно измучен, бедняжка! — ласково проговорила Омедзе. — Хорошо еще, что мне пришла в голову счастливая мысль назвать тебя сыном русского бонзы, иначе этот гадкий полицейский повел бы тебя в тюрьму, как шпиона.

— Благодарю вас! — горячо произнес Вася, с восторгом смотря в прелестное, кроткое и веселое личико своей соседки.

Впрочем, не один Вася любовался Омедзе-Сан.

Люди, попадавшиеся им навстречу, нарядно одетые японцы и барыни, важно восседающие в своих паланкинах, при встрече с Омедзе ласково кивали и кричали ей всякие приветствия.

— Но вас все знают, — удивленно проговорил Вася, поднимая глаза на прелестное личико своей спутницы.

— Ха, ха, ха, — засмеялась она звонко своим музыкальным смехом. — Меня знает весь Токио… Все знают, от императора до последнего кули, маленькую гейшу Белый Лотос из шайи Душистая Хризантема. И ты ее скоро узнаешь, мой мальчик, узнаешь, как только услышишь ее песенку, которой никто не умеет так петь, как она… Только раньше расскажи мне о себе: я хочу знать, кто ты и как попал в нашу славную столицу?

Вася не заставил повторить эту просьбу и через несколько минут рассказал Омедзе все, что случилось с ним, начиная со взятия Артура и кончая его бегством с целью спасти отца из плена.

Маленькая гейша внимательно слушала мальчика. По временам ее личико хмурилось, временами оно улыбалось светло и ясно, как лицо ребенка. Когда Вася кончил, на его плечо легла крошечная ручка Белого Лотоса и хорошенькая мусме сказала важно:

— То, что ты задумал, очень серьезно, мальчик, и трудно, очень трудно исполнить; заранее говорю тебе.

И видя, как разом опечалилось от ее слов лицо Васи, Белый Лотос поспешила добавить своим нежным голоском:

— Но нет вещи, которую было бы невозможно исполнить. И я помогу тебе как могу, бедняжка. Слышишь ли, мальчик: Белый Лотос поможет тебе. Клянусь тебе цветом моих очей и звуками моего голоса — я помогу тебе.

Вася радостно вспыхнул от этих слов Омедзе. Он бы с восторгом бросился на шею доброй мусме, но не посмел сделать этого и только взглянул на нее благодарными, полными счастья глазами.

— Слушай, бедняжка, — продолжала Омедзе, наморщив свои темные бровки. — Наш мудрый, могучий микадо — да хранят его Великие духи! — живет за многими воротами, среди роскошных парков, окруженный рвами и стенами, в своем великолепном дворце. Никто без его разрешения не может проникнуть в его дворец. Ни одна душа. А гейша Омедзе может, Белый Лотос может. Недаром же, говорю я тебе, Белый Лотос — птичка-соловушка. А птички перелетают через высокие стены и глубокие рвы. Белый Лотос поет как соловей, и сама пресветлая императрица — свет очей наших — Гарука*, да спасет ее небо, — любит песенки Омедзе-Сан, за которые люди прозвали Омедзе соловушкой токийской ночи.

Имеется в виду императрица Сёкэн (яп. 昭憲皇后 Сё:кэн-ко:го:, 1849—1914), жена императора Мэйдзи (императрица-консорт) и приёмная мать императора Тайсё. Ее настоящее имя — Итидзё Масако (яп. 一条 勝子). После обручения с имератором Мэйдзи взяла имя Харуко (яп. 美子). — Shunka Witko.

— Омедзе-Сан не раз плясала и пела во дворце императрицы, спаси ее светлые духи, и может прийти к пресветлой императрице в ее дворец*. И Омедзе-Сан перепорхнет, как птичка, через ограды и стены, окружающие дворец, и перенесет туда на своих крылышках тебя, мой мальчик… Хочешь?

Сама возможность подобного знакомства — плод фантазии Чарской. — Shunka Witko.

Вася не мог ответить ни слова своей благодетельнице. Его сердце билось так сильно, точно желало выскочить из груди. Он задыхался от волнения и счастья и только полными благодарности глазами смотрел в прекрасное лицо Белого Лотоса.

— Да, да… — между тем продолжала та, — Омедзе-Сан проводит тебя до дворца, мальчик, но увидеть микадо она не может помочь тебе. Только проводит… Слышишь? Большего тебе не может сделать Белый Лотос. — И она печально вздохнула, огорченная тем, что не может принести большей пользы своему маленькому знакомому.

В это время паланкин опустился на землю перед прелестным домиком, помещавшимся в красивом саду, где чуть зеленела зимняя травка и кругом росли с почти опавшей листвой красные клены и другие деревья (зима у японцев похожа на нашу осень, и некоторые цветы цветут у них в январе).

Среди деревьев, по большей части маленьких и низкорослых, находились хорошо утоптанные желтые дорожки; некоторые из них были выложены фарфоровыми квадратиками наподобие паркета. Там и тут били крошечные фонтаны, встречались гроты, беседочки и бассейны — тоже крошечные по размеру. Садик был прехорошенький и очень напоминал красивую игрушку.

Белый Лотос, крепко держа Васю за руку, провела его по желтой аллейке в чайный домик, переступив порог которого, они очутились в просторной комнате, где стояли столики и стулья, как во всяком европейском доме.

Навстречу им выбежала целая толпа хорошеньких девушек в нарядных шелковых киримоно с широкими золотыми узорчатыми оби на талиях:

— Какой прелестный мальчик! — кричала одна из них, разглядывая Васю.

— У него волосы как шелк, — кричала другая.

— А глаза точно синее небо в летнюю пору, — вторила им третья.

— Он похож на девочку с этими волосами, — пищала четвертая.

— Или на христианского ангела, — перебивала пятая.

— Из него вышла бы прекрасная гейша! — восклицает шестая.

И, схватив руки Васи, она со смехом вскричала, тормоша его:

— Свет очей моих! Пламя сердца моего! Хочешь, мы нарядим тебя в наш пестрый киримоно, и ты будешь гейшей?

И все девушки разразились звонким смехом при этой шутке веселой подруги.

— Тише! Тише вы, сороки, веселые птички! — прикрикнула Белый Лотос на своих товарок. — Не видите разве, мальчик валится с ног от голода и усталости. Ты, Красный Мак, — обратилась она к одной из них, — принеси ему кусок мормотуо* и засахаренного чернослива; ты, Белая Лилия, — приказала она другой девушке, — дай сюда нам бобов; ты, Алая Гвоздика, добудь ему рюмку крепкой саке для подкрепления, а ты, хорошенькая Хризантема, приготовь ему постель, чтобы бедный ребенок мог у нас выспаться хорошенько.

Жареный кролик — кушанье, которое хорошо готовят в чайных и гостиницах Японии. — прим. авт.

Едва ли, ведь имеется в виду яп. モルモットморумотто ‘морская свинка’. —Shunka Witko.

Едва только девушки выслушали приказания Белого Лотоса, как все кинулись врассыпную исполнять их и, не дольше как через пять минут, они кормили Васю сочным мормотуо, черносливом, бобами и засахаренными фруктами; поили его саке и ароматичным чаем, поданным по японскому обычаю в крошечной чашечке, величиной с наперсток.

Пока он ел свой ужин, Белый Лотос рассказывала подругам, таким же хорошеньким маленьким гейшам, как и она, прозванным именами цветов, историю маленького русского мальчика, стремящегося увидеть микадо, чтобы просить у него милости для отца.

