Фея Раутенделейн

[feray]

Немного об одном из источников вдохновения Лидии Чарской

У нее есть две на первый взгляд совсем непохожие героини.

Одна - высокая, бледная и хрупкая. Другая - смуглая, коренастая, крепкая, сильная.
Одна выросла в веселой, дружной и любящей семье. Другая с трудом помнит мать, никогда не знала отца и живет в доме у чужого человека, грубого и жестокого.
Одну называют ангелом, другую "колдовским отродьем".
Одна мечтает о славе и любви, другая - о свободе.
И кончится все для одной очень плохо, а для другой очень хорошо.

Но обе становятся актрисами и играют одну и ту же роль. И Марина из "Во власти золота", и Ксаня из "Лесовички" появляются на сцене в образе Раутенделейн из пьесы немецкого драматурга Герхарта Гауптмана "Потонувший колокол".

В обеих повестях очень подробно пересказана история феи, полюбившей простого смертного. Саму пьесу можно найти онлайн - сейчас она более известна в переводе Константина Бальмонта, сделанном в 1911 году, но Ксаня (и, наверное, Марина тоже) учат другой текст - Виктора Буренина, опубликованный в 1897-м. Песенка "Эльфа, смуглая сестра", которую напевает Лесовичка, как раз оттуда.

Сюжет "Потонувшего колокола" был популярен и среди художников. Чаще всего Раутенделейн изображали за разговором с водяным, сидящим в колодце:






Перед дебютом в роли феи Ксаня и Марина отказываются от "положенного" им парика и покоряют публику своей естественностью. А вот как выглядели современницы Чарской, исполнявшие эту роль:




на фото Терезина Гесснер, Лотта Медельски, Клэр Вальдофф, Шарлотта Басте, Гермина Кёрнер, Бронислава Рутковская, Теа Кастен, Вера Холодная (которая, собственно, играет героиню "Во власти золота" в образе Раутенделейн), Мария Андреева и две неизвестные актрисы или модели

Кстати, фея Раутенделейн поразила воображение еще одного русского поэта - Максимилиана Волошина, который вспомнил "лесное дитя" в путешествии по Швейцарии:

VIA MALA

Там с вершин отвесных
Ледники сползают,
Там дороги в тесных
Щелях пролегают.
Там немые кручи
Не дают простору,
Грозовые тучи
Обнимают гору.
Лапы тёмных елей
Мягки и широки,
В душной мгле ущелий
Мечутся потоки.
В буйном гневе свирепея
Там грохочет Рейн.
Здесь ли ты жила, о, фея —
‎Раутенделейн?

(1899)

---

Валерия Цветаева: воспоминания об институте

[feray]

В сообщество неоднократно выкладывались мемуары о жизни в институте. Хочу поделиться еще одним рассказом от первого лица.

Его автор - Валерия Ивановна Цветаева (1883-1966), хореограф и преподаватель, дочь ученого И.В.Цветаева (основателя Пушкинского музея). Поэтесса Марина Цветаева и писательница Анастасия Цветаева, по-домашнему Муся и Ася, были ее единокровными младшими сёстрами.



Время действия - 1895-1900 годы, место - Московский Екатерининский институт благородных девиц, куда Лёра, как ее называли близкие, поступила после трех лет обучения в гимназии. Вот что она вспоминает об этом периоде в своих "Записках" (полностью книгу можно прочитать здесь, кликнув на картинку):


ИНСТИТУТ

Для меня институт – это целых 5 лет жизни: от возраста еще ребячливого, смутного, тринадцатилетнего до первой «взрослости», до поступления на историко-филологический факультет (Высшие Женские курсы), до первых душевных бурь («Штурм унд Дранг»), мировых вопросов...

А в России тех лет назревал 1905 год.

* * *

Быть в институте живущей – это не значит жить в школьных стенах безвыходно: на рождественские и пасхальные каникулы нас распускали по домам на 2 недели, а летом на целых 3 месяца, с 1-го июня до 1-го сентября.
Бывали, правда редко, сироты, которых домой совсем не брали.
В Москве было несколько институтов. Я попала в Старый Екатерининский (здание которого впоследствии стало Центральным Домом Красной Армии). Здание старинное (будто бы принадлежавшее когда-то «Салтычихе»), построено, кажется, архитектором Жилярди в начале 19-го века, красивое, с редкой прелести большим белым с колоннами залом, просторными помещениями, со своим липовым парком и прудом.
Учащиеся младших классов и старших помещались в разных этажах. Широкий коридор нижнего этажа во время перемен между уроками младших классов полон бывал шума, сутолоки, беготни, тогда как у старших, в верхнем коридоре, было совсем иное: там не сшибали с ног, как у «малявок», давали дорогу, не «окунались» впопыхах, а спокойно приседали в поклоне при встрече с педагогами.
Учащимся младших классов коридор этот был недоступен, но старшие в свободное время заходили иногда в нижний коридор погулять с «обожающими» их поклонницами, осчастливливая их таким вниманием.
«Обожание» вносило оживление в однообразную институтскую жизнь. За первый же год пребывания в институте в младшем еще классе успела я узнать и слезы и восторги «обожания». На всех клочках рисовала я профиль своей избранницы, была счастлива весь день, если встретишь ее где-нибудь невзначай, тоскуешь и плачешь, если не придет в обещанный срок погулять в коридоре. Как интересно, как важно было к случаю, в день именин, например, в праздничную ее парту, полную поздравлений, лакомств, картинок, записок, шоколадок, прислать и свой подарок – какую-нибудь безделушку с поздравлением на собственноручном рисунке. Помню, как волновалась я, стараясь добыть к тому дню уже заранее облюбованную мною фарфоровую корзиночку с белой фарфоровой розой внутри. И ждешь – понравится ли, придет ли к нам в нижний коридор погулять?..
В свою очередь, уже в старшем классе, вдруг узнаю, что кто-то меня «обожает»: прислана в подарок головка кошки, сделанная из куска мела, чем пишут в классе на доске; а на руке «малявки» нацарапан мой вензель.

ДОРОГОЙ ЦЕНОЙ

Каждый день с утра, разделившись на старшие классы и младшие, в порядке и попарно, весь институт шел на молитву – старшие в большой зал, младшие в столовую. Молитв читалось много, разнообразных и пространных, с возгласами и повторениями, с поминанием "за здравие" царской семьи и каких-то принцев Ольденбургских и Кобургских, и заупокойных. Все кончалось чтением псалмов и Евангелия. Многочисленные молитвы эти читались наизусть стоящей впереди всех классов дежурной ученицей.

Очереди своей ждала я с ужасом, уверив себя, что непременно перепутаю порядок. Но случилось хуже: подошла моя очередь, а судьба-насмешница в тот день наслала начальство к утренней молитве. Чувствую, что я не читаю, а лепечу: "Святый Боже, Святый крепкий, Святый бессмертный...", "Богородица, дева, радуйся". И вдруг все слова из головы вон... Остановилась. Еще раз начала – и опять остановилась... Слышу голос инспектрисы: "Цветаева, стань в ряды! Следующая дежурная, выйди читать молитву!"

После благополучного конца – меня к ответу:
– В чем дело? – Молчу. – За поведение 9 (вместо 12), в воскресенье лишаешься приема и целый месяц будешь за дежурную читать утреннюю молитву.
Поклон – и ухожу. Девятка за поведение? Пускай себе! Без приема родных завтра в воскресенье? Ну что поделаешь! Но целый месяц дежурить – это уж не-е-ет!!!

В тот же день записываюсь к врачу.
– На что жалуетесь?
– Ужасно болит голова!
– Часто?
– Каждый день...
Посмотрел – малокровие.
– Будете принимать железо в пилюлях.
– Я уже принимаю.
– Выпишу дополнительную порцию мяса.
– Я получаю!
– Дополнительная прогулка с 4-х до 5-ти?
– Хожу.
– Ну что с Вами делать?
– Если можно, назначьте обливание по утрам.
– Пожалуй, можно и обливание. Начнете с завтрашнего дня.

Вот так удача! Вот это номер! Те, кому назначено обливание, с утра идут в лазарет и законно отсутствуют на утренней молитве. На другой же день бегу в лазарет, занимаю очередь. А дальше – сущий ужас! В ванне, стоя на четвереньках, получаешь на спину целое ведро холодной воды. Процедура эта ощущалась мной как тяжелое потрясение. До сих пор вспоминаю с содроганием.

Но я терпела и до самого выпуска из института ежедневно ходила на утреннее обливание. Зато никогда больше не была дежурной – читать утренние молитвы перед половиной института. Необходимость публичного выступления, особенно в торжествах, параде, всегда действовала на меня угнетающе, парализующе. Что поделаешь. Это что-то врожденное.
Дорогой ценой была куплена свобода.

СПАРТАНЦЫ

В первый год пребывания в институте попала я в компанию какой-то сумасбродной вольницы. В нашем классе было человек 25 учащихся, а нас, самых отчаянных, человек 6. На уроках истории слышали мы о Спарте, о мужественных, суровых спартанцах; и вот мы уже пробуем свои силы в стойкости, бесстрашии. Мы изобретаем какую-то ужасную «спартанскую похлебку»: под фартуком уносим из столовой графин с квасом, банку горчицы, соль, и жгучую смесь эту мы заставляем себя единым духом пить большой кружкой...

Для испытания храбрости решено было проникнуть в «мертвецкую». В институтской церкви, на хорах, в самом их конце была какая-то всегда запертая таинственная дверь (никакой «мертвецкой» там, возможно, никогда и не было, но институтские легенды говорили иное).
Жребий пал на меня с правом идти вдвоем. Украдкой от дежурных и всякого дозора, ночью, в одних чулках и ночном белье, прячась, прислушиваясь, скользим мы мимо спящих дортуаров, спускаемся в другой этаж, коридорами, через весь институт, то вниз, то вверх по чугунным лестницам добираемся мы до парадного зала. Здесь по углам, на постаментах, стоят огромные, выше человеческого роста, великолепные расписные золоченые вазы (в них, говорят, хранятся кости Гриши, сына «Салтычихи», ею замученного...). Нам уже давно не по себе... Но надо еще хорами добраться до последней двери, а там уже церковь, и мы почти у цели. Вдруг звякнула металлическая обшивка на двери... Обезумев от страха, не чуя духа, легче пуха, летим мы обратно по хорам, лестницам, залам, коридорам к себе, скорее в свой дортуар, на койку, свою, свою койку, с головой под одеяло... И ведь надо же было, чтобы начальство наше (да и никто) о походе том никогда ничего так и не узнало.

