Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Порт-Артурский Вася. Глава 9
Сказка о прекрасной принцессе Готару-Гиме
Около недели пробыл Вася в гостеприимной заре* Осуги-сан.
Японский дом. — прим. авт.
В японском языке такого слова нет. — Shunka Witko.
Он бы еще охотно остался у них с милыми, немножко смешными, Миякой и Азумой и доброй их мамой, которая с каждой фразой награждала Васю все новыми и новыми ласкательными названиями. Но сердце мальчика сжималось от тоски при мысли о том, что поделывает в это время его папа, когда он, Вася, пользуется таким уходом и заботами у добрых друзей. И мальчика тянуло к отцу все больше, все сильнее, с каждым днем, с каждым часом, с каждой минутой.
Наконец, так долго и нетерпеливо ожидаемый день настал. Вася поправился и последние часы долеживал на своей циновке. Как-то утром, когда выздоравливающий мальчик еще спал, в его комнатку, отделенную легкими ширмами* от других комнат зары, скользнула Мияка, неслышно ступая своими маленькими ножками.
В японских помещениях нет постоянных отдельных комнат. Все помещение зары представляет из себя одну комнату, из которой при помощи ширм делают несколько комнат. — прим. авт.
Она держала в руках крошечную чашечку и бобовые лепешки. Незаметно крадучись, как котенок, она пробиралась к тому углу, в котором на высокой подставке стоял маленький японский божок, вокруг которого лежали засушенные цветы и травы. Мияка опустилась перед божком на колени и поставила чашечку, положив рядом лепешки на циновку, разостланную у ног божка.
В эту минуту Вася проснулся и открыл глаза.
— Что ты делаешь, Мияка? — спросил он девочку.
— Я молилась, — проговорила малютка, застенчиво краснея, — я принесла жертву светлому духу-покровителю нашего дома во имя покойного папы, чтобы светлые духи взяли его поближе к Великому Будде и чтобы ему было хорошо там около светлого духа.
Васе очень странно показалось, как можно было молиться деревянному божку, которого сделали сами люди своими руками, но он промолчал однако, не желая огорчать малютки. А она между тем уже подсела к нему на краю циновки и говорила, вся сияя детской радостью, своим тоненьким голоском:
— Завтра ты можешь ехать к твоему уважаемому отцу*, мне сказала это моя дорогая мама.
Японцы очень вежливы, особенно почтительно отзываются они о своих и чужих родителях. — прим. авт.
— Моя дорогая мама приказала Окурэ отвезти тебя в казармы, где живут бледнолицые пленники… Моя дорогая мама делает тебе кастелли и бобовые лепешки на дорогу. Мой милый братец мастерит тебе ящичек из бамбука… А я… я ничего не смогу тебе сделать… Мияка слишком мала и еще слишком глупа, чтобы делать коробочки и кастелли. Мияке только 6 лет. Глупышка мусме* Мияка. И ты забудешь Мияку, — добавила, печально вздохнув, малютка.
Девушка, девочка. — прим. авт.
яп. 娘 мус(у)мэ ‘дочь; девушка’. — Shunka Witko.
— Нет! Нет! Я не забуду тебя и без твоих подарков, Мияка! Я успел полюбить тебя, твою маму и Азаму, как родных, — вскричал с горячностью Вася, обнимая девочку.
— Говори «твою уважаемую маму», — с сосредоточенной важностью, строго поправила его малютка, — этого требует вежливость…
Вдруг строгое выражение разом сбежало с ее подвижного личика. Она захлопала в ладоши и засмеялась. Счастьем заискрились ее черные глазки, когда она, обвив шею Васи руками, зашептала ему, смеясь детским беспечным смехом:
— Ах, Мияка! ах, глупенькая мусме. Ах, дурашка-мышка Мияка. Она забыла, что также может услужить тебе, голубчик! Знаешь ли ты, беленький зайчик, что глупенькая Мияка умеет рассказывать сказки? Хочешь, беленький зайчик, послушать одну маленькую сказочку Мияки?
Вася, который весь ушел в свои радостные мысли о предстоящем свидании с отцом, был очень далек в эту минуту от сказок Мияки, но, не желая обидеть малютку, поспешил сказать, что готов ее слушать. Мияка оправила свой киримоно и, тихо обмахиваясь крошечным веером, которого никогда не выпускала из рук, тоненьким голоском начала свою сказку.
«В большом саду микадо* в Киото* давно, давно жило когда-то веселое племя светляков.
Король с принцессой жили в чудесном дворце, устроенном на цветке белого лотоса. В этот дворец постоянно приезжали из разных земель принцы и королевичи просить руки прекрасной Готары-Гиме. Но принцессе хорошо жилось дома и не хотелось уходить от отца, которого она горячо любила, из своего белого дворца на цветке лотоса, где ее жизнь проходила весело и привольно, а чтобы отдалить время свадьбы, хитрая Готара-Гиме решила задавать всем своим женихам трудную задачу. Кто решит эту задачу, тот получит Готару в жены. В чудный дворец Хи-о собралась толпа женихов. Впереди всех был громадный жук в черных латах, с длинными усами.
— Я жук-короед, — зажужжал он басом, оглушая принцессу. — Выходи за меня замуж!
— Достаньте мне огня, храбрый рыцарь, — отвечала ему любезно принцесса, —тогда я пойду за вас хоть сейчас.
Потом подошел к принцессе другой жук в золотом одеянье и сказал ей:
— Я самый красивый золотой жук, какой только найдется в мире. Выйдите за меня замуж, красавица принцесса, прошу вас!
— С удовольствием, прекрасный рыцарь, если вы достанете мне огня, — так же любезно отвечала Готара-Гиме своему второму искателю.
Следом за этими женихами стали подходить к ней и другие. Кого-кого тут только не было! И моль, и муха, и кузнечик, и мотыльки.
И на все их просьбы Готара-Гиме отвечала:
— Кто достанет мне огня, тому я и буду женою.
Разлетелись женихи за огнем для принцессы. Жук-короед первый влетел в освещенное окно зары, где хорошенькая мусме шила себе праздничный оби*.
Пояс. Красотою оби очень гордятся японки; чем дороже оби, тем важнее происхождение его хозяйки. — прим. авт.
яп. 帯 оби ‘пояс для кимоно’. — Shunka Witko.
Жук кинулся к лампе и обжег себе брюшко. Он стал так сильно жужжать, что надоел хорошенькой мусме и она выкинула его за окошко.
Золотой жук подлетел к большому костру, решив, что это лучший огонь для принцессы, и, сунувшись в костер, сгорел.
Моль забралась в комнату бонзы*, который при свете ночника читал громадную книгу.
Японский жрец. — прим. авт.
яп. 坊主 бо:дзу ‘буддийский монах’. — Shunka Witko.
Моль кинулась к ночнику. Фитиль ночника погас, а моль сгорела.
Таким образом, погибли все женихи красавицы Готары-Гиме.
Во дворец же явились новые послы от чужого племени светляков и принесли дары от молодого их принца Хи-Таро.
Готара-Гиме послала сказать принцу, что желает познакомиться с ним, но подарок его не приняла, так как это значило бы, что она дает свое согласие на свадьбу с принцем.
Хи-Таро примчался быстрее ветра во дворец Хи-о. Он был стройный, умный молодой красавец и так как он был светляк, то имел свой собственный огонь, которого требовала от женихов принцесса. Принц и Готара-Гиме полюбили друг друга. Свадьбу справили на цветке лотоса в роскошном дворце короля Хи-о. Пир был на славу. Кузнечики-музыканты так старались играть, что один из них надорвался от натуги и его замертво отнесли домой.
Хи-Таро не увез принцессу от отца и остался жить с ними в белом дворце в саду микадо, в Киото.
Мияка кончила сказку и, блестя своими черными, ярко разгоревшимся глазенками, спросила:
— Иеруси?*
Хорошо? — прим. авт.
яп. よろしい ёросии ‘хороший’. Самостоятельно не употребляется. — Shunka Witko.
