Л.Чарская."Дикарь" ГЛАВА IX , ГЛАВА X + Иллюстрация

[telwen]

ГЛАВА IX.
Три брата.

Прошло не мало дней, пока зажило раненое плечо у Димы и исчезли синие и багровые пятна — следы ударов, нанесенных ему Сережкиной компанией. Но на душе мальчика было светло и спокойно все это время. Смутная гордость от того, что он не побоялся схватки с впятеро сильнейшим врагом, приятно баюкала сознание Димы.
Не желая тревожить Юлии Алексеевны, Всеволодский скрыл от неё схватку пасынка с босяками-подростками. Не знала о ней и Ни, уже находившаяся на пути к выздоровлению. Но от Никса и Левушки было трудно скрыть что-либо; ни тот, ни другой не поверили в то, что Дима упал с дерева и разбился до крови, как объяснил, по приезде домой с пострадавшим Димой, отчим.
Все трое братьев собрались в «детской», как до сих пор еще называли в доме спальню мальчиков. Дима, позабыв по своему обыкновению, умыться и причесаться на ночь, юркнул в постель,— а Никс и Лева пристали к нему с расспросами.
— Ну, Димушка, ну, миленький, ну, хороший ты мой, расскажи по совести, как это было?— начал Лева, успевший перескочить со своей кровати на кровать брата, в то время, как Никс, устроившись в качалке-кресле, с усердием, достойным лучшего дела, занялся чисткой ногтей.
Дима, презрительно выпятив нижнюю губу, следил за всеми движениями старшего брата. И, не отвечая на вопросы Левушки, буркнул по адресу Никса:
— И не надоест это тебе? Никс не замедлил ответом, продолжая свое дело:
— Каждый человек должен следить за собою. Мама сама советовала мне держать в порядке ногти и руки. А тем более теперь, почти накануне предстоящего семейного праздника. Я рекомендовал бы и другим заняться немножечко собою. Разве ты, Дима, забыл, что через неделю—день ангела мамы, в который решено отпраздновать заодно и выздоровление Ни? Будет парадный обед, приедет Лина...
— Лина? Вот уж не терплю этой кривляки! — непосредственно сорвалось у Димы.
— Ну, этому я, положим, не поверю, мой милый,— тонко улыбнулся Никс,— потому что Лина не может не нравиться. Она развитая и начитанная...
— А по-моему, напыщенная и пустая!— пробурчал в ответ Дима.
— Ну, конечно, иного ты и не можешь о ней говорить. Ведь она на тебя не обращает никакого внимания. И смеется над всем твоим глупым поведением.
— Смеется?— переспросил Дима.
— Димушка! Милый! Перестань. Ведь он так только, В шутку, — обняв брата, шепнул Левушка, не терпевший никаких ссор и недоразумений.
— Я не в шутку, нет!— продолжал Никс. — Действительно, Вадим достоин насмешек. Я только сегодня узнал, что он схватился с босяками, и не подоспей папа вовремя, они побили бы его, как последнего уличного мальчишку.
— Что-о?!
Никс не успел опомниться, как Дима выскочил из своей постели, перебежал комнату и, очутившись перед старшим братом, схватил его за плечи и стал трясти изо всех сил.
— Повтори, что ты сказал, повтори!— говорил он глухо и злобно.
Пятнадцатилетний Никс был много слабее младшего брата и никогда, к тому же, не отличался особенной храбростью.
— Ну да... ну да! — залепетал он, меняясь в лице от страха.— Я и не отрекаюсь... не отказываюсь от своих слов... Папа действительно говорил маме, что ты приносишь им много горя и забот, что он положительно не знает, что делать с тобою.
— Так он и говорил?
Дима словно прокалывает насквозь Никса своим слишком пристальным, колющим взглядом. Бессознательно сильно сжимает он хрупкие плачи Никса.
— Ай, больно!.. Да пусти же ты меня! Больно мне, говорю тебе толком! — морщась и стараясь выскользнуть из цепких рук брата, лепечет Никс.
Дима точно просыпается после этих слов. Он смотрит на брата так, как будто видит его в первый раз, и выпускает, наконец, его плечо.
Никс валится головою на спинку кресла, словно подкошенный тростник.
— Грубиян... дикарь... мужик...— роняет он презрительно и брезгливо.
Странная улыбка пробегает по лицу Димы. И через секунду он схватывает снова руки Никса и сжимает их так сильно, что Никс опять кричит:
— Пусти, что ты? С ума сошел ты опять!
— Я пущу тебя с условием, если ты мне скажешь, каким образом ты узнал про все это?.. Подслушал? Да? Говори! — кричит Дима, не спуская с лица брата загоревшегося взгляда.
Лицо Никса делается багровым от бессильного гнева.
— Какой вздорь!.. Что ты сказал? Подслушивал? Что это значит?
— Ты лучше меня знаешь, что это значит!
— Ну да, ну да, подслушал, если хочешь, подслушал! Проходил мимо кабинета папы и слышал, как он говорил маме: «Вадим— бич, горе, несчастье нашей семьи. С ним нет ни покоя, ни радости. Я не могу найти средства исправить его... и... и… ».
— А мама? — хмуря темные брови, угрюмо спросил Дима.
— Она плакала...
— И все?
— Чего же тебе еще?
Лицо Димы слишком красноречиво говорит о переживаемой мальчиком душевной буре. Левушка это замечает, соскакивает с места и, перебежав комнату, с легким криком бросается ему на грудь:
— Димушка!
Но тот медленно отстраняет брата, наклоняется, поднимает свой брошенный на пол пиджак и начинает одеваться.
— Куда ты? — напугано спрашивает Левушка, в то время, как Никс с растерянным видом следит за каждым движением Димы.
— Ты, надеюсь, не выдашь меня ?— совсем иным — робким, приниженным тоном роняет Никс, раскаявшийся в своих словах, когда Дима, уже одетый, направляется к порогу комнаты.
— Что ты наделал, Никс! Боже мой, что ты наделал, рванувшись к брату кричит Левушка.— Ах ты не знаешь Димы!.. Он такой гордый, такой...
Левушка не договаривает, кидается ничком на свою постель и долго тяжело вздыхает.

ГЛАВА X.
Дима решается.

Темные пятна играют на паркете и кажутся большими причудливыми цветами. Это ветки садовых деревьев бросают движущуюся тень на гладкий, вылощенный пол. Дима на мину ту заинтересовывается их игрою. Потом подходит к окну и смотрит: Белая ночь. Тишина. Вдали озеро, окаймленное кустарниками, резко выдающимися на фоне светлых ночных майских сумерек. Дальше огонек маяка, одинаково светящийся и в светлые и в темные ночи.
Туда, к маяку, Дима частенько пробирается в утлой лодчонке, в гости к старому Капитонычу, отставному матросу. А с противоположной стороны темнеет лес, старый лес, с его шумом, с его грозами, птичьим хором, который дороже всяких музыкальных концертов сердцу Димы. Ужели же оставить все это и уйти туда, где будет все чуждо и незнакомо?
Но он не долго задумывается над этим вопросом и решительно отходит от окна.
— К вам можно, Петр Николаевич? — стучит он в дверь кабинета отчима.
Всеволодский морщится, заслышав из-за двери это холодное обращение Димы.
Дима никогда не называет его отцом, как другие дети его жены, и это обстоятельство каждый раз коробит Всеволодского. К тому же он так занят сейчас. Часто сидит он теперь за полночь в своем кабинете над выкладками, счетами и другими деловыми бумагами. И в эти часы ночных занятий он не любит, что бы беспокоили его. Но голос Димы так настойчив и сам мальчик, перешагнувший порог кабинета, кажется такими необычайно странным сегодня, что Петр Николаевич поневоле решается выслушать его.
— Садись, гостем будешь, — пробует он пошутить, указывая пасынку глазами на кресло.
Но Дима ни мало не откликается на эту шутку. Усталым движением взрослого человека опускается он на стул и поднимает на отчима серьезные, внимательные глаза.
С минуту длится молчание, и Дима решается.
— Петр Николаевич, — раздается его энергичный голос, — я знаю: я дурной сын, я дурной брат и дурной пасынок. Но я не могу теперь быть иным. Вы понимаете меня, я не могу перемениться, даже если бы и пожелал. Сам знаю, сколько забот и горя причиняю... И... и... вот, что я придумал: отпустите меня из дома. На год... На один только год. И, вы увидите, я вернусь другим, более желанным, более полезным вам всем. Вы знаете, конечно, сказку про странствующего королевича. Нет, не знаете? Ну, все равно. Дело в том, что пока королевич не порыскал по белу свету, он приносил только одни заботы и неприятности своему отцу-королю. А потом, узнав нужду, труд, лишения, он сделался совсем другим, он точно преобразился. Так и я хочу. Я уйду только на год и потом вернусь для того, чтобы усиленно заниматься и приготовиться в мореходные классы, как этого желал мой покойный папа.
Что-то необъяснимо-грустное и трогательное засветилось при последних словах в глазах Димы и передалось сердцу отчима.
Всеволодский взглянул на мальчика и не узнал его. Грубый, резкий сорванец-мальчишка как будто исчез сейчас бесследно, а вместо него перед озадаченным отчимом был другой Дима, новый, ясный, подкупающий своей энергией и искренностью. И этот новый Дима как будто стучался в душу к Всеволодскому.
Уравновешенный, всегда спокойный и умеющий владеть собою, Петр Николаевич смутился как ребенок, так неожиданно и ново было то, что просил у него этот мальчик.
Он долго молчал, играя костяным ножом-разрезалкой. Молчал и Дима. И только тикавший на камине маятник часов нарушал наступившую жуткую тишину.
Наконец, отчим заговорил:
— Насколько я понял тебя, Вадим, ты недоволен своей жизнью в моем доме. Ты жаждешь самостоятельной жизни, между тем ты еще ребенок, нуждающийся в руководстве и опеке!
Дима быстро поднял курчавую голову.
—У меня останется другая опека...
— Какая, смею я спросить?
— Опека ума и совести...
Как значительно и просто были сказаны эти слова! Отчим взглянул на пасынка, и опять ему показалось, что он не узнает Димы.
— И ты, кажется, — после недолгого молчания начал он снова, — исключаешь свою мать и меня из числа имеющих право заботиться о тебе в этот год отсутствия?
— Но тогда я не достигну результатов, Петр Николаевич. Ведь если я уйду, как тот сказочный королевич, странствовать по белу свету, то я хочу, должен пережить все, что пережил он. Мне никто не должен помогать, ни вы, ни мама. Я хочу испытать все... и труд, и лишения, и нужду за этот год.
— Так ты решительно отказываешься от моей помощи, Дима?
— Решительно. Да.
— И от маминой тоже?..
— О да, конечно!
— Но как же ты будешь жить?
— Своим трудом. Я здоров и силен, и Бог поможет мне.
— Ну, а если... если я и твоя мама не согласимся на твою просьбу?..
— Тогда?.. — Что-то ярко загорелось в серых глазах Дамы. — Тогда?.. Нет, лучше не доводите меня до этого!..
— Уйдешь, значит, без разрешения?.. Правда? — спросил отчим, без малейшего гнева взглянув на мальчика.
— Я никогда не лгал и не лгу. Лгут одни только трусы.
— Это очень похвально, мой друг, что ты так искренен со мною. Я, верь мне, очень и очень это ценю. Во всяком случае переговорю с твоей матерью обо всем. А теперь, пока что, спокойной ночи. Завтра мне удастся, по всей вероятности, дать тебе ответ.
Дима поднялся со своего стула и неуклюже протянул руку отчиму. И тот крепко и дружественно сжал эти полудетские пальцы.
Душа этого мальчика — бездонный колодец, в глубину которого проникнуть далеко не легкая задача, — подумал Петр Николаевич, когда гибкая, стройная фигура Димы скрылась за порогом кабинета.

@темы: текст, Чарская, иллюстрации, Дикарь, Чесноков, Задушевное Слово

---

Л.Чарская."Дикарь" ГЛАВА VII, ГЛАВА VIII

[telwen]

Я в четверг дальше обещала?Да?

ГЛАВА VII.
Утренние часы.

И вот, принц сказал старому королю:
— Отпусти меня, батюшка, странствовать по белу свету, людей посмотреть и себя показать. Поверь мне, батюшка, что ничего я не совершу дурного, не посрамлю твоего имени. Сам ты изволишь говорить мне, что от безделья, от праздной жизни всякие глупости на ум приходят человеку.
А еще говоришь: чтобы стать достойным слугою моего отечества, надо пережить многое, надо узнать и труд, и нужду, и лишения. Отпусти же меня побродить по белу свету, батюшка, отпусти изведать и труд, и нужду, и лишения. Ведь кроме праздной, бездеятельной жизни я до сих пор не видал ничего.
И согласился старый король... И отпустил от себя любимого сына побродить по свету, людей посмотреть и себя показать...»
— Ты не устала еще слушать, Ни?
Книга опускается. Смуглое лицо с озабоченным выражением склоняется над другим лицом, бледным, исхудалым, грустным. Милое, худенькое личико! Как оно изменилось за эти тяжелые недели страданий!
Дима с бесконечной любовью и жалостью глядит на сестру, покоящуюся среди белых подушек. Каждое утро, когда все еще спят, он тайком приходит к ней, пробуждающейся с зарею. И подолгу читает ей то, что разрешает читать доктор: сказки и стихи.
Все тихо в этот ранний час в доме. Все спят, спит еще и прислуга.
Вадим страстно любит эти часы, когда открытое настежь окно пропускает в комнату выздоравливающей Ни волны воздуха и света. Весело улыбается им голубое небо и ласково светит летнее солнышко, оживляя худенькое личико Ни, кажущейся сейчас чуть ли не двенадцатилетним ребенком.
Каждое утро Дима проводит в комнате сестры. Ему очень трудно вставать так рано, но когда он вспоминает о том, что в иное время постель Ни бывает окружена другими, он предпочитает сну эти часы с сестрою. О них никто не знает. Дима горячо просит Ни никому не говорить о них ни слова. И когда чтение надоедает выздоравливающей девушке, она просит брата рассказать ей о том, как он проводит время вне дома. И она внимательно слушает его рассказы. Но сегодня почему-то Дима не разговорчив.
Прочитанная сказка про королевского сына, надоевшего всем своими дикими выходками и отпущенного, наконец, отцом в длинное путешествие по чужим странам, западает в самую душу Димы. Сказка оставляет странное впечатление в этой сложной детской душе. И он задумывается над нею невольно, подперев обеими руками голову, и не мигающим пристальным взглядом смотрит в окно.
Странные мысли роятся в голове мальчика. Ему кажется, что надоедливый сын короля, это — он, Дима, а король, это — Петр Николаевич, и что если он, Дима, хорошенько попросит Петра Николаевича о том же, о чем просил старого короля королевич, Всеволодский, может быть, не станет противиться.
Разыгравшаяся фантазия идет все дальше и создает все новые узоры, один сложнее и прихотливее другого.
Неожиданно маленькая, исхудалая ручка ложится ему на плечо, пробуждает мальчика от задумчивости.
— Димушка, милый Димушка, — звенит над ухом Вадима слабый голосок Ни, — а как поживают наши друзья Сергей и Маша? Ты давно что-то не рассказывал о них.
Но в следующую же минуту Ни уже раскаивается в произнесенных ею словах.
Смуглое лицо Димы загорается как зарево. И глаза его светлеют от волнения. Как он мог забыть! Как он мог забыть данное Маше обещание? Все эти дни он не видел ни ее, ни Сережку. Сережка, чувствуя свою вину перед сестрою и боясь возмездия со стороны Димы, старается не попадаться ему на глаза. А сам Дима как будто и вовсе позабыл об этом возмездии. Но этого подлого поступка Сережки нельзя оставить без наказания. Как можно равнодушно отнестись к нему? И почему не видно Маши? Что с нею? Может быть, она считает его лгуном и пустым болтуном. Пообещал вместо отнятой кофточки принести другую, да так и ограничился одним обещанием. И вот, чтобы поправить свой поступок, он рассказывает все сестре. Ни слушает все внимательно. Её красивые серые глаза кажутся огромными на исхудалом лице.
— Да, да,— говорит она радостно,— отнеси ей от меня другой подарочек. У меня столько вещей, совершенно мне ненужных... Открой комод, Дима... Там, налево, есть блузка с розовыми букетиками... Ее и отнеси Маше.
— Как ты добра! О, как ты добра, Ни!..
— Добра, а сама-то не догадалась подарить, хороша тоже... — смеется девушка, обрадованная похвалой брата.
Диме хочется сейчас обнять сестру и от всего сердца поблагодарить ее. Но он не умеет этого сделать. Он только крепче сжимает худую руку Ни и снова опускает ее на кровать. Потом бежит к комоду, роется в нем несколько минут, вытаскивает из ящика указанную вещицу, сует ее подмышку и, кивнув головою Ни, опрометью бросается за дверь.

ГЛАВА VIII.
Неравная борьба.

Дима шел со своим свертком подмышкой пустынными еще по-утреннему улицами маленького уездного городка. Все было сонно и тихо. Попадались только aфабричные рабочие, торопившиеся на заводы, да сновали небольшими группами грузчики, тянувшиеся на пристань. Дима повернул на дорогу, ведущую к церкви. Он был уверен, что найдет здесь поблизости Машу, собирающую милостыню Дима не ошибся. Подле безобразной рябой старухи с всклокоченными космами, выползающими из-под головного платка, протягивавшей за милостынею худую, корявую руку, стояла Маша. Она заметила издали приближающегося Вадима и закивала ему головой. Он помахал ей своим свертком, и она, шепнув что-то старухе, почти бегом побежала ему навстречу. Дети не виделись все последнее время и теперь очень обрадовались друг другу.
— Вот, Ни тебе прислала,— проговорил Дима, протягивая нарядную кофточку маленькой нищенке.
Та вся так и загорелась искренним детским восторгом.
— Мне? Эту? Да неужто? Вправду мне? От барышни Инночки? Ах ты, Господи, радость-то какая! Лишь бы и эту не отнял Сережка!
При этом имени Дима нахмурил брови.
— А где он, Сережка? Мне еще кой-какие счеты с ним надо свести.
— Ой, не надо, Димушка, ой, не было бы худо, родимый! — вдруг заволновалась Маша. — Он и то побить тебя грозился, как узнал, что ты за меня; вступиться хотел. Стал с того часа ходить кучкой, человек в шесть, в восемь. Все тебя ищет, побить собирается. «Беспременно, говорит, ему мятку задам, ништо, говорит, что он барин». Я упредить тебя хотела, да прислуга ваша меня до тебя не допустила.
— А где он теперь?
Маша ничего не ответила. Её лицо как-то сразу осунулось и побледнело. А глаза, устремленные куда-то в сторону, расширились, округлились от испуга.
— Гляди, гляди, опять артелью идет,— шептала она, хватая за руку Диму и бросая беспомощные взгляды вокруг. Со стороны тихого, словно вымершего, берега реки шла небольшая группа подростков. Впереди важно выступал Сережка. Его веснушчатое лицо, окруженное огненными вихрами, казалось наглее и самоувереннее, чем когда-либо до сих нор. Он еще издали разглядел Диму и зло рассмеялся.
— Эй ты, Аника-воин, шагай сюды, коли душа в пятки не ушла!— кричал он, приближаясь к Диме и ухарским движением заламывая набекрень свою просаленную, с оторванным козырьком, фуражку...
— А почему бы ей уйти в пятки?— громко, но спокойно, по-видимому, откликнулся Дима.
— А вот увидишь! Возьми на час терпения, миленький. Вишь, ты бесстрашный рыцарь какой!
Сопровождавшие Сережку мальчишки засвистели и заулюлюкали по адресу Димы.
— Беги, Дима, беги, миленький, покудова не поздно, — прошептала Маша, дергая за рукав своего друга.
Но Дима только отмахнулся от неё, как от докучливой мухи, и сжав в кулаки руки, выступил вперед.
— Что же ты издали, из-за спин своих товарищей угрожаешь? Подходи ближе, если хочешь потягаться силами со мною! — крикнул он Сережке.
— Ишь ты какой прыткий? Не нравится, видно, ему целым и невредимым ходить! — захохотал молодой босяк и, прежде чем Дима успел опомниться, нагнулся, поднял камень и изо всей силы запустил им в Стоградского. Страшная боль в плече заставила Диму громко вскрикнуть. И в ту же минуту все пятёро босяков-подростков накинулись на него во главе с Сережкой.
Маша закричала жалобным протяжным криком и бросилась защитить Диму. Но что могла она сделать? Убедившись, очевидно, в серьезности Димина положения, девочка кинулась к казармам, где жили артелью босяки, и крикнула во все горло:
— Дяденька Савел! Дяденька Савел! Ратуйте! Барчонка убивают! Ратуйте! Дяденька Савел!
Но справиться с Димой было далеко не так легко, как это казалось Сережке и его товарищам. Недаром мальчик закалил себя. Сильными, ловкими руками он задерживал и отражал сыпавшиеся на него удары. Отбросив нападавшего на него долговязого Митьку-Певуна, любимого товарища Сережки, он схватился с самим рыжим, ни мало не обращая внимания на кулаки остальных. Уже Сережка лежал поверженный на земле, как неожиданно сделанная подножка другого босяка, Федьки-Косого, свалила и самого Диму. Он хотел тотчас же вскочить снова на ноги и отразить новое дружное нападение, но четыре оборванца уже навалились на него и молотили по нему изо всей силы кулаками.
Какие-то красные круги поплыли у Димы перед глазами. В голове зашумело и все помутилось на миг. Но страшным усилием воли Дима принудил себя удержать уходившее от него сознание и неожиданно для нападавших поднялся на ноги. Крепким ударом он отшвырнул от себя наседавшего на него Косого и уже схватился с плотным и ширококостным Семкой-Вихрастым, подростком едва ли не крупнее его самого. Вдруг громкий окрик, раздавшийся за его плечами, заставил Диму выпустить из рук Вихрастого.
— Вадим, что это значит?
Дима вздрогнул от неожиданности. В пылу и разгаре схватки он не заметил подскакавшей к ним пролетки, в которой сидел Всеволодский.
Петр Николаевич ехал мимо, возвращаясь с пристани, и, еще издали приметя странно топчущуюся на месте группу, заинтересовался ею.
Каково же было его изумление, когда он увидел в центре этой небольшой группы босяков-оборванцев своего пасынка Диму.
— Оставь их и сейчас же садись рядом со мною! — коротко и повелительно приказал он последнему и только тут увидел разодранную одежду и окровавленное плечо Вадима.
— Что такое? Ты ранен? Откуда кровь?— уже более встревоженным голосом спросил он мальчика.
Но тот не мог сейчас ответить ни слова. Весь бледный, с блуждающими глазами, тяжело переводя дыхание, Дима шагнул к отчиму, поднял уже ногу на подножку экипажа и неожиданно зашатался, хватая руками воздух.
Петр Николаевич едва успел подхватить его, посадить рядом с собою и сильными руками обнять стан мальчика.
Дима совсем ослаб и весь как-то поник, опустился. А из раненого камнем плеча не переставала сочиться алою струйкой кровь.
Всеволодский, встревоженный не на шутку, то и дело понукал кучера ехать скорее. Ему было сейчас бесконечно жаль мальчика, снова попавшего в беду, и в то же время новый прилив досады на Диму не мог не восстановить его против пасынка.