Было у нас еще одно большое увлечение – занятия спиритизмом. В те годы везде, среди взрослых, в обществе спиритизм был в моде: стучащие столики, беседы с загробным миром и т.п. Рассказы обо всем этом таинственном с воли попадали и к нам в институт. И у нас были листы, по кругу исписанные буквами алфавита, были и говорящие блюдечки. Мы вызывали Пушкина, Лермонтова, старца Кузьмича, «Гришу» – сына «Салтычихи» (да существовал ли он когда-нибудь?)... Занимались мы этими вызовами каждую свободную минуту в углах, за партами, прячась от классной дамы, и доводили себя до настоящих галлюцинаций. С неприятным чувством вспоминаю об этом сейчас.

Но бывали затеи и просто веселые. Вдруг меня зовут идти в класс: сейчас у нас будет свадьба. «Вприсядку плясать будешь?» – «Буду». – «Одевайся, ты жених». Скорее бегу, влезаю в теплые клетчатые шаровары (в мороз велят нам надевать их на прогулку) и бегу скорее в класс.
Катя Б. уже в венке, волосы распущены, а вместо фаты – тонкие бумажные ленты по всей спине. Нас знакомят, беру «невесту» за руку и веду вокруг учительской кафедры, хор поет «Исайя, ликуй» (больше кричит, чем поет), но вот уже и плясовая... Невеста кланяется: мне идти плясать вприсядку. Была я на это дело вынослива, пляшу, пляшу, чешу-чешу, пока не запоют: «Федя пляшет, ума нет, перестанет али нет», и зрители, хор, все срываются с места, начинается «бал»: общая пляска, танцы до пота лица – счастливый час безудержного веселья (пока мы одни, у классной дамы свободный час отдыха).

* * *

Каждый класс имел двух «классных дам» – немку и француженку, дежурили они по очереди, и мы один день говорили по-немецки, следующий день по-французски, и так весь учебный год.
Состав преподавателей был очень хорош, многие были авторами наших учебников, люди с известными в своей специальности именами: историк М. Н. Покровский, известный впоследствии коммунист, сподвижник А. Луначарского, историк Р. Ю. Виппер, физик Чаплыгин, словесники Каллат, Алферов, художник Касаткин, пианист-композитор Скрябин, хормейстер Большого театра Авранек (часы занятий с ним были настоящим художественным наслаждением; между прочим, разучил он с нами и поставил на сцене все начало оперы «Евгений Онегин» (до появления Онегина) и многое другое, оставшееся в памяти на всю жизнь). Помню еще историка В. Н. Беркут, человека живого, остроумного; его уроки были особенно увлекательны. Он умел будить в нас инициативу: по собственному почину подгоняла я одну из отстающих одноклассниц, учила с нею уроки истории. За блестящий дар слова пол-института «обожало» Беркута.

Попутно расскажу: весной 1896 года заболела я скарлатиной и попала в лазарет. Время распускать институт на летние каникулы, а я, не выходя из скарлатинной палаты, схватила еще и корь. Домой не берут: там дети.
Скука, лежу одна в темной комнате. Книг не дают, чтобы глаза не портить. Но на то и голова на плечах, чтобы удачный выход найти: на каких-то клочках газеты начинаю от скуки считать, высчитывать, сколько в строке букв р, сколько н и т.д. Глаза-таки испортила.

XОДЫНКА

В те дни в Москве была коронация, и была злосчастная Ходынка. Лазаретные няни рассказывают шепотом о телегах и полках, заваленных трупами... Интересно обо всем узнать, и страшно, и ничего понять невозможно.
Лежать мне еще долго.
И вдруг вижу: в белом халате входит ко мне Ел. В. Ремезова. (И тут разыскала меня, добрая душа!) И какой принесла мне подарок! Мыслимо ли догадаться? Кабинетный портрет нашего учителя В. Н. Беркута! Но как, где получила она его? Оказывается, выставлен был в витрине. Ел. Вис. зашла в фотографию, сказала, что для девочки хотела бы получить портрет любимого учителя, и за 1 рубль получила желаемое.
Вот это был подарок! Как бы мне все завидовали! Но кругом ни души, я одна во всем лазарете, а может быть, даже во всем институте...

* * *

Начальницей института была О. С. Краевская, женщина умная, тактичная. Не раз пришлось удивляться ее уменью найти верный путь среди очень трудных для нее как педагога обстоятельств: так, сумела она сердечно подчинить своему влиянию трудного Скрябина; так, пошла она однажды навстречу нашему ученическому бунту, вызванному суровым педантизмом одной из классных дам.
За ум и справедливость Краевская пользовалась большим уважением.

Самыми счастливыми днями нашей институтской жизни были дни приема, приезда родных – четверг, воскресенье. Сидишь в классе и ждешь, вот прибежит дежурная, вызовет по фамилии: «К тебе приехали», – скажет. Опрометью бежишь в большой зал, ищешь своих... И случилось для меня радостное чудо: по четвергам стала ездить ко мне милая Е. В. Ремезова. Какой же это был верный друг матери моей, если в течение пяти лет каждый четверг ездила старуха ко мне, девчонке! Сама бывшая институтка, понимала она наши желания и дела, умела заставить рассказать – выложить все горя, радости, тайны, мечты. Не только гостинцы, ноты даже привезет и так беззвучно тебе их тут же растолкует, что слышишь и с наслаждением потом выучишь. Спасибо ей великое за стойкую доброту ее и ласку.

БАЛ

Самым торжественным днем в году был день Екатерины, 24 ноября. В этот день в Екатерининском институте бывал бал. С утра не было уроков, всем учащимся выдавалась парадная форма без длинных рукавов и пелерин, белые тонкие фартуки с большими бантами, обшитые кругом широкой белой гладью, и новые туфли. Разрешалось иметь свои белые лайковые перчатки.

Раньше всего приезжал военный оркестр и усаживался на хорах. Мы тайком бегали смотреть, как расставляются пюпитры с нотами и инструменты. Везде парадное освещение. К 8-ми часам за колоннами зала уже полно гостей. На эстраде торжественно размещаются почетные опекуны и самые почетные гости.

Подан знак, и с первыми звуками музыки, стройно, по 4 человека в ряд, плавным шагом полонеза идет институт с Краевской во главе, обходит весь зал.
Перерыв. Музыка играет вальс, гости, выйдя из-за колонн, вмешиваются в ряды, и зал заполняется танцующими парами. Танец за танцем, лихая мазурка, за нею для отдыха тихий па де катр, опять всеми любимый вальс... В искреннем веселье вместе с институтками среди гостей танцуют и молоденькие классные дамы, сумевшие казенную синюю форму ради бала превратить в изящный голубой туалет.

К 12-ти часам для гостей и старших классов в столовой подан ужин. Младшим угощенье разложено по партам в классах: бутерброды, фрукты, кусок торта, карамель.
На другой день сколько рассказов, воспоминаний, счастливой чепухи...

* * *

Дома, бывая на каникулах, вижу: подрастает «молодое поколение». Время идет: брату уже 8 лет, Марине 5, Асе 3. Отец поглощен работой по организации Музея. Шаг за шагом все реальнее становится задуманное дело. Прошел конкурс на здание Музея. Утвержден план архитектора Р. И. Клейн. Я видела несколько макетов в нашем зале в Трехпрудном. Слышу разговоры об уральском мраморе, тарусском известняке.
У отца по-прежнему работа идет без отдыха: все отпуска поглощаются разъездами, поездками за границу, непрерывной работой по делам Музея.
Организация Музея не дает средств к существованию, наоборот, службой заработанные деньги (университет, Румянцевский музей) покрывают расходы на неизбежные поездки для Музея, да еще с расчетом на собственную нетребовательность, выносливость.
Дома порядки все те же.
Мое учение идет к концу. Расскажу мимоходом небольшое приключение, происшедшее как раз в это время.

ИНСТИТУТСКОЕ

Верстах в 11/2 от Тарусы на берегу Оки была небольшая заброшенная усадьба с зимним домом, старым садом, службами. Усадьба эта принадлежала городу и сдавалась как дача.
Наша семья по долгосрочной аренде лет 20 жила по летам в этой усадьбе.
Тогда Таруса не была еще в моде. Это был маленький уездный городок, в стороне от железной дороги, в исключительной по красоте местности, никому не известный.

Весной, по окончании экзаменов, опережая общий переезд на дачу, вдвоем с подругой едем, бывало, в милую Тарусу.
Кружным путем 17 верст на лошадях: по дороге голубые поляны незабудок, сады в цвету.
Дома нас встречает старушка Александра, каждое лето обслуживавшая нашу семью. Дом проветрен, все прибрано, вымыто, напечены ватрушки. В окна сквозь ветви плакучих берез знакомые просветы на реку. На балконе в углу скамейки глупый воробей свил гнездо... А вот и милый пес Сугонка.
После дороги ломит счастливая усталость, и, как скошенные, засыпаем мы на траве под цветущей яблоней задичавшего сада.

ОСЕНЬ

Но вот совсем другое: после счастливо прожитого лета, когда уже скоро возвращаться в город к началу учебного года, когда уже длинные осенние вечера и ненастье, – все мы собираемся в столовой, горит лампа, дождь хлещет в окна, барабанит по лопухам, ветер треплет старую сирень возле дома и стучит ветвями в стены, – мы или за книгой, или у рояля, или играем в «рамс» на орехи. Отец у себя за столом занимается.

* * *

Так вот на эту самую дачу как-то осенью приезжает студент-репетитор для брата. То, се, и по-дачному очень скоро:

Действие I: «Расскажите вы ей, цветы мои...»
Но дачная осень недолга, вот уж и начало учебного года... Мне ехать в институт... Лошади на станцию, бубенцы-колокольчики, подорожная корзина яблок и банка варенья.