Вероятно, яп. 沢山宜しい такусан ёросий. — Shunka Witko.
…и крепко поцеловал прелестную девочку*.
Подобный физический контакт не мог бы быть воспринят положительно. – Shunka Witko.
На другое утро семья Осуги-сан провожала своего маленького гостя.
Осуга-сан подарила Васе, которого она успела полюбить за это время, всякой всячины: и кастелли, и рисовых лепешек, и сушеной рыбы, и бобов. Но ценнее всех ее подарков был простой темно-синий с желтыми цветами киримоно Азамы, который его мама дарила на память белолицему мальчику. И Азама поднес в свою очередь маленькому приятелю хорошенький, гладко отполированный ящичек, собственной работы.
Вася горячо благодарил своих новых друзей. Когда же добрая Осуга-сан, обняв мальчика, высыпала ему на ладонь целую горсть центов*, Вася чуть не расплакался, растроганный до глубины души ее добротою.
Копейка. — прим. авт.
яп. 銭, 錢 сэн ‘1⁄100 японской иены’. В 1871—1954 гг. монета, а затем счётная денежная единица. — Shunka Witko.
«Господи, а мы-то думали, что все японцы злые! — подумал при этом мальчик. — А сколько добрых, ласковых людей есть между ними; по крайней мере, я скольких из них уже встретил в этот короткий срок: и добрый Иозан-Икеда, и Осуга-сан, и Азама и крошка Мияка. Если бы Дуня и Маша видели их, особенно малютку Мияку и ее маму, — продолжал думать мальчик, — они, конечно, изменили бы свое мнение о японцах.
Однако надо было садиться в дженерикшу*, которую уже подкатил курума Окурэ к порогу зары.
— Прощай, Вася! Да хранят тебя святые духи добра! — говорила Осуга-сан, выходя с детьми в крошечный палисадник, разбитый перед ее домиком.
— Прощайте! все прощайте! Благодарю вас! — отвечал мальчик, легко вспрыгивая в экипаж. — Храни вас Бог за ваши заботы и доброту!
— Прощай, — кричали Мияка и Азама, с искренним сожалением в голосе. — Приходи к нам почаще, нам будет скучно без тебя! Приходи! Слышишь? Мы ждем!
Но тут их мама шепнула им о правилах приличия и вежливости, потому что малютки сразу смолкли, стали серьезны, личики их приняли важные, сосредоточенные выражения и они усиленно заприседали, прижимая ладони к коленям и захватив руками полы своих киримоно.
Окурэ слегка крикнул что-то. Дженерикша тронулась и курума побежал легкой рысцой по улицам города с быстротою лошади. Навстречу мальчику замелькали пестро одетые женщины и дети, такие же курумы, как и его возница, с их легкими дженерикшами, кули* с поклажей на голове, разносчики — словом, вся пестрая, быстрая и бесшумная японская толпа.
Носильщики. — прим. авт.
яп. 苦力 ку:ри: ‘кули; носильщик; грузчик’. Термин относится преимущественно к индийским и китайским рабочим-эмигрантам, но никогда к японцам. — Shunka Witko.
Не более чем через полчаса Вася вышел у большого, длинного здания, перед входом которого стояли два японские часовые; Окурэ сказал несколько слов одному из них, дверь перед Васей отворилась и через минуту мальчик со слезами на глазах обнимал своего отца.
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Любопытно, а что входит в понятие "перевод в современную орфографию"?.. Это я вычитываю сейчас и перевожу в современный вид "Джаваховское гнездо", издание 1912 года. Понятно - "ять" заменить на "е", "i" - на "и", окончания типа "-iя" заменить на "-ие", все "ея" и "нея" заменить и т.д.. А если написание слова с той поры изменилось - менять (скажем, "галлерея")? А если вижу опечатку - ее править или оставлять (в современных изданиях я оставляю, чтобы было как можно больше похоже на оригинал)? А что еще?
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Героини Чарской: Нина Махровая ("Сфинкс")
"Было решено, что я поступлю в гимназию, так как суммы, оставленной мне покойным отцом, было слишком мало для того, чтобы впоследствии я могла бы жить без собственного заработка. приходилось подумать о будущем: готовиться в учительницы, педагогички или в гувернантки. А без гимназического аттестата этого достичь нельзя".
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
А откуда Чарская знала японские реалии и японские фразы?.. Причем, как видим, знала их не очень хорошо, скорее на уровне "что-то слышала", но откуда?.. Кавказ - еще понятно, но Япония?..
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Порт-Артурский Вася. Глава 8 Сказка продолжается. Азама и Мияка
…и двое крошечных человечков в длинных до пола киримоно* выплыли из-за ширм.
Халат, верхняя одежда японца. — прим. авт.
яп. 着物 кимоно ‘одежда; кимоно’. — Shunka Witko.
Это были мальчик и девочка лет 6-7 каждый. У мальчика, по японскому обычаю, была гладко выбритая головенка и только на темени и на висках оставались потешные торчащие хохолки черных волос. У девочки была такая же пышная прическа, как у матери*, и она была в таком же белом траурном киримоно, и вся до смешного походила на мать.
У девочки в описываемую эпоху не могло быть такой же прически, как у замужней женщины. — Shunka Witko. Только брови у нее лежали двумя ровными, темными полоски над глазами, да белые, как у мышки, зубенки сверкали между розовыми полосками губ.
Обе фигурки остановились в десяти шагах от Васи, неожиданно подобрали полы своих киримоно и, прижав руки к коленям, стали потешно приседать и кланяться, лепеча своими тоненькими голосами:
– Го-ки-гэн-ва инкола дэс?*
Как ваше здоровье? — прим. авт.
яп. 御機嫌はいかがです гокигэн-ва икага дэсу ‘как вы себя чувствуете?’. — Shunka Witko.
Еще шаг, и еще поклон и та же фраза. Опять шаг — и снова то же приседание и при этом необычайная важность, написанная на обоих чрезвычайно серьезных личиках детей. У девочки был крошечный веер в руке, которым при поклонах она касалась пола.
— Го-ки-гэн-ва инкола дэс? — еще раз спросили в один голос маленькие японец и японочка, останавливаясь уже в двух шагах от Васи.
— Окиниаригато*. Мне лучше! Я здоров! — отвечал Вася, совсем сконфуженный этой изысканною вежливостью маленьких хозяев.
– Таксан иеруси! Таксан иеруси!* — залопотали опять братец с сестрицей…
Очень хорошо! Очень хорошо! — прим. авт.
Вероятно, яп. 沢山宜しい такусан ёросий. — Shunka Witko.
…и неожиданно уселись на брошенные неподалеку от постели каавуто*.
Подушки для сиденья, заменяющие стулья. — прим. авт.
Такие подушки называются 座布団 дзабутон. — Shunka Witko.
Теперь они расправили свои киримоно и, сложив ручки, как настоящие пай-дитюши, приготовились занимать своего гостя.
— Как вас зовут? — спросил мальчик, помолчав из приличия две-три минуты.
— Меня зовут Вася! — отвечал его маленький гость. — А вас как зовут, хозяин?
— Меня зовут Азама, — отвечал ребенок с достоинством, — но меня скоро будут звать иначе.
— Почему? — удивился Вася.
— Скоро мне минет семь лет, и я буду считаться совершеннолетним. Меня пустят в храм* и отправят в школу. Тогда я буду называться Гаматтой, а не Азамой, моим детским именем. А ее, — он указал пальцем на сестру, — зовут Мияка. Не правда ли, хорошенькое имя?
Японские дети до 7 лет не имеют права посещать храмов. — прим. авт.
— Очень хорошенькое, — поспешил ответить Вася. — Я рад познакомиться с вами и буду приходить к вам часто в гости, когда поправлюсь. Хорошо?
— Аригато! До-о-заната!* — ответили в один голос малютки.
Васе положительно нравились его маленькие хозяева, которые держали себя степенно и серьезно, как вполне взрослые люди.
