Героини Чарской

[silent-gluk]

Героини Чарской: Нина Махровая ("Сфинкс")

"Было решено, что я поступлю в гимназию, так как суммы, оставленной мне покойным отцом, было слишком мало для того, чтобы впоследствии я могла бы жить без собственного заработка. приходилось подумать о будущем: готовиться в учительницы, педагогички или в гувернантки. А без гимназического аттестата этого достичь нельзя".

Отсюда: vk.com/wall-215751580_2968

@темы: текст, ссылки, Чарская, Рассказы, Цитаты

---

Любопытно

[silent-gluk]

А откуда Чарская знала японские реалии и японские фразы?.. Причем, как видим, знала их не очень хорошо, скорее на уровне "что-то слышала", но откуда?.. Кавказ - еще понятно, но Япония?..

@темы: вопрос, Чарская

---

Любопытно

[silent-gluk]

Порт-Артурский Вася. Глава 8
Сказка продолжается. Азама и Мияка

…и двое крошечных человечков в длинных до пола киримоно* выплыли из-за ширм.

Халат, верхняя одежда японца. — прим. авт.

яп. 着物 кимоно ‘одежда; кимоно’. — Shunka Witko.

Это были мальчик и девочка лет 6-7 каждый. У мальчика, по японскому обычаю, была гладко выбритая головенка и только на темени и на висках оставались потешные торчащие хохолки черных волос. У девочки была такая же пышная прическа, как у матери*, и она была в таком же белом траурном киримоно, и вся до смешного походила на мать.

У девочки в описываемую эпоху не могло быть такой же прически, как у замужней женщины. — Shunka Witko.
Только брови у нее лежали двумя ровными, темными полоски над глазами, да белые, как у мышки, зубенки сверкали между розовыми полосками губ.

Обе фигурки остановились в десяти шагах от Васи, неожиданно подобрали полы своих киримоно и, прижав руки к коленям, стали потешно приседать и кланяться, лепеча своими тоненькими голосами:

– Го-ки-гэн-ва инкола дэс?*

Как ваше здоровье? — прим. авт.

яп. 御機嫌はいかがです гокигэн-ва икага дэсу ‘как вы себя чувствуете?’. — Shunka Witko.

Еще шаг, и еще поклон и та же фраза. Опять шаг — и снова то же приседание и при этом необычайная важность, написанная на обоих чрезвычайно серьезных личиках детей. У девочки был крошечный веер в руке, которым при поклонах она касалась пола.

— Го-ки-гэн-ва инкола дэс? — еще раз спросили в один голос маленькие японец и японочка, останавливаясь уже в двух шагах от Васи.

— Окиниаригато*. Мне лучше! Я здоров! — отвечал Вася, совсем сконфуженный этой изысканною вежливостью маленьких хозяев.

Очень благодарен. — прим. авт.

яп. 大きに有難う о:кини аригато ‘большое спасибо’. — Shunka Witko.

– Таксан иеруси! Таксан иеруси!* — залопотали опять братец с сестрицей…

Очень хорошо! Очень хорошо! — прим. авт.

Вероятно, яп. 沢山宜しい такусан ёросий. — Shunka Witko.

…и неожиданно уселись на брошенные неподалеку от постели каавуто*.

Подушки для сиденья, заменяющие стулья. — прим. авт.

Такие подушки называются 座布団 дзабутон. — Shunka Witko.

Теперь они расправили свои киримоно и, сложив ручки, как настоящие пай-дитюши, приготовились занимать своего гостя.

— Как вас зовут? — спросил мальчик, помолчав из приличия две-три минуты.

— Меня зовут Вася! — отвечал его маленький гость. — А вас как зовут, хозяин?

— Меня зовут Азама, — отвечал ребенок с достоинством, — но меня скоро будут звать иначе.

— Почему? — удивился Вася.

— Скоро мне минет семь лет, и я буду считаться совершеннолетним. Меня пустят в храм* и отправят в школу. Тогда я буду называться Гаматтой, а не Азамой, моим детским именем. А ее, — он указал пальцем на сестру, — зовут Мияка. Не правда ли, хорошенькое имя?

Японские дети до 7 лет не имеют права посещать храмов. — прим. авт.

— Очень хорошенькое, — поспешил ответить Вася. — Я рад познакомиться с вами и буду приходить к вам часто в гости, когда поправлюсь. Хорошо?

— Аригато! До-о-заната!* — ответили в один голос малютки.

Милости просим. Пожалуйста. — прим. авт.

яп. どうぞ до:дзо ‘пожалуйста, будьте добры, прошу вас’. — Shunka Witko.

Васе положительно нравились его маленькие хозяева, которые держали себя степенно и серьезно, как вполне взрослые люди.

Вася не знал, что все японские дети, за малым исключением разве, ведут себя так же. Они не капризничают, не кричат и не бранятся. И играют они тихо и степенно на улицах и дома, катая обручи или строя домики и корабли. Они слушаются старших, не ссорятся между собой и отличаются благонравием, покорностью и чрезвычайной воспитанностью.

Васе очень хотелось бы порасспросить своих новых друзей о их житье-бытье, но в эту минуту вошла хозяйка дома — Осуга-сан, их мама, и стала приготовлять обед для своей маленькой семьи и больного гостя. Этот обед подавала сама хозяйка, на большом лакированном подносе с изображенными на нем аистами и цветами лотоса*.

Белый цветок, похожий на нашу лилию. — прим. авт.

На подносе, который мама Мияки и Азамы поставила прямо на пол перед циновкой Васи, находились крошечные чашечки с едой. Тут был и вареный рис, и кэри (так называется густая рисовая каша, политая соей — крепким, обжигающим язык мусом), и бобовый суп, и сушеная рыба, и засахаренные плоды. В крошечных чашечках, похожих по величине на наперстки, подан был горячий, ароматичный чай без сахара и японское пирожное «кастелли» в виде десерта.

Осуга-сан, Азама и Мияка ели, сидя на своих каавуто, поджав под себя ноги. Они достали из широких рук киримоно, которые служит японцам в одно и то же время карманами, тонкие, хорошо отполированные палочки и пользовались ими как ножом и вилкой при еде, замечательно ловко отправляя при помощи этих палочек в рот кусочки риса и пирожного. Суп, как заметил Вася, ели после сладкого и десерта, и все это запивали саке, даже дети, не морщась от крепкого напитка.

Солнце между тем заходило. Становилось холодно. Осуга позвала рабочего, которого звали Окурэ и который служил главным образом у своих хозяев в курумах*, убирал дом и садик и бегал на рынок.

Человек-лошадь, который возит легкие японские экипажи. — прим. авт.

яп. 車 курума ‘повозка; экипаж; уст. коляска рикши’. Не употребляется по отношению к самому рикше. — Shunka Witko.

Он же вынянчил обоих детей Осуги. Окурэ задвинул передвижную стену домика, зажег лампу и неслышно удалился, шлепая босыми ногами. Вася заметил, что и на ногах его хозяев также не было сапог. Сапоги по японскому обычаю оставались у порога дома, и в комнатах все ходили в сандалиях, в виде чулок, очень мягких и неслышных.

Однако все пережитые за день впечатления не могли не подействовать на Васю. Он очень устал. И едва кончился обед, как, убаюканный разговором Осуги-сан и ее детей, мальчик крепко уснул, откинувшись на свою циновку.

Отсюда: vk.com/@-215751580-vasya8

@темы: текст, ссылки, Чарская, Порт-Артурский Вася

---

Любопытно

[silent-gluk]

А кто тут есть живой?.. change-ange, Дочь капитана Татаринова, Аника Лель, Хейлир, Убийца матрешек, киса в свитере - про вас я помню. А кто еще?..

@темы: Фэндом

---

Любопытно

[silent-gluk]

Очень лиричное, яркое упоминание о книгах Чарской в произведении Веры Пановой "Сентиментальный роман" — о молодежи 1920-х годов, разрывающейся между идеалами.

"Внизу были свалены небрежно книги детства: «Маленький лорд Фаунтлерой», «Голубая цапля», сочинения Лукашевич и Желиховской и в подавляющем количестве – Чарская, вдребезги зачитанная подружками, распавшаяся на золотообрезные листы и потускневшие корки роскошных когда-то переплетов, - Чарскую в золоте и серебре отец дарил на именины".

Отсюда: vk.com/wall-215751580_2941

@темы: ссылки, мнение о книге, Чарская

---

Любопытно

[silent-gluk]

Порт-Артурский Вася. Глава 7

Как в сказке

После долгого, долгого промежутка времени Вася пришел в себя, почувствовав облегчение, и открыл глаза.

С недоумением огляделся мальчик вокруг себя и ему показалось, что он спит и видит сон. Последнее впечатление, которое помнил Вася, — это было темно-синие море, громадные волны и исполинский пароход «Ай-Чжю», прорезывающий воды океана. Теперь же перед ним не было ни моря, ни неба, ни палубы «Ай-Чжю». Он лежал в небольшой комнатке, очень светлой и прохладной, лежал прямо на полу, на циновке, покрытой чем-то вроде матрасика; под головой его не было подушки; она покоилась на каком-то твердом валике. В комнате не оказалось ни признака мебели, только в стене был вделан шкап, да в одном углу стояла жаровня, а в другом, поджав под себя ножки, с лукаво улыбающимся лицом и опущенными глазками, на небольшой подставке сидел маленький японский божок.

Вася видел уже одного такого божка в доме знакомого Порт-Артурского японца, и он не обратил на него внимания. Нечто иное заинтересовало мальчика.

Одна из четырех стен комнаты была раздвинута и Вася со своей циновки мог видеть всю улицу.

Но что это была за странная улица! Совсем точно в волшебном царстве. Рядом с большими домами ютились крошечные домики, с еще более крошечными садиками, разбитыми перед ними. Около входа в домики росло по паре зеленых деревцов: елок или сосенок. Стены домиков были так же раздвинуты, как и в том доме, где находился Вася, и можно было видеть, как маленькие женщины, похожие скорее на девочек, нежели на взрослых женщин, готовили обед, убирали зару*и всячески хозяйничали в своих игрушечных по величине комнатках.

Домик. — прим. авт.

В японском языке такого слова нет. — Shunka Witko.

По улице, залитой солнцем, сновала толпа, бежали люди: мужчины, женщины и дети. Особенно много было женщин с маленькими ребятишками, засунутыми в мешок, привязанный к спинам матерей. Из мешка только виднелись их черные бритые головки и смешные желтые личики. На женщинах были надеты длинные халаты, подпоясанные широкими поясами, к ногам их были привязаны какие-то скамеечки, которые мерно постукивали о мостовую при каждом шаге. На головах были сделаны пышные, лоснящиеся прически со всевозможными металлическими, блестящими украшениями.