Действие II: Потекли обычные институтские будни. По воскресеньям и четвергам приемный день. Как-то приезжает ко мне наша остзейская бонна младших сестер, и мне... письмо. О, это замечательно. Но куда его девать? В конверт и в башмак. Ответ устный.
С течением времени 2-е, 3-е письмо. Забава чуть ли не целому классу. Но где их держать? В мыльницу!
Но письма письмами – все одно и то же. Надо что- нибудь поновее. Свиданье.
От 4 до 5 часов бывает дополнительная прогулка в палисаднике вдоль улицы. Решетка сквозная. И вот в назначенный день мы втроем с двумя подружками, увязав голову башлыком, так что не голова, а кувалда, и ничего не разберешь, сцепившись под руки, выходим на прогулку.
Видим: по ту сторону решетки – ждет. Вот пошел. Чего-то ищет. На жуткие кувалды и не глядит...
Мы еле живы от удушья смехом.
2-й, 3-й рейс вдоль решетки. Звонок. Прогулка окончена.

Действие III: Как-то утром прибегают за мной на бассейн (умывальная комната с огромными кранами). «Цветаева, иди скорее, был обход, у тебя в мыльнице нашли письма. “Она” их взяла». Точка. Иду. Мне ни слова, становимся в пары, и день пошел своим чередом. Дня через 2, в свободный час, приходит в класс нянюшка начальницы. «Цветаева, к начальнице в кабинет». Ох, начинается... Выхожу. Видно, пронеслось что-то предсмертное: весь класс стал на колени, кроме одной, с которой мы были в ссоре. Опрометью бросаюсь в дортуар к своей койке, кладу земные поклоны перед образом с красивым малиновым бантом. И, наконец, вдоволь настоявшись за дверью, вхожу в кабинет. 2-3 спокойных вопроса: «Твои письма? И сама писала? Отец знает? Так вот, на Святки поедешь домой, расскажи отцу, а вернешься, я тебя спрошу».

Действие IV. Пришли Святки. Я дома. Сочельник. У нас в зале елка. Вечер, но мы с отцом все еще чего-то спешим по Тверской, заходим в магазины, что-то покупаем. Падает снег, и сквозь него такие веселые, такие нарядные светятся витрины.
Ну, была не была. «Папа, я должна тебе что-то сказать». – «??» – «Я получала письма, каких не полагается получать». – «А сама писала?» – «Нет». – «И какой дурак тебе пишет?» – «Этого я не могу сказать». – «Тогда вообще нечего было говорить». – «А мне начальница велела». –
«Никогда не отвечай на такие письма». (Принято к сведению на всю жизнь...)
Инцидент исчерпан (отец был довольно беспомощен перед такими дилеммами).
Гора с плеч; и, нагруженные приятными пакетами, идем домой. Дома елка уже зажжена, пахнет хвоей и мандаринами. Толчея, рояль, – и все идет своим чередом.

Эпилог: Институт. Неизбежный вопрос. С легким сердцем ответ. Но злоба дня уже не в этом: «Ты знаешь, к Коноваловой каждую ночь является мать». Смотрю – с каникул Коновалова приехала в траурном переднике.
В первую же ночь меня будят: «Лёра Цветаева, вставай, около тебя стоит мать Коноваловой...»

«Давно уж это было
И с вешним льдом уплыло
Тому уж много лет,
Тому уж много лет...»
(Из старинного романса).

* * *
Весной 1900 года выпускные экзамены. По Закону Божьему я очень плохо знаю тексты, боюсь алгебры, боюсь физики...
По Закону Божьему мой ответ был прерван появлением архиерея, все встали, и меня отпустили, не домогаясь текстов; по физике выручил удачно на доске исполненный рисунок; что помогло мне получить 12 по алгебре? – верно, счастливый билет. Словом, годовой балл и экзамены сданы были на круглое 12.
В день выпуска мы все в большом зале, в белых платьях (уже не в казенных, а в своих). Посреди зала длинный стол, покрытый красным сукном. Впереди его ряд кресел, на них наше начальство и почетные гости (вижу, там и отец мой сидит).
Слушаем общий отчет. Вот и мое имя в числе окончивших с золотой медалью. Поодиночке вызывают нас к столу: священник дает по Евангелию, благословляет. Отступаем 3 шага и делаем последние поклоны.
Торжественная часть выпуска закончена. Наступают последние минуты. Мы еще в стенах института, еще здесь подруги, с которыми сжились за годы совместной жизни. Записаны адреса, даны обещания встречаться, не забывать. Но вот родные, приехавшие за нами, торопят. У парадного подъезда много карет. Мы с отцом едем в Эрмитаж, ему хочется побыть со мной наедине, угостить завтраком и, по случаю окончания института – шампанским.
Среди веселой беседы он говорит мне, что знает теперь, кто писал мне письма.
«По твоим словам, какой-то дурак пишет мне письма», – смеюсь я.
«А теперь он объясняется в чувствах Марии Александровне», – говорит отец.
«Ой, как интересно!» И опять: «Расскажите вы ей, цветы мои!..»
«Может, и интересно, но он у нас больше не живет, переехал куда-то». (Отец не знал, что переезд не много будет значить.)
Отец был рад видеть, что я не задета, что все это для меня не более, чем «ой, как интересно». Завтрак в Эрмитаже имел целью выяснить себе именно это, и отец хотел предупредить меня обо всем до встречи с Марией Александровной.
Приехали мы домой. Встреча состоялась, но почувствовала я ее, как встречу здорового с больным.
И пошло это между нами надолго.

«МНЕ МИНУЛО 16 ЛЕТ, И СЕРДЦЕ БЫЛО В ВОЛЕ»

Окончен институт. Я опять дома.
В день рождения получила я цветущее деревце белой азалии – подарок любезной Сусанны Давыдовны. Отец передал мне письмо, в котором говорил о значении этого дня для меня, о близости самостоятельной жизни и деятельности, о своем взгляде на жизнь: «труд condiсio sine qua non* разумного существования», – писал он; говорил, что доволен видеть меня такой, как есть, жалел, что матери моей не довелось дожить до радостного дня моего совершеннолетия.
Письмо это – замена душевной беседы – глубоко меня тронуло.
И надо же было письму этому очутиться в руках у М. Ал. Непрошенное вторжение, недобрая критика ничего по существу не изменила; все же и для отца и для меня теплым чувством приподнятое настроение было оскорбительно нарушено.
Вечером у Иловайских, при собравшихся гостях, дед со мною, шестнадцатилетней, танцевал вальс и мазурку, которой, в свое время, славился он неплохим исполнителем.

* condiсio sine qua non – необходимое условие

Теперь у меня дома своя, отдельная комната. Но с какой детской наивностью убрала я ее: всюду, где только возможно, расставлены были безделушки: у окна, в полчеловеческого роста высотою гипсовый мальчик с соколом на руке, стены сплошь увешаны картинками, фотографиями, рисунками – хорошим и плохим, вплоть до раскрытых вееров, казавшихся мне похожими на пестрые крылья бабочек.
В Институте у нас не было своих вещей, и теперь все это нагромождение, мишура воспринимались как изобилие роскоши. То же видела я и у своих институтских подруг. Во многом оставались мы еще совсем неискушенными детьми. Еще так недавно, рискуя большими неприятностями, из-под парты зачитывались мы запрещенным для нас Надсоном. Еще так недавно на институтском балу знакомому студенту, спросившему меня: «Читали ли Вы Тургенева?» с уверенностью отвечала: «Конечно, читала». – «Что же именно?» – «Муму». – «А еще что?» – «Еще... Герасим и Муму... Пока больше ничего».

Теперь решаюсь, не теряя времени, поступить на историко-филологический факультет Высших женских курсов, основанных проф. В. И. Герье, только что открытых. Отец советовал мне подождать с год, заняться языками, почитать, оглядеться. Но я боялась залениться, потерять привычку к обязательной учебе и настояла на поступлении без всякого перерыва.

* * *

Первую лекцию на нашем курсе читал проф. Лопатин – «Введение в историю древней философии». Начал он с общего обзора, что для неподготовленной аудитории было трудновато. Слушала я с неослабным вниманием. Каково же было мое изумление, когда по окончании лекции почувствовала я, что повторить, пересказать своими словами только что слышанное мне совсем не по силам. Потрясенная таким открытием, забралась я на подоконник и, не сдержавшись, горько, горько расплакалась.
«Что с Вами? Вам нехорошо?» – Нет, я просто не гожусь. Не гожусь я здесь учиться». – «Кто это? Что с ней?» Ах, институт, институт: от тебя эта наивная, излишняя, чистосердечная прямота. Многие ли, слушавшие первую лекцию, усвоили больше моего!
С какой тяжестью на душе, с какой безнадежностью возвращалась я домой… <…>

ПЕРВЫЙ ПОЦЕЛУЙ

Как-то возвращаясь из гостей, провожавший меня студент у самых ворот нашего дома вдруг поцеловал меня в щеку. Пораженная неожиданностью, бросилась я бегом по двору в дом, к себе наверх. «Первый поцелуй. Ведь это ПЕРВЫЙ ПОЦЕЛУЙ! Как же выгляжу я теперь?» Вмиг: спичка, свечка, к зеркалу... Оттуда на меня: взволнованный жутким любопытством пристальный взгляд – и… больше ничего.
Институт! Мы все еще твое творенье...


Сестры оставили очень разные воспоминания о Лёре: Марина в нескольких рассказах насмешливо называет ее "институткой Валерией" с "бирюльками" и "барышнинскими пилюлями". Анастасия в своих мемуарах объясняет такое отношение их ссорой:

В какое время произошло молчаливое расхождение их — не помню (продлившееся в необщении — до конца Марининой жизни). Виноватой была Марина, усугубившая вину — гордостью, оскорбленной тем, что Лёра, ею обиженная, от Марины — молча отвернулась. Марина затаила обиду и, как гордый человек, с повинной не пришла. Позже она дурно писала о Лёре и в отношении детства. Что неверно, так как до ее шестнадцати лет Лёра ей была первый друг.