И Белая Лилия, и Хризантема, и Красный Мак, и Алая Гвоздика и прочие маленькие мусме в цветных и пестрых киримоно, похожие на бабочек, внимательно слушали рассказ Омедзе-Сан, во время которого они всячески старались приласкать Васю, выражая ему свое полное сочувствие.

— Ну, а теперь ложись спать, — произнесла Омедзе, когда Вася покончил с кроликом, десертом и чаем.

И она отвела его в крошечную комнатку во второй этаж шайи, откуда с балкона открывался чудный вид на воды океана.

Когда Вася уже лежал на своей циновке и глаза его слипались от дремоты и усталости, вдруг он услышал тихие серебристые звуки и нежный голосок, похожий на голос ангела, напевающий песню.

Это Белый Лотос перебирала струны самиса*…

Музыкальный инструмент. — прим. авт.

яп. 三味線 сямисэн ‘сямисэн, распространённый трёхструнный щипковый инструмент’. — Shunka Witko.

…и пела своим чудным голоском, звуки которого восхищали всех, начиная от императрицы и кончая последним кули* в Токио.

Носильщик, рабочий. — прим. авт.

Омедзе-Сан пела своим дивным голосом, и Васе казалось, что это поют Божьи ангелы на небе. И под звуки этого дивного голоса своей спасительницы глаза мальчика закрылись и он уснул, убаюканный ее пением. А во сне ему снились его дорогие родители и сестры… Ему снились пушки и выстрелы, и далекая милая Россия, и неведомый микадо, которого так боялся Вася и от кого теперь зависела вся его участь.

Отсюда: vk.com/@-215751580-vasya14

@темы: текст, ссылки, Чарская, Порт-Артурский Вася

---

Любопытно

[silent-gluk]

В ПСС "Джаваховское гнездо" тоже уредактировано. В этом ничего неожиданного нет, вот если бы оно было _не_ уредактировано - вот это было бы удивительно. И пост посвящен не этому и не различиям двух вариантов. А тому, как быстро отличить вариант ПСС от нормального варианта. Так вот, если волны Куры именуются дикими - это нормальный вариант.

Вот для сравнения часть первой главы.

"ВЕСЬ день бушевала Кура...
Клокотали с бешеным ревом дикие волны, седея под брызжущей пеной, белой как снег. Косматые, страшные, о чем-то грозно ликуя и плача, набегали они и разбивались вдребезги о каменную грудь подножия гор...
Поднималась черная жуткая глубь, мчалась с ужасающей быстротой к противоположному берегу, туда, где не было ни высей, ни твердынь, с клокотанием и воем грозила затопить долину и снова, в стихийной пляске, торопливо и грозно отливала назад, чтобы опять метаться, выть и стонать на тысячи разных голосов.
Весь день бушевала река. Не успокоилась и к ночи...
На синем бархате небес залучились огромные, алмазные звезды... Тихий вечерний ангел с темными очами затеплил высоко золотые огни лампад...
Черные развалины крепости на высоком столообразном утесе, расположенном в самом сердце Гори, призрачно жуткие и днем, теперь оделись темной, какой-то непонятой людьми и неузнанной миром, мрачной тайной.
Подползала, сверкая алмазными блестками своей диадемы, черная, непроницаемая и гордая кавказская ночь.
А Кура все бушевала..." - оригинал.

"Весь день бушевала Кура. Ревели волны, косматые, страшные, о чем-то грозно ликуя и плача, набегали они и разбивались о подножия гор.
Весь день бушевала река. Не успокоилась и к ночи.
На небе залучились звезды. Тихий вечерний ангел с темными очами затеплил высоко золотые огни лампад.
Черные развалины крепости на высоком утесе, расположенном в самом сердце Гори, оделись темной, не узнанной миром, мрачной тайной.
Подползала, сверкая алмазными блестками, черная, гордая кавказская ночь.
А Кура все бушевала." - ПСС.

Интересно, что вся фраза про вечернего ангела в ПСС уцелела. (Впрочем, уцелели и 2 фразы про бушующую реку, так что это, наверное, ни о чем не говорит.)

@темы: текст, сравнение, Чарская, Джаваховское гнездо, ПСС

---

Любопытно

[silent-gluk]

Голоса самых юных читателей

Какая интересная книга "Княжна Джаваха". Я ее прочла несколько раз и никогда бы не отказалась бы ее слушать, если бы кто-нибудь читал вслух. Кто из вас прочел эту книгу и нравится ли она вам?"

Муза, 9 лет

Отсюда: vk.com/wall-215751580_3007

@темы: ссылки, мнение о книге, Чарская, Княжна Джаваха

---

Любопытно

[silent-gluk]

Порт-Артурский Вася. Глава 13
Токио. Шпион. Спасительница

Большая, пестрая толпа беспорядочно движется по улицам Токио… Омнибусы звенят всеми своими звонками, курума мчат, сломя голову легкие дженерикши с седоками, полицейские и жандармы с длинными бамбуками в руках всеми силами стараются удержать толпу. Но толпа мчится в беспорядке по направлению храма, у дверей которого стоит изображение главного японского божества в виде громадного идола из бронзы.

— Банзай! Банзай!* — кричат мужчины, женщины и дети; многие пляшут на месте и хлопают в ладоши.

Клик японцев, вроде нашего «ура». — прим. авт.

яп. 万歳, 万才 бандзай ‘банзай!; ура!; да здравствует…!’. — Shunka Witko.

Купцы поспешно закрывают свои лавочки и присоединяются к толпе. Тут же снуют газетчики с только что выпущенными вечерними газетами и громко выкрикивают, надрываясь от усилия перекричать толпу:

— Новая победа над русскими! Новая победа! Три цента, ваша милость, только три цента за листок!

Японцы и жены и дети наперегонку раскупают газеты и бегут с ними к храму, где их ждут бонзы*, чтобы принести благодарственную жертву богам.

Священники. — прим. авт.

яп. 坊主 бо:дзу ‘буддийский монах’. — Shunka Witko.

Весь Токио шумит, беснуется и ликует. Японцы одержали победу на войне и вот почему такое ликование в городе.

Одно только маленькое существо не разделяет общего веселья. Измученный, усталый мальчик пугливо жмется к какому-то большому белому дому, стараясь быть незамеченным среди веселой толпы. Это — Вася. Он только час тому назад вышел на платформу Токийского вокзала. Он ехал всю ночь на поезде и измученный, после долгих часов тряски и бессонницы, очутился, наконец, среди этой шумящей и снующей толпы.

Вася ничего не ел со вчерашнего вечера и голод давал себя сильно чувствовать бедному мальчику. У него сосет под ложечкой, в глазах стоят черные круги, голова кружится и он едва держится на ногах. Несколько раз уже опускал мальчик руку в карман своего киримоно в надежде найти там хоть один оставшийся цент, но там не оказывалось ни копейки денег: они все пошли на покупку билета в Токио. А вокруг него сновали разносчики с сушеной рыбой, рисовыми хлебцами и плодами, точно умышленно раздразнивая его аппетит.

Около одного из них — торговца рыбами и устрицами — собралась толпа маленьких школьников из городской школы. Они с аппетитом хрустели кусочками вкусного кушанья и весело болтали между собой. Торговец рыбой, с улыбающимся лицом и раскосыми японскими глазами, также присоединился к их разговору, не забывая в то же время бойко навязывать свой товар.

Вася приблизился к ним и с жадностью смотрел на разложенную на лакированном лотке сушеную рыбу.

— Хочешь? Эй-аната! — заметив мальчика, предложил ему торговец.