Вася не знал, что все японские дети, за малым исключением разве, ведут себя так же. Они не капризничают, не кричат и не бранятся. И играют они тихо и степенно на улицах и дома, катая обручи или строя домики и корабли. Они слушаются старших, не ссорятся между собой и отличаются благонравием, покорностью и чрезвычайной воспитанностью.
Васе очень хотелось бы порасспросить своих новых друзей о их житье-бытье, но в эту минуту вошла хозяйка дома — Осуга-сан, их мама, и стала приготовлять обед для своей маленькой семьи и больного гостя. Этот обед подавала сама хозяйка, на большом лакированном подносе с изображенными на нем аистами и цветами лотоса*.
Белый цветок, похожий на нашу лилию. — прим. авт.
На подносе, который мама Мияки и Азамы поставила прямо на пол перед циновкой Васи, находились крошечные чашечки с едой. Тут был и вареный рис, и кэри (так называется густая рисовая каша, политая соей — крепким, обжигающим язык мусом), и бобовый суп, и сушеная рыба, и засахаренные плоды. В крошечных чашечках, похожих по величине на наперстки, подан был горячий, ароматичный чай без сахара и японское пирожное «кастелли» в виде десерта.
Осуга-сан, Азама и Мияка ели, сидя на своих каавуто, поджав под себя ноги. Они достали из широких рук киримоно, которые служит японцам в одно и то же время карманами, тонкие, хорошо отполированные палочки и пользовались ими как ножом и вилкой при еде, замечательно ловко отправляя при помощи этих палочек в рот кусочки риса и пирожного. Суп, как заметил Вася, ели после сладкого и десерта, и все это запивали саке, даже дети, не морщась от крепкого напитка.
Солнце между тем заходило. Становилось холодно. Осуга позвала рабочего, которого звали Окурэ и который служил главным образом у своих хозяев в курумах*, убирал дом и садик и бегал на рынок.
Человек-лошадь, который возит легкие японские экипажи. — прим. авт.
яп. 車 курума ‘повозка; экипаж; уст. коляска рикши’. Не употребляется по отношению к самому рикше. — Shunka Witko.
Он же вынянчил обоих детей Осуги. Окурэ задвинул передвижную стену домика, зажег лампу и неслышно удалился, шлепая босыми ногами. Вася заметил, что и на ногах его хозяев также не было сапог. Сапоги по японскому обычаю оставались у порога дома, и в комнатах все ходили в сандалиях, в виде чулок, очень мягких и неслышных.
Однако все пережитые за день впечатления не могли не подействовать на Васю. Он очень устал. И едва кончился обед, как, убаюканный разговором Осуги-сан и ее детей, мальчик крепко уснул, откинувшись на свою циновку.
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Очень лиричное, яркое упоминание о книгах Чарской в произведении Веры Пановой "Сентиментальный роман" — о молодежи 1920-х годов, разрывающейся между идеалами.
"Внизу были свалены небрежно книги детства: «Маленький лорд Фаунтлерой», «Голубая цапля», сочинения Лукашевич и Желиховской и в подавляющем количестве – Чарская, вдребезги зачитанная подружками, распавшаяся на золотообрезные листы и потускневшие корки роскошных когда-то переплетов, - Чарскую в золоте и серебре отец дарил на именины".
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Порт-Артурский Вася. Глава 7
Как в сказке
После долгого, долгого промежутка времени Вася пришел в себя, почувствовав облегчение, и открыл глаза.
С недоумением огляделся мальчик вокруг себя и ему показалось, что он спит и видит сон. Последнее впечатление, которое помнил Вася, — это было темно-синие море, громадные волны и исполинский пароход «Ай-Чжю», прорезывающий воды океана. Теперь же перед ним не было ни моря, ни неба, ни палубы «Ай-Чжю». Он лежал в небольшой комнатке, очень светлой и прохладной, лежал прямо на полу, на циновке, покрытой чем-то вроде матрасика; под головой его не было подушки; она покоилась на каком-то твердом валике. В комнате не оказалось ни признака мебели, только в стене был вделан шкап, да в одном углу стояла жаровня, а в другом, поджав под себя ножки, с лукаво улыбающимся лицом и опущенными глазками, на небольшой подставке сидел маленький японский божок.
Вася видел уже одного такого божка в доме знакомого Порт-Артурского японца, и он не обратил на него внимания. Нечто иное заинтересовало мальчика.
Одна из четырех стен комнаты была раздвинута и Вася со своей циновки мог видеть всю улицу.
Но что это была за странная улица! Совсем точно в волшебном царстве. Рядом с большими домами ютились крошечные домики, с еще более крошечными садиками, разбитыми перед ними. Около входа в домики росло по паре зеленых деревцов: елок или сосенок. Стены домиков были так же раздвинуты, как и в том доме, где находился Вася, и можно было видеть, как маленькие женщины, похожие скорее на девочек, нежели на взрослых женщин, готовили обед, убирали зару*и всячески хозяйничали в своих игрушечных по величине комнатках.
Домик. — прим. авт.
В японском языке такого слова нет. — Shunka Witko.
По улице, залитой солнцем, сновала толпа, бежали люди: мужчины, женщины и дети. Особенно много было женщин с маленькими ребятишками, засунутыми в мешок, привязанный к спинам матерей. Из мешка только виднелись их черные бритые головки и смешные желтые личики. На женщинах были надеты длинные халаты, подпоясанные широкими поясами, к ногам их были привязаны какие-то скамеечки, которые мерно постукивали о мостовую при каждом шаге. На головах были сделаны пышные, лоснящиеся прически со всевозможными металлическими, блестящими украшениями.
Но что больше всего поразило Васю, так это бегущие со всех ног люди, впряженные в колясочки, как лошади, одетые в короткое платье до колен, с большими, в виде гриба, соломенными шляпами на головах.
Не успел подивиться как следует на эту сказочную картину Вася, как из-за ширмы, отделяющей его помещение от другого, выступила невысокая женская фигура в белом платье или, вернее, в халате, какие были надеты на женщинах, снующих по улице, с такою же блестящей прической на голове. Несмотря на вычерненные зубы и выбритые брови*, желтое личико женщины и ее черные ласковые глазки были очень приятны.
Многие замужние женщины в Японии чернят по старому обычаю зубы и бреют брови. — прим. авт.
Обычаи охагуро и хикимаю попали под запрет для императорской семьи и знати в 1870 г. и в описываемую эпоху почти полностью ушли в прошлое. — Shunka Witko.
Она несла что-то в крошечной чашечке и издали ласково кивала Васе своей черной головкой.
— Камбауаната*! — проговорил вежливо Вася, стараясь приподняться с циновки, на которой лежал. Но он был еще очень слаб вследствие болезни и не мог сделать этого.
Здравствуйте. — прим. авт.
яп. 今晩は комбанва ‘добрый вечер!’ — Shunka Witko.
— Лежи! Лежи, мой мальчик! — поспешно остановила его незнакомка, — лежи, мой цветочек! Ты очень слаб и должен как следует отлежаться, чтобы совсем поправившимся пойти к своему отцу.
— А где мой отец? — живо спросил Вася.
— Твой отец вместе с другими пленными находится неподалеку. Ты его увидишь, как только поправишься, моя птичка! Тебя привезли на большом пароходе «Ай-Чжю» из Артура. Ты ослаб и заболел в дороге. Тебя хотели отдать в госпиталь, но я взяла тебя к себе… Я пошла смотреть пленных и увидала тебя, мой котик… Ты был такой бледненький и жалкий, и вот я уговорила твоего отца отдать тебя мне на поправку.
— Я в Японии? — спросил Вася, разом поняв, куда он попал во время болезни.
— В Дай-Нипон. Садеска*, — не без гордости проговорила женщина.
Верно. — прим. авт.
яп. さですか са дэсу ка? ‘вот оно как?’ — Shunka Witko.
Она, как и всякая японка, обожала свою родину.
— На, выпей, мой мальчик, немножко, — произнесла она, опускаясь на колени перед Васей и поднося к его губам крошечную чашечку, наполненную какой-то пахучей жидкостью. — Это поможет твоей болезни.