Сама же она говорит о сестре с нежностью, упоминая и ее институт:

Мне было лет пять, когда мама взяла меня на Лёрино институтское торжество (видимо, окончание). Я помню миг перехода с мамой Староекатерининской площади и приближения к желтому с белым зданию Екатерининского института. Затем помню высокий зал, что-то золотое и белое, чьи-то портреты в рост в золоченых рамах, море девушек в таких же платьях и пелеринах, как Лёра, вопросы о том, кто я, мамин ответ и себя, поднятую на руки и передаваемую из рук в руки над головами улыбающихся мне институток. «Лорина сестра, Лорина сестричка…» Я хочу поправить, что Лёра, не Лора, — но не слышно, и столько новых слов («акт», «шифр», «выпуск»...). Жадно впивая все незнакомое, я ищу глазами Лёру и радуюсь, что мы с мамой сейчас увезем ее с собой...

С Лёрой в нашем доме поселилось праздничное. Ее комната была — особый мир. Моему уму он был недоступен, но волновал и влек. <...> В те годы цвели в Лёриной комнате книги: «Лэди Джэн, или Голубая цапля» и «Маленький лорд Фаунтлерой». И от всего этого, где-то жившего, чужого, влекущего, безвозвратного, была тоска, как от маминых рассказов о ее детстве — о Ясенках, которых мы никогда не увидим, или от книги — любимой маминой книги, страстно полюбленной Мусей — «История маленькой девочки» Сысоевой: о ее детстве дома, о смерти матери, годах в дружеской чужой семье, брате — в кадетском корпусе, отъездах и встречах, чужих колокольчиках и поездах, от которых рвалось сердце.


Лёра была уже взрослой барышней, когда увидели свет первые книги Лидии Чарской, и, скорее всего, не читала их. Однако можно не сомневаться, что они понравились бы ей - той, которая рано потеряла мать, не желала принять мачеху (ту самую Марию Александровну), окончила институт, стремилась к самостоятельности и независимости, была трудолюбива, романтична и ценила  сентиментальные истории с хорошим концом.

В завершение - еще несколько фото героини поста: маленькая Лёра перед поступлением в гимназию, выпускница института и взрослая Валерия.

@темы: воспоминания

---

Сборник стихов Лидии Чарской «Весёлая дюжинка»

[@diana9]

В издательстве «Палласов кот» вышел сборник стихов Лидии Чарской "Весёлая дюжинка".
Его стоимость – 1 000 рублей.
Книга включает два прижизненных сборника детских стихов писательницы, вышедших в 1906, 1910 и 1913 годах.
В этой книге сохранены все стихотворения, их стиль, оригинальные иллюстрации к стихам,
и лишь орфография откорректирована в духе современности.
Тираж небольшой – 20 экземпляров.
Спешите приобрести эксклюзив!

Пусть цена не смущает вас: в неё включена лишь себестоимость книги. Маленький тираж (увы!) требует больших затрат.
А большой тираж издательству (пока!) не под силу.
48 стихотворений для детей младшего возраста
и прекрасный авторский язык русской речи
будут полезны вашим детям и расширят их словарный запас.

---

А.Наркевич "О сочинениях Лидии Чарской"

[feray]

А вот та публикация, которая меня удивила (почему и захотелось ею поделиться).

arch.rgdb.ru/xmlui/handle/123456789/46316#page/...

Называется она "О сочинениях Лидии Чарской", время написания - 1939 год. При взгляде на дату уже можно предположить, что текст будет далеко не комплиментарный (вспоминаются и школьные "суды" над Чарской, и презрительные упоминания у других авторов - "слезливая девчоночья книга",  и многое другое). И это действительно критическая статья с обязательным присутствием слов "монархически-верноподданнический", "буржуазный", "пошлость" и "слезливость". Но...

Во-первых, неожиданно увидеть анализ того, как произведения Чарской вписываются в русскую и даже мировую литературу: разбираются приемы, восходящие к готическими романам Анны Радклифф, объясняется бóльшая популярность, чем у коллег по цеху Макаровой и Лукашевич, взрослые книги Чарской сравниваются (не всегда обоснованно) с тогдашними бестселлерами для взрослых и подростков, упоминаются "традиционная для дореволюционной русской литературы тема "долга перед народом" и "проблема создания положительного героя", которая "особенно остро стояла перед русской литературой". Но самое главное - Чарская "сумела уловить вкус читателя своей эпохи. Она чувствовала, что подрастает порожденное эпохой реакции поколение "непонятых", "непризнанных"..."
Автор иронизирует над юными максималистами и эгоцентриками, однако вместе с тем признает безусловную чуткость писательницы, которой отказывает во вкусе и таланте. (Что характерно, здесь нет смакования речевых или фактических ошибок, как в других статьях негативного характера. О Чарской-поэтессе говорится почти дипломатично: "пробовала себя, хотя пожалуй, без достаточных оснований, и в писании стихов". Есть еще усмешка в сторону "роскошного" стиля", изобилующего названиями драгоценных камней, но в целом текст сложно назвать желчным).

Во-вторых, автор фактически приходит к выводу, что за 20 с небольшим лет существования советской литературы для детей никто не описал школьную жизнь увлекательнее Чарской. "До недавнего времени наши детские писатели... как бы стеснялись говорить во весь голос о душевных переживаниях  героев и, по-видимому, опасаясь впасть в сентиментальность, писали чрезмерно сдержанно и сухо... <...> Пока же в имеющихся произведениях, например, в "Дневнике Лизы Карасевой" Д.Бродской, подлинной школьной жизни не ощущаешь: ребята и шалят, и хулиганят, и ножки подставляют, и конфликты у них завязываются, и все как-то манекенно, неубедительно и оставляет читателя равнодушным".

В-третьих, бросается в глаза количество и развернутость цитат, причем в первую очередь даже не из книг, а из переписки читателей "Задушевного слова". Восхищенные письма приводятся целиком и порой занимают почти всю страницу. А если учесть, что осуждающая статья зачем-то проиллюстрирована рисунками из дореволюционных изданий и снабжена подробным пересказом сюжетов (от культовой "Княжны Джавахи"  до менее известных произведений, например, "Огонька")... Очевидно, что журнал предназначался взрослым: учителям, родителям, детским писателям - но, случайно увидев в детстве такой материал, мне бы точно захотелось прочитать все эти истории

Кроме того, интересно, что Лидия Чарская здесь не обезличена и не изображена карикатурно, а представлена скорее с симпатией: не автомат с кнопочками и рычажками в редакции ЗС, как у Чуковского, и не кисейная барышня, как ее представлял себе В. Воровский, а небогатая молодая актриса, взявшаяся за перо, чтобы прокормить ребёнка, и сама не ожидавшая такого успеха.

И еще весьма подробно рассказывается о рекламных трюках Вольфа, таких, как идея с "Почтовым ящиком" "Задушевного слова" или то, что сейчас называют клиффхангерами, - публикация повестей и романов по частям, заканчивающимся на самом интересном месте. То есть понятно, для чего на этом заостряется внимание, но просто необычно само обращение к теме.

Пару слов об авторе: Александр Наркевич впоследствии стал известен своими исследованиями истории шахмат и послесловиями к выходившим в СССР приключенческим романам иностранных авторов, например, Фенимора Купера и Майн Рида. А родился он в 1910 году в интеллигентной семье (отец был юристом, мать медиком). Возможно, его первым чтением было как раз "Задушевное слово"?  Это могло бы объяснить тот факт, что он пишет о Чарской несколько мягче, чем было принято в то время - по крайней мере без возмущения и призывов немедленно запретить

@темы: статьи, Чарская

---

Лакомства институток (с Яндекс.Дзен)

[feray]

Случайно попались на глаза эти три поста, решила принести их сюда - тем более что давно хотела поделиться и другой статьей, которая показалась мне любопытной. О ней будет удобнее сказать отдельно, так что пока - рассказ об институтских лакомствах из книг Чарской

Часть 1
Часть 2
И часть 3

@темы: ссылки, Чарская

---

Чешские (и словацкие!) издания: иллюстрации и обложки, часть 3

[feray]

И окончание о книгах Чарской в Чехии

Вернее, с 1918 года это была Чехословакия, и здесь страну следует называть именно так, потому что речь пойдёт не о пражских издателях, а об их коллеге из словацкого города Жилина. Олдржих Травничек выпускал книги для детей и подростков, а также учебники и пособия по педагогике. Первой книгой Чарской, которая вышла в его издательстве, была "Малютка Марго" 1929 года, в переводе Drobná Margo ("Крошка Марго"). Иллюстрации к ней сделал художник Юрай Крутек (Juraj Krutek).









За ней последовали в 1937 году Zápisky malej gymnazistky/"Записки маленькой гимназистки" с рисунками Рудольфа Пухыржа (Rudolf Puchýř):












А в 1947 году вышли две книги, оформленные Винцентом Гложником (Vincent Hložnik):

Dom šibalov / "Дом шалунов"








и Marul'ka ("Марулька") – новый перевод "Малютки Марго". Неожиданное имя для француженки, конечно





 

В 1948 - еще две книги с иллюстрациями Веры Горачковой (Viera Horáčková):

NA-TA /"Т-а и-та", 1948 год



Ната - сокращенно от Naša tajnosť  (НАша ТАйна)





 

и Čarovný Obi/"Волшебный оби":




Рисунки здесь, конечно, были совсем другие, чем у Черного или Гота, более схематичные и "детские", но и с такими картинками книги читались и были любимы - тем более, что до Травничка детскую литературу на словацком языке не издавал еще никто.

А иллюстрации Венцеслава Черного были использованы и в нескольких изданиях Travniček (только обложки были другими):

Ruža z Kaukazu ("Роза с Кавказа")/"Княжна Джаваха", впервые вышла в 1942 году и была переиздана в 1944-м и 1947-м






Sibirôčka/"Сибирочка", 1942 (здесь как раз не обложка, а фото иллюстраций внутри книги):






Džavachovské hniezdo/"Джаваховское гнездо", 1943




Pred rozchodom ("Перед расставанием")/"Большой Джон", 1943



Из "автобиографических"повестей Чарской эта вышла на словацком самой первой, а начало Bez mamičky ("Без мамочки")/"За что?" и продолжение Navždy svoji ("Вместе навсегда")/"На всю жизнь" – в 1944 и 1946 годах соответственно.