Вася нерешительно протянул руку, взял рыбу и принялся ее есть с жадной поспешностью, прислушиваясь к тому, о чем беседовали школьники.

— Слава Светлому духу, — говорил один из них, высокий мальчик в темном киримоно, — наши бьют русских. Скоро эти белолицые варвары поймут, что им не под силу драться с нашими храбрецами, и уйдут в свою ужасную Россию, где по улицам день и ночь бегают волки и медведи.

И он рассмеялся грубо и насмешливо.

— Хорошего же мы им задали звона! — подхватил другой мальчик с надменным, недобрым лицом, особенно старательно записывая себе в рот кусочки рыбы.

— Русские варвары не что иное, как трусливые собаки! — сказал торговец рыбой, вмешиваясь в разговор.

— Их надо бить без сожаленья, не правда ли, Ту-но? — обратился первый школьник ко второму.

— Неправда! Неправда! — неожиданно, не помня себя, вскричал Вася, забыв и свой голод, и усталость, и заботы. — Неправда! русские — герои! Как они дрались! Как защищали крепость! Как… — и Вася не кончил, задохнувшись от охватившего его волнения.

— Наидеска? Наидеска? Наидеска*? — зашумели и засуетились вокруг него школьники. — Как смеет он…

Что такое? Что такое? Что такое? — прим. авт.

яп. 何ですか？нандэсу ка? ‘что?’. — Shunka Witko.

— Да, да! Смею! Смею, — продолжал в волнении выкрикивать Вася, весь охваченный раздражением и обидой за родных героев России, — да, я смею, потому что это правда! Потому что… Трусы не русские, а японцы! Да! Да! А русские —смелые, отважные храбрецы!

— Пошел вон, мальчишка, — неожиданно приходя в ярость, закричал на Васю торговец, —заплати мне полтора цента за рыбу и проваливай от нас.

— Но у меня нет денег, — смущенно пролепетал мальчик, точно падая с облаков на землю при этих словах торговца. — Вы дали мне рыбу…

— Не даром же я тебе ее дал, дурак! — вскричал торгаш, свирепея с каждой минутой все больше и больше.

— Да он вор! — вскричал первый школьник. — Ту-но, не правда ли, он вор и, должно быть, русский!

— Он одет по-японски… но голова его похожа на голову барана… Детям Нипона бреют головы. Это русский, без сомнения, русский! — глубокомысленно заключил Ту-но, внимательно разглядывая Васю.

— Он бранил нашу славную страну! Он русский шпион. Наверное шпион! — завизжали школьники, совсем оглушая растерянного и испуганного мальчика.

— Шпион! Шпион! — кричали они со злостью, прыгая вокруг него, как настоящие маленькие бесенята.

Ту-но выхватил из-под полы киримоно игрушечную, но отлично отточенную саблю и замахнулся ею над головой Васи. Другой школьник последовал его примеру, и через минуту около десяти маленьких детских сабель плашмя ударяли Васю по плечам и спине, причиняя ему боль и страданья.

— Шпион! Шпион! — твердили злые мальчики, — бейте его! Бейте шпиона!

— Вор! Вор! — вторил им продавец рыбы, — он украл у меня карпа. Он вор! Я докажу это при свидетелях. Позвать сюда полицейского…

Вокруг них собиралась толпа, привлеченная шумом, и на место происшествия со всех ног бежал полицейский.

— Мы поймали шпиона! Мы поймали шпиона! — орали во все горло токийские школьники, в то время как Вася стоял среди них бледный и взволнованный, с сильно бьющимся сердцем. Удары детских сабель причиняли ему сильную боль, но еще большую боль терпел он от горя и обиды, доставленных ему его мучителями.

В ту самую минуту, когда Ту-но занес еще раз свою саблю над плечами Васи, к ним подбежал полицейский и крикнул свирепым голосом:

— Кто позволил вам распоряжаться и нарушать порядок на улице?

— Он русский шпион! Он русский шпион, ваша милость! — не унимались мальчуганы, указывая полицейскому на Васю.

— Ты русский? — спросил тот сурово.

— Да, — отвечал мальчик дрожащим голосом.

— Тогда изволь следовать за мною! — приказал полицейский строгим голосом.

— Его надо повесить — он шпион! — сверкая глазами, орал Ту-но, перекрикивая товарищей.

— И вор! — вторил ему торговец с рыбой.

— Что такое? Что здесь за шум? — послышался нежный, как звук арфы, голосок.

И Вася увидел перед собой красивые носилки под красным бархатным балдахином, которые называются у японцев паланкином и в которых носят только знатных и богатых людей. Два кули несли эти носилки, имевшие вид красивой бонбоньерки вроде тех, что вешают у нас на елке в Рождество. Из-под навеса паланкина выглядывало очаровательное личико юной девушки-японки, почти ребенка, матово-бледное, с чуть косыми, смеющимися глазками и алым ротиком, похожим на спелую вишню.

— Это Белый Лотос! Белый Лотос-Омедзе-Сан из «шайи»* Душистая хризантема!

Чайный домик. В чайных домиках японцы и европейцы пьют чай, обедают, завтракают, слушают игру на разных инструментах и любуются пляской гейш. — прим. авт.

Чайный домик как увеселительное заведение называется お茶屋 о-тяя в Киото и 待合 матиай в Токио. — Shunka Witko.

— Маленькая гейша*, Омедзе-соловушка токийской ночи! — при виде нее вскричали школьники, подбрасывая вверх свои фуражки.

Танцовщица и певица в шайи. — прим. авт.

яп. 芸者 гэйся ‘гейша’. — Shunka Witko.

Маленькую гейшу Омедзе-Сан, или Белый Лотос по прозванию, знали все на улицах Токио. Ее, очевидно, очень любили, потому что ей улыбались ласково и приветливо и полицейский, и торгаш, и школьники-мальчуганы, Васины враги. И сама Омедзе-Сан улыбалась им, как знакомым.

— Что это за мальчик? — спросила она, указывая на Васю своим розовым пальчиком, — и куда его хочет вести суровый полицейский?

— Его поведут в тюрьму, потому что он русский шпион и воришка вдобавок, — вскричал Ту-но, выступая вперед из толпы детей.

— Не может быть, — недоверчиво покачала Белый Лотос своей хорошенькой головкой, — у мальчика ясные синие глаза и открытый взгляд. Он не может быть дурным человеком. Ба! да я знаю его, этого мальчика, — вскричала неожиданно Омедзе после небольшого раздумья. — Это сын русского священника. Я знаю его отца и его также. Клянусь моим именем, это сын христианского бонзы!

Вася с удивлением взглянул на девушку и открыл было рот, желая сказать, что Белый Лотос ошибается и что он, Вася, — сын русского пленника, а не бонзы, которого знает Омедзе. Но хорошенькая мусме незаметно приложила пальчик к губам, как бы приказывая ему хранить молчание. Потом она весело рассмеялась и захлопала в ладоши, радуясь как ребенок.

— Ну да, ну да, конечно! — вскричала она, — я знаю его отлично! Как это я сразу не узнала сына бонзы. А вы все, — внезапно нахмурив брови, обратилась она к притихшим и сконфуженным мальчуганам, — вы все злые, гадкие дети! За что вы избили его? И ты тоже, — прикрикнула она на торговца рыбой. — Велика важность, что он взял у тебя одного сушеного карпа! Получай за него твои центы и оставь в покое мальчика, который никому не причинил ни малейшего вреда.