— Это лекарство? — спросил Вася с любопытством.
— Нет, это саке*, — проговорила женщина. — Не правда ли, тебе лучше от нее, моя овечка? — прибавила она в то время, как Вася, морщась, пил крепкую, кусающую язык жидкость.
Рисовая водка. — прим. авт.
яп. 酒 сакэ ‘рисовое вино; перен. алкоголь, вино, водка’. Его крепость составляет около 15%. Сакэ, как правило, пьют подогретым и детям не дают. — Shunka Witko.
— А теперь, — проговорила японка, когда чашечка была опорожнена, — ты ляг на татами*, я подложу угольев в хибаччи* и позову к тебе Азаму и Мияку, чтобы занять тебя, мой кролик.
Татами — циновка, служащая японцам и сиденьем и постелью. — прим. авт.
яп. 畳 татами ‘плотный соломенный мат для настилки полов’. На нем не спят с эпохи Хэйан. — Shunka Witko.
Хибаччи — жаровня. — прим. авт.
яп. 火鉢 хибати ‘жаровня’. — Shunka Witko.
Васе были очень приятны заботы доброй женщины, его даже не смешили названия, данные ему ею, вроде: кролика, овечки, цветка, птички, песика. Он понял, что японка выражает этим сочувствие больному русскому мальчику, и это трогало его до глубины души.
— Вы не сестра милосердия? — неожиданно спросил он свою новую покровительницу, в то время как она хлопотала около него.
— Нет! Нет, мой мышонок, — засмеялась она, показывая свои черные зубки, не портившие, однако, ее миловидного лица. — Почему ты так думаешь, моя рыбка?
— Вы ходите в белом и так заботитесь обо мне! — сказал Вася.
— Я забочусь о тебе, потому что богиня Кван-Нан* велит быть милосердными со всеми, будь это сын Нипона или бледнолицый варвар. И я хожу в белом, потому что я в трауре. Белый цвет — это у нас цвет печали, мой зайчик!
Богиня милосердия, которую особенно чтут японцы. — прим. авт.
— У вас умер кто-нибудь? — спросил сочувственно Вася.
— Мой благородный муж убит на войне! — проговорила японка печально. — Он пал в битве с русскими. Но я не плачу, не имею права плакать: Великий дух хорошо сделал, взяв его к себе. Он будет вместе с другими самураями* молить Великого Будду* о победе над врагами.
Самураи — рыцари. — прим. авт.
яп. 侍 самураи ‘самурай, представитель воинского сословия’. Ко времени действия повести сословие было упразднено. — Shunka Witko.
Будда — Главный бог японцев. — прим. авт.
— Мертвые, уйдя в селения Будды, молятся о победе живых. Ради него, моего благородного мужа, я и взяла тебя к себе, мой воробышек. Светлые духи любят подвиги милосердия. Твои одноплеменники убили моего благородного мужа, а я хочу оплатить добром за зло, хочу маленькому больному русскому помочь сколько могу, и, может быть, за это мой дорогой супруг, мой Икеда, солнце моих очей, цветок моей радости, получит покой в селениях светлых духов, — проговорила она набожно и вдруг, взглянув на своего маленького гостя, она добавила живо:
— Однако ты голоден? не хочешь ли покушать? Иеруси, иеруси!* сейчас будет обед.
Хорошо! Хорошо! — прим. авт.
яп. よろしい ёросии ‘хороший’. Самостоятельно не употребляется. — Shunka Witko.
«Но где же мы будем обедать? — подумал Вася. — Здесь нет стола».
Но он не высказал своей мысли и только с удивлением оглядывался вокруг.
Молодая женщина, словно угадав его мысли, засмеялась и, захлопав в ладоши, совсем как девочка, скрылась за бумажной перегородкой ширм.
В ту же минуту послышался шорох за тою же перегородкой и…
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Гимназистки Чарской и их форма
Ровно в четыре. Из-за киоска Появится девочка в пелеринке, Раскачивающая полосатый ранец, Вся будто распахнутая дыханью Прохладного моря, Лучам и птицам, В зелёном платье из невесомой Шерсти. Она вплывёт, как в танец В круженье листьев и в колыханье Цветов и бабочек над газоном.
Э.Багрицкий. Февраль
Лучше всего иллюстрирует нашу новую тему сборник рассказов Лидии Чарской «Гимназистки» 1910 года. Поэтому начнём с него.
Хотя считалось, что ношение формы уравнивает всех учениц по виду и тем полезно, но бедные девочки не могли пошить форму у дорогой портнихи, как героиня Зина Ракитова:
« - И вообще она нечистоплотная какая-то. Вы видите у нее на локте заплату, - послышался презрительный голосок Зины Ракитовой, и она мельком, в стеклянные дверцы шкафа, оглядела свою собственную, затянутую в изящное форменное платье, сшитое у дорогой портнихи, фигурку». («Новенькая»)
Чаще всего встречается коричневый цвет гимназических платьев, фартук и передник абсолютно в равной степени используются для обозначения второй, главной части гимназического женского костюма:
«Наташа вошла в просторный теплый гимназический вестибюль. Здесь было шумно, людно, суетливо. Девочки то и дело входили. Швейцар Дмитрий, получивший название Султана Марокского за свое оливково-смугловатое лицо и необычайно кудрявые темные волосы, поминутно распахивал входную дверь, впуская тоненькие фигурки закутанные в теплые пальто и шубки, и неизменно торчащие из-под них коричневые подолы форменных платьев». («Неприятное положение»)
« - Ну и прекрасно! Давайте деньги! Кто сколько принес! продолжала волноваться Леля. - На задаток фотографу хватит, а потом у родных попросим, сколько кто может дать. Касса - мой передник. Подходите, господа, и не смущайтесь миниатюрностью сумм. Ведь это складчина. Всякое даяние благо.
- На, вот мое даяние! - прервала подругу серьезная Маша Горсухова и бросила в принявший мгновенно форму мешка черный гимназический фартук Лели новенький серебряный полтинник». («Нелюбимая»)
«Поднимается невообразимая возня. Гимназистки с особенным удовольствием лезут под скамейки, и поднимается охота за кошкой. Они ползают по полу, ищут очень старательно, сталкиваются друг с другом, фыркают от смеха и ползают снова, тщательно вбирая в свои форменные платья и передники всю пыль, какая только имеется на полу». («Кошка»)
Платье школьницы называют «традиционным форменным», к началу 20 века оно и стало таким, одинаковым повсюду в России:
«Девочку с удлиненными зеленовато-серыми глазами и худеньким бледно-смуглым лицом прозвали Сфинксом. Девочка выделялась из среды подруг и казалась какой-то особенной. И одевалась она лучше остальных несмотря на то, что на ней было то же традиционное форменное с черным передником коричневое платье и обута изящнее своих товарок, и прическа её головы отличалась какою-то особенною красивой законченностью». («Сфинкс»)
Лиф (часть платья на груди) служил для гимназисток местом для хранения ценных бумаг, так же для этого служил и нагрудник у фартука:
«Удивительно странная эта Зоя! Не может понять самой простой, самой обыкновенной вещи, что, когда автор собирается читать стихи, он меньше всего думает о карамелях!
Однако, Неточка делает над собою усилие и, воздержавшись от упрека, готового сорваться с языка, вынимает из-за лифа платья тщательно сложенную бумажку и читает неестественным голосом нараспев, скандируя строфы:
Я молода, но жизнь моя море безбрежное
Бурливое, темное, ало-мятежное». («Тайна»)
Свидетельница-прохожая по чёрному фартуку сразу опознаёт в пострадавшей гимназистку, то есть это - обычный вид ученицы гимназии для любого человека:
«А трамвай-то этот... чудище-то это, прости Господи, из-за угла как махнет, да на Митюшку! У меня сердце так и упало... И спасти нельзя. Извозчики дорогу преградили, не поспеть. Гляжу: а из-под земли ровно выскочила барышня, маленькая такая, в черном передничке, по всему видать, емназистка. Как схватит Митюшку за плечи, как с рельсов-то оттолкнет, а сама-то отскочить не успела... Налетел это трамвай, опрокинул, откинул ее на сажень, поди... Упала сердешная, головка на рельсы... вся в кровь... Чуть не до смерти убилась...» («Случай»)
Самая известная в наше время гимназическая повесть Чарской – это, конечно же, «Записки маленькой гимназистки», а самая узнаваемая старинная картинка из неё – та, где маленькая Ленуша впервые робко входит в класс под любопытными взглядами будущих одноклассниц. И Арнольд Бальдингер запечатлел на этой иллюстрации типичную форму гимназисток. Тёмненькое, закрытое платье. Фартук с нагрудником. У кого-то и пелеринка, как у институток.