@темы: текст, Чарская, Дикарь, Задушевное слово

---

Елена Трофимова "Скорби и радости Лидии Чарской"

[telwen]

Недавно купила я тут, достаточно приличное издание повести "За что?"
Вот такое:

Купила в основном из-за предисловия, уж больно оно мне показалось интересным и информативным.
Издания - рекомендую, а те кто не покупает книги из-за предисловий - это самое предисловие и выкладываю:

Елена Трофимова
Скорби и радости Лидии Чарской

Писательница Лидия Алексеевна Чурилова, известная под псевдонимом Чарская, родилась в 1875 году в Санкт-Петербурге. Однажды поэтесса Елизавета Полонская как-то обмолвилась, что Чарская свой день рождения отмечала летом. Но точная дата её рождения неизвестна, да и в годах разнобой: чаще пишется 1875-й, хотя есть указания и на 1876, и даже на 1878 год. Почти ничего точно не зная о жизни писательницы, мы восстанавливаем её первоначальную биографию по книге «Большой Джон» (1910) и по трилогии, состоящей из повестей «За что?» (1909), «На всю жизнь», «Цель достигнута» (обе — 1911). Жизнь Лидии Чарской за двадцать пять с лишком лет — вся в этих книгах и в её главной героине Лидии Воронской. Первая книга из этой трилогии перед вами, дорогие читатели и читательницы.
Лида Воронова, а такова девичья фамилия писательницы, родилась в дворянской семье, воспитывалась четырьмя тётушками и отцом, поскольку мать её скончалась родами. Это полусиротство отложило отпечаток в сознании будущей писательницы; испытав его, она нередко обращалась к теме детской обездоленности (что и по сей день не утратило своей злободневности), и далеко не случайны дети-сироты в её произведениях: Люда Влассовская, Нина Джаваха, Надя Таирова, Сибирочка, Лена Иконина, Дуня Прохорова и другие. Детские годы Лиды Вороновой проходили в Шлиссельбурге и в Царском Селе с обожаемым и обожающим её «папой Алёшей» и тётками — родными сестрами матери, которые девочку боготворили и позволяли ей многое. Она прекрасно плавала, правила лодкой (и это однажды в страшную минуту спасло ей жизнь), любила ездить верхом на пони, немало шалила и верховодила свои ми друзьями, была если не разбалованным, то своевольным и неорганизованным ребёнком, но всё сходило ей с рук. Росла она своенравной, но и отважной, никто её свободы не ограничивал. Жизнь без матери почти не ощущалась девочкой, редко Лида говорила, а ещё реже думала о том, что она наполовину сирота, ведь ничем не сдерживаемая любовь пятерых взрослых, которые души в ней не чаяли, компенсировала в какой-то степени отсутствие матери. Маленькая девочка была очень впечатлительной, горячей и несдержанной, откровенной и открытой натурой, и всю свою привязанность она перенесла на отца — своего кумира. И вот, когда Лидюше (так называли её домашние) было около восьми лет, отец, полюбив молодую девушку, женился и привёл в дом мачеху, которая оборвала эту вольницу, эту ничем не стесняемую свободу. Иным становится уклад жизни семейства, от девочки стали требовать другого типа поведения, сдержанности, дисциплины, подчинённости правилам «хорошего тона», а главное, тётушки были отстранены от её воспитания. Лиде показалось, что жизнь ломается, рушится, и у девочки начинается страшная, исступлённая борьба с мачехой, потому что молодая хозяйка, конечно же, изменила жизнь Вороновых.
Отец, которого дочка любила называть «моё солнышко», спокойно и радостно принял новую жизнь (он ведь так долго был без близкой по возрасту подруги), а Лида стала
считать, что он её предал, бросил ради какого-то другого человека, ненужного в их устоявшейся жизни. Все эти перемены, внешняя холодность и сдержанность мачехи, которую Лидюша воспринимает как нелюбовь к себе, приводят к непониманию и отчуждённости. Лиду решено было отдать в Павловский женский институт, находившийся на Знаменской улице, д. 8 (там и сейчас располагается гимназия), в которой она пробыла семь лет и окончила в 1893 году.
За эти годы произошло многое, что формирует, лепит человеческую личность — интенсивная учёба, приобретение знаний и расширение кругозора, следование распорядку и строгая дисциплина, поиски дружбы и обретение её, осознание чувства товарищества и сохранение индивидуальности. Были и тяжёлые моменты, проблемы; одна из них — затянувшийся конфликт с отцом и мачехой, которые запретили Лиде встречаться с родными тётушками, вырастившими её. И она однажды, в каникулы, совершает побег из дома (этот сюжет нередко потом будет варьироваться в повестях писательницы), что было расценено домашними как тяжелейший проступок. Более девочка ни на один день в течение трёх лет не покидала стен института
даже на вакациях (в каникулярное время), редко виделась с по-прежнему горячо любимым отцом, не знала своих маленьких братьев и сестру. Но позже здесь, в институтском лазарете, произошло и её примирение с мачехой, которая со временем, надеемся, стала ей близким человеком (тема взаимоотношений детей и взрослых также получит важное место в будущих книгах писательницы).
Сразу после окончания Павловского института Лидия выходит замуж за офицера Бориса Чурилова, угрюмо-застенчивого, молчаливого «пасынка жизни», как говорил он сам о себе. Поручик Чурилов очень просил молоденькую Лиду — девушку, так ласково и сердечно к нему отнёсшуюся, — составить его счастье и стать его женой. Папа Алёша переживал: «Какая выйдет из вас пара? Ты — воплощённая жизнерадостность, весёлость, а Борис Львович — воплощение мрака и тоски». Но Лида хотела, чтобы Борис был счастлив, и в один из январских дней состоялась их свадьба. В замужней жизни она продолжала фантазировать, придумывать: Борис — рыцарь Трумвиль, Лидия — принцесса Брундегильда... Муж её был талантливым рассказчиком, она перекладывала на стихи его фантастические сказки «о плачущих заколдованных осенью деревьях, о пении ветра», о белых ночах:
...Где с зарёй молодые русалки Серебристую пряжу прядут...
Совместная их жизнь была короткой, с сильной тягой друг к другу, но и с небольшими размолвками. Незадолго до рождения ребёнка поручику Борису Чурилову вышел приказ отправляться по службе в далёкую и холодную северную часть Сибири. Испуганная Лидия просила его отказаться, обратиться с просьбой об отмене приказа, ведь они с малюткой не перенесут поездки и ужасов северной зимы, но в ответ услышала благородные и вразумившие её слова. Во второй части трилогии мы прочтём: «Что говоришь ты? Долг службы требует беспрекословного исполнения данного мне поручения... Я офицер, служу Родине и должен исполнять то, что нужно для её пользы». В этих словах заключена правда русского офицера: долг Отечеству, принесённая присяга, служба — на первом месте.
Спустя месяц после этого разговора в тяжёлых родах появился на свет сын Юрик, а через короткое время муж уехал к месту службы, и судьба распорядилась так, что они более никогда не виделись. Кончилась юность со смелыми мечтами, в труднейших обстоятельствах начинается у Лидии Алексеевны новая жизнь, полная борьбы, лишений, «с частыми ударами, потерями, разочарованиями, с неуверенностью в завтрашнем дне».
Впоследствии сыну — обожаемому «маленькому принцу» — было посвящено немало рассказов, повестей, сказок (например, «Весёлая дюжинка», «Юркин хуторок», «Первые товарищи», «Гимназисты»), стихов:
Ты — моё солнышко жаркое, Ты — мой серебряный луч, Утро весеннее яркое, Ясное солнце без туч...
Судьба её сына до недавнего времени была неизвестна. Сама Лидия Алексеевна в 30-х годах иногда говорила знакомым, что он находится на военной службе на Дальнем Востоке и не имеет с ней связи. Но благодаря разысканиям петербуржца Л. Барона, который нашёл потомков племянницы Чарской, ныне проживающих в США, мы узнали, что Георгий Борисович Чурилов прожил около 40 лет, в последние годы страдал ишемической болезнью сердца, отчего и умер в Харбине, где после революции проживали многие русские эмигранты. Он работал на Китайско-Восточной железной дороге, «зимой 1936 или в начале 1937 года, торопясь на службу, побежал за трамваем, упал и скончался».
Но никто своей судьбы не ведает, и сейчас, когда Лидия Чурилова осталась одна с ребёнком на руках, надо было выживать. В романтичной мечтательнице, не задумывающейся о сложностях жизни, проснулся другой человек — решительный и самостоятельный (отметим, что эти качества были присущи ей от рождения). Итак, Лидия сдаёт экзамены и поступает на театрально-драматические курсы, подрабатывает участием в любительских спектаклях. Позже в повести «Семья Лоранских» Чарская опишет это театральное закулисье, отношения между актёрами, примами, режиссёрами. Она покажет их нравы, жизнь, существование, вплоть до необычных эпизодов, как, например, раздобывание костюмов через услуги так называемых поставщиков. Марфинька - поставщица предлагала актёрам необходимые, но не имевшиеся в театре костюмы, парики, украшения в рассрочку за огромные деньги и тем самым затягивала их в кабалу.
В 1898 году произошло важное в событие — Лидию приняли на единственную вакансию в Императорский театр (известнейшую Александринку), одну из большого числа претенденток. В этом театре она прослужила до 1924 года, играя характерные роли. Здесь, «на театре», и появился её псевдоним — Л. Чарская, скорее всего, от слов «чары», «чаровница», «чарующая». У неё был талант характерной актрисы, и её предостаточно занимали в небольших и эпизодических ролях. К примеру, она играла сваху в «Не всё коту масленица» и Радушку в «Снегурочке» А. Островского, Дашеньку в чеховской «Свадьбе», Като в «Своевольных жеманницах» Мольера, появлялась в эпизоде лермонтовского «Маскарада» и т. д.
Итак, днём и вечером Чарская репетировала, была занята в спектаклях, а ночами придумывала сюжеты своих книг, писала прозу и стихи: сочинительство неудержимо влекло её, и первые стихотворные строчки были написаны ещё в детстве. Но денег на жизнь катастрофически не хватало, и Лидия Алексеевна стала искать подработку. Однажды, проходя мимо известного издательства, решила узнать о какой-нибудь переписчицкой работе и, столкнувшись с самим хозяином, стала ему говорить, что в аттестате у неё отметки неплохие, да и почерк аккуратен, отчётлив. Маврикий Осипович Вольф попросил показать ему дневники или письма к родным, которые писались из института. Она принесла дневники и через неделю получила от Вольфа записку, где было сказано: «Печатаю. Дам вам сто рублей гонорара. Книга будет называться "Записки институтки"».
Таков был пролог литературной жизни замечательной русской писательницы Лидии Чарской. В 1901 году в журнале при издательстве «М. О. Вольф и сыновья» появилась её первая повесть «Записки институтки» (отдельной книгой она вышла в 1902 году), и началось триумфальное шествие: до 1918 года ею было написано и опубликовано
около 84 произведений. С тех пор Чарская «стала властительницей сердец и дум» не одного поколения русских детей. Можно смело сказать, не напрасно героиня её книги «Дурнушка» — писательница Наташа Горянина мечтала о том, что повести её, возможно, «прочтёт вся Россия, <...> может быть, наравне с другими первоклассными писателями, печатающими статьи и рассказы на страницах толстых журналов». Много позже это подтвердит известный русский писатель Ф. К. Сологуб: «Популярность Крылова в России и Андерсена в Дании не достигла такой популярности и пылкости. И это было вполне заслужено Чарскою...»
В 1911 году комиссия при Московском обществе распространения знаний, проведя опрос в учебных заведениях, докладывала на съезде по библиотечному делу, что дети среднего возраста «более других авторов читают: Гоголя — 34%, Пушкина — 23%, Чарскую — 21%, Твена — 18%, Тургенева — 12%».
Почти 17 лет Л. Чарская печаталась в самом популярном еженедельном журнале для детей «Задушевное слово», неслыханно обогатив его хозяина. Вольф разбогател на огромных журнальных подписках, он начинал печатать повести Чарской в последних номерах журнала, в конце года, а продолжал в начале следующего, что значительно увеличивало количество подписчиков. «Маленький, подвижный и юркий старичок-редактор недоверчиво повёл на меня поверх очков своими быстрыми глазками и, положив руку на первый лист моей тщательно, в третий раз, переписанной рукописи, проговорил медленно, точно взвешивая каждое слово: "Но Вы и не подозреваете, мадемуазель, что Вы написали что-то очень хорошее. Вы работает давно?"
— В первый раз... Я хотела сказать, что это моя первая повесть.
— Прекрасная вещь!.. Вещь написана, если можно так выразиться, кровью и нервами... Тема тоже далеко не избитая, и мы охотно поместим ваш рассказ на страницах нашего журнала».
При этом Вольф умудрялся «забывать» и не платил автору за книжные переиздания. Увы! Вместо денег обычно приносил ей торт, цветы, свои восторги и комплименты. Позже, в повести «Дурнушка», Чарская почти автобиографически опишет свои мечты о финансовой независимости. «Редактор продолжал: "Да, Вам не безынтересно знать, конечно, условия гонорара? Мы платим по восемьдесят рублей за печатный лист. Эти условия могут Вас удовлетворить?"
Я невольно улыбнулась: "Мне не надо гонорара, <...> я богата, отдайте мой гонорар нуждающимся"».
Это были только грёзы. Денег постоянно не хватало, о чём свидетельствуют письма Чарской в другие издательства с просьбой об авансах и к знакомым с ^просьбой о деньгах взаймы в счёт будущих публикаций.
Работала она очень много, писала пером целыми днями, а точнее, ночами, поскольку утром и днём шли репетиции, а вечером — спектакли. Писала о бедных детях улицы, о житье-бытье девочек и мальчиков, о жизни институток, об учёбе и проблемах в классе, в среде гимназисток и гимназистов, о нелёгкой службе сестёр милосердия. Писательница буквально пленила своих читателей лиризмом, чистосердечностью и чётким ориентиром на нравственные основы, который однозначен и не подлежит сомнению. Верность, честность, любовь к ближнему — незыблемые ценности, они всегда победят и принесут свои плоды. Причём в обыденной жизни эти качества ещё более необходимы, так как быть терпеливым, исполнять законы добра, любви и уважения каждодневно труднее, нежели совершить героический поступок в экстремальной ситуации: ведь в такой момент может сработать лишь темперамент, а не моральные установки и принципы.
Этими психологическими повестями ребята и юношество зачитывались, но не менее популярными были её исторические произведения, героями которых были люди, беззаветно любящие Отечество и свободу («Под звон вечевого колокола», «Светлый воин», «Царевич-орлёнок» и др.).
Книги Лидии Алексеевны переводились на английский, французский, немецкий, чешский и другие европейские языки. В 1910 году была учреждена для гимназистов стипендия её имени. Всё это позволяет говорить о несомненной популярности Лидии Чарской, действительно огромной.
И всё же, к сожалению, многим сегодняшним читателям это имя не очень известно, хотя некоторые и не прочитав ничего горазды повторять вздорные, бездоказательные оценки недобросовестных критиков. При внимательном изучении журналов начала XX века («Детская литература», «Вестник литературы», «Русская школа», «Новости детской литературы») можно обнаружить широкую дискуссию о творчестве писательницы, найти различные высказывания, хотя принято считать, что дореволюционная литературная критика не отзывалась о ней похвально. Но вот известный в те годы педагог и историк детской литературы Н. В. Чехов писал: «Если считать наиболее популярным писателем того, чьи сочинения расходятся в наибольшем числе экземпляров, то самым популярным <...> должна быть признана в настоящее время г-жа Л. Чарская. Сочинения её всецело принадлежат к романтическому направлению: главный интерес их в занимательности рассказа, необычайных приключениях и выдающихся характерах героев и героинь». В «Московских ведомостях» (1909) критик, подписавшийся инициалами Н.Т., пишет, что имя талантливой писательницы для юношества Чарской столь хорошо известно, что и само «служит достаточной рекомендацией».
В том же году в книжном указателе «Что читать народу?» была высказана мысль, что ребёнок — подрастающий человек — может иметь любимые книги, и взрослым не следует пользоваться правом сильного, посягать на детские вкусы и симпатии, пытаясь переделать их по-своему. Хорошо известный в те поры литературный критик и рецензент Мариан Гловский в февральском номере журнала «Вестник литературы» (1910) впрямую относит эту мысль к Чарской: «... успех автора "Княжны Джавахи" среди читателей представляет собой явление небывалое, можно сказать, стихийное. Но её не только читают, её любят (выделено мною. — Е. Т.). Между тем за последнее время раздаются голоса против г-жи Чарской. Впрочем, безуспешно: дети и юношество за [неё]».
Конечно же, были и противоположные оценки, что вполне понятно и естественно в рамках литературного процесса. В частности, в журнале «Русская школа» (1911) 3. Масловская утверждала, что в произведениях Чарской у «героинь её отсутствуют высокие идеалы и стремления, их кругозор предельно сужен, и в этом страшное зло наших дней». Когда же писательница достигла наибольшего успеха, в газете «Речь» от 9 сентября 1912 года появилась статья К. И. Чуковского «Лидия Чарская». Именно на этой филиппике я и хотела бы остановиться подробнее, поскольку долгое время (а может быть, и до сегодняшнего дня) она считалась основной критической работой но творчеству Чарской. Там Чуковский утверждает, что если кто-нибудь «захочет написать философский трактат "О пошлости", рекомендую ему сорок томов сочинений Лидии Чарской. Лучшего материала ему не найти». Критик сетует, что в отчёте одной детской библиотеки сообщалось, что юные читатели требовали «790 раз книги Чарской и 232 раза сочинения Жюля Верна». Не скрывая, он злится, что «вся молодая Россия поголовно преклоняется перед ней», негодует, что «какая-то Маня Тихонравова» обращается за жизненным советом не к родителям, а к «дорогой писательнице». Думается, не без зависти Чуковский перечисляет города её адресантов — Москва, Тифлис, Минск, Вознесенск, Томск, простодушно-хамски добавляя: «какие-то Гвоздки». Так, подтвердив популярность Чарской и доверие, которым она пользуется у читателей, он своим презрительным «какие-то», «какая-то» подчеркнул своё истинное отношение к русским уездным городкам и живущим там, но столь не нравящимся ему детям. Особенно едко и зло критикует К. Чуковский институток — девочек, обучающихся в закрытых учебных заведениях. «Она стихами и прозой любит воспевать институт, <...> это гнездилище мерзости, застенок для калечения детской души...», и «только Чарская может с умилением рассказывать, как в каких-то отвратительных клетках взращивают ненужных для жизни, запуганных, суеверных, как дуры, жадных, сладострастно-мечтательных, сюсюкающих, лживых истеричек».
Здесь я обязана вспомнить «Очерки институтской жизни былого времени» Анны Николаевны Энгельгардт (урождённой Макаровой) — известной общественной деятельницы XIX века, переводчицы Г. Мопассана, Э. Золя, братьев Гонкуров, Ф. Брет Гарта и других. Она была выпускницей Екатерининского института в Москве, написала мемуары, где отмечала, что люди нередко говорят о том, чего не знают совсем, или же придумывают то, что им хочется видеть в критикуемом объекте, и «критика, как это иногда бывает с ней, отыскивает зло фантастическое...». Институтский же «идеал требовал, между прочим, известной стойкости в отношениях с начальством и товариществом и безусловной честности в сношениях... Малодушие, слезливость, пустая восторженность и бесцельная экспансивность презирались. Институтки не любили никакого кривлянья и ломанья, подёргивания плечами, закатывания глаз и т. п. <...> Больше всего уважались простота, спокойствие и чувство собственного достоинства». Закрытое учебное заведение всегда ярче вычерчивает характеры, и если в младшем классе мог появиться ужасный тиран, то в старших «этой опасности не существовало, <...> к этому времени успевали сложиться понятия о честном и справедливом, товарищество успевало сплотиться и выдвинуть из себя наиболее достойных и умных. Хорошее поведение уважалось и давало право на уважение начальства...».
Да, более всего в институте ценилась и культивировалась дружба, и счастлива была девочка, которая находила настоящую подругу; товарищество было действительной нравственной силой. Чарская и вводила читателя в этот неведомый, незнакомый ему мир закрытого женского института, где царил закон справедливости и равенства, где выше всего ценились не звания, а знания — за них уважали и награждали, ленивые и разболтанные получали по заслугам независимо от происхождения. «Княжна Нина Джаваха» — так, подчеркнув свой титул, представилась при знакомстве одноклассницам героиня одноимённой повести. Несколько позже, увидев насмешливые реверансы и поклоны, попросила у одной из девочек объяснения и услышала: «Видите ли, у вас такой вид, будто вы лучше и выше нас всех... Вы титулованная особа, богатая девочка, генеральская дочка, а мы все проще... Не надо подчёркивать, знаете...» Или другой пример. В повести «Волшебная сказка» Надю Таирову, девочку из бедной семьи, осуждают и высмеивают подруги по институту за лень, за амбиции, связанные с хорошенькой внешностью, за плохую Учёбу, за дурацкие фантазии о богатом принце или богатой покровительнице, которые когда-нибудь да увидят её, восхитятся необыкновенной красотой и возьмут замуж или на содержание. И конечно, за высказывания: «Зачем же учится? Ведь это скучно». За всё это получает она неуважительное отношение многих своих соучениц и одноклассниц.
В женские институты России чаще попадали девочки из средних русских семейств, преимущественно сироты — дочери офицеров и служащих в военном ведомстве. Они понимали, что от полученных выпускных оценок, особенно от балла по поведению, зависит их дальнейшая судьба — будет ли у них рекомендация для места гувернантки либо ещё для какой-нибудь вакансии, или не получат они ничего. Оценка по поведению была важнейшей в аттестате, дисциплина соблюдалась наставниками и воспитателями строго, образование давалось прекрасное. Выпускница института обычно владела несколькими иностранными языками, получала знания по всем основным предметам, была знакома и с педагогикой, и с медициной. Ведь те, кто получил по выходе из стен института место гувернантки или домашней учительницы, должны были воспитывать и заниматься с детьми разного возраста, разных характеров: непоседливых, капризных, замкнутых, иногда, быть может, болезненных... Всё это требовало педагогических навыков, силы воли и душевной щедрости, крепких знаний и физического здоровья. Сама Чарская многие годы после института продолжала заниматься философией, историей, педагогикой, спортом.
А многие из институток позже уходили сестрами милосердия на фронт и в Русско-японскую, и в Первую мировую войну, и определённая сумма медицинских знаний давала им возможность поддерживать и выхаживать раненых, помогать врачам при хирургических операциях, они «скромно, без позы оказывали людям помощь милосердием и трудом». Лидия Чарская, описывая институтскую жизнь, не скрывает, что далеко не всех выпускниц ждёт лёгкая жизнь (прочтите её повести и рассказы — «Белые пелеринки», «Особенная», «Вторая Нина», «Сестра Марина» и многие другие). Несомненно, можно согласиться с высказыванием А. Н. Энгельгардт, что институты играли столь важную роль в деле женского образования, что можно говорить и об их историческом значении в русской жизни.
Весьма полезна для родителей, воспитателей и педагогов книжка Лидии Алексеевны «Профанация стыда» (1909), где она выступила в защиту детей от взрослых и резко осудила применение телесных наказаний в учебных заведениях. «Дети — ведь тоже люди, правда, маленькие люди, но гораздо более пытливые, чуткие, анализирующие и сознательные, нежели взрослые, даже более сознательные. Порой их гордое маленькое "я" глухо волнуется, протестует и каменеет... если посягать на их человеческое достоинство. Щадите же это детское "я", лелейте его как цветок тепличный и всячески оберегайте проявляющийся в них человеческий стыд. Потому что стыд — красота».
Чарская писала о детях и для детей и никогда не позволяла себе забавляться ребёнком как куклой, собачкой, кошкой, не позволяла играть его чувствами, осмеивать их или сюсюкать. «Детей нет, — писал польский педагог Януш Корчак, — есть люди, только с иным масштабом мыслей и чувств. Помни, что мы их не знаем...» И Чарская считала, что проблемы детской жизни так же значимы и важны, как и во взрослой жизни; их переживания могут быть весьма тяжёлыми, а конфликты запутанными и даже неразрешимыми. Очень важно помочь детям в процессе их становления, необходимо вызывать добрые чувства, поддержать их интерес к окружающему, пробуждать милосердие, любовь к истине и сострадание.
Но вернёмся всё к той же работе Чуковского. Далее по ходу своей статьи он отказывает писательнице даже в намёке на живые чувства, слова, твердя, что у неё «истёртые слова, истрёпанные образы, застарелые, привычные эффекты...». А вот спустя много лет выдающийся советский писатель, лауреат Нобелевской премии Борис Леонидович Пастернак, работая над романом «Доктор Живаго», говорил, что хочет быть читаемым всеми и старается писать просто, доходчиво, «почти как Чарская». Действительно, в её произведениях содержится многое, что трогало и открывало читательские сердца: отсутствие фальшивых интонаций, простота и правда. Ей безусловно верили, она вызывала у читателей ответное чувство и получала множество писем от своих друзей и почитателей самого разного возраста. Дети любили Чарскую, рассказывали в письмах к ней о своих жизненных ситуациях и проблемах, спрашивали совета. «Когда читаю книги Чарской, мне кажется, что я живу вместе с героями», — написала в редакцию журнала «Задушевное слово» в 1914 году 10-летняя читательница. Нередки были письма и от родителей, которые благодарили её за пробуждение совести у детей, за добрые примеры отношений между ними и детьми, за то, что она с любовью и чуткостью раскрывает мир переживаний, мыслей, идеалов детей и юношества, столь важные и для осознания взрослыми.
Итак, признание массового читателя не вызывает сомнения, но ещё более интересны персональные впечатления. И здесь мы обнаруживаем у некоторых претензии к языку Чарской. Однажды театральный критик А. Р. Кугель обронил, что у неё «полное пренебрежение к родному языку», но другие, не менее авторитетные имена противоречат этому замечанию. Вряд ли мы можем обвинить прекрасную русскую поэтессу Марину Ивановну Цветаеву в литературной пошлости или дурном вкусе. В первую же свою книгу «Вечерний альбом» (1910) она включает стихотворение «Памяти Нины Джаваха». Цветаева тонко почувствовала поэзию художественных образов Чарской.
.