И ловким движением она бросила под ноги торговца блестящие новенькие центы, которые звонко прозвенели по мостовой… Потом она снова обратилась к Васе со словами:

— Ну, а ты, мальчик, ступай со мной. Садись в мой паланкин и едем. Твой киримоно весь изорван, а сам ты так измучен и устал, мой бедняжка. Ты отдохнешь у нас до вечера в шайи и потом мои кули отнесут тебя в дом твоего отца, благочестивого бонзы христиан.

Говоря это, Омедзе-Сан подвинулась немного и дала место Васе на подушках паланкина. Вася занял указанное место по соседству с нею. Потом Белый Лотос звонко крикнула кули повернуть домой, и через минуту алый паланкин мерно закачался в воздухе, унося в себе Васю и его спасительницу.

Отсюда: vk.com/@-215751580-vasya13

По ссылке - оригинальная иллюстрация.

@темы: текст, ссылки, Чарская, иллюстрации, Порт-Артурский Вася

---

Любопытно

[silent-gluk]

Скажите, а вы тоже ждали, что в финале "Заслуженного счастья" Ия выйдет замуж за отца Славушки?..

@темы: вопрос, Чарская, Заслуженное счастье

---

Любопытно

[silent-gluk]

Из статьи Н. И. Илиева, М. Ю. Барабановой "ДЕТСКОЕ ОТНОШЕНИЕ К СМЕРТИ В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ":

В русской литературе есть и другой гендерный вариант детского столкновения со смертью: героями (героинями) произведений являются маленькие девочки, и написаны эти произведения женщинами – писателями.

В повести Лидии Алексеевны Чарской «Княжна Джаваха» главная героиня, одиннадцатилетняя Нина, теряет свою мать, больную чахоткой. Можно предположить, что реакция на смерть матери девочки будет схожей с реакцией мальчиков у И. С. Шмелева и Л. Н. Толстого или даже будет превосходить её по силе. Однако Нина переживает свое горе совсем иначе. Эмоциональный шок оборачивается для нее чувственной немотой, периодом, когда ее эмоции, кажется, умирают вместе с матерью: «Я не могла плакать, хотя ясно сознавала случившееся. Точно ледяные оковы сковали мое сердце...». В языковом плане в тексте при описании момента смерти матери Нины и последующих переживаний девочки Л. А. Чарская использует большое количество многоточий с целью создания особенного паузирования.
Со временем первичное отрицание случившегося сменяется тоской и скорбью, а затем «тихой грустью». Любовь отца, ни на минуту не оставлявшего Нину, а также величественная, почти волшебная природа Кавказа возвращают девочке утерянное ощущение счастья, исцеляют израненное сердце.

В повести Л. А. Чарской «Записки институтки» мы вновь встречаем Нину уже в качестве подруги главной героини – Люды Влассовской. У девочек много общего, обе они тоскуют по родным краям и стеснены новой непривычной обстановкой Павловского института. Однако их дружбе не суждено было продлиться долго: не дожив до летних экзаменов, Нина умирает от чахотки, так же, как и ее мать.
Реакция Люды на смерть подруги во многом схожа с реакцией Нины на смерть матери. Подобно Нине, Люда скована изнутри, парализованы все ее чувства: «… у меня не было слез. Точно клещами сдавило мне грудь, мешая говорить и плакать». Несмотря на то, что вокруг нее учителя и однокурсницы, Люда чувствует себя брошенной и одинокой. Подобно произведениям И. С. Шмелёва и Л. Н. Толстого в повести Л. А. Чарской возникает мотив сна, нереальности происходящего: «Все это я видела, как сквозь сон. В ушах моих, заглушая пение и голос институток, звучали только последние слова моей дорогой Ниночки…». Несмотря на сильное горе, которое переживает Люда после смерти лучшей подруги, она не забрасывает учебу, даже напротив – начинает еще больше времени проводить за книгами, пытаясь отвлечься, и сдает все экзамены на отличный результат, становясь лучшей ученицей в классе. Можно предположить, что её успех был посвящен памяти покинувшей ее подруги и эти экзамены она сдавала не только за себя, но и за Нину Джаваха.

Полностью статья: cyberleninka.ru/article/n/detskoe-otnoshenie-k-...

Отсюда: vk.com/wall-215751580_2999

По ссылке - иллюстрация из "Записок институтки" чешского издания.

@темы: текст, статьи, ссылки, Литературоведение, Чарская, иллюстрации, Княжна Джаваха, Записки институтки, Цитаты

---

Любопытно

[silent-gluk]

Вот в "Приютках" тетя Леля объясняет обожание так: "Бедные дети, сироты, сами лишенные ласки с детства, имеют инстинктивную потребность перенести накопившуюся в них нежную привязанность к кому бы то ни было, до самозабвения. Но это стремление, эта потребность, благодаря неправильному доприютскому воспитанию, часто извратившему фантазию ребенка, принимает уродливую форму в выражении любви романтического характера, в обожании учителей, административного персонала, старших подруг, друг друга…"

Но ведь и в институтах благородных девиц обожание процветает, а там дети совсем другие... Или и в этом случае имело место неправильное воспитание в семье?

@темы: вопрос, Чарская, Приютки

---

Любопытно

[silent-gluk]

Порт-Артурский Вася. Глава 12
Новое решение. Бегство

«Наш благословенный микадо милосерден и справедлив. Он исполняет многие просьбы и помогает бедным».

Ежеминутно звучит в ушах Васи голос Азамы, сказавший эти слова. С той минуты, как он услышал эти слова от своего друга, Вася не может их выкинуть из головы, не может забыть их ни на минуту:

«А что, если, — думается мальчику, — что, если попросить этого незнакомого, чужого, но милосердного микадо отпустить их с папой назад в Россию, к маме и к сестрам? Что ему, микадо, до бедного Васиного папы? У него и без него достаточно пленных. А вдруг и в самом деле, если попросить его хорошенько, он отпустит папу домой? Он милосерден и исполняет просьбы подданных, говорит Азама, — мучительно и упорно размышляет Вася, — почему бы и не испробовать его доброты? Но только как добраться до него?.. Он в Токио, далеко отсюда… Так что же? Разве он, Вася, не сумеет убежать из казарм, пробраться в Токио, благо туда из этого гадкого городка, где томится его папа в плену и где его мучает, моря голодом, этот ужасный Курукава, ведет железная дорога… Благодаря Осуге-Сан у Васи есть деньги; правда, кое-что он истратил уже, покупая отцу и дяде Матвею еду в те дни, когда Курукава не приносит им обедать. Скоро этих денег не будет больше, и бедному папе и всем им придется голодать еще больше, нежели теперь.

Вася вздрагивает при одной мысли об этой печальной участи, грозящей его отцу… Бедный, дорогой папа! Как он исхудал от тоски и забот. Нет! Нет! так не должно продолжаться! Он, Вася, должен спасти папу во что бы то ни стало, а то он зачахнет в плену от тоски по дорогой России, по жене и девочкам и умрет в плену!

И весь взволнованный, дрожащий, потрясенный до глубины души своими мыслями, Вася решился пойти на новое, трудное, почти невозможное дело: пробраться в Токио и умолить микадо об избавлении от плена отца.

Тихая январская ночь повисла над маленьким японским городом… Это не наша родная северная холодная ночь, а ясная, слегка прохладная и бесснежная, с темным ласковым небом и ароматом свежей и чистой осени.

Вася лежит на своей циновке, чутко прислушиваясь к тому, что происходит за стенами казармы. Вот прозвучали громко слова караульного. Это Курукава спросил своего помощника, все ли благополучно в помещении пленных. Курукава всегда сам караулит пленных по ночам. Его глаза зорки, как у коршуна, и их боится Вася, как огня. Если попасться Курукаве, он не спустит, он не пощадит… Вася вздрагивает при одной мысли о том, что может сделать с ним Курукава, если узнает о его плане.