Как-то подробно описывать гимназическую женскую форму Чарская и не думала - обыватели всех больших и малых городов Российской империи 19 века видели ее каждый день на улицах. И это в отличие от форменной одежды институтов благородных девиц, ей писательница уделяет много времени в своих рассказах и повестях - ведь институт был закрытым учебным заведением, далеко не всем доступным, стоило о форме рассказать подробнее. Да и психологическое состояние вновь поступившей учиться девочки отлично передавало описание неудобства длинной, мешающей движениям, затянутой и поясом, и застежками, и завязками формы.
Был ли какой-то общий вид у формы гимназисток? И да, и нет. Изучая многочисленные дошедшие до нас фотографии больших и маленьких учениц, вы можете заметить, что разнообразие передников, фартуков, наличие и отсутствие воротничков и манжет, их виды - от огромных до крошечных, разная длина платья, отделка, вариации в цвете — все это присутствует. И даже в одном классе могли быть отличия в одежде.
У мальчиков все было намного строже, форма гимназиста частично шла от военной, поэтому здесь был единый стиль.
В женских учебных заведениях до 70-х гг.19 века было только одно требование: чтобы одежда была скромной, неяркой, без украшений и дорогой отделки, но строгих правил не было (единую для всех женских гимназий форму ввели на основании «Положения о женских гимназиях и прогимназиях Министерства народного просвещения», утвержденного 24 мая 1870 года). Позднее форма стала приобретать более одинаковый вид повсюду, в правилах гимназий появились пункты описания платья, но в целом, можно было по-прежнему видеть на ученицах разные фасоны одежды.
Как пример, из «правил, утвержденных педагогическим советом Мариинской Донской женской гимназии» от 14 ноября 1884 года):
§ 24. Ученицы обязаны являться в гимназию и вообще находиться вне дома всегда в одежде установленной формы. Положенные для них коричневого цвета платья и черные передники должны быть самого простого покроя, без всякого следования моде. Ношение широких кружевных или шитых гладью воротников, таковых же обшлагов на рукавах платья, замысловатых оборок и всяких украшений на передниках, ровно, как и ношение браслетов, колец, ожерелий, брошек, металлических цепей, часов и т.п. как отступление от формы отнюдь не дозволяется. Всякие подражания моде в ношении волос запрещаются решительно. Волосы должны быть гладко причесаны. Все девицы высших четырех классов и восьмого дополнительного не должны стричь волос. Исключения допускаются в том лишь случае, когда волосы острижены вследствие болезни, по предписанию врача, свидетельство которого предоставляется ученицею начальнице гимназии.
§ 25. Платье должно быть содержимо в полной исправности и чистоте, а потому ученица всякий раз, прежде выхода из дома, должна тщательно осмотреться, все ли на ней в надлежащем порядке, не разорвано ли где платье, и все недостатки костюма немедленно исправить.
Обязательным элементом были: тёмное платье, часто коричневое (для заведений Ведомства Императрицы Марии) и зелёное, как у институток (для гимназий Министерства народного просвещения); в частных гимназиях могли быть и другие цвета - красный, серый, голубой. В отличие от институтского, платья были немного короче, удобнее. Ведь многие гимназистки шли в школу и возвращались домой пешком. Также обязательным был фартук, чёрный из плотной материи с нагрудником в будни, и черный или белый из легкой ткани с красивой отделкой в праздники. Все остальное сильно различалось. Иногда были пелеринки, позаимствованные у институток. Воротнички и манжеты, которые отпарывались и менялись. И, конечно же, чулки темные и светлые, значки учебного заведения, закрытые туфли без каблука или с небольшим каблучком, иногда шляпки с лентами, определенный цвет ленты в косу, скромная гладкая прическа. Все это тоже (ну может, кроме значков) шло от женских институтов, ведь первая женская гимназия появилась только в 1858 году.
Некоторые гимназии и от верхней одежды школьниц требовали однообразия. Во многих гимназических воспоминаниях того времени встречаются форменные шапочки, пальто определённого фасона, калоши с номерком и т.д.
Форму гимназистки часто носили и вне гимназии, и даже на каникулах. Иногда это предписывалось правилами. Одновременно такая привычка служила экономии.
В советское время, когда после Великой Отечественной войны вновь появилась школьная форма, платья девочек очень смахивали на старинную гимназическую форму. Пелеринки, конечно, не вернулись, как расточительная трата материи, но все остальное выглядело уж очень знакомым. Наверное, кто-то и из вас встречался с советской школьной форменной одеждой?
Сейчас тоже иногда на Последних Звонках мелькает имитация коричнево-белого тандема, но он очень далек от оригинала - максимально короткий, с вырезами и прозрачной отделкой. Просто чья-то ностальгия вкупе с модными тенденциями и желанием выделиться.
Закончим ещё одной особенностью различия форм в частной гимназии, о которой пишет героиня повести Чарской «Огонёк»:
«…двинулись в зал, на молитву, где уже были собраны все «экстерные» гимназистки, как птички слетевшиеся со всех концов города сюда, в эту большую, не меньше нашего театра, комнату. Ах, как их много, мамочка, и все в коричневых платьях и черных передниках. (У нас четырёх «живущих» интернатских, белые передники в отличие от экстерных)».
Больше прочитать о женских гимназиях:
С.Б.Борисов. Женские гимназии в России как исторический и социокультурный феномен. Москва-Берлин, Директ-Медиа, 2018 г.
Об одежде учащихся к.19-н.20 века:
О.А.Хорошилова. Костюм и мода Российской империи. Эпоха Николая II. Москва, Этерна, 2012 г.
Источники фотографий: ГОСКАТАЛОГ РФ, сайты Мешок.net, Авито.ру и другие открытые источники.
И бонусом, вы можете сшить настоящее платье и фартук, как в старину! Вот выкройка настоящей гимназической формы из «Журнала для хозяек», 1912 года:
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
"Школьные годы в старой России"
Гимназистки Чарской и их форма
Лучше всего иллюстрирует нашу новую тему сборник рассказов Лидии Чарской «Гимназистки» 1910 года. Поэтому начнём с него.