..Умолкло сердце, что боролось...
Вокруг лампады, образа...
А был красив гортанный голос!
А были пламенны глаза!

Смерть окончанье — лишь рассказа,
За гробом радость глубока.
Да будет девочке с Кавказа
Земля холодная легка!

...Как наши радости убоги
Душе, что мукой зажжена!
О да, тебя любили боги,
Светло-надменная княжна!

Эти строки были написаны в Рождество 1909 года .
Далее. Совершенно не сентиментальный Леонид Пантелеев («Республика Шкид», «Пакет» и многие другие книги) на склоне лет признался: «Среди многих умолчаний, которые лежат на моей совести, должен назвать Лидию Чарскую, моё горячее детское увлечение этой писательницей... Я был. околдован Андерсеном и его сказками. А год-два спустя ворвалась в мою жизнь Лидия Чарская. Сладкое упоение, с каким я читал и перечитывал её книги, отголосок этого упоения до сих пор живёт во мне — где-то там, где таятся у нас самые сокровенные воспоминания детства, самые дурманящие запахи, самые жуткие шорохи, самые счастливые сны». Когда же за любовь к книгам Чарской стали его высмеивать старшие товарищи и наставники, ответил: «...любил, люблю, благодарен за всё, что она мне дала как человеку и, следовательно, как писателю тоже». Литературовед В. Б. Шкловский, плохо отзывавшийся об этой писательнице (в его статье 1932 года «О пище богов и о книгах Чарской» произведения её назывались «пищей для карликов»), в 1966 году всё же отметил, что она была талантливой, ведь «без таланта нельзя овладеть интересами целых поколений». Вера Панова— автор «Серёжи», «Евдокии», «Спутников» — в 1972 году написала: «...Чарская имела головокружительный успех, и теперь, поняв, как это трудно — добиться успеха, я вовсе не нахожу, что её — был незаслуженным. <...> Воздадим должное писательнице, покорившей в свой час столько сердец...» Писательница Евгения Гинзбург (известен её роман «Крутой маршрут») очень не любила критиков, уничтожавших Чарскую. «И что это за гонения? Страшнее Чарской зверя нет!... Сентиментально, видите ли. Так ведь сначала надо к сердцу детскому обращаться, а потом уж к уму. Когда-то ещё ум разобраться сможет, а сердце уже сострадать научено». Она вспоминает, что, когда читала своим детям «Сибирочку», «плакали в три ручья, нет — в четыре! Алёша старший! И Васька, маленький!» (имеется в виду младший сын Е. С. Гинзбург, писатель Василий Аксёнов. — Е. Т.).
До сих пор, желая высмеять Чарскую и уязвить тех, кто её читает, многие, даже и не знающие её произведений, любят бросить презрительно и небрежно: «истерична», «сентиментальна», «слезлива»... Да не так это! Писательница обладала редкостным даром — естественно и просто говорить о жизни, о тех положениях, иногда очень тяжёлых, в которых оказывался человек, маленький, но человек!
Чарская, с любовью и подробно рассказывая о жизни и разных ситуациях, возникавших в детских коллективах, никогда не рисовала идиллически-безмятежных картин, будь то гимназия, институт, класс, общество друзей, подруг, приятелей на отдыхе или домашний круг. Она описывает различные столкновения, но нередко выделяет одно сверхважное — конфликт одной или одного с целым классом, с сообществом. Да, есть моменты в жизни, когда надо суметь не подчиниться коллективу, группе, держащимся заодно, а сделать это очень непросто. Да, тяжело быть «одной противу всех», страшно и глубоко такое противоречие, но противостоять нужно, когда нравственный закон требует этого. Так Нина Джаваха, считая грешным по пустякам, по ребяческим выдумкам целовать крест в доказательство, что не она взяла чью-то книжечку, отказалась это делать. Она сказала подругам, что достаточно честного слова и ему надо верить. А вокруг кричали: «Как! Она ещё смеет отнекиваться, смеет идти против класса, когда весь класс решил!» Но Нина осталась тверда в своём убеждении. Лене Икониной из «Записок маленькой гимназистки» бесконечно жаль мучимого классом преподавателя, и совесть не позволяет ей следовать примеру озорных подруг. «Тридцать маленьких глупых девочек хотят раздразнить, извести одного взрослого, большого, умного человека, и вдобавок — учителя. Мне хотелось встать и сказать им, как всё это нехорошо, гадко, нечестно...» Когда же её вслед за другими вызвали к доске, она, увидев растерянные глаза Василия Васильевича, поняла, что не может, не будет издеваться над ним и прочтёт заданное стихотворение, а не то, что в голову взбредёт, как сговорились делать одноклассницы. Девочки почти возненавидели её за этот смелый и благородный поступок, объявив предательницей, устроили бойкот. Но далее по ходу повести Лидия Чарская, расширяя ситуацию, показывает читателям способность одноклассниц к прозрению, к пониманию своей неправоты и даже к признанию общей вины перед одной цельной натурой. После просьб о прощении возникают уважение и, главное, зарождается дружба, о которой так мечталось и горячо у Господа просилось. «Маленькая, одинокая душа томилась в ожидании друга, настоящего, искреннего...», и счастье улыбнулось, друг явился «не мечтательной, смеющейся лунной феей, а доброй сестрой и верным товарищем...» Героини, равно как и мы — читатели, счастливы и обретённой дружбой, и примирением.
Наделённые острым чувством справедливости, персонажи Чарской, раскаиваясь и переживая проступки, ошибки, всегда искренне, эмоционально просили прощения, а критиками обвинялись... в истерии. В статье Чуковского после иронического пересказа им сцены из «Записок маленькой гимназистки», когда одна девочка просит прощения у другой, в отношении которой совершила много подлостей, читаем мы следующее: «Маленькая девочка, калека,... целует другой руки и шепчет: "Я злодейка перед тобою". О, как, должно быть, болело, кричало, разрывалось её маленькое сердце, прежде чем в покаянной истерике она упала перед подругой на землю». Резюмирует же он следующим образом, мол, как же надо себя возненавидеть, чтобы, признав вину, просить прощения за причинённые злодейства, да ещё и приговаривать: «Ты — святая!». Пассаж Чуковского удивляет вдвойне, принимая во внимание, что сам-то учился в дореволюционной школе, когда преподавался Закон Божий и давались основные понятия христианского милосердия, покаяния и прощения. Несомненно, прав был критик Виктор Русаков, который в брошюре «За что дети любят Чарскую?» (1913) характеризует тон статьи Чуковского как «не литературный и лишённый элементарной порядочности».
Кроме институтской жизни у Чарской был ещё один излюбленный сюжет — сиротство, оставленные, покинутые, потерянные, похищенные из семьи дети. Она описывала страдания обездоленного ребёнка, историю, порой удивительную, его жизни. Герои таких её произведений, как «Щелчок», «Записки сиротки», «Сибирочка», «Приютки» и др., в скитаниях, нередко и в людских издевательствах проходят суровейшую школу жизни: холод, голод, несправедливость, унижения, жестокость недобрых и коварных людей. С одной стороны, брошенный на произвол судьбы ребёнок, а с другой — большой, непонятный, часто враждебный мир. Но Чарская никогда не оставляет без надежды на будущее своих героев, не бросает их в беде, они выдерживают испытания. «Она одной из первых, пожалуй, проявила столь пристальное внимание к нашим русским детям, попавшим в сложные жизненные ситуации...» — пишет видная исследовательница детской литературы Е. О. Путилова.
Как бы им ни было тяжело, страшно, несмотря на все унижения, на всю несправедливость обвинений, наказаний, дети и подростки у Чарской всегда «маленькие герои» и никогда не совершат дурной поступок, их нельзя заставить его совершить. Ведь в них писательницей сосредоточены высокие моральные качества: верность в дружбе, обострённое чувство справедливости, благодарности, незлобивость, уважение, кротость, честность. Они не ожесточаются, помнят, сердечно благодарны и отзывчивы на милосердие и добрые дела. В конечном счёте они-то и побеждают, потому что побеждает их душевная красота, доверчивость, бескорыстие, обаяние, вера в добро и Бога! Замечательные качества человеческой души, хотя, будучи доверчивы, мы рискуем получать удары, но, без сомнения, лишь на этом нуги мы имеем возможность обрести полноценное счастье.
Чарская будила в душах сострадание, сопереживание, раскаяние, призывала добротой, приветливостью, дружественностью размягчать холодные сердца, помогала находить и видеть хорошие черты в отверженных. Согласная с такой мыслью, русская писательница Надежда Тэффи в своих «Воспоминаниях» написала: «В каждой душе, даже самой озлобленной и тёмной, где-то глубоко, на самом дне, чувствуется присушенная, пригашенная искорка. И хочется подышать на неё, раздуть в уголёк и показать людям — не всё здесь тлен и пепел». Чарская считала и, главное, всё время говорила о том, что надо стремиться облегчить участь другого — поддержкой ли в трудный период, либо протянутой рукой в момент, когда все его покинули, или же приходом на помощь в тяжёлую минуту. Ибо, как позже скажет Марина Цветаева, увидев другого в трудном, нелепом или просто смешном положении, прыгай к нему туда, в это положение, ведь вдвоём легче выбираться. И это всегда, всегда будет вознаграждено. Поэтому-то обычно Чарская счастливо завершает свои повести: сироты находят родителей, обретают дом, благополучие, поддержку, заботу и надёжных товарищей. За это писательницу постоянно ругали, но дети-читатели всегда радовались и радуются счастливому концу как разрешению всех коллизий повествования.
Критиков раздражала экзальтированность институток Чарской, но надобно напомнить, что это была специфическая среда закрытого учебного заведения конца XIX — начала XX века. Маленьких девочек вырывали из родительского дома и на семь лет (а это немалый жизненный срок и испытание) помещали в совершенно иные условия жизни и существования. Надо было носить казённую одежду, есть не досыта, соблюдать строгий распорядок дня, спать в комнате (дортуаре), где стоят сорок кроватей с небольшими тируарами (выдвижными ящиками) для белья и личных вещей, а многим институткам за эти долгие годы ни разу не удавалось покинуть стены учебного заведения: или не было у девочки родственников, или жили они очень далеко от Петербурга и не имели средств к переезду... Не все поступившие в институт могли сразу приспособиться, выдержать и писаные, и неписаные законы жизни и распорядка в этих стенах. Должны мы помнить и о том, что тогда не было ни телевидения, ни радио, ни обильного и разнообразного чтения (книги строго отбирались начальницами институтов для библиотеки). А как пережить эти дни, месяцы, годы? Как нарушить нудную повседневность? Вот и звучат ночью рассказы о «страшном», доводящие до галлюцинаций, вот и возникал культ «обожания»: когда младшие начинают «обожать» старших учениц или учителя. Всё это вносило разнообразие в жизнь закрытого (в полном смысле слова) учебного заведения. Были там и проказы, и шалости, совершались экзальтированные поступки, иногда доходившие до неумеренности: в доказательство дружбы пробраться в лазарет к заболевшей подруге, заразиться, пожертвовать своим здоровьем. Проступки бывали с непредсказуемыми и печальными последствиями. Но ведь всё-таки ради дружбы — святого и чистого чувства!
У Чарской нередок сюжет, когда класс противостоит нелюбимому учителю и всяческими способами мучает его. То все, сговорившись, неверно отвечают у доски, то, не разжимая рта, мычат во время урока, а то втыкают булавку в учительский стол или в стул. Подобное разоблачалось, а совершившие проказы карались. Девочку могли оставить стоять без фартука посреди школьного коридора, чтобы все видели и знали о её проступке, могли лишить обеда или ужина, оставить без десерта или сладкого, а самым суровым наказанием было исключение из института (надо не забывать, что почти для всех учёба в нём являлась единственной возможностью получить бесплатное образование). Всё правильно: совершено преступление, получено и наказание. Но Чарская, для которой жизнестроительность, лирико-философское описание жизни и выработка позиции в ней были важнейшими вопросами, считала это недостаточным и главнейшее видела в моменте покаяния, т. е. в осмыслении проступка, последовавшего за ним наказания и в изменении поведения. В повести «Люда Влассовская» должны исключить из института ученицу старших классов Марусю Запольскую, которая воткнутой булавкой попыталась отомстить учителю за кол, поставленный подруге.
Все одноклассницы ей сочувствуют, переживают, ведь она из бедной семьи школьного учителя и вряд ли сможет где-то ещё учиться, ругают преподавателя, который более всех виноват в ситуации. И тут узнаётся, что он тяжело болен, началось воспаление, и ему могут ампутировать руку. Все, и особенно сама Маруся, ввергнуты в бездну переживаний, слёз, раскаяния. Она перестаёт и думать о грозящем исключении: «Пусть исключают, лишь бы он не остался калекой!» Перед иконой даёт обет за обетом: и поехать на богомолье, и отслужить молебен, и множество других. «Господи, не допусти! Смилуйся надо мною, Господи!» — шепчет в отчаянии Маруся. И к счастью, всё обошлось, учитель выздоровел, наступает день урока, где его встретили бурей восторга, и на волне душевного подъёма произошло общее примирение и взаимное прощение. Сильны были страдания, жарки молитвы девушек, и тем сильнее их ликование, восторг, всеобщая радость. Эта «всеобщность» укрепляла дружбу, чувство товарищества и ответственности за свои поступки и перед Богом, и перед людьми. Покаяние как важнейший христианский мотив всегда явственен в произведениях Чарской.
Лидия Алексеевна до самой своей смерти была прихожанкой Никольского собора и никогда не скрывала своей веры в Бога: «Я — религиозный человек и от души говорю, как буду говорить до самого моего последнего вздоха: награди Вас Господь за всё, за всё, сделанное Вами для меня» — это из её письма 1926 года к Ф. К. Сологубу. А на первых же страницах повести «Дурнушка» читаем: «Я религиозная по натуре (мой отец внушил мне с первых лет детства любовь к Богу) и в дни скорбей и радостей всегда обращалась к Великому помощнику».
Чарской созданы произведения и открыто религиозного содержания. Она одной из первых в истории детской литературы популярно изложила жизнеописание преподобного Сергия, игумена Радонежского. Книга «Святой отрок» (ранее выходила под названием «Один за всех») — дивный рассказ о мальчике Варфоломее, впоследствии великом русском святом Сергии Радонежском, основателе Троице-Сергиевой Лавры, откуда после молитвы каждый уходит «с новым, просветлённым чувством, уносит с собою сладостное умиротворение, как целительный бальзам, врачующий больную душу, дающий крепкую, бодрую веру и тихую радость и надежды на светлое будущее».
Увлечённость историей отчизны позволила Чарской запечатлеть некоторые события в ярких, живых картинах и образах. «Грозная дружина», «Паж цесаревны», «Крещение Руси», «Царский гнев», «Евфимия Старицкая», «Смелая жизнь», «Газават» — вот лишь небольшой перечень её произведений, связанных с прошлым нашей Родины. Борис Васильев, автор известных произведений («А зори здесь тихие», «Не стреляйте в белых лебедей», «Завтра была война»), писал, что восторг перед историей родной страны и первые уроки любви к ней лично он «получил из "Грозной дружины", "Княжны Джавахи", "Дикаря" и других повестей» Лидии Чарской.
Её книги, конечно же, защищали устои тогдашнего строя и служили воспитанию верных царю и российскому Отечеству граждан. Именно это в первую очередь и послужило резкому отвержению писательницы либерально-демократической дореволюционной критикой, а позже — советской. Чуковский всё в той же статье продолжает зло насмешничать: «...недосягаема Чарская в пошлости патриото-казарменной... Недаром Главное управление военно-учебных заведений так настойчиво рекомендует её "Княжну Джаваху" в ротные библиотеки кадетских корпусов: её книги — лучшая прививка детским душам казарменных чувств». Вот что, оказывается! Патриотизм, то есть любовь к Родине, своему отечеству, определяется Чуковским как черта пошлая, плохая, которая, видимо, не нужна ни гражданам, ни обществу. С мнением маститого критика согласна и наша современница из Санкт-Петербурга Е. Щеглова: «Нынче Чарскую любят за трогательную верность старым моральным устоям, <...> за проповедь нравственности и порядочности, за слезливость, которой стандартная детская книга боялась как огня. <...> Ей вполне удалось доказать незыблемость мещанского вкуса». Трудно, да и невозможно согласиться с этим высказыванием.
В начале XX века некоторые критики, недовольные популярностью книг Чарской, считали, что успех её — из-за отсутствия «настоящей» детской литературы в России, и любимы произведения этой писательницы в основном детьми чиновников и мещан, а в интеллигентных семьях не читаются. Но вот несколько высказываний, подтверждающих, что книги Чарской входили в круг детского и юношеского чтения весьма многих русских деятелей культуры, притом из разных социальных слоев и с разным культурным уровнем. Однажды, в 20-х годах, М. Ф. Андреева, близкая к социал-демократическим кругам актриса, увидела на складе оставшиеся там с дореволюционных времён книги тогда уже запрещённой Чарской. «Подумать только — всё это я когда-то читала, даже нравилось, честное слово!» — сказала она. Известный драматург А. П. Штейн, автор пьес «Весна двадцать первого», «Флаг адмирала», «Персональное дело», признаётся, что в начале 20-х, будучи подростком, для утверждения собственной взрослости провёл чистку своей детской библиотечки и «уничтожил несколько повестей Лидии Чарской и Клавдии Лукашевич, те самые, которые ещё недавно обливал слезами. <...> Не без грусти перелистал любимые когда-то журналы», и кинул в огонь комплекты «Золотого детства» и «Задушевного слова». Жена певца А. Н. Вертинского — Лидия в своих «Воспоминаниях» отметила, что в детстве начиталась книг «писательницы Лидии Чарской, откуда почерпнула немало сведений о проказах воспитанниц пансиона... Весь этот год я вела дневник».
Влияние Чарской казалось опасным и для зарождавшейся советской литературы. В 1920— 1930-е годы, чтобы унизить и уничтожить литературного противника, лишь надо было написать, что он-де работает «под Чарскую». В 20-м году вышла в свет «Инструкция политико-просветительского отдела Наркомпроса о пересмотре каталогов и изъятии устаревшей литературы из общественных библиотек». Подписанный Н. К. Крупской перечень авторов, не дозволявшихся к чтению, был велик и состоял из нескольких томов. В него входили имена Аксакова, Андерсена, Достоевского, Флобера, Шекспира и, конечно же, Чарской. Её книги уничтожались, и, к сожалению, на сегодняшний день в России нет ни одной библиотеки, ни одного библиотечного коллектора, где была бы полная подборка её произведений. В какой-то степени книги писательницы были сохранены частными библиотеками, короткое время функционировавшими в период нэпа, и в 1923 году «библиотекари отмечали, что девушки предпочитают сентиментальные повести Л. Чарской». Во многих семьях дети читали чудом сохранившиеся с дореволюционных времён её книги и доверяли свои мысли теперь уже не в письмах к писательнице, а чаще своим дневникам: «читали мы дореволюционную детскую литературу, конечно, Чарскую...» Это из дневниковых воспоминаний о детстве и юности женщины, родившейся много позже Октябрьской революции — в 1928 году.
Итак, имя Чарской оказалось под официальным запретом, книги не переиздавались, изымались из школьных и публичных библиотек, уничтожались. Об этой «подпольщице» довольно озлобленно с трибуны I Всесоюзного съезда писателей выступили и всё тот же К. И. Чуковский, сказавший: «Чарская отравляла детей сифилисом милитаристических и казарменно-патриотических чувств», и С. Я. Маршак: «"Убить" Чарскую, несмотря на её мнимую хрупкость и воздушность, не так-то легко. Ведь она до сих пор продолжает жить в детской среде, хотя и на подпольном положении». Популярность Чарской была названа дешёвой и случайной, сама она обвинялась в проповеди фальшивой героики и патриотизма. Чуковский продолжал повторять, что писательница эта представляет своими творениями «банальность, вульгарность, тривиальность, безвкусицу, фарисейство, ханжество, косность...».
В годы после Октября 1917 года Лидия Алексеевна жила очень тяжело, была больна туберкулёзом. Об этом узнал Фёдор Кузьмич Сологуб, возглавлявший с 1925 по 1927 год секцию детской литературы в Ленинграде, и решил написать о ней статью, чтобы после публикации гонорар отдать Чарской, но главное — поддержать морально, поскольку положение известной писательницы было ужасным. Статью Сологуба понесла в журнал «Звезда» секретарь детской секции В. П. Калицкая (первая жена писателя Александра Грина). Каково же было её изумление, когда редактор Л. Н. Сейфуллина, вытаращив глаза и страшно покраснев от негодования, проговорила: «Чтобы я ... статью Сологуба ... о Чарской?..»
Конечно же, статья эта не увидела свет, а в ней Сологуб, полемизируя с теми, кто третировал Чарскую, писал: «Критика совершенно не поняла её, увидев в ней только восторженность и не угадав смысла, <...> легкомысленно осудила одно из лучших явлений русской литературы. Популярность была вполне заслужена Чарскою <...>, энергичен и твёрд её стиль. <...> Понятно недоброжелательное отношение русской критики к Лидии Чарской. Уж слишком не подходила она к унылому ноющему тону русской интеллигентской литературы. Чеховские настроения, упадочные фантазии, декадентские и футуристические странности, болезненные уклоны, свойственные дореволюционной буржуазии и интеллигенции, — от всего этого было далеко жизнерадостное, энергичное творчество Чарской. Русская художественная литература на все лады тянула одну и ту же волынку: "Мы с тараканами", а Чарская уверенно говорила подросткам: "А мы хотим великих дел, подвигов, опасностей, катастроф во имя высшей социальной справедливости"». Этическую ценность её произведений Сологуб видел в уважении, с каким писательница относится к детям. «Чарская имела большую дерзость сказать, что дети не нуждаются в исправлении от взрослых», и более того, «сами взрослые воспитываются и исправляются детьми». Вот такой отзыв из уст известнейшего писателя начала XX века — эпохи, которую в культуре принято называть Серебряным веком.
Проницательность оценки Ф. К. Сологуба были неожиданно подтверждены художницей и писательницей Еленой Яковлевной Данько, также работавшей в Секции детской литературы и нисколько не симпатизировавшей Чарской. В статье о её творчестве, написанной в 1934 году, Данько огорчается, что пионеры, несмотря на запреты и рекомендации, всё-таки увлечённо читают книги этой писательницы, и добавляет, что им нужны совсем другие, близкие к современной жизни и обстоятельствам произведения, которые не уводили бы их в мир глупых и фальшивых мечтаний. Рассуждая об этой тяге к произведениям Чарской и призывая бороться с ней, она приходит к выводу, что эту проблему не разрешить «окриками и вылавливанием "запретных" книг из школьных столов. Эти меры вызывают враждебную восторженность ребят. Книги Чарской, спустившись в подполье, становятся ещё более соблазнительными». Но к чести Е. Данько, следует сказать, что она, пытаясь объяснить, почему же ребята тянугся к произведениям Чарской, даёт прямолинейный и верный ответ: эти книги несут «героику, сильные чувства и смелые жесты ярких волевых личностей, вступивших в борьбу с обстоятельствами». Как это точно! Действительно, Чарская уловила главное — потребность читателя в героике, романтике, в увлекательных сюжетах, в победе правды и справедливости.
Начиная с декабря 1917 года, когда прекратило своё существование «Задушевное слово», не допечатав последнюю повесть Чарской «Мотылёк», она уже никогда не печаталась. И в 20-х ей удалось под псевдонимом Н. Иванова выпустить 5 книжечек для малышей («Пров-рыболов», «Балаганчик» и др.).
К концу жизни она находилась в полном официальном забвении и презрении, но старалась не унывать, несмотря на отчаянное положение. Да, она была лишена права писать и публиковаться, подвергалась остракизму власти предержащей, но читатели её помнили, и нередко девушки приходили к любимой писательнице за книгами и с желанием оказать хоть какую-то помощь. Её книги, даже и тайно читаемые, оставались любимы людьми различного возраста и положения — детьми и взрослыми, безымянными поклонниками и известными литераторами.
Жила она бедно, если не сказать нищенски. «Худая, бледная, в соломенной шляпке с цветами, из-под которой смотрели серые детские глаза», была всегда одета в длинное серое пальто, служившее ей и летом и зимой. Уйдя из театра, получала невероятно крохотную пенсию, на которую невозможно было прожить. Она признавалась: «Я бы ни за что не ушла из театра, но меня сократили по возрасту», а было ей в ту пору около 50 лет. Проживали они с мужем на Разъезжей улице, д. 7, в маленькой двухкомнатной квартирке, куда поднимались по чёрной лестнице и оказывались сразу на кухне. Её второй муж, Владимир Николаевич, был также болен туберкулёзом и скончался раньше Чарской. Видимо, ей не была известна судьба сына, но от неизвестности страдают не меньше.
Правды ради добавлю, что Чуковский однажды включил имя Чарской в список писателей, нуждающихся в материальной помощи, но как! В его «Дневнике» читаем запись от 5 сентября 1922 года: «Вчера познакомился с Чарской. Боже, какая убогая! Дала мне две рукописи — тоже убогие! Интересно, что пишет малограмотно. Или она так изголодалась? Ей до сих пор не дают пайка. Она, автор 160 романов, и не удостоилась. ... Бормочет чепуху и, видно, совсем не понимает, откуда у неё такая слава». Во-первых, ни одно из писем, хранящихся в архивах, не подтвердили наблюдений Чуковского об её якобы безграмотности, писала она без ошибок. Во-вторых, обращает на себя внимание неоправданный сарказм, ирония, а также нескрываемая зависть: и убогая, и малограмотная, и бормочущая чепуху, и не удостоившаяся съестного пайка 47-летняя авторша 160 (как видим, нарочито преувеличенная цифра) романов... и с такой-то славой! Да, в этой записи Чуковского, безусловно знавшего, что у Чарской за пять минувших лет не было опубликовано ни строчки, чувствуется не дающая покоя ревность нового хозяина жизни. Надо бы остановиться и на ответном письме Лидии Алексеевны, в котором она благодарит критика, внёсшего её фамилию в хлебный список. «Глубокоуважаемый Корней Иванович! Нет достаточно слов, которыми я могла бы выразить Вам мою искреннюю сердечную благодарность за то, что Вы сделали для меня в этот ужасный год. ... Я впервые почувствовала, узнав о ваших хлопотах, что свет не так уж плох, раз на земле живут такие светлые люди, как Вы и Вам подобные...» Эти слова подчёркивают высокую нравственность Чарской, сумевшей многое понять и простить именитому (и сытому) оппоненту.
В 1935 году Литфонд выделял ей два раза пособие (июль — 150 рублей и сентябрь — 100 рублей), чуть позже оформили, как тяжелобольной и умирающей, постоянное пособие в 100 рублей до конца 1936 года. Когда она умерла, девочки-читательницы пришли проститься с нею: гроб стоял на столе, а в комнате не было абсолютно ничего — ни стула, ни единой книги, ни рукописи, стены были пустые...
Скончалась Лидия Алексеевна Чарская 18 марта 1937 года и похоронена на Смоленском кладбище Санкт-Петербурга. В конечный путь её проводили известная фольклористка и педагог Ольга Иеронимовна Капица, русский писатель Михаил Михайлович Зощенко и его жена Вера Владимировна, которая безумно любила книги Чарской. Будем надеяться, что их участие и доброта хоть как-то скрасили последние годы её жизни.
Могила Чарской (уч. 147) сохранилась и находится недалеко от часовни Блаженной Ксении Петербуржской. Огорожена она решёткой, на которой висит дощечка со стихами покойной, на могильном холмике — металлический крест с надписью «Чарская Лидия Алексеевна. 1875—1937. Артистка, писательница». Могилу посещали и оберегали те, кто любил и верил её книгам. Помянем и мы рабу Божию Лидию и попросим даровать ей Царствие Небесное!
В 1990-м впервые после революции была опубликована «Княжна Джаваха», позже и другие произведения (к сожалению, лишь детские) — «Сибирочка», «Щелчок», «Записки маленькой гимназистки». Думаю, что книги писательницы привлекали и привлекают внимание не только приключениями, но своей внутренней энергией, драматизмом и эмоциональностью. Сегодняшнему читателю они интересны и реалиями прошлого, и описанием той, ушедшей от нас жизни. Имя Чарской теперь включается в энциклопедические словари. Литературоведы и критики начинают заново прочитывать и анализировать тексты писательницы. «Героини Чарской наполнены сложными переживаниями и несут черты, напоминающие взрослых героинь Достоевского нервозностью, склонностью к самоанализу» (Р. Зернова и Е. Путилова). «Чувство гордости за Россию живёт в сердце её героинь, занимательность сюжета, сложные и рискованные ситуации на грани жизни и смерти, хорошая русская речь...» (С. А. Коваленко). «Стремление воспитать веру в светлое начало в мире, любовь к труду, привить... простые и вековые моральные нормы— не убей, не укради, возлюби ближнего своего... Да, простой язык, бесхитростные сюжеты... но подобная литература не второсортна. Она просто иная» (Ст. С. Никоненко). Писатель В. А. Приходько, высоко оценивавший творчество Чарской, писал, что одной из её задач было стремление пробудить сострадание, дабы, формируя душу, в конечном счёте «помочь личности выйти на дорогу разума, добра, справедливости». Чарская поддерживала «священное пламя любви к родине» и стремилась пробудить «любовь к добру и истине, сострадание к бедным» (Е. О. Путилова).
Итак, мы видим, что отношение критиков к творчеству Чарской менялось. Традиционная нравственно-христианская точка зрения решительно расходилась с революционно-авангардистской, в свою очередь эволюция собственно советской критики также меняла трактовки и оценки произведений писательницы, переходя от категорического их отрицания к более взвешенным или даже положительным отзывам. Нам со школьной скамьи внедряется стереотип, приходит к выводу литературовед В. В. Учёнова, что лишь «классики — это превосходно, а то, чем жила литература кроме них, — серо, бесталанно, убого, имеет в лучшем случае лишь узкоспециальное, а не общекультурное значение». Но это, конечно, не так. Негативная оценка творчества Чарской — яркий пример мифотворчества литературной критики. Сегодня интересно по-новому взглянуть на наследие этой писательницы, определить её вклад в отечественную культуру. Литературоведческая наука, обладая историческим великодушием, позволила вернуть творчество Л. Чарской в русскую культуру и читателю. Прошли десятилетия, и Лидия Алексеевна вернулась к нам, чтобы жить в читательском знании и сознании. Книги её стали выходить и до сего дня выходят большими тиражами.
( Примечание: Вероятно, эта новая волна популярности творчества Лидии Чарской породила соблазн у некоторых издателей «улучшения» её переизданий. Это выразилось в своего рода эпидемии переименования произведений писательницы. К примеру, повесть «Лишний рот» вдруг превратилась в «Новую семью» (составитель В. Зоберн. Изд-во Русская миссия, 2005), а известнейшие «Записки институтки» — в «Павловских затворниц» (2005). Эти же «Записки...» выпущены издательством «Отчий дом» под названием «Под сенью старого сада» (2002), а издательством «Захаров» как «Начало жизни» (2002). То же издательство «Русская миссия» выпускает произведения Л. Чарской в литературной обработке В. Зоберна, меняющего названия рассказов и повестей. Так, «Люда Влассовская» становится «Выпускницей», «Вторая Нина» — «Горянкой», «Волшебная сказка» — «Ледяным домом» и т. д. и т. п. Очевидно, что перед нами не только нарушение авторского права (тем более что за писательницу некому вступиться), но и издательской этики — если читатель не заглянет под обложку, он всерьёз может предположить, что покупает новую, неизвестную книгу Чарской. Точно так же вводятся в заблуждение и потенциальные исследователи, поскольку в библиографических списках появляются неведомые ранее названия. Весьма возможно, что эти новации вызваны самыми лучшими побуждениями, стремлением «осовременить» наследие Лидии Алексеевны, угодить «духу времени», но ей-Богу, лучшее — враг хорошего.)
Теперь мы можем, не боясь ничьего осуждения, читать их и давать собственную оценку художественным произведениям писателей, некогда вычёркиваемым из общекультурной памяти.
Перед вами, дорогие читатели, первая книга трилогии, которая не издавалась в России более 90 лет, но мы надеемся, что время не погасило интереса к нашему общему прошлому!