Medzi priatel'kami ("Среди подруг")/"Записки институтки", 1944




И еще вот такая обложка из 40-х – Zápisky gymnazistky ("Записки гимназистки"), почему-то с портретом взрослой барышни и без слова "маленькой" в заглавии, но, судя по всему, это было все же переиздание истории про Лену Иконину.




Кстати, интересно, что практически все переводы были выполнены одним человеком – Марией Климовой (в то время как в почти каждом издании Вилимека был свой переводчик на чешский).

В других словацких издательствах выходила почему-то только одна книга Чарской –  Lizočkino štastie/"Лизочкино счастье". Вот как выглядел экземпляр 1947 года от братиславского издательства Karol Müller:



Все остальные произведения неизменно выходили под маркой Učitel'ské nakladatel'stvo O.Trávníček v Žiline. (То же самое, как известно, происходило и в Чехии, где Вилимек был первым и главным издателем Чарской.) Судьба двух компаний также сложилась одинаково: издательство Травничка просуществовало до 1949 года, после чего было национализировано и вскоре закрыто.

Прошло без малого 45 лет, прежде чем издательство Práca вернуло их на книжный рынок, представив публике книги Sibirôčka/"Сибирочка" (1992), Ruža z Kaukazu/"Княжна Джаваха" (1993) и Bez mamičky/"За что?" (1994) – в новом переводе и таких немного фантазийных обложках:







Забавный факт: главную героиню Bez mamičky ("За что?") назвали Людочка Воронская. Снова Люда-Лида, но теперь в обратную сторону


А издательство Arkus в 1996 и 1997 годах соответственно предложило читателям Malá Margo/ "Малютку Марго" и Zápisky malej gymnazistky/ "Записки маленькой гимназистки" с модными тогда коллажами на обложках:






 Тем временем в Чехии тоже вспомнили о Чарской. В 1991 году  в издательстве Albatros вышла Růže z Kavkazu/"Княжна Джаваха" с классическими иллюстрациями Венцеслава Черного:




А в издательстве Papyrus в 1992-м – Sibiročka/"Сибирочка" вот в такой обложке (картинка смешная, а ситуация страшная ):




На сегодняшний день эти издания, к сожалению, - самые новые выпуски книг Чарской в Словакии и Чехии. Но ее до сих пор помнят, любят, читают и перечитывают. Вот несколько отзывов с разных сайтов (все оставлены в 2008-2020 годах). Есть немного критики, но большинство все же положительные:

"Лучше всего были книги Лидии Чарской для девочек о петербургском интернате – боже, где бы их найти? У меня есть "Сибирочка" и "Записки институтки", но я ищу "Княжну Джаваху", "Вторую Нину" и остальные. Ммм, вот это было чтение. Детство, потрепанные книжки под партой – счастливые времена!
... Большое спасибо всем за советы, я обязательно ими воспользуюсь. Уже нашла "Джаваховское гнездо" в одном антикварном магазине. Не смейтесь надо мной, это сентиментальные воспоминания о далекой юности, которая была почти столько же лет назад, сколько этим книгам сейчас... Из книг Чарской мы узнавали о российских реалиях, ситуации на Кавказе и многом другом. У каждой из нас есть свои слабости и свои девичьи воспоминания в потаенном уголке души..."

"Я росла в окружении книг, принадлежавших моей бабушке. Это были Красная и Синяя библиотеки, "Даша из восьмого класса", "Упрямица" – девушка, а затем жена, мать и бабушка – и Лидия Чарская,  ее захватывающие истории о Кавказе, о том, как боярин на коне освобождает заточенную в монастырь красавицу. А еще Лесовичка, которая из своей землянки попадает в театр и становится примой. Или золотоволосая Сибирочка, маленькая циркачка, которая кладёт голову в пасть огромному льву... "

(Здесь нужно пояснить: Красная и Синяя библиотеки – названия двух книжных серий, которые в 20-30-е годы выпускало издательство Rodina. В красных обложках выходили любовные, а в синих – детективные и приключенческие романы. "Даша из восьмого класса" – неточное название произведения чешской писательницы Яромиры Хюттловой. В действительности книга, которая была напечатана в 1930 году, называлась "Таня из восьмого класса", а история о Даше, увидевшая свет за год до этого, - "Даша, пражская студентка". Возможно, и боярин на коне был на самом деле гимназистом на поезде, или это все-таки из другой повести Чарской?

А  "Упрямица" с ее продолжениями – это чешский пересказ одноименной книги Эмми фон Роден, сделанный писательницей Элишкой Красногорской. Действие было перенесено из Германии в Чехию, а главная героиня получила имя Зденка.)

О "Сибирочке":

"Я познакомилась с этой повестью в 8 или 9 лет, и она открыла мне огромный новый мир – мир Лидии Чарской, который был так не похож на другие книги того времени для детей или девушек... Эта история одновременно романтичная и страшная, немного наивная, но стиль очень хорош. Жаль, что после 90-х годов, когда вышли 5 книг Чарской ("Сибирочка", "Княжна Джаваха", "Малютка Марго", "За что?" и "Записки маленькой гимназистки"), больше не напечатали ничего, и эти 5 книг тоже не переиздавались. Мне кажется, что в немного отредактированном виде их оценили бы и современные девочки".

"Читала эту книгу на чердаке у бабушки, и в то время она казалась мне просто потрясающей. Спустя годы могу поставить ей только две звездочки – за приятные воспоминания".

"Очень милая книга, в детстве я перечитывала ее раза четыре".

"Самая прекрасная книга моего детства, я до сих пор помню сюжет. Никогда ее не забуду".

О "Княжне Джавахе":

"Чудесная история для девочек. Я нашла эту книгу на блошином рынке и просто не могла оставить ее там. Читала ее в детстве и хочу, чтобы моя дочь тоже прочла ее когда-нибудь".

"Если честно, я не много потеряла бы, не прочитав эту книгу. Сюжет хорош, но слишком прост. Действие начинается очень медленно, а заканчивается, наоборот, резко и неожиданно. В тексте много ошибок".

"Книга моего детства, которую я брала в библиотеке каждый месяц... Ах, эта ностальгия".

"Кавказская княжна, наполовину сирота и "дикарка"… Вместе с Ниной читатель переживает множество приключений и волнующих моментов (отношения с дедушкой, смерть матери, свадьба тети и несостоявшаяся женитьба отца, дружба, побег, встреча с разбойниками, учеба в институте). Главной героине 11 лет, и книга написана как раз для этого возраста. Правда, я не уверена, будут ли современные дети читать эту книгу. Там, конечно, есть и словарик с объяснением непонятных слов, хотя все легко понять из контекста, но просто некоторые книги – продукт своего времени с его языком… Как бы то ни было, мне книга понравилась, но я старая!" (последняя фраза – не более чем кокетство, на самом деле на фото молодая женщина )

"Одна из моих любимых книг в детстве. Сама себе я казалась больше похожей на Энн из Зеленых Крыш, но Нина Джаваха-оглы-Джамата покорила мое сердце. Вместе с ней я скакала верхом по склонам кавказских пор, знакомилась с новой для меня культурой, вместе с ней плакала и смеялась, слушала сказки и татарские песни, танцевала лезгинку и затаивала дыхание, услышав совсем рядом голоса душманов... Я взрослела с этой книгой. Мне нравился и язык, и сама Нина со всеми ее недостатками, с ее пылкостью,  за которую часто приходилось расплачиваться. Ее рассказ о своей судьбе показал мне, что не у всех историй бывает счастливый конец.
И я знаю, что сейчас это, наверное, невозможно, но благодаря Лидии Чарской я долгие годы мечтала отправиться в Грузию, в Гори, найти места, о которых она писала и вдохнуть аромат кавказских роз..."

О "Записках институтки": 

"В детстве я читала эту книгу, наверное, раз сто, иногда я заканчивала ее и сразу же начинала читать снова".

"Роман для девочек о петербургском институте благородных девиц, где жизнь течет размеренно и скучно, как вода в Неве. Красивые иллюстрации. Родись я в 1920 году, книга, наверное, привела бы меня в полный восторг. Но и сейчас она читается очень приятно".

О "Джаваховском гнезде":

"Очень трогательная история... Написано в сентиментальном, местами даже патетическом, тоне, но так было принято писать в те времена. Повесть будет интересна подросткам, а взрослые женщины оценят скорее литературный язык, чем сюжет".

О "Цель достигнута":

"Нашла дома, пролистала, решила прочесть, но не впечатлилась. Не хочу никого обидеть, но, к сожалению, это типичный девичий роман".

О "Проблемах любви":

"Сборник рассказов с порой неожиданной развязкой. Некоторые очень сильные. Это совершенно не "дамская литература", как можно предположить по названию".

О "Лизочкином счастье":

"Симпатичная книга, в которой злые люди наказаны, а добрые вознаграждены".

"Занимательное чтение для дождливого дня еще советую "Юркин хуторок".

О книге, которая в Чехии называлась Car Ivan Hrozný – "Царь Иван Грозный". Судя по описанию, это, наверное, "Евфимия Старицкая"?

"Классический роман. Мое внимание привлек прежде всего тот факт, что он продавался в категории "для женщин". Но мне понравилось".

О "Доме шалунов":

"Наконец-то в пятницу вечером я читаю что-то не по работе. Вечерняя сказка для детей – книга "Дом шалунов", которую моя мама получила в подарок на Рождество в 1948 году. Хорошие книги передаются по наследству и не стареют".


…А работы чешского художника Венцеслава Черного (по-русски его чаще называют Черны, но в чешском фамилия склоняется) продолжают радовать читателей В 2018 году издательство "Азбука" выпустило четыре книги Чарской с его иллюстрациями:

"Княжна Джаваха":

 




"На всю жизнь":








(наконец стало понятно, как выглядела "шляпа-коронка" с черными крыльями )

"Сибирочка":







"Смелая жизнь":

@темы: Чарская, иллюстрации

---

Zosia Wisowska (Люда Влассовская) и иллюстрации 20-х годов

[feray]

Выложу еще раз старый пост, который случайно удалился. change-ange, спасибо за напоминание!

Может быть, я путаю, но вроде бы здесь пока не было статьи Е.И.Трофимовой о переводах книг Чарской на польский.