Но что больше всего поразило Васю, так это бегущие со всех ног люди, впряженные в колясочки, как лошади, одетые в короткое платье до колен, с большими, в виде гриба, соломенными шляпами на головах.

Не успел подивиться как следует на эту сказочную картину Вася, как из-за ширмы, отделяющей его помещение от другого, выступила невысокая женская фигура в белом платье или, вернее, в халате, какие были надеты на женщинах, снующих по улице, с такою же блестящей прической на голове. Несмотря на вычерненные зубы и выбритые брови*, желтое личико женщины и ее черные ласковые глазки были очень приятны.

Многие замужние женщины в Японии чернят по старому обычаю зубы и бреют брови. — прим. авт.

Обычаи охагуро и хикимаю попали под запрет для императорской семьи и знати в 1870 г. и в описываемую эпоху почти полностью ушли в прошлое. — Shunka Witko.

Она несла что-то в крошечной чашечке и издали ласково кивала Васе своей черной головкой.

— Камбауаната*! — проговорил вежливо Вася, стараясь приподняться с циновки, на которой лежал. Но он был еще очень слаб вследствие болезни и не мог сделать этого.


Здравствуйте. — прим. авт.

яп. 今晩は комбанва ‘добрый вечер!’ — Shunka Witko.


— Лежи! Лежи, мой мальчик! — поспешно остановила его незнакомка, — лежи, мой цветочек! Ты очень слаб и должен как следует отлежаться, чтобы совсем поправившимся пойти к своему отцу.

— А где мой отец? — живо спросил Вася.

— Твой отец вместе с другими пленными находится неподалеку. Ты его увидишь, как только поправишься, моя птичка! Тебя привезли на большом пароходе «Ай-Чжю» из Артура. Ты ослаб и заболел в дороге. Тебя хотели отдать в госпиталь, но я взяла тебя к себе… Я пошла смотреть пленных и увидала тебя, мой котик… Ты был такой бледненький и жалкий, и вот я уговорила твоего отца отдать тебя мне на поправку.

— Я в Японии? — спросил Вася, разом поняв, куда он попал во время болезни.

— В Дай-Нипон. Садеска*, — не без гордости проговорила женщина.

Верно. — прим. авт.

яп. さですか са дэсу ка? ‘вот оно как?’ — Shunka Witko.

Она, как и всякая японка, обожала свою родину.

— На, выпей, мой мальчик, немножко, — произнесла она, опускаясь на колени перед Васей и поднося к его губам крошечную чашечку, наполненную какой-то пахучей жидкостью. — Это поможет твоей болезни.

— Это лекарство? — спросил Вася с любопытством.

— Нет, это саке*, — проговорила женщина. — Не правда ли, тебе лучше от нее, моя овечка? — прибавила она в то время, как Вася, морщась, пил крепкую, кусающую язык жидкость.

Рисовая водка. — прим. авт.

яп. 酒 сакэ ‘рисовое вино; перен. алкоголь, вино, водка’. Его крепость составляет около 15%. Сакэ, как правило, пьют подогретым и детям не дают. — Shunka Witko.

— А теперь, — проговорила японка, когда чашечка была опорожнена, — ты ляг на татами*, я подложу угольев в хибаччи* и позову к тебе Азаму и Мияку, чтобы занять тебя, мой кролик.

Татами — циновка, служащая японцам и сиденьем и постелью. — прим. авт.

яп. 畳 татами ‘плотный соломенный мат для настилки полов’. На нем не спят с эпохи Хэйан. — Shunka Witko.

Хибаччи — жаровня. — прим. авт.

яп. 火鉢 хибати ‘жаровня’. — Shunka Witko.

Васе были очень приятны заботы доброй женщины, его даже не смешили названия, данные ему ею, вроде: кролика, овечки, цветка, птички, песика. Он понял, что японка выражает этим сочувствие больному русскому мальчику, и это трогало его до глубины души.

— Вы не сестра милосердия? — неожиданно спросил он свою новую покровительницу, в то время как она хлопотала около него.

— Нет! Нет, мой мышонок, — засмеялась она, показывая свои черные зубки, не портившие, однако, ее миловидного лица. — Почему ты так думаешь, моя рыбка?

— Вы ходите в белом и так заботитесь обо мне! — сказал Вася.

— Я забочусь о тебе, потому что богиня Кван-Нан* велит быть милосердными со всеми, будь это сын Нипона или бледнолицый варвар. И я хожу в белом, потому что я в трауре. Белый цвет — это у нас цвет печали, мой зайчик!

Богиня милосердия, которую особенно чтут японцы. — прим. авт.

яп. 観音 Каннон ‘богиня милосердия Каннон, воплощение бодхисаттвы Авалокитешвары’. — Shunka Witko.

— У вас умер кто-нибудь? — спросил сочувственно Вася.

— Мой благородный муж убит на войне! — проговорила японка печально. — Он пал в битве с русскими. Но я не плачу, не имею права плакать: Великий дух хорошо сделал, взяв его к себе. Он будет вместе с другими самураями* молить Великого Будду* о победе над врагами.

Самураи — рыцари. — прим. авт.

яп. 侍 самураи ‘самурай, представитель воинского сословия’. Ко времени действия повести сословие было упразднено. — Shunka Witko.

Будда — Главный бог японцев. — прим. авт.

— Мертвые, уйдя в селения Будды, молятся о победе живых. Ради него, моего благородного мужа, я и взяла тебя к себе, мой воробышек. Светлые духи любят подвиги милосердия. Твои одноплеменники убили моего благородного мужа, а я хочу оплатить добром за зло, хочу маленькому больному русскому помочь сколько могу, и, может быть, за это мой дорогой супруг, мой Икеда, солнце моих очей, цветок моей радости, получит покой в селениях светлых духов, — проговорила она набожно и вдруг, взглянув на своего маленького гостя, она добавила живо:

— Однако ты голоден? не хочешь ли покушать? Иеруси, иеруси!* сейчас будет обед.

Хорошо! Хорошо! — прим. авт.

яп. よろしい ёросии ‘хороший’. Самостоятельно не употребляется. — Shunka Witko.

«Но где же мы будем обедать? — подумал Вася. — Здесь нет стола».

Но он не высказал своей мысли и только с удивлением оглядывался вокруг.

Молодая женщина, словно угадав его мысли, засмеялась и, захлопав в ладоши, совсем как девочка, скрылась за бумажной перегородкой ширм.

В ту же минуту послышался шорох за тою же перегородкой и…

Отсюда: vk.com/@-215751580-vasya7

@темы: текст, ссылки, Чарская, Порт-Артурский Вася

---

Любопытно

[silent-gluk]

Гимназистки Чарской и их форма

Ровно в четыре.
Из-за киоска
Появится девочка в пелеринке,
Раскачивающая полосатый ранец,
Вся будто распахнутая дыханью
Прохладного моря,
Лучам и птицам,
В зелёном платье из невесомой
Шерсти.
Она вплывёт, как в танец
В круженье листьев и в колыханье
Цветов и бабочек над газоном.

Э.Багрицкий. Февраль

Лучше всего иллюстрирует нашу новую тему сборник рассказов Лидии Чарской «Гимназистки» 1910 года. Поэтому начнём с него.

Хотя считалось, что ношение формы уравнивает всех учениц по виду и тем полезно, но бедные девочки не могли пошить форму у дорогой портнихи, как героиня Зина Ракитова:

« - И вообще она нечистоплотная какая-то. Вы видите у нее на локте заплату, - послышался презрительный голосок Зины Ракитовой, и она мельком, в стеклянные дверцы шкафа, оглядела свою собственную, затянутую в изящное форменное платье, сшитое у дорогой портнихи, фигурку». («Новенькая»)

Чаще всего встречается коричневый цвет гимназических платьев, фартук и передник абсолютно в равной степени используются для обозначения второй, главной части гимназического женского костюма:

«Наташа вошла в просторный теплый гимназический вестибюль. Здесь было шумно, людно, суетливо. Девочки то и дело входили. Швейцар Дмитрий, получивший название Султана Марокского за свое оливково-смугловатое лицо и необычайно кудрявые темные волосы, поминутно распахивал входную дверь, впуская тоненькие фигурки закутанные в теплые пальто и шубки, и неизменно торчащие из-под них коричневые подолы форменных платьев». («Неприятное положение»)

« - Ну и прекрасно! Давайте деньги! Кто сколько принес! продолжала волноваться Леля. - На задаток фотографу хватит, а потом у родных попросим, сколько кто может дать. Касса - мой передник. Подходите, господа, и не смущайтесь миниатюрностью сумм. Ведь это складчина. Всякое даяние благо.

- На, вот мое даяние! - прервала подругу серьезная Маша Горсухова и бросила в принявший мгновенно форму мешка черный гимназический фартук Лели новенький серебряный полтинник». («Нелюбимая»)

«Поднимается невообразимая возня. Гимназистки с особенным удовольствием лезут под скамейки, и поднимается охота за кошкой. Они ползают по полу, ищут очень старательно, сталкиваются друг с другом, фыркают от смеха и ползают снова, тщательно вбирая в свои форменные платья и передники всю пыль, какая только имеется на полу». («Кошка»)

Платье школьницы называют «традиционным форменным», к началу 20 века оно и стало таким, одинаковым повсюду в России:

«Девочку с удлиненными зеленовато-серыми глазами и худеньким бледно-смуглым лицом прозвали Сфинксом. Девочка выделялась из среды подруг и казалась какой-то особенной. И одевалась она лучше остальных несмотря на то, что на ней было то же традиционное форменное с черным передником коричневое платье и обута изящнее своих товарок, и прическа её головы отличалась какою-то особенною красивой законченностью». («Сфинкс»)

Лиф (часть платья на груди) служил для гимназисток местом для хранения ценных бумаг, так же для этого служил и нагрудник у фартука:

«Удивительно странная эта Зоя! Не может понять самой простой, самой обыкновенной вещи, что, когда автор собирается читать стихи, он меньше всего думает о карамелях!