@темы: статьи, Чарская

---

Л.Чарская "Дикарь". Иллюстрация к Главе VI

[telwen]

Л.Чарская "Дикарь". Иллюстрация к Главе VI

- Змея!- громко, на весь двор, завизжала перепуганная девушка...

Большая картинка:

@темы: Чарская, иллюстрации, Дикарь, Задушевное слово, Чесноков

---

Л.Чарская."Дикарь" ГЛАВА V , ГЛАВА VI

[telwen]

ГЛАВА V.
Бессердечный.

— Сегодня в одиннадцать назначен консилиум, — произнес Петр Николаевич,— и мы узнаем, каких перемен можно ожидать в здоровье Нии. Я думаю, мальчики, вы не уйдете из дому, пока доктора не произнесут своего приговора над вашей бедной сестренкой
— Конечно, папа, — ответили отчиму Никс и Левушка.
— А где же Дима?
— Я его не видел с утра. Он или ушел в лес или уплыл на маяк к старому Капитонычу, — высказал свое предположение Никс.
— Или отправился в город, — добавил, вторя старшему брату, Левушка.
— Удивляюсь, как это Вадим не интересуется Ни, которой вчера было особенно плохо, — строго взглянув поверх золотого пенсне, снова обратился Петр Николаевич Всеволодский к обоим мальчикам.
На это не мог ничего ответить ни изящный пятнадцатилетний Никс, своим хрупким изнеженным и надменным видом напоминавший юного лорда, ни двенадцатилетний Левушка, добродушнейшее создание, нимало не похожий на своего изящного брата. Но несмотря на свою неуклюжую, мешковатую фигурку, на нос, похожий на картофелину, и на расплывчато-круглое лицо, Левушка Стоградский, тем не менее, обладал чем-то таким, что делало его много лучше и обаятельнее красавчика Никса. Это необъяснимое обаяние мальчика так и сквозило в его ясных, голубых глазах и в его добродушной улыбке, милой и светлой, как у маленького ребенка. Сейчас, однако эти ясные голубые глаза выражали смущение поступком брата. Ему безгранично хотелось как- нибудь оправдать Диму. Он, было начал лепетать что-то, но отчим сразу оборвал его.
— Полно тебе великодушничать, Лева, Божье ты дитятко. От твоего заступничества нимало не переменится мое мнение о Вадиме. И не трать попусту, красноречия, Лева... Каким бы...
Но Петру Николаевичу не пришлось докончить начатой фразы.
Из комнаты на террасу, где он находился сейчас с обоими мальчиками, вышла молодая еще женщина в легком батистовом пеньюаре. Её усталое лицо хранило на себе отпечаток многих бессонных ночей, а глаза, окруженные синими кольцами, были подернуты невыразимой печалью.
— О, Пьер — проговорила она,— если с Ни случится что-либо ужасное, я не вынесу, не переживу. Ты знаешь, мой друг, что значит для меня потерять эту девочку!
— Бог милостив, Юлия. Успокойся, дорогая. Рано еще приходить в отчаяние. Подождем, что скажут доктора. Остается уже не долго ждать их приезда.
Белокурая с пышными волосами голова Юлии Алексеевны Всеволодской отделилась от плеча её мужа, и залитые слезами глаза обратились в сторону притихших мальчиков.
— Никс, Лева... молитесь, дети за нашу Ни, за нашу страдалицу, — прошептала она, протягивая обоим сыновьям руки.
Одну из этих бледных, выхоленных рук с длинными, нежными, унизанными кольцами пальцами толстенький Левушка в тот же миг покрыл слезами и поцелуями. Другую, изысканным, точно заученным движением, хрупкий и изящный Никс поднес к своим губам.
— Но где же Дима? Я не вижу Димы... — неожиданно заволновалась Юлия Алексеевна, окидывая прищуренными, близорукими глазами террасу.
— Его опять нет. И что же удивительного в этом ? Пора, кажется, привыкнуть к хроническим исчезновениям нашего Вадима,— сказал, пожав плечами, Петр Николаевич.
— Да, но не теперь... Не сегодня, когда Ни в опасности, когда жизнь её висит на волоске...
— Боже мой, неужели же ты думаешь, что наш Вадим действительно любит кого-нибудь, кого-нибудь жалеет? Неужели ты еще надеялась встретить хоть каплю сердечности у этого мальчишки? Ты постоянно находила в нем какие-то несуществующие достоинства, какие-то рыцарские наклонности, а, между тем, я убеждаюсь с каждым днем, что этот мальчик положительно бессердечен.
Юлия Алексеевна хотела возразить мужу, хотела защитить в его глазах, оправдать хоть немного этого безалаберного Димушку. Но ей не пришлось сказать ни слова в защиту Димы.
За дверью террасы послышались мерные удары копыт по вымощенному двору усадьбы и, мягко шурша резиновыми шинами, к крыльцу дома подкатила коляска, высланная час тому назад на пароходную пристань за приехавшими из Петрограда докторами. Всеволодские поспешили им навстречу.

ГЛАВА VI
Опять провинился.

Спустя полчаса к заднему кухонному крыльцу с узелком в руке и с телом убитой змеи, перекинутой через плечо, подходил Вадим.
Еще там, в лесу, Дима вспомнил, что сегодня к двенадцати доктора должны быть у Ни, и чтобы скорее узнать об их приговоре, чтобы скорее добраться до дому, он выбрал самый короткий путь через колючий шиповник, целые заросли которого находились между лесом и «Озерным».
Такое путешествие не могло пройти бесследно. Колючий терновник разодрал синюю матроску и исцарапал лицо и руки Вадима. И он очень мало походил теперь на благовоспитанного юношу из дворянской семьи.
Горничная Паша, выскочившая на крыльцо навстречу этой подвигавшейся к дому истерзанной фигуре, вдруг остановилась, как вкопанная. Яркий румянец, пылавший у неё на щеках до этого момента, неожиданно сменился смертельной бледностью.
— Змея! — пронзительно и громко на весь двор завизжала испуганная девушка и бросились вон в сторону.
Из кухни выбежали кухарка, прачка и судомойка и с перекошенными от страха лицами заголосили на разные голоса:
— Змея! Батюшки светы! Никола Милостивец! Змея! Мать святая Богородица! О, Господи! Господи! Господи!
Напрасно Вадим, стараясь успокоить всех четырех обезумевших от страха женщин, кричал во все горло, что змея уже мертва и потому не представляет никакой опасности. Никто не слушал его. Шум, крик и вопли продолжались до тех пор, пока Петр Николаевич, а за ним Никс и Левушка не выбежали на крыльцо. Это случилось как раз в то время, когда Дима, желая доказать полную безвредность змеи, изо всей силы швырнул мертвую гадину на пол к ногам Паши, которая в ответ на это разразилась новым отчаянным визгом.
Но этот визг был немедленно заглушен строгим голосом Петра Николаевича:
— Это что еще за новости! Что за дикие шутки? Откуда ты добыл эту падаль, и для чего? Чтобы пугать мертвой гадиной кухарок и горничных? Ты с ума сошел! Шутить так глупо, да еще в такое время, когда твоя сестра борется со смертью, когда каждый шум, каждое громко произнесенное слово может ухудшить её положение...
Тут Всеволодский шагнул к Диме, глядевшему на него взглядом ¬¬¬затравленного зверька и не попытавшемуся даже оправдаться во всем случившемся. Дима молчал. Молчал и тогда, когда Петр Николаевич схватил его за плечо и, с силой тряхнув, потащил на крыльцо, а оттуда в сени.
Как во сне промелькнули перед Димой испуганные лица братьев, прижавшихся один к другому в кухонном коридоре, и еще чье-то лицо, взглянувшее на него печальными, заплаканными глазами.
— Тс... Тише, ради Бога, тише!— прозвучал чуть слышный тревожный шепот его матери, — они совещаются у тебя в кабинете, Пьер...
Но тот, казалось, в эти минуты позабыл о больной и о консилиуме.
— Полюбуйся на своего сына! Его дикие выходки переходят все границы. Это прямо невозможно, я должен его; примерно наказать... — стараясь говорить возможно сдержаннее, ронял сквозь зубы Петр Николаевич.
— Ради Бога, перестань, Пьер, мне больно слышать...— прозвучал снова замирающий шепот его жены.
Но на этот раз ни Всеволодский, взбешенный до последней степени поступком пасынка, ни сам Дима уж не слышали его. Открылась какая-то дверь, пахнуло затхлостью и пылью. И через минуту она снова захлопнулась за худой, высокой Фигурой отчима...
Дима очутился в крошечной каморке с оконцами во двор и с полками вдоль стен; на полках стояли какие-то ящики и корзины.
— Ага... меня заперли в кладовую... Заперли, как мальчишку! А за что? За что? За что? Разве я виновен, что они там кричали и своим криком могли напугать Инночку? Как несправедливо! Как ужасно несправедливо! И за что же?
Так рассуждал Дима, стоя перед закрытой дверью и пробуя прочность задвижки своими сильными, крепкими руками.
Дверь была слишком прочна, чтобы поддаться усилиям Димы. Но быть запертым, как мышь в мышеловке, совершенно не входило в намерения Димы. Во-первых, ему хотелось узнать, что скажут доктора о состоянии здоровья Ни. Во-вторых, необходимо было сбегать в город и проучить Сережку, чтобы раз навсегда отучить его обижать Машу. И, в-третьих, подобрать цветы, оставшиеся там у крыльца, и, приведя их в порядок, поставить в комнате больной Ни. А кстати, захватить и «трофей» — мертвую змею, валяющуюся, по всей вероятности, там у крыльца. А «он»— так называл Дима за глаза отчима, тогда как в глаза обращался к нему, называя по имени и отчеству,— а «он» помешал ему, сделать все это, лишив свободы. И Дима еще глубже возненавидел человека, который заменял ему отца.
Отец! При воспоминании о нем лицо Димы проясняется. И милое детское выражение сменяет недавнюю горькую усмешку этих суровых глаз. Сейчас мальчику, как живой, представляется покойный отец. Его крепко сколоченная мускулистая Фигура, львиная грива густых, курчавых волос совсем таких же, как волосы самого Димы. И это ласковое отношение ко всем детям вообще и в частности к нему, Диме, который считался любимцем капитана. Ни в чем не стеснял его добрый, милый папа. Он даже как будто поощрял в нем самостоятельность и жажду независимости и свободы... Дима даже больше нравился папе, чем шаркун Никс с его медленными, точно рассчитанными движениями, или чем безличный, хотя и добренький Девушка. Он, милый папа, надеялся на Диму и часто говаривал: — Этот поддержит наше славное морское прошлое, этот уже настоящий моряк.
Ах, как Дима бывал благодарен дорогому папе за эти слова! И хотя Дима и не умел выражать своих чувств, но в душе любил своего отца беспредельно. И когда молодая Юлия Алексеевна после смерти мужа избрала себе второго спутника жизни, Дима, единственный из всех детей Стоградских, не влюбил этого человека, тоже далеко не злого и часто даже нежного к своим пасынкам. Тут Дима совсем отдалился от родных и только с Ни, которая бесконечно любила своего никем не понятого брата, у него оставались добрые, дружеские отношения.
О ней он думал и сейчас, думал неразрывно с мыслью об отце. Теперь все желания Димы сводились к тому, чтобы узнать что-либо про сестру.
Он стал напряженно прислушиваться, но — увы!— ничего определенного до его слуха не доходило. Гремели ножами в столовой; прислуга хлопотливо бегала по коридору, куда выходила дверь кладовой, но слов не слышно было.
«Завтракают верно. Кончился консилиум», — соображал мальчик и снова замер в тоске и печали, поникнув курчавой головою.
Прошло не мало времени; до его ушей, наконец, долетели звуки лошадиных копыт и шум тронувшейся со двора коляски.
Вадим кинулся к маленькому оконцу и увидел уезжавших докторов. Почти одновременно с этим хорошо знакомые шаги ненавистного Диме человека прозвучали в коридоре. Щелкнула задвижка у двери, и на пороге появился Всеволодский.
— Вадим, — произнес он ледяным голосом, оправляя обычным жестом золотое пенсне, — ты очень провинился сегодня, но, в виду счастливого исхода, я прощаю тебе твой глупый мальчишеский поступок. Профессор сделал прокол в боку Ни и выпустил оттуда накопившийся гной. Теперь страшная опасность миновала, и девочка будет жить. Ступай к матери! Никс и Лева уже с него. Порадуйся вместе с ними.
«Будет жить... Ни будет жить... Ни выздоровеет,— словно запело на разные голоса в душе мальчика. Он даже не нашел, что сказать отчиму в ответ на принесенную им радостную весть.
А тот уже смотрел на него испытующим взглядом.
— Ты, кажется, совсем не рад счастливому известию, Вадим? — с усмешкой спросил отчим мальчика.
Тяжелый, хмурый взгляд был ответом на эту усмешку. И Дима, молча, следом за отчимом пошел на террасу.
Там он увидел в кресле свою мать, а по обе её стороны — Никса и Леву. Юлия Алексеевна тихо плакала, закрыв лицо платком. Это были слезы счастья, вызванные избавлением от смертельной опасности её девочки. Никс и Левушка успокаивали ее поцелуями и нежными, ласковыми словами. При появлении Димы она издали протянула ему руки и, глядя блестящими сквозь слезы глазами на сына, произнесла еще вздрагивающим от волнения голосом:
— Поди сюда, Дима!.. Ты слышал, какая у нас радость? Ни лучше... Наша Ни будет жить... Она уже дышит ровнее и свободнее после сделанной ей операции. Поцелуй же меня, мой мальчик!
Вадим выслушал от слова до слова все, что сказала мать, но не двигался с места. Ах, он совсем не привык к поцелуям и ласкам! Он не умеет ни целовать, ни ласкаться даже к тем, кого любит. Он только взглянул на мать блестящими глазами и снова потупил их. И тут только заметила Юлия Алексеевна рваную одежду, исцарапанные руки и бледное лицо сына.
— Боже мой, Дима, с кем ты подрался, кто привел тебя в такой вид?
Но Дима молчал по-прежнему. Только грудь его тяжело поднималась и глаза по-прежнему смотрели исподлобья, как у затравленного зверька.
И вдруг он увидел то, чего вовсе не ожидал видеть. Его ландыши, его дивные ландыши, принесенные им в подарок Ни, лежали в развязанном узелке, небрежно брошенном на стол террасы, и безжалостно сохли под горячими лучами полдневного солнца. Диме захотелось крикнуть от обиды за пропавшие цветы, которые он собирал для Ни с такой любовью. Но чтобы не показать присутствующим обуревавшего его недоброго чувства, он как-то боком рванулся к двери и в один миг исчез за нею.
— Но он совсем дикий! Что с ним такое?.. Он не радуется как будто выздоровлению нашей крошки... Как будто совсем чужой и далекий,— прошептала в смущении Юлия Алексеевна и печально, растерянно взглянула на мужа.
Но тут Никс поспешил загладить поступок брата. Обменявшись с отчимом неуловимым, но значительным взглядом, он принялся целовать руки матери и стал осторожно своим платком вытирать оставшиеся на её ресницах слезы.
Левушка поспешил подражать брату, и оба добились того, что успокоенная Юлия Алексеевна улыбнулась снова. К чему ей было огорчаться, когда её милая Ни будет жить, а эти два чудесные, славные мальчика так горячо привязаны к ней и с таким избытком вознаграждают ее за невнимание к ней со стороны дикого, грубого Димы.