Хотя считалось, что ношение формы уравнивает всех учениц по виду и тем полезно, но бедные девочки не могли пошить форму у дорогой портнихи, как героиня Зина Ракитова:
" - И вообще она нечистоплотная какая-то. Вы видите у нее на локте заплату, - послышался презрительный голосок Зины Ракитовой, и она мельком, в стеклянные дверцы шкафа, оглядела свою собственную, затянутую в изящное форменное платье, сшитое у дорогой портнихи, фигурку". («Новенькая»)
Чаще всего встречается коричневый цвет гимназических платьев, фартук и передник абсолютно в равной степени используются для обозначения второй, главной части гимназического женского костюма:
«Наташа вошла в просторный теплый гимназический вестибюль. Здесь было шумно, людно, суетливо. Девочки то и дело входили. Швейцар Дмитрий, получивший название Султана Марокского за свое оливково-смугловатое лицо и необычайно кудрявые темные волосы, поминутно распахивал входную дверь, впуская тоненькие фигурки закутанные в теплые пальто и шубки, и неизменно торчащие из-под них коричневые подолы форменных платьев». («Неприятное положение»)
« - Ну и прекрасно! Давайте деньги! Кто сколько принес! продолжала волноваться Леля. - На задаток фотографу хватит, а потом у родных попросим, сколько кто может дать. Касса - мой передник. Подходите, господа, и не смущайтесь миниатюрностью сумм. Ведь это складчина. Всякое даяние благо. - На, вот мое даяние! - прервала подругу серьезная Маша Горсухова и бросила в принявший мгновенно форму мешка черный гимназический фартук Лели новенький серебряный полтинник». («Нелюбимая»)
«Поднимается невообразимая возня. Гимназистки с особенным удовольствием лезут под скамейки, и поднимается охота за кошкой. Они ползают по полу, ищут очень старательно, сталкиваются друг с другом, фыркают от смеха и ползают снова, тщательно вбирая в свои форменные платья и передники всю пыль, какая только имеется на полу». («Кошка»)
Платье школьницы называют «традиционным форменным», к началу 20 века оно и стало таким, одинаковым повсюду в России:
«Девочку с удлиненными зеленовато-серыми глазами и худеньким бледно-смуглым лицом прозвали Сфинксом. Девочка выделялась из среды подруг и казалась какой-то особенной. И одевалась она лучше остальных несмотря на то, что на ней было то же традиционное форменное с черным передником коричневое платье и обута изящнее своих товарок, и прическа её головы отличалась какою-то особенною красивой законченностью». («Сфинкс»)
Лиф (часть платья на груди) служил для гимназисток местом для хранения ценных бумаг, так же для этого служил и нагрудник у фартука:
«Удивительно странная эта Зоя! Не может понять самой простой, самой обыкновенной вещи, что, когда автор собирается читать стихи, он меньше всего думает о карамелях! Однако, Неточка делает над собою усилие и, воздержавшись от упрека, готового сорваться с языка, вынимает из-за лифа платья тщательно сложенную бумажку и читает неестественным голосом нараспев, скандируя строфы: Я молода, но жизнь моя море безбрежное Бурливое, темное, ало-мятежное». («Тайна»)
Свидетельница-прохожая по чёрному фартуку сразу опознаёт в пострадавшей гимназистку, то есть это - обычный вид ученицы гимназии для любого человека:
«А трамвай-то этот... чудище-то это, прости Господи, из-за угла как махнет, да на Митюшку! У меня сердце так и упало... И спасти нельзя. Извозчики дорогу преградили, не поспеть. Гляжу: а из-под земли ровно выскочила барышня, маленькая такая, в черном передничке, по всему видать, емназистка. Как схватит Митюшку за плечи, как с рельсов-то оттолкнет, а сама-то отскочить не успела... Налетел это трамвай, опрокинул, откинул ее на сажень, поди... Упала сердешная, головка на рельсы... вся в кровь... Чуть не до смерти убилась...» («Случай»)
Продолжение статьи завтра, подробный рассказ о форме в женских гимназиях и бонус - выкройка школьного платья из настоящего старинного журнала!
А интересно, чем отличалась институтская форма (она же тоже бывала коричневой) от гимназической? Отсутствием "рукавчиков" (тех, которые надевались отдельно) и пелеринки?..
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Любопытно, а вот Рамкина из "Приюток" - она Гутя или Гуня? Упоминается она дважды, в сцене гадания она Гутя, а когда перечисляются покинувшие приют воспитанницы, она уже Гуня. Оригинал я посмотрела - там то же самое. И, кстати, а как ее полное имя?..
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Порт-Артурский Вася. Глава 6 На пристани. Добрый японец
Большой японский пароход «Ай-Чжю» уже давно стоял в гавани города Дальнего, в ожидании партии русских пленных, еще накануне прибывших по железной дороге. Этих пленных «Ай-Чжю» должен отвезти в Японию.
На палубе парохода бегают и суетятся японцы-матросы. Вокруг судна плавают маленькие китайские лодки — джонки.
Выдался сырой, промозглый зимний день. Холодный пронизывающий ветер гнал волны, покрывая их пеною, и они шумно плескались о выступ пристани. Японцы, на ломаном русском языке, торопили всех садиться.
На пристани было много тысяч народа: все солдаты из Порт-Артура.
Как только поезд пришел в Дальний, Вася, поблагодарив кочегара, бегом помчался к той стороне пристани, где стоял «Ай-Чжю». Он поспел как раз в ту минуту, когда пароход был готов к отплытию и матросы-японцы собирались снимать трап (так называется доска, которые перебрасывают с судна на пристань и по которой переходят пассажиры).
— Подождите, ради Бога, подождите! — кричал Вася, со всех ног бросаясь к мосткам, — мне надо… на пароход надо. До-о-заната! До-о-заната! — прибавил он по-японски, что означало: пожалуйста*.
Такого слова не существует. Вероятно, Вася говорит 何卒 до:дзо ‘пожалуйста, будьте добры, прошу вас’ + 貴方 аната ‘вы’. — Shunka Witko
Японцы-матросы и солдаты с удивлением смотрели на бледного, взволнованного, растрепанного мальчика, который во время бега потерял свою фуражку и молил их пустить его на пароход.
Наконец, один из них, с сердитым, нахмуренным лицом, оттолкнул Васю от трапа, крикнув ему в самое ухо ломаным русским языком:
— Нельзя… нельзя… проваливай… Твоя домой, моя плавай. Уходи… на свой дома.
— Нет, я сюда, к папе, — вскричал мальчик. — Я с вами еду… с папой… в плен! Понимаете? Туда! — махнул он рукой по направлению востока.
— Ой, не годится! Не годится! — снова залопотал сердитый японец. — У нас своя многа. Ой, как многа! Твоя лишняя. Кушать твоя давать надо… а… у нас кушать своя не многа… Ступай! — неожиданно грозно закричал он на Васю и даже слегка подтолкнул его в спину.
В эту минуту раздался третий свисток. Пароход должен был отчалить.
Страшное отчаяние охватило Васю. Папа уедет без него… Будет томиться в плену один, без своего Васи…
Вдруг взгляд его встретил знакомое, милое лицо у самого борта парохода, встревоженное и взволнованное не менее лица его — Васи. Дмитрий Иванович выделился из толпы пленных, находившихся на палубе, и бледный, как смерть, протягивал дрожащие руки к сыну.
Вася бросился к пароходу, но сердитый японец и трое других солдат, распоряжавшихся отправлением пленных, преградили ему путь и толкали его назад, на пристань.
— Папа! Папа! — с отчаянием в голосе закричал Вася, — ты видишь, они не пускают меня! Папа! Милый! Спаси меня! Возьми меня, папа!
Но Дмитрий Иванович ничем не мог помочь своему бедненькому Васе: он находился на пароходе, как пленник, под надзором японцев и в ответ на крики Васи он только глухо застонал. Другие пленные кричали и метались по палубе, требуя пустить Васю, и всячески бранили японцев. Но и они этим не могли помочь бедному мальчику.
А Вася, между тем, уже не пытался проникнуть на пароход. Глазами, полными слез, смотрел он, как забегали по палубе матросы, как начали убирать трап. Еще какая-нибудь минута — и громадный «Ай-Чжю» увезет от него папу надолго, может быть, навсегда… Отчаяние придало силы мальчику.
— Папа! — вскричал он не своим голосом и бросился вперед, чтобы насильно взбежать по трапу на пароход.
Но японский солдат как бы угадал намерение мальчика и с силой оттолкнул его.
В ту же минуту чья-то сильная рука отбросила солдата в сторону и Вася услышал над собой незнакомый голос, сказавший по-японски:
— Курукава! Ты плохой солдат, потому что сражаешься со слабыми!
Вася быстро оглянулся на говорившего. Это был молодой японский офицер с перевязанной рукой и головой, с благородным, болезненно бледным лицом и чуть насмешливыми глазами.
— Успокойся, мальчик! — проговорил он, ласково погладив Васю по головке, —пойдем со мною; тебе надо к отцу — и я беру тебя под свое покровительство. Подать трап! — приказал он властным голосом и в одну минуту снятые уже было мостки матросы опять перебросили с палубы на пристань.