Однако, Неточка делает над собою усилие и, воздержавшись от упрека, готового сорваться с языка, вынимает из-за лифа платья тщательно сложенную бумажку и читает неестественным голосом нараспев, скандируя строфы:

Я молода, но жизнь моя море безбрежное

Бурливое, темное, ало-мятежное». («Тайна»)

Свидетельница-прохожая по чёрному фартуку сразу опознаёт в пострадавшей гимназистку, то есть это - обычный вид ученицы гимназии для любого человека:

«А трамвай-то этот... чудище-то это, прости Господи, из-за угла как махнет, да на Митюшку! У меня сердце так и упало... И спасти нельзя. Извозчики дорогу преградили, не поспеть. Гляжу: а из-под земли ровно выскочила барышня, маленькая такая, в черном передничке, по всему видать, емназистка. Как схватит Митюшку за плечи, как с рельсов-то оттолкнет, а сама-то отскочить не успела... Налетел это трамвай, опрокинул, откинул ее на сажень, поди... Упала сердешная, головка на рельсы... вся в кровь... Чуть не до смерти убилась...» («Случай»)

Самая известная в наше время гимназическая повесть Чарской – это, конечно же, «Записки маленькой гимназистки», а самая узнаваемая старинная картинка из неё – та, где маленькая Ленуша впервые робко входит в класс под любопытными взглядами будущих одноклассниц. И Арнольд Бальдингер запечатлел на этой иллюстрации типичную форму гимназисток. Тёмненькое, закрытое платье. Фартук с нагрудником. У кого-то и пелеринка, как у институток.

Как-то подробно описывать гимназическую женскую форму Чарская и не думала - обыватели всех больших и малых городов Российской империи 19 века видели ее каждый день на улицах. И это в отличие от форменной одежды институтов благородных девиц, ей писательница уделяет много времени в своих рассказах и повестях - ведь институт был закрытым учебным заведением, далеко не всем доступным, стоило о форме рассказать подробнее. Да и психологическое состояние вновь поступившей учиться девочки отлично передавало описание неудобства длинной, мешающей движениям, затянутой и поясом, и застежками, и завязками формы.

Был ли какой-то общий вид у формы гимназисток? И да, и нет. Изучая многочисленные дошедшие до нас фотографии больших и маленьких учениц, вы можете заметить, что разнообразие передников, фартуков, наличие и отсутствие воротничков и манжет, их виды - от огромных до крошечных, разная длина платья, отделка, вариации в цвете — все это присутствует. И даже в одном классе могли быть отличия в одежде.

У мальчиков все было намного строже, форма гимназиста частично шла от военной, поэтому здесь был единый стиль.

В женских учебных заведениях до 70-х гг.19 века было только одно требование: чтобы одежда была скромной, неяркой, без украшений и дорогой отделки, но строгих правил не было (единую для всех женских гимназий форму ввели на основании «Положения о женских гимназиях и прогимназиях Министерства народного просвещения», утвержденного 24 мая 1870 года). Позднее форма стала приобретать более одинаковый вид повсюду, в правилах гимназий появились пункты описания платья, но в целом, можно было по-прежнему видеть на ученицах разные фасоны одежды.

Как пример, из «правил, утвержденных педагогическим советом Мариинской Донской женской гимназии» от 14 ноября 1884 года):

§ 24. Ученицы обязаны являться в гимназию и вообще находиться вне дома всегда в одежде установленной формы. Положенные для них коричневого цвета платья и черные передники должны быть самого простого покроя, без всякого следования моде. Ношение широких кружевных или шитых гладью воротников, таковых же обшлагов на рукавах платья, замысловатых оборок и всяких украшений на передниках, ровно, как и ношение браслетов, колец, ожерелий, брошек, металлических цепей, часов и т.п. как отступление от формы отнюдь не дозволяется.
Всякие подражания моде в ношении волос запрещаются решительно. Волосы должны быть гладко причесаны. Все девицы высших четырех классов и восьмого дополнительного не должны стричь волос. Исключения допускаются в том лишь случае, когда волосы острижены вследствие болезни, по предписанию врача, свидетельство которого предоставляется ученицею начальнице гимназии.

§ 25. Платье должно быть содержимо в полной исправности и чистоте, а потому ученица всякий раз, прежде выхода из дома, должна тщательно осмотреться, все ли на ней в надлежащем порядке, не разорвано ли где платье, и все недостатки костюма немедленно исправить.

Обязательным элементом были: тёмное платье, часто коричневое (для заведений Ведомства Императрицы Марии) и зелёное, как у институток (для гимназий Министерства народного просвещения); в частных гимназиях могли быть и другие цвета - красный, серый, голубой. В отличие от институтского, платья были немного короче, удобнее. Ведь многие гимназистки шли в школу и возвращались домой пешком. Также обязательным был фартук, чёрный из плотной материи с нагрудником в будни, и черный или белый из легкой ткани с красивой отделкой в праздники. Все остальное сильно различалось. Иногда были пелеринки, позаимствованные у институток. Воротнички и манжеты, которые отпарывались и менялись. И, конечно же, чулки темные и светлые, значки учебного заведения, закрытые туфли без каблука или с небольшим каблучком, иногда шляпки с лентами, определенный цвет ленты в косу, скромная гладкая прическа. Все это тоже (ну может, кроме значков) шло от женских институтов, ведь первая женская гимназия появилась только в 1858 году.

Некоторые гимназии и от верхней одежды школьниц требовали однообразия. Во многих гимназических воспоминаниях того времени встречаются форменные шапочки, пальто определённого фасона, калоши с номерком и т.д.

Форму гимназистки часто носили и вне гимназии, и даже на каникулах. Иногда это предписывалось правилами. Одновременно такая привычка служила экономии.

В советское время, когда после Великой Отечественной войны вновь появилась школьная форма, платья девочек очень смахивали на старинную гимназическую форму. Пелеринки, конечно, не вернулись, как расточительная трата материи, но все остальное выглядело уж очень знакомым. Наверное, кто-то и из вас встречался с советской школьной форменной одеждой?

Сейчас тоже иногда на Последних Звонках мелькает имитация коричнево-белого тандема, но он очень далек от оригинала - максимально короткий, с вырезами и прозрачной отделкой. Просто чья-то ностальгия вкупе с модными тенденциями и желанием выделиться.

Закончим ещё одной особенностью различия форм в частной гимназии, о которой пишет героиня повести Чарской «Огонёк»:

«…двинулись в зал, на молитву, где уже были собраны все «экстерные» гимназистки, как птички слетевшиеся со всех концов города сюда, в эту большую, не меньше нашего театра, комнату. Ах, как их много, мамочка, и все в коричневых платьях и черных передниках. (У нас четырёх «живущих» интернатских, белые передники в отличие от экстерных)».

Больше прочитать о женских гимназиях:

С.Б.Борисов. Женские гимназии в России как исторический и социокультурный феномен. Москва-Берлин, Директ-Медиа, 2018 г.

Об одежде учащихся к.19-н.20 века:

О.А.Хорошилова. Костюм и мода Российской империи. Эпоха Николая II. Москва, Этерна, 2012 г.

Источники фотографий: ГОСКАТАЛОГ РФ, сайты Мешок.net, Авито.ру и другие открытые источники.

И бонусом, вы можете сшить настоящее платье и фартук, как в старину! Вот выкройка настоящей гимназической формы из «Журнала для хозяек», 1912 года:

Отсюда: vk.com/@allcharskaya-gimnazistki-charskoi-i-ih-...

Картинки и выкройка - по ссылке.

@темы: Сборники, ссылки, Чарская, Огонек, Рассказы, Записки маленькой гимназистки, История, Гимназистки

---

Школьные годы в старой России

[silent-gluk]

"Школьные годы в старой России"

Гимназистки Чарской и их форма

Лучше всего иллюстрирует нашу новую тему сборник рассказов Лидии Чарской «Гимназистки» 1910 года. Поэтому начнём с него.

Хотя считалось, что ношение формы уравнивает всех учениц по виду и тем полезно, но бедные девочки не могли пошить форму у дорогой портнихи, как героиня Зина Ракитова:

" - И вообще она нечистоплотная какая-то. Вы видите у нее на локте заплату, - послышался презрительный голосок Зины Ракитовой, и она мельком, в стеклянные дверцы шкафа, оглядела свою собственную, затянутую в изящное форменное платье, сшитое у дорогой портнихи, фигурку". («Новенькая»)

Чаще всего встречается коричневый цвет гимназических платьев, фартук и передник абсолютно в равной степени используются для обозначения второй, главной части гимназического женского костюма:

«Наташа вошла в просторный теплый гимназический вестибюль. Здесь было шумно, людно, суетливо. Девочки то и дело входили. Швейцар Дмитрий, получивший название Султана Марокского за свое оливково-смугловатое лицо и необычайно кудрявые темные волосы, поминутно распахивал входную дверь, впуская тоненькие фигурки закутанные в теплые пальто и шубки, и неизменно торчащие из-под них коричневые подолы форменных платьев». («Неприятное положение»)

« - Ну и прекрасно! Давайте деньги! Кто сколько принес! продолжала волноваться Леля. - На задаток фотографу хватит, а потом у родных попросим, сколько кто может дать. Касса - мой передник. Подходите, господа, и не смущайтесь миниатюрностью сумм. Ведь это складчина. Всякое даяние благо.
- На, вот мое даяние! - прервала подругу серьезная Маша Горсухова и бросила в принявший мгновенно форму мешка черный гимназический фартук Лели новенький серебряный полтинник». («Нелюбимая»)

«Поднимается невообразимая возня. Гимназистки с особенным удовольствием лезут под скамейки, и поднимается охота за кошкой. Они ползают по полу, ищут очень старательно, сталкиваются друг с другом, фыркают от смеха и ползают снова, тщательно вбирая в свои форменные платья и передники всю пыль, какая только имеется на полу». («Кошка»)

Платье школьницы называют «традиционным форменным», к началу 20 века оно и стало таким, одинаковым повсюду в России:

«Девочку с удлиненными зеленовато-серыми глазами и худеньким бледно-смуглым лицом прозвали Сфинксом. Девочка выделялась из среды подруг и казалась какой-то особенной. И одевалась она лучше остальных несмотря на то, что на ней было то же традиционное форменное с черным передником коричневое платье и обута изящнее своих товарок, и прическа её головы отличалась какою-то особенною красивой законченностью». («Сфинкс»)


Лиф (часть платья на груди) служил для гимназисток местом для хранения ценных бумаг, так же для этого служил и нагрудник у фартука:

«Удивительно странная эта Зоя! Не может понять самой простой, самой обыкновенной вещи, что, когда автор собирается читать стихи, он меньше всего думает о карамелях!
Однако, Неточка делает над собою усилие и, воздержавшись от упрека, готового сорваться с языка, вынимает из-за лифа платья тщательно сложенную бумажку и читает неестественным голосом нараспев, скандируя строфы:
Я молода, но жизнь моя море безбрежное
Бурливое, темное, ало-мятежное». («Тайна»)


Свидетельница-прохожая по чёрному фартуку сразу опознаёт в пострадавшей гимназистку, то есть это - обычный вид ученицы гимназии для любого человека:

«А трамвай-то этот... чудище-то это, прости Господи, из-за угла как махнет, да на Митюшку! У меня сердце так и упало... И спасти нельзя. Извозчики дорогу преградили, не поспеть. Гляжу: а из-под земли ровно выскочила барышня, маленькая такая, в черном передничке, по всему видать, емназистка. Как схватит Митюшку за плечи, как с рельсов-то оттолкнет, а сама-то отскочить не успела... Налетел это трамвай, опрокинул, откинул ее на сажень, поди... Упала сердешная, головка на рельсы... вся в кровь... Чуть не до смерти убилась...» («Случай»)

Продолжение статьи завтра, подробный рассказ о форме в женских гимназиях и бонус - выкройка школьного платья из настоящего старинного журнала!