Ну что, в четверг ,видимо, дальше будет.В крайнем случае в субботу.

@темы: текст, Чарская, Дикарь, Задушевное слово

---

Л.Чарская."Дикарь" ГЛАВА III , ГЛАВА IV

[telwen]

ГЛАВА III. Ландыши. Страшный поединок.

Вадим стоял на лесной тропинке и думал, чем бы порадовать Ни, бедную, больную Ни, которая лежит в жару и бреду уже вторую неделю.
Если бы он знал, где находится медвежья берлога, то, не задумываясь, отправился бы туда, вооруженный одной лишь дубинкой и, убив старую медведицу, принес бы маленького медвежонка Ни, в сущности еще ребенку, несмотря на её шестнадцать лет и свидетельство об окончании семи классов гимназии. Или поймал бы соловья... Или...
Но тут мысли Димы оборвались. Чуть заметный ветерок подул из чащи леса и принес с собою душистую, медвяную струю ландышного аромата.
«Ландыши! — радостно мелькнуло у него в голове.— Ландыши... Конечно, ничто сильнее не обрадовало бы Ни... Только надо их не сорвать, а выкопать с корнями и пересадить в корзину... Пусть цветут в её комнате. Ну, да, это будет великолепно! Лучшего и желать нельзя.
И, нащупав большой, складной перочинный ножик в кармане, Дима стрелою помчался в чащу, откуда белые цветы настойчиво и нежно посылали ему свой душистый привет. Вот они...
С каким-то невольным благоговением опускается на колени Дима и, осторожно обведя ножом землю вокруг небольшой группы белых ландышей, извлекает их с корнями из рыхлой почвы. Затем он переходит к остальным. Он работает так около десяти минут, пока пред ним не образовывается целая груда нежных, белых цветов, взятых вместе с корнями. Еще один кустик, и он сможет уйти домой, где мучается бедная Ни.
Внезапно тонкий слух мальчика ловит чуть слышное шуршанье в траве. Серые глаза Димы внимательно оглядывают окружающий низкорослый кустарник. Вдруг он весь вздрагивает. Прямо ему в глаза уставилась пара маленьких, нестерпимо блестящих, изумрудных глазок. И не то свист, не то шипенье вылетает из крохотной, гладкой, как бы сплющенной головки. В ту же секунду маленькая, сплющенная головка вытягивается и встает вертикально над серым, с крапинками, тонким телом.
«Гадюка!»— мелькнуло в голове у Димы.
Шипенье, раздавшееся вполне отчетливо и громко, подтверждает его слова. Серовато-черное кольцо свивается и развертывается снова и вдруг неожиданно-быстрым движением делает прыжок вперед.
Вся кровь отливает от лица Вадима. Он выпрямляется, как будто сразу делается твердым, как железо. Сейчас напряжены все его мускулы... Смуглая рука протягивается вперед, и, прежде чем гадюка успевает укусить его, Вадим с молниеносной быстротой схватывает крепко рукою гладкую, скользкую, холодную шею пресмыкающегося. Его пальцы, крепкие как клещи, изо всей силы сжимают змеиное горло.
Враг, по-видимому, не ожидал такого быстрого, такого стремительного и ловкого нападения. Как-то сразу померкли горящие, изумрудные, змеиные глазки, и вся она беспомощно поникла, постепенно вытягиваясь вздрагивающим телом в сильных руках мальчика. Все тяжелее и тяжелее становилось оно теперь... И вот горящие изумруды совсем померкли... Шипение давно уже не вырывалось из стиснутого горла змеи. Последний свист — и все смолкло.
Дима разжал пальцы, и пресмыкающееся тяжело упало к его ногам.

ГЛАВА IV. Бова-королевич и Сандрильона.

— Дима! Димушка!
Дима быстро оборачивается на тихий оклик, раздавшийся так неожиданно за его спиной.
— Ты, Маша? Что случилось? Почему ты вернулась сюда?
Смуглое как у цыганки личико все залито слезами, и черные глаза сквозь слезы блестят огоньком восторга.
— Я все видела... Я в кустах стояла. Видела, как ты схватил ее... И не струсил... И не убежал ... Только весь белый стал, ровно бумага... Вот-то теперь, чай, хвастаться станешь... Еще бы! Один на один гадюку убил... Небось, какой почет тебе ото всех будет. Пойду, всем нашим скажу... Небось, не каждый так сможет... Побоялись бы. Сережка первый бы лататы задал... А ты вон какой храбрый, ты... Бова-королевич ты, вот ты кто!
Дима только плечами пожал да усмехнулся в ответ на этот восторженный лепет. Он сам недавно рассказал Маше, большой любительнице сказок, про Бову-королевича и теперь невольно улыбнулся тому, что она приравняла его, Диму Стоградского, к легендарному герою.
— А почему ты вернулась? Зачем опять пришла сюда?— после минутного молчания, не без тревоги, повторил он свой вопрос.
Вдруг все оживление, вся недавняя радость исчезли в черных сверкающих глазах, и Маша снова залилась горькими слезами.
— Он... Он... отнял ее у меня... Понимаешь, отнял... Злодей он, изверг!.. Я отдавать не хотела, а он силой-то... Как рванет из рук... Я выть начала... А он : «Все едино, говорит, чем дядьке Савлу, лучше мне, брату твоему»...
И девочка еще горше залилась слезами.
— Что отнял? Говори толком, ничего не понимаю! — сурово прикрикнул на нее Дима.
— Коф-то-о-оч-ку! Ба-ары-шни-ну... Коф-то-о-оч-ку! — едва нашла в себе силы выговорить Маша.
Серые глаза Димы стали совсем прозрачными от гнева. А небольшие, но сильные, не по возрасту, руки сжались в кулаки.
— Опять обидел тебя, значит этот бездельник?
— Опять...
— И подарок отнял у тебя?
— Отнял... Господи! Господи! Когда это кончится только, каторга эта... Сколько лет так терпеть... Кабы не ты, с голоду сдохла бы... А... а... Господи... При мамкиной жизни все же много лучше было... Жили ничего, как и все прочие люди, которые милостыней живут... И с Сережкой ладили... А как померла мамка в больнице, мы вскорости тут к дядьке Савлу попали... Ну, а тут разве жизнь?.. Только и радости, когда с тобой...
Уж который раз она поверяла Диме свою несложную повесть. Но никогда еще мальчику не было жаль ее так, как сейчас. И гнев и глухая злоба против обидевшего ее Сергея закипали все сильнее и сильнее в его душе.
— Ну, вот что! Ты успокойся прежде всего... Перестань плакать, Маша... Что хорошего в слезах-то? Ими, ведь, горю не поможешь, только глаза зря испортишь. А портить жалко: они у тебя красивые какие! Да и вся ты славная такая. Точь-в-точь сказочная Сандрильона...
— Кто такой? Я что-то не пойму, — подняла она на Диму изумленный, все еще подернутый слезами, взор.
— А помнишь, сказку тебе про Золушку рассказывал?
— Это — которая башмачок свой потеряла у королевича на балу?
— Эта самая. И нашел её башмачок тот королевич. И пошел с ним по всему своему королевству примерять туфельку Сандрильоны всем первым красавицам. И только одной девушке пришелся впору хрустальный башмачок. И стала Золушка Сандрильона женою королевича, а потом королевой, потому что принц её вступил на престол и стал королем. Вот и ты похожа на такую Золушку-Сандрильону. Сама в рубищах, босая, бедная, а лицо как у принцессы.
Вадим говорил правду. По странной игре судьбы, маленькая нищенка была лицом похожа на девочку из самой родовитой, самой знатной семьи.
Маша вся просияла от похвалы своего друга, которым восхищалась и гордилась как каким-то сверхчеловеческим существом.
Мало-помалу её слезы высохли, и черные глаза снова засверкали как звезды.
— Ты не беспокойся, Сережка будет наказан. И новую блузку я тебе добуду, только не горюй. Сказочная Сандрильона никогда не плакала и стойко переносила все невзгоды, все нападки злой мачехи и её сварливых, злых дочерей,— говорил Вадим.
— И за это-то она полюбилась принцу?
— За приветливость и доброту.
— И за красоту? Она была красива?
— Она была не лучше тебя, Маша,— серьезно ответил мальчик.
Девочка просияла снова. На алых губках заиграла улыбка. Слабо зарумянились бледные, худенькие щеки. Ей живо-живо представилось сейчас, что она именно и есть маленькая Сандрильона. Что злая мачеха-судьба гонит и бьет ее, заставляя нищенствовать на пристанях и дорогах...
Она так задумалась, что уже не слышала слов Димы, и он принужден был повторить их, дотронувшись до её плеча.
— Ну, прощай, до завтра, Маша. Завтра я расправлюсь с Сережкой, а тебе принесу что-нибудь не хуже отнятой у тебя кофточки. А теперь ступай, ступай домой, маленькая Сандрильона!
Она улыбнулась, блеснув глазами и кивнув черной головкой, исчезла за деревьями.
А Дима, лишь только она скрылась в чаще, нагнулся, подобрал в носовой платок свои ландыши и, подняв с земли бездыханное тело змеи, пере кинул его себе, как боа, через шею.
«Трофей победы!»— мелькнуло в голове мальчика, и он, насвистывая свою любимую песню, служившую паролем ему и его приятелям-оборванцам, твердой мелкой походкой направился к дому.
«Как ныне сбирается вещий Олег»...— раздалось над синим озером, и стоголосое эхо повторило в чаще стройных, как колонны, деревьев:
— Лег... Лег... Лег...

Дальше будет во вторник - я постараюсь.

@темы: текст, Чарская, Дикарь, Задушевное слово

---

Л.Чарская."Дикарь" Глава II Всеволодские и Стоградские.

[telwen]

ГЛАВА II. Всеволодские и Стоградские.

Давно уже затихли звуки шагов удалявшихся Сережки и Маши. Давно уже пестрые лохмотья смуглой девочки перестали мелькать между деревьями, а Дима Стоградский все еще стоял на месте и смотрел им вслед.
Около года назад он с матерью, её мужем, старшей сестрою и двумя братьями переехал в небольшое имение отчима, расположенное на берегу одного из крупнейших русских озер, в шестидесяти верстах от столицы и недалеко от небольшого уездного городка.
Из города сюда долетали фабричные гудки и звон церковных колоколов, а с озера и каналов — пароходные свистки да рев сирены, заглушавший временами меланхолический рокот редко тихих, часто совсем по-морскому бурливых волн.
Имение Петра Николаевича Всеволодского, отчима Димы, находясь в трех верстах от города, примыкало к лесу, наполовину сосновому, наполовину лиственному, раз и навсегда пленившему воображение мальчика.
Он рос с детства каким-то особенным ребенком. Молчаливый, упорно таящий в себе свои горести и печали, Дима Стоградский умел чувствовать и переживать события жизни не по-детски серьезно и глубоко. Угрюмый по виду, суровый, неласковый, мальчик отталкивал от себя окружающих своею кажущеюся холодностью и черствостью. Он никогда ни к кому не ласкался, ничего не просил, не высказывал никаких желаний. Смотрел всегда исподлобья, волчонком. И только в летнее время, когда семья Стоградских переезжала из имения на дачу и Дима мог исчезать на долгие часы из дома, с утра до позднего вечера находиться на лоне природы, которую любил каким-то исключительным восторженным чувством, он весь преображался. В ранние часы мог он подолгу любоваться дикими полевыми цветами, глядеть в небо, на плывущие по нему облака, а нежными летними вечерами — молча упиваться тихим мерцанием звезд и соловьиными трелями. Он любил до безумия грозы и бури и часто носился под проливным дождем навстречу порывам ветра по лесу, наблюдая восхищенными глазами бег золотых молний в небе и ловя напряженным слухом громовые раскаты.
— Димка наш настоящим моряком будет, — часто говорил жене капитан Стоградский, глядя, как ловко Дима, тогда еще девятилетний ребенок, несмотря на волнение в заливе, справляется с лодочкой или яликом в бухте, близ которой они снимали дачу на летнее время.
Заветною мечтою капитана было определить всех своих трех сыновей на морскую службу, которой он отдал себя, как его отец, дед и прадед. И, умирая, четыре года тому назад, на смертном ложе он повторил на ухо жене это свое желание.
Юлия Алексеевна твердо решила исполнить волю покойного, и все трое мальчиков готовились теперь к поступлению в морской корпус.
Два года тому назад Стоградская вышла вторично замуж за своего дальнего родственника, Петра Николаевича Всеволодского.
Это был довольно богатый человек, посвятивший себя ведению хозяйства в своем имении «Озерное».
Юлия Алексеевна, выйдя за него замуж, поселилась там же.
В соседнем с усадьбой уездном городке, славившемся своим историческим прошлым, а также целою ордою нищих, бродяг, занимающихся выгрузкою и нагрузкою на пристанях товаров, или, попросту, собиранием милостыни,— имелся и частный пансион для мальчиков, где их готовили в морской корпус.
С прошлой осени, когда Всеволодские и Стоградские приехали в «Озерное», Вадим буквально ахнул от восторга. Ему, больше чем всем остальным, пришлись по вкусу и огромное, безбрежное на вид, похожее на море, озеро, с маяками и гигантскими судами, и таинственно-темный лес по соседству и, наконец, не менее таинственно-темные люди, которые попадались тут на каждом шагу.
Как-то, гуляя в лесу, он встретил Сережку и Машу. Они были голодны. При нем же случайно находились тартинки, которыми он и поделился с детьми.Тут-то и началось их знакомство. С тех пор почти ежедневно виделись они или здесь же, в лесу, или в городе, куда, пользуясь своей широкой свободой, частенько заглядывал Вадим. Он постоянно приносил им что-нибудь из дома и все свои карманные деньги тратил на них. В тайну знакомства с маленькими босяками он посвятил только старшую сестру Инну, или Ни, как ее звали домашние. И Ни помогала им, как могла, дарила при посредстве брата свои блузки и башмаки Маше.
Но вот Ни заболела. Она только этой весной приехала в «Озерное». В шестнадцать лет окончив гимназию, девушка навсегда водворилась под гостеприимной кровлей отчима, который заботился о ней и её братьях, как о родных детях. Но тут, в новом, непривычном для неё климате, с постоянными северными ветрами, дувшими с озера, Ни, и без того хрупкая здоровьем, схватила сильнейшую простуду, перешедшую скоро в жестокий плеврит, и теперь находилась на волосок от смерти.
Это несчастье с сестрою страшно мучило Диму. Он нежно и глубоко любил Ни, которая всегда защищала его перед старшими в трудные минуты. Но он не умел да и не хотел обнаруживать этой любви перед окружающими. И Ни так и не знала до сих пор всей силы чувства, питаемого к ней братом.

(Продолжение следует).

Вроде большой текст кажется, а как отсканируешь, да исправишь на новую орфографию - пол листа.
Не сомневаюсь что "царскую" орфографию отменили во вторую очередь для экономии бумаги.

@темы: текст, Чарская, Дикарь, Задушевное слово

---

Л.Чарская "Дикарь" Иллюстрация к первой главе.

[telwen]

Л.Чарская Дикарь
Иллюстрация к первой главе.

Девочка схватила рыжего за рукав...
Большая картинка здесь:

@темы: Чарская, иллюстрации, Дикарь, Задушевное слово, Чесноков

---

Л.Чарская."Дикарь" Глава I. Лесная встреча.

[telwen]

Ну что, поехали?

ДИКАРЬ
Повесть для юношества, ЛИДИИ ЧАРСКОЙ,
с илл. худ. П. Чеснокова.
ЧАСТЬ I.
ГЛАВА I. Лесная встреча.