— Хэйсоцу* Курукава, — обратился снова офицер к Васиному врагу японцу, — ты получишь тридцать ударов бамбука по пятам* за то, что обидел маленького русского.
Солдат побледнел. Это было серьезное наказание, так как удар бамбуковой трости причинял сильную боль.
— Мерзкий белолицый дикаренок, — ворчал Курукава на Васю, — будешь ты меня помнить, благо под мое начальство поступаешь ты и твой отец!
Но Вася не мог слышать злого шипения Курукавы. Он в эту минуту, полный счастья, целовал руки своего спасителя, обливая их слезами:
— Как ваше имя? — лепетал он по-японски, — скажите мне его, чтобы я мог вечно молиться за вас Богу.
— Меня зовут Уозан-Икеда, — произнес офицер, — и я желаю тебе всего лучшего, мой мальчик. У меня тоже остался сын в Японии, приблизительно таких же лет, как и ты… Я не скоро увижу бедняжку. Мне еще долго придется сражаться. Поезжай в наш славный Дай-Нипон* и поклонись от меня моей стране. А теперь, счастливый путь тебе и твоему отцу!
Страна восходящего солнца — так называют японцы свою страну. — прим. авт. (яп. 大日本帝國 Дай Ниппон Тэйкоку ‘Японская империя’. Термин применим к Японии 1890–1947 гг. — Shunka Witko). Последних слов офицера Вася уже не слышал. Он со всех ног кинулся бежать по трапу на палубу и через минуту бился и рыдал в объятиях своего отца.
Прощание с родными, душевные потрясения, ужасное испытание на пароходной пристани, пережитые ребенком, наконец бессонные ночи и жизнь впроголодь в последние дни осады Порт-Артура не могли не отразиться на здоровье такого маленького мальчика, каким еще был Вася.
Вася заболел горячкой.
В беспамятстве и бреду лежал он на пароходной койке, выкрикивая от времени до времени странные и бессмысленные слова.
— А мальчик-то умрет, пожалуй! — говорил своим товарищем Курукава, возненавидевший бедненького Васю.
И в самом деле, Вася боролся со смертью. Он не чувствовал, как «Ай-Чжю» совершил свое долгое плавание, как его перевезли в Японию, как он попал в славный Дай-Нипон, как назвал свою родину Уозан-Икеда, как за ним день и ночь ухаживал его папа, дрожа за жизнь своего ненаглядного мальчика.
Но Господь не хотел, как видно, лишить бедного пленного его последнего утешения.
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Император и императрица России глазами институтки Люды Влассовской:
«Мысль рисовала мне торжественное появление Монархов среди целой толпы нарядных царедворцев в богатых, золотом шитых, чуть ли не парчовых костюмах, залитыми с головы до ног драгоценными камнями… А между тем передо мною простое коричневое платье и военный сюртук одного из гвардейских полков столицы. Вместо величия и пышности простая, ободряющая и милая улыбка". (с) Л. Чарская, "Записки институтки".
Как же не вяжется это изображение Императрицы и Императора с тем, какими показывали их нам в советских учебниках! И становится совершенно ясно, за что в Союзе невзлюбили Чарскую. Помимо происхождения.... Она отзывалась о царе в своих книгах так, как не велено было отзываться о нём.
"Мое сердце стучало так, что мне казалось — я слышала его биение… Что-то широкой волной прилило к горлу, сдавило его, наполняя глаза теплыми и сладкими слезами умиления. Близость Монарха, Его простое, доброе, отеческое отношение, — Его — великого и могучего, держащего судьбу государства и миллионов людей в этих мощных и крупных руках, — все это заставило содрогнуться от нового ощущения впечатлительную душу маленькой девочки". (с) Л. Чарская, "Записки институтки".
Понятно, что мысли, которые вкладывает автор в головку девочки, - это мысли уже взрослой женщины, а не подростка. Но от этого они не стали менее трогательными.
"Всех нас охватило новое чувство, вряд ли даже вполне доступное нашему пониманию, но зато вполне понятное каждому истинно русскому человеку, — чувство глубокого восторга от осветившей нашу душу встречи с обожаемым нами, бессознательно еще, может быть, великим Отцом великого народа. И долго-долго после того мы не забыли этого великого для нас события…" (с) Л. Чарская, "Записки институтки".
Когда читаешь такие строки, нельзя не верить в то, что русский народ всегда любил своего государя. И тем более невероятными кажутся события грядущего 1917 года...
Ну, не знаю. Во-первых, тут речь идет о предыдущем царе. Во-вторых, мне кажется, это все же взгляд персонажа. В-третьих, даже тогда существовал другой взгляд и на Александра 3, и на Николая 2...
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Порт-Артурский Вася. Глава 5 Прощание с матерью. Отъезд в город Дальний — Прощай! Прощай, Вася! Прощай, мой дорогой! Прощай, мой хороший! — говорила мать Васе, прощаясь с ним.
По лицу ее струятся слезы. Она обняла белокурую головенку своего сынишки, прижала его к себе и, крестя и целуя, долго смотрела ему в лицо полными слез глазами.
— Ну, Господь с тобою, мой мальчик, дитя мое дорогое! — снова обнимая, крестя и целуя Васю, говорит его мать. — Богу молись, Вася, прилежно молись, дорогой! — добавляет она. — А ежели удастся тебе поехать вместе с отцом в Японию, в плен, слушайся отца, береги его… И пиши нам, если будет возможность…
Обе девочки, заплаканные, взволнованные, стоят тут же и ждут своей очереди, чтобы покрепче обнять и расцеловать своего ненаглядного братишку.
— Не плачь, Дуня! Не плачь, голубка! — уговаривает Вася свою младшую сестричку, со слезами прильнувшую к нему, — мы, как вернемся из плена с папой, так тебе маленькую японку привезем, заместо куклы. Хочешь?
— Живую? — с любопытством спрашивает малютка и глаза ее загораются на одну минуту, но вдруг они разом принимают печальное выражение. — Не хочу японку, — с плачем кричит Дуня, — не хочу: они гадкие, злые, эти япошки! нашего папу берут с собой в плен. Не хочу! Не хочу!
— Ты лучше сам-то скорее с папочкой возвращайся, а с японками, Бог с ними, их не надо, — говорит Маша. — Я буду Боженьке молиться почаще, чтобы Он вас скорее вернул к нам, — тихо добавляет она.
Дмитрия Ивановича нет уже с ними. Он вместе с другими пленными рано утром, согласно приказу, отправился на площадь у вокзала, где стоял длинный ряд вагонов, которые должны были отвезти пленных сначала в город Дальний, откуда их, уже на пароходах, отправят в Японию.
Попрощавшись с матерью и сестрами, Вася, с небольшою котомкою, тоже отправляется на вокзал. Японский кочегар обещал ему, что довезет его на локомотиве до Дальнего, и если Васе не удастся попасть на пароход с пленными — привезет его обратно в Порт-Артур.
— Ну, этому не быть! — твердо сказал Вася, — я на пароход проберусь уж как-нибудь.
Вася говорил это кочегару по-японски. Он хорошо объяснялся на этом языке. В Порт-Артуре, где семья фельдфебеля Дрягина* поселилась четыре года назад, у Васи были знакомые японцы: лавочник, его два сына и приказчик.
Фельдфебель Дягин превратился в Дрягина ненадолго. Вскоре он снова станет Дрягиным и останется им до конца повести. — Shunka Witko.
Японская лавочка находилась недалеко от казармы, в которых жили Дрягины, и Вася частенько целые часы проводил у Юшаматы (так звали лавочника), то играя с его мальчиками, то разговаривая с лавочником, его женою и его приказчиком. Смышленый и умный не по летам, Вася быстро выучился говорить по-японски, так что даже книжки мог читать японские* и объяснялся точно настоящий японец.
Владение устным японским никак не помогло бы Васе читать японские книги. — Shunka Witko.