Отсюда: vk.com/wall-215751580_2930

А интересно, чем отличалась институтская форма (она же тоже бывала коричневой) от гимназической? Отсутствием "рукавчиков" (тех, которые надевались отдельно) и пелеринки?..

@темы: ссылки, Чарская, Рассказы, История

---

Любопытно

[silent-gluk]

Любопытно, а вот Рамкина из "Приюток" - она Гутя или Гуня? Упоминается она дважды, в сцене гадания она Гутя, а когда перечисляются покинувшие приют воспитанницы, она уже Гуня. Оригинал я посмотрела - там то же самое. И, кстати, а как ее полное имя?..

@темы: вопрос, Чарская, Приютки

---

Любопытно

[silent-gluk]

Порт-Артурский Вася. Глава 6
На пристани. Добрый японец

Большой японский пароход «Ай-Чжю» уже давно стоял в гавани города Дальнего, в ожидании партии русских пленных, еще накануне прибывших по железной дороге. Этих пленных «Ай-Чжю» должен отвезти в Японию.

На палубе парохода бегают и суетятся японцы-матросы. Вокруг судна плавают маленькие китайские лодки — джонки.

Выдался сырой, промозглый зимний день. Холодный пронизывающий ветер гнал волны, покрывая их пеною, и они шумно плескались о выступ пристани. Японцы, на ломаном русском языке, торопили всех садиться.

На пристани было много тысяч народа: все солдаты из Порт-Артура.

Как только поезд пришел в Дальний, Вася, поблагодарив кочегара, бегом помчался к той стороне пристани, где стоял «Ай-Чжю». Он поспел как раз в ту минуту, когда пароход был готов к отплытию и матросы-японцы собирались снимать трап (так называется доска, которые перебрасывают с судна на пристань и по которой переходят пассажиры).

— Подождите, ради Бога, подождите! — кричал Вася, со всех ног бросаясь к мосткам, — мне надо… на пароход надо. До-о-заната! До-о-заната! — прибавил он по-японски, что означало: пожалуйста*.

Такого слова не существует. Вероятно, Вася говорит 何卒 до:дзо ‘пожалуйста, будьте добры, прошу вас’ + 貴方 аната ‘вы’. — Shunka Witko

Японцы-матросы и солдаты с удивлением смотрели на бледного, взволнованного, растрепанного мальчика, который во время бега потерял свою фуражку и молил их пустить его на пароход.

Наконец, один из них, с сердитым, нахмуренным лицом, оттолкнул Васю от трапа, крикнув ему в самое ухо ломаным русским языком:

— Нельзя… нельзя… проваливай… Твоя домой, моя плавай. Уходи… на свой дома.

— Нет, я сюда, к папе, — вскричал мальчик. — Я с вами еду… с папой… в плен! Понимаете? Туда! — махнул он рукой по направлению востока.

— Ой, не годится! Не годится! — снова залопотал сердитый японец. — У нас своя многа. Ой, как многа! Твоя лишняя. Кушать твоя давать надо… а… у нас кушать своя не многа… Ступай! — неожиданно грозно закричал он на Васю и даже слегка подтолкнул его в спину.

В эту минуту раздался третий свисток. Пароход должен был отчалить.

Страшное отчаяние охватило Васю. Папа уедет без него… Будет томиться в плену один, без своего Васи…

Вдруг взгляд его встретил знакомое, милое лицо у самого борта парохода, встревоженное и взволнованное не менее лица его — Васи. Дмитрий Иванович выделился из толпы пленных, находившихся на палубе, и бледный, как смерть, протягивал дрожащие руки к сыну.

Вася бросился к пароходу, но сердитый японец и трое других солдат, распоряжавшихся отправлением пленных, преградили ему путь и толкали его назад, на пристань.

— Папа! Папа! — с отчаянием в голосе закричал Вася, — ты видишь, они не пускают меня! Папа! Милый! Спаси меня! Возьми меня, папа!

Но Дмитрий Иванович ничем не мог помочь своему бедненькому Васе: он находился на пароходе, как пленник, под надзором японцев и в ответ на крики Васи он только глухо застонал. Другие пленные кричали и метались по палубе, требуя пустить Васю, и всячески бранили японцев. Но и они этим не могли помочь бедному мальчику.

А Вася, между тем, уже не пытался проникнуть на пароход. Глазами, полными слез, смотрел он, как забегали по палубе матросы, как начали убирать трап. Еще какая-нибудь минута — и громадный «Ай-Чжю» увезет от него папу надолго, может быть, навсегда… Отчаяние придало силы мальчику.

— Папа! — вскричал он не своим голосом и бросился вперед, чтобы насильно взбежать по трапу на пароход.

Но японский солдат как бы угадал намерение мальчика и с силой оттолкнул его.

В ту же минуту чья-то сильная рука отбросила солдата в сторону и Вася услышал над собой незнакомый голос, сказавший по-японски:

— Курукава! Ты плохой солдат, потому что сражаешься со слабыми!

Вася быстро оглянулся на говорившего. Это был молодой японский офицер с перевязанной рукой и головой, с благородным, болезненно бледным лицом и чуть насмешливыми глазами.

— Успокойся, мальчик! — проговорил он, ласково погладив Васю по головке, —пойдем со мною; тебе надо к отцу — и я беру тебя под свое покровительство. Подать трап! — приказал он властным голосом и в одну минуту снятые уже было мостки матросы опять перебросили с палубы на пристань.

— Хэйсоцу* Курукава, — обратился снова офицер к Васиному врагу японцу, — ты получишь тридцать ударов бамбука по пятам* за то, что обидел маленького русского.

Солдат. — прим. авт. (яп. 兵卒 хэйсоцу ‘солдат, рядовой’. — Shunka Witko).

Наказания японцев. — прим. авт.

Солдат побледнел. Это было серьезное наказание, так как удар бамбуковой трости причинял сильную боль.

— Мерзкий белолицый дикаренок, — ворчал Курукава на Васю, — будешь ты меня помнить, благо под мое начальство поступаешь ты и твой отец!

Но Вася не мог слышать злого шипения Курукавы. Он в эту минуту, полный счастья, целовал руки своего спасителя, обливая их слезами:

— Как ваше имя? — лепетал он по-японски, — скажите мне его, чтобы я мог вечно молиться за вас Богу.

— Меня зовут Уозан-Икеда, — произнес офицер, — и я желаю тебе всего лучшего, мой мальчик. У меня тоже остался сын в Японии, приблизительно таких же лет, как и ты… Я не скоро увижу бедняжку. Мне еще долго придется сражаться. Поезжай в наш славный Дай-Нипон* и поклонись от меня моей стране. А теперь, счастливый путь тебе и твоему отцу!

Страна восходящего солнца — так называют японцы свою страну. — прим. авт.
(яп. 大日本帝國 Дай Ниппон Тэйкоку ‘Японская империя’. Термин применим к Японии 1890–1947 гг. — Shunka Witko).
Последних слов офицера Вася уже не слышал. Он со всех ног кинулся бежать по трапу на палубу и через минуту бился и рыдал в объятиях своего отца.

Прощание с родными, душевные потрясения, ужасное испытание на пароходной пристани, пережитые ребенком, наконец бессонные ночи и жизнь впроголодь в последние дни осады Порт-Артура не могли не отразиться на здоровье такого маленького мальчика, каким еще был Вася.

Вася заболел горячкой.

В беспамятстве и бреду лежал он на пароходной койке, выкрикивая от времени до времени странные и бессмысленные слова.

— А мальчик-то умрет, пожалуй! — говорил своим товарищем Курукава, возненавидевший бедненького Васю.

И в самом деле, Вася боролся со смертью. Он не чувствовал, как «Ай-Чжю» совершил свое долгое плавание, как его перевезли в Японию, как он попал в славный Дай-Нипон, как назвал свою родину Уозан-Икеда, как за ним день и ночь ухаживал его папа, дрожа за жизнь своего ненаглядного мальчика.

Но Господь не хотел, как видно, лишить бедного пленного его последнего утешения.

Вася не умер. Жизнь его была спасена.

Отсюда: vk.com/@-215751580-vasya6

По ссылке - оригинальная иллюстрация.

@темы: текст, ссылки, Чарская, иллюстрации, Порт-Артурский Вася

---

Любопытно

[silent-gluk]

Император и императрица России глазами институтки Люды Влассовской:

«Мысль рисовала мне торжественное появление Монархов среди целой толпы нарядных царедворцев в богатых, золотом шитых, чуть ли не парчовых костюмах, залитыми с головы до ног драгоценными камнями… А между тем передо мною простое коричневое платье и военный сюртук одного из гвардейских полков столицы. Вместо величия и пышности простая, ободряющая и милая улыбка". (с)
Л. Чарская, "Записки институтки".

Как же не вяжется это изображение Императрицы и Императора с тем, какими показывали их нам в советских учебниках! И становится совершенно ясно, за что в Союзе невзлюбили Чарскую. Помимо происхождения.... Она отзывалась о царе в своих книгах так, как не велено было отзываться о нём.

"Мое сердце стучало так, что мне казалось — я слышала его биение… Что-то широкой волной прилило к горлу, сдавило его, наполняя глаза теплыми и сладкими слезами умиления. Близость Монарха, Его простое, доброе, отеческое отношение, — Его — великого и могучего, держащего судьбу государства и миллионов людей в этих мощных и крупных руках, — все это заставило содрогнуться от нового ощущения впечатлительную душу маленькой девочки". (с)
Л. Чарская, "Записки институтки".

Понятно, что мысли, которые вкладывает автор в головку девочки, - это мысли уже взрослой женщины, а не подростка. Но от этого они не стали менее трогательными.