Их, как выяснилось, было довольно много, причем об изданиях до 1917 года, когда Чарская еще печаталась в России, информации почти нет. Зато в 20-30-е, трагические и для писательницы, и для ее книг на родине, в Польше, теперь независимом государстве, было выпущено более 50 переводов.  Трофимова отмечает интересный факт: польские читатели принимали Чарскую за свою соотечественницу из-за ее псевдонима (Czarska - звучит очень даже по-польски), а некоторые переводчики подкрепляли это впечатление, перенося действие в Польшу и заменяя русские имена героев.

Так, "Люда Влассовская" была опубликована под названием "Зося Висовска" (Zosia Wisowska). (По ссылке статья в составе сборника "VIII Герцыковские чтения", на 143 странице. Кстати, помимо нее там еще много интересного для любителей Серебряного века - но уже о взрослой литературе.) Но я хочу поделиться не столько статьей (возможно, она новая только для меня), сколько иллюстрациями к вышеупомянутой "Зосе" ("Люде").

Вот какие картинки были в издании 1925 года (их автор - художник Артур Горович/Artur Horowicz). Все тот же стиль модерн, который царил в журналах 10-летней давности, но мода уже совсем иная (а героини причесаны и одеты в современном стиле, посмотрите на эти короткие стрижки и узкие юбки - отредактировали явно не только место действия, но и эпоху):











Девочка с кудрями, похожими на листочки, - это Маруся Запольская, в польском варианте - Марыся. Ее прозвище Краснушка перевели как Rydzik (так называют птичку-малиновку, а еще это слово созвучно названию гриба рыжика - rydz). Остальные имена (судя по тому, что видно на фото страниц с сайта Allegro):

Кира Дергунова - Кара Дервишувна
Лер - Лерувна
Хованская - Хованчакувна (да, были такие окончания фамилий у незамужних паненок)
Маня Иванова - Клара Доманска
Антоша Мухина, "Мушка" - Мушка Герард
Варя Чикунина - Галинка Леска
Терпимов - Вацинский
Григорий Григорьевич Вацель (Гри-Гри) - Козакевич
Козелло - Малевский  
Бельская и Вольская - Бельска и Вольска ("сошли" за полек, как и Чарская). Анну Вольскую называют Аней и Анкой.
Иностранки Арно, Генинг и Нора остались при своих именах  А вот грузинские аристократы стали польскими: Нина и Георгий Джаваха в переводе - княжна Нина и князь Ежи Болецкие. Генерала Кашидзе переименовали в Топольского, а его внучке Тамаре дали имя Иренка.

@темы: статьи, Чарская, иллюстрации

---

Пропавшие посты

[change-ange]

Уважаемые участники сообщества! Из-за сбоев на дайри некоторое время назад пропало несколько записей, в том числе о польских изданиях, о трилогии Аверьяновой... Если у вас остались черновики, пожалуйста, вывесите опять их, это очень нужные записи.

@темы: вопрос

---

Лидия Чарская "Её величество Любовь" в издании Каспари

[change-ange]

Лидия Чарская "Её величество Любовь" в издании А.А.Каспари


Не так давно я наконец получила один из своих любимых романов Чарской в иллюстрированном издании (как серию "Иллюстрированное собрание русских романов"). "Её величество Любовь" выходила дважды на русском до революции - в издательстве "Венок" без картинок (как и "Виновна, но...") и у Каспари (издательства журналов "Родина", где также печаталась Чарская). Я отсканировала книгу и теперь могу показать её вам. Как только я увидела чешское издание романа, оказывается, там тоже оно выходило, я уже поняла - надо вывешивать Состояние у неё очень ветхое, но и сам роман очень редкий, в таком виде они с трудом сохранялись без переплётов... Пока думаю, как вывесить целиком все сканы, а пока вот несколько страниц. Очень здорово, что на картинках видна мода того времени.

@темы: текст, Чарская, иллюстрации, "Её величество Любовь"

---

Чешские издания: иллюстрации и обложки, часть 2

[feray]

Продолжение поста о чешских обложках и иллюстрациях С книгами Чарской в Чехии связано такое упоминание в книге Ариадны Эфрон "Моя мать – Марина Цветаева":

В конце августа 1923-го родители отвезли меня в Моравску Тшебову, маленький, пограничный с Германией городок, где находилась русская гимназия-интернат для детей беженцев, <...>потом <...> расстались со мною до Рождества.
<...> После четырех месяцев безвыходного интерната городок показался мне раем. Я вертела головой, стараясь разглядеть все сразу и Марину, болтала о девочках, об уроках, о том, что хорошо кормят и хлеб даже остается; крепко держала Марину за руку, как маленькая. Она слушала, не перебивая и как бы грустно, и как бы издалека; изредка задавала короткие вопросы — вычесываю ли волосы частым гребнем? понимаю ли задачи с купцами, с поездами, с бассейнами? С кем дружу? Почему? А Чарскую — читаю? ("Нет, конечно! Вы же не велели!")

У детей русских эмигрантов, наверное, были книги Чарской на родном языке, чудом уцелевшие после нескольких лет лишений и скитаний по разным городам. Но могли быть и местные издания. Хотя бы вот такой журнал Divčim srdcim ("Для девичьих сердец"), где печатались "с продолжением" повести и романы: "Княжна Джаваха", "Вторая Нина", "Джаваховское гнездо"...



Выпускало его то же самое издательство Jos. R. Vilímek, в котором произведения Чарской выходили отдельными книгами, и рисунки были те же самые, что и в книгах, - в основном от художника Венцеслава Черного. В прошлом посте были его иллюстрации к "кавказскому сериалу" и циклу о Лиде Воронской-Чермиловой, но это далеко не все его работы по Чарской. Вот другие иллюстрации и обложки, созданные им.

(Год рядом с заголовком – год выхода конкретного издания на фото, не обязательно самого первого).



Сибирочка/Sibiročka, 1918, 1932, 1942:







Грозная дружина/Hrozná družina, 1924:















"Юркин хуторок"/Dvorec v lesích ("Усадьба в лесу"), 1925:





Сестра Марина/Sestra Marina, 1928



















Смелая жизнь/Smělý život, 1928

















 

"Сказки голубой феи"/Pohádky modré víly, 1932





 

А еще были книги, оформленные другими художниками:


"Записки маленькой гимназистки"/Zapisky Male gymnasistky, 1926 (иллюстратор Йозеф Кочи/Josef Kočí):





"Записки сиротки" (под названием Cirkusová princeznička - "Маленькая принцесса цирка") и "Тасино горе"/Tasjin žal вошли в сборник Ve vlnách dobrodružství ("В волнах приключений"), 1928, который иллюстрировал Ян Гот (Jan Goth):



 

"Ее Величество Любовь"/ Její Veličenstvo Láska, 1928, иллюстрация Олдржиха Цигелки (Oldřich Cihelka)



 

"Босоножка Нинон"/Tanečnice Ninon a jiné povídky ("Танцовщица Нинон и другие рассказы", 1930, иллюстратор Зденек Буриан (Zdeněk Burian):















 

В 30-х появляется новинка - фотообложки:


Děvčata v pensionátě ("Девочки в пансионе")/Т-а и-та, 1933



Внутри черно-белые иллюстрации Яна Гота:



 

Pro štestí domova/Ради семьи ("Ради счастья домашних"), 1934



Тоже Ян Гот:







 

Знакомил читателей с Чарской не только Вилимек. (Как минимум Lesní žínka/Лесовичка несколько раз (впервые - в 1913 году) выпускалась издательством "Шольц и Шимачек" (Šolc a Šimáček) с рисунками Вацлава Чутты (Václav Čutta)и Карела Шимунека (Karel Šimůnek). Были переплеты разных цветов (красные, синие, зеленые) с портретом черноволосой девушки и, уже в 20-х, с элегантными красавицами (не совсем в тему , но стильные








Однако с именем Вилимека произведения Чарской ассоциировались в первую очередь. Когда издательство было национализировано в 1948 году, после коммунистического переворота, а затем закрылось в 1949-м, книги писательницы перестали выходить.

Но продолжение еще следует

А в завершение этой части – реклама из журнала Divčim srdcim, о котором была речь выше.



Текст гласит: "Нет такой девочки-читательницы, которая не любила бы романы Л.А.Чарской. Но все ли они вам известны? Проверьте…"

Вслед за чем приводится список переведенных на чешский и опубликованных Вилимеком произведений Чарской. Почти все были в подборке, но две книги у меня не получилось идентифицировать. Переводчики дали им названия Splněná touha – "Исполненное желание" – и Št'astné mládí – "Счастливая юность". Интересно, что это в оригинале?

@темы: Чарская, иллюстрации

---

Е.Аверьянова в Энас-книге. Наконец-то вышла вся трилогия!

[change-ange]

В Энас-книге вышла вся трилогия об Иринке! Е.А.Аверьянова "Иринкино счастье. На заре жизни. Весенняя сказка".

@темы: ЭНАС-книга, Весенняя сказка, Е.А.Аверьянова, На заре жизни, Иринкино счастье

---

Чешские издания: иллюстрации и обложки

[feray]

Уже делала пост о польской версии "Люды Влассовской", а сегодня очередь чешских переводов Чарской, точнее, их обложек и картинок О том, какой успех Лидия Алексеевна имела в Чехии, писали еще "Задушевное слово" (с гордостью) и Корней Чуковский (с иронией). Это было в начале 1910-х - то есть к чешским читателям Чарская пришла ненамногим позже, чем к российским.  

Издавал ее, причем очень активно, Йозеф Вилимек (Jos.R. Vilímek), чье имя украшает обложки и титульные листы старых книг. Романы и повести выдерживали по нескольку изданий, выходили и в переплетах с позолотой и тиснением, и в картонных переплетах с наклеенной иллюстрацией, и в красочных суперобложках с изображением героев (а под ними - кокетливый переплет в цветочек). Но над оформлением абсолютного большинства из них работал один и тот же художник - Венцеслав Черны (Věnceslav Černý). Например, вот как он проиллюстрировал автобиографический цикл Чарской:


(Все картинки взяты с сайтов букинистических магазинов и объявлений. Те, что поменьше, кликабельны или открываются в большем размере, если нажать на "показать изображение" )


Bez matky ("Без матери") - такое название переводчик дал повести "За что?" (неизвестно, почему, видимо, как универсальное название любой истории о сироте. Но именно в этой книге главная героиня никогда не знала свою маму и переживает совсем не из-за ее отсутствия).