А план свой Вася задумал смело, отважно. Он должен, он решил бежать сегодня же ночью прямо в Токио, постараться увидеть микадо и упросить его отпустить в Россию ненаглядного папу.

Мальчик, воодушевленный одной мыслью о предстоящем ему трудном деле, чуть слышно поднимается с циновки и крадучись, как кошка, подходит к отцу. Его папа спит, широко разметав руки, бледный, измученный, усталый. Он спит и сладко улыбается во сне. Должно быть, ему грезится милая родина, любимые детки, Маша, Дуня…

— Бедный, бедный, дорогой папочка! — лепечет, задыхаясь, Вася и с трудом удерживает слезы. — Милый ты мой, родной, желанненький! Ты проснешься завтра и не увидишь своего Васю. И, может быть, горячо поплачешь о нем. Но знай, папочка, не на дурное дело пошел твой сынишка. Не сердись на него, папочка, пожалуйста, не сердись. Может быть, он принесет тебе большую радость, твой Вася! Прости, папочка! Прощай, милый! Господь с тобою! — И сказав это, мальчик тихо отошел от отца и стал медленно красться к выходу казармы.

Из-за тонких перегородок до него доносился храп других пленных, находившихся в соседних помещениях.

Чутко прислушиваясь к этим звукам, Вася быстро миновал длинный коридор и изо всей силы застучал у выхода в дверь своими крошечными кулачонками.

— Эй аната*, Курукава! — зашептал он, прикладывая губы к двери, чтобы не разбудить спавших пленных, — откройте мне, я должен вам сообщить важную новость сию минуту.

Эй вы! — прим. авт.

яп. おい、あなた！ ой, аната! ‘эй ты!’. — Shunka Witko.

За дверью послышалась возня. Слышно было, как Курукава и другой караульный, его помощник, долго возились с ключами, как наконец ключ попал в замочную скважину и дверь отворилась. На Васю тотчас же пахнуло свежим прохладным воздухом и ароматом ночи.

— Что тебе надо, мальчишка? Какие темные духи мешают тебе спать? — заворчал сердито Курукава при виде Васи. — Дэро! Дэро!* — заорал он во весь голос, стараясь поймать мальчика в полутьме и снова толкнуть его в казарму.

Уходи! уходи! — прим. авт.

яп. 出る дэру ‘выходить’. — Shunka Witko.

Но было уже поздно. Вася вьюном проскользнул между рук солдат и со всех ног кинулся бежать по направлению центра города, где, он знал отлично, должен был находиться вокзал.

— Утэ! утэ!* — кричал пораженный неожиданностью Курукава своему помощнику, — этот бледнолицый русский мальчишка провел нас с тобою, как безмозглых баранов. Стреляй же, тебе говорят, или ты получишь сто бамбуковых палок по пятам! Утэ! Утэ!

Стреляй! стреляй! — прим. авт.

яп. 撃て утэ ‘огонь!’. — Shunka Witko.

Испуганный угрозой Курукавы, солдат выстрелил в темноту ночи наугад и, конечно, не попал в Васю.

А маленький беглец был уже далеко и все прибавлял и прибавлял ходу, боясь погони. Сердце Васи усиленно билось в груди. Дух захватывало от скорости бега и от страха. Он мчался так скоро, как только мог. Зубы его стучали, ноги подкашивались… Вот-вот, казалось ему, сейчас его нагонит этот ужасный Курукава и убьет его на месте — и тогда прощай, милый, дорогой папочка!.. Он никогда больше не увидит своего бедного маленького Васю!.. И маленький Вася уже не бежит и не мчится, а чуть ли не летит по воздуху, едва касаясь земли.

Вот, наконец, и ярко освещенное здание вокзала… Вася хорошо расспросил как-то Азаму о местоположении этого вокзала в одно из посещений своего маленького желтолицего друга.

Так и есть — это вокзал. Большие фонари висят у входа. Высокий жандарм с длинной бамбуковой тростью наподобие шеста ходит по платформе.

— Через пять минут поезд в Токио! — кричит какой-то кули*, бегущий со всех ног с большой корзиной на голове мимо Васи, и Вася со всех ног бросается к кассе.

Носильщик. — прим. авт.

— Билет до Токио! — говорит он робко и голос его дрожит помимо воли.

«Что, если кассир назначит такую сумму, которой у меня не найдется?» — думает он, замирая от страха.

Но, слава Богу, билет стоит ровно столько, сколько у него осталось центов, подаренных Осугой.

Через пять минут он уже сидит в вагоне, забившись в самый угол. Он доволен и счастлив уже тем, что Курукава не настиг его и что он поедет сейчас в Токио. А кто знает? — может быть, спасет своего папу из плена.

Отсюда: vk.com/@-215751580-vasya12

По ссылке - оригинальная иллюстрация

@темы: текст, ссылки, Чарская, иллюстрации, Порт-Артурский Вася

---

Любопытно

[silent-gluk]

Вот "Порт-Артурский Вася" явно написан "по горячим следам", когда война либо еще шла, либо только что закончилась (причем неудачно для России). Но японцы далеко не все показываются там исчадиями ада (и даже просто плохими людьми). Какая разница с рассказами из сборника "Свои, не бойтесь!", где приличного немца нет как класса (даже те, кто до войны выглядел вроде бы приличным человеком, с началом войны показывают свое истинное нутро).

Интересно, почему так?..

@темы: Сборники, Чарская, Рассказы, Порт-Артурский Вася, История

---

Любопытно

[silent-gluk]

Дети Рудиных
Повесть для детей младшего возраста
ЛИДИИ ЧАРСКОЙ (продолжение)

Часть 1

Глава V.
Тинина тайна.