"Всех нас охватило новое чувство, вряд ли даже вполне доступное нашему пониманию, но зато вполне понятное каждому истинно русскому человеку, — чувство глубокого восторга от осветившей нашу душу встречи с обожаемым нами, бессознательно еще, может быть, великим Отцом великого народа. И долго-долго после того мы не забыли этого великого для нас события…" (с)
Л. Чарская, "Записки институтки".

Когда читаешь такие строки, нельзя не верить в то, что русский народ всегда любил своего государя. И тем более невероятными кажутся события грядущего 1917 года...

Отсюда: vk.com/wall-215751580_2921

Ну, не знаю. Во-первых, тут речь идет о предыдущем царе. Во-вторых, мне кажется, это все же взгляд персонажа. В-третьих, даже тогда существовал другой взгляд и на Александра 3, и на Николая 2...

@темы: текст, ссылки, Чарская, История, Записки институтки, Цитаты

---

Любопытно

[silent-gluk]

vk.com/wall-211673721_47 - по ссылке - современные иллюстрации к "Сибирочке".

И как вам?..

@темы: ссылки, Чарская, Сибирочка, иллюстрации

---

Любопытно

[silent-gluk]

Порт-Артурский Вася. Глава 5
Прощание с матерью. Отъезд в город Дальний
— Прощай! Прощай, Вася! Прощай, мой дорогой! Прощай, мой хороший! — говорила мать Васе, прощаясь с ним.

По лицу ее струятся слезы. Она обняла белокурую головенку своего сынишки, прижала его к себе и, крестя и целуя, долго смотрела ему в лицо полными слез глазами.

— Ну, Господь с тобою, мой мальчик, дитя мое дорогое! — снова обнимая, крестя и целуя Васю, говорит его мать. — Богу молись, Вася, прилежно молись, дорогой! — добавляет она. — А ежели удастся тебе поехать вместе с отцом в Японию, в плен, слушайся отца, береги его… И пиши нам, если будет возможность…

Обе девочки, заплаканные, взволнованные, стоят тут же и ждут своей очереди, чтобы покрепче обнять и расцеловать своего ненаглядного братишку.

— Не плачь, Дуня! Не плачь, голубка! — уговаривает Вася свою младшую сестричку, со слезами прильнувшую к нему, — мы, как вернемся из плена с папой, так тебе маленькую японку привезем, заместо куклы. Хочешь?

— Живую? — с любопытством спрашивает малютка и глаза ее загораются на одну минуту, но вдруг они разом принимают печальное выражение. — Не хочу японку, — с плачем кричит Дуня, — не хочу: они гадкие, злые, эти япошки! нашего папу берут с собой в плен. Не хочу! Не хочу!

— Ты лучше сам-то скорее с папочкой возвращайся, а с японками, Бог с ними, их не надо, — говорит Маша. — Я буду Боженьке молиться почаще, чтобы Он вас скорее вернул к нам, — тихо добавляет она.

Дмитрия Ивановича нет уже с ними. Он вместе с другими пленными рано утром, согласно приказу, отправился на площадь у вокзала, где стоял длинный ряд вагонов, которые должны были отвезти пленных сначала в город Дальний, откуда их, уже на пароходах, отправят в Японию.

Попрощавшись с матерью и сестрами, Вася, с небольшою котомкою, тоже отправляется на вокзал. Японский кочегар обещал ему, что довезет его на локомотиве до Дальнего, и если Васе не удастся попасть на пароход с пленными — привезет его обратно в Порт-Артур.

— Ну, этому не быть! — твердо сказал Вася, — я на пароход проберусь уж как-нибудь.

Вася говорил это кочегару по-японски. Он хорошо объяснялся на этом языке. В Порт-Артуре, где семья фельдфебеля Дрягина* поселилась четыре года назад, у Васи были знакомые японцы: лавочник, его два сына и приказчик.

Фельдфебель Дягин превратился в Дрягина ненадолго. Вскоре он снова станет Дрягиным и останется им до конца повести. — Shunka Witko.

Японская лавочка находилась недалеко от казармы, в которых жили Дрягины, и Вася частенько целые часы проводил у Юшаматы (так звали лавочника), то играя с его мальчиками, то разговаривая с лавочником, его женою и его приказчиком. Смышленый и умный не по летам, Вася быстро выучился говорить по-японски, так что даже книжки мог читать японские* и объяснялся точно настоящий японец.

Владение устным японским никак не помогло бы Васе читать японские книги. — Shunka Witko.

Когда началась война, Юшамата не захотел оставаться в Порт-Артуре и, как и многие другие, жившие в то время в крепости японцы, просил отпустить его с семьей на джонке — так называются китайские лодки — в китайский город Шанхай. На память русскому мальчику Юшамата оставил много японских книг, которые Вася усердно читал в те немногие дни, когда над Порт-Артуром не раздавались выстрелы.

Вот благодаря этому Вася и мог на вокзале объяснить по-японски кочегару, что хотел бы провожать отца в плен.

Кочегар посоветовал Васе отправиться к главному японскому генералу и попросить у него разрешения. Но до генерала Васю не допустили:

— Много дел теперь у нашего генерала и без тебя, — отвечали ему японские солдаты. — Ему нет времени с детьми разговаривать. Подожди денька два-три, а там увидим.

Но Васе нельзя было ждать: ведь поезд с первыми пленными, в числе которых был и фельдфебель Дрягин, уже на следующий день должен отправиться в город Дальний, а оттуда, в тот же день, всех пленных решено было перевести на пароход.

Грустно поплелся Вася опять на вокзал и стал просить кочегара отвезти его хотя бы только до города Дальнего или, как японцы его называли, Тальенвана.

Кочегар согласился — и Вася очутился вместе с пленными в Дальнем.

Отсюда: vk.com/@-215751580-vasya5

@темы: текст, ссылки, Чарская, Порт-Артурский Вася

---

Любопытно

[silent-gluk]

Вот отрицательные персонажи у Чарской либо оказываются не такими уж отрицательными (институтки в "Некрасивой", к примеру), либо караются и раскаиваются (Ленч из "Записок сиротки"), в общем, как-то меняются к лучшему. А Поярцева? По-моему, все же положительным персонажем ее не назвать (ее таковым видит только Надя). Но и типичного пути отрицательного персонажа в ней как-то незаметно. Вообще там меняется только Надя, что и понятно - она главная героиня все же. Но в других произведениях у Чарской уделяется внимание развитию и второстепенных персонажей... Или эта неизменность, старомодность - и есть кара?

@темы: Чарская, Волшебная сказка, Некрасивая, Записки сиротки

---

Портреты в романах Лидии Чарской

[silent-gluk]

"Право сильного"

"Я увидела небрежно причесанную головку, пепельно-золотистую, и два большие синие глаза, до того дерзкие и красивые, что не залюбоваться ими было нельзя. Худенькое личико с преждевременными морщинами на высоком, чересчур высоком для женщины лбу смотрело и насмешливо, и скорбно в одно и то же время".

Отсюда: vk.com/wall-215751580_2914

@темы: текст, ссылки, Чарская, Право сильного, Цитаты

---

Любопытно

[silent-gluk]

Любопытно, а вот насколько художественные вкусы Чарской совпадают с художественными вкусами персонажей?.. Вот, скажем, Дуня восхищается комнатой Павлы Григорьевны - а что о таком убранстве думает Чарская? Оно ей кажется безвкусным или, наоборот, красивым? Наде нравится убранство ее комнаты у Поярцевой - а Чарской?..

@темы: вопрос, Чарская

---

Любопытно

[silent-gluk]

Порт-Артурский Вася. Глава 4
Васино решение
На железнодорожной станции у Порт-Артура стоит громадный поезд. Вокруг копошатся японцы, приготовляя все к отправке русских пленных в город Дальний, в четырех часах езды от Порт-Артура, откуда этих пленных на морских пароходах отправят в Японию. Из самого Порт-Артура нельзя отправлять пароходы, потому что в море разбросаны мины: если пароход наткнется на такую мину, то он сейчас потонет, а вместе с ним погибнут и все находившиеся на нем. И вот японцы решили везти пленных сначала в город Дальний, а оттуда уже в Японию.

В то время как японцы готовят поезд для пленных, в крошечной землянке семейство Дягиных снаряжает своего кормильца в дальний путь.

Дарья Михайловна и девочки укладывают в плохенький, порыжевший от времени чемодан отца необходимые вещи: смену белья, немного табаку, сухарей, трубку и старенькое одеяло.

И мать и дочери не могут удержать слез во время этой печальной работы. Даже крошка Дуня понимает, что их ненаглядный папа покидает их надолго, и поминутно крупные слезинки скатываются с длинных лестниц малютки.

— Папочка! Папочка! — говорит она, вскарабкавшись на колени отца и пряча личико на его широкой груди, — я о тебе буду часто думать, папочка, всегда! И когда спать ложиться, и когда вставать буду, все стану вспоминать тебя. И капризничать не буду, — неожиданно шепотом заключила малютка.

Бравый солдат крепко прижал к себе девочку и покрыл ее личико градом поцелуев. В ту же минуту Маша и Вася приблизились к отцу. Дмитрий Иванович обнял и приласкал старших детей. Потом он положил руку на плечо Васи и, взглянув в большие синие, ясные глаза мальчика, сказал глубоко взволнованным голосом:

— Ну, Вася, ты теперь остаешься как бы защитником матери и сестер. Ты —мужчина; плакать и горевать тебя не приходится. Помогай маме во всем, поддерживай и утешай ее. Знай, что твой папа будет спокоен за вас, если ты дашь мне слово во всем слушаться маму и стараться всячески утешать ее. Даешь ты мне это слово, мальчик?

Легкая бледность покрыла личико Васи, синие глаза его блеснули и вдруг, прежде чем кто-либо ожидал этого, он упал на колени перед отцом, обвил его шею ручонками и заговорил голосом, прерывающимся от рыданий:

— Папочка мой… ненаглядный мой… желанненький! Родненький! Не могу я… ради Бога, папочка… не проси меня об этом. Не могу я утешать маму… не могу ехать в Россию, папочка, когда ты один… там, у японцев… без нас… без мамы… Господи! Да ты с тоски там зачахнешь в плену… О маме и сестрах дядя Павел позаботится: они к нему ведь поедут… а я… с тобою, папочка, в Японию… Позволь мне ехать с тобой, дорогой мой, любимый, желанненький! Исполни просьбу своего Васи! Папа мой! добренький! миленький!

И лепеча это, мальчик все теснее и крепче прижимался к отцовской груди, все сильнее и нежнее обвивал шею отца ручонками и заглядывал ему в глаза взором, полным ожидания и мольбы.

Тишина воцарилась в землянке.