 

Jejich ideál ("Их идеал") - "Большой Джон". (На обложке изобразили героя-любовника с открытки или афиши синематографа Большой Джон таким явно не был, но наверняка стал "идеалом" для многих институток благодаря веселому характеру и интересной биографии).







 

Navždy ("Навсегда") - "На всю жизнь"







 

Cíl dosažen - "Цель достигнута"




И раз уж зашла речь о Лиде Воронской, нельзя не упомянуть о необъяснимой любви чешских переводчиков к имени "Лида", поскольку им наградили пару героинь, которых в оригинале звали иначе


Так, "Лизочкино счастье" стало "Лидунькиным счастьем" (Lidunčino štěstí):
















 

а "Люда Влассовская" - "Лидой Влассовской" (Lída Vlasovská):




















 

"Люсину жизнь", как ни странно, не трогали Luciin život:





 (Имя самой Чарской, кстати, обычно писалось на французский манер - Lydie, вариант Lidija встречался реже.)


А вот книги "джаваховской“ серии. Под названием Růže s Kavkazu ("Роза с Кавказа") скрывается, конечно, сама "Княжна Джаваха":














 

Mezi družkami ("Среди подруг") - "Записки институтки":
















 

А это "Вторая Нина" - Druhá Nina. Иллюстратор здесь другой - Франтишек Хорник (František Horník), но по стилю очень похоже на рисунки Венцеслава Черного.


















 

"Джаваховское гнездо" - Džavachovske hnizdo






















 

"Вечера княжны Джавахи" - Večery kněžny Niny ("Вечера княжны Нины")

 




Продолжение следует

@темы: Чарская, иллюстрации

---

"Креолка" Зоя

[feray]

В "Большом Джоне" и "На всю жизнь" среди одноклассниц Лиды Воронской есть Зина Бухарина по прозвищу Креолка, "смуглая, полная и рослая девушка лет семнадцати, с вьющимися, как у негритянки, волосами". Волосы - предмет зависти и восторгов подруг и придирок суровых классных дам: 


Зина Бухарина, как бы нечаянно, набрасывает ночной чепец на свою великолепную прическу и завязывает его тесемочки под подбородком.   

- Что вы, голландка, что ли? - шипит, заметив ее маневр, "кочерга".   

- Нет, я из Иерусалима, - делая невинное лицо, отвечает Креолка, отец которой действительно служил недавно консулом в Палестине.   

- Тогда зачем этот голландский убор?


Зина Бухарина с ответом не нашлась. А вот Зоя Бухарова, институтская подруга Лидии Чарской, ставшая прототипом Креолки, с полным правом могла назвать себя голландкой, потому что родилась в Амстердаме. Впрочем, "я из Иерусалима" тоже не было бы неправдой, так как в этом городе Зоя впоследствии жила и училась в пансионе при католическом монастыре. После смерти отца-дипломата она переехала в Россию с матерью и братом и поступила в Павловский институт. Все почти как в книге (кроме маленького расхождения дат, Зоя родилась в 1876 году, а в Петербург прибыла в конце 1880-х, то есть в еще более юном возрасте, чем книжная героиня):


Странно сложилась жизнь Зины. Она родилась в цветущей Палестине, где отец ее имел место консула. Роскошь, богатство, тонкая лесть и баловство окружали чуть ли не с колыбели девочку. Двенадцати лет она танцевала на балах в длинном платье со шлейфом, с венком на кудрявой, как у негра, головке. А когда ей минуло пятнадцать лет, отец ее умер скоропостижно, и ей с матерью пришлось существовать на сравнительно скромную вдовью пенсию. Из роскошных консульских палат, влиянием капризницы-судьбы, девочку перенесло прямо в серые стены института. Любовь к роскоши, к тонкой лести и к восхищению своей красотой остались в Зине. Она была кокетлива, любила украшать себя ленточками, бантиками, любила мечтать о прошлом, и будущее казалось ей полным неожиданностей и сказочной красоты. Она прекрасно писала масляными красками, сепией и пастелью, и карьера художницы издали светила Зине путеводной звездой. Хорошенькая "креолка" уже видела в мечтах своих будущие лавры, шумный успех, толпу поклонников и прежнюю, далеко не забытую, роскошь обстановки, которою она пользовалась в золотые дни детства. Зина своей опытностью действовала на подруг. Она изъездила полмира, бывала по многим "заграницам" и умела рассказывать обо всем виденном увлекательно и горячо. К тому же на нее, как и на Лиду Воронскую, возлагались большие надежды. Она, как будущая художница, должна была поддержать честь своего выпуска успехом ее будущих работ.


У Зои Бухаровой "поддержать честь выпуска", к сожалению, не получилось: она была вынуждена покинуть институт раньше срока из-за проблем со здоровьем. Обладала ли она талантом художницы, доподлинно неизвестно. Но Зоя сочиняла стихи. Первые из них ей удалось напечатать уже в 16 лет, а когда закончился разводом ее недолгий брак с Владимиром Казиным, она уже всерьез выбрала литературу своей профессией: писала сама, переводила иностранных поэтов, публиковала рецензии, была постоянным автором в нескольких журналах и газетах. Любила театр: помимо сборника стихов, у нее вышла пьеса "Морская царевна", а в одной из биографий, если только это не ошибка, значится: "актриса, поэтесса". Совсем как Чарская (и обе самостоятельно обеспечивали своих маленьких детей).

И стихи Бухаровой иногда похожи - настроением, образами, мелодией - на стихи Чарской:

Крики чайки белоснежной,
Запах моря и сосны,
Неумолчный, безмятежный
Плеск задумчивой волны,

В дымке розово-хрустальной
Умирающий закат,
Первой звездочки печальной
Золотой, далекий взгляд,

Разукрашенный огнями
Берег в призрачной дали,
Как в тумане перед нами
Великаны корабли,

Чудный месяц, полный ласки,
В блеске царственном своем,
В эту ночь мы будто в сказке
Упоительной живем!

(стихотворение "Ноктюрн", ставшее популярным романсом)

***

Кто ты, чудное созданье,
Что стоишь передо мной
В ослепительном сиянье
Диадемы золотой?..
Крылья ангела… Мадонны
Лучезарные глаза,
Отраженьем небосклона
Их согрета бирюза…

С плеч бежит неудержимо
Светлых локонов каскад…
Льют уста неуловимый,
Непонятный аромат…

«Я — Мечта… Любви и Мая
Своевольное дитя…
Легкокрылой гостьей рая
В темный мир слетаю я…<...>»

(из стихотворения "Мечта")

***

Я хочу, чтобы стало тепло,
Чтобы лес встрепенулся в убранстве.
Чтобы ласточки милой крыло
Замелькало в лазурном пространстве!..
Я хочу, чтобы стало тепло,
Чтобы солнце опять засияло,
Чтобы все от него зацвело,
Загорелось, запело сначала…

Я хочу, чтобы стало тепло,
Чтоб и в сердце моем и во взоре
Все бессильно растаяло зло,
Все бесследно рассеялось горе…
Я хочу, чтобы стало тепло!..

***

<...>Там, где по темной аллее
Носится бедный туман –
Будто бы кружатся феи
Чудных заоблачных стран…

Будто бы слышится эхо –
В шепоте робком листов –
Их шаловливого смеха,
Их торопливых шагов.

Будто бы – ночью весенней –
Месяц на землю принес
Мир лучезарных видений,
Мир фантастических грез!..

(из стихотворения "Сад призадумался, внемля...")

***

<...>Неужто я ему совсем, совсем чужая?..
И близкой не была ему я и тогда?..
И то, что я теперь с восторгом вспоминаю,
Его своим теплом не грело никогда?..

Вам скучно, может быть… смеяться вы хотите,
А я вам говорю про детскую мечту,
И плачу я над ней… пожалуйста, простите —
Но я вам ничего сегодня не прочту…

(из стихотворения "Монолог", посвященного Вере Комиссаржевской, - в те времена она была кумиром многих начинающих актрис, что также отражено в повести Чарской "Цель достигнута")

***

Разгорелась моя восковая свеча
Перед ликом страдальца Христа…
Пусть, как чистое пламя ее горяча,
Мне молитва сойдет на уста!..<...>


Еще больше стихов (и биографическую справку) можно найти здесь: bibra.ru/subject/buharova-zoya-dmitrievna/

Последнее упоминание о Зое Бухаровой относится к 1923 году, но скончалась она предположительно в 1941 в Ленинграде.

Она дружила с Римским-Корсаковым, Есениным, переписывалась с Блоком, но в то время как фото ее великих знакомых сохранились в огромном количестве, ее собственное изображение найти сложно. В сети доступен только такой портрет. Небольшой и не слишком четкий, но даже так можно оценить "черные выпуклые глаза", "непокорные кудри" и "оригинальный тип", которые Чарская позаимствовала для своей героини

---

Комментарий к книгам А.Бруштейн

[change-ange]

Издательство «Издательский проект «А и Б» задумало и сделало прекрасное издание - отдельно книгу комментариев М.Гельфонд к многими любимой трилогии Александры Бруштейн "Дорога уходит в даль" и другим (вышло пока к 2 томам) и комментированные сами повести.

Александра Яковлевна Бруштейн начала писать автобиографическую трилогию "Дорога уходит в даль" в 1956 году. 72-летняя, глухая и почти слепая, Бруштейн писала книгу, героиней которой была она сама, но - девятилетняя.
Сашенька живет в Вильне (ныне - Вильнюс) с мамой и папой, кухаркой, бонной и учительницами и готовится поступать в Институт благородных девиц - с этого начинается книга. С энциклопедической точностью спустя почти 50 лет Бруштейн воссоздает город, которому предстоит пережить две мировые войны и Холокост. Эта точность касается не только подробностей быта, но и переживаний людей конца XIX века, уже чувствовавших приближение перемен - политических, социальных, технических.
Все описанные в книге события достоверны, каждый персонаж - независимо от его места и веса в книге - имеет реального прототипа, чьи имя и фамилию в большинстве случаев и носит. Это позволило Марии Гельфонд -автору исследования - найти в архивах и включить в текст комментариев не только подтверждение существования человека, но и проследить его историю, узнать, как он жил до, во время и после событий, описанных в книге. И эта полноценность и обстоятельность комментария дает возможность издать его отдельно, без комментируемого текста.
Книга, которую вы держите в руках, - первая часть проекта, включает комментарий к двум повестям трилогии - "Дорога уходит в даль..." и "В рассветный час".
Составление, редактирование, оформление серии Илья Бернштейн
Подробнее: www.labirint.ru/books/623925/

Такой интересный комментарий отдельно взятой повести, дающий полную картину быта тех времён, навёл меня на некоторые размышления... Я скоро их озвучу. В одном из будущих постов.