Тина-а-а, где ты, ау-ау-ау! — снова послышались знакомые голоса, разлетавшиеся звонкими трелями по всему лесу.
Теперь они раздавались совсем близко от лесной избушки.
— Ну, вот и твои за тобой пожаловали, — обратилась Люба к своей спутнице, внезапно останавливаясь посреди лесной тропинки, по которой она вела Тину.
— Теперь до них тебе рукой подать. Прощай же покамест. Только помни, о знакомстве твоём со мною и с моей бабушкой ни гу-гу! Как-нибудь я к тебе, наведаюсь в гости, и очень скоро даже. Ты понравилась мне.
Все это девочка произнесла негромким быстрым шёпотом, потом неожиданно наклонилась к лицу Тины и, звонко чмокнув ее в щеку, кинулась с быстротою козочки к ближайшим кустам и исчезла за ними.
Тина же побежала вперёд по тропинке. Это новое знакомство и посещение избушки произошло так неожиданно и быстро, что могло казаться сном Тине! И если бы не корзиночка с земляникой, которую она бережно прижимала к груди, — подарок смуглой Любаши, Тина задумалась бы не на шутку: не пригрезилось ли ей в самом деле и веселая Любаша с Белячком, и Полкан и старая бабушка Арина.
— Наконец-то! Куда ты пропала? А мы все ужасно как за тебя беспокоились! Думали, что ты заблудилась в лесу,—хотели домой идти за помощью, что бы все тебя искали,—кричали дети Рудины, перебивая один другого.
— Куда ты в самом деле скрылась, Тина? Как можно было так заставлять тревожиться за себя!
Это сказала Лидия Павловна, молодая гувернантка детей и укоризнено покачала головкой Тине, в то время, как Рудины с шумом обступили свою маленькую сестру.
— Где ты была? Откуда? Рассказывай поскорее! — нетерпеливо обратилась к младшей сестренке старшая, десятилетняя Наташа, темноволосая темноглазая тоненькая девочка.
В это время её старший брат. Миша, гимназистик, съ коротко обстриженною, похожею на шар головкою и добрым взглядом живых серых глаз, вместе с прелестным семилетним толстяком Жоржиком, похожим на маленького херувимчика, благодаря белокурым кудрям и полным розовым щёчкам, так зорко разглядывали сестру, точно она свалилась к ним с неба.
— Ну, отвечай же, Тина, где ты была? —снова обратилась к девочке Лидия Павловна.
Ах, как хотелось сейчас Тине рассказать все, только что происшедшее с нею! Еще бы! Сколько интересного, неожиданного и занятного ей пришлось сегодня пережить! Не каждый день ведь встречаются в лесу дрессированные зайцы и такие милые весёлые девочки, как Люба! Но она вовремя вспомнила наказ бабушки Арины и её внучки и, густо краснея, произнесла:
— Я немного заблудилась... отошла в сторонку и потеряла вас из виду.
— Но мы же аукались все время. Почему же ты не отзывалась нам? —настаивала молодая гувернантка.
— Я не слышала... Я далеко зашла... — словно оправдываясь, произнесла смущенная Тина.
И вдруг, Наташа схватила ее за руку:
— А это у тебя откуда?—крикнула она неожиданно, указывая рукой на ивовую корзиночку с земляникой, которую Тина до сих пор во что бы то ни стало хотела прикрыть своим фартуком.
Из красной Тина стала совсем багровой. Она не умела лгать, никогда не лгала в своей жизни и сейчас ни за что не решалась изменить своей привычке говорить правду.
Вся пунцовая стояла Тина перед Лидией Павловной, не зная, что сказать, тяжело дыша и не поднимая глаз от земли.
«Зачем, зачем они просили меня скрыть про наше знакомство, что же в нём такого дурного?—кружилось в голове взволнованной девочки. — Ах, лучше бы мне в самом деле было не встретиться с Любой, чем стоять теперь и молчать».
Между тем, это молчание показалось подозрительным Лидии Павловне. А тут еще бойкая, любопытная Наташа, как угорь, вертелась подле неё и нашептывала своей молоденькой гувернантке:
— Она что-то скрывает от нас. Ей Богу же, скрывает. Видите, в глаза не глядит... А...
— Помолчи, пожалуйста, — нетерпеливо остановила девочку Лидия Павловна, — вопрос этот менее всего касается тебя.
— Наташа любит сунуть свой носишко туда, где ему нет места, —усмехнулся Миша.
— Я думаю, что это касается и меня, ведь я старшая сестра и должна следить за младшею, — вспыхнув до ушей, возразила самолюбивая девочка.
— А ты за собой лучше следи, вон у тебя ботинок развязался, — неожиданно выпалил толстячок Жоржик, всегда забавлявший своими неожиданными замечаниями окружающих. Но на этот раз на него никто не обратил внимания.
Лидия Павловна подошла к Тине, подняла своими нежными тонкими пальчиками за подбородок её, всё ещё пунцовое, лицо и кротко спросила:
— И так, ты решительно, не хочешь сказать мне, где ты пропадала столько времени и откуда взялась у тебя эта новая корзинка?
Тина задышала еще сильнее, еще прерывистее. С минуту она колебалась. Потом тряхнула русой головкой, с болтавшейся позади косичкой, и, смело глядя в глаза своей юной наставнице, проговорила:
— Нет... Не скажу... Ничего не скажу... Не спрашивайте... Это моя тайна...
На миг воцарилось молчание.
— Скажите, пожалуйста, вот упрямица какая! Самое чуть от земли видно, а туда же, тайны у неё появились какие-то!—неожиданно и резко прервала ее Наташа.
— Перестань, — уже строже остановила старшую девочку Лидия Павловна, стараясь сделать возможно суровее свое доброе, кроткое лицо, и снова обратившись к совсем уничтоженной Тине, она добавила: —Если ты не желаешь открыть твоего секрета мне, то, может быть, сообщишь его твоей маме или Дарье Фёдоровне. В таком случае, поспешим домой. Да и так пора, нас уже наверное ждут к ужину.
И она первая повернула назад, по дороге к лесной опушке. Наташа подхватила ее под руку с одной стороны, с другой прицепился толстячок Жоржик. Миша зашагал позади них, бок о бок с младшей сестрою.
— Зачем ты упрямишься, Тина, сознайся лучше... Ты же знаешь, как строга Дарья Ивановна. Да и маму огорчать жалко, она у нас такая слабая — понижая голос, обратился мальчик к сестре, дав отойти подальше вперёд остальной компании.
Тина грустными глазами взглянула на брата:
— Миша, — проговорила она звеневшим от волнения голосом, — ты знаешь, что после мамы и папы я люблю тебя больше всего на свете за твою доброту ко мне, но и тебе я ни за что, ни за что не открою моей тайны. (продолжение будет)

Орфография и пунктуация оригинала в целом сохранена.


Отсюда: vk.com/wall-215751580_2997

@темы: текст, ссылки, Чарская, Дети Рудиных

---

Любопытно

[silent-gluk]

Порт-Артурский Вася. Глава 11
Неожиданный гость Васи

— Эй-аната*! Скажите, тут находится пленник Дягин и его маленький сын? —послышался звонкий окрик поблизости дремавшего у ворот казарм часового.

Эй, вы! — прим. авт.

яп. おい、あなた！ ой, аната! ‘эй ты!’. — Shunka Witko.

Часовой вздрогнул и чуть не выронил из рук ружья. В это время на незнакомый голос выбежал из казармы японец-солдат с сердитым, заспанным, недовольным лицом. Это и был Курукава: тот самый Курукава, который не пускал Васю с пристани на палубу «Ай-Чжю».

— Наидеска*? — спросил он свирепо вновь прибывшего.

Что такое? — прим. авт.

яп. 何ですか？нандэсу ка? ‘что?’. — Shunka Witko.

Перед порогом казармы остановилась дженерикша, запряженная знакомым уже читателю курумо Окурэ, слугой Осуги. В дженерикше сидел маленький Азама с видом важного владетельного принца.

— Наидеска? — еще раз сердито переспросил Курукава, устремляя на мальчика свои сердитые глаза.

— Эй-аната! — повторил Окурэ свой оклик, — я привез моего маленького господина навестить русских пленных. Пустите его к ним!

— Проваливайте! — грубо ответил Курукава, — пленных видеть нельзя! Слышите вы!

— До-о-заната! — присоединил свою просьбу и Азама, свесившись с подушек дженерикши.

— Говорят вам, нельзя, — уезжайте подобру-поздорову! — закричал Курукава со злостью. — Некогда мне разговаривать с вами. Проваливайте!

— До-о-заната! — еще раз попросил Азама.

— Ийе*! — еще раз грубо прикрикнул на него грозный солдат и направился было обратно в казарму.

Нет. — прим. авт.

яп. いいえ ийэ ‘нет’. — Shunka Witko.

Тогда внезапный гнев наполнил доброе маленькое сердечко Азамы. Всегда кроткий и вежливый ребенок потерял терпение и вспылил.

— Ты грубый хэйсоцу… Жаль, что под небом Дай-Нипона на службе нашего славного микадо есть такие злые люди! — горячо сорвалось с губ мальчика. — О-о! если б я был микадо, и таким мудрым и милосердным микадо, как наш Муцу-Хито*, благослови его небо и дай ему победу на врагами…

Имя нынешнего японского императора. — прим. авт.