Дарья Михайловна и дети, казалось, не догадывались в первую минуту, чего просил у отца Вася. Сам Дмитрий Иванович тоже не сразу понял своего доброго мальчика, а когда понял, то молча прижал его к себе и крепко расцеловал сынишку.

— Спасибо тебе, Вася. Спасибо, родной, что любишь твоего отца, что не хочешь с ним расстаться, — проговорил он дрожащим голосом, — но только не дело ты говоришь: ведь не по доброй воле иду я в плен и взять тебя с собою не могу: японцы не позволят. «Э-ка, скажут, мальчика куда с собой потащил! Нам ребят в плену не надо!»

— Я, папочка, сам устрою, что меня пустят с тобою в плен, увидишь! Ты только скажи, что согласен… Я пойду сам просить и упрошу японцев, — твердо прибавил Вася.

— Нет, Васюк, даже если б тебе удалось упросить японцев, я тебя не возьму, — возразил Дмитрий Иванович, — Бог знает, что ждет меня в плену: может быть, и поголодать, и похолодать придется. Так уж лучше один я все это переживать буду… И притом мать изныла бы, наверное, расставшись с тобою. Ты ей нужен будешь: как-никак, ты мальчик, можешь иной раз и помочь матери, и позаботиться о ней.

— Знаешь, Митя, чует мое материнское сердце, что Васе с нами трудно будет остаться… — заговорила вдруг Дарья Михайловна. — Он все равно измучается в России от тоски по тебе… Хоть и тяжело мне будет с тобой и с ним зараз расставаться, но я все-таки готова согласиться на это, если только Васе удастся упросить японцев… О нас не заботься: мы уедем в родную деревню, к брату Павлу. С девочками мне будет легче переносить разлуку с вами… А вы… поезжайте вместе с Богом!

И молодая женщина махнула рукой и отвернулась, чтобы скрыть свои слезы.

— Мама! Мамочка! Дорогая! — весь задрожав от радостного волнения, так и кинулся к ней Вася, — милая! дорогая! добренькая моя! Я знал, что ты позволишь! Спасибо тебе, мамочка!.. Уж я упрошу японцев, увидишь!

И он покрыл лицо и руки матери градом поцелуев.

Глядя на восторг сынишки, у Дмитрия Ивановича не хватило духа отказать ему, и участь Васи была решена.

Отец обещал взять его в плен с собою, если только позволят японцы.

Отсюда: vk.com/@-215751580-vasya4

@темы: текст, ссылки, Чарская, Порт-Артурский Вася

---

Любопытно

[silent-gluk]

Е.И.Трофимова. ТЕАТР В БИОГРАФИИ И ТВОРЧЕСТВЕ ЛИДИИ ЧАРСКОЙ

Трофимова Е.И. Театр в биографии и творчестве Лидии Чарской // Эпические жанры в литературном процессе XVIII-XXI веков: забытое и "второстепенное" : VII Майминские чтения, 5-9 октября 2011 г. Т. 1. Псков, 2011.

Говоря о творчестве Лидии Алексеевны Чарской, урождённой Вороновой (1875-1937), обычно подразумевают литературную деятельность этой русской писательницы начала ХХ века. Это и понятно, ведь её незаурядные способности и таланты воплотились, прежде всего, в опубликованных произведениях. Интересующимся её творчеством известно, что почти всю жизнь она прослужила в театре, но эта сфера остаётся в тени, как бы на «обочине» биографии писательницы. И это несправедливо. Можно с уверенностью сказать, что театр стал на только одним из самых серьёзных, глубоких впечатлений и увлечений юности Чарской; именно театр способствовал сложению и развитию её эстетических, а следовательно, и литературных взглядов.

В третьей части автобиографической трилогии (повесть «Цель достигнута») рассказывается о начале профессиональной театральной жизни Лидии Чермиловой – литературном Alter ego Лидии Чарской, фамилия которой в замужестве стала Чурилова.

Выбор театральной карьеры в конце XIX века для дворянской девушки из достаточного семейства был непростым решением. Хотя многие предубеждения по поводу нравственной стороны актёрской жизни постепенно исчезали, всё же в так называемом «приличном обществе» к актёрской профессии относились настороженно. Ведь не каждый обладал талантом и характером, не всякому сопутствовала удача, не всем удавалось становиться «стрепетовыми» и «комиссаржевскими», многие тонули и гибли в тине провинциальной театральной антрепризы.

Что же это были за обстоятельства, заставившие Лидию принять лично важные и ответственные решения, которые в значительной степени определили её дальнейший жизненный путь?

Прежде всего, семейная ситуация. Известно, что она очень рано лишилась матери. С молодой мачехой сложились тяжёлые отношения, приведшие к тому, что отроческие годы пришлось провести вне семьи - в санкт-петербургском Павловском институте благородных девиц, стен которого она в последние три года не покидала. После окончания учёбы Лидия довольно быстро вышла замуж за офицера, через два года родился сын Георгий (декабрь 1896). Однако эта приобретённая независимость и «взрослость» оказались нелёгким бременем. Семья горячо любимого отца разрослась, и как старшая дочь, Лидия Алексеевна не хотела принимать от него какой-либо значительной материальной помощи. А с мужем произошла не совсем понятная, даже тёмная история. По сюжету повести Борис Чермилов, поручик Царскосельского 2-го стрелкового батальона, позже - жандармский ротмистр, по каким-то причинам был отправлен в длительную командировку «в северную, глухую часть Сибири»[1]. Как следует из текста, за три года он ни разу не навестил своих жену и сына в Петербурге, оставаясь некой таинственной фигурой умолчания. Таким образом, молодой женщине пришлось самой решать семейные, материальные и образовательные задачи. Своё спасение она видела в театре, в работе на сцене. На самом деле расставание супругов произошло почти сразу же после рождения ребёнка, а именно, летом 1897, и в сентябре Лидия Чурилова была зачислена после экзаменов на драматические курсы при Императорских театрах.

Театр к концу XIX века сделался одним из ведущих и популярных направлений русского искусства. На сценах того времени воплощались передовые общественные и художественные идеи. Лучшие литераторы, музыканты, художники становились активными участниками театральной жизни – писали пьесы, музыку, создавали декорации, костюмы. Кроме постоянных трупп существовали многочисленные гастрольные театры, антрепризы, охватывавшие своей деятельностью всю Россию. Актёрский труд был востребован, престижен, а нередко и достойно оплачиваем. Стоит обратить внимание на один мотив, который к концу XIX века всё очевиднее в русской жизни – стремление женщин занять более достойное место в обществе, обрести самостоятельность.

Отсюда «театральность» Чарской, поскольку именно в театре видела она выход из своих непростых жизненных обстоятельств. Но не только. Сцена манила возможностью выявить и показать свои творческие способности в настоящем, «серьёзном» искусстве. Выбор был сделан, и 1897 году Лидия Чурилова становится слушательницей драматических курсов.

Александринский театр на протяжении всего XIX века давал направление для развития русской сцены, являясь важнейшим культурным институтом и одним из символов русской государственности. Отталкиваясь от европейских образцов, он постепенно нарабатывал свою, оригинальную русскую актёрскую и режиссёрскую школу. В его труппу отбирались наиболее талантливые исполнители, такие как А.В.Каратыгин, И.И.Сосницкий, В.Н.Давыдов, М.Г.Савина, В.Ф.Комиссаржевская, многие другие.

Искусство тоже проводник власти. И власть выбирает наиболее эффективные способы своего эстетического проявления. На одних этапах – это музыка, на других – поэзия, живопись, литература. На рубеже XIX-XXвв. таким художественным инструментом власти стал театр. Театр - искусство визуальное, в силу своей специфики требующее меньшей подготовки, нежели литература, живопись. Он кажется более понятным, более доступным видом искусства. Потом таковым станет кино, телевидение, интернет.

х х х

Одновременно с собственной деятельностью Императорскому театру постоянно приходилось решать задачи образовательного свойства, поэтому там практически всегда существовала учебная часть, где велась педагогическая работа. Потребность в профессиональной подготовке драматических артистов привела к тому, что в 1888г. начали работу 3-х годичные Драматические курсы. Программа обучения предполагала достаточно широкий образовательный спектр, включавший основные и дополнительные дисциплины. Именно на эти курсы и стремилась Чарская для осуществления своей театральной мечты.

К отбору будущих актёров относились с большой осторожностью и разборчивостью. Сам факт прохождения экзаменов ещё не гарантировал окончательного приёма в это учебное заведение. Главным считался предрождественский экзамен, и только после него претенденты считались окончательно принятыми на курсы, могли заказывать и носить установленную форму.

Среди преподавателей нужно упомянуть, прежде всего, руководителя курса, выдающегося русского актёра Владимира Николаевича Давыдова. Он на первых же лекциях разъяснил ученикам цель и смысл служения в театре. Его слова, переданные нам Чарской, очень интересны, поскольку дают непосредственное представление о философии театра в начале XX века, о задачах актёра и направляющих его деятельность внутренних побуждениях. Давыдов настаивает, что работа на сцене – колоссальный труд, где нет места разгильдяйству и лености. Всё, что не касается служения искусству, должно быть отброшено. Как и легкомысленные мечты о будущей славе. Тщеславие в театре – «это грех, это преступление, за которое приходится потом платить горьким разочарованием: кто идёт на сцену только с мечтою стать «известностью» - тот обыкновенно печально кончает свою карьеру, не достигнув цели»[2]. Разъяснялись им и общие задачи театра, где должны сочетаться эстетические, нравственные, образовательные, социальные и даже общественно-терапевтические моменты. «Театр должен оздоравливать толпу. Людям измученным, больным душою и телом, усталым, истерзанным нуждою, горем, лишениями, он должен дать минуты отдохновения, радости, света. Людям порочным, недобрым, нехорошим – показать все их дурные стороны, недостатки. Людям, которые ищут эстетического отдыха после будничных часов жизни, он должен показать всю мощь красоты»[3].

Наверное, стоит сказать и о преподавателе Закона Божьего - отце В.Ф.Пигулевском, более 25 лет, окормлявшего паству Императорских театров и считавшего, что «серьёзный театр не враг, а союзник церкви, так как ведёт к высшим идеалам христианской любви, правды и красоты»[4].

Первый, по-настоящему театральный, опыт Лидия получает во время «тайного» участия в спектакле на сцене театра Пороховых заводов. Тайным этот опыт был потому, что В.Н.Давыдов был категорическим противником преждевременного выхода студентов на настоящую сцену. Он считал, что право участвовать в спектакле имеет лишь тот, кто достиг в процессе учёбы определённого совершенства. Увы! Возможность показать свои способности перед публикой была слишком соблазнительна для молодых слушателей курсов и настолько сильна, что побудила пойти на нарушение запрета своего учителя. Да и вопрос о дополнительном заработке стоял для некоторых достаточно остро.