Весна была в разгаре. Казалось, Великий Хозяин раскинул над пробужденной после суровой зимы землею бирюзовый полог, весь затканный золотыми блестками солнца и белыми пушистыми гроздями облаков. Милым весенним звоном звенел пушистый, принаряженный старик-лес. Чист и ароматен был майский воздух. И синее огромное, как море, с едва уловимыми на горизонте берегами, озеро казалось вторым небом, только опрокинутым, разостланным по земле, только более темным, более хмурым и строгим. В лесу пахло свежею смолою, неуловимо пряным запахом обновленной земли и несло откуда-то тонкою душистою струею первых ландышей. Нудно и однозвучно кричала кукушка. Пела малиновка на ивовой ветке. Стучал клювом настойчивый дятел. И вот неожиданно все эти шумы и шорохи, песни и звоны смело и громко покрыл резкий, пронзительный свист.
Рыжая белка в испуге метнулась с ветки старой сосны, уронив с дерева сухую прошлогоднюю шишку, и исчезла в зелени свежей изумрудной хвои. А свист все не прекращался. Зашуршали кусты вербы, и, с трудом пробираясь сквозь чащу, на узенькую тропинку вылезла небольшая человеческая Фигура. То был мальчик-подросток, лет четырнадцати, в старом, во многих местах порванном, во многих местах заплатанном матросском костюме. Смуглый, загорелый, обветренный со светло-серыми прямо смотрящими глазами, он был худ, строен и достаточно высок для своего возраста. Целая копна темно-русых волос, упрямо завивающихся крупными кольцами, беспорядочно выбивалась у него из-под матросской фуражки. Серые глаза его внимательно оглядывали местность, пока он не переставал свистать при помощи не совсем чистых пальцев, приложенных ко рту. Еще упала одна шишка из-под лапок насмерть перепуганной белки, и даже кукушка приостановила свою однообразную музыку, а мальчик все еще продолжал свистеть.
— Го-го-го-го-го!— вдруг неожиданно пронеслось по лесу.
Тут черные брови мальчика высоко приподнялись и губы раздвинулись в улыбку. Эта милая, простодушная улыбка сразу смягчила суровое, смуглое лицо мальчика, казавшегося диким, и нелюдимым, и оно неожиданно сразу похорошело, просветлело.
Он поднял голову и устремил глаза в сторону, куда убегала по на-
правлению к небольшому фабричному городку тропинка.
Как ныне сбирается вещий Олег,
Отмстить неразумным хазарам...—
запел он.
— Их села и нивы за буйный набег
Обрек он мечам и пожарам...—
послышалось где-то неподалеку, и почти одновременно со
звуками подхваченной песни из самой гущи кустов выскочило еще двое: рыжий, веснушчатый мальчик с бойкими, бегающими, как у пойманного дикого зверька, глазами, одного возраста с подростком в матроске, и девочка смуглая, как цыганка, с тоненькой косицей, странно торчавшей за ушами, на год или на два моложе своего спутника. Оба подростка были одеты в нищенские лохмотья, и по их изнуренным лицам было видно, что оба они прошли тяжелую и мучительную школу нужды.
— Здорово, Дима!— крикнул рыжий мальчуган и протянул приятелю грязную, черную руку.
Сероглазый подросток без тени брезгливости принял и пожал ее. Потом, кивнув головой девочке, сказал:
— Как вы долго нынче... Я тут весь изсвистался, пока пришли.
— Нельзя было,— проговорила деловитым тоном последняя,— дядька долго не уходил и нас не отпускал.
— Ну, ладно, чего там! Нечего рассусоливать,— оборвал ее рыжий. И, живо обернувшись к тому, кого назвал Димой, лаконически бросил:
— А ты принес?
— Принес.
— Все принес?
— Все.
— А папирос?
— Нет, Сергей, папирос я тебе не принес. Нет их у меня. И денег нет, чтобы купить,— серьезно ответил Дима.
— Вот те на! Зачем покупать? Ведь отчим-то небось курит?
— Курит... Ну, так что?
— Так неужто же ты у него не сумел пару папирос взять?
— Что-о-о?..
Дима выпрямился, поднял голову. Взор его загорелся.
— Раз и навсегда запомни, Сергей: взять без ведома, это значит — украсть, а я, Вадим Стоградский, на то не пойду. Понял?
Оборванец что-то буркнул себе под нос. Диме послышалось весьма обидное словцо.
— Что такое? Что ты сказал? Повтори — тяжело переводя дух и глядя на рыжего в упор, глухо отчеканил он, и сжал руки в кулаки.
Тогда смуглая девочка в лохмотьях и с босыми ногами в ссадинах и царапинах, неожиданно выступила вперед и схватила рыжего за рукав.
— Да будет вам браниться... Ей Богу, какие! лучше есть примемся. Со вчерашнего дня маковой росинки во рту не было. И дядька ругался... Да и как еще! Боже ты мой! Прибить грозился за то, что который день ничего не настреляли (1). А где стрелять-то? А на работу берут тех, которые постарше. На нас и глядеть не хотят. Страсть как проголодалась. Дядька грозится и вовсе не кормить, покуда полтинника в день приносить не станем, а где уж тут—полтинник в день!
— Ну, заскулила! Слушать тошно. Молчи!— огрызнулся на свою спутницу рыжий.
— Не смей обижать Машу, слышишь? А не то ничего не получишь от меня,— неожиданно повысил голос Дима. :
Сережка прикусил язык. Он знал, что Дима не любитель тратить слов по-пустому, и волей-неволей смирился. Между тем, Дима не спеша пошел в кусты и через минуту вернулся оттуда с большим свертком в руках.
— Вот все, что мог принести, принес!— коротко сказал он, бросая узелок в ловко подставленные руки рыжего.
Тот проворно развязал узел. В нем лежала старая, заплатанная матроска, старые же сапоги, большой кусок хлеба и несколько ломтей жареного мяса. Последней мальчик достал изящную батистовую блузку.
— Это от сестры. Она мне раньше еще подарила. Это тебе, Маша,— мягко произнес Вадим, обдавая смуглую девочку ласковым взглядом.
— Мне?— почти захлебнувшись, прошептала та.
— Ну да, тебе. Какая смешная! Не бойся, не краденая... И мясо, и хлеб тоже не краденые. Это моя порция от обеда. Я не ем за столом. Говорю, нет аппетита. Прошу отложить мне на вечер и вот, ношу сюда.
— А сам голодный сидишь?—широко раскрыла глаза девочка.
— О, нет... Ведь у нас не одно мясо дают к обеду; и рыбу, и суп, и сладкое... Сыт бываю до отвала.
— Ишь ты—и рыба, и сладкое! — уписывая за обе щеки хлеб с мясом, протянул Сережа. А нам иной раз и хлебушка не перепадет.
Маша в это время любовно перебирала дрожащими пальцами складки и кружево блузки. Вероятно, ей и во сне не снилось надеть когда-либо на свои плечи подобную, на её взгляд, роскошь.
Сережка, в свою очередь, не спускал глаз со старой матроски и сапог.
— Совсем почти что крепкие. Ишь ты, как важно!— радовался он, напялив спустя несколько минут матроску и сапоги, и отправился любоваться на себя в ручей, который должен был послужить ему зеркалом.
Когда Маша и Вадим остались одни, мальчик схватил смуглую, худую ручонку своей приятельницы и зашептал ей с такою тоскою, с таким безысходным выражением горя на лице, что девочка, слушая его, вся замерла от жалости.
— А ей опять хуже, Маша... Опять хуже... Вчера послали телеграмму в город к известному профессору. И еще к двум другим докторам. Их приглашают на консилиум... Ты не знаешь, что такое консилиум, конечно... Это совещание врачей. Они обсуждают состояние больного... Ах, я не знаю, что делать, Маша... Так мне тяжело... Она теперь так редко приходит в себя... И все бредит и бредит... И какая она стала маленькая и худенькая, если бы ты знала! Меньше тебя... А ведь ей уже шестнадцать, она на три года тебя старше, Маша... И какая кроткая, милая, прекрасная... Как мне хочется ее порадовать, но чем, чем? Ума не приложу... Положительно не знаю. Все у нее есть: даже драгоценности. Ее любит наш отчим и дарит ей к именинам и рождению разные хорошенькие вещицы. Вот разве ей цветов принести, как ты думаешь, Маша?
Но Маша не успела ничего ответить. Снова появился Сережка, очень довольный своим новым видом.
— Куртка знатная, и штиблеты тоже. И теперича я как бы барин. Только бы дядька не отнял в недобрый час.
— Ну, прощай, Вадим Григорьевич, счастливо тебе оставаться,— тряс он минутою позже грязной загорелой рукой руку Вадима,— до завтра. А что, может, и завтра нам от обеда мясца да хлебца?..
— Будь покоен,— произнес сурово Вадим и только при прощании с Марией его суровые стальные глаза приняли снова мягкое выражение, так необычно красившее это угрюмое юное лицо.

(Продолжение следует).

(1)Под словом «насрелять» нищие подразумевают - собрать милостыню.

Если найдете вдруг опечатки или ошибки сканирования - пишите, поправлю.

@темы: текст, Чарская, Дикарь, Задушевное слово

---

По поводу новой повести Л. А. Чарской "Дикарь"

[telwen]

Странно назвать новой повесть, написанную больше чем 90 лет назад, но все же она новая.
Дело в том, что я почти уверена ,что большинство ее не читали. Эта повесть даже не была напечатана книгой.
Она печаталась в журнале "Задушевное слово( для старшего возраста)" за 1916 год.
И напечатать ее книгой как-то не успели.
Я очень хотела ее прочитать, и на это день рождения мне был сделан роскошный подарок.
Я думаю будет правильно поделиться это книгой с вами.
Повесть "Дикарь" будет печататься в этом сообществе раз в неделю ( я очень постараюсь соблюдать регулярность) по-кусочкам в соотвествии с тем как она когда-то печаталась в журнале. С илюстрациями
А пока вот аноннс этой книги:

ДИКАРЬ.
(По поводу новой повести Л. А. Чарской).

На берегу одного из крупнейших озер России, в 60-ти верстах от столицы, живет мальчик подросток, лет четырнадцати.
Он рос каким-то особенным ребенком. Молчаливый, с самых ранних лет невозмутимо таивший в себе свои горести и печали, он тем не менее умел чувствовать и переживать все явления жизни не подетски серьезно и глубоко. Угрюмый по виду, суровый, не ласковый, мальчик отталкивал от себя окружающих своею кажущеюся холодностью и черствостью. Он никогда ни к кому не ласкался, ничего не просил, не высказывал никаких желаний, чуждался людей, и все свои досуги проводил наедине с самим собой.
Сильная, свободолюбивая натура мальчика заставляет его, после ряда случайностей и тяжелых переживаний в доме отчима, просить разрешения у родных отпустить его «побродить по белу свету» с целью познать долю труженика, работника, которую он не может испытать на себе в богатом родительском доме. После долгих колебаний его отпускают, тайно учредив над ним надзор...
Этот странный, необычайный, исключительный мальчик с его необыкновенною жизнью—это один из главных героев новой повести для юношества под заглавием «Дикарь», которую Л. А. Чарская написала для наступающего подписного года «Задушевного Слова» для старшего возраста. Повесть эта — и по содержанию, и по форме — резко отличается от всех прежних произведений талантливой писательницы. Здесь перед читателем и новый, совершенно не затронутый до сих пор писательницею (и вообще почти не затронутый в литературе для юношества) мир, и новые типы, и новая обстановка. Богатая приключениями жизнь подростка-дикаря дала возможность г-же Чарской развернуть её беллетристическое дарование во всю ширь.
Дима, так зовут этого мальчика, уезжает не один: маленькая нищенка Маша, и бывший враг Димы, брат Маши, отправляются с ним вместе и вместе же делят ряд невзгод и бедствий. Но вот возникает война с германцами—и они поступают в дружину юных добровольцев-разведчиков, и тут начинается опять новая жизнь— жизнь, полная подвигов и опасностей...
Все это — только остов содержания повести «Дикарь», вернее даже —остов завязки, так как в повести рассказаны и дальнейшие приключения странного «дикаря» и его не менее странных друзей.
Перед читателем проходит ряд типов смелых, отважных, юных героев, а рядом с ними — слабых, поддающихся влиянию среды, девушек и юношей.
Талант Л. А. Чарской, как писательницы для юношества, симпатии, которыми она пользуется у юных читателей и читательниц нескольких уже поколений детей, неизменный успех её прежних произведений: «Записки институтки», «Княжна Джаваха», «Газават», «Сестра Марина» и многие другие, делают излишним подчеркивать, что эта новая своеобразная повесть читается с захватывающим интересом с первой и до последней страницы.
Но особенно увлекательна вторая часть, в которую искусно вплетены события наших дней, события, которые, так сказать произошли на наших почти глазах.

"Задушевное слово для старшего возраста" № 52 , за 1915 год.

@темы: Чарская, Дикарь, Задушевное слово

---

Исследователю на заметку

[silent-gluk]

Оказывается, о Чарской защищены как минимум 2 диссертации:

Матвеева Александра Сергеевна. Стиль сказочной прозы Лидии Чарской : Дис. ... канд. филол. наук : 10.01.01 : Москва, 2004 209 c.

Агафонова Наталья Сергеевна. Проза А. Вербицкой и Л. Чарской как явление массовой литературы : Дис. ... канд. филол. наук : 10.01.01 Иваново, 2005 153 с.

Как бы их добыть почитать...

@темы: исследования

---

Не подскажете?

[Маарфа]

Здравствуйте.
Сейчас начинаю писать диплом по Лидии Чарской (именно ее книгами я зачитываюсь и до сих пор). В Вашем сообществе нашла много полезной и интересной информации. Могу ли я задать здесь те вопросы, на которые вы, как мне кажется, можете ответить?
Буду благодарна за ответ.

@темы: исследования, вопрос

---

[telwen]

Только недавно говорили о Чуковском и вот тут люди отсканировали его статью о Чарской.
Этот точно полная версия.
www.liveinternet.ru/users/anna_from_sveylogorsk...
Злая статья.Столько яда...
Мне кажется это черезчур.

@темы: статьи, Чуковский

---

Библиографу на заметку

[silent-gluk]

"По слухам", в издательстве "Терра" (Москва) издан пятитомник Чарской.

"Чарская Л. Собрание сочинений. В 5 т. М.: Терра 2008г. 560 + 576 + 560 + 560 + 576 стр. Переплет. Обычный формат.

Лидия Чарская — детская писательница, повестями, стихами, рассказами и сказками которой зачитывалось не одно поколение детей. Писательская судьба Лидии Алексеевны печальна: ее произведения неоднократно подвергались разгромной критике, после 1917 года перестали печатать, а затем их вовсе запретили и изъяли из библиотек. Тем не менее на протяжении всей своей жизни она оставалась одной из самых популярных и востребованных писательниц, затронувшей в своих произведениях проблемы богатства и бедности, красоты и уродства, жизни и смерти. С о д е р ж а н и е: Том 1. Записки институтки. Записки маленькой гимназистки. Княжна Джаваха. Люда Влассовская. Том 2. Записки сиротки. Приютка. Генеральская дочка. Вторая Нина. Ради семьи. Том 3. Грозная дружина. Смелая жизнь. Паж императрицы. Том 4. Повести и сказки. Том 5. За что? Сибирочка. Лесовичка."
(информация взята с Алиба)

@темы: библиография, Чарская

---

Интересное предположение.

[telwen]

Читала я тут книжку И.П.Лупановой "Полвека" Детская советская литература 1917-1967.
вообще очень интересные очерки, рассказывающие о развитии детской литературы и основных ее темах.
В начале книги автор, немного рассматривает дореволюционную детскую литературу.
И вот немного о Чарской

...Конечно тысячу раз был прав К.И. Чуковский вскрывавший художественную несостоятельность бесчисленных сочинений этой «чаровницы».Но не менее прав был и В. Шкловский, сказавший недавно вслух : " Чарская была женщина талантливая: без таланта нельзя овладеть интересами целых поколений". Талант Чарской, думается мне , был талантом отличного психолога, великолепно уяснившего себе что ребенок хочет от книги. Понимание тяги детства ко всему необыкновенному , непостижимому, таинственному – будь это событие, явление, или душа человеческая, умение создавать пусть искусственные, надуманные ( ребенку ли в этом разобраться!) но безусловно остро драматические коллизии , доводя до предела накал страстей; совершенное владение техникой головокружительного приключенчества, - все это не могло не найти отклика в неискушенном сердце юного читателя.
Кто знает: не попадись в свое время полунищая актриса в хищные лапы такого «идейного руководителя» как «Товарищество Вольф» может и стало бы в молодой советской литературе на одного способного автора больше. Но что есть, то есть. И Чарская не смогла стать в ряды детских писателей, но зато сделалась их опасной конкуренткой...

Очень мне фраза про "хищные лапы такого «идейного руководителя»" понравилась
Но все таки сомневаюсь я, что бы Чарская могла стать советским автором..Или все же?

@темы: критика, Чарская

---

КАК ЖИВЕТ И РАБОТАЕТ АВТОР „КНЯЖНЫ ДЖАВАХИ"

[telwen]

Поскольку я защитила наконец диплом, то наконец у меня нашлось время слетать в прошлое отсканировать интересную статью.

КАК ЖИВЕТ И РАБОТАЕТ АВТОР „КНЯЖНЫ ДЖАВАХИ".

Л.А.Чарская у себя на даче в Сестрорецке за чтением.

Л.А Чарская за работою.

В дачной местности Сестрорецк, близ Петербурга, по Приморской железной дороге, среди глубоких песков, на берегу речки Бочаги, приютилось небольшое деревянное здание, напоминающее швейцарский домик-шале. Зданьице — двухэтажное, окружено уютным садиком и утопает в цветах.
В окне верхнего этажа этого домика в течете лета ежедневно, с утра и до трех часов дня, можно видеть молодую женщину, которая, сидя за большим письменным столом, усердно пишет.
Ровно в три часа она бросает перо, прячет в стол написанное и, захватив книгу, отправляется то на морской пляж, то в лес, то на песчаный берег Бочаги, где усердно углубляется в чтение. Иногда же она садится в лодку и совершает прогулку, с которой возвращается лишь к 6 часам, к приготовленному к тому времени обеду.
После обеда в окне верхнего этажа опять появляется ее голова, склоненная над письменным столом.
Эта молодая женщина — Лидия Алексеевна Чарская, популярнейшая теперь детская писательница, автор «Княжны Джавахи», «Лизочкина счастья», «Газавата», «За что?», «Пажа цесаревны» и многих -многих других повестей, которыми так зачитывается юное поколение.
В Сестрорецке она одна из постоянных летних жительниц. Живет там уже 8 лет, но обыкновенно только в конце лета, так как первые летние месяцы проводит большею частью за границею.
Юные дачники и дачницы Сестрорецка и его окрестностей хорошо знают свою «любимицу» и всячески стараются выказать ей внимание. Наиболее восторженные поклонники и поклонницы преследуют ее по пятам, присылают ей письма, цветы и пр., делают попытки завести с ней личное знакомство.
Летние месяцы — обычное для многих время отдыха — составляют для Л. А. Чарской страдную пору, пору усиленной литературной работы. С утра садится она за письменный стол и, не отрываясь, проводить за ним по 4, 5 часов, а то и больше, не обращая внимания на горячее лучи солнца, проникающие в ее «литературную лабораторию». В это время она обычно пишет свои большие повести для «Задушевного Слова».
— Я страстно люблю солнце и только при солнце умею работать, — заявляет Чарская.— Оно меня вдохновляет, оно меня бодрит. В хорошие солнечные дни как-то пишется легче.
Но... Если бы стоящая на стол лампа могла говорить, она бы рассказала, что прилежный автор «Княжны Джавахи» часто и ночью подолгу засиживается над работою.
Раз писательница принялась за какую–либо вещь, ее уже нельзя оторвать от стола. Она тогда никого не принимает, ни о чем другом не думает. Многочисленные юные поклонницы Чарской, которые желают в это время к ней проникнуть, получают от горничной один и тот же ответ:
— Барыня работают, никого не принимают... Приходите после, вечером.
Но и вечером Лидия Алексеевна несвободна: вечерние часы она посвящает большею частью переписке с юными своими друзьями. А переписка эта огромная. Со всех концов России ежедневно получаются на имя любимой детьми писательницы десятки писем и от родителей, и от детей с разными вопросами, просьбами и пр. Приходится терпеливо перечитывать иногда не совсем грамотно написанные письма юных корреспондентов и отвечать по крайней мере на некоторые из них. Отвечать на все нет никакой возможности. Постороннему лицу трудно даже представить себе, как осаждают письмами автора «Записок институтки» ее юные друзья-читатели.
Свободное от «работы» время Л. А. Чарская посвящает чтению. Читает она чрезвычайно много, усердно следит за новейшею художественною литературою, не пропускает ни одной выдающейся литературной новинки. В то же время она очень внимательно читает книги по философии, истории, педагогике, знакомится со всею новейшею детскою литературою.
И только поздним вечером писательница позволяет себе вполне отдохнуть и отправляется гулять, большею частью в сопровождении высокого, стройного гимназиста. Это — сын Л.А. Чарской, трогательно описанный в одной из ее повестей — «Ненаглядный принц».
Страстная любительница всякого спорта, писательница то катается со своим сыном на лодке, то мчится верхом на лошади, то играет в лаун-теннис, то, превратившись в беззаботную институтку, бегает взапуски с посещающими ее детьми.
Так, приблизительно, проходить у Л. А. Чарской вся вторая половина лета.
Многие удивляются замечательной плодовитости Чарской, ее неисчерпаемой фантазии: ведь за 12 лет литературной работы она выпустила 80 больших томов повестей и рассказов для детей и юношества, да кроме того еще несколько романов для взрослых, том стихотворений, несколько сборников коротеньких рассказцев для малюток, и пр., и пр.
Работоспособность Чарской действительно изумительна.
— Я не умею сидеть сложа руки, — заявляет Чарская. — Пишу потому, что в литературной работе нахожу высшее наслаждение, потому, что чувствую постоянную потребность писать—не могу не писать... Если бы у меня отняли возможность писать,- я перестала бы жить... Без людей, без общества я могла бы прожить; без чернил, пера, бумаги это немыслимо!
Откуда же берет писательница сюжеты для такого огромного числа произведений. Этот вопрос задают ей многие, считая, что детская жизнь вообще не богата интересными приключениями. Против такого мнения Л. А. Чарская всегда горячо протестует. — «По-моему мнению, детская и, в особенности, юношеская жизнь—неисчерпаемый клад для писателя... — говорить писательница. — Что касается меня, то большинство тем моих повестей я заимствовала из пережитого мною лично в детстве и из жизни моих подруг и друзей детства. И этот источник все еще мною не вполне исчерпан. У меня в памяти сохранилось еще многое, чего я не использовала. Кроме того, я постоянно слежу за детскою жизнью, стараюсь проникнуть в этот замкнутый и для многих недоступный мирок, наблюдаю жизнь детей и подростков, беру из нее все то, что кажется мне подходящим для рассказа. Да помимо этого я многое черпаю из того, что рассказывают мне мои юные друзья».
В своем литературном творчестве Чарская придерживается строго заведенного ею самою «режима». А режим этот состоит в следующем.
Задумав сюжет для новой повести, она набрасывает на бумаги общий план, намечает типы, ход и развитие темы. Когда это, по мнению писательницы, «самое важное и самое трудное» вполне готово, наступает процесс писания. Крупным, размашистым почерком на больших листах линованной бумаги, безо всяких полей, писательница создает одну главу за другой.
Но при этом нередко случается, что она остается написанным недовольна, рвет в куски десятки исписанных страниц и принимается снова за работу. Затем следует кропотливая «чистка»: исправления, дополнения, изменения.
По окончании каждого произведения — передышка и отдых на несколько дней, а затем — опять за работу.

(Очерк ВИКТОРА РУСАКОВА. Задушевное слово для старшего возраста ,1913, № 43)

Л.А.Чарская у входа в дачу.

Дача в которой живет Л.А.Чарская ( в верхнем окне видна сама писательница)

Л.Чарская во время катания на лодке

@темы: статьи, Чарская, Задушевное слово

---

Не будем доводить сообщество до архива!

[silent-gluk]

Вот, например, давно я хотела поговорить о "двойственности" посылов некоторых произведений Чарской. Возьмем, скажем, рассказ "Нуся"... А еще лучше - "Волшебную сказку". Основная мысль там какая? Надо трудиться, быть хорошим человеком - и тебя будут уважать. Ну и еще - что немаловажно - "знать свой шесток". Но насчет шестка - это тема отдельная. Хотя надо ее как-нибудь бы обсудить. Мол, о чем, по мнению Чарской, достойно мечтать, к чему достойно стремиться.
Но вернемся к "Волшебной сказке". Немаловажным действующим лицом, как мы знаем, является Поярцева, весьма уважаемая дама. Но за что ее уважают? В повести никоим образом не упоминается ее "трудовая деятельность" (хоть какая), напротив - замечается, что ее быт чрезвычайно похож на быт "русской барской старины" (с попарвкой на жизнь в городе). Не упоминается и ее, к примеру, муж - который мог бы "выдвинуться по службе" и разбогатеть (а Поярцеву тогда могли бы уважать за мужнины заслуги. Тоже, конечно, не фонтан...). Высот ума, милосердия и т.д. она тоже не демонстрирует. То есть складывется впечатление, что Поярцеву ценят именно за ее богатство. И как это сочетается с исходным посылом?...

@темы: вопрос, Чарская, Волшебная сказка

---

Опять неполная библиография книг Л.Чарской 1990 - 2007

[telwen]

Опять неполная библиография книг Л.Чарской 1990 - 2007
На основе каталога РНБ и РГБ.
А так же каталога интернет-магазина Озон.