Имя правящего императора табуировалось и не могло быть произнесено его подданными. — Shunka Witko.

…я бы приказал заколоть тебя твоей же катана*. Слышишь ты, злой, гадкий хэйсоцу! Слышишь ли ты?

Сабля. — прим. авт.

яп. 刀 катана ‘меч (самурая); сабля, шашка; клинок; нож’. — Shunka Witko.

— Омайе-бака*! — вскричал в бешенстве Курукава и кинулся было к дженерикше, в которой сидел Азама, но как раз в эту минуту на шум и брань из казармы выскочил Вася в длинном киримоно, подаренном ему Осугой, скорее похожий в таком виде на мальчика-японца, нежели на русского ребенка.

Ты дурак. — прим. авт.

яп. お前は馬鹿！ омаэ ва бака! ‘ты идиот!’. — Shunka Witko.

— О, Азама! — вскричал он в волнении, бросаясь на шею своего маленького друга, — брось этого злого человека, он так много зла делает нам! Я слышал, как ты говорил сейчас о милосердии и справедливости вашего микадо, а между тем этот его слуга всячески мучает нас. Из-за него мы голодаем и лишены самого необходимого! Разве это справедливо назначать таких сторожей над бедными пленными? Скажи, Азама! Справедливо ли со стороны вашего императора давать нам таких сторожей?

— Нет, нет, мой белолицый товарищ! — горячо возразил маленький Азама, — наш микадо добр, как светлый дух, храни его небо. Он исполняет часто просьбы своих подданных, помогает беднякам и делает много добра. Он не знает, что у него такие злые слуги. Если бы он знал…

И забыв свою обычную вежливость, Азама не удержался и высунул язык по адресу озлившегося Курукавы.

Окурэ фыркнул в рукав киримоно при этой проделке своего маленького господина. Даже часовой у порога казарма не удержался от улыбки… Все ненавидели Курукаву за его злость и дурной характер и исподтишка смеялись над ним. Потом Азама выскочил из своей дженерикши и, отведя в сторону Васю, сунул ему в руку небольшой пакет, вынутый им из коляски.

— Свет моего дня*, моя золотая мамочка посылает немного припасов тебе и твоему уважаемому отцу, — зашептал он на ухо своему другу…

Особенная ласка. — прим. авт.

Этот и остальные эпитеты в устах японцев — плод фантазии Чарской. — Shunka Witko.

— ...и немного денег, капельку цент*. — Тут он вынул из кармана, вделанного в рукав киримоно, несколько новеньких японских цент и выложил их в руку Васи.

Копейка. — прим. авт.

яп. 銭, 錢 сэн ‘1⁄100 японской иены’. — Shunka Witko.

— Мне жаль только, что я не познакомлюсь с твоим уважаемым отцом, так как здесь торчит эта злая акула, — тут Азама сердито сверкнул своими черными глазками в сторону Курукавы, — и мне очень жаль также, что наш благословенный микадо, храни его светлые духи добра, не может знать, как обращаются с пленниками его солдаты! А теперь прощай покамест. Моя обожаемая мама и моя драгоценная сестрица шлют тебе сотню приветов и две сотни поклонов. — И обняв своего приятеля, желтолицый мальчик снова сел в свою дженерикшу и курума со всех ног помчал его по улицам города.

Азама уехал, а Вася, счастливый и радостный, побежал в казарму к отцу и дяде Матвею угостить их словно с неба упавшим к ним вкусным обедом.

Курукава с ожесточением погрозил вслед мальчику своей саблей и прокричал ему вдогонку ругательство, которое не расслышал, да и не понял, кажется, Вася.

Отсюда: vk.com/@-215751580-vasya11

@темы: текст, ссылки, Чарская, Порт-Артурский Вася

---

Любопытно

[silent-gluk]

Любопытно: вот у Чарской в институтах благородных девиц прозвища вовсю используются (хотя и не у всех). В гимназиях - тоже встречаются. А в приюте - ни одного. Интересно, почему? Вроде об особой борьбе с прозвищами (в отличие от, скажем, обожания) не упоминалось...

@темы: Чарская, Приютки

---

Любопытно

[silent-gluk]

youtu.be/e9-WisVm5XE?feature=shared

Из отзыва на сказку Л.Чарской "Три слезинки королевны":

"Сказка Лидии Чарской четко направлена против любых войн и всего того, что несёт горе. Не имеет значение, кто страдает. Все люди равны и имеют право на жизнь, покой, процветание". Источник: irecommend.ru/content/umerla-korolevna-no-ne-um...

Л.Чарская. Три слезинки королевны.

"Жил на свете король. У него был роскошный дворец. И каких только богатств не было в этом дворце! Золото, серебро, хрусталь и бронза, драгоценные камни — все можно было найти с излишком в нарядных и роскошных горницах королевского дворца. Красивые мальчики-пажи, похожие на нарядных кукол, неслышно скользили по комнатам, устланным коврами, и не спускали глаз с короля, желая предупредить его малейшее желание.

Король был не один: у него была жена-королева, кроткая и нежная, с добрыми глазами, прекрасными, как небо в час заката.

Король проводил все свое время в войнах с неприятелями. Когда от возвращался домой, красавица королева одевала свои лучшие одежды и с лютней в руках встречала своего супруга, воспевая его славное мужество и стойкую храбрость в битвах с врагом.

Но ни удачные походы, ни любовь кроткой и красивой королевы, ни несчетные сокровища, ни привязанность подданных не радовали короля. С его лица никогда почти не сходило печальное, унылое выражение. Постоянное горе угнетало короля и его молодую супругу.

У королевской четы не было детей. И когда король думал о том, что некому будет ему оставить ни своего славного имени, ни завоеванных земель, ни бессчетных богатств, невольные слезы выступали на мужественных глазах короля, и он готов был завидовать последнему бедняку страны, у которого были дети.

После военных подвигов и побед над врагами король ездил по монастырям, делал богатые вклады, прося святых отцов молиться Богу о даровании ему ребенка.

В мирное время король со своим двором переселялся из мрачной столицы в прелестную долину благоухающих роз, посреди которой для короля был построен скромный охотничий домик, где он и проводил все свои досуги. Часто гуляя по долине, наполненной душистыми цветами, королевская чета, восхищенная чудным видом природы, обращала взоры к голубому небу и в горячей молитве просила Бога о даровании им ребенка. И просьба их была услышана.

Однажды, во время одной из таких прогулок, король и королева увидели женщину, закутанную в черное. Она шла навстречу королевской чете, едва касаясь ногами земли, легкая и спокойная.

— Мое имя Судьба, — сказала женщина, приближаясь к королю и королеве, — я пришла объявить вам великую радость. Ваша молитва услышана Богом, и Он пошлет вам дочь-королевну, которая будет не только вашим утешением, но и светлым лучом и радостью целого королевства. Она будет прекрасна, как цветок, и добра, как ангел. Но берегите королевну, чтобы она не узнала, что такое горе, что такое печаль и грусть, и чтобы никогда-никогда не пришлось ей пролить по поводу чьего-либо несчастья или горя более двух слез. Не дайте пролиться более двух слезинок из прекрасных глаз королевны, потому что, как только она прольет третью слезу, конец вашей радости, вашему утешению: не будет у вас больше королевны, вы потеряете ее.

Сказав эти загадочные слова, странная женщина исчезла, точно растворилась в воздухе".