Конечно, это выступление для героини было связано с большими эмоциональными переживаниями, волнением, приступами неуверенности в собственных силах. В какой-то момент она впадает в отчаяние: «Хочется убежать со сцены, малодушно спрятаться в тёмном уголке театра, упросить оставить меня в покое…»[5]. Однако всё проходит благополучно. Чарская детально описывает, как Лидия овладевает собой, преодолевает страх, подчиняет игре звучание голоса, дыхание, движение. И в награду получает бурные аплодисменты зрителей. Дебют проходит удачно, пробуждая в ней уверенность в своих силах.

Увлечённая вихрем ярких впечатлений, героиня, тем не менее, успевает отметить и некоторые нравственные моменты, связанные с формой и смыслом существования русского театра на рубеже XIX-XXвв. Рассматривая в прорезь занавеса публику, заполняющую зал перед началом представления, она отмечает, что большинство составляет рабочий люд. Видя их усталые, угрюмые лица, их бедную одежду, печать какой-то глубокой озабоченности, ей вспоминаются слова Давыдова о задаче театра и актёра не только давать зрителям примеры нравственного воспитания, но и дарить этим измученным людям «часы радости, покоя и… отдыха от труда»[6].

Участие в подпольном спектакле стало причиной конфликта между учениками и руководителем курса, который в решительной форме потребовал прекратить подобного рода деятельность, противоречащую его педагогическим воззрениям. Большинство учащихся отклонили подобный ультиматум, и Давыдов оставил непокорный курс.

Это была тяжёлая нравственная травма для обеих сторон, однако, не стоит думать, что в глубинах драмы лежали лишь личностные или материальные причины. Видимо, здесь следует говорить не столько о конфликте театральных поколений, противостоянии «стариков» и «молодёжи», сколько о принципиальных изменениях в эстетике театра. Классический, а точнее, классицистический подход, сменялся импрессионистическим. Если первый требовал системной подготовки, постепенной и последовательной отработки техники игры, то новые веяния обращались к «нутру» актёра, к силе его природных дарований. Ценилось уже не технически совершенное, отработанное, законченное, но искреннее, импульсивное, непосредственное проявления чувств и эмоций на сцене. Тем более в других видах русского искусства - архитектуре, живописи, музыке, литературе - уже первенствовали импрессионизм, символизм, модерн, оказывавшие сильное влияние на идеологию театра, драматургию и сценографию.

После ухода Давыдова курс возглавил Озаровский Ю.Э. - известный театральный деятель и педагог. И хотя он был учеником Давыдова, всё же задачи театральной эстетики видел по-другому. Особое внимание уделял слову, владению его смысловыми, интонационными и звуковыми составляющим. В 1902 году, став режиссёром «Александринки», параллельно преподавал на Драматических курсах. В чём-то его поиски были сродни исканиям Скрябина, для достижения наибольшей полноты художественного выражения, стремившегося к синтезу звука и цвета. Перед своими учениками Озаровский ставил задачу соединения слова с интонацией, так же, как поэзии с музыкой.

Из сказанного становится понятным то преклонение, которое Чарская и её героиня Лидия Чермилова испытывали к знаменитой актрисе начала XX века В.Ф.Комиссаржевской, своей игрой воплощавшей новый эстетический идеал. Лидия увидела её впервые на сцене «Александринки». Учащимся курсов вменялось в правило посещать спектакли, в которых они видели игру знаменитых актеров того времени – Варламова, Стрепетовой, Писарева, Стрельской. Комиссаржевская восхищала бесподобной игрой в роли девочки-подростка, где сочетались естественность и внутренний драматизм. «Да и полно – игра ли это? Знаменитая артистка живёт <…> каждым нервом своего существа. Она вся горит, пылает на сцене, передавая с мастерством… настоящие страдания, настоящую жизнь. И этот голос, который никогда не забудется теми, кто его слышал хоть раз… <…> и эти глаза, лучистые и глубокие, как океан безбрежный!..»[7].

Можно сказать, что для современников Комиссаржевская была идеалом импрессионистической игры. Она действительно умела создавать impression, впечатление, умела показать драматизм и глубину художественной мимолётности, придавая движению, жесту, звуку трансцендентную глубину и многозначность, что так ценилось символистами. А.Блок писал, что она «видела гораздо дальше, чем может видеть простой глаз… Оттого эти большие синие глаза, глядевшие на нас со сцены, так удивляли и восхищали нас; говорили о чём-то безмерно большем, чем она сама»[8]

В 1900 году Л.А.Чурилова-Чарская заканчивает театральное обучение. Как следует из сохранившихся документов, она получает по всем предметам «отлично» и «очень хорошо», а по практике драматического искусства - «весьма удовлетворительно», что позволило некоторым, говорить о её актёрской несостоятельности. Но как выяснилось, по этой дисциплине, оценки ставилась по трёхбалльной системе «весьма удовлетворительно, удовлетворительно и неудовлетворительно». Преподаватели и экзаменаторы, видимо, усмотрели не только хорошее прилежание Чуриловой, но и увидели в ней несомненный талант: иначе, чем объяснить тот факт, что она стала единственной из выпускниц, приглашённых в труппу театра. Приказ о её приёме подписал директор Императорских театров князь Волконский.

Несколько слов следует сказать о дальнейшей театральной судьбе Лидии Алексеевны. Для исследователей её творчества театральный опыт был заслонён литературным успехом. А ведь она 24 года прослужила в театре, в любимой «Александринке». Летели годы, над Россией проносились и утихали революционные бури, сменялись эпохи, унося с собой слова, предметы, традиции, людей. А Чарская годом за годом регулярно выходит на сцену, словно цепляясь за неё, как за спасительный ковчег в водах страшного русского потопа.

Несмотря на то, что литературная работа отнимала значительное время (каждый год выходило по нескольку повестей и рассказов), театр не стал для Чарской «дополнительной нагрузкой». Об этом говорит сценическая статистика. Обработав значительную часть театральных журналов с 1900 по 1917 год, мне удалось собрать интересный фактический материал о ролях, которые она исполняла и количестве её выходов на сцену. Конечно, эти данные не полны, но и они говорят многое.

Первый её театральный сезон на сцене «Александринки» (1900-1901) – 8 пьес, 18 ролей (Радушка в «Снегурочке» А.Островского – 8 выходов; в последующие сезоны эта роль всегда исполняется ею);

1901-1902 – 19 пьес, 64 выхода; <...>.

Далее количество ролей возрастает и, например, в сезон 1904-1905 - в 11 пьесах 89 раз. В то время как, даже на выходах, некоторые актрисы получали крошечные роли 1-2 раза за театральный сезон, а иногда и ничего.

Среди ролей: Шарлотта («Вишнёвый сад»), Мария Константиновна («Плоды просвещения»), Дашенька («Свадьба»), Настя («На дне», на сцене театра В.Комиссаржевской), Анфиса Панфиловна Пеженова («За чем пойдешь, то и найдёшь»), горничная г-жи Бопертюи («Соломенная шляпка»). Из тогда современных пьес – «Среди цветов» Г.Зудермана (поэтесса Соня Грибоева), «Цена жизни» Вл.Немировича-Данченко (горничная Саша), «Безумная» А.Лугового (фельдшерица, для которой Чарской были придуманы забавные, весьма многозначительные грим и костюм), многие другие.

Часто репродуцируется костюм Лолотты, созданный выдающимся художником и сценографом А.Я.Головиным для Чарской к пьесе «Маскарад» (пост. В.Э.Мейерхольда). Но менее известна вторая работа художника тоже неё – «Тётка» в последней, траурной, сцене спектакля. Уволенная окончательно в 1924 из театра Акдрамы (так стала называться после Октябрьской революции «Александринка»), Чарская всё же приглашается В.Мейрхольдом на московские гастроли с «Маскарадом» в лето 1926 года.

Приведённая выше театральная статистика позволяет сделать некоторые выводы об особенностях драматического таланта Чарской. Её энергичная, даже эксцентричная, с налётом комизма натура, видимо, подходила для характерных ролей – как правило, второго плана. Кстати, живость характера весьма подробно представлена в автобиографических повестях писательницы, где героиня всегда готова на некий вызывающий жест, энергетический выброс: она то убегает к цыганам, то во время чинного бала пускается вприсядку, то пугает чопорных англичанок, сестричек Вильканг, выстрелом в воздух из пистолета. Думается, эти свойства она сохраняла до последних лет своей службы в театре.

Тяжёлый опыт собственного детства, несомненно, оказал сильное воздействие на творчество Чарской, как в литературе, так и в театре. Ранняя смерть матери, новая женитьба отца, которая разрушила счастливую гармонию, сформировала мечты о «потерянном Рае» и по нему всю жизнь тосковала Лидия Алексеевна. Глубокой психологической травмой стала для неё «измена» страстно любимого ею отца, чья вторая жена Анна Павловна стала применять к падчерице строгие, викторианские меры воспитания. Ответом на это были детские истерики, озорство, непослушание, эксцентричные «неприличные» проделки. Свою роль играл и взрывной, подчас необузданный, характер девочки, в чём было усмотрено дурное влияние любимых и любящих тётушек, общение с которыми было, в конце концов, навсегда запрещено. Отец попал под полное влияние новой жены. Девочка была отдана в институт и, по сути, почти полностью изолирована от новой семьи. Потом отношения с мачехой улучшились, появились привязанность и уважение, но сердечные раны не утихали. Эта душевная боль, к счастью, не привела к озлоблению, к обиде на весь мир, а сублимировалась в продуктивную творческую деятельность. Отсюда у писательницы такое умение покорять юные сердца, находить нужные слова и сюжеты в своих рассказах и повестях. Да и сам факт, что её увлекла именно детская, юношеская, молодёжная литература, не говорит ли о том, что ей хотелось на печатные страницы перенести радости и страдания тех, кого она так хорошо чувствовала и понимала?