Сначала очень неполный список эмигрантских изданий.Но каталога иностранных книг нет, потому возможно есть еще.
192?
Чарская Л.А. Газават. Тридцать лет борьбы горцев за свободу — Берлин: «Москва-Логос», 192?. — 310с.: ил. — («Золотая библиотека М.О.Вольфа»)
Чарская Л.А. Княжна Джаваха — Берлин: «Москва-Логос», 192?. — ? с.: ил.
Чарская Л.А. Ради семьи — Рига: «Танаис», 192? — 140 с.: ил. А.Апсита

1990
Чарская Л.А. Княжна Джаваха. — М.: СП «Бук чембэр интенэшнл»,1990. — 264с.: ил.
1991
Чарская Л.А. Записки маленькой гимназистки. — М.: Дом, 1991 — 107с.:ил.А.Бальдингера
Чарская Л.А. Один за всех. — М.: МП «Кукольный дом»:ТПО «Светоч», 1991. — 112с.: ил.
Чарская Л.А. Повести./вст.ст. Е. Путиловой — Ленинград : «Детская литература», 1991. — 318с.: ил.
Содерж.: Княжна Джаваха, Записки институтки
Чарская Л.А. Смелая жизнь. /вст.ст. В. Приходько — Москва: «Детская Литература», 1991 — 238с.: ил. О.Пархаев— (Историческая библиотека)
Чарская Л.А. Сибирочка. — М.: Детская литература , 1991. — 414с.: ил. Н.Лавецкого — (Книги далекого детства).
Ключ земли : Сказки. — М. : Мол. гвардия, 1991. —253с.: цв.ил. В. Юдина, К. Юдиной
Содерж.: В. Вересаев Звезда; А. Толстой Синица ; Л. Чарская Дочь сказки; Н. Телешов Белая цапля ; О. Туманян Говорящая рыбка ; И. Панькин Легенда о матерях; С. Афоньшин Оборотни хана Бурундая ; Д. Нагишкин Храбрый Азмун, Бедняк Монокто; П. Бажов Синюшкин колодец, Ключ земли; и сказки др. авт.
1992
Чарская Л.А. Княжна Джаваха./Вступ.ст. В.Приходько. — Саратов: Приволжское издательство «Детская книга»,1992. — 420с.: ил.А.Куленин (Вспомним «Золотую библиотеку»)
Содерж.: Княжна Джаваха, Сибирочка, Щелчок
Чарская Л.А. Сказки голубой феи. — Москва: Профиздат , 1992. — 149с.: ил. В. Мельникова и др.
Чарская Л.А. Один за всех. — М.: МП «Кукольный дом»:ТПО «Светоч», 1992. — 112с.: ил.
1993
Чарская Л.А. Записки институтки /Послесл. С.Коваленко. — М.: Республика, 1993. — 382 с.: ил.
Содерж.: Записки институтки. Люда Власовская
Чарская Л.А. Княжна Джаваха. — СПб.: Эллипс,1993. — 264с.: ил. Г.Г.Светозаров (Вспомним «Золотую библиотеку»)
Чарская Л.А. Паж цесаревны. — Смоленск :Траст-Имаком, 1993. — 207с.: ил. А.Макаренков
Чарская Л.А. Счастливчик. — Иркутск : «Сибирячок», 1993 — 238с.: ил. Я.Ю. Лисицина —Библиотека «Сибирячок – детям»)
Содерж.: Счастливчик, Сибирочка
Чарская Л.А. Три слезинки королевны. — М.: Журнал «Семья и школа»,1993. — 63,с.:ил. — (Детская библиотека «Семьи и школы»).
1994
Чарская Л.А. Волшебная сказка./Вступ.ст. С.Никоненко. — М.: Пресса,1994. — 556с.: ил. Н.Абакумова
Содерж.: Княжна Джаваха, Лесовичка, Волшебная сказка.
Чарская Л.А. Вторая Нина. — СПб.: Эллипс,1994. — 266с.: ил. В.М Фролова (Вспомним «Золотую библиотеку»)
Чарская Л.А. Газават. /Послесл. С.Коваленко. — М.: Республика, 1994. — 300 с.: ил.
Содерж.:Царский гнев, Газават.
Чарская Л.А.. Грозная дружина. — М.: Современник, 1994. — 287 с.: ил.В.С.Комаров. (История Росси в романах для детей: Иван Грозный (1533-1584))
Под благодатным небом .Сборник повестей — СПб.: Сатисъ, 1994. — 248с.: ил. — (Православная библиотека для детей и юношества.)
Содерж.: Е.Поселянин Под благодатным небом, Чарская Л.А. Один за всех.
Чарская Л.А. Паж цесаревны. — М.:Современник, 1994. — 412с.: ил. В.С.Комарова — (История России в романах для детей)
Содерж.:Желанный царь,Паж цесаревны
Чарская Л.А. Сказки голубой феи. /вст.ст. Р.С. Сеф — М.: Центр общечеловеческих ценностей, 1994. — 221с.: ил.Л.Насыров
Чарская Л.А. Сказки голубой феи. — Рига: Альбатрос, 1994. — 143с.: ил.
Тридцать три урода. Сборник повестей. — М.: Информормационно -издательская фирма "Мистер Икс", 1994.. — 364с.: ил.Л. Бессмертных и др. — (Секс-пир. Жемчужины интимной словесности.Русская эротическая классика).
Содерж.: Л. Зиновьева-Аннибал Тридцать три урода;А. Морской Грех содомский; Л.Чарская Вакханка; М. Кузмин Крылья, Приключения Эме Лебефа; Альга В поисках ощущений
1996
Муми-тролли и Голубая фея.Сборник повестей — М.:Терра — 232 с.:ил К.Тер-Захарянц
— (Маленькие человечки)
Содерж.: Туве Янссон Малютки тролли и страшное наводнение, Комета летит!,Цилиндр Чародея; Чарская Л.Сказки Голубой феи.
1997
Девочка Лида. Сборник повестей./Сост.О.Либова — М. : Терра, 1997. — 461с.: ил.Е. Баскакова, С. Бордюг — (Библиотека для девочек)
Содерж.: Л.Чарская Сфинкс ; Н.Вагнер Чухлашка ; Т.Щепкина-Куперник Из детства Литы ; Л.Нелидова Девочка Лида ; Е. Аверьянова Иринкино счастье.
1998
Чарская Л.А. Подарок ангела.( лит. обработка И. Литвак ) — М.: Храм святого велиикомученника Георгия Победоносца в Старых Лучниках, 1999. — 54с.: ил. — (Святой родник)
Чарская Л.А Один за всех — Минск: Унiверсiтэцкае,1998. — 93с.
Истории и сказки на 365 вечеров. Сборник сказок. — М.?:Академия Развития — 368с. — (Мои первые книжки)
Содерж.: Чарская Л. и др.
Волшебный ларец: Русская литературная сказка XX века.Сборник сказок — М?.:Просвещение,1998 — 352с.:
Содерж.:Н.Телешов,О.Форш,А.Куприн,Л.Чарская,С.Черный,А.Толстого,К.Паустовского и др.
1999
Чарская Л.А. Подарок ангела.( лит. обработка И. Литвак) — М.: Храм святого велиикомученника Георгия Победоносца в Старых Лучниках, 1998. — 54с.: ил. — (Святой родник)
2001
Чарская Л.А Волшебная сказка — М.: Издательство Православного братства святого апостола Иоанна Богослова, 2001. — 172,с.ил.
Чарская Л. А. Княжна Джаваха. — М.: Астрель: АСТ, 2001. — 253с.: ил. И. Лившиц, Л. Орловой. — (Любимые книги девочек)
Чарская Л. А. Записки институтки. — Калининград: Янтарный сказ,2001. — 398с.: ил. Е. Баскаковой — (Мир девочек)
Содерж.: Записки институтки, Волшебная сказка
Чарская Л.А. Смелая жизнь. — М.: Астрель: АСТ, 2001. — 381с.: ил. Е. Попковой — (Любимые книги девочек)
Романтические истории для девочек. Сборник повестей. — М.: ЭКСМО-пресс, 2001. — 510с.: цв.ил. — (Детская библиотека)
Содерж.: Бернетт Ф Маленькая принцесса; Чарская Л.А. Сибирочка.
Чарская Л.А. Сибирочка — М.: Астрель: АСТ, 2001. — 190с.: ил. Е. Попковой — (Любимые книги девочек)
2002
Чарская Л.А. Вторая Нина — М.: Захаров, 2002. — 169с. — (Книги маленьких принцесс)
Чарская Л.А. Княжна Джаваха — М.: Захаров, 2002. — 175с. — (Книги маленьких принцесс)
Чарская Л.А. Люда Влассовская — М.: Захаров, 2002. — 170с. — (Книги маленьких принцесс)
Чарская Л.А. Начало жизни — М.: Захаров, 2002. - 166с. — (Книги маленьких принцесс)
Чарская Л.А. Под сенью старого сада: Записки институтки — М.: Отчий дом, 2002. — 149с. ил. — (Православная детская библиотека)
В поисках ощущений. Антология — М.: Гелеос — 320с. — Фавориты любви
Содерж.:Зиновьева-Аннибал Л. Тридцать три урода ;Чарская Л. Вакханка; Альга В поисках ощущений
Честное слово. Сборник рассказов — М.: Отчий дом, 2002 — 128 с. — (Православная детская библиотека)
Содерж.:Л.Чарская Алик;А.Круглов Испытай сам!;Л.Чиркина Доброе дело злого Гришки;Т.Жукова Катюшка и др.
2003
Чарская, Л.А. Записки сиротки. — М.: Эксмо,2003. — 558с.: ил. Э. Соколовского, М.Андреева. — (Детская библиотека)
Содерж.: Записки сиротки; Приютки; Лишний рот; Генеральская дочка.
2004
Чарская Л.А. . Записки маленькой гимназистки. — М. : Русский Хронограф,2004. — 222с.: ил.— ( Детское православное чтение)
Романтические истории для девочек. Сборник повестей. — М.: ЭКСМО-пресс , 2004. — 510с.: цв.ил. — (Детская библиотека)
Содерж.: Бернетт Ф Маленькая принцесса; Чарская Л.А. Сибирочка.
Чарская Л. А. Записки маленькой гимназистки /пред. И.Стрелковой — Москва : Детская литература, 2004. — 330с.: ил. — (Школьная библиотека)
Русская детская классика — ­М.: АСТ: Астрель,2004 — 592с. — (Всемирная детская библиотека)
Содерж.: Л.Чарская Записки маленькой гимназистки и другие авторы.
Лирика Серебряного века — М.:Олма-Пресс,2004, — 656с. — (XX век. Классика)
Содерж.: А.Ахматова, А.Блок, И.Бунин, Н.Гумилев, С.Есенин, О.Мандельштам, Б.Пастернак, М.Цветаева, Л.Чарская и др.
2005
Чарская Л.А.Записки гимназистки — М.:Стрекоза-Пресс, 2005. — 189с., ил А. Власовой. — (Классика детям)
Чарская Л.А. Смелая жизнь. — М.: Астрель: АСТ, 2005. — 300с.: ил. Е. Попковой — (Любимое чтение)
Чарская Л.А. Волшебная сказка - М.: Лепта-Пресс, 2005. — 196с.: ил Е. Беляковой — (Якорь надежды).
Чарская Л.А.В институте благородных девиц: записки воспитанницы — М. : Русскiй Хронографъ, 2005. — 302с.:ил. — (Детское православное чтение)
Чарская, Л.А. Записки сиротки. — М.: Эксмо,2005. — 558с.: ил. Э. Соколовского, М.Андреева. — (Детская библиотека)
Содерж.: Записки сиротки; Приютки; Лишний рот; Генеральская дочка.Чарская Л.А. Приключения Людмилы Влассовской (адаптирована для детского чтения) — М.: Отчий дом, 2005. — 261с.:ил.Д. Полякова, О. Евдокимовой — (Православная детская библиотека)
Чарская Л.А. Сибирочка — М.: Транзиткнига: Астрель: АСТ, 2005. — 430с., ил. — (Всемирная детская библиотека)
Содерж.: Сибирочка; Княжна Джаваха
Чарская Л.А. Новая семья — М.: Русская миссия: Приход храма Святого Духа сошествия, 2005. — 187с.: ил.Л. Зурова — (Рассказы из старинной жизни)
Романтические истории для девочек. Сборник повестей. — М.: ЭКСМО-пресс, 2005. — 510с.: цв.ил. — (Детская библиотека)
Содерж.: Бернетт Ф Маленькая принцесса; Чарская Л.А. Сибирочка.
Чарская Л.А. Царевна Льдинка. — М.: Приход храма Святого Духа сошествия: Русская миссия, 2005. — 78с. ил. Т. Бочарова, Е.Комраковой Чарская Л.А. Том 1. Ледяной дворец — М.: Русская миссия: Приход храма Святого Духа сошествия:, 200?. — 256с.: ил. — (Полное собрание сочинений)
Чарская Л.А. Том 2. Желанный царь — М.: Русская миссия: Приход храма Святого Духа сошествия:, 200?. — 256 с.: ил. — (Полное собрание сочинений)
Чарская Л.А. Том 3. Тайна старого леса — М.: Русская миссия: Приход храма Святого Духа сошествия:, 200?. — 320с.: ил. — (Полное собрание сочинений)
Чарская Л.А. Том 4. Выпускница — М.: Русская миссия: Приход храма Святого Духа сошествия:, 200?. — 400с.: ил. — (Полное собрание сочинений)
Чарская Л.А. Том 5. Горянка — М.: Русская миссия: Приход храма Святого Духа сошествия:, 200?. — 288с.: ил. — (Полное собрание сочинений)
Чарская Л.А. Том 6.Грозная дружина — М.: Русская миссия: Приход храма Святого Духа сошествия:, 200?. — 352с.: ил. — (Полное собрание сочинений)
2006
Чарская Л.А. Волшебная сказка — М.: Лепта Книга, 2006. — 196с.: ил Е. Беляковой — (Якорь надежды).
Чарская Л.А.Счастливчик - М. Русский Хронографъ, 2006. — 254с.: ил. — (Детское православное чтение).
Чарская Л.А.Чудесная звездочка — М.: Неугасимая лампада: Артос-Медиа,2006. — 61с. — (Сказки и рассказы для семейного чтения).
Чарская Л.А.Записки гимназистки — М.:Стрекоза-Пресс, 2006. — 189с., ил А. Власовой. — (Классика детям)
Чарская Л.А. Меч королевы — М.: Русская миссия: Приход храма Святого Духа сошествия:, 2006. — 76с. ил.Ю.Соколовской
Чарская Л.А.Грозная дружина — М.: Артос-Медиа, 2006. — 447с.
Чарская Л.А.Соперницы - М.: АСТ : Астрель, 2006. - 204с.: ил. - (Любимое чтение девочек).
А.Толстой Детство Никиты, Н.Гарин-Михайловский. Детство Темы. Л.Чарская Княжна Джаваха – М.: ОЛМА-ПРЕСС Гранд,2006. - 413с.,ил. - (Книги нашего детства)
Содерж.: А.Толстой Детство Никиты, Н.Гарин-Михайловский. Детство Темы. Л.Чарская Княжна Джаваха
Чарская Л.А. Том 7.Приключения Таси — М.: Русская миссия: Приход храма Святого Духа сошествия:, 2006. — 288с.: ил. — (Полное собрание сочинений)
Содерж.: Приключения Таси , Новая семья.
Чарская Л.А. Том 8. Павловские затворницы — М.: Русская миссия: Приход храма Святого Духа сошествия:, 2006. — 224 с.: ил. — (Полное собрание сочинений)
Чарская Л.А. Том 9. Княжна Джаваха — М.: Русская миссия: Приход храма Святого Духа сошествия:, 2006. — 256 с.: ил. — (Полное собрание сочинений)
Чарская Л.А. Том 10. Вечера княжны Джавахи— М.: Русская миссия: Приход храма Святого Духа сошествия:, 2006. — 320с.: ил. — (Полное собрание сочинений)
Содерж.: Вечера княжны Джавахи; Записки маленькой гимназистки
Чарская Л.А. Том 11. Моя жизнь. Сказка и быль — М.: Русская миссия: Приход храма Святого Духа сошествия:, 2006. — 384с.: ил — (Полное собрание сочинений)
Чарская Л.А. Том 12. Большой Джон — М.: Русская миссия: Приход храма Святого Духа сошествия:, 2006. — 272с.: ил — (Полное собрание сочинений)
Чарская Л.А. Том 13. Большая душа — М.: Русская миссия: Приход храма Святого Духа сошествия:, 2006. — 288с.: ил — (Полное собрание сочинений)
Чарская Л.А. Том 14. Первые товарищи — М.: Русская миссия: Приход храма Святого Духа сошествия:, 2006. — 288с.: ил — (Полное собрание сочинений)
Содерж.: Первые товарищи; Записки сиротки.
Чарская Л.А. Том 15. Сестра милосердная — М.: Русская миссия: Приход храма Святого Духа сошествия:, 2006. — 224с.: ил — (Полное собрание сочинений)
Чарская Л.А. Том 16. Паж Цесаревны — М.: Русская миссия: Приход храма Святого Духа сошествия:, 2006. — 320 с.: ил — (Полное собрание сочинений)
Чарская Л.А. Том 17. Смелая жизнь — М.: Русская миссия: Приход храма Святого Духа сошествия:, 2006. — 320с.: ил — (Полное собрание сочинений)
Чарская Л.А. Том 18. Счастливчик — М.: Русская миссия: Приход храма Святого Духа сошествия:, 2006. — 192с.: ил — (Полное собрание сочинений)
Чарская Л.А. Том 19. Белые пелеринки — М.: Русская миссия: Приход храма Святого Духа сошествия:, 2006. — 192с.: ил — (Полное собрание сочинений)
Чарская Л.А. Том 20. Дом шалунов — М.: Русская миссия: Приход храма Святого Духа сошествия:, 2006. — 256с.: ил. — (Полное собрание сочинений)
Чарская Л.А. Том 21. Приютки — М.: Русская миссия: Приход храма Святого Духа сошествия:, 2006. — 368 с.: ил. — (Полное собрание сочинений)
Чарская Л.А. Том 22. На всю жизнь — М.: Русская миссия: Приход храма Святого Духа сошествия:, 2006. — 336с.: ил. — (Полное собрание сочинений)
Чарская Л.А. Том 23. Ее Величество Любовь — М.: Русская миссия: Приход храма Святого Духа сошествия:, 2006. — 288с.: ил. — (Полное собрание сочинений)
Содерж.: Ее Величество Любовь; Проданный талант
Чарская Л.А. Том 24. Мой принц — М.: Русская миссия: Приход храма Святого Духа сошествия:, 2006. — 320 с.: ил. — (Полное собрание сочинений)
Чарская Л.А. Том 25. Генеральская дочка — М.: Русская миссия: Приход храма Святого Духа сошествия:, 2006. — 320с.: ил. — (Полное собрание сочинений)
Содерж.: Генеральская дочка, Сибирочка
Чарская Л.А. Том 26. Щелчок — М.: Русская миссия: Приход храма Святого Духа сошествия:, 2006. — 160с.: ил. — (Полное собрание сочинений)
Чарская Л.А. Том 27. Таита — М.: Русская миссия: Приход храма Святого Духа сошествия:, 2006. — 272с.: ил. — (Полное собрание сочинений)
Чарская Л.А. Том 28.Джаваховское гнездо — М.: Русская миссия: Приход храма Святого Духа сошествия:, 2006. — 266с.: ил. — (Полное собрание сочинений)
Чарская Л.А. Том 29.Так велела царица — М.: Русская миссия: Приход храма Святого Духа сошествия:, 2006. — 320с.: ил. — (Полное собрание сочинений)
Содерж.: Так велела царица, Царский гнев, Юркин хуторок
2007
Романтические истории для девочек. Сборник повестей. — М.: ЭКСМО-пресс, 2007 — 510с.: цв.ил. — (Детская библиотека)
Содерж.: Бернетт Ф Маленькая принцесса; Чарская Л.А. Сибирочка.
Чарская Л.А.Дочь сказки. Бумажный король — М.: Приход храма Святого Духа сошествия: Русская миссия, 2007. — 76с. : цв.ил О.Орешкина, Е.Голомазовой — (Собрание сказок)
Чарская Л.А. Начало жизни — М.: Захаров, 2007. — 511с. — (Книги маленьких принцесс)
Содерж.: Начало жизни; Люда Влассовская; Княжна Джаваха; Вторая Нина
Чарская Л.А. Веселое королевство — М.: Приход храма Святого Духа сошествия: Русская миссия, 2007. — 76 с. : цв.ил
Чарская Л.А. За что? Моя повесть о самой себе /вступ. Е.И. Трофимовой — М.: Паломник, 2007 — 364с.: ил.
Чарская Л.А. Княжна Джаваха; — М.: Детская литература, 2007 — 263с.: ил.М. Федоровской. — (Школьная библиотека).
Чарская Л.А. Смелая жизнь — М.: Детская литература, 2007 — 329с.: ил.О. Пархаева, — (Школьная библиотека).
Чарская Л.А. Том 30. Гроза Кавказа — М.: Русская миссия: Приход храма Святого Духа сошествия:, 2007?. — 304с.: ил. — (Полное собрание сочинений)
Чарская Л.А. Том 31. Время грозного царя — М.: Русская миссия: Приход храма Святого Духа сошествия:, 2007?. — 384с.: ил. — (Полное собрание сочинений)
Чарская Л.А. Том 32. Умница Марго — М.: Русская миссия: Приход храма Святого Духа сошествия:, 2007. — 256с.: ил. — (Полное собрание сочинений)
Содерж.: Умница Марго; Рассказы: Милочка, Мальчишка, Во имя любви, Платформа №10, Левушка, Девушка с кружкой, Бирюзовое колечко, Дорогою ценой.
Чарская Л.А. Том 33. Особенная — М.: Русская миссия: Приход храма Святого Духа сошествия:, 2007. — 208с.: ил. — (Полное собрание сочинений)
Чарская Л.А. Том 34. Вечерние рассказы — М.: Русская миссия: Приход храма Святого Духа сошествия:, 2007. — 288с.: ил. — (Полное собрание сочинений)
Содерж.: Волька, Первый день, Мать, Золотая свирель(Сказка), Два сочельника, Маля, Корректорша Варкунина, Мастерская мадам Пике, Репетитор, Под чужим небом, Босоножка Нинон
Чарская Л.А. Том 35. Бичо-Джан — М.: Русская миссия: Приход храма Святого Духа сошествия:, 2007. — 208с.: ил. — (Полное собрание сочинений)
Содерж.: Бичо-Джан; Рассказы: За царя и Родину, Герой, Нуся.
Чарская Л.А. Том 36. Святой отрок — М.: Русская миссия: Приход храма Святого Духа сошествия:, 2007. — 144с.: ил. — (Полное собрание сочинений)
Чарская Л.А. Том 37. Игорь и Милица — М.: Русская миссия: Приход храма Святого Духа сошествия:, 2007. — 288с.: ил. — (Полное собрание сочинений)
Чарская Л.А. Том 38. Огонек — М.: Русская миссия: Приход храма Святого Духа сошествия:, 2007. — 176с.: ил. — (Полное собрание сочинений)
Чарская Л.А. Том 39. Люсина жизнь — М.: Русская миссия: Приход храма Святого Духа сошествия:, 2007. — 416с.: ил. — (Полное собрание сочинений)
Чарская Л.А. Том 40. Золотая рота — М.: Русская миссия: Приход храма Святого Духа сошествия:, 2007. — 240с.: ил. — (Полное собрание сочинений)
Чарская Л.А. Том 41. Во власти золота — М.: Русская миссия: Приход храма Святого Духа сошествия:, 2007. — 352с.: ил. — (Полное собрание сочинений)
Содерж.: Во власти золота, Ради семьи.
Чарская Л.А. Том 42. Гимназистки — М.: Русская миссия: Приход храма Святого Духа сошествия:, 2007. — 176с.: ил. — (Полное собрание сочинений)
Содерж.:Рассказы: Поповна, Неприятное положение, Нелюбимая, Кошка, Лидианка, Сфинкс, Тайна, Случай, Урок.
Чарская Л.А. Том 43. Гимназисты — М.: Русская миссия: Приход храма Святого Духа сошествия:, 2007. — 272с.: ил. — (Полное собрание сочинений)
Содерж.: Гимназисты, Серена, Рассказ: В глуши.
Чарская Л.А. Том 44. Зеленые липки — М.: Русская миссия: Приход храма Святого Духа сошествия:, 2007. — 336с.: ил. — (Полное собрание сочинений)
Содерж.: Рассказы:На медаль, Эва, Зеленые липки, Веселый праздник, Последний лучь, Странный гость, Семь дней бонбонерки, Нуль, Заоблачный принц, Мая – королева, Вор, Дашутка, По царскому велению, Рыжик и Чернушка, Большой король.
Чарская Л.А. Том 45. На рассвете — М.: Русская миссия: Приход храма Святого Духа сошествия:, 2007. — 272с.: ил. — (Полное собрание сочинений)
Содерж.: Рассказы: Снегурочка-царевна, Сочельник Кати Луниной, Маленький молочник, Жоржик и его мама, Остров Счастья, Розыгрыш, Филат, Ничтожная причина, Мама ничего не понимает, Валетка, Первое слово, Матреша, Под Новый год, В рождетвенскую ночь, На арене, Учительница, Мисс Молли, Тетя Дуся.
Чарская Л.А. Том 46. Под колесом старой мельницы — М.: Русская миссия: Приход храма Святого Духа сошествия:, 2007. — 368с.: ил. — (Полное собрание сочинений)
Чарская Л.А. Том 47. Катрин — М.: Русская миссия: Приход храма Святого Духа сошествия:, 2007. — 272 с.: ил. — (Полное собрание сочинений)
Содерж.: Рассказы: Солнышко, Роза, Принц фиалка, Катрин, Ее братишка, Новая бабушка, Ванька, Электричка.
Чарская Л.А. Том 48.Тринадцатая — М.: Русская миссия: Приход храма Святого Духа сошествия:, 2007. — 224с.: ил. — (Полное собрание сочинений)
Чарская Л.А. Том 49. Разбойники — М.: Русская миссия: Приход храма Святого Духа сошествия:, 2007. — 352с.: ил. — (Полное собрание сочинений)
Содерж.: Семья Лоранских; Рассказы: Папина Дочка, Труськина елка, Нютина посылка, Василек, Диночка, Новенькая, Злючка, Гришина елка, Кто лучше, Скучно, На берегу моря, Ко дню рождения мамы, Я так хочу, По методу доктора Мартика, О чем плакала птичка, Барашек, Дедушкины глазки, Кто любил Тарочку больше?, Несчастливый день Тони, Котик и Попка, Царица-мама, Семейство Царапкиных, В первый раз, Большая кукла, Жалобы Трезорки, Суд Соломона, Серенькая птичка, Приезд мамы, Светлый Мальчик, Королева Адиль, Муся, На войну с японцами, Сюрприз, Весенняя сказка, Маленький граф, Разбойники, Илюша и Дружок.
Чарская Л.А. Том 50. Царица Казанская — М.: Русская миссия: Приход храма Святого Духа сошествия:, 2007. — 384с.: ил. — (Полное собрание сочинений)
Чарская Л.А. Том 51. Графиня Зозо — М.: Русская миссия: Приход храма Святого Духа сошествия:, 2007. — 416с.: ил. — (Полное собрание сочинений)
Содерж.: Утешение; Рассказы: Пашенька, Саломэ, Фенечка, Бедный Топсик, Без сердца, Благодетель, Юнга, Две елки, Аганька, Приведение, Экзамен, Неделя русалочки, Предательница, Только для бедных, Волчонок, «Мальчишка», Графиня Зозо, Лидочка, Гиме - живая игрушка, Чудовище, В гости к бабушке.
Чарская Л.А. Том 52. Светлый войн — М.: Русская миссия: Приход храма Святого Духа сошествия:, 2007. — ?с.: ил. — (Полное собрание сочинений)
Вот.
Аннотированую, с разными вариантами названий, доделаю не знаю когда.