Когда началась война, Юшамата не захотел оставаться в Порт-Артуре и, как и многие другие, жившие в то время в крепости японцы, просил отпустить его с семьей на джонке — так называются китайские лодки — в китайский город Шанхай. На память русскому мальчику Юшамата оставил много японских книг, которые Вася усердно читал в те немногие дни, когда над Порт-Артуром не раздавались выстрелы.
Вот благодаря этому Вася и мог на вокзале объяснить по-японски кочегару, что хотел бы провожать отца в плен.
Кочегар посоветовал Васе отправиться к главному японскому генералу и попросить у него разрешения. Но до генерала Васю не допустили:
— Много дел теперь у нашего генерала и без тебя, — отвечали ему японские солдаты. — Ему нет времени с детьми разговаривать. Подожди денька два-три, а там увидим.
Но Васе нельзя было ждать: ведь поезд с первыми пленными, в числе которых был и фельдфебель Дрягин, уже на следующий день должен отправиться в город Дальний, а оттуда, в тот же день, всех пленных решено было перевести на пароход.
Грустно поплелся Вася опять на вокзал и стал просить кочегара отвезти его хотя бы только до города Дальнего или, как японцы его называли, Тальенвана.
Кочегар согласился — и Вася очутился вместе с пленными в Дальнем.
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Вот отрицательные персонажи у Чарской либо оказываются не такими уж отрицательными (институтки в "Некрасивой", к примеру), либо караются и раскаиваются (Ленч из "Записок сиротки"), в общем, как-то меняются к лучшему. А Поярцева? По-моему, все же положительным персонажем ее не назвать (ее таковым видит только Надя). Но и типичного пути отрицательного персонажа в ней как-то незаметно. Вообще там меняется только Надя, что и понятно - она главная героиня все же. Но в других произведениях у Чарской уделяется внимание развитию и второстепенных персонажей... Или эта неизменность, старомодность - и есть кара?
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
"Право сильного"
"Я увидела небрежно причесанную головку, пепельно-золотистую, и два большие синие глаза, до того дерзкие и красивые, что не залюбоваться ими было нельзя. Худенькое личико с преждевременными морщинами на высоком, чересчур высоком для женщины лбу смотрело и насмешливо, и скорбно в одно и то же время".
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Любопытно, а вот насколько художественные вкусы Чарской совпадают с художественными вкусами персонажей?.. Вот, скажем, Дуня восхищается комнатой Павлы Григорьевны - а что о таком убранстве думает Чарская? Оно ей кажется безвкусным или, наоборот, красивым? Наде нравится убранство ее комнаты у Поярцевой - а Чарской?..
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Порт-Артурский Вася. Глава 4 Васино решение На железнодорожной станции у Порт-Артура стоит громадный поезд. Вокруг копошатся японцы, приготовляя все к отправке русских пленных в город Дальний, в четырех часах езды от Порт-Артура, откуда этих пленных на морских пароходах отправят в Японию. Из самого Порт-Артура нельзя отправлять пароходы, потому что в море разбросаны мины: если пароход наткнется на такую мину, то он сейчас потонет, а вместе с ним погибнут и все находившиеся на нем. И вот японцы решили везти пленных сначала в город Дальний, а оттуда уже в Японию.
В то время как японцы готовят поезд для пленных, в крошечной землянке семейство Дягиных снаряжает своего кормильца в дальний путь.
Дарья Михайловна и девочки укладывают в плохенький, порыжевший от времени чемодан отца необходимые вещи: смену белья, немного табаку, сухарей, трубку и старенькое одеяло.
И мать и дочери не могут удержать слез во время этой печальной работы. Даже крошка Дуня понимает, что их ненаглядный папа покидает их надолго, и поминутно крупные слезинки скатываются с длинных лестниц малютки.
— Папочка! Папочка! — говорит она, вскарабкавшись на колени отца и пряча личико на его широкой груди, — я о тебе буду часто думать, папочка, всегда! И когда спать ложиться, и когда вставать буду, все стану вспоминать тебя. И капризничать не буду, — неожиданно шепотом заключила малютка.
Бравый солдат крепко прижал к себе девочку и покрыл ее личико градом поцелуев. В ту же минуту Маша и Вася приблизились к отцу. Дмитрий Иванович обнял и приласкал старших детей. Потом он положил руку на плечо Васи и, взглянув в большие синие, ясные глаза мальчика, сказал глубоко взволнованным голосом:
— Ну, Вася, ты теперь остаешься как бы защитником матери и сестер. Ты —мужчина; плакать и горевать тебя не приходится. Помогай маме во всем, поддерживай и утешай ее. Знай, что твой папа будет спокоен за вас, если ты дашь мне слово во всем слушаться маму и стараться всячески утешать ее. Даешь ты мне это слово, мальчик?
Легкая бледность покрыла личико Васи, синие глаза его блеснули и вдруг, прежде чем кто-либо ожидал этого, он упал на колени перед отцом, обвил его шею ручонками и заговорил голосом, прерывающимся от рыданий:
— Папочка мой… ненаглядный мой… желанненький! Родненький! Не могу я… ради Бога, папочка… не проси меня об этом. Не могу я утешать маму… не могу ехать в Россию, папочка, когда ты один… там, у японцев… без нас… без мамы… Господи! Да ты с тоски там зачахнешь в плену… О маме и сестрах дядя Павел позаботится: они к нему ведь поедут… а я… с тобою, папочка, в Японию… Позволь мне ехать с тобой, дорогой мой, любимый, желанненький! Исполни просьбу своего Васи! Папа мой! добренький! миленький!
И лепеча это, мальчик все теснее и крепче прижимался к отцовской груди, все сильнее и нежнее обвивал шею отца ручонками и заглядывал ему в глаза взором, полным ожидания и мольбы.
Тишина воцарилась в землянке.
Дарья Михайловна и дети, казалось, не догадывались в первую минуту, чего просил у отца Вася. Сам Дмитрий Иванович тоже не сразу понял своего доброго мальчика, а когда понял, то молча прижал его к себе и крепко расцеловал сынишку.
— Спасибо тебе, Вася. Спасибо, родной, что любишь твоего отца, что не хочешь с ним расстаться, — проговорил он дрожащим голосом, — но только не дело ты говоришь: ведь не по доброй воле иду я в плен и взять тебя с собою не могу: японцы не позволят. «Э-ка, скажут, мальчика куда с собой потащил! Нам ребят в плену не надо!»
— Я, папочка, сам устрою, что меня пустят с тобою в плен, увидишь! Ты только скажи, что согласен… Я пойду сам просить и упрошу японцев, — твердо прибавил Вася.
— Нет, Васюк, даже если б тебе удалось упросить японцев, я тебя не возьму, — возразил Дмитрий Иванович, — Бог знает, что ждет меня в плену: может быть, и поголодать, и похолодать придется. Так уж лучше один я все это переживать буду… И притом мать изныла бы, наверное, расставшись с тобою. Ты ей нужен будешь: как-никак, ты мальчик, можешь иной раз и помочь матери, и позаботиться о ней.
— Знаешь, Митя, чует мое материнское сердце, что Васе с нами трудно будет остаться… — заговорила вдруг Дарья Михайловна. — Он все равно измучается в России от тоски по тебе… Хоть и тяжело мне будет с тобой и с ним зараз расставаться, но я все-таки готова согласиться на это, если только Васе удастся упросить японцев… О нас не заботься: мы уедем в родную деревню, к брату Павлу. С девочками мне будет легче переносить разлуку с вами… А вы… поезжайте вместе с Богом!
И молодая женщина махнула рукой и отвернулась, чтобы скрыть свои слезы.
— Мама! Мамочка! Дорогая! — весь задрожав от радостного волнения, так и кинулся к ней Вася, — милая! дорогая! добренькая моя! Я знал, что ты позволишь! Спасибо тебе, мамочка!.. Уж я упрошу японцев, увидишь!
И он покрыл лицо и руки матери градом поцелуев.
Глядя на восторг сынишки, у Дмитрия Ивановича не хватило духа отказать ему, и участь Васи была решена.
Отец обещал взять его в плен с собою, если только позволят японцы.