@темы: ссылки, Бруштейн, Дорога уходит в даль, комментарий, биография, В рассветный час, М.Гельфонд

---

Проект "Библиохроники". О Чарской в одном из томов.

[change-ange]

Совершенно случайно я узнала о таком масштабном книжном проекте, как "Библиохроника". Авторы через историю старинных книг рассказывают историю страны. Вышло уже множество роскошных томов как по исполнению, так и по содержанию. Ознакомиться с ними можно на сайте: xn--80aba1abaoftjax8d.xn--p1ai/

В томе, посвящённом детским книгам xn--80aba1abaoftjax8d.xn--p1ai/%D0%A1%D1%8E%D0%..., я обнаружила статью о Чарской. Она представлена тут своей первой детской книгой "Записки институтки". Хоть в статье и есть неточности, книга презентована очень достойно.


xn--80aba1abaoftjax8d.xn--p1ai/%D0%A1%D1%8E%D0%...

Вот что кратко пишут авторы и составители:
"Том, посвященный детским и юношеским книгам, имевшим хождение в России за последние три века и вполне подпадающий под общее определение «Юности честное зерцало», лежащий сейчас перед тобой, уважаемый Читатель, построен, во-первых, на основе тематического подбора книг, хронологического принципа - во-вторых. И, главное как и в уже вышедших томах Библиохроники, авторами-составителями делается попытка (это - стержень замысла всего проекта) отразить историю нашей страны через понимание судеб авторов, издателей, самих книг непосредственно, коллизий государственного и «мелкого» масштабов". (полный текст - на сайте)

@темы: статьи, Чарская, биография, иллюстрации, "Библиохроника"

---

[feray]

Накануне Вербного воскресенья хочу поделиться картиной с соответствующим сюжетом. Ее написала в 1900 году художница Серафима Блонская, а одной из моделей была ее младшая сестра. Полное название картины - "Девочки. Вербное воскресенье".



И два эскиза к ней:



Это гимназистки, но у меня ассоциация с институтскими повестями Чарской

---

Опрос

[Yana_Publisher]

Здравствуйте, уважаемые ценители творчества Лидии Чарской! Меня зовут Яна, я студентка Томского государственного университета. В рамках дипломной работы провожу исследование, связанное с отношением современного читателя к творчеству писательницы. Прошу вас пройти этот опрос Ваше мнение очень важно. Наверняка у вас будет желание ответить развернуто, пишите, графы для этого есть. Ссылка: docs.google.com/forms/d/1wxuZWQJ9d9fbGoRky_84DD...

Наталья, преклоняюсь перед Вами и остальными членами сообществами. Материал, который вы собираете все эти годы невероятно ценен. Спасибо большое!

---

Разности

[feray]

Хочу поделиться парой картинок и ссылок, каждой из них для отдельного поста, может быть, мало, поэтому выкладываю все вместе

1. Одна из первых публикаций о Чарской в 90-х. Это журнал "Мурзилка", номер 6 за 1994 год. Забавные рисунки и стихи отобрали очень хорошие






2. Обложка, которая меня просто очаровала - "Волшебная сказка" ( Издательство Православного братства святого апостола Иоанна Богослова, 2001 год). Такой реверанс в сторону Альфонса Мухи и других художников модерна, и при этом Надя максимально похожа на свой книжный образ: тоненькая, изящная, белокурая, не забыли даже розовое платье и прическу с венчиками из кос.




3. По-моему, здесь еще не было о пародии на Чарскую. Точнее, на содержание детских журналов того времени. В "Рассказе для "Лягушонка" Аркадия Аверченко писатель бьется над сочинением чего-нибудь жизненного и "без сюсюканья", но редактор каждый раз бракует его работы. В финале выясняется, что идеальный рассказ для детей - это приторная история о доброй девочке под названием... "Лизочкино горе" Но достается там и другим произведениям для детей, например, слишком жестоким или слишком нудным. Вообще рассказ во многом перекликается со статьей Чуковского "Матерям о детских журналах", когда читаешь одно, невозможно не вспомнить другое.


4. И еще одна интересная ссылка для тех, кто читает по-английски, - оригинал "Леди Джен, или Голубой цапли" (Lady Jane) Сесилии Витс Джемисон, 1891 год. В детстве у меня была эта книга на русском, позднее я прочитала предисловие (кстати, автор - Е.О.Путилова, и в ее перечислении книг о потерянных детях нашлось место "Сибирочке" и "Лесовичке" Чарской: www.litmir.me/br/?b=232173&p=1) и не могла понять, почему там говорится, что Джен нашла дедушку, если в финале она остается в семье маминой подруги. Просто на русский эта книга переводилась со значительными сокращениями. Можно сравнить переводы с оригиналом
books.google.de/books/about/Lady_Jane.html?id=v...




5. Немного из дореволюционных журналов для самых маленьких: в 90-е иногда переиздавали совсем неожиданные вещи) В 1993 году издательство "Черная курица" выпустило детскую книжку с тремя сказками и черно-белыми старинными рисунками. Авторы указаны не были, но одна из этих сказок взята из детского "Задушевного слова" 1912 года, скорее всего, и другие две тоже.

"Путешествие слона Джумбо и его друзей" (автор и художник Г.Г. Томсон)

"Малюсенький городок (из записок божьей коровки)"

"Чудеса в решете (приключения маленького ученого)"




6. Заодно поделюсь видео. Когда-то давно на канале "Культура" вышел цикл фильмов "Российская история глазами детей". В его первой серии "Жена лекаря" актриса Ольга Волкова читает (под музыку Чайковского и видеоряд из пейзажей, старинных кукол, открыток и фотографий) воспоминания родившейся в 1864 году Эмилии Гаврилович-Коротневой - о детстве, играх, семье, знакомстве с будущим мужем Колей и учебе в гимназии.

youtu.be/OzHAyXjB3M0

---

Фальсификация «Лен.издательства»: Ян «Поход Ермака»=Чарская «Грозная дружина"

[change-ange]

Фальсификация «Ленинградского издательства»: Ян «Поход Ермака»=Чарская «Грозная дружина»

Не так давно я узнала про довольно наглую и неожиданную подделку (об этом уже было в сообществе в комментариях) – в 2011 году бывший Лениздат, как мне казалось, приличное издательство, издало якобы внезапно обнаруженный роман покойного (ум.1954г.) в то время писателя, известного практически всем – Василия Яна. Вот тут прекрасная статья о нём: zen.yandex.ru/media/id/5d71486992414d00adae73d9...

Теперь этот роман уже не купить в магазинах, но существует множество сайтов, предлагающих аудиокнигу и электронную версию книги. Только на одном сайте я встретила комментарий покупателя о том, что это на самом деле повесть Чарской «Грозная дружина». Как видно из статьи на ЯндексДзене – читатели даже не верили, что это Чарская, когда вот здесь, на «Читалочке» (не Полина Парс, не путать) появилась история о фальсификации:
zen.yandex.ru/media/id/5d71486992414d00adae73d9...

До революции историческая повесть выходила два раза – в 1909 и 1911 (предположительно) годах.

Л.Чарская. Грозная дружина Историческая повесть / с 12 оригинальными ил. худ. С. Панова, 8 снимками с картин Сурикова, Дмитриева-Оренбургского, Ростворовского, видом статуи Антокольского и пр. — СПб. – М.: Изд. Т-ва М.О. Вольф, 1909 — 352с.
Чарская, Л.А. Грозная дружина. 2-е изд. СПб.; М.: Изд. Т-ва М.О. Вольф, [1911]., 352 с.

Настоящая «Грозная дружина» в переизданиях после революции вышла сначала в Современнике в 1994г.,
затем в издательстве Артос Медиа, 2006 г.(кстати, неплохо издавало книги, сейчас уже куда-то кануло), в 2008, издательство: Терра-Книжный клуб в Собрании сочинений в 5 томах (Том 3 Грозная дружина, Паж цесаревны, Счастливчик), и также, конечно – в Полном собрании сочинений, издательство: Русская миссия, 2009, Том 6. Грозная дружина.

И конечно, очень важно продолжать опровергать информацию о книге «Поход Ермака». Где бы она ни встретилась. Иначе эта ошибка будет гулять с сайта на сайт и потом уже и в каких-то научных статьях может появиться…

Иллюстрация С.Панова в прижизненном издании.

@темы: исторический роман, Чарская, подделка, фальсификация, "Грозная дружина", Василий Ян, "Поход Ермака"

---

О взрослом творчестве Чарской и мои задумки

[change-ange]

В сообщество я опять начала делать посты. Почему? Когда я искала новые статьи о Чарской и систематизировала материал, который накопился в большом количестве (и валяется как попало:bricks, стала замечать в новых научных статьях упоминания, ссылки на материалы сообщества. Это хорошо, значит им пользуются для получения информации, значит тут должны быть материалы с максимально точными данными. Пока, к сожалению, по интернету гуляет множество ошибок и в биографии писательницы, и неточностей, даже грубых, серьёзных, о её творчестве. Сейчас я хочу сделать обновлённую статью о взрослых романах Лидии Чарской, она явно была использована для написания статьи Строгановой (cyberleninka.ru/article/n/lidiya-charskaya-kak-...), причём этот текст - единственный научный про взрослое творчество, и конечно, необходимо, чтобы информация была, была точной и ею могли воспользоваться. А вот например здесь ru.calameo.com/read/0049661321c645bdb84e4 использовали мой старый пост о романах для написания статьи.

@темы: ссылки, Чарская, романы, Строганова, статья