И в театре «детское», особенно имевшее ассоциации с собственным прошлым, также сильно волновало Чарскую. Во время своей летней антрепризы на станции Сиверская её героиня – Лидия Чермилова - исполняет роль гимназистки в водевиле «Под душистою веткой сирени». И сюжет пьесы, и образ персонажа, и даже сценический костюм – всё это возвращает актрисе чувства, ощущения, когда-то ею самой пережитые: «Как странно чувствовать себя подростком-девочкой, снова прежней Лидой Воронской, в коричневом только, а не в зелёном институтском платьице, с чёрным передником, с бретелями на плечах...»[9]. Здесь следует обратить внимание на то, что процесс сценического перевоплощения основан не только на отработанных актёрских приёмах и даже не на использовании свойств личного темперамента, присущих артисту в данное время. Для Чарской не менее важен элемент припоминания себя в прошлом, воссоздания своего детского мирочувствования. Но и это не всё следствия ребяческой натуры героини и реального прототипа: живая память детских и институтских лет, сохранившаяся в душе писательницы, открытость и непосредственность содействовали успеху, прежде всего, на литературном поприще. Нет сомнений, что это проявлялось и на сцене. Приближенность к сознанию ребёнка, понимание его эмоционального мира, умение говорить на понятном юному существу языке (всё то, что, используя научную терминологию, можно назвать «детским дискурсом») и стало тем чудесным ключом, открывшим Чарской-писательнице путь к сердцу своих читателей и зрителей.

То, что ей, судя по автобиографической трилогии и сохранившимся документальным материалам, на сцене удавались роли озорных служанок, комических старушек, а более всего, образы девочек-подростков, т.е. роли «детские», несомненно, связано с богатейшим эмоциональным опытом собственного детства и отрочества. Эта развитая с детства сложность чувств и переживаний, видимо, и помогала Чарской успешно осваивать те амплуа, где понимание «детского» начала служило залогом верного перевоплощения и сценического успеха.

Последние годы Лидии Алексеевны были наполнены борьбой с болезнями, нищетой и одиночеством. Она была уволена из любимого театра, последний муж умер, сын Георгий оказался за пределами Отечества, в Харбине. Чарская осталась одна, тяжелобольная, даже не имея сил самостоятельно передвигаться. Известная писательница не была включена в ряды Союза писателей, и лишь от Литфонда ей выделялись пособия два раза в 1935 году и, как умирающей - по 100 рублей в месяц до конца 1936 года. А она прожила до 18 марта 1937.

Похороны были организованы О.И.Капицей, М.М. и В.В. Зощенко.

На Смоленском кладбище Санкт-Петербурга, недалеко от часовни Ксении Петербуржской похоронена «писательница и артистка Лидия Алексеевна Чарская».

Е.И.Трофимова. ТЕАТР В БИОГРАФИИ И ТВОРЧЕСТВЕ ЛИДИИ ЧАРСКОЙ, изображение №16
[1] Чарская Л.А. На всю жизнь. – М., 2008. С.275. [2] Чарская Л.А. Цель достигнута. – СПб, [до 1917]. С.62. [3] Чарская Л.А. Цель достигнута. – СПб, [до 1917]. С.62. [4] Ежегодники Императорских театров. 1911-12, выпуск YII. C. 86-87. [5] Чарская Л.А. Цель достигнута. – СПб, [до1917]. С. 190. [6] Чарская Л.А. Цель достигнута. – СПб, [до 1917]. С. 187. [7] Чарская Л.А. Цель достигнута. – СПб, [до 1917]. С.74 [8] Блок А.А. Молнии искусств. Памяти В.Ф.Комиссаржевской//Соч. в 2-х тт. – М., 1955. Т.2. СС. 140-141. [9] Чарская Л.А.Цель достигнута. – СПб, [до 1917]. С. 257.

Отсюда: vk.com/@-215751580-eitrofimova-teatr-v-biografi... и vk.com/wall-215751580_2911

@темы: ссылки, Театр, Цель достигнута, За что?, Чарская, биография

---

Любопытно

[silent-gluk]

А вот как вы думаете, какие из произведений Чарской незаслуженно... не то что забыты, но известны менее, чем следовало бы?

@темы: вопрос, мнение о книге, Чарская

---

Любопытно

[silent-gluk]

Порт-Артурский Вася. Глава 3

Печальная весть

К утру пушечная пальба зазвучала еще сильнее и оглушительнее. Снаряды лопались то здесь, то там все чаще и чаще. Многие здания загорались и пожар вспыхивал то в одной, то то в другой части города. Вот-вот, казалось, какой-нибудь шальной заряд попадет в землянку и сроет ее, погубив в одну секунду всех, кто находится в ней, — и Дарью Михайловну и ее детишек. Ни Дарья Михайловна, ни дети не ложились спать в эту ужасную ночь. Только Малютка Дуня тревожно дремала, примостившись на коленях у матери. С каждым новым треском Дарья Михайловна и старшие дети заглядывали в крошечное оконце землянки на улицу, ярко освещенную теперь заревом пожара.

Далеко откуда-то доносились страшные крики и стоны… Японцы шли на штурм Порт-Артура и русские удальцы грудью отстаивали крепость.

Вася, бледный, взволнованный, с ярко горящими гневом и тревогой глазами, прислушивался к тому, что происходило там, куда так неудержимо влекло смелого, отважного мальчика. Если бы он не боялся оставить мать и сестер одних среди всего этого ужаса, он помчался бы туда на позиции и помогал бы чем мог доблестным родным солдатикам-храбрецам.

Но его место здесь, около матери и сестер. Он дал слово отцу не оставлять их и должен сдержать это слово во что бы то ни стало.

— Кто победит? Они или мы? — в тревоге шепчет мальчик. — Господи! дай нам победу! дай нам победу! — лепечет он ежеминутно, обезумев от волнения и тоски.

И бледненькая Маша молится о том же, припав на холодный сырой пол землянки и вперив в образ Спасителя наполненные слезами глазки:

— Помоги нам, Боженька! Прогони японцев и возврати нам папу здоровым и невредимым.

Страшный оглушительный треск прервал детскую молитву. Новый снаряд разорвался под самым окном землянки.

Дружный крик ужаса вырвался из груди матери и детей. Они все, не исключая и проснувшейся и отчаянно зарыдавшей на руках матери Дуни, бросились в угол, где был образ, и ждали, казалось, конца. И вдруг разом наступила тишина долгая, жуткая. Не слышно было ни выстрелов, ни шума. Все стихло. Прошел час, другой, третий. По-прежнему стояла тишина. Только на улицах стало шумнее. Там заходили, забегали люди… Послышался сдержанный говор голосов. Какое-то смятение происходило в городе. И в долгие минуты этого общего смятения никто из находившихся в землянке не заметил, как новое лицо появилось на пороге.

Усталый измученный солдат тяжело оперся на дверь землянки и стоял, тяжело понурившись и опустив голову.

Первым присутствие нового пришельца заметил Вася. Он увидел темную фигуру у порога и со всех ног кинулся к ней.

— Папа! Папа! — вскричал он, рыдая и смеясь в одно и то же время от радости при виде живым и невредимым отца. — Папа! Кто же победил! Говори скорее! Мы или они? Говори же, говори скорее, папа!

Отец молча прижал к своей груди Васю. Он был весь в лохмотьях: его шинель, пробитая в нескольких местах и изодранная в куски, висела на нем клочьями, на многих местах чернели пятна крови. Бледное измученное и усталое лицо было худо, как у трудно-больного. Глаза тоскливо и уныло смотрели на окружавших его дорогих людей.

Дмитрий Иванович, закрыв лицо руками, зарыдал глухо и неудержимо.

— Детки мои… бедные мои, дорогие ребятки… — судорожно срывалось с его губ, — тяжелое горе посетило Россию… Великое горе! Порт-Артур больше не наш… Не смогли мы защитить, удержать крепость… Приходится отдать ее врагу… Сейчас об этом сообщит сам генерал Стессель…

Не успел окончить своей печальной вести Дмитрий Иванович, как Вася с быстротой молнии упал перед отцом на колени и, весь задыхаясь от волнения, залепетал, едва удерживаясь от рыданий:

— Папа, папа! Что говоришь ты! Взят Порт-Артур! Ах, папа, папа! Как же это? Так дрались, день и ночь дрались, и вдруг… Господи! — И Вася не выдержал и заплакал бессильными, мучительными, горячими слезами.

За ним заплакали девочки: тихо заструились печальные слезы и по исхудалому лицу их матери.

Наконец, Дмитрий Иванович через силу подавил рыдание и произнес твердым голосом, обнимая детей и жену:

— Что делать, родные мои, что делать! Видно, Господь послал нам испытание, да будет воля Его! Слишком многочислен неприятель, а нас, защитников, так мало осталось в живых. И снаряды у нас все вышли и припасы и болезни пошли в нашем гарнизоне… Так, видно, Богу угодно! — заключил печально храбрый солдат и поник головою. — Завтра-послезавтра японцы уже займут крепость…

И жена его и дети притихли при этих печальных словах. И вдруг, через минуту снова раздался в землянке дрожащий голосок Васи:

— Папочка, а как же ты, мама, сестры? Когда войдут японцы в крепость, что будет со всеми вами?

Милый мальчик совсем забывал о себе в эту минуту опасности; ему хотелось только избавить от нее дорогих близких, а о себе самом Вася не думал.

— Не беспокойся, милый! — произнес его отец, поглаживая белокурую, курчавую головенку сына, — и маму, и девочек, и тебя отправят в Россию, так условился генерал Стессель с японцами, а меня…

— А тебя? — в один голос вскричали Дарья Михайловна и дети, впиваясь тревожными глазами в лицо отца.

— А меня, как и других солдат, японцы отправят в Японию, в неволю, — твердо досказал тот и печально улыбнулся всем этим дорогим личикам, с которыми ему приходилось так скоро расстаться.

— Тебя в Японию! Господи! Тебя! О, папочка, золотой мой, папочка! — вскричала с плачем Маша и, вскарабкавшись на колени отца, прильнула к его груди да так и замерла на ней, исполненная жалости и горя.

Заплакала и Дуня следом за сестричкой: девочки не поняли хорошенько все тяжести горя, они знали только одно, что папу у них берут гадкие, злые японцы. Дарья Михайловна, отвернувшись от детей, незаметно утирала слезы, обильно скатывавшиеся по ее исхудалым щекам.

Один только маленький человечек не плакал. Маленький человечек сжал в крепкие кулачки свои крошечные ручонки, стиснул зубы и смотрел на отца, полный жалости и любви. И в уме маленького человечка вдруг вспыхнула большая, яркая мысль. И от этой мысли глаза Васи блеснули внезапно и на губах заиграла чуть приметная улыбка. Бледное личико уже не было так бледно, уныло и сурово. Она прояснилось слегка. Маленький человечек решил большое, важное дело в своем детском умишке и это новое важное решение давало возможность маленькому Васе стойко переносить его большое горе.


Отсюда: vk.com/@-215751580-vasya3

@темы: текст, ссылки, Чарская, Порт-Артурский Вася