Слушайте продолжение сказки на видео.



Отсюда: vk.com/wall-215751580_2990

@темы: ссылки, Сказки, Чарская, Аудио, Видео

---

Любопытно

[silent-gluk]

"...Гумилев недовольно пожимает плечами.

— Другая эпоха, другие вкусы. Мы все были эстетами. Ведь не я один. Много поэтов тогда подкрашивалось. Теперь мне это и самому смешно. Но тогда очень нравилось — казалось необычайно смело и остро. Впрочем, я все это бросил давно, еще до женитьбы на Ахматовой.

Мы продолжаем идти и он снова «погружается в воспоминания»:

— Я ведь всегда был снобом и эстетом. В четырнадцать лет я прочел «Портрет Дориана Грея» и вообразил себя лордом Генри. Я стал придавать огромное значение внешности и считал себя очень некрасивым. И мучился этим. Я действительно должно быть был тогда некрасив — слишком худ и неуклюж. Черты моего лица еще не одухотворились — ведь они с годами приобретают выразительность и гармонию. К тому же, как часто у мальчишек, ужасный цвет кожи и прыщи. И губы очень бледные. Я по вечерам запирал дверь и стоя перед зеркалом гипнотизировал себя, чтобы стать красавцем. Я твердо верил, что могу силой воли переделать свою внешность. Мне казалось, что я с каждым днем становлюсь немного красивее. Я удивлял-ся, что другие не замечают, не видят, как я хорошею. А они, действительно, не замечали.

Я в те дни был влюблен в хорошенькую гимназистку Таню. У нее, как у многих девочек тогда, был «заветный альбом с опросными листами». В нем подруги и поклонники отвечали на вопросы; Какой ваш любимый цветок и дерево? Какое ваше любимое блюдо? Какой ваш любимый писатель?

Гимназистки писали — роза или фиалка. Дерево — береза или липа. Блюдо — мороженое или рябчик. Писатель — Чарская.
Гимназисты предпочитали из деревьев дуб или ель, из блюд — индюшку, гуся и борщ, из писателей — Майн Рида, Вальтер Скота и Жюль Верна.
Когда очередь дошла до меня, я написал не задумываясь: Цветок — орхидея. Дерево — баобаб, писатель — Оскар Уайльд. Блюдо — канандер.

Эффект получился полный. Даже больший, чем я ждал. Все стушевались передо мной. Я почувствовал, что у меня больше нет соперников, что Таня отдала мне свое сердце...

Дома я не мог сдержаться и поделился с матерью впечатлением, произведенным моими ответами. Она выслушала меня внимательно, как всегда.

— Повтори, Коленька, какое твое любимое блюдо. Я не расслышала.

— Канандер, — важно ответил я.

— Канандер? — недоумевая, переспросила она.
Я самодовольно улыбнулся:

— Это, мама, — разве ты не знаешь? - французский очень дорогой и очень вкусный сыр.

Она всплеснула руками и рассмеялась.

— Камамбер, Коленька, а не канандер!

Я был потрясен. Из героя вечера я сразу превратился в посмешище..."

Ирина Одоевцева "На берегах Невы"


Отсюда: vk.com/wall-215751580_2980

@темы: ссылки, мнение о книге, Чарская, История

---

Любопытно

[silent-gluk]

Порт-Артурский Вася. Глава 10
С папой. Тяжесть плена. Опять Курукава
Дмитрий Иванович Дягин очень изменился с тех пор, как его не видел Вася. Одетый в японский киримоно, с отросшей бородой, похудевший и осунувшийся за это время плена, бравый солдат весь ожил при виде своего мальчика. Он горячо обнимал Васю и расспрашивал его о житье-бытье в доме доброй Осуги-сан. Мальчик, торопясь и задыхаясь от волнения, рассказывал отцу и о Мияке, и об Азаме, и о куруме Окурэ; а больше всего о доброте Осуги, которая, как родная, заботилась все время о нем.

— Ну, а ты, папочка? Как жилось тебе без меня? — спросил Вася, окончив свой рассказ и тревожно заглядывая в лицо отцу пытливыми, вопрошающими глазами.

— Нехорошо, мой мальчик! — проговорил бедный пленник, поглаживая рукой кудрявую головку сына. — Мне не следовало бы, конечно, говорить тебе это, но как можно скрыть от тебя то, что ты не сегодня-завтра сам увидишь.

Вася тоскливо оглянулся кругом. Они с отцом и еще с другим солдатом-артурцем находились в крошечной комнатке в три шага длиною и столько же шириною. На грязной циновке были набросаны какие-то тряпки, заменяющие постель. В каморке было душно и почти темно. Крошечный бумажный фонарик скупо освещал это помещение, похожее на клетку тюрьмы.

— Бедный мой папочка! — проговорил Вася с дрожью в голосе, потрясенный и взволнованный до слез, —тяжело тебе! А я-то в доме Осуги-сан и не чувствовал нужды и лишений; я был сыт и доволен и не думал о том, как ты нуждаешься в это время.

— Ну, про нас этого нельзя сказать, чтобы мы были довольны, — проговорил Матвей Зарубин, товарищ отца Васи, солдат того же полка, в котором служил Дмитрий Иванович. — Приходится частенько сидеть без обеда, — добавил он с веселой гримасой, желая подбодрить ею и мальчика и себя.

— Ну, полно, братец, — остановил его Васин папа, — не так уж плохо живется, как это кажется тебе. Вот только горько, что от товарищей отделили, да не дают весточку на родину подать… А то жить можно.

— Да можно бы, можно, если бы не Курукава… — проворчал себе под нос дядя Матвей, как называл всегда Зарубина Вася.

— Курукава? — удивленно переспросил мальчик, — уж не тот ли Курукава, который не пускал меня на пароход к папе?

— Тот самый, Васюта, тот самый. Он к нам, видишь ли, представлен как бы вроде надсмотрщика. Не может забыть подлый японец той порции бамбуковых палок, которыми велел его попотчевать твой защитник-офицер, и всячески старается отплатить нам за это, так или иначе.

— Какой гадкий, скверный человек! — с негодованием вскричал Вася и глаза его засверкали гневом.

— Бог с ним, деточка! Он глупый, темный человек, — успокаивал сына Дягин. — Забудь о нем. Или ты не рад, что свиделся со мною?

— И то правда! мне так хорошо, благо ты опять со мною, мой милый, дорогой папочка! — вскричал Вася, бросаясь на шею отца. — А теперь, смотри-ка, чем я могу угостить и тебя и дядю Матвея, — добавил он почти весело, — чего-чего только не надавала мне с собой добрая Осуга-сан! — И говоря это, мальчик разложил перед обоими пленниками бобовые лепешки, рыбу и кастелли, подаренные ему Осугой.

— Ай да Вася! Молодец! Поистине, братец ты мой, царское угощение! — вскричал дядя Матвей, с жадностью накидываясь на еду. — А тем более оно кстати, что сегодня этот скверный япошка Курукава не принес нам обычной порции риса и сухарей.

— Господи! Ты, значит, голоден, папа? — в ужасе всплеснув руками, вскричал Вася, с трудом удерживаясь от слез, — ты не обедал?

— Ну-ну, что за пустяки! — недовольно проговорил его отец, — эка невидаль. Ну, был голоден, теперь сыт буду, благо у тебя тут, видишь, сколько всего наготовлено! На Маланьину свадьбу!

И все трое принялись за еду.

Отсюда: vk.com/@-215751580-vasya10

@темы: текст, ссылки, Чарская, Порт-Артурский Вася