@темы: библиография, Чарская

---

Неполная библиография книг Чарской.(На основе каталога РНБ) До 1918 г.

[telwen]

Вот сваяла.Тут нет журнальных публикаций и приложений к журналам.
Аннотированную тоже отдельно и потом
Неполная библиография книг Чарской. На основе каталога РНБ
До 1918г.
1902
Л.Чарская. Записки институтки. — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 1902 — 286с.:ил.А.И.Сударушкина (изд. 1-е)
1903
Л.Чарская. Княжна Джаваха — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 1903 — 336с.: ил. В.А. Табурина А.И.Сударушкина (изд. 1-е)
Л.Чарская. Как любят женщины — СПб.: тип М.Акинфиева и Л.Леонтьева ,1903 — 235с.: (изд. 1-е)

1904
Л.Чарская. Как любят женщины — СПб.: П.П.Сойкин,1904 — 194с.:
Л.Чарская. Когда мы были маленькими — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 1904 — 20с.: ил.
Л.Чарская. Люда Влассовская — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 1904 — 447с.: ил. В.А. Табурина, П.С. Захарова (изд. 1-е)
1905
Л.Чарская. Записки институтки. — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 1905 — 286с.:ил.А.И.Сударушкина (изд. 2-е)
Л.Чарская. Мошкара — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 1905 — 141с.:
1906
Л.Чарская. Веселая дюжинка. — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 1906. — 48с.: ил. (изд. 1-е)
Л.Чарская. Газават. Тридцать лет борьбы горцев за свободу — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 1906. — 310с.: ил И.Смурковича (изд. 1-е)
Л.Чарская. Княжна Джаваха — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 190? — 336с.: ил. В.А. Табурина А.И.Сударушкина (изд. 2-е)
Л.Чарская. Сказки голубой феи — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 190? — 182с.: ил. В. Мельникова и др. (изд. 1-е)
Л.Чарская. Белые пелеринки — СПб.: В.И. Губинский, 190? — ? с.:ил.
Содерж.: Южаночка, Некрасивая
1907
Л.Чарская. Вторая Нина — СПб. – М.: т-во О.Вольф, 1907(?). — 312с.: ил. И.В.Симакова (изд. 1-е)
Л.Чарская. Гимназисты — СПб.: В.И Губинский, 1907(?). — 228с.: ил.М.А.Андреева. (изд. 1-е)
Содерж.: Гимназисты, Сирена, В глуши (рассказ).
Л.Чарская. Записки сиротки — СПб.–М.: т-во О.Вольф,1907 — 138с.:ил.Э.Соколовского (изд. 1(?)-е)
Л.Чарская. Лизочкино счастье — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 1907 — 190с.: ил. В.А. Табурина, И.В.Симакова (изд. 1-е)
Л.Чарская. Люда Влассовская — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 1907 — 447с.: ил. В.А. Табурина, П.С. Захарова (изд. 2-е)
Л.Чарская. Рыжик и Чернушка. — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 1907 — 79с.: ил. А.Гейера
Л.Чарская. Сказки голубой феи — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 1907 — 182с.: ил. В. Мельникова и др. (изд. 2-е)
Л.Чарская. Юркин хуторок — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 1907 — 186с.: ил. И.В.Симакова (изд.1-е)
1908
Л.Чарская. Газават. Тридцать лет борьбы горцев за свободу — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 1908. — 310с.: ил И.Смурковича (изд. 2-е)
Л.Чарская. Записки институтки. — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 1908 — 286с.:ил.А.И.Сударушкина (изд. 3-е)
Л.Чарская. Записки маленькой гимназистки — СПб.–М.: т-во О.Вольф,1908 — 168с.:ил.А.Бальдингера (изд. 1-е)
Л.Чарская. Княжна Джаваха — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 1908 — 336с.: ил. В.А. Табурина А.И.Сударушкина (изд. 3-е)
Л.Чарская. Паж цесаревны — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 1908 — 329с.: ил. А.Бальдингера?
Л.Чарская. Светлый войн — СПб.: В.И. Губинский, 1908 — 236с.:ил. М.А. Андреева
Л.Чарская. Смелая жизнь — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 1908 — 306 с.: ил. Е.Самокиш–Судковской (изд. 1-е)
Л.Чарская. Смелые, сильные, храбрые — СПб.: В.И. Губинский, 1908 — 288с.:ил. М.А. Андреева и Б. Чорикова
Содерж.: Долой Перуна! Крещение Руси; Под звон вечевого колокола. Марфа Посадница; Сююнбека , царица казанская. Покорение Казани.
Л.Чарская. Вовик. Полу-быль, полу-сказка. — СПб. – М.: т-во О.Вольф, 1909. — 24с.: ил.А.Деметра
1909
Л.Чарская. Вовик. Полу-быль, полу-сказка. — СПб. – М.: т-во О.Вольф, 1909. — 24с.: ил.А.Деметра
Л.Чарская. Вторая Нина — СПб. – М.: т-во О.Вольф, 1909. — 309с.: ил. И.В.Симакова (изд. 2-е)
Л.Чарская. Грозная дружина — СПб. – М.: т-во О.Вольф, 1909 — 352с.: ил. С.Панова (изд. 1-е)
Л.Чарская. Записки сиротки — СПб.–М.: т-во О.Вольф,1909 — 138с.:ил.Э.Соколовского (изд. 2(?)-е)
Л.Чарская. Лесовичка — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 1909 — 336с.: ил. З. Шапиро (изд. 1-е)
Л.Чарская. Солнышко — СПб.: В.И. Губинский, 1909 — 224 с.:ил. М.А. Андреева
Содерж.: Солнышко; Роза; Принц Фиалка; Катька, Катюшка, Катишь и Катрин; Катрин, Катишь, Катюшка и Катька; Ее братишка; Новая бабушка; Мама едет за границу; Мама уехала; Ванька; Электричка.
Л.Чарская. Первые товарищи — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 190? — 136с.: ил. Э.К.Соколовского (изд. 1-е)
Л.Чарская. Струйка за струйкой, волна за волной — СПб.: В.И. Губинский, 1909 — 208 с.:ил. М.А. Андреева
Л.Чарская. Тасино горе — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 1909 — 198с.: ил. И.В.Симакова (изд.1-е)
1910
Л.Чарская. Веселая дюжинка. — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 1910. — 48с.: ил. (изд. 2-е)
Л.Чарская. Гимназистки — СПб.: В.И Губинский, 1910. — 232с.: ил.М.А.Андреева. (изд. 1-е)
Л.Чарская. Голубая волна — СПб. – М.: т-во О.Вольф, 1910. — 180 с.: ил. (изд. 1-е)
Л.Чарская. Ефимия Старицкая — СПб. – М.: т-во О.Вольф, 1910 — 259с.: ил. (изд. 2-е)
Л.Чарская. За что? Моя повесть о самой себе. — СПб. – М.: т-во О.Вольф, 1910 — 403с.: ил. В. Табурина , И. Гурьева. (изд. 1-е)
Л.Чарская. Огоньки — СПб.: В.И Губинский, 1910. — 212с.: ил. А. Шлипер
Л.Чарская. Сибирочка — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 1910 — 236с.: ил. И.Гурьева (изд. 1-е)
Л.Чарская. Смелая жизнь — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 1910 — 306 с.: ил. Е.Самокиш–Судковской (изд. 2-е)
Л.Чарская. Так велела царица — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 1910 — 92 с.: ил. А Бальдингера.
1911
Л.Чарская. Газават. Тридцать лет борьбы горцев за свободу — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 1911. — 314с.: ил. И.Смурковича (изд. 3-е)
Л.Чарская. Грозная дружина — СПб. – М.: т-во О.Вольф, 1911(?) — 352с.: ил. С.Панова (изд. 2-е)
Л.Чарская. Джаваховское гнездо — СПб. – М.: т-во О.Вольф, 1911 — 303с.: ил. И.Гурьева (изд. 1-е)
Л.Чарская. Первые товарищи — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 1911 — 136с.: ил. Э.К.Соколовского (изд. 2-е)
Л.Чарская. Счастливый цветок — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 1911— 18 с.: ил. И.Гурьева
Л.Чарская. Лизочкино счастье — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 191? — 190с.: ил. В.А. Табурина, И.В.Симакова (изд. 2-е)
Л.Чарская. Люда Влассовская — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 191? — 447с.: ил. В.А. Табурина, П.С. Захарова (изд. 3-е)
Л.Чарская. Вторая Нина — СПб. – М.: т-во О.Вольф, 191?. — 309с.: ил. И.В.Симакова (изд. 3-е)
Л.Чарская. Гимназистки — СПб.: В.И Губинский, 191?. — 232с.: ил.М.А.Андреева. (изд.2-е)
1912
Л.Чарская. Джаваховское гнездо — СПб. – М.: т-во О.Вольф, 1912 — 303с.: ил. И.Гурьева (изд. 2-е)
Л.Чарская. Дом шалунов — СПб. – М.: т-во О.Вольф, 1912 — ? с.: ил.
Л.Чарская. Записки маленькой гимназистки — СПб.–М.: т-во О.Вольф,1912 — 168с.:ил.А.Бальдингера (изд. 2-е)
Л.Чарская. Княжна Джаваха — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 1912 — 336с.: ил. В.А. Табурина А.И.Сударушкина (изд. 4-е)
Л.Чарская. Лара Бессонова — СПб.: В.И Губинский, 1912. — 232с.: ил.М.А.Андреева.
Л.Чарская. Лесовичка — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 1912 — 336с.: ил. З. Шапиро (изд. 2-е)
Л.Чарская. На радость царевичу — СПб. –М.: т-во О.Вольф, 1912 — 18с.: ил. Е.Лебедевой
Л.Чарская. Огонек — СПб.: В.И Губинский, 1912. — 111с.: ил.
Л.Чарская. Один за всех— СПб.–М.: т-во О.Вольф, 1912 — 200с.: ил.
Л.Чарская. Особенная — СПб.: В.И Губинский, 1912. — ? с.: ил. М.А. Андреева
Л.Чарская. Первые товарищи — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 1912 — 136с.: ил. Э.К.Соколовского (изд. 3-е)
Л.Чарская. Проданный талант — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 1912 — 79с.: ил. В.Полякова — (русская библиотека Вольфа)
Л.Чарская. Семья Лоранских — СПб.: В.И. Губинский, 1912 — 128с.: ил. М.А. Андреева
Содерж.: Семья Лоранских, Дурнушка.
Л.Чарская. Сибирочка — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 1912 — 236с.: ил. И.Гурьева (изд. 2-е)
Л.Чарская. Синие тучки — СПб.: В.И. Губинский, 1912? — 254с.:ил. М.А. Андреева
Л.Чарская. Сказки голубой феи — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 1912 — 182с.: ил. В. Мельникова и др. (изд. 3-е)
Л.Чарская. Счастливчик — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 1912 — 223 с.: ил. И.Гурьева (изд. 1-е)
Л.Чарская. Щелчок — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 1912 —182 с.: ил. И.Гурьева(изд.1-е)
Л.Чарская. Юркин хуторок — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 1912 — 188с.: ил. И.В.Симакова (изд.2-е)
Л.Чарская. Большой Джон. — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 191?. — 293с.: ил. И.Гурьева (изд. 1-е)
Л.Чарская. Вечера княжны Джавахи. Сказания старой Барбале. — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 191?. — 191с.: ил. И.Гурьева, Н.Каразина и др.
Л.Чарская. Вечерние рассказы. — СПб.: В.И Губинский, 191?. — 242с.: ил.М.А.Андреева.
Л.Чарская. Записки сиротки — СПб.–М.: т-во О.Вольф,191? — 138с.:ил.Э.Соколовского (изд. 3-е)
Л.Чарская. Лизочкино счастье — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 191? — 190с.: ил. В.А. Табурина, И.В.Симакова (изд. 3-е)
Л.Чарская. Царский гнев — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 191? —112 с.: ил А.Бальдингера и др.
1913
Л.Чарская. Большой Джон. — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 1913. — 293с.: ил. И.Гурьева (изд. 2-е)
Л.Чарская. Виновна, но... Роман мятежной души — СПб.: «Венок», 1913. — 228с.изд. 1-е)
Л.Чарская. Желанный царь — СПб. – М.: т-во О.Вольф, 1913 — 228с.: ил
Л.Чарская. Записки институтки. — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 1913 — 286с.:ил.А.И.Сударушкина (изд. 4-е)
Л.Чарская. Люда Влассовская — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 1913 — 447с.: ил. В.А. Табурина, П.С. Захарова (изд. 4-е)
Л.Чарская. На всю жизнь. Юность Лиды Воронской — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 1913 — 319с.: ил. И.Гурьева
Л.Чарская. Сестра Марина — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 1913 — 322с.: ил. Е.Самокиш–Судковской
Л.Чарская. Тасино горе — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 1913 — 198с.: ил. И.В.Симакова (изд.2-е)
Л.Чарская. Тринадцатая — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 1913 — 242 с.: ил. В.Спасского
Л.Чарская. Щелчок — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 1913 —182 с.: ил. И.Гурьева(изд.2-е)
1914
Л.Чарская. Большой король. — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 1914 — 95с.: ил. И.Гурьева
Л.Чарская. Босоножка Нинон. — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 1914 — 23с.: ил.
Л.Чарская. Женя — СПб. – М.: т-во О.Вольф, 1914 — 21с.:
Л.Чарская. Записки маленькой гимназистки — СПб.–М.: т-во О.Вольф,1914 — 168с.:ил.А.Бальдингера (изд. 3-е)
Л.Чарская. Заслуженное счастье — М.: И.Кнебель,1914 — 98с.:ил.А.Вестфален (изд. 1-е)
Л.Чарская. На рассвете — СПб.: В.И Губинский, 1914 — 220с.: ил. Е.Лебедевой-Анохиной
Л.Чарская. Нуся — СПб.–М.: т-во О.Вольф, 1914 — 23с.: ил.
Л.Чарская. Ради семьи — М.: И.Кнебель,1914 — 131с.:ил.А.Вестфален (изд. 1-е)
Л.Чарская. Тяжелым путем — М.: И.Кнебель,1914 — 120с.:ил.А.Вестфален (изд. 1-е)
Л.Чарская. Княжна Джаваха — Пг.–М.: т-во О.Вольф, 1914 — 336с.: ил. В.А. Табурина А.И.Сударушкина (изд. 5-е)
1915
Л.Чарская. Записки сиротки — Пг.–М.: т-во О.Вольф,191? — 138с.:ил.Э.Соколовского (изд. 4-е)
Л.Чарская. Бичо-джан. Приключения кавказского мальчика. — Пг.–М.: т-во О.Вольф, 1915. — 160 с.: ил.Е.Лебедевой
Л.Чарская. Виновна, но... Роман мятежной души — СПб. «Венок», 1915 — 224с.изд. 2-е)
Л.Чарская. Волшебная сказка — Пг.: Типография «Акционерного общества типографского дела», 1915 — 270с.:ил.А.М.Петровой.
Л.Чарская. Газават. Тридцать лет борьбы горцев за свободу — Пг. – М.: т-во О.Вольф, 1915 — 310с.: ил И.Смурковича (изд. 4-е)
Л.Чарская. Генеральская дочка — Пг.: тип. «Грамотность», 1915 — 206с.: ил.
Содерж.: Генеральская дочка, Лишний рот.
Л.Чарская. Голубая волна — Пг. – М.: т-во О.Вольф, 1915 — 185 с.: ил. (изд. 2-е)
Л.Чарская. Гимназисты — Пг.: В.И Губинский, 1915 — 222с.: ил.М.А.Андреева. (изд. 2-е)
Содерж.: Гимназисты, Сирена, В глуши (рассказ).
Л.Чарская. За царя и родину. — Пг.: В.И Губинский, 1915 — 39с.: ил. — (Библиотека «Друг школы»)
Содерж.: За царя и родину, Герой
Л.Чарская. Записки институтки. — Пг.–М.: т-во О.Вольф, 1915 — 286с.: ил.А.И.Сударушкина (изд. 5-е)
Л.Чарская. Игорь и Милица (Соколята) — Пг.: Типография «Акционерного общества типографского дела», 1915 — 338с.:ил.Н.Герардова
Л.Чарская. Люсина жизнь — М.:И.Д. Сытин, 1915 — 358с.: ил. (изд. 1-е)
Л.Чарская. На край света — Пг.–М.: т-во О.Вольф, 1915 — 24с.: ил. Б.К.Кильверта
Л.Чарская. Необыкновенный королевич — Пг.–М.: т-во О.Вольф, 1915 — 95с.: ил. И.Гурьева
Л.Чарская. Ее величество любовь — Пг.: «Венок», 1915 — ? с.:
Л.Чарская. Свои не бойтесь! — Петрогорад : тип. П.Усова, 1915 — 140с.:ил. М.А. Андреева
Содерж.: Свои не бойтесь, Отец, Платформа №10, Мститель, Левушка, Девушка с кружкой, Двое и один, Бирюзовое колечко, Дорогой ценой.
Л.Чарская. Цель достигнута — Пг.–М.: т-во О.Вольф, 1915 —325 с.: ил. И.Гурьева
Л.Чарская. Яркие звездочки — Пг.: В.И. Губинский, 1915 — 224 с.:ил. И.Зубрилова и др. (изд.2-е)
1916
Л.Чарская. Малютка Марго — Пг. – М.: т-во О.Вольф, 1916 — 232с.: ил. А.Петровой
Л.Чарская. Т-а и-та — Пг.–М.: т-во О.Вольф, 1916— 311 с.: ил. И.Гурьева
1917
Л.Чарская. Ради семьи — М.: И.Кнебель,1917 — 110с.:ил.А.Вестфален (изд. 2-е)
Л.Чарская. Тяжелым путем — М.: И.Кнебель,1917 — 120с.:ил.А.Вестфален (изд. 2-е)
Л.Чарская. Заслуженное счастье — М.: И.Кнебель,1917 — 110с.:ил.А.Вестфален (изд. 2-е)
1918
Л.Чарская. Большая душа. — М.: «Жар-птица», 1918. — 56 с.: ил.
Л.Чарская. Люсина жизнь — М.:И.Д. Сытин, 1918 — 358с.: ил. (изд. 2-е)

@темы: библиография, Чарская

---

Памяти Нины Джаваха

[*необычайный мир*]

Всему внимая чутким ухом,
- Так недоступна! Так нежна! -
Она была лицом и духом
Во всем джигитка и княжна.

Ей все казались странно-грубы:
Скрывая взор в тени углов,
Она без слов кривила губы
И ночью плакала без слов.

Бледнея гасли в небе зори,
Темнел огромный дортуар;
Ей снилось розовое Гори
В тени развесистых чинар...

Ax, не растет маслины ветка
Вдали от склона, где цвела!
И вот весной раскрылась клетка,
Метнулись в небо два крыла.

Как восковые - ручки, лобик,
На бледном личике - вопрос.
Тонул нарядно-белый гробик
В волнах душистых тубероз.

Умолкло сердце, что боролось...
Вокруг лампады, образа...
А был красив гортанный голос!
А были пламенны глаза!

Смерть окончанье -- лишь рассказа,
За гробом радость глубока.
Да будет девочке с Кавказа
Земля холодная легка!

Порвалась тоненькая нитка,
Испепелив, угас пожар...
Спи с миром, пленница-джигитка,
Спи с миром, крошка-сазандар.

Как наши радости убоги
Душе, что мукой зажжена!
О да, тебя любили боги,
Светло-надменная княжна!

Марина Цветаева
Москва, Рождество 1909

@темы: стихи, Чарская, Княжна Джаваха, Цветаева